Военные приключения - На дальней границе (сборник)

Юрий Виноградов

На дальней границе (сборник)

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

На морской границе

Неизвестный

Надвигавшийся с вечера со стороны моря редкий туман, ночью пошел сплошной стеной, а к утру достиг такой силы, что буквально в нескольких шагах ничего не было видно. Тягучий и влажный, он медленно передвигался к берегу, оседая на обросшие мхом камни, деревья и воду.

Старший матрос Седых шел по извилистому берегу бухты, прижимая к боку холодный автомат, и то и дело приседая, зорко всматривался в узкий чистый просвет, образовавшийся между водой и нависшим над ней туманом. Матрос Галяутдинов, недавно прибывший на береговую батарею, следовал сзади своего старшего товарища. Он так же, как и Седых, часто приседал и до боли в глазах всматривался в просвет.

Галяутдинов всего несколько раз ходил в дозор и всегда взволнованно ждал, что вот-вот на него набросится нарушитель границы, шпион, о которых он часто читал в книгах или смотрел в кино, и он, конечно, сразу же его задержит. Достаточно было малейшего шороха, подозрительного звука, как матрос настораживался, глаза его лихорадочно блестели, слух напрягался, а сам он, тонкий, гибкий, крепко сжимая в руках карабин, готов был к немедленному действию.

– Скоро подъем, – тихо проговорил старший матрос Седых, ежась от предутренней прохлады и сырости. – Ну и туманище сегодня! У вас в Татарии такой бывает, Галяутдинов?

– Такого большого нет, а поменьше есть, – вполголоса ответил Галяутдинов, подходя вплотную к старшему матросу.

– Тс-с! – прижал палец к губам Седых. – Говорите только шепотом. Слышно далеко вокруг.

Галяутдинов наклонился к воде и долго всматривался в скрытый залив.

Седых с улыбкой следил за ним.

– Ну как? – спросил он.

– Ничего нет, все тихо-тихо, товарищ старший матрос, – ответил Галяутдинов выпрямляясь.

Вскоре они подошли к небольшой бухточке с отлогим берегом, именуемой на острове Тихой, и пошли по мелкой шуршащей под ногами гальке. От воды несло терпким запахом морских водорослей и свежей рыбы.

Начинало светать.

Вдруг Седых насторожился: до слуха донесся всплеск воды.

– Ложись! – скомандовал он и сам лег за широкий, приплюснутый камень.

Шум всплесков двигался прямо на залегших у воды матросов. Седых уже определил, что гребет один человек, должно быть, идет «тузик».

Наконец матросы увидели, как из тумана выплыла в просвет маленькая шлюпка, в которой сидел один человек и греб веслами, часто оглядываясь вокруг, очевидно, пытался определить свое место. Матросам были видны широченная спина гребца и затылок непокрытой головы с растрепанными длинными волосами. Неизвестный греб не торопясь, устало.

«Не наш, – определил Седых. – Значит, с той стороны…»

Как только шлюпка стала подходить к острову, он быстро поднялся и резко, сильным голосом крикнул:

– Стой! Руки вверх!

От неожиданности гребец выронил из рук весла и с испуганным лицом обернулся на окрик.

– Встать! – скомандовал Седых и, видя, что неизвестный продолжает сидеть в шлюпке, тараща на автомат глаза, добавил: – Поднимайся, говорю! Не понимаешь? А ну-ка встряхните его, Галяутдинов. Очевидно, у него от страха душа в пятки ушла.

Галяутдинов подошел к самой шлюпке и, делая движения карабином вверх, как можно тверже приказал:

– Вставай, понял? Вставай!

Незнакомец наконец догадался, чего от него хотят, и, поднявшись в шлюпке во весь рост, стал торопливо что-то объяснять на непонятном матросам языке, тыча себе в грудь и показывая рукой на туман и на противоположную сторону Пограничного залива. Высокий, широкий в плечах, одетый в серый с зеленой полоской костюм, он выглядел молодым, и Седых дал ему на первый взгляд лет семнадцать-девятнадцать.

– Руки вверх! – повторил приказание старший матрос. Неизвестный не понимал, продолжая что-то говорить на своем языке и лишь после того, как Галяутдинов снова показал карабином, что надо делать, он поднял свои длинные руки.

– Обыскать, Галяутдинов!

Впервые в своей жизни Галяутдинову приходилось видеть иностранца так близко, а тем более – задержать его при переходе через государственную границу и теперь обыскивать. Он осмотрел пиджак, брюки и содержимое их карманов.

– У него ничего нет из оружия, товарищ старший матрос! – доложил Галяутдинов.

– Тем лучше, меньше хлопот, – ответил Седых. – Ведите его, Галяутдинов, прямо к командиру батареи и смотрите – отвечаете за него головой. Чтоб не убежал, поняли?

– Так точно, не убежит! Только разрешите, я ему пуговицы у брюк отрежу, – попросил матрос.

– Это зачем? – не понял Седых.

– А у шпионов всегда в таких случаях пуговицы у брюк отрезают, чтоб убежать не могли. Будет по всем правилам!

– Ведите так, – улыбнулся Седых.

– Есть вести так! – живо откликнулся Галяутдинов и предупредил неизвестного: – Учти, стреляю без предупреждения, если вздумаешь бежать. Ясно? Да ты ведь по-русски не смыслишь. Син татарча сыйлашасынма?[1] Нет? Нига татарча сыйлаш мый сын?[2] Эх ты… Тогда пошли.

Проводив взглядом скрывшихся в тумане Галяутдинова и неизвестного, Седых осмотрел маленькую двухвесельную шлюпку и вытащил ее на берег. Потом пошел вокруг бухты, внимательно наблюдая за водой и берегом и напряженно, до боли в ушах, вслушиваясь в утреннюю тишину. Ничего больше подозрительного не было.

Допрос

Едва только командир береговой батареи острова Бурунный капитан Росин встал и успел заправить койку, как раздался продолжительный телефонный звонок.

«С самого утра начинается» – подумал он, снимая трубку.

– Товарищ капитан, – услышал он взволнованный голос в трубке, – докладывает дежурный по батарее… Дозор в бухте Тихой задержал нарушителя границы. Матрос Галяутдинов привел его сюда.

– Доложите оперативному дежурному части. Вызовите пограничный катер. Сейчас я приду, – ответил Росин и, быстро одевшись, вышел на улицу.

Около казармы он увидел гражданского человека, рядом – матроса Галяутдинова, дежурного по батарее и еще нескольких матросов.

– Товарищ капитан, – стал докладывать Галяутдинов, – поймали заграничного шпиона. Приплыл к нам на шлюпке.

– Оружие у него отобрали?

– Никак нет, товарищ капитан, он невооруженный шпион. Лично сам обыскивал, нет ничего.

Росин смерил взглядом большой рост неизвестного и, обращаясь к незнакомцу, спросил:

– По-русски говорите?

Неизвестный захлебываясь, торопливо заговорил на непонятном Росину языке, тыча большим костлявым пальцем себя в грудь и показывая на Пограничный залив.

«Жаль, что не знаю ихнего языка, – подумал Росин. – Вот бы сейчас пригодилось».

– Он не умеет говорить по-русски, товарищ капитан, – ответил Галяутдинов. – По-татарски тоже ничего не знает.

– Добро, товарищ Галяутдинов, можете идти.

– Разрешите службу исполнять, товарищ капитан? – вытянулся повеселевший матрос.

– Идите, – разрешил Росин и, когда Галяутдинов скрылся за казармой, приказал дежурному по батарее проводить задержанного к себе в кабинет. – И передайте старшине батареи, чтобы сейчас же взял людей и лично сам осмотрел все побережье острова.

В кабинете Росин предложил незнакомцу сесть, указав рукой на стул. Неизвестный благодарно кивнул головой, что-то сказал на своем языке и сел на край стула. До прихода пограничного катера оставалось еще около часа, а, учитывая густой туман, он мог прийти гораздо позднее. Росин решил пока сам узнать, что за человек попал на его остров с чужого берега. Нахмурив густые брови, он испытующе посмотрел в усталое угристое лицо неизвестного и взял с этажерки два иностранных словаря – немецкий и французский, намереваясь с помощью их поговорить с иностранцем.

– Шпрехен зи дойч?[3] – спросил Росин.

Неизвестный неопределенно пожал покатыми плечами.

– Парле ву франсе?[4]

Незнакомец продолжал молчать, широко открытыми глазами с любопытством наблюдая за советским офицером.

«Немецкий язык не знает, французский – тоже. Может быть, английский?»

Росин приказал дежурному по батарее вызвать к себе в кабинет командира взвода управления – лейтенанта Чеснокова, свободно владеющего английским языком.

Минут через пять в дверь постучали и в кабинет вошел Чесноков. Лейтенант искоса поглядел на неизвестного. Весть о поимке нарушителя границы уже облетела всю береговую батарею, поэтому он заранее знал, зачем его вызывает командир, и в душе гордился тем, что наконец-то ему пригодилось знание английского языка.

– Спросите его, знает ли он английский язык? – кивнул Росин в сторону неизвестного.

– Ду ю спик инглиш? – спросил Чесноков.

Неизвестный заулыбался и ответил Чеснокову на чистом английском языке.

– Он отлично знает английский язык, товарищ капитан.

– Спросите его, зачем и как он попал сюда, к нам? Пока Чесноков и неизвестный объяснялись между собой, Росин терпеливо ждал, внимательно наблюдая за поведением задержанного. Окончив допрос и выслушав ответы неизвестного, Чесноков доложил командиру батареи:

– Говорит, что он студент, учится в университете. Отец его рыбачит на острове. У него недавно начались каникулы и он решил один пойти на шлюпке к отцу помочь рыбачить, но попал в туман, заблудился, греб всю ночь и совсем случайно зашел в советские воды.

– Заблудился, значит, – проговорил Росин.

Неизвестный заговорил опять, умоляюще глядя на Росина.

– Он просит, чтобы русский начальник отпустил его домой, как только рассеется туман. Там ждут его отец и старая мать. Они будут беспокоиться о нем, – перевел Чесноков.

– Все ясно, – неудовлетворенно произнес Росин. – Подробности будут узнаваться в другом месте…

Зазвонил телефон. Росин снял трубку. Звонили с сигнальной вышки батареи – к пирсу подошел пограничный катер.

– Вот и Горюнов пришел!

Вскоре за дверью послышались тяжелые шаги. Оставив в коридоре матросов, командир пограничного катера вошел в кабинет.

– Здравия желаю, товарищ капитан. Пришел за нашим «гостем». Главный старшина Чумак! – крикнул Горюнов в дверь. – Доставьте задержанного на катер и пошлите матросов за его шлюпкой.

– Есть, товарищ старший лейтенант! – козырнул Чумак и жестом пригласил иностранца следовать за собой.

– Где вы его захватили? – поинтересовался Горюнов.

– Пойдемте сами посмотрим на то место, – предложил Росин.

Дорогой он рассказал командиру пограничного катера, каким образом был задержан нарушитель границы.

Около шлюпки, вытащенной на берег, они встретили старшину батареи с матросами.

– Все побережье и сам остров осмотрели, товарищ капитан. Ничего подозрительного не обнаружили, – доложил он.

– Добро. Можете идти.

Офицеры долго осматривали красивую легкую шлюпку, разрисованную ярками красками. Горюнов поднял весло и внимательно посмотрел на разработанную, старую уключину, потом осторожно положил ее обратно на место и наклонился над кормой, разглядывая, нет ли на ней следов от подвесного моторчика.

– Шел только на веслах, подвесного моторчика не было, – заключил он.

– Большое расстояние прошел, – удивился Росин. – Я нарочно посмотрел на его руки – мозоли есть, значит, греб сам. Все-таки нелегко одному грести весь вечер и ночь, хотя шлюпка и легкая.

– А может быть, он был не один?!

– Вы так полагаете? На этой скорлупке?! – усомнился Росин.

– Не глядите, что она такая маленькая, – Горюнов одной рукой свободно поднял нос шлюпки, – зато мореходность у нее приличная; и возьмет она человека три-четыре. А потом до границы ее могли буксировать катером. Ну что ж, все ясно, товарищ капитан. Мои матросы сейчас доставят шлюпку на катер, заберем ее тоже с собой…

В тумане

Сплошной туман уже несколько дней стоял над заливом. Плотный, тягучий, он стелился над водой, скрывал скалистые берега, деревья, кусты. Но, несмотря на это, пограничный катер Горюнова вышел в дозор. Перед выходом старший лейтенант запросил метеостанцию: к ночи синоптики обещали сравнительно хорошую погоду – с большой облачностью, но без тумана.

Пограничный катер шел тихим ходом, осторожно и плавно врезаясь в белый, невесомый туман. На мостике около карты стоял сосредоточенный Горюнов. Он часто посматривал на компас и свои ручные часы и вполголоса подавал команды рулевому.

Миновали остров Бурунный. Катер вошел в Пограничный залив. С моря подул легкий бриз, сгущая туман и прижимая его к открытому берегу. Временами туман достигал такой густоты, что с мостика не было видно стоящих на носу пулеметчиков, а высокая мачта казалась обрезанной наполовину.

– Чистое молоко! – недовольно буркнул басом плечистый Чумак. – Бери кружку и черпай.

Горюнов решил застопорить ход и уже хотел подать команду, как вахтенный сигнальщик, матрос Курчавин, доложил, что видимость улучшается. Туман таял на глазах обнажая гладкую, нетронутую поверхность Пограничного залива; катер вышел на сравнительно большой чистый плес на котором в стороне, ближе к берегу, виднелась одинокая серая банка.

Определив место, Горюнов обернулся к рулевому и одобрительно сказал:

– Правильно идем! Не сбились с курса.

Туман теперь висел огромными полосами, что являлось верным признаком его скорого исчезновения.

– А синоптики не ошиблись, – радостно улыбнулся рулевой, показывая на чистый водный плес.

– Бывает, – недоверчиво проговорил Чумак.

Не доходя до пограничных вех, катер развернулся, взял курс к открытому морю и сразу же врезался в плотное туманное облако. Горюнов решал переждать и перевел ручку машинного телеграфа на «стоп». Мерный рокот моторов стих, но катер продолжал все еще двигаться вперед по инерции.

– Может быть, стаканчик горячего чайку принести, товарищ командир? – предложил Чумак. – Сыро…

– Нет, спасибо, – отказался Горюнов и склонился над картой.

Командира пограничного катера беспокоил случай с задержкой нарушителя границы на острове Бурунном. Правда, на допросе неизвестный продолжал утверждать, что он случайно попал в советские территориальные воды из-за густого тумана, прямо отвечал на все поставленные вопросы, и не было в руках никаких веских аргументов, изобличающих его как шпиона. А может быть, он действительно заблудился в тумане?..

Полоса тумана, в которую попал пограничный катер, оказалась непомерно широкой, и Горюнов думал переждать ее до конца, тем более что они находились почти в самом центре Пограничного залива.

– Слышу шум мотора слева! – вдруг неожиданно доложил сигнальщик Курчавин.

Горюнов повернулся в указанном направлении и с затаенным дыханием стал вслушиваться в тишину. Через несколько секунд он уловил глухой, отдаленный стук работающего мотора.

Призывно залились электрические звонки. Мощные моторы взревели, и легкий катер рванулся вперед, подымая за кормой высокий, пенистый бурун, сразу же поглощаемый туманом.

Горюнов не сомневался в поимке нарушителя морской границы, хотя идти с такой скоростью в тумане и небезопасно – Пограничный залив богат надводными и подводными банками.

«Странное дело, – подумал он, – неужели они не слышат шум моторов катера?! Если заблудились, то почему не остановятся?» Раньше обычно, как только нарушитель завидит пограничный катер или услышит шум его мотора, то сразу же стремится самым полным ходом удрать в свои или нейтральные воды. Сейчас же звук удалялся в сторону острова Бурунного.

Туман стал заметно редеть.

– Прямо по носу шхуна! – доложил Курчавин. Катер выходил на свободную от тумана воду залива.

Горюнов едва успел разглядеть небольшую моторную шхуну с двумя высокими мачтами, как она нырнула в туман и бесследно в нем растворилась.

– Быстроходная посудина, – проговорил за спиной командира пограничного катера главный старшина Чумак.

– Не уйдет, – уверенно ответил Горюнов, хотя поведение шхуны явно его раздражало. – Пойдете со мной на шхуну, товарищ Чумак. Возьмите еще трех матросов.

– Есть, товарищ командир! – радостно козырнул главный старшина. Чумак и без этого был уверен, что командир катера обязательно возьмет его для проверки шхуны; никто так не мог внимательно и подробно осматривать зашедшие в советские воды иностранные корабли, как он, главный старшина, и Чумак немало гордился этим.

Полоса тумана кончалась. Шхуна, а за ней и пограничный катер вышли на открытую воду. Впереди показался Бурунный.

Увидев советский пограничный катер, шхуна сразу же замедлила свой ход, а потом и остановилась совсем.

– Ага, встала! Не выдержала! – с усмешкой пробасил Чумак, сжимая своей ручищей кобуру пистолета.

Катер подошел к борту шхуны. Горюнов, главный старшина Чумак, сигнальщик Курчавин и еще двое матросов быстро перешли на нее. На палубе их уже ожидали два челе века: один полный, лысый, с обрюзгшим лицом, пожилых лет, с бегавшими глазками; другой длинный, худой, в грязной куртке и коротких серых брюках, обнажавших кривы голые ноги.

«Лысый – капитан, а этот, наверное, за боцмана», – определил Горюнов. Он спросил лысого по-английски, но тот неожиданно для него заговорил на чистом русском языке.

– Не утруждайте себя английским языком, господин советский офицер. Я прекрасно знаю ваш русский язык. Я много бывал в ваших портах и даже жил в одном из них целых полтора года!

Видя, как мгновенно преобразилось и насторожилось лицо командира пограничного катера, он поспешно договорил:

– Правда, это было давно… Когда в вашей стране правил еще царь.

– Шхуна находится в территориальных водах Союза Советских Социалистических Республик, – проговорил Горюнов. – Кому принадлежит шхуна, и почему вы зашли в наши воды? – спросил он капитана.

– Шхуна моя собственная. Я ее хозяин и владелец, – виновато улыбаясь ответил тот. – Но я не мог даже и подумать, что нахожусь в ваших водах! Ведь такой густой туман был, господин советский офицер, и я совершенно случайно сбился с курса и попал сюда. Вот он виноват, стоял у руля…

Владелец шхуны вдруг с такой яростью и злобой набросился на долговязого боцмана, что последний отступил на несколько шагов назад, откидывая голову от мелькавших перед его носом кулаков хозяина. Успокоившись, капитан, как ни в чем не бывало, снова повернулся к Горюнову, молча наблюдавшему эту сцену, и улыбаясь, слащаво заговорил:

– Плохой народ пошел. Стоило самому отлучиться вниз, как сбились с курса. Туман большой был! Вы сами моряк, понимать нас должны…

– Вы слышали шум моторов нашего катера?

– О да, конечно. Я сразу же застопорил ход, думал попросить помощи. Но я не знал, что это советский пограничный катер! Думал, наш.

– Разве вы не знали, что уж давно находитесь не в своих водах? – продолжал задавать вопросы Горюнов.

– К сожалению, нет. Только в последнее время сумел догадаться.

– А этот остров, – Горюнов указал рукой на Бурунный, находящийся совсем близко от них, – разве вы не узнали?

– Остров узнал, но потом, когда вышли на чистую полосу воды, когда подошел ваш пограничный катер, – охотно отвечал владелец шхуны, все время улыбаясь.

– Так, – в раздумье проговорил Горюнов. – Теперь покажите нам свою шхуну и судовые документы.

– Пожалуйста, господин советский офицер, все к вашим услугам! – поклонился капитан, делая пригласительный жест рукой к закрытой двери. – У меня ничего нет. Весь груз оставил на берегу. Иду за новым…

Горюнов и Курчавин спустились вслед за ним в удушливый темный кубрик. На койках лежало два человека из команды, которые тотчас встали и с любопытством уставились на советских моряков.

– Моя команда, – пояснил хозяин шхуны, окидывая добрым взглядом разношерстно одетых рослых людей. – Прошу, господин советский офицер, в мою каюту, – с низким поклоном предложил он.

Горюнов внимательно осмотрел судовые документы. Записи в них подтверждали примерное местонахождение шхуны. Оставалось ждать конца осмотра.

Главный старшина Чумак и матросы обшарили все помещения шхуны, побывали в трюмах, кубрике, машинном отделении, заходили везде, где только могла ступить нога человека, но ничего подозрительного обнаружено не было. Чумак досадовал – гнались за шхуной, и вдруг она оказалась совершенно пустой, обыкновенным «купцом».

Он доложил командиру катера о результатах осмотра.

– Все щелочки облазили, всех крыс и тараканов пересчитали, а подозрительного так ничего и не обнаружили, – вполголоса виновато добавил Чумак.

Узкие черные брови Горюнова сошлись на переносице, лоб покрылся мелкими извилистыми морщинками.

– Так, хорошо, – выдавил он из себя.

– Сколько мы вам причинили беспокойства, – заговорил капитан вкрадчивым, раскаивающимся голосом. – И надо было заблудиться! Стыд-то какой… А еще старый моряк… Все смеяться надо мной будут. Приношу вам, господин советский офицер, мои искренние извинения. Больше подобного со мной не случиться…

– Сколько у вас людей на шхуне? – перебил Горюнов.

– Шесть, господин советский офицер.

– Пять, товарищ командир, – пробасил над ухом Чумак.

– Ах, да! Действительно пять! – спохватился хозяин шхуны, ударяя себя ладонью по лбу. – Совсем память стала плоха. Только вчера один человек заболел брюшным тифом, оставил его на берегу. По привычке считал всех…

По радио Горюнов доложил в базу о задержке в советских территориальных водах иностранной шхуны и о результатах произведенного на ней осмотра. Командование разрешило пограничному катеру вывести шхуну в нейтральные воды и отпустить.

– Выбирайте якорь, – сказал Горюнов капитану. – Я выведу вас из советских территориальных вод.

– Куда же я пойду в такую ночь! – испуганно взмолился хозяин шхуны. – Посмотрите, опять поднимается туман! Разрешите ночь переждать здесь?

С катера передали Горюнову только что полученную срочную радиограмму: в ней было приказано командиру пограничного катера немедленно выйти в район банки Голой, у которой неизвестный иностранный корабль нарушил государственную морскую границу и уже находится в советских территориальных водах. На запрос Горюнова, что делать со шхуной, которую он не успел вывести в нейтральные воды, база разрешила временно, до обратного прихода, оставить ее под наблюдением береговой батареи острова Бурунного, а пограничному катеру срочно выйти в указанное место.

– Временно остаетесь, – приказал Горюнов владельцу шхуны.

– Слушаюсь, господин советский офицер, – покорно ответил судовладелец и, как показалось Горюнову, глаза его радостно блеснули, но тут же снова приняли свое виноватое выражение.

– Предупреждаю, – холодно проговорил Горюнов, покидая палубу шхуны, – не вздумайте самовольничать, напоминания не будет, – намекнул он на береговую батарею Бурунного.

– Понимаю, понимаю, господин советский офицер, – закивал головой капитан – Все будет сделано, как вы приказали.

Пограничный катер отвалил от шхуны и, набирая ход, лег курсом на Голую банку, находящуюся по другую сторону острова Бурунного.

Проводив советский катер, хозяин шхуны вдруг рассмеялся и, потирая от удовольствия свои толстые руки, спустился вниз. Все шло так, как он и рассчитывал.

Сигнал

С высокой квадратной площадки деревянной вышки острова Бурунного сигнальщик береговой батареи внимательно всматривался в ночную мглу и особенно в ту сторону, где стояла иностранная шхуна. Штаговый огонь, означающий, что шхуна стоит на якоре, был отчетливо виден с вышки. Сигнальщик подолгу смотрел на него, периодически сверяя его место. Прожектора батареи находились в повышенной готовности и в случае необходимости могли дать луч в течение нескольких секунд.

Ночь выдалась на редкость в этот период года темная. Туман почти совсем прошел, но небо еще с вечера заволокли густые облака. Прохладный влажный ветер освежал лицо сигнальщика. Матрос временами зябко поеживался, передергивал плечами, и с неослабевающим вниманием продолжал вести наблюдение и вслушиваться в монотонный тихий шум прибоя. Вдруг он заметил, что яркий штаговый огонь шхуны несколько потускнел. Затаив дыхание, сигнальщик напряженно смотрел, что будет с ним дальше, но огонь продолжал гореть равномерно.

«Что бы это значило? – подумал он. – Или мне просто показалось?»

Терзаемый сомнениями и догадками сигнальщик доложил о замеченном командиру береговой батареи.

Росин спокойно выслушал торопливый доклад сигнальщика.

– Штаговый огонь шхуны, кажется, стал гореть чуть слабее. Вроде бы как убавили напряжение на лампочку. Уж не условный ли это сигнал кому, товарищ капитан?!

– Сигнал? А вы в этом уверены?

– Вообще-то, точно не могу сказать, но что-то, по-моему, подозрительно.

– Что еще наблюдали? – спросил Росин.

– Больше ничего, товарищ капитан.

– Добро. Продолжайте вести наблюдение и обо всем докладывайте мне.

Росин повесил трубку на рычажок и, заложив руки за спину, прошелся по комнате. Доклад сигнальщика батареи заставил его призадуматься: в самом деле, что бы могло это означать? Если ли шхуна подавала условный сигнал, то кому? Конечно, кому-либо находящемуся на острове?!

Мысли вихрем одна за другой проносились у него в голове. Надо было хорошо обдумать случившееся и как можно скорее принять правильное решение. А может быть, сигнальщик просто ошибся? Лучше подождать еще, доложить командиру или…

Росин решительно подошел к телефону, вызвал дежурного по батарее и приказал:

– Батарея в ружье!

При синем аварийном свете матросы молча, с лихорадочной поспешностью, одевались в казарме, брали из пирамид автоматы и карабины и становились в строй. Никто не знал причину подъема, но по тому, как внимательно и немного взволнованно ждал командир батареи построения личного состава, можно было предположить, что случилось что-то серьезное.

Росин окинул взглядом настороженные лица своих подчиненных.

– Предположительно в районе бухты Тихой, – громко и внятно заговорил он, – находится неизвестная личность, которая пытается связаться световым семафором со шхуной. Ставлю перед батареей боевую задачу – оцепить все побережье, прочесать его и взять неизвестного. Огневой взвод начинает оцепление с северной части. Взвод управления – с южной. Остальные отрезают отступление в глубь острова. Огонь открывать в исключительном случае…

Матросы в составе взводов торопливо выходили из казармы и скрывались в темноте, направляясь к отведенным местам. Сам Росин решил находиться с группой матросов, начинающих прочесывание с середины острова. План его был таков: если шхуна действительно подавала кому-либо из своих на Бурунном условный сигнал, то те должны были находиться на побережье Пограничного залива или на высотках, с которых виден штаговый огонь шхуны. Окружив и прочесав предполагаемое место нахождения нарушителя, командир береговой батареи надеялся захватить его врасплох, прижать к воде, а затем и взять. Если же там никого нет и не могло быть, то личный состав батареи получит хорошую практику в действиях по окружению и прочесыванию отдельных участков местности острова ночью.

Матросы, рассыпавшись длинной цепью, осторожно двинулись по направлению к бухте Тихой. Идти ночью по скалам было трудно и опасно: ноги скользили на камнях, покрытых мхом; приходилось держаться или цепляться руками за выступы скал, внимательно осматривая все трещины и расщелины, кусты, камни, кочки. Путь, хорошо знакомый и легко преодолимый днем, ночью казался трудным, непроходимым и удивительно долгим. Особенно доставалось тем матросам, на пути которых встречались крутые возвышенности и высокие скалы; приходилось, напрягая все силы, взбираться на них по нащупанным в темноте острым выемам, выступам или трещинам. Достаточно было нетвердо поставить на мокрую скалу ногу или плохо уцепиться за выступ, как можно было упасть вниз на камни и разбиться.

Росин, немного отстав от цепи матросов, шел сосредоточенный и хмурый. Неожиданно перед ним выросла темная стена. Недолго думая, он полез на нее, ловко цепляясь руками за выступы и колючие кусты. С вершины возвышенности днем был виден весь Пограничный залив, а сейчас лишь невинно светился белый огонек шхуны. Постояв с минуту, Росин спустился на другую сторону и догнал ушедших вперед матросов. Временами останавливаясь, он вслушался в темноту: до слуха доносился шорох, а иногда и глухой стук упавшего камня, случайно сдвинутого кем-либо в темноте.

«Тихо идут, – удовлетворенно подумал он. – Пожалуй, на берегу и не услышат, если действительно там кто есть».

Матрос Галяутдинов, тяжело дыша открытым ртом, стал взбираться наверх по почти отвесной скале, вставшей на его пути. Зацепившись руками за выступ, он вдруг почувствовал, что вместе с ним падает вниз. Камень, едва задев его плечо, с глухим грохотом полетел в расщелину, нарушая ночную тишину.

– Тише, ты, – кто-то шикнул на упавшего Галяутдинова из темноты. – Не мог растянуться в другом месте. Услышат…

Вытирая разбитую вкровь руку и потирая ушибленное плечо, Галяутдинов стал искать в темноте другой путь.

Матросское кольцо смыкалось все теснее и теснее вокруг изогнутого берега бухты. Напряжение росло, последний рывок и матросы вышли к самой воде… Никакого нарушителя обнаружено не было.

Лейтенант Чесноков доложил Росину о результатах прочесывания.

– Ничего не могло укрыться или проскользнуть мимо нас, товарищ капитан.

Росин досадовал на себя, прикидывая, сколько времени личный состав был оторван ото сна в поисках, может быть, и не существующего.

«Переборщил, – подумал он усмехаясь. – Ну, да ничего, зато практику получили большую».

К казарме Росин возвращался последним, теряясь в догадках о таинственном сигнале шхуны.

Задание

Поставив карабин на свое место в пирамиду, Галяутдинов отошел в сторону, вынул из кармана носовой платок и стал осторожно вытирать разбитую руку.

– Так это вы грохнулись, – насмешливо прогудел у него над самым ухом старший матрос Седых. – А я подумал, что обвал… Как это вас угораздило? – увидел он кровь на руке товарища.

– Да так, совсем пустяки, – отмахнулся Галяутдинов. – Уцепился за выступ, хотел подтянуться вверх, а это оказался обыкновенный камень. Ну и полетел с ним вместе.

– Один момент, я вмиг принесу йод и бинт, враз перевяжу руку, – заторопился Седых.

– Не надо, – попросил Галяутдинов, – а то матросы узнают, еще смеяться будут.

– Ерунда, – успокоил Седых. – Никто и слово сказать не посмеет.

Когда Седых перевязывал молодому матросу руку, то озабоченно спросил:

– Неужели на острове был самый настоящий шпион?

– Если был, значит, и остался, – сказал Седых.

– Так мы же все осмотрели. Куда он мог скрыться? Не испарился же, как туман!

– А может быть, и испарился. Эта дрянь на все способна.

– Всего вернее никакого шпиона и не было, – вмешался в разговор один из матросов. – Просто так нас подняли, ради тренировки.

– Ради тренировки… – передразнил Седых. – Будь спокоен, капитан Росин зря не будет по ночам гонять матросов. Мало вы его еще знаете.

Матрос хотел возразить, но мимо них, недовольно нахмурив брови, прошел в свой кабинет командир батареи и лейтенант Чесноков.

Дневальный засвистел в боцманскую дудку и громко скомандовал:

– Отбой!

– Вы продолжаете думать, что сигнал со шхуны был подан именно к нам, на Бурунный? – спросил Чесноков командира батареи, когда они вошли в кабинет.

– Может быть, – неопределенно ответил Росин.

– Но ведь мы ничего не обнаружили!

Росин молчал, собираясь с мыслями.

– Конечно, подозрение вполне оправданное, – продолжал Чесноков, – так сказать, стечение случайных обстоятельств…

Росин в упор посмотрел на лейтенанта, перебил:

– А мне не нравится это стечение случайных обстоятельств!

Чесноков недоуменно пожал плечами.

– Мне тоже…

– Что же получается? – задал вопрос Росин и сам на него ответил: – Задерживаем человека с той стороны, заблудившегося на шлюпке в тумане. Потом в тумане «заблудилась» уже шхуна. А когда пограничный катер хотел вывести ее из наших вод, морскую границу нарушает другое судно. Не для того ли это сделано, чтобы отвлечь пограничный катер и дать возможность остаться шхуне около нашего острова?!

– Но зачем?

– Одно из двух: высадить или забрать агента.

Подумав, Росин заключил:

– Очевиднее всего второе…

– Да, ситуация, – покачал головой Чесноков. – Кто бы мог подумать! Жили тихо, мирно и вдруг… Неужели они пронюхали про наше новое строительство?! Что теперь делать будем? Возможно, доложить командиру части…

– Сначала надо убедиться до конца, что у нас на Бурунном никого постороннего нет. Как? Проследить за побережьем со стороны Пограничного залива…

– На шлюпке, – подсказал Чесноков.

– Да, на шлюпке. И пойдете старшим вы. Сейчас же поднимайте шлюпочную команду, возьмите с собой радиостанцию и встаньте между шхуной и Бурунным. Только чтобы вас шхуна не заметила. Понимаете?

– Ночь темная, не заметит!

– Наблюдайте за побережьем и шхуной. Обо всем подозрительном докладывайте мне. До рассвета, – Росин посмотрел на ручные часы со светящимся циферблатом, – осталось полтора-два часа.

– Ясно, товарищ капитан, – вытянулся Чесноков и торопливо вышел. За дверью послышался его приглушенный голос:

– Дежурный, немедленно поднять шлюпочную команду и одного радиста…

Точка-тире

Шлюпка бесшумно отошла от маленького пирсика. Лейтенант Чесноков сидел за рулем и почти наугад направлял ее по узкой извилистой бухточке в открытый залив. Радист развернул радиостанцию и стал налаживать связь с береговой батареей, вполголоса называя позывные:

– Сосна ноль один, сосна ноль один… Я сосна ноль два, я сосна ноль два…

Благополучно миновав тесную бухточку, шлюпка взял курс прямо на сигнальный огонь шхуны.

– Легче грести! – скомандовал Чесноков. – Как можно меньше шума!

Гребцы стали осторожнее заносить весла, стремясь не допустить скрипа или стука уключин и всплеска воды.

Пройдя примерно половину расстояния, отделяющего остров от шхуны, шлюпка резко повернула влево и пошла параллельно берегу. Когда она выплыла на траверз бухты Тихой, Чесноков негромко скомандовал:

– Весла в воду! – и, как только шлюпка остановилась, добавил: – Весла по борту. Будем находиться здесь.

Выполнив команду, матросы молча сидели на банках, остров, от которого они только сейчас отошли, весь провалился в бездонную темноту. Черное покрывало ночи надежно укрыло от глаз все окружающее шлюпку, и лишь светлый огонек стоящей на якоре иностранной шхуны одиноко маячил в темноте.

– Левому борту наблюдать за Бурунным. Особое внимание обращать на район бухты Тихой, – распорядился Чесноков, – а правому борту не сводить глаз со шхуны.

– Товарищ лейтенант, командир батареи запрашивает обстановку, – сообщил радист.

– Передайте, находимся в намеченной точке. Ничего подозрительного не замечаем.

Радист передал ответ на остров, и после этого на шлюпке воцарилась напряженная тишина. Матросы смотрели в темноту, стремясь заметить или засечь то, ради чего они пришли сюда. Время тянулось медленно. На море было по-прежнему спокойно, ничто не нарушало таинственно-мрачной тишины ночи; один огонь шхуны светился в стороне, невольно привлекая на себя внимание, да ветер, обдавая холодком лица, торопливо бежал куда-то вдаль, точно боясь опоздать к намеченному сроку. Поднятая им мелкая частая волна настойчиво билась о борт шлюпки, недовольная тем, что ее путь перегородили и она не может уже свободно двигаться по поверхности залива дальше.

Чесноков, сидя на корме, устало перебирал в памяти последние события, временами недовольно посматривая на огонь шхуны. От воды и свежего ветра стало прохладно. Напористый холодок все смелее и смелее забирался под китель и только теперь лейтенант пожалел, что второпях не захватил с собой плаща.

«Недолго осталось», – зябко поеживаясь, успокоил он сам себя. Захотелось узнать, сколько времени они находятся в заливе, но в темноте маленький циферблат ручных часов сливался, а подсветить фонариком или зажечь спичку не представлялось возможным: этим можно было демаскировать шлюпку. И как нарочно, матрос, левый загребной, шепотом, ни к кому не обращаясь, со вздохом сказал:

– Эх, затянуться бы разок… Свело…

Чесноков и сам бы не прочь выкурить папироску, но сейчас курить не разрешалось.

– Покурим, когда вернемся домой, – сочувственно, тоже шепотом, поддержал товарища кто-то из матросов, сидящих на носу шлюпки.

– Прекратите разговоры, – приказал Чесноков.

Разговор прекратился.

Неожиданно для всех из темноты, с того места, где находился остров Бурунный, воровски, быстро замигал белый огонек: точка-тире, точка-тире…

– Товарищ лейтенант, с Бурунного сигналят! – почти все разом заметили матросы, наблюдавшие за этой стороной.

Чесноков увидел и сам: действительно, с острова кто-то торопливо сигналил в море фонарем направленного действия. Без сомнения, сигнал подавался на шхуну.

– Доложите командиру батареи: с мыса у бухты Тихой сигналят на шхуну! – приказал он радисту.

– Сосна ноль один, сосна ноль один… Я сосна ноль два, я сосна ноль два… С мыса у бухты Тихой сигналят на шхуну… С мыса у бухты Тихой сигналят на шхуну… – передавал радист.

– Усилить наблюдение за шхуной! – строго приказал Чесноков. – Сейчас и она отзовется.

Но шхуна на сигнал почему-то не отвечала.

– Донесение на батарее принято, – доложил радист. – Шлюпке приказано идти к мысу на сигнал.

– Весла на воду! – скомандовал Чесноков.

Шлюпка пошла прямо на световой сигнал. Но едва только она набрала нормальный ход, как подача сигналов с Бурунного прекратилась и больше уже не возобновлялась.

Небо с востока начинало очищаться от облаков. На горизонте появилась бледная узкая полоска; приближался рассвет.

На мысу

Получив по радио донесение со шлюпки о сигналах, подаваемых с Бурунного, Росин тут же приказал опять поднять батарею в ружье. Пока подымался и выстраивался личный состав, он взволнованно ходил по кабинету, намечая план захвата неизвестного сигнальщика. Сомнений больше не было, на острове находился нарушитель, и сейчас задача состояла в том, чтобы правильно организовать его поимку.

Во второй раз за короткую ночь матросы батареи поднимались по тревоге, быстро одевались, брали оружие из пирамид и становились в строй.

– Ну и ночка! – без всякого недовольства удивился кто-то из матросов.

Через несколько минут после выхода из казармы матросы плотным кольцом окружили местность около бухты Тихой. Ночная прохлада приятно освежала тело после непродолжительного сна в теплой постели. Каждый с удовольствием вдыхал в себя свежий, влажный морской воздух. В этот предутренний час темнота еще больше сгущалась, надежно скрывая остров и море. В двух метрах буквально ничего не видно. И лишь в Пограничном заливе светлячком маячил штаговый огонь чужой шхуны.

Старший матрос Седых, идущий со своим отделением на самом левом фланге смыкающегося кольца по берегу залива, с беспокойством и волнением всматривался вперед, крепко сжимая в сильных руках готовый к действию автомат. Рядом с ним, ближе к воде, прыгая с камня на камень, шел матрос Галяутдинов. Он то и дело срывался с мокрых камней в воду…

Вскоре большие камни кончились, под ногами зашуршала галька. Отделение вышло на берег бухты Тихой.

«Скорее бы уж», – подумал Седых. Сдерживая нетерпение, он еще ниже пригнулся к земле и продолжил вести матросов к находящемуся поблизости небольшому мысу.

Вот и долгожданный мыс. Здесь где-то находится хитрый и коварный враг, пробравшийся на советскую землю. Седых не терпелось прочесать этот мыс, но, выполняя приказание командира батареи, он вынужден был остановиться и ждать, когда сомкнется все кольцо на том участке.

Ждать пришлось недолго. Вскоре из темноты вышел капитан Росин. Командиры подразделений шепотом доложили ему, что ничего не обнаружено.

– Здесь он должен быть! Больше ему некуда деться, – указал Росин рукой на мыс. – Первым пойдет отделение… – командир батареи на секунду остановился, всматриваясь в строгие лица младших командиров, – …отделение старшего матроса Седых…

– Есть! – радостно, почти крикнул Седых, ловко щелкнув каблуками.

– Идите осторожно, будьте начеку. С моря должна подойти наша шлюпка. Не перепутайте, – наставлял Росин.

Узкий мыс шириной тридцать-сорок метров полудугою уходил в залив, защищая бухту Тихую от ветра и волны. Седых расставил своих подчиненных в цепь и приказал двигаться вперед. Он был доволен тем, что командир береговой батареи оказал его отделению такое большое доверие, и в душе гордился этим.

Продвигались медленно, тщательно осматривая каждый квадратный метр поросшего густым, колючим, пригибающимся к земле кустарником небольшого мыса. Седых казалось, что вот-вот из темноты притаившийся враг откроет огонь по приближающимся к нему матросам.

Прошли уже более половины длины мыса, Седых это заметил по сосенке, но ничего подозрительного так и не было. Это волновало и тревожило старшего матроса. Оставалось уже несколько десятков метров до конца мыса. Прячась за скалы и кусты, матросы поползли по-пластунски. Седых чувствовал, как сильно бьется его сердце.

«Почему он не стреляет?» – с нетерпением думал он. Хотелось почему-то, чтобы оттуда начали стрелять. Для Седых и его матросов это было бы, пожалуй, легче, чем таинственная, настороженная тишина.

Наконец последний, решительный бросок… Седых, а за ним и матросы подбежали к самому срезу воды и, удивленные и обескураженные, остановились: на мысу совершенно никого не было.

«Как же так? – терялся в догадках Седых. – Неужели пропустили? Не может быть!»

С залива донесся тихий всплеск воды. Матросы насторожились. Седых определил, что идет шлюпка.

– Наша шлюпка, – предупредил он, и вслед за этим из редеющей темноты вынырнула шлюпка, направляясь прямо на мыс.

Подошли остальные матросы батареи, и с ними капитан Росин.

– Никого не обнаружили, товарищ капитан, – виновато доложил Седых. – Словно сквозь скалы провалился.

Из шлюпки на мыс выскочил взволнованный Чесноков. Увидев молчаливо стоящих матросов и офицеров, он понял, что случилось что-то плохое.

– Ну как, поймали кого? – все же спросил он.

– Нет, ушел куда-то, – с досадой махнул рукой Росин. – Навстречу вам никто к шхуне не плыл? – поинтересовался он.

– Никого не заметили.

Чувствуя на себе ожидающие взгляды своих подчиненных, Росин круто повернулся к младшим командирам и приказал немедленно начать поиск нарушителя, снова прочесывая мыс и весь прилегающий к бухте Тихой район острова в обратном порядке.

– А вы, – обратился он к лейтенанту Чеснокову, – обойдите весь водный плес от мыса до шхуны. Может быть, он пустился вплавь.

– Понятно, – ответил Чесноков и с высокого выступа прыгнул прямо на корму шлюпки.

– Как только будет светлее – возвращайтесь на остров. Шхуна не должна видеть вас! – крикнул Росин вслед уходящей в залив шлюпке.

Прошло долгих полчаса. Поиск нарушителя границы продолжался. К командиру батареи поступали неутешительные доклады – даже следов неизвестного не было обнаружено.

Начинался рассвет. Темные облака заметно посветлели. Они плыли к западу, постепенно сгущаясь и чернея. С востока, сквозь небольшие отверстия небрежно разорванных облаков, нежно струился бледноватый свет. Подернутая поверхность моря радужно искрилась от множества ярких маслянистых цветов, лениво играя и переливаясь. Ночь отступала, судорожно цепляясь за высокие скалы, глубокие расщелины, за лес и глухие заливчики и бухточки, шаг за шагом оставляя насиженные места. Наступило раннее свежее утро.

Капитан шхуны нервничает

Всю ночь хозяин шхуны и его боцман не сходили с палубы, всматриваясь в темноту, за которой угадывался советский пограничный остров. Команда шхуны легла спать, лишь один механик находился в машинном отделении, готовый по сигналу хозяина немедленно запустить мотор. После получения первого сигнала с Бурунного, который на шхуне заметили слишком поздно и не поняли, капитан велел боцману с носа и кормы шхуны спустить в воду к самому дну две мощные электрические лампочки. Ему было непонятно, почему разведчик на острове не дал полного условного сигнала. Значит, что-нибудь случилось. Но что! Неужели его поймали советские пограничники?! Своим опасениями судовладелец поделился с боцманом.

– Может быть, – пожал плечами долговязый боцман. – От советских пограничников спрятаться трудно…

Хозяин шхуны часто посматривал на часы: скоро должно наступить утро, а человека все нет и нет. Туман исчез совсем, и конечно, днем к ним снова подойдет пограничный катер, и тогда уже не найти причин, чтобы задержаться в советских территориальные водах, а значит, и прощай обещанная большая сумма денег. Размышления капитана прервал радостным криком засуетившийся боцман.

– Сигналят, сигналят с острова!

С Бурунного действительно торопливо подавали условный сигнал.

– Он выходит! – просияло узкое лицо боцмана. – Значит, скоро будет здесь!

Ждать разведчика пришлось долго. Капитан поднял всю команду на ноги и приказал быть готовым к снятию шхуны с якоря. Стоя у фальшборта, он поминутно заглядывал в светящуюся от электрических лампочек флуоресцирующую воду; сюда должен был подойти человек, подавший сигнал с острова Бурунного. Хозяин шхуны мысленно представил себе весь длинный и страшный подводный путь от острова до шхуны и содрогнулся. А если не заметить свет, пройти мимо; тогда либо возвращаться назад, либо погибнуть – дальше начинаются глубины и тут никакой кислородный прибор, специальный костюм, да и сам человек не выдержат.

Начиналось утро, серое и неприятное для хозяина шхуны. Он с нескрываемым страхом смотрел то на часы, то на светлую, постепенно растущую полоску неба на порозовевшем востоке.

«Все пропало, – думал он. – Сейчас придет пограничный катер, и тогда конец всему. Поймают с поличным…»

Капитан почти совсем потерял надежду на благополучный приход разведчика по дну залива, как вдруг из воды кто-то несколько раз дернул за электрический провод.

– Пришел, – облегченно вздохнул хозяин шхуны, вытирая с жирного лица выступившие капли пота.

Агент всплыл на поверхность, по штормтрапу с трудом добрался до фальшборта и в изнеможении повис на нем. Боцман втащил его на палубу, положил на спину и снял кислородную маску с мокрого, побледневшего лица разведчика.

– Уходи быстрее, капитан, – проговорил агент и с усилием приподнялся на руках. – Русские пограничники меня засекли на острове. Пришлось долго отсиживаться в воде…

– Боцман! – визгливо, сорвавшимся голосом крикнул хозяин шхуны. – Поднимите сигнал: «Прошу разрешения идти в нейтральные воды»!

Шхуна выбирает якорь

Поиски неизвестного «сигнальщика» на острове продолжались. Не чувствуя усталости, матросы прочесали все побережье Пограничного залива и углубились в середину острова, тщательно осматривая каждый куст, камень, бугорок расщелину, но нарушителя или его следов так и не было обнаружено. Шлюпка еще раз обошла весь водный плес и на рассвете ни с чем вернулась к пирсу.

Солнце уж поднялось над морем, озаряя багрянцем дымчатые облака. Его веселые лучи беззаботно купались в свежей воде прозрачного залива, переливаясь и сверкая в мелкой волне множеством золотисто-серебристых искр. Белоснежные чайки парили над водой, пронзительным, отрывистым криком приветствуя новый день.

С командного пункта береговой батареи капитан Росин и лейтенант Чесноков наблюдали за серым силуэтом шхуны. Видимость улучшалась с каждой минутой. На шхуне давно уже погас штаговый огонь. На палубе никого не было, видимо, команда еще спала.

– Что у них там?! Узнать бы, – проговорил Чесноков.

– Скоро должен подойти пограничный катер Горюнова, тогда и узнаем, – ответил Росин. – Пусть думают, что нам ничего неизвестно.

– Уверен, они считают себя хитрее нас. Мол, обвели батарею вокруг пальца.

– Идти на такой решительный шаг и заранее недооценивать хитрость и бдительность противника – верный провал. Это им хорошо известно. Здесь кроется другое, а что именно, пока еще не ясно. Горюнов мне как-то рассказывал…

Росин замолчал: на палубу шхуны из-за надстроек вышли два человека.

– Что они хотят делать? – спросил Чесноков.

– Сейчас посмотрим…

Росин сел за визир и впился глазами в шхуну. Он отчетливо видел, как полный, небольшого роста моряк остановился посреди палубы и показывал руками второму, длинноногому, на высокую мачту. Через минуту на грот-мачте были подняты разноцветные флаги – сигнал на Бурунный.

– Нам сигналят! – удивился Чесноков.

Росин не ответил. Он ждал доклада с вышки.

Сигнальщик батареи доложил, что иностранная шхуна запрашивает «добро» уйти в нейтральные воды.

– Ни в коем случае! – крикнул Росин. – Передайте: «Шхуне оставаться на месте. Время выхода сообщу позднее». Видали, – повернулся он к лейтенанту, – хотят официально удрать. Вчера вечером их силой нельзя было выгнать из наших вод, а сегодня утром сами просятся.

На тонкой сигнальной мачте вышки затрепетали на ветру флаги: сигнальщик передавал ответ командира батареи шхуне. На грот-мачте шхуны никаких флагов не было. Длинноногий в бинокль смотрел на сигнальную мачту батарейной вышки, разбирая флаги. Толстый, короткий важно стоял рядом.

– Даже вымпел сюда на мачте не подняли, неучи! – не выдержал Чесноков.

– Разберут, – усмехнулся Росин. – Ведь «купец»-то малограмотный.

Длинноногий опустил бинокль и поднял новый сигнал.

– Ну, начинается задушевный разговор! Притом дипломатический! – опять не выдержал Чесноков.

Вахтенный сигнальщик доложил Росину с вышки, что со шхуны ответили: «Понял, ясно».

– Давно бы так! – произнес Росин. – Как видите, лейтенант Чесноков, предполагаемый ваш длительный дипломатический разговор окончен, – улыбнулся он.

На палубе шхуны появились еще два человека. Они остановились на носу возле якорного устройства.

С батарейной вышки сообщали: шхуна выбирает якорь.

– Передайте немедленно: «С якоря не сниматься, оставаться на месте!» – приказал Росин.

Не успели на вышке набрать сигнал, как над шхуной затрепетали новые флаги.

– Со шхуны сигнал: «Счастливо оставаться», – доложил сигнальщик на командный пункт батареи.

– Смеются над нами, – процедил Чесноков.

Росин не ответил. Он весь был поглощен подозрительным действием иностранной шхуны, собирающейся безнаказанно ускользнуть из-под самых рук. В том, что шхуна была связана с неизвестной личностью, действовавшей ночью на Бурунном, он нисколько теперь не сомневался. Но почему вдруг она хочет уходить сейчас, хотя ей было предложено сделать это вчера вечером? Не пробрался ли кто с Бурунного на шхуну за то время, когда батарея прочесывала местность?

На сигнал береговой батареи шхуна ответила: «Не понимаю, не разбираю».

– Повторить сигнал! – передал на вышку Росин.

– Не понимает, – злился Чесноков, – не доходит! А по-моему, они специально так делают, товарищ капитан.

– По-моему, тоже, – согласился Росин. В визир он отчетливо видел, как маленький, похожий на паучка, якорь вынырнул на поверхность воды и увлекаемый вверх якорной цепью юркнул в клюз.

Росин позвонил командиру части и доложил о действиях шхуны.

– Дать сигнал шхуне, чтобы немедленно встала на якорь, – приказал командир части.

– На сигнал отвечает: «Не понимаю, не разбираю».

– Сигналить еще. Шхуна не должна уйти. Нужно задержать ее во что бы то ни стало! Скоро подойдет пограничный катер старшего лейтенанта Горюнова…

– Есть задержать шхуну, – повторил приказание Росин и повесил трубку.

– Товарищ капитан, с вышки передали – показался погранкатер. Идет в Пограничный залив. Шхуна снялась с якоря и взяла курс к государственной границе. На сигналы не отвечает, – доложил Чесноков.

– Боевая тревога! – скомандовал Росин.

Батарея открыла огонь

В визир Росин неотрывно следил за действием шхуны. Набрав скорость, она полным ходом устремилась от Бурунного к нейтральным водам, оставляя за собой хорошо видимый пенистый след. На грот-мачте по-прежнему висел сигнал: «Не понимаю, не разбираю».

На командный пункт стали поступать доклады с орудий о готовности.

– Товарищ капитан, батарея к бою готова! – доложил Чесноков.

– Передайте на вышку, поднять сигнал: «Остановиться! В противном случае открываю огонь».

Новый предупреждающий сигнал на шхуну был поднят на батарейной вышке, но шхуна, не уменьшая скорости, прежним курсом продолжала уходить в нейтральные воды, совершенно не реагируя на сигнал. До пограничных вех оставалось всего несколько десятков кабельтов, через десять-пятнадцать минут шхуна выйдет из советских территориальных вод, и тогда ее ничем не задержишь… Пограничный катер Горюнова при всем своем максимальном ходе не мог бы настичь беглянку; оставалось единственное средство для ее задержания – открыть заградительный огонь.

Росин заметно волновался: за всю свою многолетнюю службу на флоте еще ни разу он не попадал в такую сложную обстановку, требующую принятия срочных и решительных мер. Запросить вышестоящее командование? Пока дозвонишься, пока разберутся, шхуна может уйти в нейтральные воды, а здесь уже дорога каждая секунда. Открыть огонь по шхуне? Но потопить иностранное судно в мирное время, да еще на глазах соседей, а в том, что они все знают и сейчас наблюдают за ней – он не сомневался, это значит неприятный пограничный инцидент, ноты в Министерство иностранных дел. Росин ясно осознавал те последствия, которые вытекают из его решения открыть огонь по шхуне, если она будет батареей потоплена. Ведь это сразу же будет известно всему миру! Газеты и радио буржуазных государств в самых темных тонах будут доносить людям о «нападении» советской береговой батареи на безвредную, безоружную шхуну. Но как же тогда быть? На шхуне враг, она уносит с собой шпиона, имеющего ценные сведения об их острове – важном пограничном боевом объекте. Необходимо задержать шхуну, враг не должен уйти.

Росин видел, что теперь уже промедление в действиях всего лишь на одну минуту может непоправимо сказаться на ходе событий. Чувствуя свою безнаказанность, шхуна спокойно уйдет в нейтральные воды, да еще с таким богатым «уловом». На миг ему представилось довольное лицо коротыша-капитана в самодовольной улыбке.

На выбор времени больше не было. Росин на секунду откинулся от визира, поймал одобряющий взгляд лейтенанта Чеснокова и твердым голосом подал первую команду:

– К бою! По шхуне…

Загудели приборы центрального поста, вырабатывая необходимые данные для стрельбы и передавая их на орудия. Многочисленные стрелки приборов – большие и малые, с легким перестуком поползли по шкалам, отыскивая свои места. Тяжелые, длинные стволы грозно поднялась вверх, направив свои жерла на уходящую шхуну.

– Снаряд практический! – скомандовал Росин.

– Снаряд практический, – повторил команду немало удивленный Чесноков. По его мнению, надо было стрелять по нарушителям морской границы только боевыми снарядами, а никак не болванкой.

Росин специально выбрал для стрельбы практический снаряд. Всплеск воды от этого снаряда немногим отличался от боевого, не морскому артиллеристу отличить их было почти невозможно. В случае же прямого попадания в судно, а Росин на этот раз никак не желал его – впервые за службу отступая от того, к чему всегда стремится каждый артиллерист, – практический снаряд не причинит ему разрушений, каких натворил бы боевой. Рассчитывая на трусость команды, он надеялся, что при виде около себя смертоносных всплесков шхуна замедлит свой ход и остановится.

Считанные секунды, отведенные для подготовки первого залпа, казались Росину бесконечно долгими. Шхуна, не сбавляя скорости, уходила из советских вод; еще несколько минут – и она будет свободна, вне всякой опасности.

– Поставить на залп! – подал очередную команду Росин и, оторвавшись от окуляров визира, посмотрел на контрольный прибор, на котором дружно загорелись синие лампочки каждого орудия: батарея готова! Введя дополнительную корректуру в прицел, он умышленно решил вынести падение снарядов впереди шхуны прямо по ее курсу.

– Батарея, залп!..

Предупреждающе зазвенел электрический звонок; вслед за ним, как медная надтреснутая труба, загудел ревун и тут же захлебнулся, потонув в громоподобном звуке батарейного залпа. Батарея открыла огонь…

Росин плотнее прильнул к окулярам, ожидая падения первого залпа. Он знал – ошибка в подготовке исходных данных не будет и снаряды упадут точно в намеченную точку. И все же беспокойство овладело им.

Короткий звонок предупредил о падении снарядов. Росин до предела напряг зрение и наконец увидел, как далеко впереди шхуны, прямо по ее курсу, мгновенно выросли из воды высокие белые фонтаны. Путь к отступлению шхуне был отрезан.

– Добро, – проговорил Росин, довольный падением первого залпа.

Через равные промежутки времени вспененные фонтаны всплесков грозной, непроходимой стеной то и дело поднимались на одном и том же месте впереди шхуны. Росин напряженно ждал, наблюдая за поведением беглянки. Но на шхуне как будто не слышали звуков выстрелов и не видели перед собой живую стену всплесков; не уменьшая скорости, она упорно продолжала идти прежним курсом. Еще минута, две – и судно, казалось, пронзит своим продолговатым корпусом поднятые снарядами фонтаны воды и уйдет в нейтральные, спасительные для нее воды. Росин представил себе капитана шхуны. Что думает он? Неужели решится идти прямо под снаряды и погубить свой собственный корабль? Нет, частник, «купец» не мог рисковать своим капиталом, вложенным в единственную шхуну. Почему же тогда он идет? Вероятно, твердо уверен, что огонь советской береговой батареи ведется в целях запугивания. Если бы батарея хотела уничтожить шхуну, то она сразу же открыла бы огонь по ней, а снаряды падают далеко впереди – значит, просто пугают.

Росин догадывался, на что рассчитывает шхуна: надеется – батарея при подходе судна к самим всплескам, перенесет огонь дальше, вперед, и так будет длиться до тех пор, пока шхуна не пересечет государственную морскую границу. Он прекрасно понимал, переносить огонь батарее на новый рубеж нельзя. Этим только вызовешь более уверенные действия шхуны; она поймет, что советская батарея боится стрелять прямо по ней, и ничто тогда ее не остановит перед губительными всплесками. Значит, надо ждать, стреляя в то же место…

А если все же шхуна сунется под снаряды сама? Тогда она будет наверняка потоплена! Нельзя допустить, чтобы шхуна сбежала, но нельзя и топить ее! Одно из двух решений должен был принять Росин: немедленно ввести корректуру в прицел и перенести огонь батареи дальше, вперед – тогда шхуна обнаглеет и уйдет, или стрелять на прежних установках прицела – тогда судно или будет потоплено, или, не выдержав, само застопорит ход…

Шестой лишний

На уходящей из советских территориальных вод шхуне царила гнетущая тишина. Капитан стоял у машинного телеграфа рядом с рулевым, смотрел на пограничные вехи и подсчитывал в уме, через сколько минут судно пересечет эту линию и окажется вне опасности. Вырастающие перед носом шхуны высокие, пенистые всплески, нагоняли на команду животный страх. Широко открытые глаза рулевого, полные ужаса и смятения, тупо смотрели то на хозяина шхуны, то на столбы вспененной воды, поднимаемые тяжелыми снарядами советских пушек.

Впереди опять все разом поднялись всплески.

– Проверяют наши нервы, – не глядя ни на кого, равнодушно бросил хозяин шхуны. – Выдержим, видели дела пострашнее…

Не сбавляя хода и не меняя курса, шхуна продолжала идти прямо на всплески.

На палубу поднялся разведчик. Быстро оценив обстановку, он подошел к мостику и небрежно прислонился к стойке. От его зорких, холодных глаз, не могло ускользнуть ни одно движение капитана шхуны.

– Потопят нас! – неистово заорал вдруг боцман.

– Потопят, ей-богу потопят! – плаксиво вторил ему и рулевой.

– Прекратите панику, капитан, – спокойно сказал агент и нарочито закурил сигару.

– Не орать, трусы! – взвизгнул хозяин шхуны, потрясая перед носом рулевого и боцмана пухлыми кулачками. – Русские только и рассчитывают на таких, как вы!

– Коммунисты никогда не решатся топить шхуну дружелюбного государства, – подбодрил агент владельца шхуны. – Вот смотрите, сейчас они перенесут огонь дальше, вперед…

Но батарея огня все еще не переносила: огромные фонтаны воды живой стеной преграждали шхуне путь к отступлению.

– Советский пограничный катер! – не своим голосом закричал боцман. – Катер догоняет нас!

– Уйдем, – за побледневшего судовладельца ответил агент. – До пограничных вех – рукой подать.

Казавшийся внешне совершенно спокойным, он начинал терять самообладание. Сигара уже перестала дымить, он держал ее во рту лишь только потому, что было неудобно выбрасывать за борт; могут подумать, что и ему, опытному разведчику, присущ самый обыкновенный животный страх, как долговязому боцману и этому юнцу рулевому, да и самому капитану, от волнения потерявшему речь.

«Почему они не перевесят огонь? – думал он. – Шефа бы сюда. Не знает он этих русских… Как теперь выбраться из этой ловушки?.. Ведь все шло так хорошо…»

…Попасть на Бурунный разведчику удалось сравнительно легко. Когда шлюпка с напарником-«студентом», подошла к острову на близкое расстояние, он надел кислородную маску и спустился в воду. Место оказалось неглубокое, под ногами он сразу же почувствовал дно. Осветив электрическим фонариком циферблат компаса, он взял направление на остров и, слегка согнувшись, боком стал двигаться вперед, усиленно помогая движению руками. Вскоре началась отмель, пришлось ползти по усыпанному галькой дну на животе. Высунул из воды голову, осмотрелся: до берега оставалось несколько метров – вода, ночь и туман надежно скрывали его. Никто бы не мог подумать, что здесь, в воде, около советского пограничного острова, находится разведчик.

Бесшумно, как вьюн, он выполз из воды и быстро, по-пластунски, работая почти одними руками, пополз между скользких камней в глубь острова. Остановился только за высокой скалой. Лег на бок и усталыми, слегка дрожащими руками, снял с лица кислородную маску. С берега залива вдруг донесся до него чей-то голос. Напрягая слух, разведчик инстинктивно прилился к холодной скале и, вынув пистолет, стал ждать, но голос удалялся в обратном направлении и вскоре совсем затих. Пролежав минут пять, он поднялся на ноги и, прячась за кустами, пошел в центр острова.

Когда наступил день, агент наконец решился приступить к выполнению задания. Серый туман медленно поднимался вверх от скал и толстой шапкой надежно прикрывал остров сверху. В двадцати метрах буквально ничего не видно. Туман крепко цеплялся за поникшие кусты, разбухшие сосенки и скользкие скалы.

«Погодка как нельзя лучше», – подумал разведчик, осторожно пробираясь вперед, прошел метров двести, наткнулся на тропу. Сомнений не было, тропа вела к боевым объектам, но в какую сторону идти – он не знал. Можно было бы сначала пойти в один конец, а потом в другой, но для этого требовалось много времени. Лучше всего было залечь близ тропы и подсмотреть, кто и куда по ней пойдет. Едва успел агент спрятаться в кустах, как послышались гулкие шаги: по тропе шли трое советских вооруженных матросов.

«Караул», – определил разведчик и пошел за матросами стороной, скрываясь за деревьями и кустами… Около высокой скалы матросы остановились. Разведчик подполз ближе и стал наблюдать, как происходила смена часовых на посту. Потом достал микрофотоаппарат и незаметно сфотографировал объект. Матросы между тем сменили часового и направились на другой пост. Агент крадучись последовал за ними…

За весь день и вечер, под покровом тумана он сумел засечь много важных объектов и нанести их на карту. Под конец настолько осмелел, чувствуя свою безнаказанность, что решился подползти к двум матросам, надеясь из их разговора узнать ценные сведения. Но, к его разочарованию, матросы говорили о прочитанных книгах, кино, письмах, ни словом не упоминая интересующий его объект.

Ночью разведчик направился к берегу залива, на то место, откуда пришел. За ним должна была подойти шхуна.

Вот и Пограничный залив. Он стал искать глазами огонь шхуны, но его не было видно: с моря полосами шел туман и скрывал воду.

«Неужели шхуна не пришла?» – с ужасом подумал он. Посмотрел на часы – убедился, что до утра еще долго и несколько успокоился. Выбрал место потемнее, сел отдохнуть. И тут заметил вдали одинокий огонек.

– Пришла!

Вскочил и, забыв на время осторожность, бросился к заливу. На берегу осмотрелся, убедился в отсутствии опасности, извлек из кармана электрический фонарик, направил его на огонь шхуны и дал несколько коротких вспышек – как было условлено с шефом. Со шхуны почему-то не отвечали.

«Спят, черти», – выругался разведчик и снова дал ряд проблесков.

В стороне послышался шорох гальки, кто-то шел берегом залива. Агент отскочил назад, но, поразмыслив, быстро надел кислородную маску и, прячась за камни, пополз в воду. Когда очутился на глубине в половину своего роста, приподнял над водой голову и посмотрел на остров: едва различимые человеческие тени медленно двигались по берегу. Голова тотчас же спряталась под водой.

«Неужели засекли?!» – холодея подумал разведчик, удаляясь вглубь.

Минут через десять, предполагая, что на берегу уже никого нет, он решил снова выйти на отмель. Надо быстрее по компасу определить точное направление движения на огонь шхуны и дать ей об этом знать. Идти на авось агент сейчас боялся – можно было пройти мимо подводных огней, должно быть, уже выставленных шхуной, и тогда наверняка погибнуть.

Осторожно высунул из воды голову и тут же спрятал ее обратно: по берегу ходили какие-то люди, вероятно, пограничники.

«Это уже не обход, а возможно, облава… Придется ждать. Может быть, на острове и успокоятся, если никого не обнаружат».

Разведчик попытался еще несколько раз выбраться из воды, и опять его постигала неудача: по берегу по-прежнему бродили люди. Он решил набраться терпения и ждать…

Примерно часа через полтора ему удалось наконец выбраться на каменистый мыс; оттуда он подал на шхуну второй условный сигнал, определил по компасу направление на штаговый огонь, снова сошел в воду и по дну пошел к шхуне. Тогда ему казалось, что это был самый страшный и опасный момент в его операции, но он миновал его благополучно.

И вот теперь, когда задание шефа проникнуть на Бурунный выполнено, появилась непредвиденная опасность – снаряды береговой батареи и пограничный катер. Ведь еще бы пять минут – и они были бы в зоне недосягаемости. А сейчас…

И все же агент не терял надежду на благополучный исход…

Хозяин шхуны ясно видел, что уйти безнаказанно не удастся: советская береговая батарея не намерена переносить огонь дальше по курсу, а значит, и упускать шхуну. К тому же пограничный катер отрезал судно от нейтральных вод. На лице капитана выступили белые пятна, лысая голова покрылась испариной.

«Вот сейчас, еще несколько секунд – и шхуну разнесет в щепки…»

И он не выдержал: перевел ручку машинного телеграфа на «стоп», потом на «полный назад». Содрогнувшись всем корпусом, шхуна начала замедлять свой ход. Капитан, дрожа всем телом, не сводил испуганных глаз со смертоносных фонтанов воды. Чувство страха, борьбы за жизнь победило: в самый последний момент его нервы не выдержали, и он сдался.

– Полный вперед, самый полный вперед, идиоты! – злобно закричал агент. – Коммунисты расстреляют вас всех!

Слова разведчика подстегнули хозяина шхуны. Его меленькие глазки снова забегали, полные ненависти и презрения к агенту.

– Не буду я губить команду и шхуну ради чужеземца! – торопясь и оттого брызгая слюной, заговорил он. – Русские расстреливают одних шпионов. Я выдам им тебя!

– Наивно рассуждаешь, старый осел! Коммунисты считают своими врагами не только шпионов, но и тех, кто им помогает. Будь спокоен, вместе со мной они повесят и тебя, и твою команду.

Слова агента заставили капитана призадуматься. В самом деле, он, пожалуй, прав. Русские найдут причины, чтобы заодно со шпионом вспороть брюхо ему и всей команде. Что же делать?!

С мостика уже был отчетливо виден советский пограничный катер. Надо было действовать, спасать себя и свою единственную шхуну.

– Есть один выход, – заговорил хозяин шхуны и остановился, испытующе посмотрев на разведчика.

– Какой? – не удержался рулевой.

– Господин шпион должен сейчас же убраться со шхуны…

– Куда?

– На дно морское…

– Прежде меня ты туда уйдешь, грязная свинья! – пригрозил разведчик. – Да и все последуете за ним!

Команда шхуны настороженно переглянулась.

– Ты не на собственной шхуне, – повысил голос капитан. – Хозяин здесь я! И потом я говорю дело: на дно морское ты уйдешь в том, в чем пришел. В своем костюме. Я не могу, да и не хочу ради тебя одного рисковать жизнью своей и команды.

– Идти на такую глубину в моей маске – значит идти на верную смерть!..

– А нас это не касается. Выйдешь живым – твое счастье. Торопись!

– Нет! – отрезал разведчик. – Прежде чем умереть, я пошлю на тот свет не одну собачью душу.

– Не пойдешь добром – выбросим силой, – твердым голосом проговорил капитан и решительно шагнул к агенту. – Нас пятеро, а ты один…

Команда зашевелилась, явно поддерживая своего хозяина; суровые лица не обещали ничего хорошего. Разведчик посмотрел на сжатые кулаки, полусогнутые, готовые к прыжку фигуры и быстро спустился вниз, в кубрик. Все последовали за ним.

– Взять его! – крикнул хозяин шхуны и в то же мгновение от сильного удара в лицо упал навзничь. Кинувшаяся на агента команда отступила: в руке тот держал пистолет.

– Ну, собаки, кто не хочет жить, подходи!

Капитан приподнялся и сел, придерживая рукой распухший глаз.

– Взять его, взять! – закричал он на свою команду. – Иначе вас из-за этого подлеца русские сгноят в сибирской тюрьме или повесят на первой же осине!

Слова хозяина шхуны подхлестнули команду; в руках у каждого тотчас же появились длинные морские ножи.

– Буду стрелять без предупреждения! – решительно произнес агент, обводя всех по очереди своим пистолетом.

– Взять его! – хрипел на полу капитан, – Взять…

Стоящий рядом с боцманом веснушчатый крепыш неожиданно для всех молниеносно взмахнул рукой и бросил нож. Разведчик едва успел увернуться, нож воткнулся в стену. Раздался выстрел, и крепыш, прижимая руки к животу, упал на пол перед явно струсившей командой.

– Перестреляю всех, как собак! – злобно, сквозь стиснутые зубы проговорил агент. – А тебя, трусливый шакал, в первую очередь, – навел он пистолет на владельца шхуны.

– Я… Тебя… Вас… – пытался сказать что-то капитан, беспомощно ловя руками воздух.

У разведчика вдруг мелькнула счастливая мысль: а что если ему стать членом команды шхуны вместо убитого им человека?!

– Слушайте меня все, – начал он, – я переоденусь в одежду убитого и буду работать на его месте. Тело выбросим за борт, никто ничего не будет знать…

Хозяину шхуны и его команде предложение разведчика сначала показалось подозрительным, но, подумав, они пришли к выводу, что он, пожалуй, прав. Лучшего ничего не придумаешь, тем более что их товарищ мертв.

– Хорошо, мы согласны, – утирая пот с лица, за всех ответил капитан и поднялся на ноги. – Не вертите вы пистолетом под носом!

– Давно бы так, капитан! – повеселел агент, пряча пистолет в карман. – Я убеждаюсь, что вы человек деловой. Не зря мне шеф расхваливал вас.

– Скорей за дело! – перебил хозяин шхуны. – Пограничный катер русских вот-вот подойдет к шхуне!

Все сразу же забегали, хватая что попало под руки.

– Спокойнее, без паники! – властно крикнул разведчик. – Вы, боцман, сделайте уборку в кубрике, уберите следы крови и выбросите лишние вещи. А вы, – показал он рулевому, – берите тело за ноги и понесем вместе наверх…

С трудом вытащив по крутому трапу на палубу убитого, агент и рулевой, скрываясь за надстройками, поднесли его к борту. Едва они приподняли тело, чтобы выбросить за борт, как руки рулевого опустились.

– Он… он еще живой, – заикаясь, выдавил он из себя и показал трясущимся пальцем на открытые глаза очнувшегося товарища; рана сказалась несмертельной.

Раненый пошевелил запекшимися губами, должно быть, силясь что-то произнести.

– Тише! – угрожающе прошипел разведчик в бледное, бескровное лицо рулевого. – Молчи, если не хочешь вместе с ним пойти на корм рыбам…

Рулевой вскрикнул и хотел бежать к своим в кубрик, но агент цепко схватил его за руку и удержал на месте. Показывая вынутый пистолет, он докончил:

– Он мертв. Ты ничего не видел… Или… вот!

Рулевой совершенно ничего не понимал и не соображал; бросить за борт раненого товарища было выше его духовных и физических сил. Несмотря на окрики и толчки разведчика, он стоял как вкопанный, с широко открытыми тупыми глазами.

Агент выругался, один приподнял тяжелое обмякшее тело и бросил его в воду. Рулевой истерично закричал, закрыв лицо руками.

– Не ори, щенок! – ткнул его кулаком разведчик. – Иначе пойдешь за ним. Иди вниз и ложись на койку. Пройдет…

Пошатываясь, рулевой спустился вниз; агент последовал за ним. В кубрике разведчик быстро собрал все свои вещи, вынес их на палубу и выбросил за борт, оставив лишь металлическую коробку с картой и микрофотоаппаратом, пистолет и стеклянную ампулу с ядом. Вернувшись в кубрик, он достал из рундука чистое белье выброшенного в воду члена команды и переоделся.

– Считайте меня вашим товарищем. При благополучном возвращении каждый из вас получит большую сумму денег, если будете молчать…

– Выбросьте оружие, – посоветовал капитан. – Если русские при обыске его найдут, нам несдобровать.

– Не ваше дело, – ответил разведчик. – Приведите лучше себя в надлежащий вид.

Он вынул из кармана белую резинку, надел ее на правую руку чуть повыше кисти и подсунул под нее пистолет. Делая осторожные взмахи рукой, он убедился, что пистолет держится надежно. Теперь коробка с картой и микрофотоаппаратом. Оставить ее при себе агент не решался: обыщут и найдут. Но куда же ее спрятать? Без сомнения, советские пограничники обнюхают каждый уголок, облазят все щели. Внимание его вдруг привлекла объемистая алюминиевая кастрюля, стоящая на столе вместе с разбросанной грязной посудой после вчерашнего ужина, в которой почти до половины остался застывший бульон…

– К борту шхуны подходит советский пограничный катер! – крикнул боцман, спускаясь по трапу вниз.

– Приготовьтесь, – сказал хозяин шхуны.

– Добро пожаловать, товарищи коммунисты, – ухмыльнулся агент и положил в рот за щеку холодную ампулу с сильным ядом. – Мы готовы к вашему приходу!..

Капитан отбросил мокрый платок, который он прикладывал к заплывшему глазу, и подошел к трапу.

Выстрел

Пограничный катер, сбавляя скорость, подходил к шхуне, остановленной береговой батареей. Горюнов внимательно осмотрел шедших с ним матросов и предупредил о возможной опасности.

На палубе шхуны никого не было. Едва только катер мягко стукнулся о ее борт, как Горюнов, главный старшина Чумак, сигнальщик Курчавин и еще двое матросов, быстро перемахнув через фальшборт, очутились на палубе шхуны.

Из кубрика, тяжело поднимаясь по трапу, навстречу им вышел владелец шхуны. Чумак и матросы насторожились, наблюдая за всеми входами в нижние помещения и за надстройками на юте. Но ничего подозрительного не было; шхуна жила обыденной спокойной жизнью.

– Почему вы снялись с якоря и стали уходить из советских территориальных вод без разрешения? – подчеркнуто сухо спросил Горюнов капитана, окидывая его строгим взглядом.

– Как – без разрешения, господин советский офицер?! – удивился владелец шхуны, приподнимая свои выцветшие, едва заметные брови. – Я вас совершенно не понимаю. С вашего острова был дан сигнал, вот я и пошел. Я запросил и мне разрешили…

– Вам никто не разрешал. На ваш запрос вам ответили: ждать! Вы прекрасно видели все сигналы и умышленно не отвечали на них.

– Не может быть, господин советский офицер, – еще более удивился судовладелец. – Не может быть! Тут какая-то ошибка.

– Допустим, – усмехнулся Горюнов. – Пусть вы «не поняли» сигнала. Но почему же вы не остановились, когда по шхуне вынуждены были с острова открыть предупредительный огонь?!

Капитан не раздумывая ответил:

– Я никогда не думал, что советские пограничники будут стрелять по беззащитной мирной шхуне! Я думал это шутка! Но когда снаряды могли вот-вот упасть на мою шхуну и утопить ее – я буквально растерялся. Но зато многое понял…

Хозяин шхуны многозначительно ухмыльнулся, наблюдая за выражением лица командира советского пограничного катера.

– Мы должны осмотреть шхуну, – перебил Горюнов. – Осмотреть шхуну! – приказал он Чумаку.

– Зачем столько беспокойства вам? – заулыбался капитан. – Вы вчера все осмотрели. У меня ничего нет.

– Посмотрим, – чуть слышно, сердито буркнул главный старшина Чумак, направляясь с матросами в нижние помещения.

Матрос Курчавин остался с Горюновым, все время не сводя настороженных глаз с разговорчивого капитана шхуны.

– Кто это вас разукрасил? – спросил Горюнов, имея в виду подбитый заплывший глаз судовладельца.

– Пустяки. Ночью вставал и стукнулся о край стола, – ответил хозяин шхуны. – Совсем старый стал. Когда темно, плохо вижу.

Постояв с минуту молча, он опять заговорил ноющим надломленным голосом, жестикулируя короткими руками:

– Разве русским понять, что такое потерять день, ночь и еще день для делового человека, как я. И все этот проклятый туман! Я должен сегодня утром взять ценный груз и за большие деньги доставить его за границу. У меня контракт – значит и работа. Не будет работы – я и моя команда умрем с голоду. Мог ли я рисковать этим? Конечно, нет. Какой дурак отказывается от больших денег, от куска хлеба…

Горюнов терпеливо слушал капитана, ожидая конца осмотра шхуны главным старшиной и матросами. Ему было противно смотреть на этого лысого, жирного человека; он чувствовал, что все его слова фальшивы и говорятся они оттого, что надо как-то выгородить причину своего внезапного бегства. Вместе с Курчавиным они обошли всю палубу, осматривая надстройки; хозяин шхуны неотступно следовал за ними на почтительном расстоянии, продолжая без конца монотонно причитать.

– Мне все ясно, – сердито проговорил Горюнов.

Маленькие глазки хозяина шхуны вдруг загорелись злым огоньком. Правое веко нервно задергалось.

– Мне и моим людям тоже стало все ясно, господин советский офицер! – с нескрываемой злобой сказал он. – Раньше мы не верили, что писали газеты о Советском Союзе, а сейчас убедились сами…

Горюнов насторожился: что этим хочет сказать судовладелец?

– …Россия только на словах за мир, а на деле стреляет из своих пушек по беззащитным судам, по честным труженикам…

«По-другому запел! Что придумал, наглец!» – разозлился Горюнов. Захотелось оборвать пришельца, но усилием воли он сдержал себя.

Закончив осмотр шхуны, на палубу поднялись Чумак и матросы. Главный старшина слегка кивнул головой командиру катера и отошел в сторону, давая понять, что он доложит только ему одному.

– Ну как? – спросил Горюнов своего помощника, отойдя от насторожившегося судовладельца.

– Ничего на первый взгляд подозрительного не обнаружили, – вполголоса, чтобы не слышали другие, заговорил Чумак. – Огнестрельного оружия и взрывчатых веществ нет, команда вся на местах. Лишний человек спрятаться не мог, но… – главный старшина замолчал, собираясь с мыслями и взвешивая то, что он хочет сказать, – по-моему, один человек в команде стал другим. Я всех их в лицо вчера запомнил, а этого, кажется, вижу в первый раз.

– Вы подозрительному не подали вида, что заметили его? – спросил Горюнов.

– Нет, что вы…

– Так, хорошо. А следов убийства случайно не обнаружили нигде?

– Вроде бы нет, – раздумывая, ответил Чумак. – Вот только палуба у них в кубрике мокрая. Должно быть, делали аврал или…

– Или ликвидировали следы убийства?! – досказал Горюнов.

Хозяин шхуны стоял в стороне и, нетерпеливо переступая с ноги на ногу, ждал конца разговора офицера и главного старшины. Маленькие глазки его лихорадочно бегали по сторонам; вобрав в плечи плешивую голову, он как зверек, припертый к стене, в бессильной злобе и страхе ожидал последнего удара. Горюнов подошел к нему и вежливо сказал:

– Осмотр закончился. Кажется, у вас все в порядке.

От его взгляда не ускользнула мгновенно прошедшая по обрюзгшему лицу владельца шхуны радостная улыбка. Скрывая облегченный вздох, судовладелец с поклоном сказал:

– Я же предупреждал господина советского офицера, чтобы не тревожились напрасно.

– Вы правы, – согласился Горюнов. – Осталась еще одна маленькая формальность. Пройдемте вниз, а затем в вашу каюту.

– Пожалуйста… Прошу, – с деланной улыбкой проговорил капитан, опять меняясь в лице.

– Оставьте матросов здесь, пусть осмотрят палубу и борта, – сказал Горюнов главному старшине, – а сами с Курчавиным идите со мной.

В тесный продолговатый кубрик Горюнов вошел вслед за судовладельцем. Команда шхуны почтительно встала, с нескрываемым любопытством рассматривая советского офицера и его подчиненных. Окинув взглядом помещение, Горюнов убедился, что в кубрике сделана мокрая приборка. Положенный на пол около самой крайней койки серенький коврик был почему-то подогнут, на нем стоял боцман. Присмотревшись, Горюнов заметил небольшое пятно.

«Кровь, – безошибочно определил он. – Так вот зачем вы делали приборку?!»

Со скучающим безразличным видом Горюнов стал оглядывать стены помещения, увешанные различными вырезанными из модных журналов, цветными картинками, большая часть которых изображала полуголых красивых женщин. Одновременно взгляд его скользнул и по лицам команды, терпеливо ожидающей конца осмотра.

«Который из них? – думал Горюнов. – Ага, вот этот…» Чумак дважды тихо откашлялся в свой огромный кулак, давая понять, что командир смотрит сейчас на того подозрительного человека.

По внешним признакам, казалось, ничего не выделяло подозрительного от всех остальных; был он выше среднего роста, с мужественным обветренным лицом, заметные седины в черных редких волосах делали его старше своих лет.

– Моя команда, – представил хозяин шхуны. – Как у вас говорят, добрые моряки!

– Так, ясно, – протянул Горюнов, обдумывая план дальнейших действий. Наблюдая за подозрительным членом команды, он не мог уловить в его поведении даже признаков беспокойства – за все время осмотра ни один мускул не дрогнул на его равнодушном лице. Зато остальные члены команды были явно чем-то взволнованы. С плохо скрываемой тревогой они смотрели то на него, то пугливо переносили свой взгляд куда-то дальше, назад. Горюнов обернулся. Сзади себя ничего особенного он не обнаружил, за исключением разбросанной на столе посуды с возвышающейся посредине кастрюли. Почему же все-таки они смотрят туда и больше всего тот бледный юноша? Может быть, что заделано в стене?

Горюнов решил проверить свою догадку. Неторопливо подойдя к столу, он потрогал рукой стенку и, убедившись, что она без пустоты, мельком заглянул в кастрюлю. На продолговатом лице подозрительного члена команды шхуны он не заметил ни тени тревоги или беспокойства, но зато лица остальных точно подернуло страхом, а самый молодой из них, приоткрыв рот, не мигая, с ужасом глядел, что будет делать он дальше. Горюнов усмехнулся.

«Пора кончать…» Он подошел к боцману, из-под пятки которого на коврике виднелась кровь.

– Что это такое? – спросил Горюнов у хозяина шхуны, показывая рукой на пятно. – А ну, сойдите с места! – показал он жестом боцману.

Боцман неохотно подчинился и сделал шаг в сторону, освобождая загнутый край коврика. Носком ботинка Горюнов завернул перепачканный кровью коврик.

– Почему кровь в помещении? – уже строже спросил он побледневшего хозяина шхуны.

– Кровь… Ах, да, утром подрались между собой двое, поразбивали друг другу носы, – выдавил капитан из себя улыбку. – Не удивляйтесь, у нас это обыденное явление. Тут ничего особенного нет, господин советский офицер.

– Так все в порядке вещей?! Допустим…

Горюнов вдруг решительно шагнул к столу и взялся рукой за ручку кастрюли с бульоном…

Лицо разведчика исказила жгучая ненависть и злоба. Сжав губы, он ловким движением руки выхватил пистолет и направил его на стоящего к нему боком Горюнова. Сигнальщик Курчавин, видя, какой опасности подвергается его командир, рванулся вперед, стремясь заслонить собой Горюнова от пистолета врага. В голове промелькнула мысль выстрелить в агента из автомата, но тот гораздо быстрее сделал бы выстрел по командиру…

Раздался выстрел. В ту же секунду огромный кулак Чумака с силой обрушился на голову шпиона. Агент, выронив пистолет, свалился к ногам бледного, дрожащего хозяина шхуны. При падении из открытого рта разведчика выпала стеклянная ампулка и, ударившись об пол, разбилась.

Горюнов резко повернулся на выстрел. Перед ним медленно оседал на пол матрос Курчавин. Подхватив левой рукой сигнальщика, командир пограничного катера направил свой пистолет на команду и крикнул:

– Руки вверх!

Хозяин шхуны и его команда вытянули вверх руки, не спуская испуганных глаз с черного отверстия ствола пистолета.

– Взять всех! – приказал Горюнов главному старшине.

На выстрел в кубрик вбежали матросы с пограничного катера. Горюнов легко поднял Курчавина на руки, положил его на койку и разорвал фланелевку и тельняшку, обнажая рану.

– Санитара скорей с катера! – приказал он, нащупывая пульс у неподвижно лежащего матроса.

Курчавин очнулся, открыл глаза. Собрал силы и попытался встать.

– Лежите, лежите, Курчавин, – остановил его Горюнов.

Сигнальщик хотел что-то сказать, но только приоткрыл рот и пошевелил сухими губами. Горюнов осторожно, с благодарностью пожал холодную бессильную руку матроса.

– Несите его на катер, – распорядился он. – Только как можно осторожнее. А вам, – Горюнов пристально посмотрел в бледные, испуганные лица команды шхуны, – идти со мной в базу.

Хозяин шхуны в знак согласия угодливо закивал головой. От страха он не мог сказать ни одного слова.

– Товарищ Чумак, агента отправить на катер, – указав на шпиона, распорядился Горюнов. – Постойте, да он, кажется, мертв? – глядя на безжизненное тело разведчика, проговорил он. – Вы же его убили, главстаршина!

– Кажется, и приложился-то слегка, товарищ командир, – виновато ответил Чумак. – Кто его знал, что он такой слабый!

Главный старшина наклонился над агентом, нащупал пульс на руке врага.

– Жив, товарищ командир, живой! – радостно крикнул он. – Правда чуть тепленький. Ну ничего, теперь отойдет. А я, признаться, уже испугался, что раньше времени отправил на тот свет это добро…

Горюнов вложил пистолет в кобуру, подошел к столу и вылил в миски содержимое из кастрюли. На дне кастрюли лежала металлическая, герметически закрытая коробка, похожая на обыкновенный портсигар. Он обтер коробку носовым платком, осторожно отодвинул в сторону маленькую головку запора и потом легко нажал на нее. Крышка коробки свободно открылась – в ней лежали микрофотоаппарат и аккуратно сложенная небольшая топографическая карта острова Бурунного, на которой рукой разведчика были нанесены боевые объекты.

Снова в дозоре

Вечером к острову Бурунному подошел пограничный катер старшего лейтенанта Горюнова. Командир береговой батареи капитан Росин встретил пограничников на пирсе.

– Слышал, нарушителя границы взяли?! Кто бы мог подумать…

– Взяли, да еще какого, – улыбнулся Горюнов. – Снаряды вашей батареи помогли…

Росин внимательно выслушал подробный рассказ Горюнова о разоблачении и задержке шпиона на шхуне, о действии экипажа катера и о героическом поступке сигнальщика – матроса Курчавина, спасшего жизнь своего командира.

– Враг хитер, – закончил свой рассказ командир пограничного катера. – Нам надо быть всегда начеку!.. А ведь как была задумана операция? Агент вместе со своим подручным – «студентом», был отбуксирован на шлюпке катером к нашим водам. К Бурунному приблизились на веслах, потом разведчик в легководолазном костюме под водой пробрался к берегу. Расчет был очень прост: ежели оставшийся в шлюпке не сумеет выбраться из наших вод и будет задержан пограничниками, он прикинется заблудившимся в тумане. Так все и произошло. Ваши матросы задержали «студента». Но для нас это послужило сигналом – враг что-то готовит. А тут еще шхуна «заблудилась». И в то время, как мой катер должен был выпроводить ее из наших территориальных вод, рядом морскую границу нарушает другой корабль. Что это? Опять случайность?! А не хотят ли отвлечь внимание от шхуны, дать ей возможность провести ночь у нашего берега? Ну, и решили проверить. Шхуну оставили около Бурунного, а катер ушел… И вот вам результат: шпион задержан.

– Да, трудная у вас, морских пограничников, служба, – сказал Росин.

– Но зато и почетная! Я, знаете ли, и не мог бы служить нигде, кроме как на морской границе. В детстве еще мечтал, – признался Горюнов.

Поздно вечером, когда уже совсем стемнело, пограничный катер отошел от острова Бурунного и взял курс к морской границе. Росин долго смотрел на быстро удаляющиеся ходовые огни катера, потом медленно, берегом побрел домой. Расстегнув китель, он с удовольствием вдыхал в себя солоноватый морской воздух, подставляя усталое лицо под теплый влажный ветер. Мысли его невольно витали вокруг прошедших событий.

– Стой! Кто идет? – неожиданно донесся из темноты грозный окрик.

– Командир батареи…

Перед Росиным появились дозорные – старший матрос Седых и матрос Галяутдинов.

– Как служба, товарищи? – спросил дозорных Росин.

– Хорошо, товарищ капитан! – ответил Седых.

– Подозрительного ничего не наблюдали?

– Никак нет! Все тихо, тихо, товарищ капитан, – не удержался Галяутдинов.

Росин отошел в сторону и быстро взобрался на небольшую возвышенность: днем с нее было видно все море, залив и берег. Посмотрел на Пограничный залив – за ним пряталась во тьме чужая земля, с которой были посланы враги на Бурунный. Ни одного огонька: тяжелая, гнетущая темнота плотно окутала неизвестный берег и залив.

Росин повернулся в противоположную сторону; на губах его появилась радостная улыбка. От острова Бурунного и туда дальше, вдоль всего берега, весело и призывно горели, перемигиваясь, разноцветные сигнальные огни маяков и створных знаков.

Балтийский характер

1

На рассвете 22 июня 1941 года, в 3 часа 20 минут, радист пограничного катера «МО», находящегося в дозоре по охране морской государственной границы в районе литовского порта Паланга, принял сигнал бедствия: «Торпедирован… Прощайте…»

Как оказалось, латвийский пароход «Гайсма», направлявшийся в Германию с грузом леса, на траверзе шведского острова Готланд был атакован четырьмя немецкими торпедными катерами. Фашисты вначале обстреляли пароход, а затем выпустили по нему две торпеды. Объятая пламенем «Гайсма» начала медленно погружаться в море, экипаж перебрался на спасательные шлюпки. Лишь радист остался в радиорубке, посылая в эфир сигналы бедствия.

Радист погранкатера доложил о принятом сигнале бедствия командиру – лейтенанту Лаврикову.

– Не к добру это, – выдохнул командир. – Передайте сообщение в штаб дивизиона, – приказал он радисту.

Оперативный дежурный 2-го дивизиона пограничных катеров, получив сообщение, сразу же позвонил на квартиру командира дивизиона – капитан-лейтенанта Финочко.

– Начинается! – быстро оценил обстановку на Балтийском море Финочко. – Объявите дивизиону погранкатеров боевую тревогу! – приказал он и начал торопливо одеваться.

Второй дивизион пограничных катеров был сформирован летом 1940 года, после вхождения в СССР прибалтийских республик – Эстонии, Латвии и Литвы, – с задачей охраны морской границы на участке от порта Паланга до Ирбенского пролива. В него вошли одиннадцать катеров типа «МО-4», два СКРа и шесть малых катеров (МК). Дивизион входил в состав 2-го Балтийского отряда пограничных судов. Местом базирования ему была определена военная гавань Лиепайской военно-морской базы.

Служба на новом месте буквально с первых же дней оказалась неспокойной, напряженной. Немецкие корабли почти ежедневно появлялись в непосредственной близости от советских морских границ, проводили беспрестанные учения, фотографировали побережье, стремясь добыть разведданные о дислокации кораблей, береговых батарей, авиации. Погранкатерам дивизиона постоянно приходилось пресекать действия немецких катеров, пытающихся нарушить морскую границу, а иногда даже открывать из орудий и пулеметов предупредительный огонь.

Особо напористо гитлеровские торпедные катера действовали весной 1941 года, пытаясь проникнуть в глубь советских территориальных вод. Морские пограничники несли дозорную службу днем и ночью, всякий раз давая отпор обнаглевшим фашистским катерам. Чувствовалась резкая перемена в обстановке, сложившейся вокруг базы. А тут еще начиная с мая в торговый порт Лиепая перестали заходить немецкие транспорты. Раньше почти ежедневно один из них швартовался у элеватора, засыпал свои трюмы отборным зерном и увозил его в Германию. И вдруг, как по команде, заход немецких судов в порт прекратился. Каждый понимал, что это неспроста. И вот первое нападение немецких торпедных катеров на беззащитное торговое судно…

В штабе, расположенном в двухэтажном кирпичном здании в военной гавани, вместе с Финочко уже находились начальник штаба 2-го дивизиона погранкатеров старший лейтенант Варламов и военком дивизиона – батальонный комиссар Макаров.

– Что же это получается, Алексей Дмитриевич? – возмутился Макаров, показывая бланк радиограммы с донесением о сигнале бедствия с парохода «Гайсма».

– Получается… война получается, Александр Иванович! – ответил Финочко.

– Как – война? – удивился начальник штаба. – У нас же с немцами заключен пакт о ненападении…

Финочко не успел ответить: взволнованный оперативный дежурный дивизиона протянул ему только что полученную радиограмму.

– От лейтенанта Лаврикова.

«Немецкие войска перешли нашу границу в районе Паланги. Паланга горит. Лавриков», – прочитал Финочко и приказал: – Всем погранкатерам немедленно выйти в море и занять позиции на внешнем рейде за боновыми заграждениями. Боевая задача – не допустить прорыва немецких торпедных катеров в военную гавань и торговый порт!

– Боевая задача ясна, товарищ командир! – ответил Варламов и побежал на пирс, где у стенки стояли погранкатера. Макаров последовал за ним.

– Передайте радиограмму в штаб Лиепайской военно-морской базы, – отдал распоряжение оперативному дежурному Финочко. – Катерам группы лейтенанта Лаврикова возвратиться на внешний рейд и отражать нападение немецких катеров на базу, – приказал он и тоже поспешил на пирс. – Я пойду на морском охотнике старшего лейтенанта Долинина.

Капитан-лейтенант справедливо полагал, что немецкие торпедные катера, воспользовавшись неожиданностью, попытаются проскочить на полном ходу через узкие входы в военную гавань и торговый порт и выпустить торпеды по стоящим у причалов военным кораблям и торговым транспортам. Только орудийный и пулеметный огонь с погранкатеров мог заставить их отказаться от торпедной атаки.

Командир погранкатера «МО» старший лейтенант Долинин встретил командира дивизиона у трапа и доложил ему о готовности к выходу в море. Финочко вступил на палубу, тут же были отданы швартовы, и морской охотник, быстро набирая скорость, устремился к выходу из военной гавани и вскоре оказался на внешнем рейде. Там уже занимала боевые позиции большая часть погранкатеров, остальные отошли на юг, ближе к городу, и легли в дрейф у входа в торговый порт.

Стало светать. На востоке, буквально на глазах, разрасталась розовая полоса, окаймленная снизу извилистой темной кромкой береговой черты. Видимость на море улучшалась с каждой минутой. Сигнальщики внимательно всматривались в пока еще скрытый сизой дымкой горизонт, стараясь не показывать охватившего их волнения. А волновались все, ведь началась война, и вот-вот экипажи погранкатеров вступят в первый бой с врагом, напавшим на их землю. Все понимали: от этого первого боя зависит дальнейший ход боевых действий и потому надо его выиграть любой ценой.

– Прямо по курсу темные точки! – срывающимся голосом доложил сигнальщик – краснофлотец Каминский.

Финочко приложил к глазам морской бинокль.

– Они, торпедные катера фашистов… Дивизион – к бою!

На мачте флагманского морского охотника подняли сигнальный флаг. Наводчики орудий и пулеметов на погранкатерах приникли к прицелам, с тревогой и волнением ожидая команды к открытию огня. Немецкие торпедные катера уже хорошо просматривались, за ними отчетливо виднелись белые буруны вспененной винтами воды.

Командир дивизиона понимал, что орудийные и пулеметные расчеты катеров ждут его команды, но решил еще подождать: немецкие торпедные катера вот-вот втянутся в одну кильватерную колонну, чтобы на полном ходу проскочить узкий вход в гавань. Тогда легче будет поставить перед ними заградительный огонь и сорвать их атаку.

– Пора, товарищ командир! – не выдержал Долинин. Пальцы его рук до боли сжимали бинокль, губы плотно сжались.

– Еще чуток, старлей, – сквозь зубы произнес Финочко, на глаз определяя дистанцию до головного немецкого катера.

Наконец катера выстроились в кильватерную линию и легли на боевой курс. Теперь самое время.

– Открыть огонь! – скомандовал Финочко.

Из ствола 45-миллиметровой пушки вырвался клуб огня, резкий звук выстрела раскатился над палубой морского охотника. Заговорили орудия и на соседних погранкатерах. Финочко видел в бинокль, как на пути немецких торпедных катеров стали вырастать султаны вспененной разрывами снарядов воды. Одного такого снаряда достаточно, чтобы вывести из строя небольшое судно. Это знали и командиры немецких торпедных катеров. Однако они продолжали, не сбавляя скорости, прорываться к входу в военную гавань. «Видимо, у фашистов тоже нервы крепкие», – подумал Финочко, с нарастающим напряжением ожидая развязки боя. Головной катер, казалось, вот-вот протаранит поднятые снарядами вспененные фонтаны, но в самый последний момент он вдруг резко отвернул влево, подставляя борт под каскады воды. Идущие следом катера начали веером рассыпаться по сторонам, поворачивая на обратный курс. Стало ясно – атака сорвана, первый бой морские пограничники выиграли без каких-либо потерь.

– Дробь! – подал артиллерийскую команду Финочко и расслабленно переступил с ноги на ногу. – Не будем бить по хвостам. Побережем снаряды. Молодцы у нас комендоры! – похвалил он артиллеристов. В ответ услышал с палубы громкое «ура!». Орудийный и пулеметный расчеты поздравляли друг друга с первой победой.

– Доброе начало! – радостно произнес Долинин. – Значит, и дальше нас ждет успех…

К командиру дивизиона подошел радист.

– Товарищ командир, срочная радиограмма от лейтенанта Лаврикова! – сообщил он.

Финочко пробежал глазами текст. Лавриков, шедший к базе, услышал шум моторов немецких самолетов, которые, по его заключению, летели над Балтийским морем в сторону Лиепаи. Стало ясно, что удар по городу фашистские бомбардировщики намеревались нанести со стороны моря и летели они на сравнительно небольшой высоте, чтобы осуществить прицельное бомбометание по наиболее важным целям.

– Воздушная тревога! – передал Финочко на бронекатера. – Главное – не дать немцам прицельно бомбить наши корабли…

Ждать фашистских бомбардировщиков пришлось недолго. Первым их услышал сигнальщик Каминский.

– Прямо по курсу шум моторов самолетов! – доложил он.

Уже совсем рассвело. Гул мощных моторов нарастал с каждой минутой. Наконец в бинокль Финочко увидел и темные точки самолетов. Попытался было сосчитать их, но сбился.

– Огонь по бомбардировщикам вести самостоятельно! – передал он командирам погранкатеров.

Катера ощетинились стволами орудий и пулеметов, расчеты с нетерпением ждали приближения самолетов. Каждый из пограничников понимал, что орудия и пулеметы их катеров не рассчитаны на поражение авиацелей, для этого существуют специальные зенитные батареи. Но иного выхода не было, главное – сбить с курса немецкие самолеты.

Первым открыл огонь флагманский погранкатер, едва только ведущая тройка фашистских бомбардировщиков достигла предельной дальности стрельбы. Вслед заухали пушки и затрещали пулеметы на остальных погранкатерах. Отсечная завеса огня оказалась настолько плотной и губительной, что первая тройка бомбардировщиков отвернула на север. За ней навалилась вторая, но тоже свернула с намеченного курса. А на подходе уже была очередная тройка бомбардировщиков.

– Так держать! – похвалил своих пограничников Финочко.

До его слуха сквозь рев моторов самолетов донесся мощный взрыв, потом второй, третий, четвертый. Обернулся, и глазам представилась жуткая картина: над городом проносились фашистские бомбардировщики, обрушивая на него десятки авиабомб.

Первый массированный налет на Лиепаю немцы осуществили сразу с трех сторон: с юга, запада и севера. Бомбардировщики, не обращая внимания на огонь двух зенитных батарей, беспрестанно кружили над городом, сбрасывая бомбы на жилые дома, мосты через канал, железнодорожный вокзал, береговые батареи. Земля дрожала от сотен опустошающих взрывов, город горел, дым пожарищ зловеще расползался по улицам, люди прятались по подвалам.

«Хоть бы одного фашистского стервятника сбить», – подумал Финочко и тут же услышал радостный голос сигнальщика Каминского:

– Есть один! Подбили! Слева по курсу!..

Финочко повернул голову влево и увидел немецкий бомбардировщик, из фюзеляжа которого валил черный густой дым. Самолет начал медленно разворачиваться, намереваясь побыстрее уйти из зоны огня за горизонт. Он опускался все ниже и ниже и наконец, к неописуемой радости морских пограничников, врезался в воду. Над морем взметнулся огромный шар огня и дыма.

– Кто сбил фашиста? – спросил Финочко.

– Морской охотник лейтенанта Левшина, – ответил Долинин.

– Молодцы! – похвалил Финочко. – Лиха беда начало!..

2

Весь первый день войны 2-й дивизион пограничных катеров отражал беспрестанные налеты немецких бомбардировщиков на Лиепаю со стороны моря. Обходя плотную завесу огня с северной части города, бомбардировщики пытались нанести бомбовые удары по военной гавани и торговому порту со стороны суши. Однако их всякий раз встречал артиллерийский и пулеметный огонь с эсминцев из отряда легких сил флота, кораблей ОВРа – охраны водного района, и даже с установленных на подводных лодках 45-миллиметровых орудий. Немецкие летчики не смогли осуществить прицельное бомбометание, а сброшенные наугад несколько десятков бомб взорвались в акватории военной гавани, не причинив кораблям никакого вреда. Не появлялись больше и торпедные катера противника.

Поздно вечером командира дивизиона вызвали в штаб Лиепайской военно-морской базы. Там он встретил взволнованного командира отряда торпедных катеров капитан-лейтенанта Осипова, с которым почти за год службы в Лиепае успел подружиться. От него Финочко узнал о ежечасно ухудшающейся обстановке на сухопутном фронте. На приморском фланге рвалась к городу 291-я дивизия гитлеровцев, за несколько дней до этого переброшенная из оккупированной Греции. Ее передовые части уже находились в семнадцати километрах от южной части Лиепаи, пытаясь с ходу ворваться в город. Наткнувшись на стойкое сопротивление частей 67-й стрелковой дивизии и подразделений 12-го пограничного отряда, гитлеровцы начали обход города с востока.

Дежурный пригласил Финочко в кабинет командира базы – капитана 1-го ранга Клевенского.

– С этого часа второй дивизион пограничных катеров входит в состав Лиепайской военно-морской базы, – объявил Клевенский. – Боевая задача дивизиону – защита входов в военную гавань и торговый порт. Главное – не допустить минирования противником фарватеров, не допустить любой ценой!

– Боевая задача ясна, товарищ капитан первого ранга! – ответил Финочко.

– Уверен, пограничники с ней справятся, – произнес Клевенский. – Сегодня ваш дивизион доказал это. Передайте мою благодарность экипажам катеров…

Второй день войны для морских пограничников прошел в постоянной готовности к отражению налетов на Лиепаю немецких бомбардировщиков со стороны моря. Вражеские самолеты кружили вокруг города, пытаясь сбросить бомбы на горящие дома. Но в их действиях уже не чувствовалось той дерзости и наглости, с которой они, пользуясь внезапностью, накинулись на город в первые часы войны. Дружный и плотный огонь кораблей, зенитных и береговых батарей остудил пыл немецких летчиков, противник недосчитался уже семи своих бомбардировщиков.

Вечером Финочко вновь вызвали в штаб базы.

– Перед вашим дивизионом ставится новая боевая задача, товарищ капитан-лейтенант, – пожав руку комдиву, объявил Клевенский. – Сегодня ночью надлежит передислоцироваться в Вентспилс и осуществлять там защиту порта. С собой попутно заберете тяжелораненых и часть семей военнослужащих. К сожалению, мы не успели переправить наши семьи в Ригу по железной дороге, – подавил он тяжелый вздох. – Есть надежда сделать это через Вентспилс…

Вернувшись в штаб дивизиона, Финочко приказал катерам немедленно вернуться в военную гавань, пришвартоваться у причалов, освободить все кубрики и каюты и приступить к размещению эвакуированных. Место погранкатеров на внешнем рейде заняли отряд торпедных катеров капитан-лейтенанта Осипова и два тральщика ОВРа. На все отводилось три часа, с тем чтобы еще в темноте покинуть военную гавань и выйти в Балтийское море.

Семьи командного состава дивизиона еще не успели приехать в Лиепаю, по плану им выделялся дом в военном городке лишь в августе. Этого времени ждали с нетерпением, мечтая широко, с флотским размахом отметить новоселье.

«И хорошо, что так получилось, – подумал Финочко. – Иначе бы столько пришлось перетерпеть Танюше!» – вспомнил он жену, которая всего месяц назад приезжала к нему в Лиепаю, чтобы посмотреть на новое местожительство. Город под липами, с незамерзающим морем и прекрасным песчаным пляжем ей понравился, и она ждала, когда ее муж получит ключи от квартиры в новом доме.

Размещение эвакуированных, среди которых было много детей, прошло сравнительно быстро, без суеты. Конечно, всех желающих забрать с собой не удалось, слишком малы и тесны кубрики и каюты, да этого штаб Лиепайской военно-морской базы и не планировал. Главное – начать эвакуацию. А остальные будут переправлены в Вентспилс на вместительных транспортах, в сопровождении эсминцев из отряда легких сил флота.

Перегруженные погранкатера вышли на внешний рейд в 2 часа 30 минут и взяли курс на север. Финочко, как всегда, находился на морском охотнике старшего лейтенанта Долинина, возглавляя походный ордер. Шли полным ходом, стремясь уйти подальше от Лиепаи в темное время суток. Хотя какие в конце июня на Балтике ночи?! Едва лишь потускнеет вечерняя заря, как начинает розоветь восток. Да к тому же луна вовсю светит. Видимость – две мили, не меньше. Невооруженным глазом просматривается побережье. Ладно, что еще не занят врагом берег севернее Лиепаи, и потому за правый борт опасаться нечего. Все внимание левому борту, сигнальщики до боли в глазах всматриваются в неудержимо светлеющий горизонт, чтобы вовремя обнаружить в море фашистские торпедные катера или услышать в небе зловещий звук моторов бомбардировщиков.

Рассвет застал катера на траверзе затемненного маяка Ужава. Это примерно половина пути до Вентспилса. Горизонт чист, море пустынно – значит, их еще не засекли немецкие самолеты-разведчики. А может быть, слишком мала и непривлекательна для них цель?

– Слева по курсу шум моторов самолетов! – отвлек Финочко от раздумий голос сигнальщика.

Долинин первым увидел в бинокль темные точки над горизонтом моря.

– Три фашистских бомбардировщика курсом на катера! – сообщил он.

– Тип бомбардировщиков? – поинтересовался Финочко.

– «Юнкерсы восемьдесят семь», – безошибочно определил Долинин. «Юнкерсы» между тем быстро приближались. Рассредоточившись в одну линию, они намеревались одновременно нанести бомбовые удары по голове, хвосту и середине походного ордера погранкатеров. Однако дружный орудийный и пулеметный огонь расстроил их линию атаки, и они развернулись на обратный курс, быстро скрывшись за горизонтом.

– Ага, не удалась психическая атака! – ликовал Долинин. – Нас просто так, голыми руками, не возьмешь!

– Это разведка боем, – определил Финочко. – Теперь они к нам привяжутся…

И действительно, прошло всего лишь пятнадцать минут, как сигнальщик Каминский снова услышал звук моторов. На этот раз в воздухе уже было пять «юнкерсов».

– Пожаловали, – стиснул зубы командир морского охотника. – Наводчики, точнее наводить на цель! – приказал он.

Прицельное бомбометание немецких бомбардировщиков опять было сорвано стеной плотного орудийного и пулеметного огня пограничников. «Юнкерсы» сбросили наугад несколько малокалиберных бомб и, рассыпавшись веером, повернули на обратный курс, в море. Ни одна из бомб не задела погранкатера, хотя каскад вспененной воды, поднятый взрывом, обрушился на палубу малого катера главного старшины Васюка.

– Может, отстанут теперь от нас, товарищ командир? – спросил Долинин комдива.

– Вряд ли, – неопределенно ответил Финочко. – Фашистским летчикам во что бы то ни стало надо потопить хотя бы один наш катер. Для очистки совести перед своим командованием, так сказать…

– А до Вентспилса еще почти час хода!..

– Шум моторов самолетов! Слева по курсу!.. – сообщил сигнальщик.

– Опять?! Сто бочек чертей вам в глотку! – выругался Долинин.

На этот раз погранкатера атаковали четыре «юнкерса». Несмотря на огонь, они нагло летели на цель и лишь в самый последний момент отвернули от боевого курса, высыпав из бомболюков по полдюжине малокалиберных бомб.

Финочко облегченно вздохнул: прямых попаданий не было. А ведь достаточно одной такой бомбочки, чтобы пустить на дно их маленькие кораблики! Следовало немедленно рассредоточить погранкатера, они должны были теперь идти на больших дистанциях друг от друга.

– Дивизиону рассредоточиться! – передал он сигнал командирам погранкатеров.

Маневр был немедленно выполнен. Катера отошли друг от друга почти на кабельтов. Походный ордер дивизиона растянулся втрое, что превращало корабли в точечные цели для немецких летчиков.

В боевую рубку заглянула взволнованная молодая женщина.

– Может быть, вам чем-то надо помочь? – предложила она. – Я врач. Есть еще медсестра…

– Как вас величать? – спросил Финочко.

– Аня… Анна Петровна…

– Спасибо вам, Анна Петровна, – поблагодарил Финочко. – Раненых у нас, слава богу, нет. Пока…

– А как скоро придем в Вентспилс? – поинтересовалась женщина.

– Скоро, – заверил Финочко. – Вы там в кубриках уж потерпите…

– Слева по курсу шум моторов самолетов! – опять раздался голос сигнальщика Каминского.

– Десять «юнкерсов»! – не отнимая бинокля от глаз, объявил Долинин. – Целая армада прет на нас, товарищ командир!

– Хотят любой ценой потопить хоть один из наших катеров, – определил Финочко. – Иначе не успокоятся. Или отстанут от нас, если мы собьем хотя бы один «юнкерс».

– Выходит, или мы, или они?! – со злостью выдохнул Долинин. – Лучше – мы!..

Фашистские бомбардировщики в свой четвертый массированный налет на дивизион погранкатеров летели тремя волнами, намереваясь поочередно бомбить советские корабли. Но при виде большой разбросанности бронекатеров на поверхности моря явно растерялись: массированного удара с воздуха не получится, а гоняться за каждым катером в отдельности толку мало. Это тебе не медлительный и неповоротливый громада-транспорт. И все же, видимо со злости, от бессилия, вторая тройка «юнкерсов» начала поочередно делать заходы на морской охотник старшего лейтенанта Минина. Пограничники мужественно отстреливались из орудия и пулемета, стараясь сбить прицельное бомбометание. Помочь им никто не мог – все катера вели беспрестанный огонь, отбиваясь от атак бомбардировщиков. Над морем стоял звериный рев мощных моторов «юнкерсов», раздираемый дробью пулеметных очередей и частыми хлопками-выстрелами орудий. Напряжение экипажей погранкатеров достигло предела. Это чувствовал и Финочко, с тревогой наблюдая за ходом боя. Вздох облегчения невольно вырвался из груди от крика сигнальщика Каминского:

– Есть, задымил! Подбили, подбили, подбили!..

Финочко тоже захотелось кричать от радости при виде черного дыма, валившего из фюзеляжа «юнкерса», пикирующего на морской охотник старшего лейтенанта Минина. С большим трудом бомбардировщик вышел из пике, тяжело развернулся на обратный курс и полетел к спасительному горизонту. При виде своего гибнущего собрата остальные девять «юнкерсов» прекратили преследование погранкатеров и тоже взяли курс в открытое море.

Пограничники ликовали, бой был выигран, теперь вряд ли в пятый раз фашистские бомбардировщики накинутся на их катера. А на горизонте, впереди по курсу, в бинокль уже можно было увидеть шпиль католического собора Вентспилса.

В порту военных кораблей не было, не считая рейдовых катеров. У причалов стояло несколько малотоннажных судов да рыболовецких траулеров. Погранкатера поочередно швартовались у причалов, где их уже ждали машины скорой помощи. Из кубриков и кают высыпали на пирс радостные и взволнованные женщины и дети. Они обнимали и целовали явно растерявшихся морских пограничников, восхищались их мужеством и отвагой при отражении четырех воздушных атак фашистских бомбардировщиков. Ночью на поезде их должны были отправить в Ригу, а оттуда они разъедутся по своим родным местам.

К наблюдавшим за выгрузкой тяжелораненых командиру дивизиона, военкому и начальнику штаба подошла Анна Петровна. За руку она держала вихрастого мальчика лет шести.

– Большое вам спасибо от всех женщин, от всех детей за наше спасение, – поблагодарила она растроганно.

– Это наш долг, – ответил Макаров.

– Бейте проклятую немчуру! Выгоните фашистов с нашей советской земли! – с болью в голосе выкрикнула Анна Петровна.

– Сделаем все от нас зависящее! – заверил Финочко.

– Мы верим вам, надеемся на вас! Боевой удачи вам, дорогие наши защитники. Мы будем всегда помнить вас!..

На прощанье Анна Петровна, сдерживая слезы, поцеловала каждого в щеку и быстро зашагала с сыном по пирсу.

3

Как только последняя санитарная машина увезла с пирса тяжелораненых, начальник штаба дивизиона старший лейтенант Варламов собрал командиров погранкатеров на короткое совещание. Боевую задачу ставил комдив.

Она заключалась в защите морского порта и подходов к нему от атак торпедных катеров и налетов авиации противника. И главное – не допустить минирования фарватеров, для чего обратить особое внимание на одиночные самолеты немцев, которые под прикрытием темноты будут пытаться сбросить на парашютах контактные и магнитные мины на входе в морской порт. Для противника сейчас особенно важно запереть в порту находившиеся там суда и не допустить швартовку в нем новых кораблей. А они скоро придут в Вентспилс из осажденной Лиепаи.

– Семь футов под килем вам, товарищи командиры! – пожелал в заключение Финочко.

Погранкатера отвалили от стенки, вышли на внешний рейд и заняли позиции, отведенные каждому начальником штаба дивизиона. Часть морских охотников отошла на юг и в трех милях от входа в порт легла в дрейф. Им надлежало первыми встречать идущие из Лиепаи транспорты и сопровождать до самого порта.

День, к удивлению пограничников, прошел спокойно. Торпедные катера немцев атак на порт не предпринимали, не появлялись в небе и вражеские бомбардировщики. Ночь также прошла спокойно. Ждали активных действий противника на следующий день, но опять на море все тихо, словно и войны нет. Видимо, советские погранкатера и стоящие в порту суда не представляли для немцев заманчивой цели. Они терпеливо ждали подхода из Лиепаи крупнотоннажных транспортов с людьми и техникой.

Особенно огорчило морских пограничников сообщение о неудачной попытке железнодорожников отправить ночью в Ригу эвакуированных ими тяжелораненых и семьи военнослужащих. Передовые части немецких войск перерезали железную дорогу, связывающую Вентспилс с Ригой. Теперь переправить людей на Большую землю можно только морским путем – через главную базу флота Таллин.

Больше всех, пожалуй, переживал Финочко. Трудно представить состояние женщин и особенно детей, волею судьбы попавших в такое тяжелое положение. Но это только начало, ведь впереди для них еще более тяжкие испытания. С тревогой в сердце подумал о жене. Хорошо, что Татьяну не коснулись эти страшные переживания и мучения…

Утро 26 июня обещало быть таким же тихим и спокойным. На море – штиль, небо задернуто рваными облаками. Сигнальщики напряженно всматривались в горизонт: расслабляться нельзя, мало ли что могут выкинуть фашисты? Финочко и Долинин тоже периодически осматривали в бинокли пустынную гладь моря.

– Товарищ командир, донесение от лейтенанта Лаврикова! – радист протянул бланк радиограммы.

– «Вижу конвой судов, идущих из Лиепаи курсом норд», – прочитал Финочко и тут же передал: – Встретить конвой и сопровождать до входа в порт.

Невольно окинул взором поверхность моря: горизонт по-прежнему чист, ни торпедных катеров противника, ни бомбардировщиков в воздухе. А ведь самое уязвимое место для конвоя – заход в порт. Значит, плохо сработала у немцев воздушная разведка?

Три транспорта в охранении кораблей ОВРа, благополучно завершив переход, вошли в порт и пришвартовались у стенки. Трюмы их были забиты до отказа тяжелоранеными и семьями военнослужащих, в основном командного состава 67-й стрелковой дивизии. В порту не было для них подходящих помещений, да этого и не требовалось: судам в скором времени предстояло прорываться в Таллин.

От старшего конвоя, командира базового тральщика, Финочко узнал о тяжелейшем положении защитников Лиепаи. На третий день войны город был окружен, фашисты блокировали его с моря и воздуха. Малочисленный гарнизон, отрезанный от основных сил 8-й армии, мужественно отражал атаки гитлеровцев. Основой осажденного гарнизона являлись оборонявшиеся здесь части 67-й стрелковой дивизии генерал-майора Дедаева; их поддерживали сформированные из экипажей кораблей отряды морской пехоты. На защиту своего города встало и население. Под руководством первого секретаря горкома партии Микелиса Бука создавались вооруженные отряды из рабочих, партийного и советского актива, милиции. Особо дерзко действовал специальный комсомольский отряд во главе с первым секретарем горкома комсомола Имантом Судмалисом. Упорные бои шли за каждый дом, за каждую улицу. 25 июня в одном из таких боев геройски погиб командир 67-й стрелковой дивизии генерал-майор Дедаев. Его жена и дети вместе с семьями командиров частей и подразделений дивизии эвакуировались из сражающейся Лиепаи в Вентспилс на этих транспортах.

Теперь, когда в порту появились три транспорта, забот в дивизионе погранкатеров значительно прибавилось. Следовало ждать атаки торпедных катеров или налетов бомбардировочной авиации противника. Транспортные суда – цель заманчивая, к тому же они охраняются лишь малыми кораблями.

Примечания

1

Говоришь по-татарски?

2

Почему не говоришь по-татарски?

3

Говорите по-немецки?

4

Говорите по-французски?

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.