Коммунизм как реальность

Здесь действует глубинный закон нивелирования индивида и прикрепления его к коллективу, причем – обе стороны естественным образом стремятся к этому. И если происходит выпадение человека в отщепенцы, то это есть уклонение от общей нормы. Это уклонение не есть случайность – есть другие законы, порождающие его. Но само по себе оно есть уклонение от норм жизни, вырастающих из недр этой формы жизни. В силу тех же законов единства индивида и коллектива последний предпочитает не выбрасывание, а обламывание его и удержание в себе в обработанном виде. Тут имеет силу принцип: стань, как все мы, и мы тебя простим. Отщепенец выбрасывается вовне лишь в крайнем случае, когда не остается надежды обломать его, или по указанию властей. Обычно тут имеет место совпадение.

Одно из самых мощных средств воздействия коллектива на человека, который выпадает из него или имеет к этому тенденцию, – это клевета. Клеветали люди и в прошлом. Но только в коммунистическом обществе клевета стала нормальным социальным явлением, не вызывает открытого осуждения и никаких угрызений совести. Только здесь она достигает чудовищной силы и применяется на всех уровнях жизни. Конечно, все зависит от того, на кого она направлена. Если она направлена на своего или (боже упаси!) на вышестоящее начальство, она есть уголовное преступление. Она ненаказуема лишь тогда, когда объект ее вытолкнут коллективом и одобрен начальством в качестве индивида, противопоставляющего себя коллективу и обществу в целом. Такой индивид живет в атмосфере постоянной клеветы. Поскольку у людей нет никаких внутренних ограничителей (вроде страха Бога, совести, моральных принципов, воспитанности), а внешние ограничители сняты, люди не скупятся на клевету и проявляют при этом бездну изобретательности. Талант народа в огромной степени уходит в клевету на ближнего.

Навыки клеветы в обществе развиты настолько высоко и привычка клеветать вырабатывается из поколения в поколение настолько последовательно и систематично, что люди даже не отдают себе отчета в том, что они занимаются клеветой. Способность клеветы им органически присуща как одно из величайших исторических достижений народа. Клевета есть фактор повседневной жизни на всех ее уровнях. Практически клевету невозможно разоблачить, ибо в ней принимают участие все, никогда не обнаруживаются ее источники и инициаторы; посторонние не в состоянии отличить ее от правды, разоблачение ее легко превращается в пустяк, шутку.

Поразительным, однако, является не то, что коллектив расправляется с отщепенцем, а то, что он с необходимостью выталкивает какого-то своего члена на роль отщепенца. Отщепенец чужд этому обществу, но он чужд ему в такой форме, что он одновременно и необходим. Выталкивание подходящего человека в отщепенцы, одновременное стремление сделать его своим, затем – стремление дискредитировать и подавить его, наконец – исключение из общества, – все это суть необходимые элементы тренировки общества на монолитное единство, демонстрация этого единства для себя и для других, средства постоянного воспитания общества в определенном духе и поддержание этого духа. Врагами общества люди не рождаются. Они ими становятся, причем – по воле и желанию общества. Коллектив намечает человека определенного типа в качестве будущей жертвы, и приобщая его к коллективу, он делает это так, что в качестве неизбежного следствия имеет место выталкивание жертвы на роль врага. Врага обычно фиктивного, иллюзорного. Очень редко – реального. Здесь действует свойство этого общества – приобщить путем выталкивания или выталкивать путем приобщения. В этом есть какой-то глубокий смысл, непонятный участникам и аналогичный смыслу ритуальных жертв в обществах прошлого, основанных не на правовых, моральных и христианско-религиозных принципах.

Кандидаты в отщепенцы по своим личным качествам суть люди оригинальные, смелые, прямые, независимые в своем мировоззрении, яркие, т.е. самые беззащитные в социальном отношении, самые уязвимые и самые ненавистные для средней серой массы сотрудников коллектива. В отношении таких людей все меры коллектива, имеющие целью приобщить их к своей интимной жизни, вызывают естественным образом лишь усиление сопротивления индивида коллективу и стремление выделиться из него в качестве суверенной личности. И кончается это либо гибелью индивида на уровне коллектива (запой, апатия, авантюризм), либо фактическим изгнанием его вовне, что также ведет к потере его обществом. Очень часто это – физическая изоляция индивида от общества силами карательных органов.

Поступки людей, вызывающих повышенное внимание коллектива, не воспринимаются объективно, а подвергаются интерпретации. Суть последней состоит в том, что окружающие по своему усмотрению приписывают поступкам таких людей мотивы, цели, причины и последствия, – т.е. определенный смысл. И далее люди имеют дело фактически не с поступками как таковыми, а со своей их интерпретацией. Они при этом не замечают, что им навязывается некоторая наиболее удобная для данной ситуации и для доминирующей части коллектива интерпретация. Члены коллектива прибегают к этому не потому, что они не знают подлинных причин, мотивов, целей и последствий поступков данного человека, а потому, что это для них удобно. Это дает им психологическое самооправдание, настраивает их определенным образом, дает аргументы для наказания жертвы. Они сами судьи и исполнители решений. Сам коллектив здесь поставлен в такое положение, что он в ответе за поведение своих членов. Это удобно. С одной стороны, с каждого индивида снимается ответственность за коллективное насилие над ближним, а с другой стороны, коллектив вынуждается на злобную реакцию против отклонившегося от него члена и на беспощадную расправу с ним.

Само наказание жертвы осуществляется по определенным правилам. Целая система организаций и лиц следит за тем, чтобы эти правила были соблюдены и чтобы наказание было доведено до конца. Все заинтересованные и ответственные лица должны убедиться в том, что коллектив правильно реагировал на «чепе», что коллектив в основе здоровый, а руководство справится с ситуацией и примет меры, предупреждающие повторение случаев такого рода. Иначе этим надсмотрщикам будет в свою очередь указано на их просмотры в этом деле. И так до тех пор, пока волна ответственности не заглохнет в глубинах социальной иерархии. Основные принципы ритуального наказания таковы: 1) всячески очернить жертву; 2) выразить свое возмущение ее поведением; 3) признать свою вину в том смысле, что проглядели, проявили либерализм, не обратили должного внимания на сигналы; 4) наказать тех, кто считается виновным в том, что проглядели; 5) принять профилактические меры.

Цель наказания – месть отклоняющемуся от общепринятых норм поведения и назидание другим. Наказание – не отдельный акт, а постоянное состояние провинившегося на всю оставшуюся жизнь. При этом наказываемый лишается защиты коллектива от хулиганов, воров, бандитов, милиции, соседей. В обществе, в котором индивид не имеет правовой защиты от произвола местных властей, единственной защитой для него в этом плане является коллектив. Без нее человек становится игрушкой в руках случая даже при сравнительно слабых наказаниях.

Индивидуализм и коллективизм

Очень чутко коммунистический коллектив реагирует на явление, противоположное его естественной форме поведения, психологии и идеологии, – на индивидуализм. Этому явлению уделено много внимания в книге «Желтый дом». Здесь я ограничусь лишь краткими замечаниями.

Индивидуализм и коллективизм суть особые типы поведения, психологии и соответствующей им идеологии. С поведенческой точки зрения индивидуалист предпочитает действовать в одиночку, независимо от других людей. Не следует это смешивать со стремлением к привилегированному положению. Индивидуалист готов поступиться привилегиями и выполнять более тяжелую и менее доходную деятельность, если она дает ему какую-то независимость от деятельности других людей. Коллективист же предпочитает действовать в группе, в контакте с другими людьми, делающими с ним одно единое дело. Индивидуалист избегает сборищ, стремится выделиться из толпы. Коллективист стремится к сборищам, стремится примкнуть к группам, кастам, париям, толпе. В массе людей ведет себя по законам массы, не выделяясь из нее. Не следует это смешивать с такими явлениями, как стремление к карьере или отсутствие такового, стремление к лидерству или отсутствие такового. Коллективист даже более склонен к возвышению над окружающими, к лидерству, к карьере, чем индивидуалист, ибо для него это есть его поведение и роль в коллективе, а для индивидуалиста это есть лишь средство отделиться от коллектива. Индивидуалист стремится пробиваться в жизни за счет индивидуальных способностей и личного труда, т.е. лично. Коллективист же пробивается вместе с коллективом, за счет коллектива, за счет своей роли в коллективе.

С психологической точки зрения индивидуализм и коллективизм не следует смешивать с эгоизмом, эгоцентризмом, альтруизмом, мизантропией, общительностью, замкнутостью и прочими качествами того же рода. Коллективист может быть эгоистом и эгоцентристом, ненавидеть людей, быть замкнутым. Индивидуалист может быть общительным, может любить людей, может избегать привлечения к себе внимания. Коллективист может быть шкурником, может предавать свой коллектив за свои мелкие выгоды. Он не обязательно на самом деле ставит интересы коллектива выше своих личных. Индивидуалист может быть преданным коллективу, может жертвовать своими интересами ради коллектива. Дело тут совсем не в этом. Индивидуалист психологически самодостаточен. Он ощущает себя как целостную и суверенную личность, независимо от своей социальной позиции.

С идеологической точки зрения индивидуалист воспринимает себя как существо, имеющее самодовлеющую ценность и автономное. И в других людях индивидуалист признает такие же суверенные существа. И даже к коллективу, в котором вынужден вращаться индивидуалист, он относится как к равноправному существу. Он отвергает принцип «Интересы коллектива выше интересов личности». Он принимает принцип «Интересы членов коллектива по отдельности и коллектива в целом равноценны». Коллективист же воспринимает себя как функцию суверенного целого – коллектива, принимает принцип «Интересы коллектива выше интересов личности». Индивидуализм есть самая высокая оценка личностного начала в обществе, коллективизм – самая низкая. Они различаются не по отношению к коллективному началу в обществе, а исключительно к личностному. Для коллективизма ссылки на важность коллективного начала в обществе есть лишь аргумент в споре и материал для самооправдания. Для индивидуалиста человеческое общество есть объединение полноценных и суверенных «я», а для коллективиста лишь само объединение есть «я», лишь «мы» есть «я». Активный индивидуалист стремится быть единственным и неповторимым среди равных; активный коллективист стремится занизить себе подобных, возвыситься над ними и стать первым.

Коллективизм делает индивида более приспособленным к сложным условиям современного общества, чем индивидуализм. Коллективист гибче, подвижнее, изворотливее, чем индивидуалист. А когда речь идет об обществе коммунистическом или об островках коммунизма в других обществах, то коллективизм оказывается максимально адекватным самим основам общества. Поэтому общество здесь специально культивирует коллективистов. Индивиды, которые в иных условиях могли бы стать индивидуалистами в силу природных задатков, подгоняются под общую норму, подобно тому, как прирожденные левши принуждаются быть правшами. Общество стремится помешать появлению индивидуалистов. Но они все-таки появляются. Почему? Отчасти – по недосмотру со стороны окружения. А главным образом благодаря тому, что в обществе постоянно сохраняются виды деятельности, с которыми хорошо справляются лишь индивидуалисты. Это главным образом суть виды творческой деятельности, в которых коллектив в принципе или фактически в данных обстоятельствах не способен заменить отдельного человека, в которых коллектив не имеет никаких преимуществ перед индивидом. Но положение уцелевших и даже преуспевших индивидуалистов в подавляющем большинстве случаев драматично. Выполнение упомянутых видов деятельности создает угрозу возвышения индивида над прочими смертными не по законам данного общества, а вопреки им, что создает соблазнительные образцы. Он есть угроза порчи самого вещества общества, т.е. человеческого материала, образующего это общество. И поэтому общество стремится уничтожить вообще или свести к минимуму такие виды деятельности, создать в них стандартную коллективистскую обстановку, первыми жертвами которой становятся индивидуалисты.

Конечно, коммунистический коллективизм имеет и свои достоинства. Он разрушает личностную «оболочку» индивидов, обрекающую их на духовное одиночество, и сливает людей в некое духовное единство. Но что из себя представляет это средство излечения людей от одиночества?!! Оно подобно грязной коммунальной московской квартире довоенного времени, в которой ютится пять или более семей, вечно враждующих между собою и вечно впадающих в слезливо-дружеское состояние.

Власть

Коммунистическое общество есть общество волюнтаристское в высшей, может быть, в предельно высшей степени. Здесь система власти достигает чудовищных размеров и пронизывает все общество во всех направлениях такой густой сетью, что отделить власть от подвластного населения практически невозможно. Поэтому совершенно нелепыми являются надежды на то, будто возможно изменить образ жизни в той или иной коммунистической стране, изменив форму власти в ней. Форму власти здесь можно изменить, только изменив общество в целом, а точнее говоря – разрушив страну и на развалинах построить общество другого типа. Но, как я уже говорил выше, возможности и в этом отношении весьма ограничены.

Что такое власть? Понятие это довольно неопределенное. Власть есть прежде всего совокупность всякого рода начальников в стране. А сколько их! В стране такого размера, как Советский Союз, число их настолько огромно, что вместе с членами своих семейств они образуют целое государство в государстве. Это выражение имеет, разумеется, чисто метафорический смысл, ибо начальники здесь не образуют некое единое целое объединение, а распределены по стране в массе подначального населения. При этом огромная часть начальников сама является одновременно подначальной другим начальникам и живет хуже, чем многие представители привилегированных слоев, начальниками не являющиеся (например, рядовой преподаватель университета может жить лучше, чем начальник милиции). Но из этого не следует, будто люди воспринимают функции власти как неприятные и обременительные. Даже за самые низшие должности в системе власти идет борьба, ибо они означают повышение социальной позиции и дают сравнительно ощутимые привилегии.

Эта огромная армия начальников есть явление сугубо коммунальное. Оно обусловлено самим фактом распадения общества на деловые клеточки и далее на социальные и деловые группы различных уровней, иерархией клеточек, объединением всякого рода групп людей в сложные группы и в целое общество. И от этого явления невозможно избавиться, ибо есть объективные социальные законы на этот счет, неотвратимые, как закон природы. Есть определенные границы, в которых колеблется число начальников в современном достаточно развитом обществе. Оно не может быть меньше некоторого минимума, определенного одними только интересами управления людьми. И никакими государственными декретами не уменьшить это число. Можно уменьшить число официально признаваемых начальников, но появятся фактические начальники. Пусть официально непризнаваемые, но выполняющие вполне законные социальные функции. Число фактических начальников можно сократить, уменьшив численность населения страны, сократив число иерархических ступеней в структуре общества, упростив систему хозяйства и другими путями. Но многие ли из них соответствуют тенденциям эволюции общества?! Между прочим, одна из причин смены сталинского режима в Советском Союзе режимом хрущевско-брежневским связана с тем, что начался процесс стремительного усложнения жизни страны, и прежние формы контроля за нею оказались уже непригодными.

Коммунистическое общество не изобретает власть в этом смысле. Но оно способствует расцвету власти в обществе в этом направлении, ибо здесь место собственника занимает начальник, который даже не владеет тем, над чем он начальствует, причем начальник здесь обретает власть не в силу традиции, обычаев, наследства, а в силу самих отношений господства и подчинения.

Власть, далее, есть совокупность специальных органов общественного организма, имеющих задачей объединение больших групп людей в единое целое, в конце концов – в целую страну (партийный аппарат, министерства, территориальные власти). Эти органы сами имеют сложную структуру. В конечном счете и они состоят из деловых клеточек. Внутри самих этих клеточек люди разделяются на начальников и подчиненных. Эти органы имеют сложную структуру и в другом плане – партийный аппарат, административно-хозяйственный аппарат, государственный аппарат (в Советском Союзе, например, это – территориальные советы). В дальнейшем я вернусь к рассмотрению основных (с социологической точки зрения) свойств этого довольно громоздкого аппарата власти.

Наконец, власть есть всякая возможность одних людей осуществлять насилие в отношении других людей. В коммунистическом обществе власть в этом смысле приобретает особенно мощную силу. Это прежде всего – власть целого первичного коллектива над отдельными членами коллектива, власть отдельных членов общества над любым другим членом общества, попадающим на то или иное время в зависимость от него. Сюда относятся бесчисленные случаи, когда одни люди становятся объектами деятельности для других (например, власть продавца в магазине над покупателем, власть милиционера над подвыпившим интеллигентом, власть шофера такси над спешащим куда-то человеком, жаждущим схватить такси). Для рядовых граждан эта власть настолько ощутима, что часто заслоняет собою все остальные формы власти.

Власть в узком смысле слова есть совокупность лиц, занятых в государственном аппарате общества и его бесчисленных ответвлениях. В Советском Союзе это – различного уровня советы, министерства, комитеты, союзы, милиция, органы государственной безопасности и т.п. И конечно – партийный аппарат, объединяющий все это в единое целое, возглавляющий всю систему власти и образующий ее стержень на всех уровнях и во всех ответвлениях.

Подавляющее большинство представителей власти суть низкооплачиваемые служащие. Это власть нищих или нищая власть. Отсюда – неизбежная тенденция компенсировать низкую зарплату путем использования служебного положения. Поэтому ничего удивительного нет в том, что многие представители власти с низкими окладами живут значительно лучше более высоко оплачиваемых сограждан. Так что власть привлекательна материально даже на низших ступенях. Подавляющее большинство представителей власти официально обладает ничтожной долей власти. Отсюда тенденция компенсировать неполноту власти за счет превышения официальных полномочий. И возможности здесь для власти практически неограничены. Неудивительно также то, что практически огромной властью располагают ничтожные чиновники аппарата власти.

Отсюда, между прочим, ненависть рядовой власти к научно-технической интеллигенции и деятелям искусства более высокого ранга, распространяемая по закону компенсации бессилия на самую незащищенную и бедную часть творческой интеллигенции. Ненависть к интеллигенции вообще есть элемент идеологии всей массы власти хотя бы еще потому, что в низших звеньях власть образуется из низкообразованной и наименее одаренной части населения, а в высших звеньях из лиц, которые с точки зрения образованности и талантов повсюду и всегда уступали и уступают своим сверстникам, выходящим в ученые, художники, артисты, писатели.

Власть в коммунистическом обществе всесильна и, вместе с тем, бессильна. Она всесильна негативно, т.е. по возможностям безнаказанно делать зло. Она бессильна позитивно, т.е. по возможностям безвозмездно делать добро. Она имеет огромную разрушительную и ничтожную созидательную силу. Успехи хозяйственной (и вообще деловой) жизни страны не есть заслуга власти как таковой. Эти успехи, как правило, есть неизбежное зло с точки зрения власти. Тем более – успехи культуры. Это вообще не есть функция власти. Иллюзия того, что это – продукт деятельности власти, создается потому, что здесь формально обо всем принимаются решения, составляются планы, издаются распоряжения, делаются отчеты. На самом деле здесь имеет место лишь формальное наложение, а не отношение причины и следствий. Существование самодовлеющей власти облекается здесь в форму руководства всем.

Всемогущая власть здесь бессильна провести до конца и заранее задуманным способом даже малюсенькую реформочку в масштабах страны, если эта реформочка призвана повысить уровень организации общества, т.е. позитивна. Она одним мановением руки способна разрушить целые направления науки и искусства, отрасли хозяйства, вековые уклады и даже целые народы. Но она не способна защитить даже маленькое творческое дело от ударов среды, если последняя вознамерилась стереть это дело в порошок.

Власть коммунистического типа принципиально ненадежна. Она не способна достаточно долго и систематически выполнять свои обещания. Не потому, что она состоит из обманщиков. Она не способна сдержать свое слово по условиям своего функционирования. Это касается, конечно, позитивных намерений в первую очередь и лишь в некоторой мере негативных. Лиц, обещавших что-то, легко заменить лицами, которые само это обещание истолкуют как ошибку (для дискредитации сменяемых лиц). Общая тенденция к отсутствию стабильности норм жизни и тенденция властей к преобразованиям может изменить ситуацию так, что прежние обещания теряют смысл или забываются.

Ненадежность обещаний властей становится привычной формой государственной жизни. Властям в глубине души никто не верит. Не верят и они сами. И принимая решения, это предполагается априори. Неявно, конечно. И, повторяю, в том, что касается позитивной деятельности. А в том, что касается негативной деятельности, стоит только дать сигнал. Ломать – не строить.

Плюс ко всему прочему почти полная безответственность за ход государственных дел. Присваивая себе все положительное независимо от его природы, власть строит свою деятельность так, чтобы не нести никакой ответственности за промахи и недостатки. Внутри власти для этого существует система круговой поруки.

Власть в коммунистическом обществе есть элемент не политических, а иных социальных отношений – отношений коммунальных. Это – самодовлеющая власть, не имеющая никаких иных основ, кроме самой себя. Здесь не власть существует для общества, а общество признается и допускается лишь в той мере, в какой оно нужно и достаточно для воспроизводства и функционирования власти. Здесь общество есть лишь питательная среда и арена для спектаклей власти.

Все формы власти в коммунистическом обществе и все лица, причастные к власти и имеющие какую-то власть, не гнушаются никакими средствами (способны на все), если это дает желаемый результат и не наказуемо достаточно сильно. Коммунальный расчет образует основу и суть поведения всех и вся. Прочие же явления отношений людей производны от этой основы и подчиняются ей. Этому принципу подчиняется и государственная власть коммунистической страны в целом. Если руководство страны сочтет какую-то операцию нужной и сравнительно безопасной, ничто внутри общества не способно остановить его от осуществления этой операции, какой бы чудовищно безнравственной и жестокой она ни выглядела. Коммунистическая власть имеет ограничения своему произволу лишь во внешних препятствиях и в своих возможностях преодолевать их.

Власть на уровне клеточки

Сущность власти коммунистического общества отчетливо обнаруживается на уровне первичных коллективов. Конечно, в более крупных объединениях (вплоть до масштабов страны) власть приобретает функции, какими она не обладает на уровне клеточек. Но корни этих функций уходят все же в клеточки. Это суть лишь отчужденные и объединенные в масштабах страны функции власти в клеточках. Например, на уровне клеточек нет судов и карательных органов, однако функции наказания присущи уже первичным коллективам. Первичный коллектив не может дать разрешение сотруднику выехать за границу, но от него зависит эта поездка не в меньшей мере, чем от министерства внутренних дел. В огромном числе случаев первичные коллективы дают санкцию на возбуждение уголовного дела против своих сотрудников и даже сами выступают инициаторами таких дел.

В своей деловой ячейке граждане имеют дело с административной (деловой) властью, партийной властью (включая комсомольскую) и властью коллектива (включая профсоюзную организацию). Подавляющее большинство сотрудников коллектива так или иначе само участвует в этой системе власти. И хотя административное руководство назначается свыше, а партийное руководство отбирается и одобряется высшими партийными органами, власть на уровне первичных коллективов есть подлинное самовластие. Для большинства граждан общества жизнь вообще ограничивается уровнем первичных коллективов, так что для них власть как нечто актуальное предстает прежде всего в этом облике самовластия. Власть здесь не воспринимается как насилие. Даже высшие руководители коллектива не противостоят здесь рядовым сотрудникам так, как это имеет место в случае противостояния хозяев предприятий и наемных рабочих, владельцев земли и батраков или крепостных. Они здесь суть члены коллектива. Они могут иметь перспективы подняться выше и тем самым противопоставить себя коллективу как нечто внешнее и вышестоящее. Но пока они в данном коллективе, они тут свои люди. Власть коммунистического общества является в высшей степени демократичной в своей основе, что сказывается и в личных взаимоотношениях руководителей с подчиненными. Один из фокусов социальной системы, на которые я постоянно обращаю внимание, состоит в том, что на самой демократической основе власти в коллективе вырастает самая недемократическая власть уже в масштабах районов, областей, министерств и т.п., не говоря уж о стране в целом.

Руководство коммуны

Руководитель коммуны (заведующий, директор) назначается вышестоящими административными органами. Однако санкцию на его назначение дает соответствующий партийный орган, а часто он проявляет инициативу в подборе подходящей кандидатуры. Как принято говорить в Советском Союзе, руководитель учреждения (а часто – и его заместители) есть номенклатура районных, городских или более высоких партийных органов. Должностные лица внутри клеточки на более низкие должности частично тоже отбираются и утверждаются высшими административными и партийными органами (номенклатура более низкого уровня), частично отбираются и назначаются руководством клеточки, разумеется, с санкции партийной организации.

Не следует думать, будто рядовые сотрудники вообще никак не участвуют в назначении руководства. Даже назначение высших руководителей коллектива часто зависит от мнений и желаний сотрудников учреждения. Какую-то роль играют партийные и общие собрания учреждения, производственные совещания и другие формы демократии. Назначение же на низшие посты вообще очень значительно зависит от рядовых сотрудников. Трудно подсчитать здесь точный процент, но пожалуй, большая часть первичных руководителей выходит из рядовых сотрудников.

О чисто социальном аспекте руководства я уже говорил. Здесь хочу еще обратить внимание на такие явления. Отбор людей во власть на уровне клеточки происходит как будничный деловой процесс. Он непрерывен, т.е. происходит не сразу для всех должностей, а постоянно, по мере освобождения или появления новых должностей. Иногда тут имеет место фикция свободных выборов (например, выборы научных сотрудников), но как исключение, а не как общее правило. Система власти воспроизводится непрерывно как обычная рутина. Есть некоторые общие правила отбора людей во власть. Среди них есть формальные (например, нужен диплом инженера или доктора наук), но в большинстве случаев действуют неписаные законы работы ответственных органов и коллективов. Описать эти правила – значит описать, какого рода люди имеют преимущества в карьере, каким людям отдает предпочтение отбирающая и назначающая власть. Конечно, тут бывают ошибки и просчеты, но редко. Обычно же решающие люди имеют достаточно жизненного опыта, чтобы отобрать подходящего человека. При отборе кандидата на пост принимаются во внимание его идеологические, деловые, моральные и общечеловеческие качества (например, умение обращаться с людьми). Отобранный по этим критериям кандидат, как правило, оказывается надежным и средне-толковым руководителем. Неверно, будто на должности отбираются самые ловкие и циничные проходимцы, – на уровне первичных коллективов людей знают достаточно хорошо и таких индивидов не любят. Но если приличные отобранные кандидаты затем обретают все качества подхалимов, циников, ловкачей, хапуг, так это действуют общие коммунальные законы, от которых уберечься удается лишь единицам, да и то в редких случаях.

Наконец, не следует думать, будто назначенное свыше начальство не зависит от своих подчиненных. От успешности работы подчиненных зависит прочность положения руководителя и перспективы карьеры. В первичных коллективах руководство подвергается как гласной, так и скрытой критике. Гласная критика – собрания и производственные совещания. Негласная критика – анонимные и подписанные доносы, жалобы в высшие органы, слухи, клевета. Иногда руководителю учреждения приходится не столько заниматься делом, сколько обороняться от критики такого рода. Так что изображенная мною выше картина представляется гармонией только при условии отвлечения от коммунальности, которая на самом деле буквально буйствует на уровне первичных коллективов, отравляя жизнь практически всем, и начальству – в том числе. Хотя люди рвутся в начальство, однако их жизнь не есть сплошное наслаждение. Часто она есть нечто довольно утомительное. Но люди все же идут в начальство, ибо для многих это – единственный путь вырваться из трясины коммунальности.

Власть руководителя коммуны над подчиненным не является неограниченной.