Истребители - Солдаты неба

Внизу — Бучач. Небо такой прозрачной синевы и чистоты, словно только что вымытое. Осматриваюсь. Однако опасности не видно, я запросил землю. Земля при помощи радиолокаторов видит дальше, чем глаза летчика.

— Будьте внимательны, — предупредили со станции наведения. — С запада идут какие-то самолеты.

Минут через пять в наушники ворвался шум, но через него пробился отчетливый голос земли:

— Идите в район Коломыи. Там бомбардировщики противника. Идите скорей!

Позывной у этого корреспондента такой же, как у нашего наземного командного пункта, а голос не тот. Это враг хочет увести нас из этого района. Однажды я уже попался на такую провокацию. Ошибки делают нас мудрее, и я без всякого запроса пароля в ответ стрельнул отборным словечком. Этот фашист знает русский, поймёт…

Тридцать минут мы уже летаем над фронтом. Беспокоюсь за Сирадзе и его напарника: у них высота около девяти тысяч. Там мало кислорода, и ребята могут потерять сознание. Вместо ответа о своем самочувствии Сирадзе предупреждает:

— На западе замаячили самолеты. Жду указаний.

Глаза снова обшаривают небо. Да, появились немецкие истребители «фоккеры». Они, видимо, наводились с земли радиолокационной станцией: уж очень точно вышли на нашу четверку. По походке видно — асы. Мы их долго ждали, волновались, поэтому встретили очень «радушно», с повышенным вниманием.

Фашисты метнулись к солнцу. И угодили в объятия Сирадзе с Шахом. «Фоккерам» это пришлось не по вкусу. Они шарахнулись вниз, снова к нам. В итоге такой «игры» противник, потеряв один самолет, бросился на восток. Пара Сирадзе за ним, но… Стоп! Почему на восток, в глубь нашей территории? Растерялись? Не похоже. Уж не хотят ли фрицы, подставляя себя под удар, увлечь нашу пару за собой, чтобы дать возможность своим бомбардировщикам отбомбиться?

— — Прекратить погоню! Назад! — передал я.

Вскоре с востока с кошачьей осторожностью появились старые знакомые — три «фоккера». Не имея количественного преимущества, они обычно после первой же неудачной атаки выходили из боя. Эти же и не помышляли. Наоборот, они вызывающе близко подошли к паре Сирадзе.

Сирадзе запросил разрешение на атаку. Я запретил. Старое солдатское правило гласит: когда неясна обстановка — не спеши вступать в бой. Нужно подождать. Но «фоккеры» — между тем угрожающе нависли над нашей четверкой. Однако, если уж их побитые «фоккеры» снова вернулись, значит, им выгоден бой. Но почему?

Ясно! В западной дали заблестела четверка «мессершмиттов». Она идет по маршруту «фоккеров» — прямо на нашу шестерку, рассчитывая застать нас дерущимися с «фоккерами» и ударить внезапно.

Замысел противника проясняется. Его истребители пришли, чтобы проложить дорогу своим бомбардировщикам. Они где-то на подходе. Их пока не видно. Значит, не ближе пятнадцати — двадцати километров. До их прихода нужно разбить фашистских истребителей.

— Кацо, кацо! — обращаюсь к Сирадзе. — Немедленно атакуй «мессеров»!

— Понятно! — Отрывистый, гортанный голос Сирадзе нельзя спутать ни с чьим.

Сирадзе с Шахом тут же устремились на «мессершмиттов». «Фоккеры», хотя и с опозданием, тоже перешли в нападение, но не на Сирадзе, как предполагал я, а на нашу четверку. Странно. Это неспроста. Надо ждать от врага какой-то каверзы.

Вчетвером мы энергично развернулись навстречу вражеской тройке. Тут с солнца свалились еще два «фоккера» и стремительно пошли на пару Сирадзе. Вот она, каверза. Проглядели ее! Сирадзе с Шахом, увлеченные атакой, вряд ли видят новую опасность. Если и заметят, смогут защититься от этой новой злосчастной пары только поворотом к ней, подставляя себя под удар «мессерам». Товарищи оказались в окружении с двух сторон, и теперь им не поможешь: далеко, да и невозможно — тройка «фоккеров» уже атакует нас. Мы сейчас можем только защищаться. Похоже, враг тактически перехитрил нас.

— Ворожейкин! Ворожейкин! — раздался голос земли. — Большая группа бомбардировщиков противника на подходе. Будьте внимательны!

Фашисты рассчитали все пунктуально точно. На нашу четверку сыплется с солнца тройка «фоккеров». Сирадзе с Шахом тоже под ударом. Их союзник — только стремительность. Сумеют ли они атаковать «мессершмиттов» раньше, чем сами будут атакованы так некстати появившейся парой «фоккеров»?

— Капо! Кацо! Вас догоняют «фоккеры»! — предостерегаю, но, как назло, в шлемофон ворвался треск.

Сначала вся наша шестерка оказалась скована боем. Главное сейчас — нашей четверке отделаться от наседающих «фоккеров». Но почему-то они начинают метаться из стороны в сторону. Видимо, поняв, что их внезапный удар не удался, Хотят снова уйти вверх. Этот прием давно знаком. Головной «фоккер» уже в прицеле. Огонь! И тот с разваленным крылом скользнул вниз, а двое других метнулись к солнцу.

Наша четверка вновь свободна. Теперь она сможет драться с «юнкерсами». Только где же они? А, вон, слева! Далековато. Может, помочь Сирадзе? Там, черня небо, уже тает в огне чей-то самолет, вокруг него клубится рой истребителей. Тороплюсь туда. На них со стороны солнца снова бросаются оставшиеся два «фоккера». Вот настырные!

— Сергей! Возьмите их с Коваленко на себя, — передаю Лазареву и мчусь с Хохловым к рою истребителей. От него откалывается пара «фоккеров» и преграждает нам путь. Как мы ни старались отцепиться от этих назойливых «фоккеров», не сумели. А тут еще набатом гудит голос Лазарева:

— Загорелся мой «як». Ухожу…

Обстановка никому из товарищей не позволяла не то чтобы чем-то помочь попавшему в беду другу, но и проследить за нам.

В мертвой хватке крутимся с «фоккерами». Самолеты противника на вертикалях лучше наших. «Яки», перегруженные бензином, тяжелы на подъеме. Еще натиск! В глазах от перегрузки знакомые чертики… Наконец враг, почуяв нашу силу на виражах, проваливается вниз. Мы его не преследуем: пора идти на бомбардировщиков. Но на глаза попались истребители противника. Они окружили один «як» и вот-вот прикончат его. Используя свое единственное преимущество — виражи, тот отчаянно кружится, делая хитрые выкрутасы. Правда, в пилотировании нет той плавности, которая требуется учебными наставлениями по полетам. Однако в такие критические моменты высшее мастерство заключается в быстроте эволюции. От неимоверно больших перегрузок с крыльев истребителя непрерывным потоком вьются белые шнуры, на мгновения размалевывая небо. Только обладая геркулесовой силой, можно так резко и круто бросать самолет, увертываясь от огненного удара. Кто это может быть? Наверное, Коваленко.

— Держись! — кричу ему. — Выручим!

«А кто же встретит бомбардировщиков? — подумал я. — Ведь это — наша главная цель». Осматривая небо, стараюсь отыскать «юнкерсов». Они все еще далеко. Надо помочь «яку». Спешу. Какой-то фашист подкрался к нему снизу и полоснул огнем. Летчик, то ли от попадания снарядов, то ли понял, что у него нет другого выхода, так рванул машину, что она надорвалась и, споткнувшись, штопором пошла к земле.

Один виток, второй, третий… седьмой… Случалось, таким маневром летчики уходили из-под удара. Наверное, так и сейчас.

Вражеские истребители, заметив, что я с Хохловым сыплюсь на них сверху, отвесно ушли вниз. Но почему «як» все штопорит? Что с летчиком? Не убит ли? Тогда неуправляемый самолет в конце концов сам бы вышел из штопора. А если руки и ноги летчика как лежали на рулях, так и застыли, удерживая машину в штопорном положении? Теперь ему уже ничем не поможешь. Пора идти на бомбардировщиков. Но где они? Не видно. Запрашиваю землю, но слышу лишь тревожный голос Лазарева:

— Выводи!

Откуда взялся Сергей? Может, я ослышался? Нет! Он уже рядом с нами. А «як» по-прежнему штопорит. Теперь уже все летчики кричат, чтобы выводил машину: осталось совсем мало высоты. Потеряв надежду, все мы смолкли и приготовились к худшему. Тишина. Кажется, все застыло от гнетущего ожидания. И вдруг тот, словно проснувшись от этой гнетущей тишины, остановил машину от вращения и свечкой сверкнул в небо. Тут я заметил номер самолета. Так и есть — Коваленко.

— Что с тобой?

— Все в порядке! Только вы напугали: думал, фрицы. Вот и затянул штопор. — В голосе обида. Видно, Коваленко, находясь в быстром вращении, принял нас за противника и, чтобы не попасть под новый удар, крутился штопором, имитируя свою гибель.

Лазарев пристроился к нам.

— Как себя чувствуешь? — спрашиваю его.

— Пожар погасил. Могу драться.

Нас снова четверо. Теперь надо идти на перехват «юнкерсов». Но в небе никого не видно. Я вновь запрашиваю землю.

— Набирайте высоту и будьте внимательны, — слышно в ответ.

Странный совет. Я же своими глазами видел бомбардировщиков.

Так, а где же Сирадзе с Шахом?

— Кацо! Кацо! Где вы? Почему молчите?

— Здесь мы.

— Это ты, Саша, отвечаешь?

— Я, я, товарищ командир.

— Иди поближе к нам.

Мы снова летим шестеркой, ожидая появления «юнкерсов».

— Бомбардировщики изменили курс и скрылись, — сообщила земля.

Значит, наш бой сыграл свою роль. Вражеским истребителям не удалось пробить дорогу бомбардировщикам.

По-весенпему бодро светит солнце. Чисто небо, чист воздух. Видимость исключительная. Пролетаем над разрушенным Тернополем. Город был превращен противником в крепость и оборонялся до последнего солдата. Только вчера, 15 апреля, после более чем трехнедельных боев, наши войска ликвидировали остатки окруженного немецкого гарнизона.

8 марта 1944 года Гитлер издал приказ, определяющий систему крепостей и опорных пунктов, которые требовал удерживать до последнего солдата. В полосе 1-го Украинского фронта такими были Винница, Жмеринка, Проскуров[4], Черновцы, Тернополь и другие. Фашисты тернопольской группировки этот приказ выполнили — держались до последнего солдата.

Юго-восточнее города — зеленеющая поляна с белой буквой «Т». Аэродром. Нам приказано завтра сесть на него.

Еще далеко до Днестра, а видимость ухудшилась. Земля под нами плыла в белесой дымке. Впереди, в районе боев, куда мы идем, дымка высоко поднялась, и издали кажется, будто это снежные Карпаты сместились на север. Испарения широко разлившихся рек Днестра и Прута, соединившись с дыханием фронта, и дали такие нагромождения. Как же в этой дымке мы будем прикрывать войска?

Связываюсь с пунктом наведения. Там командир полка Василяка. Он тут же передал, чтобы мы нажали на все педали: бомбардировщики на подходе.

На подходе? Значит, он уже видит противника. Успеем ли? А может, эти данные ему передали с радиолокационной станции? Замечательное новшество: теперь есть возможность обнаружить самолеты противника за сто километров и более.

Наши моторы уже работают на полную мощность. В голове мысленно проносится: какие бомбардировщики и сколько их, высота полета, откуда идут, их боевой порядок? Много ли истребителей прикрытия?.. Запросить по радио? Опасно: противник подслушивает и примет контрмеры. Внезапность будет утрачена. Однако уже можно предположить: бомбардировщики подойдут к району боев со своей территории, с запада. Чтобы занять выгодную позицию для атаки, нужно быть за линией фронта и постараться оказаться сзади бомбардировщиков.

Высота почти восемь тысяч метров. Вот и враг. Впереди — две стаи Ю-87, самолетов по тридцать в каждой. Сзади них, километрах в пятнадцати, грузно плывут еще два косяка. Их замыкает четверка «мессершмиттов». Впереди головных «юнкерсов» — тоже две пары «фоккеров». Эти прокладывают путь своей армаде. К тому же над самым полем боя еще несколько пар истребителей противника.

Они ожидают наших, чтобы очистить небо для бомбардировщиков. Не вышло. Мы оказались в тылу противника.

— Вижу более сотни Ю-87 с истребителями, — информирую Василяку. — Занимаю позицию для атаки.

— Действуй! — одобряет комполка.

Обстановка ясна. Враг хочет двумя волнами нанести массированный удар по нашей обороне. Истребителей у него порядочно. Они легко могут сковать нашу шестерку «яков» боем и преградить путь к бомбардировщикам. Главная опасность — истребители противника, охраняющие «юнкерсов» в голове колонны. Пока они не обнаружили нас — немедленно действовать. Здесь у нас явное преимущество — внезапность и высота. Но этого превосходства хватит только для разгрома одной группы. А как быть с остальными тремя? Силой тут не возьмешь…

Головная группа «юнкерсов» уже на боевом курсе и вот-вот начнет бомбить. Атаковать! Но старая формула боя — четверка ударяет по флагманской группе, а пара Лазарева прикрывает от истребителей противника сверху — сейчас не годится.

— Где ты? Почему молчишь? Сейчас нас начнут бомбить! — раздался в наушниках тревожный голос Василяки. Я в предельном напряжении. Отвечать некогда, но надо.

— Иду в атаку!

Наши «яки» действительно на курсе атаки и сближаются с «юнкерсами» первой волны. По какой из двух групп выгоднее нанести удар? По головной: она уже почти на боевом курсе. Но ведь вторая группа, пока мы разгоним первую, может успеть отбомбиться.

— Атакуем все сразу. Лазарев — по правому флангу, Коваленко — по левому, Я бью по ведущему, — передал я летчикам.

— Атакуй первую группу! И атакуй немедленно! — скомандовал Василяка.

Занятый своими мыслями, я ответил механически:

— Вас понял! Выполняю!

Это приказ, но он расходится с уже намеченным планом боя. Как быть? Мне здесь лучше видна воздушная обстановка, чем Василяке на земле. Выполнить его приказ — значит отказаться от удара по второй группе и, минуя ее, идти на первую. Для этого нужно немедленно выходить из пикирования. Это липший маневр. Потеря времени. К тому же, добираясь до головной группы, наши летчики должны пройти над второй, буквально подставляя животы своих «яков» под огонь «юнкерсов». Истребители противника наверняка заметят нас, свяжут боем, и тогда уж не прорваться к головным «юнкерсам».

Теперь абсолютно очевидно: Василяка опоздал со своим приказом. И хорошо, что опоздал. На земле все ему можно объяснить. Он поймет. Так лучше для дела.

Сверху у «юнкерсов» мощный защитный огонь стрелков. Однако наши так внезапно свалились на них, что противник, должно быть, даже не успел опомниться, как мы, окатив его огнем, скрылись в дымке. Отсюда и вперед, и вверх прекрасный обзор. Первая группа бомбардировщиков и четверка «фоккеров» непосредственного сопровождения летят в прежнем порядке. Значит, они еще ничего не заметили. А что стало с только что атакованными «юнкерсами»? Потом разберемся: оглядываться сейчас некогда.

— Атакуем в прежнем порядке! — передал я.

Теперь мы под строем «юнкерсов». Те идут крыло в крыло и кажутся сплошной серой массой металла, размалеванной черными крестами. Они уже вписываются в прицелы. Не шелохнутся. Значит, не подозревают об опасности.

Мощная огненная струя снарядов и пуль, точно раскаленные копья, врезается в серую массу «юнкерсов». Вижу, как из чрева ведущего, которого я атаковал, тут же брызнул огонь. Зная, что от бомбардировщика могут полететь обломки, я быстро отскакиваю в сторону, о чем предупреждаю своего ведомого. Но предупреждение излишне: Хохлов уже рядом. Успешны были также атаки Коваленко с Султановым и Лазарева с Рудько.

Но по-прежнему наших не трогают вражеские истребители. Они в смятении кружатся вверху, очевидно все еще не поняв, кто же бьет их подзащитных.

Первую волну «лапотников» буквально ошеломила наша атака. Потеряв строй, они торопились освободиться от бомб, вот развернулись назад. Трое из них загорелись. В воздухе повисли парашюты.

Видимость по горизонту и вниз очень плохая. Пары Коваленко и Лазарева, чтобы не потерять из виду меня, летят ниже. Все готовы к новой атаке, но вот беда: не видно второй волны «юнкерсов», а она где-то рядом. Мы наугад в дымке разворачиваемся навстречу ей. Нет, так не годится. Нужно подняться выше дымки и точно определить, где она. Однако это опасно: можно привлечь на себя истребителей противника. Но иного выхода нет. И медлить нельзя. В быстроте — успех.

Прыжок к синеве, и тут же на нас сверху посыпались «фоккеры». Досадно: ведь бомбардировщики оказались совсем рядом. Теперь боя с истребителями противника не избежать. К тому же в боевых порядках Ю-87 — четверка «мессеров».

— Сережа! Возьми на себя истребителей, а мы с Коваленко — «лапотников»! — быстро командую Лазареву, а сам снова четверкой ухожу в дымку.

Нелегко будет паре Лазарева отвлечь «фоккеров» и «мессершмиттов». Да и нам четверым теперь уже не так просто снова стать невидимыми. Надежда — на сизую окраску «яков». Не поможет это — придется напролом пробиваться к бомбардировщикам.

Лазарев и Рудько разворотом в сторону Карпат оторвались от основной группы и в открытую взмыли вверх. «Фоккеры» клюнули на эту приманку, ринулись за ними. Нашим это и надо. Сережа ловко купил тупоносых, а от «мессеров» мы сами отобьемся. Летя в дымке, я вижу вторую волну «лапотников». Они идут в том же порядке, как и первая, однако их строй не такой плотный и спокойный. Очевидно, фрицы уже знают о судьбе первого своего эшелона и встревожены. Неожиданно для нас «мессершмитты» тоже отвернули от своих бомбардировщиков и помчались туда, куда ушел Лазарев. Наверное, заметили бой «фоккеров» с «яками» и хотели помочь своим. Лучшего для нашей четверки и желать не надо. Теперь бомбардировщики совсем без охраны.

— Коваленко, бей заднюю группу «лапотников», мы с Хохловьш — переднюю, — передал я, разворачиваясь для удара.

Вот и «юнкерсы». Их беззащитные животы вновь над кабинами наших «яков».

— Иван! — командую Хохлову. — Бей левое крыло, я — правое! — И ловлю в прицел заднего «лапотника»: он ближе всех, но раскачивается, как бревно в воде при шторме.

Хохлов уже бьет. Один бомбардировщик опрокидывается вниз. Меня осеняет мысль — стрелять по всему крылу: оно как раз в створе прицела. Такой огонь наверняка кого-нибудь да подкосит. Одна длинная очередь, вторая, третья… и закоптил еще один «лапотник». Теперь нужно поберечь боеприпасы для боя с истребителями. В этот момент я вижу, как один горящий бомбардировщик, очевидно, из первого эшелона, точно комета с длинным огненным хвостом, мчится в лоб стаи своих собратьев. Они, уже потрепанные мною и Хохловым, опасаются столкнуться со своими же самолетами и, как испуганное стадо, шарахнулись врассыпную, сбрасывая бомбы.

А как дела у Коваленко с Султановым? Я круто разворачиваю свой «як». «Мессеры» мчатся на Коваленко. Значит, не клюнули на приманку? Но нет, вот разворачиваются все четверо: два на Хохлова и два на меня. По два носа, а в каждом по три пушки и но два пулемета. Я уверен, что у них большая угловая скорость вращения и им трудно прицелиться, а все же неприятный холодок ощущаю на спине. Вот белые нити трассы прошли рядом с крылом, но не зацепили. Я вращаю свой «як» еще резче. Нос противника отстает.

— «Фоккеры»! — резанул слух тревожный голос Хохлова.

Я ни о чем не успел подумать, а ноги и руки, точно автоматы, уже швырнули «як» в сторону. Откуда же взялись тупоносые? И где они?

Взглянул назад. Там черный, противный лоб «Фокке-Вульф-190». Он уже открыл огонь по мне. Еще секунда, нет, доля секунды промедления, и роковой исход был бы неизбежен. Как вовремя предупредил об опасности Иван Андреевич! Спасибо, друг!

Я торопливо перезаряжаю оружие. Но боезапас иссяк. Понимаю, для врага я сейчас безопасен, но фашисты-то об этом пока не догадываются.

«Фоккер» все еще пытается взять меня на мушку. Нет, теперь это напрасное усердие. Жаль, кончились снаряды! Продолжая пилотажный поединок с «фоккером», я оглядываюсь. Что же произошло?

Последняя группа «юнкерсов» сбрасывает бомбы и, уже развернувшись, уходит на запад. Мы с Хохловым находимся в объятиях четырех «мессершмиттов» и двух «фоккеров». Рядом пара «яков» крутится с двумя «фоккерами». Видно, это Коваленко и Султанов. А где же Лазарев с Рудько?

Хотя противник и крепко зажал меня с Хохловым, это не тревожит. Я уверен, мы сумеем отбиться от гитлеровцев. А тут еще, к счастью, через какую-то минуту подоспела пара Коваленко. Клещи противника ослабли. Их окончательно разомкнул Лазарев, ударом сверху сбив «мессершмитт». Вражеские истребители, оставив наших в покое, отвалили.

Все теперь вновь были в сборе. Ласково сияет солнце. Небо чисто, и дымчатое половодье внизу искрится, как бы радуясь нашему успеху. Однако на душе неспокойно. Мне кажется, что первая группа «юнкерсов», сбрасывая бомы, все же задела наши войска.

Чтобы узнать обстановку на земле, докладываю командиру полка:

— Задачу выполнили. Какие будут указания?

Молчание. Долгое молчание. Беспокойство усиливается тем, что на глаза попалась дымовая завеса, поставленная над Днестром. Ветер несет дым на восток.

Молчание Василяки уже раздражает. Я вновь нажимаю на кнопку передатчика.

— Минуточку подожди. — Голос торопливый и, как показалось мне, недовольный.

Ох, уж эта «минуточка»! Наконец слышу:

— Ждите своей смены.

Смены? Смотрю на часы. Над полем боя мы находимся всего двенадцать минут. Значит, ждать еще двадцать восемь.

— Вас понял.

И после посадки беспокойство не проходит. Теперь слова Василяки «Атакуй первую группу» набатом раздавались в голове. Мы атаковали вторую. Так, я считал, правильнее. Рискнул. Но разве не бывает, что принятое решение кажется лучшим, хотя на самом деле не все учтено? Не так ли случилось и в этом полете?

Конечно, проще было бы применить установившийся порядок атаки: одна группа «яков» (Лазарев и Рудько) сковывает боем вражеские истребители, а другая — наша четверка — нападет на «юнкерсов». Но тогда мы сразу выдали бы себя, и «фоккеры» с «мессершмиттами» незамедлительно навалились бы на нас, и нам бы не добраться до бомбардировщиков. На это враг, видимо, и рассчитывал, посылая своих истребителей несколькими группами.

Установившиеся приемы боя, если их использовать без учета конкретных условий, могут оказаться союзниками противника.

Сейчас мы применили необычную тактику. И она была разумной. Но это еще надо доказать. А доказать правильность нового приема борьбы, когда бомбы накрыли наши войска, тяжело. Правда, если бы мы действовали по команде с земли, тогда удар по нашим войскам был бы нанесен в несколько раз мощнее, чем сейчас. Зато все было бы по закону, и я ни в чем не был бы обвинен. Какой парадокс!

Впрочем, любой риск на войне, хотя и основан на растете, не может быть без сомнений и тревог.

— Ну а сколько же все-таки вы завалили самолетов? — спрашивает нас капитан Плясун.

Тут же пробуем подсчитать. Оказывается, летчики видели только четыре падающие машины.

— Пусть земля сама подобьет бабки, — советую Плясуну. Он удивленно разводит руками:

— Но ведь земля дает сведения только о тех самолетах, которые упали на нашей территории или недалеко от передовой. А как быть с другими? Ведь вы провели весь бой над территорией противника.

Я понимал, огонь истребителей иногда действует как отравленные стрелы: разом, бывает, не сразит, а только поранит, смерть наступает позднее и часто далеко за линией фронта. Такую смерть наши наземные войска могут и не видеть. Ее могут заметить только летчики, и то не всегда. Минувший же бой был такой скоротечный, что мы едва успевали выбирать мишени и стрелять по ним. Где уж тут проследить за сбитыми!

— К сожалению, больше дополнить ничего не могу, — говорю Плясуну. — Подождем командира полка. Он видел бой и должен знать о нем больше. Конечно, через густую дымку он не мог узреть падение всех самолетов, но те, которые упали близко, наверняка отметил у себя на карте.

У начальника оперативного отделения свои заботы.

— Что я буду докладывать в дивизию? Придется дать только предварительные итоги, а вечером все уточним, и тогда доложу окончательно.

Наверное, никто так не ждал прибытия Василяки с передовой, как я. Прилетел он рано, еще до захода солнца. Посеревшее лицо с нахмуренными густыми бровями не сулило добра. И все же не хотелось верить в плохое. Вид Василяки я объяснил по-своему: устал без привычки на передовой. Только он вылез из связного самолета По-2, как оказался в окружении летчиков. Я не стал скрывать своего нетерпения, сразу спросил о бое. Владимир Степанович вместо ответа взял в руки планшет, висевший у него на боку, вынул из него бумагу и дал мне.

Сколько тревожных мыслей промелькнуло у меня, пока я разворачивал сложенный вдвое лист! Это был документ, подтверждающий, сколько сбитых нами в этом бою самолетов видели наземные войска. И даже указаны места их падения.

— А не опоздали мы с атакой? — спросил я.

— Нет, как раз вовремя. Командование наземных войск передало вам благодарность. Вы и представить себе не можете, как на земле все ликовали, когда бомбы с «лапотников» посыпались на немецкие войска…

Далее Василяка сообщил, что двух летчиков с «юнкерсов», выпрыгнувших с парашютом, ветром снесло на нашу территорию и они попали в плен. Эти фашисты рассказали, что на каждую группу бомбардировщиков одновременно нападало множество каких-то истребителей-невидимок. От них просто невозможно было обороняться.

— У страха глаза велики! — рассмеялся Лазарев.

— Совершенно верно, — согласился Василяка. — Когда имеешь перевес в силах на полторы сотни самолетов, разбить их не просто мастерство — это искусство.

— А как с боем над Бучачем, выяснили? — спросил я.

— Вы дрались прекрасно. КП все видел: бой проходил почти над головами управленцев. — Василяка махнул рукой; — Радиолокаторы подвели: они показали, что «лапотники» ушли к себе. А на самом деле они снизились и улетели на юг. Там без всяких помех и разгрузились.

После беседы Владимир Степанович отозвал меня в сторону и извинился, что подал мне неудачную команду — атаковать головную группу «юнкерсов».

Когда к линии фронта приближалась армада бомбардировщиков, Василяку на КП окружили наземные командиры. Они возмутились, почему он в такой момент не командует нами. Он-то понимал хорошо, что только собьет нас с толку. А как это объяснить общевойсковому командованию? И он, растерявшись, подал команду невпопад.

— Да и локаторы подвели: они долго не показывали вторую волну «юнкерсов», — пояснил командир. — На эту новую технику полагаться пока нельзя. А вообще — получилось прекрасно!

Как хорошо на душе! Счастье? Вот оно — в победе! Сейчас в сражениях решается судьба Родины и твоя судьба.

Мы живы потому, что погибли они

Наш фронт почти две недели как перешел к обороне, но воздушные бои восточнее Станислава не утихала. С тернопольского аэродрома в тот район летать было далеко. А латали много. Уставали.

Не скоро еще закат, но солнце уже потеряло дневной накал и, спускаясь в дымный горизонт, побагровело, окрасив запад в кровавые цвет. Я не люблю такое небо. Оно навевает беспокойные мысли. Но я утешал себя тем, что полк сегодня много поработал и больше, наверное, уже не будет вылетов.

И вдруг звонок: летчикам эскадрильи явиться на KП. Я не без сожаления подумал — снова вылет.

За столом сидели Василяка и Рогачев.

— Вашей эскадрилье даю день отдыха, до завтрашнего обеда, — сказал командир полка, как только мы переступили порог землянки.

— День отдыха? — Такие слова вышли у нас из употребления, и у меня невольно вырвалось; — Как это понимать?

— А так: у Василия Ивановича неисправен самолет. И сейчас он полетит на твоем. На остальных пускай проводятся регламентные работы. Мы вышли из землянки и растерянно остановились, не зная, куда податься. Начался непривычный день отдыха. Перед нами летное поле, позолоченное одуванчиками и лютиками. За ним косогор с дубовой рощей. На горе село Великие Гаи. Правее, на запад, — цветущие тернопольские сады. Сзади нас, за шоссейкой, лесок. В нем полно ландышей. Всюду слышатся голоса птиц.

До этой минуты мы как-то не замечали красоту обновляющейся природы. Апрельские бои отбирали все силы, а запахи цветов, леса забивались пороховой гарью, И вот внезапно, освободившись от оков войны, ее забот, остались наедине с весенним солнцем, цветами, с самой природой. Тишину разорвал треск запускаемых моторов. Минуты через две на старт вырулили четыре «яка». Привычный аэродромный гомон, точно сигнал тревоги, погасил в нас прилив весеннего настроения.

Группа взлетела, взяв курс на фронт. Мы уже не могли наслаждаться отдыхом и любоваться природой. Беспокойство за улетевших друзей, думы о возможном бое овладели нами. Фронтовой труд так роднит людей, что ты становишься частицей единой полковой семьи, и то, что касается товарища, не может не коснуться и тебя.

Мы решили дождаться возвращения товарищей. Прилетела только трое. Кого нет?

Молча пошли на КП. Ошеломило известие: не вернулся ; Василии Иванович Рогачев. Не верю. Все во мне протестует. Просто где-нибудь вынужденно приземлился.

Василий Иванович хорошо чувствовал, где гнездится смерть. У него давно выработался свой коэффициент безопасности. Кто-кто, а он из этой группы самый опытный. И я ловлю себя на том, что не спешу взглянуть на летчиков, которые летали с ним.

При каких бы обстоятельствах ни погиб летчик, но, возвратившись на землю, друзья всегда несут в себе чувство виновности. Сдавило сердце. Случилось непоправимое. И все же, пока не услышишь подтверждения своей догадки, теплится надежда. Командир полка и все, кто находился у КП, уже пошли навстречу понурым летчикам.

— Погиб.

— Как погиб? — В голосе Василяки испуг и неверие. Рассказ был коротким.

К фронту подлетела девятка «юнкерсов» под прикрытием восьмерки «фоккеров». Василий Иванович понял, что сейчас самое главное — отсечь истребителей противника от бомбардировщиков: иначе нельзя выполнить задачу. И он, не колеблясь, взял эту задачу на себя с напарником, а другую пару послал на бомбардировщиков. Все шло хорошо. «Юнкерсов» уже принудили сбросить бомбы и начали преследовать врага.В это время напарник Рогачева попал под удар «фоккера». Василий Иванович спас товарища, уничтожив «фоккера» раньше, чем тот успел открыть огонь. Однако другой вражеский истребитель сумел подобраться к Рогачеву. Он вместе со своим «яком» упал на правый берег Днестра, у села Незвиско Городненковского района…

В предмайский день мы поднялись в воздух, как жаворонки, — с рассветом. Восточная сторона неба уже широко розовела. Западная еще куталась во мгле, тускло мигали угасающие звезды. Внизу темнотой стлалась земля. Ночь таяла, но в ней еще красно-синими факелами заметно было дыхание наших «яков».