Дети Брагги

Воронова Арина
Дети Брагги

      Арина ВОРОНОВА
      ДЕТИ БРАГГИ
      Анонс
      Перед вами - САМАЯ ЗАБАВНАЯ из хроник "конца мира"!
      СИЛЬНО ПЕРЕПИВШИЕСЯ скандинавские боги вознамерились воспротивиться Судьбе - и развернуть Последнюю Битву - Рагнарек - вспять.
      Но все пошло не совсем по плану...
      Вместо "Анти-Рагнарека" - типичная "Полицейская академия", где все - как положено. Начальник - идиот. Любимчик-помощник - честный дебил. Отпетый хулиган-подчиненный - ОЧЕНЬ НЕГЛУП. А прекрасные блондинки... ну, как всегдасексуальны.
      И звучит над миром великий боевой клич... Нет. Увы, не "А-ой!". Скорее "Ой-ей-ей!!!"
      I
      Руны разные все соскоблили,
      с медом священным смешав,
      разослали - у асов одни,
      другие у альвов,
      у ванов мудрых,
      у сынов человечьих.
      То руны письма,
      повивальные руны,
      руны пива
      и руны волшбы
      не перепутай,
      не повреди их,
      с пользой владей ими;
      пользуйся знаньем до смерти богов!
      Теперь выбирай,
      коль выбор предложен,
      лезвия клен,
      речь иль безмолвье;
      решай, а несчастья судьба уготовит.
      (Речи Сигдривы, 18-20)
      РУНА ПОБЕДЫ ТЕЙВАЗ И ТЮР ХОЗЯИН ЕЕ
      Тюра в помощники взяв, справедливость мечом принесешь.
      Руна звездой путеводной путь твой укажет в ночи.
      Властью холодной железа останешься верен себе,
      Но не разгонит тумана аса победы печать.
      Сеча породит сечу, и камень затупит сталь.
      Камень сталь и отточит, коль Сила в него войдет.
      Одина силу, Одина власть
      глупец лишь решится у мертвых украсть.
      В год от рождества господа нашего Иисуса Христа 899 скончался славный государь Альфред из династии Эльсинга, милостию божьей король Уэссекса, Нортумбрии и Мерсии, избавивший сии благословенные земли от поганых северных язычников и за дела свои прозванный Великим. Тело его положили и пели над ним положенные песнопения. Весь народ и все люди плакали по нему как дети по отцу и по матери. Плакали и сыновья его Ательстейн и Этельред.
      "Хроники Эльсингов"
      И после той сечи Брагги Старый, сын Брагги сына Кормока обратился к собравшимся и стал говорить им о Круге. И опирался он на молот, который взял из кузницы Хледа, и никто потом не смог поднять тот молот, и держал в руке рог и яблоко. И пока говорил он, два ворона, прилетевшие из-за леса, спустились ему на плечи. И сказали все, что вороны те Разум и Память, Хугин и Мунин, и поняли, что истинно говорит он от имени асов и с их дозволения. Так собравшиеся на Съяланде образовали тот первый Круг, отдавших себя служению избравшему их асу. И потомки их и прочие мужи, прозревающие в удаче своей вмешательство Могучих, приняв посвящение, ставали в тот Круг, дабы не прервалась связь, его скрепляющая. Но превыше служения Могучим полагали они заветы Старого Брагги, связавшего удачу свою с Брагги-асом, и потому еще зовут себя скальды детьми Брагги-аса. Завет его был хранить и беречь тайны Рам-знаков, стихи и заклятья, что зовутся от века "кровью Квасиро" иль "медом Суттунга". Иные ж зовут их "даром друга Мимира".
      "Сага о детях Брагги"
      И обратился к танам и воинам своим:
      - Время нам пробудиться от сна, разверсть очи телесные и духовные. Довольно уже лежала у подножия дерева норманская секира, довольно нам трепетать во страхе перед врагом, грабежом и пожарами грозящим всему христианскому миру. Настала нам пора стать оплотом и защитой христианства против свирепого неприятеля.
      "Хроника Эльсингов"
      В правление Этельреда и Ательстейна, милостию божьей государей Уэссекса, Нортумбрии и Мерсии, год от рождества Христова 910 Арнулф-конунг собрал тогда большую рать. У него были люди из страны Саксов, из Страны Франков и из Страны Фризов. Горм Старый, конунг датчан, послал ярла Хокона с тем норвежским войском и дружинами Съяланда, что были при нем на юг к Данвирку или Датскому Валу, а иначе зовут его еще Делом Данов, чтобы оборонять там страну. Датский Вал был устроен так: в сушу врезаются два фьорда, каждый со своей стороны страны, и между вершинами фьордов датчане соорудили большой вал из камней, дерна и бревен и вырыли с внешней его стороны широкий и глубокий ров, а перед каждыми воротами воздвигли укрепления.
      Хакон ярл поставил отряды у всех ворот вала, но большая часть его войска должна была передвигаться вдоль вала и отражать нападение там, где это необходимо. У Арнулфа было много людей, но его войску не удалось прорваться сквозь вал. Тогда Арнулф отступил и не пытался больше прорваться.
      "Сага о Вестмунде конунге и детях Брагги"
      II
      ГУНА ПИВА НАУД- РУНА ТКУЩИХ СУДЬБЫ НОРН
      Воля породила мир, мощь ее скована Hayд.
      Воля строить, создавать и владеть,
      воля властвовать и разделять.
      Хоронит свою удачу, кто не способствует Норнам.
      В Науд горит огонь той воли, полыхает страсть желаний.
      Сколь бы ни имел покорный, все ж мало пищи пожару Науд.
      Мудрый "голодную волю" умело на созиданье направит,
      иначе силой всеразрушающей стать способна она.
      Лишь владеющей рунным искусством решает,
      как приложить силу Науд.
      В карманах - пусто, за душой - ни гроша, позади - пожар, впереди неизвестность. Вот они шуточки богов, ничегошеньки он не помнит. Хотя нет, не так уж все плохо...
      Размышлял Скагги, привалившись спиной к теплой стене в придорожном кабаке и в сотый раз вороша головешки памяти. Легко всплывали картинки лагерной жизни, морского похода "Хронварнра", вставало усталое, лукавое лицо наставника. Дальше - пожар, звон стали и мечущиеся тени. А потом... ничего. Однако он же помнит, как очнулся в сеннике на чьем-то дворе, как выхаживающая его старуха объясняла, что это-де хутор Косого Карра на Каменистой Косе, что хозяин в отлучке, а его, мол, чуть живого вынесло рекой на самую Косу.
      Недели через две имя свое он кое-как вспомнил. Вспомнил про пожар в усадьбе и смерть в огне Тровина - хоть и не все, но в общих чертах. А вот кого и куда послал его искать задыхающийся в дыму наставник, что передать этому "кому-то" - хоть убейте...
      Убейте-бейте-насмерть-забейте. Драка. Странная это была драка как будто чернобородый неспроста поджидал его на переправе...
      Скагги в который раз попытался вспомнить все по порядку, но голову и хребет снова пронзило жгучей болью, и в который раз он решил оставить воспоминания о ночи пожара на потом...
      Забрав дощечку с вырезанным на ней посланием, он, Скагги из рода Хьялти, отправился, выполняя волю Тровина Молчальника, к... - назовем его пока кому-то. Полтора дня верхом до переправы. Хромой паромщик, запросивший втридорога. Затем чернобородый путник, предложивший разделить с ним трапезу, а потом вырвавший у него дощечку... А дальше?
      Скагги как бы небрежно положил на камень недоеденную рыбину и постарался как можно незаметнее отодвинуть носком сапога кувшин и точило, а сам тем временем, не отрываясь, следил за каждым движением незнакомца, жалея, что у него нет при себе ножа. Незнакомец же с интересом рассматривал дощечку с предсмертными рунами Тровина, вот он нагнулся, придвигаясь к огню, чтобы лучше разглядеть вязь знаков. Скагги резко подался вперед, коснулся уже пальцами рукояти ножа на поясе чернобородого, и в то же мгновение незнакомец отпрянул назад, одновременно попытавшись ударить Скагги по руке.
      - Что ты... ха! - перекатившись, чернобородый вскочил на ноги, но, лишившись ножа, почему-то даже не подумал потянуться за копьем или секирой: решил, наверное, что с мальчишкой справится и голыми руками. - Только дурак ворует у...
      Короткое слово он произнес совсем невнятно, так что Скагги разобрал только "са" на конце.
      Добродушный блеск в его глазах исчез, а сами глаза, напротив, стали холодными и жесткими. Скагги показалось, что желудок у него сжался и ухнул куда-то вниз огромным куском противного льда. Не отрывая взгляда от противника, он опустился на колено и, опираясь о землю левой рукой, правой подобрал выскользнувший из ножен нож.
      - Только дурак останавливает посланца скальда.
      - То-то я смотрю руны колдовские. - Глаза чернобородого сощурились, на скулах выступили желваки. - Давить вас, змеиное отродье, не передавить.
      Скагги даже опешил от ненависти, прозвучавшей в его голосе. Неистребимое любопытство толкало его бросить нож - не зверь же он бросаться на безоружного, - расспросить чернобородого, разузнать, в чем тут дело. Но страх подсказывал иное. Чернобородый уже тянулся к застежке плаща.
      - Но почему? Я ведь не желаю тебе зла...
      - Ну конечно. Потому ты и украл у меня нож.
      Скагги про себя возмутился, ведь это чернобородый все заварил, обманом выманив у него меч и дощечку, но промолчал. Едва уловимым движением чернобородый сдернул с плеч плащ и швырнул его в лицо Скагги. Край ткани хлестнул Скагги по глазам, он метнулся в сторону, а чернобородый, воспользовавшись мимолетным преимуществом, швырнул ему в голову камень. От камня Скагги увернулся, понимая, что ничего ему не остается, кроме как немедленно бежать. Но не успел он сделать и шага в сторону, как чернобородый бросился на него, и они оба повалились на прибрежную гальку.
      Холодные пальцы вцепились ему в горло железной хваткой. Скагги, подмятый гораздо более массивным, чем он сам, противником, отчаянно извивался, пытаясь сбросить с себя чернобородого. Наконец ему удалось подтянуть к животу ногу и со всей силы ударить врага коленом под дых. Чернобородый дрогнул, немного сполз на сторону, и Скагги немедленно вывернулся из-под придавившего его тела. Нож где-то потерялся. Зря он искал нож, на это ушли драгоценные секунды, противник его уже оправился и теперь вновь бросился на него, целя в горло скрюченными пальцами.
      Скагги метнулся через костер туда, где лежала секира незнакомца, но не успел.
      Сейчас это вспоминалось как какая-то страшная пляска: недобрые объятия, пальцы-когти, впивающиеся в незащищенную плоть.
      Они дрались возле реки. Песок оседал под ногами. Катились вниз камешки. Никак на ногах не удержаться. Чернобородый на мгновение ослабил хватку, в надежде перехватить и крепче сжать противника, но тут Скагги споткнулся и стал падать, правда, при этом зачем-то выбросив вперед и вверх сжатый кулак. Собирался ударить обидчика в челюсть, что ли, или в незащищенную шею. Чернобородый же, мотнув головой, от удара увернулся.
      "Ах вот как", - пронеслось в голове у Скагги, и он дернул врага за ногу, одновременно пытаясь дотянуться до ножа, застрявшего среди камней в нескольких шагах от них.
      Чернобородый обоими коленями, будто ножницами, ударил по почкам и селезенке... Скагги попытался увернуться, но упал а чернобородый тут же оказался поверх него.
      ...дощечка... нож...
      Скагги показалось, что он мельком увидел блеск стали, и тут же клинок со скрипом вспорол грубую ткань рубахи. Чернобородый нехорошо усмехнулся.
      - Ну, так кто победил?
      Сталь вошла в тело между ребер. Скагги дернулся назад, освобождаясь от лезвия, увидел свою кровь на клинке, темно-красные капли окрашивали серый песок.
      ...вот и все...
      Но что-то в нем отказывалось смириться с таким исходом. Изображая смертную судорогу, он извернулся, выбросил ногу в тяжелом сапоге и что было силы ударил чернобородого по ляжке. Сам удар не мог причинить большого вреда, зато противник Скагги от неожиданности отпрянул, что дало ему возможность вскочить на ноги. Скагги сгреб врага за волосы и за ворот и свалил его на землю, думая лишь о том, как бы добраться до лежавших в каких-то паре локтей клинков. Однако противник еще даже не упал на песок, поэтому Скагги бросился на него сверху, пригвоздил своим весом и, вцепившись в иссиня-черные волосы, принялся бить его головой о речные булыжники.
      Если верить боли, как наставлял его Тровин, клинок вошел достаточно глубоко под ребра, Скагги еще успел подумать, что если не прикончит чернобородого быстро, то сам скоро обессилит.
      Чернобородый, как до того сам Скагги, пытался отбрыкиваться. Удар коленом не попал в пах, зато пришелся в живот - всю грудь Скагги обожгло болью, и ему пришлось скатиться с противника.
      - Подождать... - прохрипел чернобородый, - надо только подождать...
      Однако, противореча собственным словам, ударил снова, а потом, видя, что его противник еле дышит, отступил на шаг.
      Зажимая левой рукой рану, Скагги с трудом выпрямился. Едва держась на подкашивающихся ногах, сделал шаг, другой - в надежде не потерять равновесие. Он стремительно слабел. В, голове пронеслось что-то о ворчании Тровина, мол, руны чертить - это еще не все, и выручат они не всегда...
      Чернобородый рассмеялся, лицо у него было красным и исцарапанным.
      - Ну и синяки у тебя будут, если ты, конечно, до них доживешь! - попытался выиграть время Скагги.
      - Щенок, все, что мне нужно, это только подождать, и ты сделаешь мне одолжение и сам сдохнешь, - огрызнулся чернобородый, дыхание у него восстанавливалось.
      Скагги пошатнулся. Снизу до него доносился шум реки, сколько раз он засыпал под призывное пение воды... Ему нужно только время, чтобы прийти в себя, а вот его-то у него как раз и нет. У чернобородого же все время на свете... Кровь, постепенно просачиваясь уже сквозь зажимавшие рану пальцы, темными каплями падала на песок. За спиной ревела река.
      - Ну хватит, - с деланным добродушием сказал, наклоняясь за ножом, чернобородый. - Послание старика я получил, меня уже и так заждались.
      "Даже не от меча", - пронеслось в голове Скагги. Он стремительно наклонился, упал на одно колено, схватил круглый булыжник и швырнул его в голову чернобородого, за первым полетел второй. Чернобородый увернулся от обоих. Скагги, однако, успел обеими руками вцепиться в занесенную для удара руку с ножом и начал выворачивать ее назад - вдруг да удастся переломить сустав. Чернобородый взвыл от боли, нож выпал из перенапряженной руки, а сам он качнулся вперед, обрушив весь вес своего тела на более щуплого противника.
      От раны по груди и вниз к животу разливалось странное тепло, он видел, как двигаются губы чернобородого, но не слышал слов. Скагги показалось, что он начинает оседать, вот-вот рухнет. Он отставил назад правую ногу и что было сил вцепился в горло чернобородого.
      Камни заскрежетали по песку, что-то под ногами поддалось, и два тела покатились в реку. От удара о воду Скагги разжал пальцы, вода сомкнулась у него над головой, и в этот миг он потерял чернобородого. Несколько раз судорожно взмахнув руками, он выдернулся было на поверхность, но подбитые железом, разбухшие сапоги и наборный пояс тянули вниз. Стараясь не дышать, он дернулся наверх.
      Воздух. Вдох. Он снова ушел под воду.
      Река ревела, как какой-нибудь неведомый кровожадный зверь. Он стремительно рванулся на поверхность, задыхаясь и хватая ртом воздух. Потом чудовище опять схватило его, повернуло и потянуло вниз. Скагги отчаянно бил ногами, бессмысленно пытался схватить течение - нет больше сил задерживать дыхание, не вдыхать воду. Грудь то распирало, то стягивало будто бочку обручами, легкие отказывались работать.
      Глубоко под водой он попал в смертельные объятия веток какого-то затонувшего дерева. Судорожный рывок, что-то поддалось, и он освободился одновременно и от рубахи, и от сучков. Скагги усиленно заработал руками и ногами, только теперь он не знал, где дно, а где поверхность.
      Он дышал водой, сам становился ею, потом вдруг течением его бросило на какие-то камни, протащило по ним, отшвырнуло прочь.
      Камни! Благословенный воздух!
      Скагги было дернулся, но нога у него застряла между камнями. Борясь с мощным течением, он попытался подняться, но его тут же отбросило назад, и он услышал странный глухой хруст.
      Никакой боли. Нога онемела. Обе ноги онемели. Все тело превратилось в кусок бесполезного мяса, слишком уязвимого, слишком хрупкого, чтобы противостоять бешеному натиску чудовищной реки. А та, будто решив поиграть, на миг отпустила свою добычу, но лишь для того, чтобы тут же швырнуть на другой выступ. На какой-то краткий миг голова Скагги оказалась на поверхности, он едва-едва глотнул драгоценного живительно воздуха, а река уже вспомнила о своей игрушке снова...
      Скагги отчетливо помнил свой ужас, когда безвольное тело затягивало в черный водоворот...
      ...дальше - пустота. Вместе с сапогами и курткой речные духи отобрали у него частицу памяти...
      От невеселых воспоминаний Скагги отвлек запах мяса из миски в руках хозяина кабака. Но аппетитный запах лишь растревожил, поманив, пустой желудок, а сама миска проплыла мимо него к столу, за которым, пристроив подле себя на лавке длинный тяжелый меч и потрепанную дорожную суму, сидел высокий жилистый воин с крючковатым носом и пронзительно-синим прищуром глаз. В последний раз потянув носом дразнящий запах, Скагги вернулся к своей остывшей уже похлебке, чтобы, макая хлеб в едва теплую жижу, прислушиваться к гомону голосов.
      Вот уже полную луну он разыскивал человека, к которому отправил его Тровин. Вместе с именем в реку кануло и название места, где его искать. Имя было длинное, заковыристое, но Скагги из него помнил лишь пару слогов, и теперь, не зная, о ком и где расспрашивать, неприкаянно брел от одного придорожного кабака к другому, то и дело натыкаясь на неприязненные взгляды. Остров Гаутланд приютил немало шалых людей, многие из которых вовсе не желали, чтобы их тревожили вопросами.
      Крючконосый воин перекинулся парой фраз с кабатчиком, тот, кивнув, отошел и с видом озабоченным и деловитым исчез за завесой чада. Пахнуло сыростью, это, очевидно, распахнулась дверь на улицу, чтобы впустить новых путников: костлявого старика в тяжелом сером плаще, и еще одного, по одежде не понять, то ли торговца, то ли воина.
      Крючконосый, скрывавшийся на острове под кратким, как удар топора, именем Грим, выбрал этот кабак не случайно, и теперь поверх миски с мясом и кувшина браги внимательно разглядывал вероятных собутыльников, прекрасно понимая, что те столь же тщательно изучают его самого. Недаром же он задержался на пороге, давая им время оценить его одежду, рост, равно как и тяжелый меч, который сейчас лежал на скамье по правую руку, и боевой топор, который он так и не вынул из заплечной перевязи-петли. Грим пришел сюда с кое-какой определенной целью, и ему бы не хотелось, чтобы кто-то его недооценивал. Так что когда - не если, а когда - завяжется драка, она будет на равных. Кому, как не ему, восхищаться изящной простотой давно не нового ритуала: игра под брагу, ссора, схватка.
      Кабак казался переполненным, но в основном из-за своих жалких размеров. Сидящие вдоль стен говорили в полголоса, в тоне бесед не слышалось ни вызова, ни неприязни, как будто каждый знал себе место и цену. Грим догадывался, что здесь, как и везде, есть место и вражде, и соперничеству, это в природе воинов, но с появлением чужака все старые ссоры сменятся единением своих.
      Из чада вынырнул кабатчик, а следом за ним появился необъятных размеров дан.
      - Вот он против тебя поставит.
      Не говоря ни слова, Грим кивнул, а потом еще криво усмехнулся, вовсе не собираясь прятать эту глумливую усмешку ни от будущего соперника, ни от поглядывающих в их сторону воинов за другими столами.
      Тот, кого собутыльник получасом раньше окликнул Бьерном по прозвищу Большой Кулак, улыбнулся, вообще не выказав никаких чувств, лишь отвязал от пояса кошель, потянул за шнурок и вытряхнул на похожую на лопату ладонь горку граненых камней и монет. А потом небрежным жестом запустил их катиться по грубому столу. Власть его над этим кабаком была неоспорима, чувствовалась хотя бы в том, как и с какой беспечностью он раскидал по столу свое добро, не делая ни малейшей попытки защитить его. Никто здесь не решится бросить ему вызов, украв его камень.
      Однако камни-то, похоже, настоящие, подумал Грим, явно из старых кладов или от купцов. Как знать, может, он из морских дружинников, но скорее воин-вор-убийца на свой страх и риск, на время осевший в придорожном кабаке.
      Грим вновь поднял глаза на Бьерна. Дан был огромен, перед глазами Грима замелькали какие-то образы: шкура, клыки - медведь. Бьерн и вправду походил на медведя - с короткой толстой шеей, широким бугристым лицом, наполовину скрытым нечесаной с проседью бородой. Темные глубоко посаженные глаза казались в факельном чаду черными дырами. Могучие запястья прикрывали широкие кожаные браслеты, усаженные короткими и толстыми стальными шипами в ободках черной грязи. А выше них - золотые обручья, хоть и массивные, но тонкой работы, с вычеканенными на них сплетенными зверями и травами. Таким же массивным был и необъятных размеров пояс, застегивающийся спереди на позеленевшую от времени бронзовую пряжку. Одежда его была из грубой домотканой шерсти, темная, изрядно грязная и ничем непримечательная, но не то как знак своего положения, не то отдавая дань мелкому тщеславию, в ухе Бьерн Большой Кулак носил большую речную жемчужину.
      - Что ж, тебе первому бросать, - снисходительно проурчал Бьерн, и Грим с удовлетворением почувствовал первую волну гнева.
      - Четыре и два.
      Покатав кости в могучей лапище, дан ссыпал их в кожаный стаканчик, чтобы ловким движением руки повернуть его и высыпать его содержимое на стол - шесть и четыре.
      Незаметно собравшиеся вокруг них зрители одобрительно заворчали, а Грим потянулся за костями.
      Четыре-три, а у Бьерна - опять шесть-четыре.
      Его руки, в сравнении с заскорузлыми лапищами Бьерна, казавшиеся едва ли не по-девчоночьи хрупкими, расслабленно лежали на досках стола, но бедром он чувствовал рукоять меча, лежавшего по правую руку на лавке. Пот выступал на лбу у корней волос, капельки его сбегали, терялись в бровях. Если не считать приоткрытой двери и единственной дыры в потолке над очагом, никаких больше отдушин в комнатенке не было. Теперь, когда все присутствующие придвинулись ближе и, захваченные игрой, плотно обступили стол, с каждым вдохом Грим втягивал в себя прогорклую вонь кабака и вездесущий запах сырой шерсти и потных, давно немытых тел.
      Грим нетерпеливо отер ребром руки пот с бровей, понимая, что в раздражении его повинна не столько вонь, сколько запоздалое признание ловкости противника. Он сам всегда был хорош в игре, но Бьерн явно превосходил его умением.
      Бьерн хлопнул мясистой лапищей по исцарапанным доскам стола, расшвыряв кости и последние несколько монет, оставшиеся от последней ставки. Темные глаза сверкнули.
      - Ну что, доложим остаток? Пришла пора последней ставки.
      - Идет.
      Вовсе не собираясь ставить на кон фибулу с плаща или меч, Грим с предвкушением улыбнулся - добрая будет драка. Подзадоривая кровожадную радость, из-за спины доносился тревожный шепоток.
      Впервые за всю игру Бьерн улыбнулся.
      - Что ж, тебе кидать, дружок.
      Вспыхнув от оскорбления, Грим потянулся было за мечом - обманное движение, - а сам тем временем толкнул ногой стол, обрушив его на Бьерна. Ударившись о массивную тушу, хлипкий столик разлетелся в щепы, не причинив викингу ни малейшего вреда.
      В кабаке повисла мертвая тишина - мгновение неустойчивого равновесия, которое может рухнуть от малейшего движения, даже вздоха.
      И оно рухнуло, и как раз тогда, когда Грима по горло залила уже кровавая радость схватки:
      - А кость вроде попорчена, - раздался позади него и чуть справа удивленный мальчишеский голос.
      Оба предвкушавших схватку воина ожидали вовсе не этого. Грим начал уже было, разворачиваясь назад, заносить меч, чтобы проучить того, кто посмел испортить ему удовольствие, но тут кто-то поймал его за плечо.
      - Повремени, сын Эгиля.
      - А ты что тут ищешь? - прорычал Грим в сморщенное лицо высокого костлявого старика, разворачиваясь к нему с мечом.
      Клинок его наткнулся на чью-то сталь, оказалось, Бьерн тоже, в свою очередь, сделал выпад, не то целя в незащищенную спину Грима, не то защищая старика.
      Грим ногой швырнул в сторону табурет, оттолкнул левой рукой старика, а правой потянулся за спину за секирой. Кольцо вооруженных мужчин, побросавших свою брагу ради игры и кровавой потехи, сжималось.
      - Одумайся, - начал было старик, но докончить не успел - выталкивая из-под клинка Бьерна, Грим ударил его рукоятью меча в грудь.
      - Не время думать, Глам, - огрызнулся Грим. - Уйди с дороги.
      Он развернулся к Бьерну:
      - Ну?
      - Так, значит, ты искал не игры, а ссоры? И мальчишка твой заранее подучен.
      - Какой мальчишка?
      Грим едва не пропустил удар, уклонился, перепрыгнул через скамью. Бьерн сделал длинный выпад ему вслед, надеясь достать забияку ударом широкого тяжелого меча, но противник его, ловко развернувшись, вместо того, чтобы парировать выпад, проскользнул под клинком и, уйдя влево, нанес удар снизу по сжимавшим меч рукам. Бьерн успел отвести руки в сторону, так что лезвие, перерезав кожаный браслет, лишь слегка полоснуло тело, но от этого резкого движения в лицо Гриму плеснула струя крови.
      В глазах Грима все поплыло, застилаясь красным туманом. Какое-то краткое застывшее мгновение фигуры плавали перед ним будто в кровавом мареве, еще миг и оно развеется, и тогда его уже ничто не остановит. Встряхнув головой и по-волчьи оскалившись, Грим прыгнул на врага, краем уха успев услышать, как старик что-то кричит, как будто бы приказ... И голова его взорвалась вспышкой ослепительного света.
      Скагги - а это именно он подобрал одну из укатившихся в то сторону игральных костей и обнаружил утяжелявшие ребро зазубрины - никак не мог решиться, чью сторону взять. Или тех, кто успокаивал не на шутку разгневанного Бьерна, - там его мог ожидать недурной обед, если он, конечно, их убедит, что кость утяжеленная и что это чужак ее подменил. Или старика и его спутника, который как раз плескал воду в лицо крючконосому воину, оказавшемуся берсерком. Старик, похоже, этого воина знал, возможно, потому, что и сам был явно нездешним. Знал он, очевидно, и чего ожидать от берсерка, раз сам подал знак хозяйским рабам огреть его дубовой скамьей. Двое рабов потребовалось, чтобы замахнуться этой тяжеленной "дубиной". Немудрено, что крючконосый потерял сознание.
      Внезапно Скагги осенило: как это старик окликнул воина, когда тот уже пошел было на него, Скагги, с мечом? "Грим сын Эгиля"? Уж не тот ли он самый?
      Зажав в кулаке так кстати пришедшуюся кость, Скагги пробрался поближе к старику. Крючконосый Грим уже пришел в себя, но только недовольно огрызнулся в ответ на какие-то слова старика, которого называл Гламом. Не говоря ни слова, Скагги протянул берсерку игральную кость, Грим покрутил ее в руках, провел пальцем по зазубринам.
      - Эй, - окликнул он уже несколько охолонувшего Бьерна, - а кость ведь и вправду с подвохом.
      - Ах ты! - взревел было дан, но потом овладел собой. - А кто по-твоему проигрывал? Я или ты? Или ты меня в чем обвиняешь?
      - Не игры он искал, а ссоры, - вставил хозяин и тут же юркнул за чью-то спину.
      - Может, проверим кость вместе? - вызывающе предложил Большой Кулак.
      - Проверим. Если пять раз подряд выпадет одно число, я прав. Идет?
      - Кидай.
      Понимая, что оказывается в невыгодном положении, да еще безо всякого оружия, кроме ножа у пояса. Грим опустился на одно колено и легонько швырнул кость на пол. Кубик, прокатившись пару шагов по полу, застыл четверкой кверху. Скагги поспешно подобрал кубик и вернул его Гриму. На второй раз повторилось то же самое, и на третий.
      - Каналья! - взревел Бьерн, озираясь по сторонам в поисках кабатчика. - Да я брошу твою печень на обед воронам!
      Предчувствуя новую забаву, воины и торговцы расступились. Однако хозяин кабака, который только что прятался за их спинами, как будто исчез - прополз под столами, чтобы вынырнуть у двери кладовой. Бьерн, чьей праведный гнев едва ли был столь уж непритворным, расхохотался такой прыти, и Гриму не оставалось ничего иного, кроме как последовать его примеру.
      - Радуйся, что я милосерден, - раскатисто прогрохотал в спину попытавшемуся скрыться в кладовке хозяину Бьерн, - и твои уши останутся сегодня при тебе. Но за это ты поишь нас всю ночь, - и плеснув из ближайшего кувшина браги, он с заговорщицкой улыбкой протянул кубок Гриму.
      Принимая кубок, Грим лишь тяжело вздохнул, голова кружилась, к утру затылок, пожалуй, опухнет, и доброй драки вроде никак не получалось.
      Ну, вот уже и не осталось никого, подумал Грим некоторое время спустя. Впрочем, не осталось никого, кого можно было бы подзадорить на столь желанную драку. На душе было муторно, пить не хотелось. Распускающаяся листва всегда навевала на Грима тоску, будто деревья, наливаясь молодой силой и свежестью, пили соки из него самого. За мыслью о соках древесных пришли ненужные воспоминания, Грим помотал головой, но мысли не уходили. Дождаться б утра, а потом отправиться к Тровину... Такой же как все мы тут отщепенец. Взять хотя бы вот этого Бьерна, который сейчас опрокинул в себя рог пива, ведь были у него когда-то и дом, и родичи, а потом дружина. От счастливой жизни на Гаутланд не попадают, а если и попадают, то дальше города-крепости в устье могучего Гаут-Эльва не забираются. Грим принял от дана рог и рассеянно, не вслушиваясь особо, о чем толкует старый Глам с мальчишкой, выпил его в два медленных глотка. Интересно, а вот что Глам тут делает, совсем не место ему на этом острове. Потом он вспомнил байки о давней вражде Глама к бродящему где-то по этому острову беглому рабу из южных земель и усмехнулся. Будто прочитав его мысли, Глам Хромая Секира поднял взгляд.
      - Что удивляешься, как это меня сюда занесло?
      - Да нет, едва ли. Скорее тому, что ты мне под ноги подвернулся.
      - Искал я тебя.
      - А стоит ли?
      - У судьбы своей спроси. Или, может, мне спросить?
      Грим болезненно поморщился. Хромая Секира же, не заметив или сделав вид, что не заметил гримасы собеседника, принялся распускать шнурок кожаного мешочка. Обтрепанный юнец, прервавший их с Бьерном забаву, со странным жадным блеском в глазах придвинулся ближе. Грим подумал уже было, а не смахнуть ли нераскрытый мешочек на пол, но перехватил вдруг взгляд Бьерна, который внимательно вглядывался в лицо собутыльника, ища в нем малейшие проблески слабости. С чего бы это?
      Глядя на Грима в упор, старик запустил руку в кошель и наугад вытянул из него аккуратный кусочек пожелтевшей кости с вырезанной на нем руной. Костяшки были старые, окрасившая когда-то вырезанные знаки кровь их хозяина давно уже въелась в кость застарелой грязью. За первой последовала вторая, за ней третья, рука старика не останавливалась, пристальный взгляд его не оставлял лица Грима, пока на столе между ними, у самого его края и подальше от лужи пролитого пива не легли рядом шесть костяшек.