Славянский стилет

— Украина. Сорок пять километров восточнее Чернобыля. Система мегалитов уже около года указывает туда. В работе камней есть некоторая... инерционность, они настраиваются не все сразу. Но сейчас — один в один на Чернобыль...

Самолет дернуло резко вверх, и всех прижало к сидениям.

— Что там находится? — жестко спросил Магистр, не обращая внимания на авиаманевры.

— Коттедж Славянского Бизона и его дочери Марии-Мерилин, — изменившимся голосом ответила Марго, уставясь в окно.

— И все?

— ...И небольшой коровник, где в свое время находился Двурог.

— Ага! Уже теплее! Где Двурог сейчас?

— Где бы он ни был, «яйцо» родилось или рождается в районе этой фермы. Двурог — символ. Символами можно пренебречь. Я удивляюсь, что ради такой цели вы устроили операцию планетарного масштаба. Двурог — номинальная величина, не более. Серьезна та сущность, ради которой он явился. Магистр, это же элементарно! На Голгофе тоже происходило подобное. Но черную корову никто не демонизировал. Мало того — ее никто даже не запомнил...

Самолет резко ушел в пике.

* * *

Авиалайнером управляли два пилота. Оба из Швейцарии, только из разных кантонов. Первый пилот был француз, второй — италоговорящий. Франсуа Хаммаршель, — так звали первого пилота, — меланхолично разглядывал порножурнал, поглаживая рукой глянцевые выпуклости на страницах. Адриано, второй пилот, жевал резинку и, закинув руки за голову, смотрел вперед в небо. Машина шла на автопилоте.

— Франсуа, — второй нарушил тишину по-итальянски, — куда мы везем Фазера? Если не военная тайна... — он повернулся к первому пилоту. Вытащил из кармана кубик резинки: — На, пожуй!

— Да ну его к черту, потом не отвяжешься!

— Лучше порнуху выбрось, от нее точно не отвяжешься...

— ...Сам не знаю, — ответил первый на родном французском. — Район Японского моря, какой-то остров. Координаты получим через... через двадцать минут. Уже зашли на воду.

— Странно... И почти нет охраны. Три мужика и пожеванная баба. Это, что ли, охрана?

— Позади нас в двадцати милях два «Торнадо» обеспечивают прикрытие. За ними два «Харриера», две вертикалки — на случай посадки в проблемном месте. Это что, не охрана?

— Все равно странно. Таких поездок не было никогда.

— Андрэ, успокойся, — Франсуа перелистнул страницу и засмотрелся на красотку, застрявшую меж двух парней: — Эх, хороша!..

— Да она силиконовая!

— Сам ты силиконовый, глянь на позу..!

— Э-э, резинку возьми!

— Жуй сам!..

Запищал сигнал радара. Впереди, прямо по курсу, что-то было. Пилоты напряглись и стали рассматривать экран. Светящаяся точка. Расстояние — восемьдесят миль. Прямо по курсу.

— Что это, Франсуа?

— Сам не пойму. Здесь всегда все чисто, никого не должно быть. В ста милях впереди и на семьсот футов выше есть коридор, — первый пилот изучал данные компьютера. — Там... там только что прошел борт на Лос-Анджелес. И все.

Точка быстро приближалась. Хаммаршель переключил управление на себя и, взяв штурвал, развернул махину самолета в сторону на десять градусов.

— Береженого бог бережет. Что еще здесь летает — нам не докладывали.

Точка на мониторе не спеша легла на новый курс и опять шла лоб в лоб. У второго пилота испуганно вырвалось:

— Хем, стань на место: видишь, она ушла из коридора!..

— Кто — «она»?

— Ну, может, он — не знаю...

Франсуа развернул самолет в прежнее положение. Щелкнул громкоговоритель. В эфире появился немецкий тенор командира отряда прикрытия — тот летел на «Торнадо»:

— Хаммаршель, что за танцы?

— По курсу неопознанный объект.

— Мы ничего не видим. Какой объект?

— Ну, может, птица.

— Визуально определили?

— Нет.

— Какого черта! Определяйте, мы вас догоняем.

До неопознанного летающего объекта оставалось лишь сорок миль. Француз включил видеоконтроль и в двухсоткратном увеличении увидел черный предмет, несущийся им навстречу.

— Святая Мадонна! Право руля! — самолет опять завалился направо. — Включи видеосопровождение объекта и скоростную фотосъемку! — крикнул Хаммаршель напарнику. Тот стал щелкать переключателями. Увидев, что объект снова идет лоб в лоб, первый завалил самолет налево. В зеркало стали видны подтянувшиеся «Торнадо». Командир отряда прикрытия проговорил в спикере:

— Вижу цель!

— Спасибо, я ее тоже вижу. — Хаммаршель потянул штурвал на себя, и самолет, задрав нос, стал резко набирать высоту, избегая столкновения. Черный предмет изменил траекторию и снова шел лоб в лоб.

— Внимание! Борт 014, атакую объект.

Две ракеты промчались мимо швейцарских итальянца с французом, уйдя к цели.

— Ух, — вздохнул Адриано. — Нервная у нас работа.

На экране радара стало видно, как ракеты приблизились к цели, обошли ее и помчались дальше. Взрыводетонация не сработала. Объект упорно шел швейцарцам прямо в лоб. Расстояние — десять миль.

— Мать родная! — заорал Хаммаршель. — Мы что, в Бермудском треугольнике?.. — и кинул лайнер резко вниз. Мимо кабины промчались еще две ракеты, сопровождаемые отборным баварским матом командира отряда прикрытия. Взрыва опять не последовало. Черный объект привычно ушел в пике и целился прямо между глаз франко-итальянского тандема, еще пытающегося управлять самолетом. Пять миль, две... Уффф... Черная штуковина, будто ястреб, пронеслась прямо над кабиной пилотов и исчезла позади, в облаках Японского моря.

Хлопнула дверь, вбежал Махарашвили:

— Что происходит? Командир, доложите!

Первый пилот едва узнал первого помощника Фазера, попытался было встать — голова ничего на соображала. Сел.

— Ваше Пре..освященство, все... все в порядке. По курсу шел неопознанный летающий объект. Проводились мероприятия по его уничтожению... и уклонению от столкновения. Первый пилот Хаммаршель.

Он снова попытался встать.

— Что за объект?

— Сделана фото— и видеозапись. Еще не просматривали...

— Включай запись, живее.

Второй пилот защелкал переключателями. Через пару секунд на дисплее появилась картинка скоростной видеозаписи. Командир протянул руку, крутанул ручку и установил замедленное воспроизведение. Все уставились на экран. Вот черная точка возникла в глубине монитора, прямо по курсу самолета, и стала медленно увеличиваться в размере.

— Ворона, — уверенно заявил Махарашвили. — Нигде от них покоя нет.

— На высоте восьми километров? — усомнился Хаммаршель.

Грузин молчал. Вот объект приблизился, и стало видно, что он выворачивает вверх, избегая столкновения.

— Там тоже не идиоты, — откомментировал Махарашвили.

Ближе, ближе... Вот он уже поравнялся с кабиной, только чуть выше, не более метра...

— Стоп-кадр! — заорал грузин. Второй пилот остановил запись. На экране застыло увеличенное изображение. Все трое тупо глядели на него.

— Что это? — нарушил тишину командир. Его напарник посмотрел на Махарашвили. Тот обалдело утупился в экран.

— Может, какая-то реклама? Они сейчас такие фокусы выделывают — уму непостижимо, — неуверенно проговорил итальянец на латыни. На экране застыла книга черного цвета. По ее обложке золотыми буквами горело: «Вольдемарус Бобергауз. Эссе № 25».

* * *

— Все в порядке? — спокойно спросил Верховный Магистр. Махарашвили сел на свое место и схватился за четки. Ответил:

— Ваше Святейшество, с самолетом все нормально. Были небольшие воздушные ямы. Уже позади.

Блондинка недоверчиво глядела на грузина.

— А почему истребители запускали ракеты? — спросила она, звеня всей своей бижутерией.

— Разгоняли тучи, — мрачно буркнул Махарашвили. — Уже разогнали. Можно работать.

Рыжебородый неожиданно заговорил, прервав свое глубокомысленное молчание:

— Артур, объясните-ка мне покороче принципы игры на повышение и понижение в валютно-товарных конъюнктурах. Где меньше риска? Да, заодно по ходу дела объясните, исходя из данных принципов, что случилось с нашей паствой в «Восточном Синдикате». Ведь не могло же такое обширное мероприятие обойтись без денег? Значит, кто-то сыграл..? Возможно, наоборот. А вы, Маргарита, делайте поправки, на ваше усмотрение. Я сейчас обдумываю новую концепцию самодостаточной теологической доктрины, опирающейся на законы прибавочной стоимости, — рыжий отбросил кубик в сторону. Указал на него рукой:

— Весьма перспективная модель будущих отношений между конфессиями. Вы согласны?

Артур и Маргарита стали что-то бормотать.

— Что там было? — тихо спросил Магистр у Махарашвили.

— Нас чуть не сбил Бобергауз, — странным шепотом проговорил грузин. Магистр ошарашенно посмотрел на секретаря:

— Какой «Бобергауз»? Это что, такая ракета?..

— Ваше Святейшество, это книга. Книга Бобергауза «Эссе № 25».

— Уж не тот ли Бобергауз...

— Тот. Самый...

— А что здесь делала его книга?

— Летела нам навстречу. По курсу, прямо в лоб. Увернуться не могли, ракеты не среагировали. В последний момент сама отклонилась.

Магистр откинулся в кресле и прикрыл глаза:

— Господи, кругом сплошная клиника. Что делать?.. Махарашвили! Ты отвечаешь за свои слова?

Тот вытащил полароидный фотоснимок и положил его перед Магистром. Добавил:

— Я вообще молчу.

— "Вольдемарус Бобергауз. Эссе № 25", — прочел Магистр и задумался.

— Книги Бобергауза летают на высоте восьми километров... — медленно проговорил он. — Что это должно означать? Ясно одно: ничего хорошего.

Глава 6. Bobergauz play off

Музыкант и Бэтти прогуливались по Токио, не отходя далеко от отеля. Подошли к небольшому магазину одежды. Надо было менять внешний облик. Купили шляпу, короткую, но достаточно плотную вуаль. Красивый халат индийской расцветки и ... все. Остальное Бэтти покупать отказалась. Кое-как Музыкант уговорил ее взять парик за тысячу долларов — за его деньги, конечно. Весь из тонких плетеных косичек. Зашли в примерочную, и красавице-стенографистке пришлось менять образ. Музыкант ненавязчиво добавил полузатемненные очки типа «взгляд пантеры», за пятьсот долларов. Он расплатился, и они прошли в адаптационную комнату отдыха. Сели в кресла друг напротив друга. Великолепно! Ей все идет. Буддийские наследники умеют выбирать женщин сопровождения. Помолчали.

— Ты теперь осознаешь ситуацию? — спокойно спросил Стрелок, закурив сигарету.

Бэтти смотрела на него печальными глазами, и сердце его неожиданно дрогнуло.

— Да, Коля. Я все понимаю. Я заварила кашу. Правильно я выразилась? — он кивнул.

— Что скажешь, то и будем делать. Но если бы я не стреляла, они убили бы нас. Сатана все равно взял бы управление на себя.

— Вот тут ты немного не права. Ты же видела, что ему не позволили. Посредством тебя. Ты опытный стрелок? Скажи честно.

— Нет, не опытный. Стреляла два раза с отцом, когда училась в университете. Но сейчас было много ненависти и злости.

— Бэтти, дорогая! Ненависть и злость — не самые хорошие помощники в таких делах. Хорошие стрелки не имеют нервов. Они спокойны, как вон то дерево за окном. Да и то оно какое-то волнительное. Ветвями шевелит. Из твоих шести пуль ни одна не прошла мимо. Это тебе ни о чем не говорит? Твои пули, — а они стали твоими, когда ты сжала рукоятку пистолета, — любили тебя. Чтобы полюбить, им много времени не надо. Пуля вовсе не дура. Идиот тот, кто так считает. Ну, а те — из автомата, — очевидно, терпеть не могли своего хозяина. Свой долг-то они выполняли — летели по курсу. Но у них всегда есть некоторая свобода выбора. А ты не думаешь, — он внимательно посмотрел на Бэтти, — что они, возможно, тоже желают реинкарнироваться ступенью повыше? Вообрази себе, сколько людей во все времена приложили свой умственный и физический труд, чтобы она, эта самая пуля, вылетела из ствола оружия и помчалась к цели. Сколько за ней тянется астральных нитей! Она центр, она остро отточенный кончик пирамиды, здесь — в настоящем. А вот сама пирамида, — Бэтти смотрела на Стрелка во все глаза, — ее гигантская, несопоставимая по размерам и мощи духовно-материальная сущность — она там, в прошлом. И пуля понимает, что все ее прошлое глядит на то, что она будет делать здесь, и как. Я, конечно, повторяюсь, но просто так, по желанию стрелка, по желанию его единственного эго, по адресу, указанному лишь им, — а кто он, собственно, такой? — без корректировки ее пирамидой, без баланса всех сил Вселенной, — пуля не полетит. В абсолютных случаях несоответствия — клинит оружие. В минимальных — она свистит в миллиметре от головы. Но снова повторюсь: цель поражает не стрелок, а его духовная связь с субстанцией. Да-да! Впрочем, спроси у любого снайпера. Он скажет то же, но, возможно, другими словами. И не бери на себя груза вины, я же все вижу. Ты здесь совершенно не при чем. Пойдем, сударыня. — Он встал. — Вы прекрасны. Пореже снимайте этот парик.

Еще немного прогулявшись и выпив в кафе по стакану апельсинового сока, они подошли к отелю. Зашли внутрь и поднялись на второй этаж, пройдя мимо управляющего, который уставился на ноги Бэтти. Хорошая фигура иногда может заменить маску. Тестостероновые шоры — самые надежные на свете. Мужчина, отбиваясь ото всех, сам натягивает этот намордник, и мало что может ему помешать в этой затее.

Войдя в номер, Музыкант уселся в кресло и стал глядеть в окно. Голубое небо, ни облачка. Но решать что-то надо. Бэтти ушла в туалетную комнату приводить внешний вид в соответствие с новым образом. Как их обнаружили в этом злосчастном кафе? Это же километров сорок от места проведения конференции. Неужели совпадение? Все в жизни бывает. Но это — уже чересчур. Музыкант нашел в блокноте номер телефона Катаямы и набрал его. Тот поднял трубку:

— Вас слушают, — на японском.

— Катаяма-сан, это Коля из России.

— А-а! Коля-сан! Добрый, добрый день. Как идет съемка фильмов?

— Да, знаешь, не совсем весело. Последние кадры внушают пессимизм.

— Ну-ну, не надо о грустном. А не думаешь ли ты, что креветки заждались свидания с нами? Нельзя же дам заставлять так долго скучать! Что-то случилось?

— Да как сказать... Случилось. Ты сейчас где?

— На площади Яматуто, в самом центре. Я же на работе. Жду вызова. Или ты клиент?

— Да, я клиент. Приезжай побыстрей, надо поговорить, — он назвал адрес.

Чертовы лысые придурки. Не хватало здесь, в Токио, проблем с полицией. С автоматом на женщину! Да, точно ненормальные. Надо было того добить на месте, возле отеля. И все проблемы остались бы лежать в траве газона.

Бэтти вышла из ванной:

— Ну, как я? — Музыкант внимательно оглядел ее. Да, красавица. Но проблем от этого не меньше. Стенографистка наклеила громадные ресницы, оттенила лицо тональным кремом и сделала губы почти в два раза больше, чем обычно. Вообще-то она косметикой почти не пользовалась, и теперь стала заметна разница. На ней был парик, и ее можно было хоть сейчас снимать для мужского журнала.

— Бэтти, великолепно. А почему ты так не делала раньше?

— А откуда ты знаешь?

— Да, верно. Я что-то не то болтаю. Ладно, скажи лучше, как ты относишься к русскоговорящим японцам?

— С подозрением.

— Напрасно. У меня тут есть друг. Отсидел в России на зоне, вот и выучил язык.

— В тюрьме? Ты уверен, что он не гангстер? — Бэтти испуганно глядела на Музыканта.

— Ну, что ты, — поморщился тот. — Какой гангстер. Гангстеры у вас, в Америке. А у нас бандиты. Да успокойся, успокойся. Он и не бандит. Он таксист. Сейчас приедет к нам в гости. На, съешь конфетку, — он придвинул даме вазу с шоколадными конфетами, стоявшую на столе. — И спокойней, спокойней... Ты же последовательница Гаутамы, а он, я слышал, был парень не нервный.

— Я спокойна. — Бэтти села в кресло и взяла конфету. Посмотрела на Музыканта. — Я спокойна. А ты?

— А что "я"? Я же мясник, как ты сказала. Мне вообще все до лампочки.

— Как это — «до лампочки»?

— Это значит: хоть светло, хоть темно, а праздник по расписанию. А у нас, в темных лесных закоулках чистых полесских полей, каждый день — праздник. Вот и вся философия. — Он тоже взял конфету и зашуршал, разворачивая ее.

— У тебя выпить есть? — Бэтти протянула руку и взяла сигарету. — Водка у тебя есть? Я слышала: где праздник — там водка. У вас, по крайней мере.

— Тебя не совсем верно информировали. Хотя — национальный напиток и неплохой катализатор счастья. Но за это надо платить. Впрочем, бесплатно даже тараканы не заводятся. Я тебе сделаю коктейль. Фирменный.

Зазвонил внутренний телефон. Музыкант поднял трубку:

— Да-да. Будьте добры, пропустите.

Через минуту в дверь постучались, и зашел Катаяма. Церемонно поздоровался с Музыкантом и с дамой.

— Познакомься — Бэтти. Дочь российских просторов. Как и ты, на пятьдесят процентов. Катаяма — русский японец. Я правильно выражаюсь?

— Еще даже и слабовато.

Бэтти улыбнулась:

— А вы и правда очень хорошо говорите по-русски.

— А почему вы удивляетесь? Когда медведь играет на барабане — это нормально. Русская же речь без акцента — почти рекорд Гиннеса.

— Главное не говорить, а думать, — сказал меланхолично Музыкант. Заложил руки за голову и откинулся в кресле: — Он — думает. Я так думаю.

Коротко изложил Катаяме суть возникшей проблемы.

— У вас тут, в Токио, часто такие вещи происходят? — спросил. — Я не ожидал, что прилетел в дальневосточный Чикаго 30-х годов. Только не говори — это редчайшее исключение, мне и так тошно.

— Коля-сан, мне жаль, что тебя тошнит, но это правда. То, что ты сказал. Такое здесь нечасто происходит.

— Ладно, наведи на мысль, чтобы я не поверил в мистику: как они нас обнаружили?

— Господи, да тысяча и один способ. Электронная метка — это первый.

— Как это понимать?

— Радиопередатчик очень маленького размера. Заколка, прищепка, липучка, авторучка — все, что угодно. Не забывай, ты в столице мировой империи электроники. И то, что я перечислил — уже антиквариат. Последняя волна — микрогранула, принимается с пищей или напитком. Но это дорого. 500 долларов штука.

— А какой второй способ? Из тысячи и одного...

— Давай по порядку. Проверим сначала первый. Мадам, — обратился он к Бэтти, — если нетрудно, посмотрите в своей сумочке, нет ли там чего-нибудь лишнего?

— Лишнего там нет ничего. Но есть подарок. Нам перед конференцией дарили памятные сувениры. Мне подарили вот это.

Она вытащила авторучку, в верхней части которой была исполнена фигурка Будды в позе лотоса.

Катаяма взял в руки подарок, хмыкнул, поглядел на Музыканта и сказал:

— Весьма подозреваю, что мы закончим свое обсуждение на способе номер один. — Раскрутил авторучку и вытащил из нее тонкую электробатарейку черного цвета.

— Вот и весь секрет. В принципе, деревенская примитивщина, в понятии Токио. Это электронный наводчик на цель, по совместительству работающий авторучкой.

Музыкант взял в руки игрушечного Будду и стал рассматривать.

— У вас любопытные единоверцы, — молвил Катаяма, обратившись к Бэтти. — Мне все это что-то напоминает.

— Не трави душу, — сказал Музыкант.

— А этот ваш Сандрони нарвется на неприятности, — продолжил Катаяма.

— Пока что нарвались на них мы.

— Этот ваш божий представитель заранее предполагал, что придется гнаться за вами, — обратился продвинутый таксист к Бэтти, курившей сигарету и внимательно слушавшей. — Вот это-то и есть его проблема. В мире все за счет чего-то. Закон компенсации. Если человек уходит — пусть идет. Это в Японии знают все. Ставя кому-то клетку, ты прежде всего ставишь ее себе.

— Мне везет на философов, — вставила стенографистка.

— Его сверхдогадливость обернулась смертью помощников, — добавил Катаяма, взял из вазы конфету и тоже стал шуршать оберткой. — Если он продолжит гнаться за вами, то сильно подозреваю, что для него последствия будут еще печальнее.

— Это все, конечно, интересно, но как себя чувствует наводчик на цель? — спросил Музыкант. — Не сидим ли мы светящейся кучкой на экране?

— Я же вытащил батарейку. Не сидим, не бойся. К тому же эти устройства работают не более 8-10 часов. Необходима изрядная мощность, чтобы не потеряться в токийском эфире. В противном случае тебя бы уже посетила еще одна дружественная делегация с автоматами.

Катаяма стал рассматривать батарейку и читать технические данные вдоль корпуса.

— Она даже не наша. Из Италии. Сдохла малышка раньше положенного срока, я уверен. У них там половина электроники сделана на шару. Я правильно выразился? — он посмотрел на Музыканта.

— Правильно-правильно. Шара присутствует везде.

— А что такое «шара»? — спросила Бэтти.

— О-о, это многосмысловое значение. Сразу так не переведешь. Шара — она и есть шара. И этим все сказано.

Бэтти озабоченно задумалась.

— Ладно, на шару сработали и эти псевдосамураи итальяно-японского сообщества садомазохизма, — сказал таксист. — И, естественно, полиции они никаких данных не дадут, прикинутся великомучениками, оплакивающими собратьев по монастырю. Но весьма подозреваю, что они под якудзой, — а это уже посерьезней. У тех схвачена довольно обширная территория даже не только в Японии. Но сама якудза с такой фигней связываться не будет. Там настоящие самураи. Но могут помочь информативно. А вот агрессивные недоумки со своей болезненной самовлюбленностью будут идти по следу, как бешеные псы. Питающиеся чужой энергетикой очень переживают, что их так обули.

— Обули?.. — переспросила Бэтти.

— Не позволили им осуществить свои планы, можно и так сказать. Даже не им, а ему, этому самому сыну, неизвестно чьему. Он и в адептах-то видит, кроме материального интереса, возможность удовлетворить эгоцентрический вампиризм. Пыжась от этого все больше и больше, он все меньше и меньше различает удаляющиеся от него, ввысь взлетающего, фигурки микроскопических окружающих его адептиков. Те уже превратились в безликую кашу, которой он, — Сын Будды, — якобы питается, а она — каша, должна за это только благодарить. Да вот на славянке подавился. В буддизме нет идеи теизма. Но свято место пусто не бывает. Вместо Всевышнего — прожорливый Сын Будды с кинжалом за поясом, — Катаяма посмотрел на Бэтти и взял из вазы конфету. — Все-таки либерален ваш буддизм. Допускать в свои ряды этих... как их... слово забыл... Ну, короче, в огород с капустой...

— Катаяма-сан, — возмущенно возразила Бэтти. — Это вовсе не буддизм. Это секта непонятного уклона. От буддизма у нее только некоторая терминология, в основном вся собранная в имени руководителя. Да, в буддизме нет идеи Бога, но это ничего не меняет. Кем бы он ни представлялся, этот Сандрони, он тот, кто есть. Могу сказать на санскрите, кто он такой.

— Да ладно, на санскрите... Верю. Что, не видно, кто там сидит? Внутри. И так засиделся. Сколько секте? Четыре года? Засиделся, засиделся... Вы, конечно, нанесли сильнейший удар по его самолюбию. Вместо женщины у себя в кабинете он получил шесть пуль и два трупа. Он нарвался на зеркало. Я вам кланяюсь за это. Можно даже сказать, что он лично получил эти шесть пуль ниже пояса. Любопытный экземпляр, откровенно говоря. Редкой генетики. Смесь итальянца, еврея, цыгана и японца. А? И такое бывает. Но умен. Умен, как анаконда. Священника или психоаналитика не подпустит за десять километров.

Катаяма неторопливо вытащил из кармана пачку папирос и закурил, выпустив ароматный дым:

— "Беломор-Канал" не хотите? Прямые поставки из России.

— Катаяма, ты так подробно описал эту группировку, как будто был ее членом. Скажи, откуда ты все так хорошо знаешь?

— Знаю. Моя дочь там. Бросила американца, я тебе просто не уточнял детали. Он, наверное, не сумел ее приручить. Бросила этого рыжего дурня, а сама переехала к ним. Они под Токио имеют собственную землю и коттеджи за каменной стеной с колючей проволокой. Там живут приближенные. В основном боевики и их подруги. Так вот, сударыня Бэтти. Ваш портрет, возможно, уже рассматривает множество мужских глаз. Что вы при этом чувствуете? А что чувствуют они, я знаю. Ненависть и злобу. Вам желательно аккуратно удалиться из Японии. Их коллеги в Соединенных Штатах пока еще далеки от такого замутнения сознания и не сбили себе крыши настолько, чтобы охотиться за вами.

— Какие крыши? — не поняла Бэтти.

— Голова у них еще в порядке. В конце концов, те два сверхснайпера, что охотились за вами, — сами напросились. К женщине такой подход неуместен даже у людоедов. Им же все равно не удастся скрыть, что их люди начали стрелять первыми. Официанта уже раз в пятый допрашивает полиция. Возможно, эти сектанты его успели подкупить, но на перекрестном допросе он все равно проколется. И телевидение если и не сняло уже интервью, то ходит кругами неподалеку. В Токио семьдесят телекомпаний! Где брать хлеб? Ждать будут до посинения. Нет, вам главное — выскочить за пределы островов, а там будет все хоккей.

— Хоккей??

— О'кей — я имею в виду. Правда, есть вариант, что они, в крайнем случае, могут подбросить вашу фамилию в полицию, и вас опознает официант. Тогда дрова.

— Дрова..?

— Тогда проблемы, и надолго. В Токио такие разборки очень редки. Вас будут держать здесь очень долго и, возможно, под стражей. И главное: вы окажетесь открыты для Сандрони.

— Я про это, кстати, и думаю, — сказал Музыкант. — Ее могут тормознуть при регистрации авиабилета. Эта анаконда точно додумалась до такой идеи.

Катаяма потушил папиросу и встал:

— Конечно же, ты прав. Что бы ты без меня делал? Вернее, я без тебя. Уже стал теряться смысл существования, а тут вы — да еще с проблемами. Если смогу вам помочь, то с меня этот самый, как его, — магарыч. Ха-ха! — он мрачновато усмехнулся и вышел за дверь, сказав, что будет через пару часов.

* * *

Бэтти нашла на кресле пульт, включила телевизор. Поймала Си-эн-эн. На весь экран лежал худой итальянец, последователь «Звезд в себе», — лежал, раскинув руки и ноги. На месте лица было кровавое месиво. Камера сдвинулась, и стал виден автомат «Узи». Комментатор туманно намекнул на не совсем объяснимое присутствие израильских вооружений на территории Японии и на гипотетическую разборку еврейской диаспоры чужими руками. Умно придумал. Китаец лежал на спине. Глаза честно смотрели в небо, но грудь, живот и асфальт возле него были залиты кровью. Он успел выйти из кафе и упал на тротуаре.

«Шесть выстрелов из пистолета неизвестной конструкции — и ни одна пуля не прошла мимо! Шесть выстрелов, шесть пуль, выпущенных женской рукой, — и два ближайших сподвижника основателя известной всей Японии буддийской ветви „Звезды в себе“ убиты моментально и профессионально. Киллеров было двое. Мужчина — наводчик и женщина — стрелок. Операция была рассчитана столь точно, что все произошло в течение пяти-шести секунд. Священники зашли в столовую, чтобы поесть после трудов духовных, но зловещий план не позволил им совершить этого. Единственное, что успели сделать святые отцы, — это попытаться защититься. Но убийцы оказались быстрее. Небольшие детали позволяют увязать это двойное убийство с межконфессионными или даже межрелигиозными разногласиями. Командой к началу ликвидации адептов ветви „Звезды в себе“ послужили слова наводчика: „Почитай Бобергауза“, обращенные к святым отцам. Это может пролить свет на характер и причину зверского убийства в центре Токио. Очевидно, Бобергауз — один из идеологов той или другой стороны. Но, впрочем, следствие во всем разберется объективно, и гипотезы можно строить без конца, хотя правда — одна».

Репортер отлетел в сторону, подвинутый мощным полицейским, ставившим ограничительные нейлоновые ленты.

— Да уж, — проговорил Музыкант. — Они теперь версий наплетут.

Он изготовил на кухне два коктейля по своему рецепту и принес их на подносе. Дольки киви, клубника и тертый чеснок. Плюс жареные гренки из черного хлеба. Два больших фужера с напитком красного цвета.

— Сестра, пить будешь? — он подал ей термоядерный фужер. — Любимый коктейль Хемингуэя. Был такой парень. Как бил, так и пил. Да и писал похоже.

Бэтти взяла в руки громадный фужер с толстой соломиной-трубочкой внутри.

— Коля, ты правда веришь, что мы выскочим из этой истории? Успокой меня, пожалуйста.

— Выскочим, Бэтти. Будь спокойна и не думай о покойниках. Они не виноваты, ты не виновата и «Магнум» не виноват. Глупо винить окружающий мир. Дальше ты бы могла сама продолжить. Карма виновата! — он взял фужер и приподнял его, заглянув в мутную смесь.

— Злая карма всегда приводит к своей сатанинской, завершающей цели. Иначе быть не может. Конечно, зло в мире необходимо. Дозированными порциями. В той закусочной доза псевдосвященников закончилась. При чем здесь ты? Не «Магнум», так кирпич с крыши. Или трейлер обоих переехал бы. Ты со своим револьвером была божьим представителем, выполнившим простую, рядовую миссию. Выключила сознание отслуживших свое псов. А души их забрали твои коллеги по операции ликвидации этих самых псов, которым пришло время вернуться назад. И больше не думай об этом.

Бэтти вздохнула, забралась в кресло с ногами, и, расслабившись, потянула в себя из трубочки. Трубочка оказалась высокого проходного коэффициента. Бэтти отсосала четверть фужера и, покрутив головой над столом, схватила черную жареную гренку и захрустела, почувствовав привкус чеснока.

— Да, твой коктейль отражает душевное состояние.

— Я старался.

— А скажи, что это ты ему такое в закусочной сказал? Что это за Бобергауз?

— Это заклинание, чтобы пули не попали. Ведь сработало! Сама видела.

— Нет, правда. Я это имя и раньше слышала.

— Да был такой человек. Сел и книжку написал. И все. Больше он ничего не писал, и жив ли даже он — неизвестно. До этого он тоже ничего не издавал. В общем, пришел ниоткуда — ушел в никуда.

— Ну, и что там, в этой книжке, особенного? Ведь ты запомнил его.

— Понимаешь, Бэтти, в том-то и дело, что особенного — ничего. Но некоторые мысли стоят всей книги. Впрочем, многие считают это полнейшим бредом. А, в общем-то, мыслей много. Вот, например одна из них, там у него даже гносеологическая формула есть: чем больше усилий человек прилагает для достижения точечной цели, тем меньше у него шансов ее добиться.