Документальная хроника - Жизнь Муравьева

Когда мы увидимся? Если будете в Москве, отыщите меня ради бога… Я бы вас угостил в мясоед чем хотите, а в постные дни постным кушаньем, а так как шампанское постное и скоромное питье, то мы выпили бы с вами дружески, без гримас и робости, как пивали с вами кахетинское вино у пылающих костров под небом полуденным…

Прощайте, мой милый, любезный и почтенный Николай Николаевич, верьте, что пока жив, я всей душою ваш.

Денис Давыдов».

Письма Д. Давыдова в тексте и в дополнениях публикуются впервые.

46

Академик Н. М. Дружинин в своем очерке «Семейство Чернышовых и декабристское движение» пишет: «Молодые графини. Чернышовы, увлеченные культом героических личностей, видели в Никите Муравьеве и в своем брате Захаре смелых борцов, страдающих от самодержавного деспотизма» (Сб. «Ярополец». М., 1930).

Любопытно отметить, что хорошо знавший сестер Чернышовых известный реакционер граф Бутурлин с явным сожалением записал, что «молодые графини, нечего греха таить, были тогда в экзальтированном настроении духа, они смотрели на опозоренных брата и зятя как на жертвы самодержавного произвола и сочувствовали без трезвого анализа идеям, целью которых было, как они воображали, благо отечества» (Записки графа М. Д. Бутурлина. – Русский архив, 1897, № 5).

47

Розен А. Записки декабриста. Спб., 1907.

48

В обществе необычайное происшествие с Муравьевым вызвало нескончаемые пересуды. Говорили, что император получил несколько доносов о распущенном состоянии корпуса, говорили, что против талантливого генерала императора настроили Паскевич и Воронцов, и чего только не говорили! Муравьев в своих «Записках», вполне понятно, резкое столкновение с царем всячески постарался затушевать, но счел все же возможным сделать следующее характерное замечание: «Начало дела кроется в других причинах, которые останутся раскрыты только для тех, кои внимательно рассудят все обстоятельства дела. Все случившееся со мной было лицемерно».

49

Интересно отметить, что в «Записках» (Русский архив, кн. 1, 1895) Муравьев с достаточной откровенностью пояснил, что, презирая и ненавидя правящих лиц, не питая никакого душевного уважения к ним, он «ни в каком случае не хотел искать службы», а верноподданнические его высказывания по настоянию отца сделаны лишь как защитительные меры против возможных репрессий со стороны царя и для того, чтобы скрыть подлинный образ мыслей.

А в черновых записях Муравьев еще более откровенно отметил, что в последнее время «обстоятельства не позволили записывать все, что хотелось, и посему в «Записках» моих заключались только одни обстоятельства службы и дела, с нею сопряженные».

50

Писатель Н. С. Лесков в рапсодии «Юдоль» вспоминает: «Во время страшного по своим ужасам голодного 1840 года я был ребенком, но, однако, кое-что помню… Крепостные люди не только страдали без всякой помощи, но еще были со связанными руками и с тряпицей во рту. Они даже не имели права отлучаться, и нередко их жалобы и стоны принимали за грубость, за которую наказывали. Лучшие исключения были там, где помещики скоро ужаснулись раскрывшегося перед ними деревенского положения и, побросав свои деревни, сбежали зимовать куда-нибудь в города и городишки – «все равно куда, лишь бы избавиться от своих мужичонков», то есть чтобы не слыхать их просьб о хлебе. Без господ крестьянам, по крайней мере, открывалась свобода брести куда глаза глядят и просить милостыню под чужими окнами» (Лесков Н. С. Собр. соч. Гослитиздат, 1958, т. 9).

Стоит сравнить это описание голодного 1840 года, сделанное замечательным нашим писателем, с тем, что в то же самое время происходило в Скорнякове. Тогда станет ясней, как высок был гуманизм и благородство Н.Н.Муравьева и его жены, которые, не щадя своих сил и средств, помогали крестьянам преодолеть страшный голод и его последствия.

51

Более подробно об освобождении крепостных крестьян Александром и Николаем Муравьевыми см. в моей книге «Тайны времен минувших».

52

Отрывок из «Записок» С. М. Соловьева (изд-во «Прометей», Спб.).

53

Это и последующие письма А. П. Ермолова к Н.Н.Муравьеву публикуются впервые. Они хранятся в ЦГВИА, фонд 169.

54

Характеристика Н.Н.Муравьева, сделанная Ермоловым, взята из его собственноручного письма.

55

Е.Ф.Муравьева 5 марта 1848 года, за несколько дней до смерти, писала Муравьеву: «Почтенный и добрый Николай Николаевич! Уверена, что вы не захотите меня огорчить, я так больна и слаба, никаким делом заняться не могу. Мне пришло в голову послать любезным детям вашим, Наталье Григорьевне и вам безделицы на память, которые и отправила с вашим человеком. Надеюсь, что не откажете принять оных. Вам послала подсвечник с синим зонтиком, зная, что глаза ваши слабы. Приготовлено у меня для вас бюро, писать стоя, любимое бюро покойного Михаила Никитича и милого Никиты. Мне приятно будет знать, что и вам оно может быть полезно» (ОПИ ГИМ; публикуется впервые). Итак, в Скорнякове у Н.Н.Муравьева находилась замечательная библиотека отца, которой пользовались декабристы. – воспитанники школы колонновожатых, сохранилось фортепьяно А.С.Грибоедова и бюро Никиты Муравьева, за которым писалась первая конституция декабристов. Мне удалось лишь узнать, что библиотека была вывезена из Скорнякова С.Н.Чертковой и затем в большей части оказалась в Государственном Историческом музее. А где находятся вышеуказанные вещи? Судя по всему, они тоже были вывезены из Скорнякова С.Н.Чертковой или другой дочерью Муравьева А.Н.Соколовой (в первом браке Демидовой). И эти реликвии стоят того, чтобы кто-то занялся их поисками.

56

Орлов ошибался. Среди писем к Н.Н.Муравьеву, отысканных в ОПИ ГИМ, хранится множество писем от его сестры Бакуниной из Прямухина, и среди них есть такая наспех писанная записка от 20 октября 1835 года: «Вот, любезный, брат, какие (два слова неразборчивы) угрожают Мише. Прочти прилагаемую бумагу и употреби все возможные тебе средства, чтоб выручить его и нас успокоить. Не знаю, успеешь ли, но уверена, что все человечески возможное сделаешь для нас».

«Прилагаемой бумаги», о которой сообщает Варвара Бакунина, не оказалось, и дальнейшие письма от нее, в которых, очевидно, говорилось о Михаиле, были кем-то изъяты из бумаг. Это вполне объяснимо. Михаил Бакунин, как известно, был объявлен тягчайшим государственным преступником, понятно, что компрометирующие письма были уничтожены. Но связь, и самая тесная, с Бакуниным у Муравьева не прекращалась всю жизнь. Брат Михаила Бакунина впоследствии стал мужем своей кузины Антонины Муравьевой – дочери Николая Николаевича.

57

Эти и все последующие записи, сделанные Н.Н.Муравьевым с 1 января 1849 года по 5 июля 1865 года, цензурой к печати не были дозволены. В двух больших томах рукописи хранятся в ЦГВИА, фонд 169. Все выдержки из этих «Записок» Н.Н.Муравьева публикуются в тексте хроники и в дополнениях впервые.

58

Когда пришло известие об окончании военных действий против Венгрии, Муравьев находился в войсках своего корпуса и сделал такую запись: «Я им объяснил, что каждый, конечно, исполнил бы свою обязанность против неприятеля, но что, без сомнения, войны желать не надобно, что без войны братья и дети их останутся дома при своих занятиях на родине. В одном только полку 3-й дивизии, и то по научению начальников, отвечали мне: «Жаль, что нам не удалось там быть». Вообще миру рады и порыва к кровопролитию не заметно».

59

Доклад полковника Генштаба А. Е. Попова опубликован в «Русской старине», 1881, кн. 6.

60

Зиссерман А. Л. Фельдмаршал князь А. И. Барятинский: Очерк. Русский архив, 1888.

61

Зная, что Н.Н.Муравьев не пользуется благоволением императора Александра, придворные борзописцы, приверженцы Воронцова и Барятинского, главным образом из чиновников канцелярии наместника (А.Зиссерман, В.Инсарский, В.Толстой, М.Щербинин, А. Берже и др.), старались всеми силами представить Н.Н.Муравьева как посредственного военачальника, педанта и самодура. Клеветнические выпады эти возмущали читателей и тогда же в журналах «Русский архив», «Русская старина» и других были весьма убедительно опровергнуты лицами, близко знавшими Н.Н.Муравьева. Тем не менее впоследствии многие историки, не зная открытых ныне документальных материалов, пользовались в оценке Н.Н.Муравьева предвзятой неверной информацией. Выдающаяся общественно-политическая и военная деятельность его была затемнена и оставлена в забвении.

Советскими историками деятельность Н.Н.Муравьева не исследовалась. Неопубликованные его рукописи и огромное эпистолярное наследство не изучались. А высокий пост наместника Кавказа создавал известное предубеждение, чего не избежал и автор настоящей хроники, напечатав без всяких на то оснований в комментариях к исторической хронике «Денис Давыдов», будто в последние годы жизни Муравьев перешел на реакционные позиции. Глубокая ошибочность подобной оценки подтверждена собранными мною в последнее время документальными материалами.

62

Письмо Н.Н.Муравьева к Ермолову, а также ответ на это письмо, подписанный подполковником Дмитрием Святополк-Мирским, опубликованы в «Русской старине», № 11, 1872.

63

Очерк И.И.Европеуса «Н.Н.Муравьев» опубликован в журнале «Русская старина», № 11, 1874. В том же томе журнала с воспоминаниями о Муравьеве выступает генерал Д.Е.Сакен, бывший начальник штаба Кавказской армии. Он пишет: «Всегда любовался я блистательною неустрашимостью Николая Николаевича Муравьева, невозмутимым спокойствием и стройностью действий состоявших под начальством его войск, которые имели к нему полную доверенность. В минуту самой жестокой бойни – под картечным огнем, в штыковой работе, был он весел и любезен более, нежели в другое время… Приехав в 1855 году на Кавказ, он собрал там 16 тысяч войск, не потребовав от казны ни денег, ни оружия, ни пороху, довольствуясь тем, что застал. Нравственным влиянием удержал Шамиля, пребывшего в бездействии в горах во все время войны, когда малейшее предприятие его было бы для нас пагубно… Имя Николая Муравьева светлыми чертами отмечено в летописях России. Служить на пользу отечества личным трудом многие десятки лет с такой любовью и самоотвержением едва ли всякий может!»

64

Подробно о Джемал-Эддине я писал в очерке «Сын Шамиля», напечатанном в моей книге «Тайны времен минувших».

Осенью 1855 года, когда армия Омер-паши вторглась в Мингрелию и султан особенно настойчиво старался привлечь на свою сторону Шамиля и его горцев, Джемал-Эддин писал Муравьеву через генерала Николаи: «На условия ваши насчет торговли отец согласен, только не знаю, долго ли будут существовать они. В пятницу 30 октября я запечатал письмо к турецкому султану. Очень хотелось приписать ему несколько слов, что при следующем случае непременно сделаю, чтобы он перестал морочить горцев» (Муравьев Н. Н. Война за Кавказом, 1877, т. 2).

65

Сообщение свидетельствует о дальновидности Н.Н.Муравьева. Шамиль и горцы воззваниями неприятеля не прельстились. Позднее причины этого Муравьев объяснил так: «Союзники не достигли сближения, коего домогались в сношениях с народом Кавказа. Турки употребили всевозможные усилия, чтобы склонить закубанских горцев к совокупным наступательным действиям против России, определяя каждому горцу по десяти рублей жалованья в месяц; но закубанцы решительно отказались следовать за ними и показали явное отвращение к туркам и англо-французам… При большей опытности и лучшем знании народов, с коими союзники вступали в сношения, они должны были бы рассудить, что горцам, воюющим с нами за независимость, равно противно было всякое иго и что введение порядков, которых они могли ожидать от наших врагов, столько же было для них тягостно, как и наше владычество. Если при этом принять во внимание силу привычки, составляющую вторую природу нашу, то будет понятно, почему горцы не решались избрать для себя новых врагов, каковыми были бы турки и англо-французы, людей с неизвестными обычаями, новыми распорядками и с незнакомыми языком и нравами… Надобно полагать, что бездействию Шамиля способствовало отчасти и присутствие возвращенного ему сына Джемал-Эддина, покорного отцу, но не забывшего прежнего быта своего среди нас» («Война за Кавказом», т. 2).

66

См. мой очерк «Нина Грибоедова» в книге «Тайны времен минувших».

67

Маркс К. и Энгельс Ф. М., Партиздат, 1933, т. 10. Статья К. Маркса «Падение Карса», с. 553.

68

См. в той же статье К.Маркса, с. 573 и 574.

69

Муравьев Н.Н. Война за Кавказом, т. 2.

70

Это подтверждается Ф.Тимирязевым в статье о Н.Н. Муравьеве, напечатанной в «Русском архиве», кн. 2, 1873 г., и другими очевидцами.

71

Грузинский историк Е.Е.Бурчуладзе опубликовал в журнале «Вопросы истории», 1952, № 4 интересный очерк «Крушение англо-турецких захватнических планов в Грузии в 1855—1856 годах», который мною используется при дальнейшем описании народного сопротивления интервентам на Кавказе.

72

Воспоминания А. М. Дондукова-Корсакова об этой кампании помещены в «Кавказском сборнике», т. 1. Тифлис, 1876.

73

В акт о сдаче Карса освобождение политических эмигрантов, конечно, не вносилось, а вместо этого 6-й параграф акта был отредактирован так: «Генералу Вильямсу предоставляется право представить генералу Муравьеву на утверждение список назначенных по избранию его лиц, коим будет позволено возвратиться в свои дома». Все венгерские и польские политические эмигранты были снабжены продовольствием и теплой одеждой, их проводили за Соганлуг, откуда они легко добрались до Эрзерума. Не воспользовались пропуском лишь генералы венгры Кметь и Кольман, опасаясь попасть в руки австрийского правительства, где ожидала их неизбежная гибель. За три дня до сдачи Карса, ночью, они бежали из крепости, благополучно проекочив мимо казачьих пикетов, чему Муравьев был весьма рад. «Как бы то ни случилось, предприятие было отважное и исполнено молодецки» («Война за Кавказом»).

74

В Карсе среди голодающего гарнизона находились женщины и дети, которые зачастую выходили из крепости в поисках пищи. Муравьев распорядился кормить их солдатским обедом и снабжать однодневным хлебным пайком. Не менее гуманным было отношение Муравьева к больным и раненым туркам. После сдачи Карса, как свидетельствуют очевидцы, Муравьев прежде всего отправился в турецкие госпитали, находившиеся на попечении меджлиса (городской думы). В госпиталях представилась страшная картина: оставленные без медицинской помощи и питания больные и раненые турки лежали вместе с мертвецами на гнилой соломе в нестерпимом смраде. Муравьев приказал собрать меджлис, где выступил с гневной речью, напомнив старшинам, что их богатства приобретены трудом простых людей и солдат, которым теперь они отказывают в насущном питании и уходе. После этого Муравьев привел председателя меджлиса в один из госпиталей, приказал снять с него шитую золотом одежду и богатую чалму, одеть в грязный лазаретный халат и положить на койку среди других больных, чтобы он испытал все лишения, претерпеваемые больными от равнодушия его к их положению. На следующий день старшины привели госпиталь в порядок.

75

См. пролог к настоящей хронике и примечания к нему.

76

Письма эти, отысканные в ОПИ ГИМ, публикуются впервые Хочется напомнить, что декабрист А. Розен в своих записках отметил: «Деятельность и способности Н.Н.Муравьева обращены были войною на Азиатскую Турцию, а не на Кавказ; народ прозвал его Карским за взятие Карса, за единственную победу в эту несчастную войну. Н.Н.Муравьев был долго в опале, лишен звания генерал-адъютанта… Он составляет редкое исключение, зато имел множество отличных достоинств, жаль, что не умели употреблять его вовремя и в тех местах, где он был бы полезнее». Воронежский поэт И.С.Никитин отозвался стихами «На взятие Карса», а великий русский композитор М.П.Мусоргский сочинил марш «Взятие Карса».

77

«Записки» В. А. Инсарского помещены в «Русской старине», т. 7, 1895.

78

Кравцов И.С. Кавказ и его военачальники, – Русская старина, кн. 6, 1886.

79

В этой записи, сделанной Н.Н.Муравьевым, обращает, внимание его отношение к политическим проступкам, которые, по его мнению, вполне извинительны и не заслуживают строгого наказания.

80

Писатель В. Г. Короленко, живший долгое время в Нижнем Новгороде, напечатал в журнале «Русское богатство», 1911, № 2 очерк «Легенда о царе и декабристе», дав следующую оценку деятельности А.Н.Муравьева: «Революционер и мечтатель в юности, прошедший долгую школу дореформенного режима, – сам он стоял на грани двух периодов русской жизни. Свободолюбец мечтой, всеми привычками и приемами он принадлежал к старому типу самовластного дореформенного чиновничества. Необыкновенно даровитая натура, он в совершенстве овладел этими приемами и направил их как новый Валленрод на разрушение основ этого строя. Но когда стена векового рабства наконец рухнула, увлекая за собою и многое другое, – старый декабрист очутился лицом к лицу с новыми требованиями жизни, к которым примениться ему было уже трудно… А стремился он к новому до конца. И через все человеческие недостатки, может быть, крупные в этой богатой, сложной и независимой натуре, светится все-таки редкая красота ранней мечты и борьбы за нее на закате жизни».

Деятельность А.Н.Муравьева освещена мною подробно в очерке «Губернатор-каторжник». См. кн. «Тайны времен минувших».

81

Последние фразы, сказанные Н.Н.Муравьевым, взяты дословно из его неопубликованных «Записок», Он сам перед сильными мира сего не угодничал и совестью не кривил. Вышеупомянутый граф М.Д.Бутурлин в своих «Записках» с возмущением поведал такой случай: «В бытности Н.Н.Муравьева главнокомандующим на Кавказе он получил письмо императрицы Александры Федоровны, но по какому делу, не знаю. Прошло довольно времени, когда Наталья Григорьевна, случайно спросив его, отвечал ли он на это письмо, узнала, что еще не отвечал, «потому-де, что очередь не дошла до этого письма». Вот каков был царедворец!»

Петр Бренчанинов, адъютант Муравьева, записал: «Будучи не раз очевидцем его гражданской доблести как государственного деятеля, я вынес убеждение, что совестливость его имела свой масштаб, часто и многим казавшийся неприменимым к служебной деятельности» (Русский архив, 1885, кн. 3).

82

Последние годы жизни Н.Н.Муравьев провел в Скорнякове, где и скончался от воспаления легких 23 октября 1866 года, завещав похоронить его как можно скромнее в тихом Задонске.

В Скорнякове Николай Николаевич усиленно занимался литературным трудом. Здесь написаны им две большие книги «Русские на Босфоре» и «Война за Кавказом», здесь приводил он в порядок свои «Записки», хотя понимал, что при существующих цензурных условиях опубликовать их ему не удастся.

7 июля 1865 года он сделал последнюю запись в дневник: «Но полно писать. Через неделю должен миновать 71 год. Часто память изменяет, слабеют силы телесные и нравственные, тускнеют глаза. Совершается век мой, я пережил всех друзей, постепенно разрушается мой семейный быт, впереди – одиночество.

Прекращая сей дневник, посвящу остальные дни, насколько оставшееся время и силы позволят, приведению в порядок собранных и составленных мною в течение целой жизни «Записок».

Великое бы для меня было утешение, если б встретил личность, которая при разумении дела охотно приняла бы от меня на сохранение обильный труд всего моего века, с тем чтобы при удобном времени и обстоятельствах приложить старание к добросовестному обнаружению событий, не лишенных занимательности».

Смысл последней фразы ясен. Он жил в жестокое время, в сибирской каторге погибли лучшие его друзья и единомышленники, сам он долго находился под строгим надзором, обстоятельства вынуждали его к осторожности, он не мог в своих «Записках» сказать всего, что хотелось, приходилось многое замалчивать, о многом говорить иносказательно, выказывая иной раз наружное уважение лицам, которые «уважения не заслуживали».

Он хотел, чтобы потомки поняли, при каких обстоятельствах делались им записи, и чтоб события, вынужденно им затушеванные, были добросовестно обнаружены в их подлинном виде. Впрочем, он не раз и в других дневниковых записях как бы снабжал «ключами» вдумчивых читателей, намекая, что причины некоторых важных дел указаны им не совсем точно и что они «останутся раскрыты только для тех, кои внимательно рассудят все обстоятельства дела».

Мне приятно сознавать, что, пользуясь его «ключами», опубликованными и неопубликованными записями и огромным эпистолярным наследством, я в какой-то степени прочитал любопытнейшие страницы большой и содержательной жизни, отданной на служение своему отечеству, которое в те времена было угнетено самодержавным деспотизмом, но виделось Н.Н.Муравьеву и его товарищам сквозь завесу дней свободным, просвещенным и могущественным.