Жиган (№1) - Жиган

На другом плече была выколота решетка с кинжалом и веткой розы. Решетка состояла из трех продольных и трех поперечных прутьев. Над правой грудью художник-татуировщик потрудился особенно тщательно. Здесь можно было увидеть и женскую голову, и шприц с ампулами, и карты, и денежную купюру, и бутылку с рюмкой. Поверх этой татуировки был изображен кинжал.

С другой стороны грудь украшало изображение Мадонны с ребенком на руках. Чуть пониже — какая-то надпись мелкими буквами. Но прочитать ее было невозможно. Татуировок на спине Константин не разглядел. Ему показалось, что там была изображена церковь с несколькими куполами.

Громила уселся на нары, достал из кармана пиджака папиросы, спички и закурил. Он делал это с таким демонстративным наслаждением, что Константин не выдержал и отвернулся к стене. Воздух в камере очень быстро наполнился густым дымом.

Константин чувствовал себя, как побитая собака. За весь день у него во рту не было ни единой крошки. Не дали даже кружки кипятку. В желудке щемило. Вдобавок ко всему разболелась обожженная рука. После удара Сироты опухла скула.

Сейчас опухоль немного спала, но скула неприятно ныла.

А самым гнусным было отсутствие табака. Громила, как назло, курил одну папиросу за другой. На бетонном полу возле его нар валялись уже несколько разжеванных измятых бумажных мундштуков от «Беломора».

Устав лежать на боку, отвернувшись лицом к стенке, Константин перевернулся на спину. Сокамерник, казалось, не проявлял к нему ни малейшего интереса. Он тоже лежал на спине, зажав в углу рта «беломорину».

Спустя четверть часа в камере появились два новых обитателя. Их привели по одному, почти сразу же друг за другом.

Один был низкорослым широкоплечим крепышом с накачанной мускулатурой, второй ничем особенным в физическом смысле не выделялся — среднего роста, чуть сутуловат, неприметной внешности, давно не бритый, с волоокими мутноватыми глазами.

Судя по репликам, которыми они встречали друг друга, все трое были давно и хорошо знакомы.

— Халда, дай краба.

— На, помацай.

Маленького крепыша звали Цыганом, громилу — Халдой, к мутноглазому обращались как-то странно — Джоник. Впрочем, Константин сразу же понял, откуда такая погоняла, стоило Джонику заговорить. Судя по внешности и акценту, он был с Кавказа. Халда тут же уступил ему свое место, что выглядело не менее странно.

Некоторое время все трое не обращали никакого внимания на парня с фингалом под глазом, как будто его и не было в помине. Они перебросились несколькими, казалось, ничего не значащими фразами, после чего Джоник вытащил из кармана спичечный коробок и сказал, обращаясь к Халде:

— Дай-ка пиртаху.

Халда вытащил из пачки «Беломора» папиросу и протянул ее кавказцу. Тот аккуратно размял «беломорину» тонкими, в синих перстнях пальцами, одной рукой приставил папиросу к губам и резко дунул в бумажный мундштук. Табак вылетел из папиросы на другую ладонь, которую Джоник держал перед собой.

Потом он раскрыл спичечный коробок, поднес его к ноздрям и, прикрыв глаза, понюхал содержимое. На его лице появилось блаженное выражение.

— Ух ты, косячок забьем, — обрадованно воскликнул Цыган и потер руки.

— Откуда план? — спросил Халда.

— А дорога зачем? — вопросом на вопрос ответил Джоник.

— Грев с воли прислали?

— Ага.

— Это клево.

Джоник вытащил щепотку анаши из коробка, аккуратно перемешал ее с табаком и принялся заталкивать назад в папиросу. Наконец приготовления были закончены, Джоник сунул папиросу в рот, а Цыган поднес зажженную спичку.

Подельники Джоника, жадно раскрыв глаза, наблюдали за тем, как тот закурил, а потом приступил к сложным манипуляциям с папиросой.

Константин почувствовал, как в воздухе потянуло сладким запахом анаши.

Джоник переложил папиросу на ладонь, другую ладонь положил сверху, потом раздвинул их домиком и закрыл ладонями лицо. Несколько раз подряд он глубоко втянул в себя дым, потом откинул голову назад и выдохнул широко раскрытым ртом.

— Во кайфует, — восхищенно протянул Цыган.

— Джоник знает толк в плане, — кивнул

Халда.

Цыган ерзал от нетерпения до тех пор, пока Джоник после нескольких глубоких затяжек не передал ему изрядно отощавший окурок. Цыган вначале попробовал повторить то, что делал Джоник, но у него ничего не получилось. Папироса выпала из рук и, рассыпая искры, покатилась по бетонному полу.

— Руки из жопы достань, — с неожиданной злобой крикнул на него Халда.

— Не крути понты, — так же зло ответил Цыган.

Он быстро поднял окурок, торопливо затянулся несколько раз и передал то, что осталось, Халде. Амбал брезгливо оторвал кусочек бумажного мундштука, смял его по новой и одной мощной затяжкой выкурил все без остатка.

Джоник полулежал на нарах, откинувшись спиной к стене. Глаза его окончательно помутнели и закатились. Потом он начал негромко посмеиваться и напевать себе что-то под нос. Кажется, это была «Сулико». Цыгану и Халде кайфа досталось поменьше. Но им тоже хватило.

Халда бессмысленно улыбался и покачивал головой. Цыган широко раскрыл рот, высунул язык, засунул руку себе в штаны и с минуту-другую дергался, пока не затих.

Константина и так мутило от запаха анаши, а тут еще этот себялюб. Нет, все-таки хорошо, что ему сегодня не давали еды, иначе вырвало бы.

Константин не сдержался, презрительно сплюнул и отвернулся к стене. И тут же за его спиной раздался истеричный вопль Цыгана:

— Ты чего, падла, хавальник отвернул? Нет, пацаны, вы видели? Ему не нравится, что я дрочу.

— Он сам тебя подрочить хочет, — загоготал Халда, который еще не успел отойти от наркотического кайфа.

— Ну так мы его сейчас сделаем, а, Джоник?

— Делай, — ровным бесстрастным голосом сказал кавказец и снова стал мурлыкать «Сулико».

Константин даже не успел повернуться, так все быстро и неожиданно произошло. Он не учел, что сокамерники находились под воздействием наркотиков, которые хоть и ненадолго, но удваивают силы, делают реакцию почти молниеносной.

Халда одним рывком оказался на нарах рядом с Константином и железной хваткой зажал его за шею. Цыган подлетел с другой стороны и сразу же врезал Константину по ребрам.

Напрасно Панфилов дергался, пытаясь освободиться. Крепкие руки Халды сковали его словно железные кандалы. Цыган продолжал осыпать Константина ударами по почкам.

— На, падла, получай!

Сжимающаяся в локте рука плотно сжала шею Константина. Он почувствовал, что начинает задыхаться. Еще полминуты — и все, хана.

Все-таки он продолжал сопротивляться, невероятно изогнувшись и пнув Цыгана ногой в бок. Тот, конечно, не почувствовал никакой боли, но разъярился еще сильнее.

— Ах ты, сучара, петушила позорный! Я те щас ноги вырву!

Улучив момент, Цыган резко ударил почти беспомощного противника носком ботинка в спину. Если бы Константин мог, он бы в этот момент завыл от боли. Но Халда душил его все сильнее и сильнее, и перед глазами уже плыли вперемежку синие и розовые круги.

— Шкарята снимай! — крикнул Халда. Цыган, совершенно не соображая, что делает, рывком спустил с себя штаны. Мокрый маленький член бессильно болтался между ног. Внезапно до него дошло, что при всем желании он не может опетушить сокамерника.

— Халда, — заголосил он, — у меня ж не стоит!

— Урод! — рявкнул Халда. — Обкурился, подождать не мог? Джоник, он нам всю малину обосрал. Вставай!

— Не, — вяло ответил тот, — я пробивкой не занимаюсь, мое дело — парафин.

— Да ты че, Джоник, видишь, Цыган изголодался, дуньку Кулакову в шкары запустил.

— А мне какое дело? Вы — пробивщики, я только на клык даю. И вообще, не мешай кайф ловить.

Растерявшийся Халда немного ослабил хватку. Константин смог чуть-чуть глотнуть воздуха. Правда, кислорода в этом глотке было немного, но и его хватило, чтобы прийти в себя.

А за его спиной Цыган безуспешно пытался оживить свой мокрый, скользящий между пальцами «агрегат». Ему потребовалось не меньше минуты, чтобы понять — ничего не получится. От досады Цыган даже застонал.

— О, паскуда, не хочет вставать.

— Не хрен было малафьей шкары заливать, — выругался Халда.

— Так че делать-то, че делать, а, Джоник?

— Не трогай ты его, — брезгливо бросил Халда. — Он же тебе сказал.

— Чистюля нашелся, никак не может привыкнуть к тому, что он петух объявленный.

Джоник почему-то пропустил мимо ушей такое страшное оскорбление. Он по-прежнему мычал и раскачивался у стены, закрыв глаза.

— Цыган, кончай дрочить, натягивай шкары, будешь его держать.

Цыган с готовностью подчинился. Накинув штаны, он вытер мокрую ладонь об колено и плюхнулся на нары рядом с Халдой. У Константина, который к тому времени успел немного оклематься, появился шанс освободиться.

Стоило Халде отпустить руку, как Константин рывком перевернулся на спину и, собрав все силы, вложил их в удар ногой. Носок ботинка припечатался к виску Цыгана, который и в мыслях не мог допустить, что его полузадушенныи противник еще способен сопротивляться.

Панфилов был так возбужден, что даже не почувствовал, как крупная заноза с неструганой доски впилась ему под лопатку. Сейчас им владело единственное желание — рассчитаться с обидчиками.

Голова Цыгана безвольно, как у тряпичной куклы, мотнулась в сторону, в черепе что-то хрустнуло, изо рта и носа одновременно хлынула кровь. Он завалился на Халду, цепляясь за него руками.

Громила на несколько мгновений растерялся. Этого времени Константину хватило для того, чтобы выскользнуть из-под его руки, оказаться на бетонном полу и овладеть ситуацией.

Цыган уже не представлял опасности. Цепляясь скрюченными пальцами за синие плечи Халды, он сползал на пол. Густая темно-багровая жижа капала с его лица на колени Халды, заливала его брюки и ботинки. Джоник, не ожидавший такого поворота событий, остолбенело выпучил глаза и широко раскрыл рот, словно находился в ступоре.

Драться мог только Халда, но ему мешал Цыган. Отшвыривая подельника в сторону, он вскочил и тут же получил от Константина прямой удар кулаком в лоб. Раздался звук, напоминающий шлепок ладонью по воде.

Удар получился неудачным. Лоб был самым крепким местом Халды. Он лишь помотал головой, словно стряхнул наваждение, и с рыком бросился на Панфилова. Против такой массы Константин был бессилен.

Халда просто снес его, как ураган сносит тонкое деревце. Сцепившись, они пролетели несколько метров и врезались в дверь.

Грохот от удара разнесся наверняка по всем коридорам корпуса. Но едва ли приходилось сомневаться в том, что никто не придет на помощь Константину.

Халда принялся беспорядочно размахивать перед собой руками, нанося, словно колотушками, удары по плечам врага. Константин успел заблокировать несколько ударов, но одну увесистую оплеуху все-таки пропустил.

После размашистого крюка с правой кулак противника угодил ему в ухо. В голове раздался колокольный звон.

Руки Константина были скованы, и он наугад дернул коленом. Вырубить противника таким ударом было невозможно, но Халда инстинктивно опустил руки. Теперь уже Константин действовал на автомате.

Он отработал серию из нескольких ударов в грудь соперника. Это еще больше ошеломило Халду, и он отступил назад, хотя и не потерял способности к сопротивлению. Константин бил обеими руками, не обращая внимания на боль.

В пылу схватки он даже не замечал, что костяшки пальцев на руках уже испачкались в крови. Красными пятнами покрылся и бинт на обожженной руке. Наверняка полопалась едва-едва ставшая нарастать кожа.

Халда вдруг взревел и кинулся на Константина, широко распахнув руки. Едва ли он сделал это осознанно, просто в такой ситуации ему оставалось надеяться только на свои габариты. Боец из этого громилы был никудышный.

Константин ушел от встречи одним резким уклоном. Спустя мгновение Халда оказался спиной к противнику, и Панфилов не замедлил этим воспользоваться.

Не тратя время на лишние движения, перегруппировку и концентрацию силы, он нанес один из своих любимых и потому хорошо отработанных ударов кулаком правой руки наотмашь по затылку. Такой удар носит в карате название «уракен».

Все слилось воедино в этом безжалостном и сокрушительном ударе: боль, ярость, жажда мщения, оскорбленное самолюбие, ненависть.

Халда протаранил головой дверь, и его обмякшее тело сползло на пол. Константин, охваченный азартом схватки, на этом не успокоился. Он подскочил к врагу, потерявшему сознание, подхватил его под руки, подтащил к параше и сунул его головой вниз.

— Охладись, скотина.

За спиной раздался сдавленный нечленораздельный звук.

Джоник, мгновенно избавившийся от кайфа, трясся от страха, сучил ногами и жался к стенке. Константин метнулся к нему.

— А-а, — завизжал Джоник, — не трогай меня, не трогай! Я тебе все, что хочешь, сделаю. Хочешь минет, хочешь сзади.

— Гнида!

Константин стащил упирающегося наркомана с досок и врезал ему ребром ладони по шее. Джоник кубарем покатился по полу, ударился плечом о стену и затих.

Панфилов перешагнул через валявшегося на полу Цыгана и тяжело опустился на нары. Только сейчас, после схватки, он почувствовал, как дрожат у него руки и ноги, увидел разбитые в кровь костяшки кулаков и ощутил острую режущую боль в спине.

Он принялся ощупывать себя сзади и дернулся, когда его палец наткнулся на здоровенную занозу, почти щепку, торчавшую через рубашку из-под лопатки. Кряхтя и кривясь от боли, он вытащил занозу, выбросил ее, ругнулся и снова приложил ладонь к спине. Нащупав мокрое пятно, он посмотрел на ладонь. Из раны сочилась кровь. «Ладно, — подумал он, — сама остановится. Главное, что ребра целы».

Почки побаливали после нескольких чувствительных ударов, которые нанес ему Цыган. Вся правая часть головы превратилась в распухшую пробку. Кровь била толчками в ухо, но, слава Богу, колокольный звон затих.

Неожиданно Цыган, лежавший в луже крови, застонал и начал дергаться. Его движения напоминали предсмертные конвульсии. Тем не менее он был жив и спустя несколько мгновений рывком перевернулся на спину.

На его густо измазанном кровью искаженном лице страшно сверкали белки выпученных глаз. Из широко раскрытого рта ползли, надуваясь и лопаясь, красные пузыри. Никаких видимых ран на лице не было, кроме разбитого при падении носа. Но едва ли человеческий череп был в состоянии выдержать такой страшный удар, который нанес Константин. Наверняка кости в височной части были сломаны. Если бы хоть один осколок угодил в мозг, Цыган уже давно бы предстал перед Всевышним.

Но, видимо, этому крепышу везло. Впрочем, едва ли это можно было назвать везением. В любом случае ему уготована участь полутрупа, навсегда прикованного к больничной койке.

Вдруг Джоник, о котором Константин и думать-то позабыл, вскочил и с истошным воплем бросился к двери:

— Помогите! Убивают, гражданин начальник! Спасите!

И откуда только силы взялись в этом хилом теле. Джоник колотил в металлическую обшивку руками и ногами, сопровождая все это безумными выкриками:

— Не могу, начальник, помоги! Забери меня отсюда!

Он издавал столько шума, что было слышно наверняка во всем Подмосковье. Но Константин не обращал на него никакого внимания.

Пусть орет, все равно ведь рано или поздно вертухаев вызывать придется. Чем раньше, тем лучше.

Константин вдруг почувствовал одно острое желание — поскорей бы все это закончилось. Пусть гражданин следователь шьет ему дело, гражданин судья вместе со своими кивалами паяют ему срок и отправляют его хоть в тюрьму, хоть на зону, хоть на лесоповал, хоть к черту на рога. Но как охота курить…

ГЛАВА 5

Наутро капитан Дубяга выглядел так, словно ему пришлось провести бессонную ночь на боевом посту. Небритое лицо потемнело, глаза потускнели, даже волосы торчали в разные стороны. Константин собирался было посочувствовать гражданину начальнику, но передумал. Какого черта?

Дубяга заполнил несколько строчек в бланке протокола допроса и положил ручку.

— Что вы можете сказать по поводу вчерашних происшествий? — сухо спросил он.

— Каких происшествий?

— Не крутите мне муньку, Панфилов. Хватит мне и того, что я обращаюсь к вам на «вы».

— Я просто хотел уточнить, какие именно происшествия вы имеете в виду.

— Все. Я имею в виду все происшествия, которые случились с вами.

Константин сидел перед следователем на стуле, накрыв больную перевязанную руку здоровой. Но Дубяга, конечно же, успел рассмотреть темные пятна, расползшиеся по грязному бинту. Треснувшие костяшки пальцев на здоровой руке Константин вымыл еще накануне, после того как его перевели в новую камеру.

— Это, — Константин показал на свой подбитый глаз, — я споткнулся и упал. И руку тоже разбил, когда падал с верхних нар.

— Как это вы могли разбить перевязанную руку? — язвительно спросил Дубяга.

— Видите ли, гражданин следователь, у меня там был сильный ожог. И вообще, мне нужна перевязка.

— Больше вам ничего не нужно?

— Больше ничего, — спокойно ответил Константин. — Сегодня утром, слава Богу, первый раз накормили. Ну и пайка здесь — хлеб да вода.

— Разносолов ожидали? — криво усмехнулся капитан. — Так вы в тюрьме, а не в летнем пионерском лагере. Скажите еще спасибо, что в карцер не угодили.

— А за что в карцер?

— За избиение сокамерников. Несколько заключенных после встречи с вами отправились на больничные койки. Мне стоило большого труда отстоять вас перед начальником этого учреждения.

«Доброго изображает, — подумал Панфилов. — Сам меня запихнул к этим уродам, а теперь ждет, что благодарить его буду».

Но Дубяга неожиданно перевел разговор на другую тему.

— Где вы служили, Панфилов?

— В составе ограниченного контингента советских войск в Афганистане исполнял интернациональный долг, — чуть усмехнувшись, сказал Константин. — Разве в моем деле об этом не написано?

— Я читал то, что написано в вашем военном билете. Там указан только номер части. Между прочим, в графе поощрений у вас пусто. Плохо воевали?

— Как все, — вызывающе сказал Константин.

— Ну-ну, не ерепеньтесь, Панфилов. Я вам не враг, просто хочу помочь.

— С каких это пор?

— Не важно. Я хочу послать запрос командиру вашей части. Возможно, это поможет смягчить приговор.

— Делайте что хотите, — пожав плечами, сказал Константин, — только боюсь, что долго придется ждать ответа.

— Почему?

— Почта из Афгана приходит не скоро.

— Ничего, Панфилов, время терпит. В запасе у вас несколько лет. Пока что вы обвиняетесь в совершении преступления по статье сто сорок восьмой. Она предусматривает наказание в виде лишения свободы на срок от трех до семи лет. При желании на вас можно повесить еще пару статей.

— Каких, например?

— Оказание сопротивления сотрудникам милиции, находящимся при исполнении служебных обязанностей.

— Да я же никакого сопротивления не оказывал. Это они меня били.

— Они засвидетельствуют на суде обратное и подтвердят это в письменной форме. Кому поверит наш советский суд — сотруднику милиции или преступнику, взятому на месте преступления, как говорится, с поличным? Вот то-то и оно.

— Что еще? — помрачнел Константин.

— Целый букет. Избиение сокамерников, нарушение правил внутреннего распорядка следственного изолятора. Хватит?

— Большое дело мне шьете.

— Быстро вы блатного жаргона нахватались. Впрочем, что удивляться — с кем поведешься, так сказать. Кстати, ночевали спокойно?

— Благодарю, гражданин следователь, в одиночке было нормально.

— За это не меня благодарите, а начальника СИЗО. Хотя мне пришлось долго убеждать его. Кое-кто намерен вам отомстить.

Константин мысленно прикинул, кто бы это мог быть. Но в памяти всплыл лишь отчаянный вопль Шкета: «Все равно подпишу!» Тоже мне мститель. Константин едва заметно улыбнулся, и это не ускользнуло от глаз капитана Дубяги.

— Вы напрасно улыбаетесь. Дело серьезное.

— Откуда вы знаете?

— Здесь все про всех известно. Так что рекомендую вам быть настороже.

— А что мне может угрожать в одиночке?

— В одиночке не менее опасно. Знаете, Панфилов, здесь всякое случается. Контролер может забыть запереть дверь на ночь. Его потом, конечно, за это накажут, но вам от этого не легче. Значит, так, я распоряжусь, чтобы вас перевели в камеру с нормальными соседями.

— В который раз?

— Это не вам решать, — оборвал его Дубяга. — А теперь перейдем к существу дела. Значит, вы по-прежнему утверждаете, что совершили угон в одиночку?

— Да.

— Хорошо. Так и запишем…

* * *

Дубяга исполнил свое обещание. После допроса Константина перевели в самую просторную и густонаселенную камеру из тех, в которых ему пришлось побывать. Это было помещение размерами примерно четыре на пять метров. Облупленные стены, когда-то выкрашенные в серый цвет, у входа в углу обычная параша, лампочка под потолком и маленькое зарешеченное оконце.

Большую часть камеры по обе стороны стен занимал деревянный настил. Был здесь и небольшой столик, сколоченный из грубо отесанных досок, и несколько таких же грубых табуреток.

На нарах вповалку лежали и сидели люди. Обитателей камеры было человек десять. Трое сидели за столиком, играя в шашки. Шашки были вылеплены из хлебного мякиша. В некоторых из них торчали обломки спичек. Очевидно, таким образом игроки отличали свои фигуры от фигур соперника.

Обитатели камеры лишь ненадолго задержали внимание на новичке, после чего игроки возобновили игру, а остальные занялись своими делами.

Кто-то курил, кто-то разглядывал свои протертые вонючие носки, кто-то разговаривал с соседом. Обычный тяжелый запах шибанул в нос, но уже через несколько минут Константин освоился и не замечал его.

При первом взгляде на соседей он не увидел ни одного знакомого лица. Около минуты он стоял у двери, выискивая место, где можно было бы примоститься. Никто не выразил особого желания подвинуться.

И вдруг Панфилов услышал знакомый голос:

— Резинщик, давай сюда.

Один из зеков, сидевший ближе к окну, махнул рукой.

— Архип?

— Точно. Присаживайся.

Скокарь, которого Константин встретил в больничке, освободил рядом с собой место для Панфилова. На нем была надета темная тюремная роба, как, кстати, и на некоторых других обитателях камеры. Архип принялся внимательно разглядывать лицо соседа.

— Я вижу, ты не скучал.

— Ерунда, — спокойно сказал Константин, присматриваясь к сокамерникам.

— Значит, верно про тебя базарят.

— Кто базарит?

— Малява тут одна ходит. Я как услыхал, так сразу понял, что это ты.

Константин почувствовал себя неуютно. Значит, по всей хате пошла о нем слава.

— Да ты расслабься, пацан, — успокоил его Архип. — Здесь у нас Индия, тебя никто не тронет.

— Что здесь?

— Ты хоть и ломом опоясанный, — улыбнулся Архип, — а жизни в натуре не знаешь. Учить тебя надо и учить.

— Без сопливых обойдемся.

— Не кипишуй, я ведь по-доброму, — примирительно сказал Архип. — Со временем ты, конечно, и без меня о понятиях узнаешь, но лучше раньше. Меньше проблем будет. Тебя ведь, кажется, Константином зовут? —Ну?

— Так вот, Костя, посиди спокойно, послушай меня. Здесь ведь все равно больше делать нечего. У тебя когда следствие заканчивается?

— А я почем знаю?

— Значит, не скоро. Обживайся потихоньку, привыкай. Ты сейчас в Индии.

Константин огляделся по сторонам.

— Не больно-то они на индусов похожи.

— Индия — это термин такой, — наставительно сказал Архип. — Хата так называется, то есть камера. Вообще-то в каждом следственном изоляторе две Индии. В одной собираются люди серьезные, порядочные, в основном те, у кого уже не первая командировка.

— Отсидка?

— Вот именно. Люди порядочные — это воры и воровские мужики.

— А кто такие воровские мужики?

— Ты сначала про воров послушай. Воры — это самые уважаемые на любой зоне, в любой крытке, то есть крытой тюрьме, люди. Это те, кто держит масть и не уступает власть. Подробней потом расскажу. А сейчас усвой, что вор — человек исключительный. Чтобы получить такое звание, нужно быть коронованным на воровской сходке, получить рекомендации от авторитетов. Если за человеком косяки какие-нибудь есть, то есть неправильные поступки, вором он никогда не станет/Против вора слова не вздумай дурного сказать. Тогда тобой будут гладиаторы заниматься. От них пощады не жди.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.