Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Империя (№3) - Хозяйка Империи

ModernLib.Net / Фэнтези / Фейст Раймонд / Хозяйка Империи - Чтение (стр. 5)
Автор: Фейст Раймонд
Жанр: Фэнтези
Серия: Империя

 

 


— Призываю всех в свидетели! — вскричал он с негодованием, в котором звучало плохо скрытое ликование.

Теперь у него есть столь долгожданная законная возможность приступить к осуществлению самой заветной мечты: повергнуть Мару к своим ногам, унизить и растоптать.

— Акома нанесла Анасати оскорбление. Пусть все присутствующие знают, что союза между нашими семьями больше не существует. Я заявляю о своем праве смыть позор с имени Анасати, и он должен быть смыт кровью!

Глава 3. ВОЙНА

От Хокану требовались решительные действия.

Воины почетной стражи плотным кольцом сомкнулись вокруг Мары, дабы никто не увидел, как их госпожа, не помня себя от ярости, молотит мужа кулаками по груди. Хокану срочно подозвал Сарика и Инкомо.

Советникам хватило одного взгляда на обезумевшую от горя госпожу, чтобы убедиться: душевные терзания сломили ее. Мара не различала лиц и была явно не способна принести публичные извинения властителю Джиро. Именно из-за него и нашло на Мару это умопомрачение. Даже если бы рассудок вернулся к ней до отъезда гостей, время для попыток примирения было упущено, и не имело смысла добиваться встречи сторон, считающих себя оскорбленными. Могло получиться еще хуже. Оба советника — старый и молодой — понимали, что размер бедствий, порожденных непозволительной вспышкой Мары, с каждой минутой нарастает и теперь уже слишком поздно что-либо исправлять.

Хокану корил себя за то, что без должного внимания отнесся к предостережению Изашани, но время не позволяло предаваться раскаянию: требовались быстрые решения.

— Сарик, — распорядился он, — подготовь и огласи обращение. Никакой лжи; но дай понять, что властительница занемогла. С минуты на минуту можно ожидать, что Джиро потребует ответа за нанесенное ему оскорбление, и нам необходимо заранее выработать тактику, которая позволит как-то смягчить его обвинения и поскорее выпроводить официальных гостей.

Первый советник поклонился и двинулся прочь, по пути подбирая в уме слова формального обращения.

Не дожидаясь, пока его попросят, вперед вышел Люджан.

Не удостаивая вниманием взбудораженных властителей, теснившихся вокруг его воинов, чтобы поглазеть на сраженную горем Мару, он не отвернулся от нее в минуту позора. Сняв наручи, меч и поясной кинжал, военачальник пришел на помощь Хокану, которому стоило немалого труда удерживать мечущуюся, вырывающуюся жену. Бережно, чтобы не наставить госпоже синяков, Люджан принял заботу о ней на себя. Хокану, облегченно вздохнув, обратился к Инкомо:

— Поспеши в особняк, собери служанок Мары и отыщи лекаря, способного приготовить сонное снадобье. Потом присмотрись к гостям. Может понадобиться помощь всех союзников, которые у нас остались: мы на волосок от вооруженного столкновения.

— Властитель Хоппара и отряд Ксакатекасов к вашим услугам, — раздался чуть хрипловатый женский голос.

Плотные ряды почетной стражи расступились, пропуская властительницу Изашани, одетую в изысканный наряд пурпурных и желтых тонов. Только колдовским воздействием ее красоты и уверенной осанки, граничащим с чудом, можно было объяснить, как вышло, что воины освободили ей проход.

— А я могу побыть с Марой, — предложила она. Безошибочно угадав искреннее сочувствие гостьи, Хокану кивнул.

— Да простят нам боги мое недомыслие, — пробормотал он, как бы извиняясь.

— Твоей семье принадлежит наша вечная благодарность.

С этими словами он препоручил свою госпожу женской мудрости вдовы Ксакатекас.

— Она не лишилась рассудка, — поспешила утешить его властительница Изашани; ее прекрасная рука умиротворяющим прикосновением легла поверх руки Мары. — Сон и покой восстановят ее силы, а время залечит душевную рану. Наберись терпения. — Не хуже Хокану понимая, что сейчас ему придется ринуться в омут политических интриг, она сообщила:

— Я поручила двум моим советникам как-нибудь заговорить зубы господам из Омекана и Инродаки. Хоппара стал во главе моего почетного эскорта; он сумеет расставить воинов таким образом, чтобы причинить как можно больше неудобств другим любителям поживиться на чужой беде.

Значит, двоих врагов можно пока выкинуть из головы. Хокану только кивнул в ответ. У Мары были верные друзья, готовые поддержать ее в возможном столкновении с политическими противниками Акомы. Мару любили многие. Сердце Хокану щемило оттого, что нельзя остаться рядом с женой, когда она так истерзана горем. Он заставил себя отвести взгляд от небольшого кортежа, назначенного для сопровождения его исстрадавшейся супруги под оберегающую сень дома. Считаться с велениями сердца в такие минуты мог бы только глупец. Нужно собрать волю в кулак, как перед смертельной битвой: здесь слишком много врагов, явившихся на церемонию прощания с Айяки именно затем, чтобы извлечь выгоду при первой же подвернувшейся возможности. Теперь уже ничем не загладить оскорбления, нанесенного Марой Джиро. Грядет кровопролитие — его не миновать; но какой же недоумок решится напасть, находясь в самом сердце Акомы, когда здесь собралась чуть ли не вся ее рать, чтобы воздать почести Айяки? Лишь очутившись за пределами Акомы, враги Мары начнут свое черное дело.

Сейчас Хокану ломал голову над тем, как выиграть время. Стоит ему ошибиться — и Акоме конец. Мало того, угар бессмысленной войны не обойдет стороной и дом Шиндзаваи: и армия, и казна понесут невосполнимые потери. Одним махом может быть сметено все, чего они достигли за последние три года, отстаивая самодержавную власть императора.

Необходимо созвать совет и подумать, что можно сделать для уменьшения размеров бедствия. Во что бы то ни стало надо привлечь на свою сторону, улестить или припугнуть тех правителей, которые не состояли в союзе ни с Марой, ни с Джиро; а те, кто открыто проявлял недовольство политикой властительницы, пусть дважды подумают, прежде чем бросить вызов Слуге Империи.

— Люджан, — позвал Хокану военачальника, зычным голосом перекрывая нарастающий шум, — вооружи гарнизон, во главе отрядов поставь самых хладнокровных офицеров. Пусть твои патрули поддерживают мир любой ценой и никому не позволяют втянуть себя в схватку.

Высокий зеленый плюмаж офицерского шлема качнулся, подавая Хокану знак, что его поняли. Улучив минутку, Хокану возблагодарил богов за то, что при выборе приближенных Мара руководствовалась прежде всего их умом и сообразительностью. Трезвые головы были сейчас единственной надеждой Акомы.

Подавленный всем случившимся, Хокану велел почетному эскорту отправляться в особняк. Не будь Мара Марой, окажись она более покорной женой (каковыми становились почти все знатные дамы Империи, воспитанные в духе цуранских традиций), у нее ни за что не хватило бы сил выдержать от начала до конца весь ритуал официальных похорон сына. Как полновластная правительница и как Слуга Империи, она была слишком на виду и притом лишена даже права на простую человеческую слабость, какую простили бы менее именитой матери.

Маре, очутившейся в самом пекле имперских интриг, поневоле пришлось играть навязанную роль, которая и сделала ее уязвимой.

***

Часом позже Мара лежала на циновке, одурманенная снадобьем, которое предписал ей жрец Хантукаму: он появился, словно по волшебству, именно в ту минуту, когда нужда в его искусстве была особенно острой. Изашани взяла в свои руки управление домом, а вездесущий Джайкен трудился за троих, пресекая кривотолки среди слуг.

На плечи Хокану легло тяжелое бремя: в одиночку принимать решения от имени Акомы. Он выслушивал донесения слуг и вассалов, делал записи, с которыми Мара могла бы ознакомиться, когда придет в себя и вновь обретет способность заниматься делами. Он примечал, кто из гостей встал на ее сторону, а кто выказал себя врагом. У большинства хватало достоинства, чтобы не опускаться до злословия; возможно, впрочем, что они просто были слишком ошеломлены. Все предполагали, что день пройдет в спокойных размышлениях, а затем Слуга Империи пригласит гостей на официальную вечернюю трапезу. Теперь об этом не могло быть и речи, и они уже готовились отправляться по домам, возмущенные непростительной выходкой женщины, которая занимала самое высокое место в Империи, лишь ступенькой ниже императорского трона. Немало представителей знатных семейств наведались в особняк, якобы с целью засвидетельствовать свое почтение; на самом же деле их обуревало заурядное любопытство: надо же было поглядеть, как держится в столь тяжелую минуту эта гордячка Акома, и уловить хоть малейший признак того, что и ее хваленая стойкость может дать трещину. Впрочем, их надежды не оправдались: Мару им повидать не удалось, а от Хокану все они (за исключением властителя Кеда) удостоились лишь самых общих слов формальной благодарности. Властитель Хоппара и родичи Мары из клана Хадама выполняли тонкую работу: расхаживая в толпе отбывающих гостей, они всячески пытались сгладить гнетущее впечатление, оставшееся от всего случившегося. После беседы с кем-нибудь из миротворцев многие уже склонялись к тому, чтобы сменить гнев на милость и более снисходительно отнестись к убитой горем матери, не сумевшей удержать себя в руках.

Властитель Анасати, так же, как и все, не допущенный во внутренние апартаменты дворца, оставался непримирим. Он упорно стоял на своем: нанесенное ему оскорбление непоправимо. Постыдная сцена, когда Джиро был остановлен у дверей Мары и бесславно отступил назад, разыгралась в присутствии целой своры приспешников, толпившихся у него за спиной. Каждый почувствовал себя лично задетым, и их сплотило общее негодование. Теперь даже тех, кто прежде относился к Маре дружелюбно, трудно будет уговорить, чтобы они не придавали значения двери, захлопнувшейся у них перед носом… а уж о врагах и говорить не приходится. По цуранским понятиям, прощение было просто менее позорным проявлением слабости, чем капитуляция. В мгновение ока властительница толкнула политических противников в стан смертельных врагов.

Джиро вовсе и не добивался публичных извинений; зато он постарался собрать вокруг себя правителей, наиболее откровенно выражающих недовольство усилением власти императора. По общему мнению Сарика и Инкомо, властитель Анасати умышленно возводил препоны на пути к примирению, делая все, чтобы как можно больше опозорить Акому. Громкие сетования Джиро достигали ушей каждого, кто находился поблизости: он, дескать, приехал на похороны племянника, полагаясь на традиционное перемирие, обязательное для всех участников подобных церемоний… и какого же обращения он здесь удостоился? Хозяйка дома набросилась на него с кулаками, бросила ему в лицо мерзкие обвинения и публично унизила! Любой правитель — даже если он питал к Маре сострадание и понимал причины ее безрассудного порыва — не мог отрицать очевидного: смертельное оскорбление действительно имело место, но никаких попыток искупления вины не последовало. О том, что после пережитых потрясений Мара еще слишком слаба, чтобы принести надлежащие извинения, догадывались многие, однако им не удалось утихомирить Джиро: он не желал слышать никаких доводов.

В Палате собраний дворца Акомы становилось душно; перегородки были плотно сдвинуты, образуя непроницаемый заслон для любопытных взглядов. У дверей стояли на страже покрытые шрамами ветераны прошлых войн. Они не были облачены в сверкающие лаком парадные доспехи, но их походное снаряжение прошло проверку в былых сражениях.

Сидя на одном из небольших возвышений, Хокану в отсутствие Мары спокойно опрашивал ее верных сподвижников: он хотел выслушать их мнения касательно событий прошедшего дня.

Строго говоря, они не были обязаны повиноваться консорту, поскольку присягали на верность не ему, а лишь самой Маре. То, что они молчаливо признали его право командовать, красноречиво свидетельствовало: они всецело полагаются на его решения и полностью доверяют ему действовать так, как он сочтет нужным, в интересах госпожи. Тронутый их преданностью до глубины души, Хокану вместе с тем встревожился, поскольку это означало, что все очень хорошо осознают, насколько опасно положение. Только бы не оплошать, мысленно взмолился Хокану.

В угрюмой тишине он выслушал доклады командира легиона Ирриланди и военного советника Кейока о численности гарнизона; военачальник Люджан в это время занимался подготовкой армии Акомы к сражению.

— Даже если Джиро понимает, что его ждет разгром, у него нет выбора: честь требует, чтобы он кровью смыл публичное оскорбление. — Старый Кейок, словно для пущей выразительности, стукнул костылем по полу. — Вряд ли он удовольствуется поединком между бойцами, выставленными с обеих сторон. Дело может обернуться совсем скверно, если обвинения Мары услышали не только те, кто стоял поблизости; тогда ее намек на то, что Джиро нанял тонг для убийства Айяки, может быть воспринято как оскорбление всему клану Ионани, а это означает только одно — неминуемый призыв к клану.

После такого заявления в палате установилось гробовое молчание, отчего стали слышны даже шаги слуг, снующих поодаль в огромном зале. Раздавались и более громкие звуки: офицеры из разных домов созывали хозяйские семьи к фамильным паланкинам — господа спешили как можно скорее покинуть владения Акомы. Сидевшие на возвышении обернулись, прислушиваясь к этим возгласам, и обменялись понимающими взглядами: война кланов разорвет Империю в клочья.

Не желая поддаваться столь мрачным размышлениям, заговорил Сарик:

— Но кто же способен всерьез поверить в такую возможность? Ни один тонг не разглашает имен своих нанимателей, а нам в руки почему-то попадает улика, которая недвусмысленно указывает на причастность Анасати к гибели Айяки. Братство Камои не совершает подобных промахов, так что поневоле задумаешься. Я склонен подозревать, что нас умышленно наводят на ложный след.

— След руки Джиро в этом преступлении слишком очевиден, — согласился Инкомо, многозначительно покачивая скрюченным пальцем. — Будь убийцы столь неосмотрительны, не видать бы им богатых клиентов. А община Камои потому и превзошла своим могуществом все другие тонги, что ни один из ее секретов никогда не был раскрыт. — Он обвел взглядом лица сидевших вокруг стола. После… ах да, после пяти неудавшихся покушений на Мару эти закоренелые злодеи ни с того ни с сего позволяют кому-то из своих «обронить» перед смертью предмет, изобличающий Анасати? Маловероятно. Отнюдь не убедительно.

Глаза Хокану сверкнули недобрым блеском.

— Нужно вернуть Аракаси.

Аракаси обладал многими талантами, и его способность разбираться в клубке политических интриг и личных притязаний бесчисленных правителей Империи иной раз граничила с чудом.

— Необходимо выяснить, куда ведет этот след, бросающий тень на Джиро, ибо за всем этим скрывается истинный убийца мальчика. — Хокану вздохнул. — А пока что все наши предположения так предположениями и остаются. После смерти Тасайо Минванаби кто же осмелится предпринимать какие-то шаги, чтобы отнять жизнь у Слуги Империи?

Сарик хмуро поскреб подбородок.

— Господин, тебя ослепляет любовь к жене, — не без сочувствия сказал он.

— Простой народ, возможно, видит в ней своего кумира, но в иных сердцах ее быстрое восхождение к вершинам власти порождает зависть. Многие были бы не прочь поспособствовать скорейшему переселению Благодетельной в чертоги Туракаму — хотя бы из-за того, что она идет наперекор традициям. И еще из-за того, что ей присвоен ранг, о каком никто из прежних Имперских Стратегов и мечтать не смел. Другим нестерпимо видеть, какие знаки благоволения оказывает Ичиндар нашей госпоже, вот им и мерещится, будто это умаляет престиж их дома или мешает воплощению их собственных честолюбивых замыслов. Они-то с радостью предприняли бы любые шаги, чтобы сбросить Мару с пьедестала… если бы осмелились.

С трудом сдерживая нетерпение, Хокану повторил вопрос:

— Так все-таки кто же осмелится?

— Из всех нас это может знать разве что Аракаси. — Сарик взглянул на Инкомо и, тщательно подбирая слова, чтобы ненароком не обидеть старика, задал другой вопрос, беспокоивший его самого:

— Скажи, вправе ли мы утверждать наверняка, что не десница твоего прежнего хозяина дотянулась к нам из царства мертвых и нанесла удар возмездия?

Услышав эти слова, Кейок впился в Инкомо буравящим взглядом. Бывший первый советник властителя Минванаби, а ныне второй советник властительницы Акомы на мгновение опешил, но не дрогнул и, прочистив горло, ответил:

— Если такое намерение и существовало, я не был в него посвящен. Но Тасайо был человеком скрытным и опасным. Он очень часто обдумывал и выполнял свои планы без моего ведома. В тех случаях, когда любой другой правитель на его месте воспользовался бы моими услугами, Тасайо сплошь и рядом отстранял меня от участия в своих делах. Однажды моего прежнего господина посетил сам Обехан из тонга Камои. В тот раз у меня сложилось впечатление, что этот визит имел какое-то отношение к убийству шпионов Акомы, состоявших на службе у Минванаби. — На худом лице Инкомо отразилось неприкрытое отвращение, — как видно, воспоминание было не из приятных. — Судя по всему, сначала они обменивались угрозами, а потом заключили некую сделку. Но никто не расслышал ни слова из их разговора. Могу утверждать лишь одно: за всю свою жизнь я не видал властителя Минванаби в такой ярости, как в тот раз. Он просто бесновался у всех на виду. Господину Тасайо многое можно поставить в вину, но владеть собой он умел. Чего-чего, а хладнокровия ему хватало с избытком.

Из всего услышанного Сарик сделал неутешительный вывод:

— Если бывший первый советник Минванаби не может с уверенностью утверждать, что Тасайо оставил какие-то распоряжения о возмездии — на тот случай, если сам погибнет, — то, по-моему, не стоит тратить время на догадки. Более существенно другое: по складу характера Тасайо был не из тех людей, которые вообще допускают возможность неудачи. Как тактик он не имел себе равных. Он до самого конца полагался на то, что сумеет разгромить госпожу в открытом бою. Так с какой стати мы будем предполагать, что он избрал окольный путь и оплатил убийство Мары, если и мысли не допускал, что она его переживет? Нужно повнимательнее присмотреться к врагам Джиро. Мара относится к тем немногим правителям, у кого достаточно сильное войско, чтобы самостоятельно одолеть армию Анасати. А если вспомнить, что Маре обеспечена поддержка императора, то каждый сообразит: раздор между Акомой и Анасати чреват бедой для Джиро.

— Однако властитель Анасати, похоже, так и рвется воспользоваться случаем, который ему услужливо подсовывает судьба и наш злой жребий, — возразил Хокану. — Он откровенно напрашивается на военное разрешение спора, но это еще не снимает с него подозрений в причастности к гибели Айяки. Пока жена не восстановит силы, принимать решения придется мне. Передай гарнизону приказ готовиться к походу. Войны не миновать; нельзя допустить, чтобы нас захватили врасплох.

Кейок обошелся без традиционных фраз, предписанных этикетом: только перед властительницей ему полагалось соблюдать формальности. Старый воин лишь молча склонил голову, и этим было все сказано: он безоговорочно поддержит Хокану. Сарик — более молодой и менее скованный традициями — поклонился почти так же, как поклонился бы любой советник своему законному сюзерену:

— Я подготовлю официальное объявление войны дому Анасати. Когда придет ответ от Джиро, мы выступим в поход.

Кейок бросил взгляд на Ирриланди, который кивком одобрил грядущее развитие событий. В Империи нападения чаще всего совершались без всяких уведомлений, из засады или внезапным набегом; при этом никто публично не признавал свою ответственность за кровопролитие. Но официальная битва между семьями являла собой церемониальное действо, освященное временем. В назначенный час сходились на поле боя две армии, одной из которых предстояло уйти с победой. Не было места ни просьбам о пощаде, ни снисхождению; если же случались (крайне редко) исключения из этого правила, то и они были оговорены до мельчайших подробностей жестким кодексом поведения. В истории сохранилась память о битвах, не утихавших много дней подряд; порою в сражении погибали обе семьи.

Хокану снова заговорил:

— Я считаю нужным оповестить клан Хадама.

Сарик поднял брови; и без того глубоко встревоженный, он пытался понять, что скрывается за этим предложением.

— Ты подстрекаешь Анасати, чтобы он воззвал к клану?

Хокану вздохнул:

— Почему-то я чувствую…

Прежде чем консорт успел высказать свою мысль, Кейок понял, что он имел в виду, и поспешил поддержать его. Вопреки своему обыкновению, военный советник перебил говорящего:

— Джиро не воин. Полководцем у него Омело. Он достаточно хорош на своем месте в роли боевого командира, но как крупный стратег звезд с неба не хватает. Для Джиро призыв к клану — самое верное средство, чтобы сохранить в целости и сохранности усадьбу и войско. И мы тут ни при чем: раз такой поворот событий все равно предрешен, значит, нельзя считать, что кто-то кого-то «подстрекает».

— К тому же, — добавил Инкомо, — властитель Джиро в душе — ученый. Ему претит грубость вооруженных столкновений. Он ищет повод выступить против Мары, которую возненавидел еще в юности, но ему больше по вкусу коварные уловки и искусно расставленные капканы. Он мастер игры в шех — помните об этом. Он будет добиваться гибели Мары обходными маневрами, а не с помощью грубой силы. Если мы первыми объявим клановую войну, то остается надежда, что клан Ионани не даст завлечь себя в могилу ради интересов Анасати. В открытом бою против Джиро преимущество на нашей стороне, и преимущество значительное. Если члены клана принимают его навязчивые идеи настолько близко к сердцу, что готовы начать войну, приняв оскорбление его чести на свой счет… ну что ж, тогда клан Хадама ответит на вызов.

Доводы советников не прибавили Хокану ни надежд, ни воодушевления. Чем бы ни ответил клан Ионани на призыв своего знатного родича — согласием или отказом, — властителю Джиро уже удалось кое-чего добиться: он сумел собрать под своими знаменами разрозненные группировки, по тем или другим причинам заинтересованные в низвержении Мары. И уж конечно, не один Хокану угадывал, что дело не сводится к личной обиде, нанесенной дому Анасати. Пусть упразднен Высший Совет, но дух соперничества, составлявший основу его существования, продолжал жить тайной напряженной жизнью, под каким бы предлогом ни довелось собраться знати Империи. Судя по тому, что маги прислали пятерых своих собратьев на похороны Айяки, их стремление вмешиваться в события, разворачивающиеся на арене интриги, далеко не исчерпало себя с тех пор, как Ичиндар перехватил у Совета бразды правления Империей.

— Возможно, нам хватит сил и союзников, чтобы сокрушить Анасати, но какой ценой? — подвел наконец итог Хокану. — В конечном счете мы уже не можем ничего изменить. Остается лишь уповать на то, что в короткой кровопролитной схватке на поле боя наши противники понесут серьезные потери. Это отобьет у некоторых охоту воевать дальше и расколет ряды сторонников старого порядка, прежде чем они сумеют объединиться и создать новую политическую партию.

— Господин Хокану, — вмешался Сарик, видя нескрываемую печаль на лице консорта Акомы, — из всех возможных путей ты выбрал самый лучший. Не сомневайся: госпожа приняла бы именно такое решение, будь она способна присутствовать на нашем совете. Теперь пойди к ней; ей нужно, чтобы ты был рядом. Я накажу писарям изготовить документы и распоряжусь, чтобы гонцы доставили их в поместье властителя Джиро.

Покидая зал, Хокану выглядел угнетенным, хотя заявление советников о безоговорочной поддержке и принесло ему некоторое облегчение. Он шагал по-солдатски целеустремленно и быстро, но его руки непроизвольно сжимались в кулаки и снова разжимались, выдавая душевную боль.

Поднявшись со своих мест, вслед за господином вышли и все сановники Акомы, кроме Сарика. Оставшись один в душных потемках, он с силой ударил кулаком в ладонь, с которой давно уже исчезли мозоли: немало воды утекло с того дня, когда он был назначен советником Акомы и навсегда оставил ратную службу. У него болела душа и за друзей, поныне обитающих в казармах, и за женщину, которой он был призван служить и которой всецело посвятил свою преданность. Если Акоме удастся достаточно быстро притушить вспышку вражды, это может означать только одно: боги сотворили чудо. После роспуска Высшего Совета слишком многие недовольные правители оказались не у дел. Мирная жизнь предоставила им обширные возможности, чтобы копить на досуге злобу. Старые политические партии распались. Новый образ правления, установленный Ичиндаром, лишал их существование всякого смысла.

В Империи было тихо, но далеко не спокойно: внутреннее брожение, в течение трех лет не находившее выхода, дозрело до возобновления гражданской войны.

Сарик любил свою госпожу и восхищался тем, с каким блеском она добилась перемен в общественном устройстве Цурануани. Однако сейчас он сожалел о том, что отменена должность Имперского Стратега, а Высший Совет лишен власти: в прежние времена, по крайней мере, можно было, рассматривая любое событие, опираться на сотни примеров, накопленных за многовековую историю Большой Игры. Теперь же законы претерпели насильственное изменение, хотя знать Империи придерживалась старых методов.

«Что-то я ударился в высокие материи», — решил Сарик, недовольно поморщившись. Он вышел из опустевшей палаты, направляясь к покоям, которые выбрал для себя, когда Мара перенесла свою резиденцию в бывшее поместье Минванаби. По пути он послал скорохода за писарем и, когда тот прибыл с чернильницей и перьями в большой сумке, коротко распорядился:

— Подготовь указание для управляющих нашими факториями и агентов. Если Аракаси объявится где-нибудь в пределах Империи, пусть ему сообщат, что он должен немедленно вернуться домой.

Писарь без разговоров уселся на пол, пристроил на коленях деревянную доску для письма и, быстро заскользив пером по пергаменту, принялся строчить первый документ.

— Используй шифр номер семь. Добавь еще следующее, — закончил Сарик, меря шагами пол: от возбуждения он не мог усидеть на месте. — Наша госпожа в смертельной опасности.

***

Раздался перезвон колокольчиков, и порыв потревоженного воздуха взметнул шелковые драпировки главного зала собраний в Городе Магов. Заколебались тени, отбрасываемые трепещущим пламенем масляных светильников, и в центре зала, где плитки пола составляли загадочный узор, появился маг. Он проворно отступил в сторону, и тут же следом за ним один за другим возникли двое его собратьев. Затем еще и еще, пока скамьи вдоль стен зала не заполнились множеством облаченных в черное фигур. Гигантские двери, висящие на кожаных петлях, со скрипом распахнулись, приглашая войти тех, кто решил не прибегать к чародейству для доставки собственных тел на собрание Всемогущих.

Чародеи расходились по своим местам быстро и без суеты.

Сошлись Всемогущие со всех концов Города Магов — скопления зданий и крытых террас, башен и галерей, — занимавшего целый остров. Расположенный посреди огромного озера у подножия Высокой Стены — горного хребта на севере Империи, — Город Магов без помощи чар был недосягаем. Черноризцы перенеслись в город также из отдаленных провинций, откликнувшись на призыв, посланный нынешним утром. Собранные вместе в количестве, достаточном для принятия решений, маги представляли собой самую грозную силу в Империи, поскольку стояли выше закона. Никто, даже император, не дерзал оспаривать их верховенство.

Сбор магов занял считанные минуты. Ходику, сухопарый крючконосый человек средних лет — из тех, кто предпочитал проводить большую часть времени в кабинете, — прошел к яркой мозаичной площадке, где полагалось находиться распорядителю. По огромному залу разнесся его голос:

— Нас всех созвали сюда, чтобы я мог держать речь во имя блага Империи.

Обычное приветствие было встречено молчанием, поскольку все дела, требующие созыва Ассамблеи Всемогущих, имели прямое отношение к делам Империи.

— Сегодня была сломана Красная Печать внутреннего святилища в храме Джастура!

На это объявление зал откликнулся тревожным шумом, ибо арочные двери, ведущие к центральному алтарю в храме бога войны, распахивались для народа только по случаю официально объявленной войны между родами или кланами. Ходику поднял руки, дабы восстановить порядок:

— Мара из Акомы, будучи главой своего дома и полководцем клана Хадама, объявила войну властителю Джиро из Анасати!

В разных местах зала раздались изумленные возгласы. Молодые маги, осведомленные обо всех важных событиях в Империи, не составляли большинства. Эти неофиты вошли в состав Ассамблеи во время потрясений, вызванных злобной силой, известной под именем Враг. Угроза всеобщего уничтожения, нависшая над двумя мирами — Келеваном и Мидкемией, находящейся по ту сторону Бездны, — побудила тогда магов помочь императору Ичиндару взять всю власть над Империей в свои руки, чтобы внутренние распри не ослабили страну в преддверии более тяжких испытаний. Вероятно, магам-новичкам казалась заманчивой возможность применить свое чародейское искусство для решения судеб людей и целых народов. Но старейшины Ассамблеи, в сосредоточенном уединении поглощенные поиском собственных путей к высшему знанию, относились к вмешательству в цуранскую политику как к некой грязной работе — хлопотливой и неблагодарной, которой приходится заниматься только в случае крайней необходимости.

Существовала также совсем уж малочисленная группа — ее возглавляли Хочокена и Шимони, некогда хорошо знакомые с Миламбером, магом из мира варваров, — для которой недавние отступления от традиционной формы правления были интересны по более глубоким причинам. Соприкосновение с мидкемийским взглядом на мир позволило им увидеть жизнь отечества в ином свете, а поскольку властительница Мара была ныне главной опорой императора, известия о войне приобретали особую важность.

Хочокена, поднаторевший в распутывании узелков цуранской политики, поднял к лицу пухлую руку и прикрыл темные глаза, словно призывал себя к терпению.

— Как ты и предсказывал, — шепнул он худощавому Шимони, — беда пришла в самый неподходящий момент.

Шимони, всегда скупой на слова, не ответил; с ястребиной зоркостью он наблюдал за несколькими менее хладнокровными магами, которые поднялись с мест, тем самым заявляя о своем желании высказаться. Остановив взгляд на молодом черноризце по имени Сивин, Ходику направил на него указующий перст. Тот, на кого пал выбор, вышел на середину; остальные снова сели.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57