Чародей (№3) - Проклятие чародея

— Не таких уж голословных, ваша непревзойденность. Мои слова могут подтвердить мои спутники, в том числе герцогиня.

— Ваши спутники, в том числе герцогиня, абсолютно некомпетентны во всем, что касается магии. Увы, представленные ими доказательства вряд ли могут иметь вес, если вообще будут рассмотрены.

— Возможно, лантийцы с вами не согласятся, ваша непревзойденность. Там увидим. В любом случае, я не закончил, в заявлении ордена необходимости упомянуть еще кое о чем. Могу продолжать?

Валледж ответил снисходительным кивком.

— Перед тем, как отправиться в путь, — продолжал Уэйт-Базеф, — я предпринял всяческие усилия, Чтобы предупредить общественность и Избранных о надвигающейся опасности. Кроме того, я искал поддержки прежде всего у чародеев. Все мои попытки, однако, встречали отпор в лице магистра ордена, который не только успешно скрывал всю имевшуюся у меня информацию, но и дошел до того, что в конце концов отдал распоряжение о моем аресте, чем значительно превысил свои законные полномочия.

— Я действовал, руководствуясь своей интуицией, исключительно в интересах Ланти-Юма, — серьезным и искренним тоном сказал Валледж. — Превысил ли я свои полномочия, трудно сказать, в свете сложившейся на тот момент ситуации. Если на то пошло, многие согласятся, что я не мог поступить иначе. Впрочем, стоит ли муссировать прошлые конфликты и недоразумения? Полагаю, мы оба выше этого.

— После моего побега из Ланти-Юма, — рассказывал Уэйт-Базеф, словно не слышал последней реплики, — его непревзойденность пустил по моим следам профессионального убийцу.

— Экая нелепость!

— Кстати, Снарп мертва, если вы этого не знали.

Валледж промолчал.

— По возвращении в город я навел справки относительно того, чем занимался магистр ордена в период моего отсутствия, и выяснил вещи, которые на многое открыли мне глаза. Разумеется, мне не было нужды узнавать, сколько людей погибло из-за отказа его непревзойденности своевременно предупредить их об опасности. Об этом мне рассказали ряды свежих могил. Нет уж, Валледж, ничего не говорите… пока. Чего мне не дано было знать до возвращения, так это о вашей собственной безуспешной попытке остановить Тьму. Не знал я ни о том, какие материалы вы искали в архивах Нессивы, ни, наконец, о вашем отказе оказать малейшую помощь другим чародеям ордена, отчаянно пытавшимся сломить Грижниево проклятие. Впрочем, все это меня нисколько не удивило, поскольку лишь подтвердило уже сделанные выводы.

— Выводы? — по-прежнему снисходительно улыбнулся Валледж.

— Я говорил вам, что немало передумал о своем путешествии. Вам, должно быть, польстит признание, что объектом большей части моих мысленных рассуждений являлись именно вы. Зачем, думал я, магистру ордена Избранных и лантийскому аристократу действовать во вред городу, с процветанием которого связаны его кровные интересы? Ведь никто, ваша непревзойденность, даже я, не смог бы усомниться в вашей преданности интересам Ланти-Юма. Но тогда почему вы вели себя так, мягко сказать, необычно? Ваши собственные страхи? Или элементарное невежество? Нет, надо отдать вам должное, вы не малодушны и не невежественны.

— Так каков же я, Рэйт? — Казалось, Валледжа забавляет беседа.

— Необычайно мелочны и тщеславны. Черствы, безнравственны и одержимы страстью к накопительству. Анализ сочетания этих качеств, как мне казалось, неминуемо должен был привести меня к ответу. И похоже, привел.

— Я не стану обижаться на ваши нападки, которые проистекают не иначе как из досады при мысли, что вам не удалось пробиться в высшие структуры ордена. Если злословие в адрес магистра доставляет вам хоть слабое утешение, я не буду обделять того, кто и так чувствует себя ущемленным. Что до ответа, который вы ищете, он предельно прост. Да, я признаю, что не сумел отвратить темноту, что весьма печально, но никак не постыдно, так как это оказалось не под силу любому из чародеев. Пусть мы потерпели поражение, но все же нам улыбнулась удача, поскольку непосильное для нас проклятие рассеялось по собственной воле, а может, в силу какого-либо существенного недочета своего создателя.

— По собственной воле! Лицемер! Вы прекрасно знаете, что это не так, равно как и остальные члены ордена.

— Я бы так не говорил. Дорогой мой Рэйт, если не считать ваших собственных утверждений, ничто не подтверждает обратное. Считаю своим долгом предупредить вас, что я не намерен отстаивать вашу точку зрения перед Советом ордена. Тут наши мнения расходятся, и я буду следовать голосу совести — точно так же, как, несомненно, поступят и другие Избранные.

— Вам ни за что не убедить их, Валледж. Они вам не поверят, поскольку знают вашу враждебность по отношению ко мне.

— Враждебность? Помилуйте, вовсе нет! — всплеснул руками Глесс-Валледж. — Зачем всегда оправдывать собственные недостатки вымышленными предубеждениями старших по рангу? Если вы тем самым и вредите кому-нибудь, Рэйт, то только самому себе. Могу лишь надеяться на то, что однажды вы поймете это и изменитесь к лучшему. Пока же собратья-чародеи прекрасно понимают предвзятость вашей позиции и будут делать выводы, учитывая этот фактор.

Рэйт Уэйт-Базеф не сразу совладал с гневом. Бородатое лицо побледнело от негодования, но голос остался ровным.

— Ваша непревзойденность, у меня будет что представить на рассмотрение Совета. Неопровержимые, притом вещественные доказательства.

Выражение Валледжа самую малость изменилось.

— Вы ведь не принесли из пещер дневники Террза Фал-Грижни?

— Нет, не решился. Но если я не ошибаюсь в своем предположении, то нужное мне доказательство находится здесь, во дворце Валледжей. Что, в свою очередь, возвращает нас к исходному вопросу, а именно: какую цель вы могли преследовать, противясь разглашению новости о надвигающейся Тьме? Зачем было отрицать очевидное, утаивать его, подвергать опасности жизни лантийцев? По-моему, вы настолько высоко возомнили о себе, что решили одолеть темноту в одиночку. Об этом говорят хотя бы ваши весьма зрелищные принародные потуги. Не будь вы уверены в конечном успехе, вы ни за что не стали бы так рисковать своей репутацией. Наверняка вы тайком тренировались. И потом, взойдя на городскую стену, ждали триумфа и восторженного признания.

— Я был в полушаге от успеха.

— Сомневаюсь, очень сомневаюсь. Но неужели вы поставили бы на карту так много ради одной только славы сильнейшего чародея современности? Не думаю. Пожалуй, существовал стимул посильнее. И в чем бы он мог выражаться? Что могли пещерники предложить его непревзойденности, чтобы убедить его предать Ланти-Юм? Разумеется, не деньги, не титул и не землю. Всего этого у вас и так предостаточно. Тогда что могло бы прельстить вас? Нечто, обладающее либо редкостной художественной красотой, либо способностью преумножить ваши магические таланты. Первое, что пришло мне в голову, это дневники Грижни. Но они, как я точно знаю, не у вас, а я сомневаюсь, что вы ударили бы пальцем о палец без предварительной мзды. Тогда что же? После возвращения я собрал всю имевшуюся у нас информацию о вардрулах и пришел к выводу, что такой беспроигрышной наживкой могли послужить светокристаллы Джфрниала.

— Рэйт, я пытался соблюсти сдержанность, выслушивая вашу ахинею, но и мое терпение не беспредельно.

— В таком случае закругляюсь. Я утверждаю, что вардрулы подкупили вас. И если это так, то доказательство подкупа должно находиться здесь, во дворце Валледжей, скорее всего, в вашем кабинете. Третий этаж и направо, не так ли, ваша непревзойденность? — Поднявшись из кресла, Уэйт-Базеф направился к двери.

— Оставайтесь на месте, Базеф. — Глесс-Валледж вскочил на ноги. — Как вы смеете?

Не утруждая себя ответом, Уэйт-Базеф стремительно вышел из гостиной и уже начал было подниматься по лестнице, когда его настиг разъяренный хозяин.

— Куда это вы направились?

— В ваш кабинет, ваша непревзойденность. Разве я неясно выразился?

— Я вам запрещаю!

Уэйт-Базеф устремился вверх по лестнице.

— Слышите, Базеф? Запрещаю! Немедленно покиньте мой дом, иначе я прикажу слугам выдворить вас силой.

Уэйт-Базеф остался глух к угрозам. На третьем этаже он свернул вправо и пошел прямиком к мастерской чародея.

— Уходите, Базеф! — приказал хозяин. — Больше я повторять не стану.

— Почему вы не хотите меня впустить, ваша непревзойденность? — довольно любезно поинтересовался Уэйт-Базеф.

— Потому что не желаю, чтобы кто-то вторгался в мой личный кабинет. У вас нет права рыскать по дому Валледжей.

— Показать собрату-чародею свою мастерскую — разве это такая уж большая любезность? — Продолжая улыбаться, Уэйт-Базеф взялся за ручку двери.

Валледж закрыл глаза, быстро и уверенно проговорил слова заклинания.

Шипение, шкворчание, потрескивание магической силы. Уэйт-Базеф вскрикнул и отдернул руку. Пальцы вмиг покраснели от ожога. С минуту он молча смотрел на них, потом перевел взгляд на хозяина.

— Покончим на этом. — К Валледжу вернулось прежнее самообладание. — Теперь уходите и помните: этого безобразного случая я не забуду.

— Вот именно, — медленно подтвердил Уэйт-Базеф. — Не забудете. — Опустив голову, он тоже что-то тихо проговорил, сделал пасс руками и снова потянулся к ручке.

Ваксальт Глесс-Валледж распрямился, словно его ударили по щеке, и вперил в него изумленный взгляд, говорящий о том, что он никак не ожидал от неприятеля столь действенного сопротивления. Впрочем, колебался он недолго. Сделав глубокий вдох, он собрался с духом и напрягся.

Рука Рэйта Уэйт-Базефа остановилась в нескольких дюймах от двери, и все попытки прорваться через невидимый барьер сопровождались шипящими и потрескивающими звуками.

Губы Валледжа при виде этой картины изогнулись в злорадной усмешке.

— Бросьте, Рэйт. Будь ваша магия сильнее моей, вы, а не я были бы магистром ордена. Избавьте себя от дальнейшего унижения и — убирайтесь.

— Изучение записей Террза Фал-Грижни не проходит даром, — мягко заметил ему на это Уэйт-Базеф. — Все не совсем так, как было раньше.

Он снова произнес заклинание и одновременно двинулся вперед. Потрескивание стало громче, по руке, потянувшейся к ручке, побежали голубые огни.

Ваксальт Глесс-Валледж пошатнулся, глаза его сузились, руки сжались в кулаки, и он сконцентрировал все свои магические силы.

Рэйт Уэйт-Базеф понял, что не может сдвинуться с места. Кисть правой руки, да и всю руку, намертво парализовало. В нервах и мышцах бушевала дикая, нестерпимая боль, которая медленно разливалась по всему организму, подбираясь к сердцу, опаляя мозг…

Сосредоточить всю волю, все силы. Заклинание, магический жест. Он всем корпусом подался вперед, направив каждую клеточку тела, каждую крупицу сознания в единый рывок, пронесший его сквозь барьер. Рука ухватилась-таки за заветную ручку, и коридор озарился ярким всполохом, разметавшим повсюду огненные искры. Магический трюк не удался, о чем свидетельствовало затухающее шипение попранной мощи. В сознании Глесс-Валледжа словно произошел взрыв, он рухнул на пол и остался лежать неподвижно, глядя перед собой широко раскрытыми, невидящими глазами.

Рэйт Уэйт-Базеф прошел в кабинет. Ему хватило и беглого осмотра. Даже не думая, что кто-то может бесцеремонно вторгнуться в его святая святых, Глесс-Валледж ничего не попытался скрыть. В богато украшенном сундучке, стоявшем в незапертом сейфе, Уэйт-Базеф и нашел то, что искал, — дюжину безупречных светокристаллов Джфрниала, от сказочного великолепия которых у него на миг перехватило дыхание. Теперь он понимал, насколько велико было искушение, и даже по-своему посочувствовал Глесс-Валледжу. Неохотно прикрыв крышку сундучка, он сунул его под мышку и вышел.

Глесс-Валледж сидел на полу, опершись спиной о стену и опустив голову на грудь. Медленно подняв взгляд на появившегося в проеме Уэйт-Базефа, он увидел шкатулку и прикрыл глаза.

— Валледж. — Базеф старался говорить сухо, по-деловому. — Я хочу вам кое-что сказать. Посмотрите на меня.

Глесс-Валледж нехотя встретился с ним взглядом.

— На ближайшем заседании Совета ордена я буду оспаривать у вас должность магистра. Ввиду того, что произошло сегодня, мы оба знаем, что победа будет за мной. Но это еще не все. Я намерен выдвинуть против вас серьезные обвинения. Вы поступили не просто мерзко и недостойно. Вы предали орден Избранных, Ланти-Юм и все человечество. Ваши действия повлекли за собой смерть и разрушение. Вы — убийца. Светокристаллы, полученные вами от вардрулов, послужат достаточным основанием для подтверждения обвинения. Даже если вам удастся избежать уголовной ответственности, исключения из ордена вам не избежать и вы проведете остаток жизни в изгнании. Все это вы, разумеется, заслужили. И все же есть иной выход.

Глесс-Валледж угрюмо ждал продолжения.

— Публичное осуждение его непревзойденности бросает тень на весь орден, а я не хочу, чтобы репутация моих товарищей была запятнана вашей изменой. Посему предлагаю другое решение. Отойдите от дел, Валледж. Сложите с себя обязанности магистра, пока я их у вас не отнял. Добровольно выйдите из ордена Избранных и, желательно, уезжайте из Ланти-Юма. Живите как вашей душе угодно, только не дай вам Бог снова вмешаться в дела ордена. Если вы все же решите попытаться опровергнуть обвинения и обелить себя, смею вас заверить, ничего не выйдет. Вы потеряете имя, свободу, а возможно, и жизнь. Проявите благоразумие, Валледж. Уйдите сами.

С этими словами Уэйт-Базеф удалился. А Ваксальт Глесс-Валледж долго еще сидел на пороге своего кабинета словно в забытьи. Он выглядел как человек, сломленный обстоятельствами, которые гораздо сильнее его. Так он просидел много часов. Но наконец дала о себе знать природная живучесть и приспособляемость его непревзойденности. Собрав остатки растоптанной гордости, он прислушался к своим чувствам и решил, что, в принципе, далеко не все, потеряно. Если хорошенько подумать, ситуация могла бы быть куда более плачевной.

Стряслась беда, с этим не поспоришь. Но находчивый и изобретательный ум Глесс-Валледжа придумает, как извлечь из сложившегося положения максимальную выгоду.

В конце концов, на Ланти-Юме свет клином не сошелся.

С этой мыслью его непревзойденность прошел в кабинет и запер за собой дверь. В одном из лежавших на столе томов содержались его заметки относительно «крылатой повозки» Уорло — метода, предназначенного для перемещения в пространстве особо крупных объектов. Он еще раз перечитал записи.

Чародей трудился весь остаток дня и почти всю ночь. Когда наутро взошло солнце, его лучи осветили обширный участок земли на берегу Лурейского канала, в центре которого зиял огромный котлован.

Величественный особняк Валледжей исчез.

Внезапное исчезновение ближайшего соседа заинтриговало, но ничуть не огорчило обитателей дворца Феннахаров. Девраса и Гроно занимали дела поважнее.

— Когда же, — настойчиво выспрашивал Гроно, — ваша светлость надумает поразвлечься?

— Поразвлечься? Ты, верно, шутишь? У нас с тобой дел невпроворот.

Камердинер и его господин находились в просторном банкетном зале своего нового жилища. Ледяное великолепие хрустальных люстр было скрыто от глаз марлевыми занавесями, укрывавшими также длинный стол полированного дерева и ряды одинаковых стульев. И все же зал поражал роскошью своего убранства, впрочем, как и весь фамильный дворец. Шел всего только второй день с тех пор, как новый лорд Хар-Феннахар вступил в законные права наследования. Оба — и Деврас, и Гроно — оделись, по возможности, поприличнее. Старую изорванную одежду, в которой бродили по пещерам, они конечно же выбросили, а нанятый Деврасом портной еще не успел пошить новых нарядов. Они едва-едва начали осваиваться в своих владениях, привыкать ко всяческим чудесам. Столько всего предстояло сделать — познакомиться с этими хоромами, изучить опись имущества, набрать штат слуг… так что им нескоро придется почувствовать себя хозяевами дома. А Гроно уже заговаривает о приемах!

— Ваша светлость, вы просто обязаны подумать над этим, — твердил камердинер. — Новое положение вашей светлости сопряжено со многими обязанностями светского свойства.

— Гроно, ты заблуждаешься. Хар-Феннахары никогда не были богаты.

— Но теперь-то все совсем по-другому. В руках вашей светлости — одно из самых солидных состояний в Ланти-Юме. Позвольте напомнить вам, господин, что заниматься суетными финансовыми делами отныне ниже достоинства вашей светлости.

— Постараюсь не забыть. Что до приемов, с ними придется подождать…

— Подождать? Ни в коем случае, сэр, — упрямо заявил камердинер.

— Почему же?

— Вашей светлости надлежит как можно скорее наладить тесные дружеские отношения со знатными семействами города. Только так ваша светлость получит возможность свести знакомство с девицами, подходящими по возрасту, красивыми и состоятельными, одна из которых впоследствии станет леди Хар-Феннахар.

— Леди Хар-Феннахар?!

— Безусловно, господин. Ведь вы — лорд Хар-Феннахар, и потому ваш священный долг… нет, святая обязанность, обеспечить себе наследника.

— Гроно, мне всего восемнадцать. Подумать о наследниках я еще успею!

— Вот тут вы не совсем правы, мастер Деврас. Времени всегда меньше, чем кажется поначалу. Вы молоды, сильны, здоровы. Дай Бог, чтобы так было и впредь! Не сомневаюсь, теперь вам жизнь кажется бесконечной. Но подумайте обо мне! А как же я? Старый, дряхлый, больной…

— Да ты здоров как бык, и сам прекрасно это знаешь.

— …Жалкий, несчастный маразматик. Я ведь в любой момент могу — раз, и… исчезнуть. И с каким, по-вашему, чувством я отправлюсь в тот самый долгий и печальный путь… с каким чувством низринусь в непроглядный мрак той вечной ночи, зная, что оставляю своего господина без потомства, без супруги, одного на всем белом свете? Спокойно ли будет у меня на душе, а, мастер Деврас?

— Гроно, какой же ты бессовестный мошенник!

— Ничуть. А даже если бы и был таким, разве не сказал Гезеликус: «Благородная ложь забавляет богов, изнывающих от добропорядочного занудства».

— Не помню, чтобы Гезеликус изрекал что-нибудь в этом роде.

— Даже если и нет, то обязательно должен был изречь.

— Гроно, послушай, я вовсе не против встреч с юными дамами…

— И чудесно, господин, просто чудесно! Я тут, к слову сказать, набросал списочек подходящих кандидатур. — Из нагрудного кармана камердинер извлек длинную, сплошь исписанную полоску бумаги. — Обратите внимание, имена наиболее многообещающих девиц помечены красными звездочками. Лично я бы отдал предпочтение восхитительной Лаллиане Кру-Беффел. Хотя она маловата росточком, кривозуба и, по слухам, несколько спесива, тем не менее ее дворец — среди богатейших домов Ланти-Юма. К тому же сама она происходит из большой семьи, что говорит в пользу ее будущей плодовитости…

— Постой. Довольно. Я сказал, что не прочь — более того, горю желанием познакомиться с юными леди как можно скорее. Но насчет остального — женитьбы, наследников, — с этим придется повременить, хотя бы несколько лет.

— Подумайте, мастер Деврас, подумайте! Случись вам, не приведи Господи, нежданно-негаданно скончаться, не позаботившись о продолжении рода, все наши страдания, выходит, впустую? Тяготы пути, опасности, которым мы подвергали наши жизни в пещерах, и ради чего?..

— Друг мой, мы не затем пережили эту пытку, чтобы снискать мне титул и богатства. Все, в том числе и мы с тобой, получили куда более весомую награду.

— Лично я нет, — упрямился Гроно.

— Да полно, и ты тоже. Вспомни, как много мы повидали, как много сделали и узнали, в конце концов, мы верой и правдой послужили Ланти-Юму. Когда б еще мне выдалась великая возможность убедиться в том, что мир гораздо многограннее и полнее трудов самого мудрого из философов!

— О чем я и твердил вам Бог знает сколько лет, мастер Деврас.

— Теперь я и сам знаю это. И хочу увидеть, сделать, познать еще больше, причем познать на собственном опыте. Хотя бы поэтому не стоит спешить с женитьбой и обзаведением потомством.

Выражение лица камердинера свидетельствовало о том, что этот аргумент его явно не удовлетворил.

— Гроно, право же, рано. Кругом столько нового, неизведанного, будоражащего воображение. Может, ты поймешь, если я расскажу тебе кое-что, о чем узнал в пещерах. Раньше не говорил… о таком нелегко рассказывать. — Камердинер с жадностью ждал продолжения, и Деврас признался: — Тот военачальник вардрулов… помнишь, он встретился нам однажды… так вот, мы говорили с ним, там, в пещерах, и оказалось, что у нас общий предок. Мы родственники.

— Да что вы такое говорите? Какое несчастье!

— Более того. Он легко мог меня убить, и тогда бы несдобровать и Рэйту, и Тьма осталась бы над Далионом навеки. Но не убил — потому, наверное, что кровные узы, святые узы родства для него превыше всего. Где-то на свете живет родное мне существо, питающее любовь даже к такому далекому, как я, сородичу… и это все меняет. Наверное, я никогда его больше не увижу, но буду знать, что он существует. Где бы он ни был теперь, пусть ему живется спокойно и счастливо, пусть в его душе поселится мир.

В недрах сокрытых глубоко под Далионом пещер, на берегу погребальной заводи Грижни, собрались жалкие остатки кланов вардрулов. Все закутаны в тяжелые накидки, поскольку в лабиринтах подземных коридоров поселился холод, но такая атмосфера более всего располагает к скорби. Рядом с заводью лежит безжизненное, померкшее тело архипатриарха. Одна рука его крепко сжимает сверток с полуистлевшим фолиантом, пергаментный свиток и ворох исписанных листов. На груди его покоится тонкая золотая пластинка с выгравированными на ней словами и знаками.

Пора хоронить. Вот уж звучит прощальная песнь вардрулов, приветствующих воссоединение патриарха с Предками… Погрузившееся в погребальную заводь тело тихо оседает на дно, чтобы занять свое место среди сородичей, и воды смыкаются над последним представителем мятежного рода Грижни.