— А может всё это «дымовая завеса», и несчастный Зет-03 исчез не без вашей помощи? — спросил он, что называется, в лоб.
Зрачки силикарболауди на секунду потемнели, сравнявшись с межзвёздной чернотой.
— Зачем нам это? — произнесла она. — Для какой надобности, не подскажешь?
Суровцев пожал плечами — ситуация ему не нравилась. Мало того, что он в очередной раз стал объектом пристального внимания силикарболаудей, так к тому же, ещё и непосредственно на Большой Высоте.
— Ну, не знаю. Может быть, вашей Иерархической Яйцеклеточной Инициативе надоело спокойствие в нашем секторе галактики и захотелось пришпорить события, внеся разлад в отношения между Федерацией и империей Кахоу?
Глазки силикарболауди завибрировали:
— Империя Кахоу? Причем здесь она?
— Ну как же? Известное бельмо на глазу Объединенных Человечеств.
— Кахоуты такие же, как и вы, у них те же проблемы. Опасность, говоря примитивно, исходит от Потустороннего Зеркала, а кахоуты, добившись права вести наблюдения, занялись там крайне безответственными экспериментами. Безо всякого злого умысла, между прочим. Ваши нырки в экзокапилляры — детские шалости по сравнению с тем, что вытворяли имперские наблюдатели в своей лаборатории. Разумеется, Зеркало среагировало, и вам теперь приходится искать погибший планетоид. Могу тебя утешить: имперский броненосец тоже погиб — мирозданию нет дела до правых и виноватых, оно, как я уже когда-то говорила, реагирует неадекватно.
— Значит, это всё-таки кахоуты! — мёртвой хваткой вцепился Бэр в единственный понятный ему довод. Как наши исследования, так они ноты протеста шлют, а сами готовы поставить мир на грань гибели! Нет уж, сволочами они были, сволочами и останутся!..
— Я этого не говорила, — образ дочки-матери начал бледнеть, сквозь него замерцали звёзды. Вообще-то звёзды в космосе не мерцают, но сквозь исчезающую силикарболаудь этот феномен вполне можно наблюдать. — Когда будешь передавать наш разговор своему начальству, пожалуйста, передай его точно и полностью, — донеслось из пустоты.
— Это что же, опять мне нести ответственность за вселенную? — закричал Алексей.
— Да уж куда тебе… — услышал он глухо, словно в уши были вставлены ватные тампоны. — Тебе даже штурвал доверить нельзя! Проснись, Бэр! Тоже мне, патрульный, заснул за штурвалом!
— Я не заснул, я…
— Знаю! — оборвал Пси, не отрываясь от дублирующего пульта.
«Мивабб» двигался в режиме аварийного торможения, катер сбросил крейсерскую скорость почти до нуля, а заодно отметился на дальномере иглодиска условным сигналом «Поиск плюс». Теперь Лях-Козицки будет знать, что они и впрямь что-то обнаружили.
А Пси, выходит, не только с Татьяной любезничал, но и космический призрак видел, своими глазами или просканировав мысли пилота, и управление успел перехватить едва ли не в последнюю минуту. Вот соприкоснулись бы на скорости защитные поля двух кораблей — и всё — аннигиляция, пришлось бы скорбящим родственникам хоронить вместо Лёхи Бурого кубометр вырожденного пространства. Хорошо, что на катере управление продублировано, спасибо земноводным инженерам, не пришлось старшему товарищу лезть через голову впавшего в транс пилота, чтобы включить торможение.
— Что там? — не отрываясь от приборов, спросил Пси.
— По нисходящей, — непонятно отвечала Эвельсон.
— Скорость погашена, до цели восемнадцать мегаметров, — спустя полминуты, произнёс Пирелли. — Касание защитных полей через шесть с половиной минут.
Это, во всяком случае, Суровцев понимал. Он и сам видел, как на фоне слабых звёзд быстро увеличивалось ребристое яйцо в оплётке из растопыренных штанг. Не нужно и в МОП лазать, чтобы понять, что это такое. Спасательный бот кахоутов наверняка с борта «Шкеллермэуца». А ведь эта штучка может использоваться как для спасения экипажа в случае аварии корабля-матки, так и для проведения абордажной атаки. Кроме пилота бот способен перевозить до десяти бойцов. Ясное дело, «Шкеллермэуц» готовил захват станции и даже начал спускать абордажные команды. Так что не спасательный это бот, а десантный. И если на борту кувыркающегося яйца и впрямь десяток солдат, они могут оказать серьёзное сопротивление.
— Бэр, без агрессии! — не отрываясь от управления, предупредил Пси.
Вот ведь телепат чёртов! И когда только успел понять, что у Лёхи действительно зачесались кулаки, тем более, что салон десантного бота давал ограниченный, но все же простор для упражнений в боевом манипулировании: есть где всласть помахать конечностями. А вице-чемпион без практики — всё равно, что банкет без шампанского.
— Юз надеется, что мы добудем ему языка, — попытался спорить неугомонный манипулятор.
— Я сказал — без агрессии!
Суровцев вздохнул печально. Делать нечего, приказ старшего по званию — закон для патрульного…
Шлюп кахоутов приблизился на минимальное расстояние, позволяющее функционировать силовому полю «мивабба», который замедлил движение до нуля и лёг в дрейф.
— Свет! — скомандовал Пирелли.
Радуясь, что ему хоть что-то дозволено, Бэр включил сигнальные огни. «Мивабб» засиял, словно коралловый риф, усаженный лимонными и голубыми актиниями, какие используются вежборасиянами для освещения общественных мест.
Согласно Кодексу визуальной связи, ратифицированному Федерацией и империей ещё полстолетия назад, кахоуты должны были зажечь оба сигнальных пояса на оплётке, но этого патрульные так и не дождались.
— Неужели внутри никого нет? — прошептала Эвельсон. — Но почему тогда квакает биодетектор?
— Скажу больше, — Суровцев тоже понизил голос, словно его могли подслушать. — У кахоутов отключено силовое поле.
— И что это может означать?
Алексей пожал плечами:
— Если исходить из Подпространственного Устава имперских военно-космических сил одно из двух: или на борту действительно нет живых членов экипажа, или бойцы готовятся к абордажу, чтобы захватить наш катер!
Пси, не желая повторять дважды отданное приказание, напоминающе кашлянул.
— Помню я, помню, — покорно отозвался Суровцев.
— Тогда вперёд! Ты входишь первым, мы за тобой.
Ясное дело, как на пули с голыми руками лезть, так ему первому.
— Там один человек, и, судя по ментальному излучению, он боится нас больше, чем мы его, — сообщил телепат. — Есть стыковка! Бэр, пошёл!
— Да поможет тебе Высотник! — истово прошептала Кси.
— Да пребудут со мной святые великомученики Юрий и Гагарий! — подхватил Бэр и прыгнул в открывшийся люк.
Глава девятая
ПОТУСТОРОННЕЕ ЗЕРКАЛО. ЛЮДИ И КАХОУТЫ
1
— Докладываю, господин генерал! На шлюпе находился вот этот старикан. Я вошёл, а он стоит возле самого люка, в руках кактус — и кричит.
— Кто кричит? Кактус?
— Никак нет, кактусы кричать не умеют. Старикан.
— На одной из планет, принадлежащих империи Кахоу, произрастают кричащие кактусы, — поправил Бэра Ойц-Зифан, — но на шлюпе был не кактус, а вислый бересклет или в просторечии — кружевика, чрезвычайно редкое декоративное растение. Что касается спасённого вами кахоута, то он сообщал, что является гармом, то есть, лицом цивильным, профессором университета.
— В таком случае, он должен был кричать это по-русски, — возразил Алексей, сам понимая, что городит ересь. Откуда профессору знать, что на вежборасиянском диске прибыл россиянин Лёха Бурый. — Но я, как и было приказано, действовал без агрессии, хотя кактус у старика уже был взят на изготовку. Кто знает, может у него колючки ядовитые или ещё что… Короче, горшок я отнял, а самому гарму никакого вреда не причинил. Мягко обездвижил и доставил на диск.
— Профессор очень переживает за свой цветок, — пояснил кентвуш. — Он говорит, что это ценное растение, а вы помяли побеги,
— Тут уж надо выбирать: или цветок помять, или профессора. Я тоже не всемогущий.
— Что же, — подвёл итоги Лях-Козицки, — Бэр действовал соответственно обстоятельствам, задание выполнено. Что касается бересклета, то, насколько мне известно, это очень живучее растение. Теперь о профессоре… Простите, как вас зовут?
Из краткого курса военного перевода Суровцев вынес, что, допрашивая пленных, нельзя употреблять вежливые формы обращения: «простите», «пожалуйста», «извините». И раз генерал обращается вежливо, значит, профессора пленником он не считает.
— Моё имя — Тейтус Пшу, — с достоинством произнёс старик на вполне приличной космолингве.
— Тот самый Тейтус Пшу? — спросил генерал таким тоном, что Алексей спешно полез в МОП, узнавать, кого это он так некстати обездвижил.
— Именно тот самый Тейтус Пшу, которого ищет подглядка-подслушка на всех планетах империи. Низкий ниспровергатель основ и скверный осквернитель истин.
— Зачем же так мрачно? Для нас вы крупный учёный, заведующий кафедрой Ужерского фундаментального университета.
— Был когда-то! Теперь я лишён докторской степени и профессорского звания, а кафедрой в университете заведует Сопси Каку.
— Не знаю такого.
— Ваше счастье! Ему дай волю, и он объявит, что мир плоский и покоится на спине Великой Каракатицы, а ночь наступает, когда каракатице вздумается залить небосвод чернильной сепией.
— Очень поэтично, — заметил Алексей.
Профессор вздрогнул, но, вспомнив, как его обездвижили, ничего не сказал.
— И всё-таки, — кварт-генерал повернул разговор в нужное русло, — как вы попали на десантный бот?
— Видите ли, — в некотором затруднении протянул опальный профессор, — у меня тоже нашлись сторонники, и весьма деятельные. Без их помощи я, конечно, не мог бы так долго скрываться от наших доблестных органов слуха и зрения. Меня бы уже давно кто-нибудь признал и заложил, если бы не мои добровольные помощники, простые гармы, порой совсем необразованные, они рисковали жизнью, чтобы помочь мне.
— Обычно малообразованным гражданам нет дела до космогонических проблем.
— Как видим, опыт показывает прямо противоположное. Эти люди не только укрывали меня, но и с готовностью слушали мои лекции.
— И они же помогли вам попасть на имперский броненосец…
— Нет, это были совсем другие люди… — Тэйтус Пшу замолк на секунду, а затем заявил с отчаянием в голосе: — Я не выдаю своих сторонников и не сообщу вам никаких имён и подробностей!
— Я их и не спрашиваю, — хладнокровно ответил Лях-Козицки. — Рассказывайте только то, что считаете возможным.
Совершенно не так представлял Алексей Суровцев допрос захваченного пленного!
— Не могли бы вы рассказать, что всё-таки произошло с «Шкеллермэуцем»? Броненосец — не иглодиск, так просто пропасть не может.
— Видите ли, его уволокли великаны в рогатых шлемах.
— Ну-ка, ну-ка… Это уже интересно!
— Прежде всего, наш крейсер… или броненосец… — я в этом не разбираюсь — так вот, наш корабль попал в пространственную рытвину.
— Провал метрики, — перевёл кентвуш. — То же самое, что случилось с нами.
— И как же вы оттуда выбирались?
— Броненосец в рытвине забуксовал, так что выбрались только мы.
— Мы, это кто?
— Э-э… — замялся профессор. — Строго говоря, мы — это я. Старая академическая привычка, говорить о себе во множественном числе. Некогда наука продвигалась не гениальными одиночками, как в наше время, а исключительно научными коллективами, и с тех пор авторы научных работ традиционно пишут, а порой и говорят «мы», имея в виду себя одного. Но, если угодно, можете считать, что мы — это я и куст вислого бересклета. Он должен был со дня на день расцвесть, но теперь, разумеется, мы не дождёмся ни цветов, ни ягод.
— И всё-таки, как вы один, или вместе с кустом, выбрались из пространственной рытвины, и что за великаны уволокли броненосец?
— Как выбрались, я ответить не смогу. Во-первых, возможно, это секретные разработки наших учёных, а во-вторых, я этого просто не знаю. Метод называется «перпендикулярная спираль», если вам это что-либо говорит…
— Впервые слышу, — признался Лях-Козицки. — Ладно, оставим в покое ваши секреты, расскажите теперь о великанах.
— Дело в том, что когда мы… то есть я… короче, когда шлюпка удалилась от «Шкеллермэуца» на значительное расстояние, я увидел, как из пустоты сконденсировались три великана в древних воинских доспехах, набросили на броненосец крупноячеистую сеть и куда-то его уволокли в самом прямом смысле слова, если, конечно, можно волочить сеть по вакууму.
— Большие великаны-то?
— Вся группа занимала пространственный сектор в двадцать шесть градусов, — ответил профессор звездознания, который даже в самой критической ситуации не забыл снять показания приборов.
— Да, приличные. И куда они делись?
— Не знаю. Рассосались куда-то. Предполагаю, что великаны были вызваны особенностями моего восприятия. Другой наблюдатель говорил бы, например, о гигантских птицах или, скажем, — профессор в задумчивости почесал нос, — о прекрасной инопланетянке.
Суровцев поперхнулся от неожиданности, и только это помешало ему встрять в разговор, перебив и кварт-генерала, и знаменитого пленника.
— Ясно. То есть, рытвина, оказывается, не только пространственная, но и ментальная. Это очень ценное наблюдение; ещё никто не наблюдал со стороны исчезновение корабля, попавшего в провал метрики. Не исключено, что тут скрыта возможность избавиться от этой напасти. Впрочем, вернёмся к певчим каракатицам, так, кажется, вы говорите? Скажите, зачем вам куст? Вы так любите цветы, что не можете обойтись без них даже в кабине спасательного бота?
— Да, — с вызовом ответил профессор, — я люблю цветы! Но в данном случае куст был необходим для проведения важного эксперимента по исследованию Молекулярного Экрана. Вы слыхали о принципе Плюс Один? — генерал кивнул, показывая, что о таком принципе он слыхал. — Так вот, целью эксперимента было установить, реагирует ли Молекулярный Экран на ментальное излучение пассажиров или он считывает генетическую информацию. Ментальности кахоута и вислого бересклета разнятся чрезвычайно, а генетически мы близки, ибо произошли от общего коацервата, порождённого Единоутробным Океаном. Можно было бы, конечно, взять не куст, а дрессированного злопоуха или певчую каракатицу, но злопоуха на корабле не оказалось, а похитить любимую каракатицу Его Блистательности Инхаш-Брезофа мне не позволили совесть и корабельная подглядка-подслушка.
— И каковы результаты вашего эксперимента?
— Разумеется, положительны.
— Не понял. Положительным в данном случае будет любой результат. Так удалось вам пронзить Потустороннее Зеркало или нет?
— Конечно, удалось, раз мы здесь.
— Очень интересно! — воскликнул Лях-Козицки. — Значит «Шкеллермэуц» попал в совершенно другой провал метрики, нежели мы. А если учесть, что Зет-03 тоже исчез, то не кажется ли вам, что в округе образовалось слишком много ментальных рытвин?
И тут Алексей не выдержал. В самом деле, сколько же можно слушать, не перебивая, в то время как охота говорить самому?
— Я понял! — закричал он. — Силикарболаудь предупреждала, что сателлит и броненосец погибли из-за того, что кто-то из наблюдателей не ограничился наблюдениями, а начал ставить опасные эксперименты. Теперь мы знаем, по чьей вине это произошло! Это ж надо так извратиться: летать сквозь Потустороннее Зеркало с кактусом на борту!
Однако кварт-генерал вместо того, чтобы жадно накинуться на новую информацию, недовольно сказал:
— Свои соображения ты выскажешь потом, а пока не перебивай беседу старших. Простите молодого человека, профессор, это его первое задание, и мальчику очень хочется отличиться.
Суровцев был раздавлен. Мальчик, ещё хуже, чем неофит, это полное разжалование. Теперь его осталось только бросить на необитаемой планете, как ни к чему не пригодный балласт.
А Лях-Козицки, как ни в чём не бывало, продолжил беседу:
— Надеюсь, профессор, вы не в претензии, что мы досмотрели ваши вещи… Так вот, среди этих вещей оказалась офицерская форма фрейзера третьего ранга. Зачем она вам? На вас, кстати, тоже не вполне цивильный костюм. Если я правильно разбираю знаки различия, передо мной вовсе не доктор звездознания, а корабельный ревнитель имперских стандартов, что соответствует воинскому званию фрейзера второго ранга.
— Первого, — поправил Тэйтус Пшу, — «Шкеллермэуц» очень большой корабль, так что ревнитель имперских стандартов на нём имеет звание фрейзера первого ранга.
— Вот видите! Чем вы объясните эту несостыковку?
— Как вы полагаете, в каком качестве пожилой человек вроде меня может проникнуть на борт броненосца? Мы, между прочим, летели сюда больше полсезона. Прятаться всё это время в матросском гальюне было бы затруднительно.
— Логично. А зачем вам вторая форма?
— Это не моя. Это форма того офицера, который должен был лететь на спасательном боте.
— Интересно… — протянул генерал. — Значит, ваш пилот упаковал все свои вещи вплоть до нижнего белья, а сам собирался явиться на шлюпку голышом?
— Представления не имею, — Тэйтус Пшу пожал плечами. — Об этом лучше спросить самого пилота.
— Спросим, обязательно спросим, — Лях-Козицки улыбнулся, заканчивая на этой оптимистической ноте импровизированный допрос.
2
Ох, до чего не понравился Алексею Суровцеву снятый со спасательного бота доктор звездознания! А ещё больше не понравился его кактус, из-за которого у Алексея произошло столько неприятностей. Мало того, что генерал обозвал Бэра мальчиком, так потом и Пси прочёл нотацию. Оказывается, он не просто сидел в кресле второго пилота, поглядывая на приборы, но и прослушивал мысли допрашиваемого. Вот, оказывается, почему Юз не настаивал в те минуты, когда пленный старик отказывался отвечать. Язык можно и прикусить, а мыслищи куда девать? Вряд ли университетский профессор обучен тем методикам, которые есть на вооружении у выпускников Бирюзовки.
Теперь и сам Тэйтус Пшу, и его бересклет заняли едва ли не весь и без того тесный салон иглодиска, и никто не видел в том ничего странного. К Тейтусу Пшу относились словно к гостю, стараясь устроить его поудобнее. И только Пси, выйдя от генерала, наклонилась к Суровцеву и чуть слышно шепнула:
— За кустиком присматривай. Что-то он мне не нравится.
Алексею кустик тоже не нравился, но присматривать, судя по всему, следовало за профессором. На всякий случай Алексей переворошил МОП на предмет опасных кустов. Однако оказалось, что те кусты, которые опасны человеку, самостоятельно передвигаться не умеют, а те, что ползают (нашлись и такие в дебрях космоса!) для человека не опасны ни капельки. И всё же, тельца Сметанина модифицированный вице-чемпион заранее активизировал и спать улёгся во всеоружии.
И, как оказалось, меры предосторожности были приняты не зря.
Бодрствующая часть подсознания разбудила Алексея как раз в ту минуту, когда профессор, якобы спавший в койке напротив, бесшумно поднялся, взял со стола стакан, налил его до половины водой, а затем всыпал туда белый порошок.
Сомнений не оставалось. Яд! Яд смертельный, подлый, коварный! То есть, конечно, яды бывают смертельными и коварными, а подлый и коварный — это уже отравитель.
Прыжок из положения лёжа всегда удавался Суровцеву особенно хорошо, так что злоумышленник не успел даже охнуть, как был обездвижен и уже не мог воспользоваться своей отравой.
— Что теперь скажете? — торжествующе спросил Алексей. — Станете утверждать, что собирались выпить лекарство от бессонницы?
— Это не лекарство, это удобрение для цветка! — сердито ответствовал Тэйтус Пшу. — Вы и без того помяли куст, а теперь собираетесь лишить его необходимой подкормки?
— Как можно? — Суровцев сразу понял, что нужно делать, — порча зелёных насаждений не в моих обычаях. Но на один вопрос извольте ответить: с чего бы вы вздумали удобрять ваш кактус среди ночи.
— Это у вас тут ночь, а на Кахоу сейчас раннее утро! Так что позвольте несчастному растению жить в привычном режиме, — огрызнулся Пшу, показывая тем самым, что, несмотря на всё своё хваленое вольномыслие, он остаётся кахоуцентристом и, следовательно, приверженцем имперской идеи.
— Замечательно! — Алексей улыбнулся торжествующе. — Раз вашему кусту нужна подкормка среди ночи, он её получит!
С этими словами он выплеснул приготовленный яд прямо в горшок с колючим кустом бересклета.
— Что вы наделали? — вскричал пленный профессор. — Добавлять надо осторожно, чтобы раствор равномерно распределился среди корней! Это вам не настойку дурного гриба в глотку заливать, тут требуется аккуратность.
Суровцев был смущён. Судя по всему, старик действительно собирался потчевать раствором своего зелёного друга, а теперь был огорчён, что подкормка проведена не по правилам. Сердито ворча, Тэйтус Пшу добыл из своего саквояжа крошечные грабельки и принялся рыхлить землю в горшке, чтобы хоть немного приблизиться к потребной равномерности подкормки.
— Давайте, помогу, — предложил Алексей.
— Нет уж, — отказался старик. — Вы уже напомогали — дальше некуда!
Огорчённый Суровцев вернулся в подвесную койку, улёгся, отвернувшись к стене, и даже тельца Сметанина отключил, чтобы больше не попадать ни в какие истории.
Однако если уж Высотник захотел поднять неприятности на должную высоту, они поднимутся. Спит Лёха Бурый, и снится ему сон, будто вместо кахоунианского кактуса в горшке сидит здоровенный мужик, голый словно бритый ёжик и изрядно побитый. И будто бы этот мужик и есть тот самый заморский куст, и теперь он хочет поквитаться с обидчиком, потрепавшим кусту любимый бутон. Но и Лёха Бурый тоже подраться не прочь — одним прыжком выметнулся из гамака и принял боевую стойку. А мужик даже времени на ритуальный поклон не оставил — сходу залепил пяткой в лоб.
Как следует из законов физики, всякий удар несёт в себе энергию, а энергия, как известно, это жизнь. Мозолистая пятка несла в себе столько энергии, что у Лёхи мигом прояснело в глазах, и он понял, что сон давно кончился, и поединок происходит наяву. Странный, прямо скажем, поединок. Мужик раскачивался на одной ноге, выписывал руками восьмёрки, корчил рожи, но рукам воли не давал, попытавшись снова стукнуть пяткой. Удивительно это было специалисту по боевому манипулированию! Вадим Георгиевич, незабвенный тренер Суровцева, частенько повторял: «Боевое манипулирование происходит от слова „manus“ — рука! Бить ногой — не уважать себя самого. Для победы изволь приложить ручки». И когда вражеская пятка вновь мелькнула у самого носа, Алексей зацепил её мизинцем и ловко дёрнул. Противник грохнулся наземь, приложившись затылком так, что казалось ему вовек не встать, но тут же, как подброшенный пружиной, взлетел и утвердился на одной ноге, а вторая уже неслась Алексею в живот, так что если бы не удачно поставленный блок, то получил бы Лёха столько энергии, что и не усвоить за раз.
Шарби Унц был озадачен. Всякий лазутчик, приходя в себя после трансформации, немедля готов к бою, но на этот раз противник достался более чем удивительный. Симоу Палой, незабвенный тренер Унца, частенько повторял: «Бойцовая балансировка потому так и называется, что главное в ней — ноги! Руками машут только торговки на рынке. Бить рукой — не уважать себя самого. Звание победителя добывается левой ногой». Когда Унц провёл свой коронный удар в лоб, а враг не свалился замертво, но впитал всю энергию удара и даже крякнул от удовольствия, Шарби решил, что перед ним квалифицированный боец. Такого бить прямым ударом — только энергию транжирить. Откачнувшись, Унц сделал ложный выпад. Он ожидал подсечки, которая позволит ему упасть и как следует подзаправить растраченную энергию. Но вместо подсечки соперник рукой перехватил летящую ногу и дёрнул. Не ожидавший такого подвоха фрейзер всё же
сумелгрохнуться как следует и через долю секунды уже вновь был готов к схватке.
Последовал молниеносный обмен ударами. Унц отлично балансировал, пиная Лёху, Суровцев замечательно манипулировал, лупцуя Шарби. Каждый видел, что по очкам он выигрывает вчистую, ведь в боевом манипулировании не засчитываются удары, проведённые ногой, а в бойцовой балансировке точно так же не засчитываются удары руками. А вот реальная победа была также далека от обоих, как и в начале схватки.
«Провести, что ли, карамболь Тайсона? — думал Лёха, замерев на миг в позе богомола. — Войти в жёсткий клинч и откусить этому ухо… Нет, не стоит. Приём действенный, но неспортивный. Попробую ещё раз по-хорошему ему накостылять…»
— Отставить! — раздался начальственный голос.
На пороге салона стоял Юзеф Лях-Козицки. Генерал был в парадном мундире и при всех регалиях. Вернее, почти при всех — чугунная медалюка, как известно, расплавилась при выходе из пространственной ловушки.
— Стыдно! — сказал генерал. — Взрослые люди, а скачете как горные козлы. Фрейзер, вот ваша форма, оденьтесь; неприлично в конце концов. На корабле дамы, а вы в таком виде. Бэр, тебя это тоже касается — приведи себя в порядок. А как оденетесь, прошу ко мне в каюту. И, кстати, разбудите профессора.
— Я не сплю, — отозвался Тэйтус Пшу.
После такого продолжать поединок не имело смысла. Искоса поглядывая друг на друга, бойцы принялись одеваться.
К тому времени, когда они появились в пилотской кабине, там были генерал, Пирелли и Таня Эвельсон. Теперь-то Алексей понимал, как удобно, когда рядом с тобой находится не только телепат, но и ксенопатка. Знал генерал, что куст фальшивый, или, во всяком случае, догадывался. А вот ему не сказал, и вновь Алексей оказался крайним.
— Теперь, кажется, все заинтересованные лица в сборе, так что давайте говорить начистоту, — произнёс Лях-Козицки.
3
Эскадренный броненосец «Шкеллермуэц» буксовал в непокорном пространстве словно допотопная малолитражка на разбитом просёлке. Заново поверенные дальномеры сообщали, что не только Молекулярное Зеркало, но и все прочие объекты галактики замерли, не желая ни приближаться, ни удаляться от броненосца. По приказу его Блистательности была замерена величина красного смещения, и оказалось, что сама вселенная прекратила расширяться, а центром её стал вплавленный в вакуум «Шкеллермуэц». Единственный объект, продолжавший двигаться, был десантный бот, ведомый командиром корабельных лазутчиков. Он неуклонно удалялся, кувыркаясь в пространстве. Двигателей Шарби Унц не включал, намереваясь максимально полно использовать даровую энергию вращения, позволившую боту убежать из ловушки.
А затем… то, что произошло, каждый из очевидцев описывал по-своему, но в целом становилось ясно, что удаляющийся бот скрылся из глаз. А съели его мерцающие муравьи или же его аккуратно нашинковал преогромный гарм в поварском колпаке, как две капли воды похожий на личного повара его Блистательности, или школьная учительница наблюдателя стёрла спасательный бот с черной доски космоса большой мокрой тряпкой, — уже не суть важно. Вслед за кувыркающимся ботом с экранов начали пропадать изображения звёзд, и вскоре свежеповеренному дальномеру было просто нечего делать: ни одного материального объекта в наблюдаемой вселенной не осталось.
— Теоретиков ко мне! — приказал Его Блистательность.
Теоретиков на боевом корабле было не так много, и они не были чрезмерно загружены работой, так что уже через полминуты оба представителя официальной науки предстали под блистательные очи адмирала. Каждый из них разрабатывал свою особую теорию мироздания, стройную, логически непротиворечивую, снабжённую сложнейшим математическим аппаратом и обладавшую лишь одним незначительным недостатком: наблюдаемые факты во множестве противоречили этим чудесным теориям. Некоторое время Инхаш-Брезоф выслушивал препирательства длинноголовых, затем спросил брюзгливо:
— И это всё? Кстати, почему я не вижу господина ревнителя имперских стандартов? Зря, что ли, он дневал и ночевал в рубке? Пусть теперь он попробует пролить свет на эту беззвёздную черноту.
«Ревнителя имперских стандартов — к адмиралу!» — прозвучало по внутренней сети, однако ответа не последовало и лишь через двадцать минут Его Блистательность получил донесение, что фрейзер. первого ранга Тедль Нох найден в глубоком беспамятстве и помещён в медицинский отсек.
Выслушав сообщение, адмирал помянул св. Ару в таком контексте, что любой другой офицер после этого мог ставить жирный ноль на своей воинской карьере. Св. Ара, помимо всего прочего, был покровителем императорской семьи, и ругать его перед ушами подглядки-подслушки остро не рекомендовалось.
— Вытрезвить и доставить! — таков был первый осознанный приказ.
— Ваша Блистательность, — осмелился доложить начальник медслужбы. — Господин ревнитель не пьян, он находится в глубокой амнезии. Можно подумать, что последние полсезона он находился в анабиозе. Я сам только что осмотрел его. Вряд ли в ближайшее время мы дождёмся от господина ревнителя членораздельной речи.
В некотором роде почтенный эскулап был прав. В настоящую минуту его Здравомыслие Тедль Нох выражался весьма нечленораздельно. Субкапитан от санитарии Аздро Флег, дежуривший возле больного, просто не знал, что предпринять. Вместо того, чтобы тихо оттаивать, свежеразмороженый ревнитель хрипел, шипел, свистел и вообще издавал звуки более приличные питомцу Змеи, чем ревнителю имперских стандартов. Аздро Флег уже подумывал, а не усыпить ли ему беспокойного пациента на время или навсегда. Остановило лишь понимание простой истины: дело наверняка будет расследоваться, и с врача спросят за более чем странные назначения. Поэтому он, положившись на святых заступников, поставил Ноху капельницу с физиологическим раствором и глюкозой, надеясь, что престарелый ревнитель пошипит немного, а потом, как и полагается, забудет события, предшествующие отправке в анабиозную камеру.
Увы, в данном случае слово «заступник» явно происходило от заступа, какими ломают чёрную свинцовую руду каторжники на Большом Кяхте.
— Ну, субсанитар, — прошипел больной, почти разборчиво — я тебе припомню твои инъекции!..
— Успокойтесь, достопочтимый Нох, — уговаривал Аздро Флег, всё ещё надеясь на чудо. — Мы вам поможем, и скоро вы встанете на ноги. Очевидно, переутомление… вы упали в обморок как раз напротив медицинского отсека. Внутривенное вливание глюкозы и адреналина, и вы вновь будете в боевой форме.
