Раиса в стране чудес

Девушке нравилось подсматривать за парящимися в бане накачанными боровскими братками, разглядывать их бицепсы, трицепсы и прочие не менее любопытные части тела. Патологически ревнивый Самарин бдительно следил за тем, чтобы контакты Лапиной с Представителями противоположного пола сводились к минимуму. Подобные ограничения, как и следовало ожидать, претили вольнолюбивой красотке.

«Два миллиона долларов, — подумала Раечка, с трудом удержавшись от того, чтобы не завизжать от восторга. — Вот это полный улет!»

Сердце Лапиной стремительно билось, в ушах звучали фанфары и пел ангельский хор.

Эти деньги решали все ее проблемы. С двумя «лимонами» «гринов» она не только прорвется в Штаты без всякой визы, она на корню перекупит всю охрану певца.

Раз — и Раечка у него в постели. Два — и Ирвин безумно в нее влюблен. Три — они женятся и отправляются в свадебное путешествие на роскошной океанской яхте, а Иван Самарин от ревности и бессильного отчаяния пускает себе пулю в лоб.

Жизнь прекрасна и удивительна. Да здравствует мафия! Да здравствуют наркотики и атомные бомбы! Да здравствуют колумбийцы! Да здравствуют замечательные американские доллары! Да здравствует хитроумная Раечка Лапина!

Майами-Бич, президентский «люкс» отеля «Хилтон».

— Кажется, я ясно объяснил, что ты уволен, — скрипнул зубами Ирвин Келлер.

— Не представляешь, насколько приятно мне было это слышать, — лучезарно улыбнулся Крис Деннен. — К сожалению, по контракту я обязан организовать твое выступление в Чикаго. После этого мы благополучно расстанемся. Как говорят русские: «Мы встретились, как три рубля на водку, и разошлись, как водка на троих».

— Русские? — подозрительно покосился на менеджера певец. — Откуда это ты набрался русских выражений?

— Как откуда? — удивился Крис. — Ты же сам заставлял меня читать вслух письма твоей настойчивой русской поклонницы. Судя по фотографиям, девочка в самом соку. И грудь что надо — такие буфера, что и Памела Андерсон позавидует. Жалко, за мной такие не бегают. Ты хоть представляешь, насколько тебе повезло? Романтичная и всесокрушающая русская страсть. Наташа Ростова, боярыня Морозова, Анна Каренина…

— В задницу твою русскую страсть и в задницу твою Анну Каренину, — разозлился Келлер. — И в задницу этот гребаный концерт в Чикаго.

— Насчет русской страсти и Карениной не возражаю, — вздохнул Деннен. — А вот послать в задницу концерт в Чикаго мы не можем, иначе придется платить неустойку.

— Плевал я на неустойку, — махнул рукой Ирвин.

— Шесть миллионов долларов, — напомнил менеджер.

— Ну и хрен с ними. От чикагских отелей можно стать импотентом. В последний раз, когда я был в Чикаго, мне посмели отвести номер без персонального лифта, а вместо хрустальных бокалов подсунули какое-то сраное стекло.

— Не сраное, а венецианское, — уточнил Крис.

— Венецианское, венерическое, один хрен. Не стану я пить из гребаных плошек, выдутых через сраную трубку сраными макаронниками.

— И все-таки в Чикаго придется поехать.

— Хх-ха! — глумливо хохотнул Келлер. — Заставь меня. Посмотрим, как это у тебя получится.

— Ты просто трусишь.

— Что? — изумленно вылупился на менеджера певец. — Я — великий целитель Келлер — трушу?

— Ты боишься ехать в Чикаго после той истории с Дагоберто Саваласом.

— Чего это, интересно, я боюсь?

— Показаться на улицах, — презрительно бросил Деннен. — Посмотреть в глаза людям. Пройтись перед камерами репортеров. Ладно, черт с тобой. Я отменю концерт. Выплатим неустойку — и дело с концом.

— Ну уж нет!

Оскалив зубы, Ирвин демонически захохотал. Менеджер, сохраняя на лице презрительную гримасу, терпеливо ждал, пока он успокоится.

— Вот что я тебе скажу, печальная ошибка природы, — отсмеявшись, отчеканил певец. — Ничего мы отменять не будем. Я с поднятой головой вернусь в этот гребаный Чикаго и со смаком положу на всех его греба-ных жителей и репортеров. Ты понял меня?

— Прекрасно понял, — усмехнулся Крис.

Ближнее Подмосковье, особняк Черепа.

За три года совместной жизни Раечка Лапина в совершенстве изучила характер и привычки Черепа. Как она и предвидела, запирать полученные от наркодельцов деньги в сейф Иван не стал, резонно полагая, что если его попытаются ограбить, то искать в первую очередь будут именно там. Немного подумав, Самарин герметично упаковал доллары колумбийцев в полиэтилен и закопал их в здоровенном ящике с удобрениями, стоящем в дальнем углу его оранжереи.

Эту операцию Череп проделал быстро и аккуратно, убедившись в том, что никто его не видит. Помимо него, Мясника и колумбийцев, о полученных деньгах никто не знал, так что никому и в голову не пришло бы следить за Самариным, за исключением, естественно, Раечки.

Проникнуть за любовником в оранжерею Лапиной не удалось — Иван запер дверь. Из осторожности он не стал зажигать свет, воспользовавшись миниатюрным фонариком, но даже это ему не помогло.

Учуяв хоть и слабый, но характерный запах, исходящий от боровского авторитета, его смышленая любовница, сложив два и два, усмехнулась.

Дальше все было просто. Пять таблеток снотворного, добавленного в пиво, оперативно отправили Черепа в крепкие объятия Морфея. Раечка же, убедившись, что Ивана не разбудит даже пушечная стрельба, прямиком отправилась в оранжерею.

Вернувшись оттуда с объемистым пакетом, Лапина быстро собрала свои вещи и вызвала по телефону такси, естественно, не к особняку боровского авторитета, а к магазину, расположенному через две улицы от него. Затем она отключила пропущенный через проволоку над забором электрический ток, по садовой лестнице забралась на ограду, сбросила на траву спортивную сумку с деньгами и одеждой, мягко спрыгнула вниз и, не замеченная охраной, шмыгнула в ближайший проулок.

Самарин еще спал, когда самолет компании «Транс-аэро», оторвавшись от взлетной полосы Шереметьево-2, взял курс на Кипр. В багажном отсеке, затерявшись среди чемоданов беззаботных туристов, летела дешевая спортивная сумка на «молнии». Под грудой маечек, юбочек и купальных костюмов лежал не привлекший внимания таможенников пластиковый пакет с двумя миллионами долларов.

— Не убивай меня, не надо… — В голосе Келлера звучал неподдельный страх. — Ты не можешь меня убить…

— Могу, — усмехнулся Савалас, наводя «кольт» сорок пятого калибра между глаз ненавистного певца.

— Настоящий мужчина всегда выполняет свои обещания. Жаль только, что убить тебя можно всего один раз, иначе я с наслаждением делал бы это трижды в день — перед завтраком, обедом и ужином.

Этот впечатляющий монолог Дагоберто готовил несколько месяцев и очень им гордился.

— Вот и все. Прощай, жалкий извращенец.

— Не надо!!!

Презрительно усмехнувшись, Савалас нажал на спусковой крючок. Грохот выстрела заглушил последний крик Ирвина. Разрывная пуля безжалостно впилась ему в переносицу. По траве разлетелись красные брызги.

Нажав клавишу «стоп» на миниатюрном диктофоне, лежащем у него в кармане, довольный Дагоберто поднес к губам дуло пистолета и дунул в него на манер того, как это делали ковбои из вестернов.

— Наконец-то ты мертв, подонок, — торжествующе сверкнув глазами, изрек Савалас.

За его спиной послышался вежливый приглушенный кашель. Обернувшись, Даг увидел бродягу с потертым армейским рюкзаком за спиной. От оборванца невыносимо разило псиной и запахом перегара.

— За что это ты его? — поинтересовался бродяга.

— Да так. Старые счеты, — пожал плечами Дагоберто. — Теперь это уже не имеет значения.

— Есть его будешь?

— Есть? — не врубился Савалас. — Как это — есть? В каком смысле?

— То есть как в каком смысле? — удивился бродяга. — В самом что ни на есть прямом. Я, например, второй день не жрамши, а кушать, натурально, хочется. Раз ты не будешь, может, я его уговорю? Не возражаешь?

— Н-нет, не возражаю, — растерянно сказал Дагоберто.

Переход от возвышенной мести к столь прозаическому вопросу, как прием пищи, потребовал от него серьезного умственного усилия.

— Эк ты его разрывной раскурочил, — укоризненно покачал головой бродяга. — Придется теперь по земле ползать, ошметки собирать. Нет бы нормальной пулей…

— Не нравится — не ешь, я не упрашиваю, — разозлился Савалас.

— Да ладно, мужик, не заводись. Наклонившись, бродяга подобрал кусок арбузной корки с налепленным на него портретом Келлера. На переносице певца зияла дыра с чуть обуглившимися краями.

— Так ведь это Ирвин Келлер! — узнав знакомое лицо, обрадовался оборванец. — То-то мне голос знакомым показался. «Не убивай меня, не надо», — это же строка из его песни. Ты даже текст подобающий подобрал, словно он тебя молит о пощаде. Видать, крепко тебя этот парень достал, раз ты из-за него такой здоровенный арбуз в расход пустил. Впрочем, я тебя понимаю. Сам терпеть не могу этих попсушников, рэпперов и хренепперов. Возьми хоть Майкла Джексона. Белый негр — это же курам на смех…

— Заткнись, — проворчал Савалас. Болтовня бродяги испортила ему все удовольствие от воображаемого убийства.

— Постой-ка! — хлопнув себя руками по коленям. оборванец захохотал. — А ты случайно не тот чикагский коп, которого из-за Келлера турнули со службы? Кажется, от тебя еще и жена ушла…

— Ну, все! — яростным щелчком спустив предохранитель «кольта», прорычал Дагоберто. — Еще одно слово — и ты разделишь судьбу этого сукиного сына!

— Под сукиным сыном ты подразумеваешь арбуз? — уточнил бродяга и, правильно истолковав выражение лица Саваласа, умоляюще замахал руками. — Все, молчу, молчу. Я буду нем, как труп египетского фараона, клянусь ужином в «Астории».

Несколько секунд Даг боролся с искушением спустить курок, но здравый смысл победил, и он, выругавшись, спрятал пистолет в пристегнутую под пиджаком кобуру.

Ругаться Савалас продолжал и в пробке около Центрального парка, в которой он увяз всерьез и надолго. Включенное в машине радио развлекало его монотонным бормотанием негритянских рэпперов, доходчиво разъясняющих слушателям, что жизнь — дерьмо, а человек человеку — волк, шакал и койот.

Оптимистический монолог афроамериканцев сменился музыкальными новостями.

— Выступление знаменитого Ирвина Келлера, которое состоится через неделю в Чикаго, вызывает небывалый ажиотаж среди поклонников этого талантливого, непредсказуемого и эксцентричного певца. Шесть тысяч билетов на концерт были распроданы всего за четыре дня. Судя по сообщениям, полученным из заслуживающих доверия источников, спекулянты перепродают билеты на концерт целителя Ирвина по цене от двухсот до шестисот долларов.

Столь беспрецедентный ажиотаж, несомненно, связан со скандалом, разразившимся в Чикаго пять лет назад, когда служащий чикагской полиции Дагоберто Савалас…

— Fuck you, — рявкнул Даг, вырывая радиоприемник из гнезда.

— Fuck, fuck, fuck, — рычал он, швырнув приемник на пол и исступленно расплющивая его ударами ноги.

В рядах застывших в неподвижности машин наметилось движение. Оставив в покое искореженные останки приемника, Савалас переместил правую ногу на педаль газа.

— Значит, снова Чикаго, — пробормотал он. — Вот и отлично. Там мы с тобою и встретимся…

Майами-Бич, президентский «люкс» отеля «Хилтон».

— Катись к черту, — яростно рявкнул в телефонную трубку Ирвин Келлер. — Я говорил это тебе тысячу раз и повторяю в тысяча первый: катись, мать твою так, к черту, и бабку твою так, и дедку твою так, и прабабку! Или у тебя проблемы с английским языком? Может, перевести на латынь?

— Почему ты так обращаешься со мной? — умоляюще глядя на лежащего рядом с ней на кровати силиконового Ирвина, простонала Кейси Ньеппер. — Я всего лишь хочу помириться. Ты же обещал…

— Мало ли что и кому я обещал! — оборвал ее певец. — Если бы я выполнял все данные мной обещания, то был бы женат сейчас на половине женского населения Соединенных Штатов.

— Но ты женился на мне, и только на мне, — напомнила Кейси. — Это что-нибудь да значит. Вспомни нашу любовь…

— Нашу любовь! — вскипел Ирвин. — Нашу, мать твою так, любовь! Да задолбала ты меня со своей гребаной любовью! Помнишь, что ты устроила в Чикаго в девяносто шестом? Как же ты тогда достала меня! Кто просверлил электродрелью мой музыкальный центр? Кто чуть не сжег отель, из ревности устроив в ванной костер из писем моих фанаток? Кто пытался проломить мне голову рогами северного оленя, которые мне прислала поклонница-индианка с Аляски? Кто…

— Я ревновала, — прервала его Ньеппер. — Подумаешь, небольшая ссора. Мы всю жизнь ссорились и мирились — и ничего. Даже есть поговорка: милые бранятся — только тешатся.

— Не знаю, как тебя, а меня ни капельки не тешат покушения на мою жизнь и здоровье, — возразил Келлер. — И вообще, устраивать истерики и скандалы — исключительно моя прерогатива. Два неуправляемых психопата на одну семью — это уже слишком. Боливар не выдержит двоих. Именно поэтому мы и расстались.

— Мы не расстались, и не надейся. Я никогда не дам тебе развод. Ты будешь или мой, или ничей.

— Держи карман шире, — усмехнулся певец.

— Несмотря ни на что, мы любим друг друга, я знаю это, — драматично взвыла актриса. — Все равно мы будем вместе!

— Будем, а как же! Когда русалка на шпагат сядет.

Келлер яростно швырнул трубку на рычаг.

— Сука, — исступленно прошипел он. — Именно из-за тебя я влип в идиотскую историю с Дагоберто Са-валасом. Мало того, что на одних адвокатов ухлопал более полутора миллиона баксов, так теперь этот гребаный психопат-мокроспинник [1] преследует меня и грозится убить. Твою мать! Как будто мало мне своих проблем.

Подойдя к бару, певец налил себе полную рюмку виски и залпом опорожнил ее.

Черты его лица разгладились.

"А ведь из Саваласа и Кейси получилась бы отличная парочка, — злорадно ухмыльнулся Ирвин. — Два маниакально зацикленных на моей персоне психопата. В постели, вместо того чтобы трахаться, они бы перемывали мне косточки. Несомненно, они нашли бы общий язык.

Дагоберто Савалас… Чертов кретин. И все-таки что ни говори, а история с малышом Дагом здорово подняла мой рейтинг. Вознесла, можно сказать, на самый верх. Америка ведь обожает скандалы, а нечто подобное не каждый день случается. За такое не жалко и полтора миллиона баксов выложить, тем более что заработал я на этом скандале гораздо больше. Воистину, если бы Дагоберто Саваласа не существовало, его следовало бы выдумать".

Приняв дополнительную порцию «Наполеона», Ирвин погрузился в ностальгические воспоминания молодости.

Прелести секса Келлер впервые познал в тринадцатилетнем возрасте, и это занятие настолько его увлекло, что юный Ирвин дал себе торжественную клятву лично «осчастливить» большую часть прекрасной половины человечества. Под воздействием этой благородной идеи он даже заказал себе футболку с надписью:

«Родился сам — помоги другому» и рисунком, изображающим половой акт двух ежей.

На спине пресловутой футболки быk отпечатан еще один слоган, сходный по смыслу с первым: "Жизнь нужно прожить так, чтобы каждый ребенок мог сказать тебе: «Папа!!!»

Воплотить в жизнь свой девиз Ирвину, к счастью, не удалось, иначе все заработанные им деньги перекочевали бы в карманы бесчисленных мамаш, алчно взыскующих с него алименты.

Известие о собственном бесплодии ничуть не огорчило будущую рок-звезду, скорее наоборот, оно его несказанно обрадовало. Пословица «любишь кататься — люби и саночки возить» была придумана явно не для Ирвина. Кататься ему нравилось, это да, а вот санки пусть таскают никчемные и бездарные идиоты вроде Дагоберто Саваласа. Опять Дагоберто Савалас…

В истории с Дагоберто Келлер винил исключительно Кейси Ньеппер, хотя еще до ссоры с Кейси настроение ему здорово подпортили паскудные мерзопакостные буматомаратели, именующие себя журналистами.

Для начала одна мерзкая газетенка напечатала интервью с одной из его поклонниц, с которой Ирвин якобы переспал. Зловредная девица заявила, что член знаменитости, невзирая на ее героические усилия, категорически отказывался вставать.

— На такую бы и у Казановы не встал, — прошипел певец, яростно разрывая газету на мелкие кусочки. — Ты бы в зеркало на себя посмотрела, сопля размалеванная. К тому же я был пьян, как сапожник. Я на тебя, сука, в суд подам. Будешь знать, как возводить поклеп на великого Ирвина Келлера.

Небольшим утешением, правда, послужило то, что другая бульварная газета, в противоположность заявлению предательницы-фанатки, обзывала певца в своей статье «сексуальным террористом».

Именно в этот на редкость неудачный момент на голову Келлера неожиданно свалилась любящая и ненавидящая, обожающая и ревнующая Кейси Ньеппер. Вырвавшись со съемок, она заявилась в его номер в гостинице «Амбассадор Вест» с целой горой чемоданов, набитых косметикой и нарядами.

Для разминки Кейси устроила скандал, обвиняя Ирвина в изменах. Заткнуть супружнице рот можно было одним-единственным способом, а именно трахнув ее так, чтобы у нее мозги чуть не вылетели. Вот тут-то мужские достоинства Келлера снова его подвели.

— Значит, на меня у тебя не встает, — обоснованно возмутилась Кейси. — Или у тебя уже и на других не встает? Может, правду пишут газеты — великий целитель Келлер стал импотентом?

Закончив сию оскорбительную тираду, Ньеппер демонически расхохоталась.

Масла в огонь подлил Крис Деннен. Когда Ирвин, сбежав от неудовлетворенной супруги, потребовал от менеджера незамедлительно положить конец мерзким слухам о его мужской несостоятельности, Крис, вперив в потолок задумчивый взгляд спокойных голубых глаз, ни к селу ни к городу изрек:

— Если при виде прекрасной обнаженной блондинки у тебя не встает — не верь глазам своим…

Каким образом Келлер оказался в туалете ночного клуба «Ноев ковчег», впоследствии он вспомнить так и не смог. Кажется, он где-то пил, пел, кого-то лапал, кто-то лапал его, потом он снова пил и снова пел. Кажется, были еще и наркотики. Кажется, где-то и на кого-то у него опять не встал.

Вытащив из штанов предмет своей мужской гордости, певец пристроился к писсуару, над которым губной помадой была выведена свежая надпись: «Не льсти себе. Подойди поближе».

Эта надпись почему-то возмутила Ирвина до глубины души. Ему вспомнились демонический хохот Ньеппер, обозвавшей его импотентом; гнусная статья, в которой это омерзительное слово с навязчивой регулярностью повторялось рядом с его именем; Крис Деннен с его оскорбительными намеками по поводу блондинки…

Сейчас он покажет, какой он импотент! Раз и навсегда он пресечет гнусный шепоток за его спиной.

Стряхнув в писсуар две последние желтые капли, певец прислонился спиной к стене и принялся ритмично массировать свое мужское достоинство.

Пытаясь возбудиться, он представил себе прекрасную обнаженную блондинку, но вспомнил ехидное высказывание менеджера, и блондинка не подействовала. С брюнетками тоже вышла осечка — брюнеткой была Кейси Ньеппер.

— А ну их на хрен, всех этих баб, — пьяно пробормотал Келлер. — Суки они все. Не люблю я их. А кого же я тогда, интересно, люблю?

Немного подумав, певец отыскал ответ на этот в общем-то простой вопрос:

— Себя! Ну конечно же, себя, несравненного Ирвина Келлера!

Как ни странно, член мгновенно отреагировал на столь неприкрытое проявление нарциссизма.

Представляя себя — единственного и неповторимого, мужественного и сексуального, гениального и неотразимого, — певец, не обращая внимания на удивленные взгляды заходящих в туалет мужчин, вдохновенно ласкал свой налившийся силой орган.

— Ну что, видели, какой я импотент? — торжествующе восклицал он. — Да я не то что всех баб — всю вселенную перетрахаю с ее гуманоидами инопланетными. Да что там вселенная — я…

Келлер замолчал, не находя подходящих слов. Именно в этот момент в туалет вошел Дагоберто Савалас…

Кипр, аэропорт.

Русская мафия питала к Кипру особенную любовь. Отчасти потому, что этот живописный остров, поровну поделенный между турками и греками, был расположен посреди теплого Средиземного моря, отчасти в связи с тем, что въезд на Кипр был безвизовым, а через банки этого удобно расположенного «налогового оазиса» можно было с легкостью проворачивать сомнительные сделки и отмывать «грязные» деньги.

Недвижимость на Кипре была дешевой, жизнь — сонной и спокойной, как в провинциальном южном городке. Постепенно здесь образовалась маленькая дружелюбная колония, состоящая из удалившихся на покой мафиози средней руки и средней же руки предпринимателей.

Сняв с багажного транспортера кипрского аэропорта сумку стоимостью в два миллиона долларов и без затруднений миновав с нею таможенный контроль, Раечка Лапина вышла на улицу, улыбнулась щедрому средиземноморскому солнцу и взмахнула рукой, подзывая такси.

Регулярные бдения у дырочки в подсобке кегельбана не прошли для девушки даром. Подслушивая задушевные беседы боровской братвы, она, помимо невероятного количества похабных анекдотов, узнала массу полезной информации, в частности, о том, каким образом через кипрский банк «Никосия кредит» можно перевести деньги на номерные счета банков в других «налоговых оазисах», да так, что ни одна ищейка из Интерпола не выйдет на их след.

Директором «Никосия кредит» был некий Соломон Абрамович Щечкин, в далеком советском прошлом один из ведущих экономистов Госплана. Ныне Соломон Абрамович честно вкалывал на русскую мафию.

Работал он блестяще, хотя драл при этом проценты почище отечественных рэкетиров.

— В банк «Никосия кредит», — по-английски сказала Лапина таксисту. — Знаете, где это?

— Русская, что ли? — так же по-английски осведомился таксист.

— Как вы догадались?

— Я в этот банк все время русских вожу, — усмехнулся водитель. — Кипр — маленький остров. Здесь все про всех знают. Увидите кирие [2] Соломона — передавайте ему привет от Спиро Христопопулоса.

— Обязательно передам, — пообещала Рая.

Ближнее Подмосковье, частный особняк Черепа.

— Твою мать, — простонал Череп, с трудом отрывая от подушки налитую свинцом голову. — Что это со мной? Вроде вчера и выпил-то немного…

Сквозь опущенные жалюзи пробивались яркие лучи солнца. Сделав усилие, Самарин разлепил неслушающиеся веки и, изумленно посмотрев на будильник, добавил:

— Четверть второго… Ну ни хрена себе! С чего это вдруг я так отрубился?

Все это было очень странно, а странные вещи просто так не происходят — в этом Иван был глубоко убежден. Все еще вялый от снотворного мозг неуклюже пытался поймать некую ускользающую в последний момент тревожащую его мысль.

Ага! Вот оно! Вчера он закопал в ящике с удобрениями два миллиона долларов, полученные от колумбийцев. Помимо долларов, в пакете находилась еще одна вещь. Собственно, за эту вещь наркоторговцы и выложили авансом столь внушительную сумму. Значит, вчера он все это спрятал, а сегодня проснулся в час пополудни с головой, тяжелой, как церковная паперть. Твою мать! Только этого не хватало!

Иван слетел с кровати, потянулся было за брюками, но решил не тратить драгоценные секунды. Как был, нагишом и босиком, он ринулся к оранжерее.

Координация движений еще полностью не восстановилась, и боровский авторитет чуть не навернулся с широкой мраморной лестницы, ведущей на первый этаж, но в последний момент ухватился за перила, слегка растянув щиколотку.

Добравшись до оранжереи. Череп сообразил, что ключи от нее остались ;в спальне. Матюгнувшись, он всем телом врубился в дверь. Дверное полотно, хрустнув, слетело с петель, и воздух сотряс пронзительный визг включившейся сигнализации.

Ворвавшаяся в оранжерею вооруженная охрана с изумлением воззрилась на обнаженного шефа, стоящего на коленях у опрокинутого ящика и с обезумевшим видом разбрасывающего по полу высыпавшиеся из него удобрения.

Майами-Бич, отель «Хилтон».

— Будьте любезны, соедините меня с номером мистера Келлера, — приятным грудным баритоном попросил телефонистку отеля «Хилтон» Дагоберто Савалас. — Скажите ему, что звонит Чарльз Уоллес, директор студии «Метрополитан рекордз».

— Прошу прощения, мистер Уоллес. Прежде чем я вас соединю, будьте так любезны ответить на один вопрос. Этот вопрос велел задать мистер Келлер, в том случае если вы позвоните. Еще раз прошу меня извинить.

— Что еще за вопрос? — насторожился Даг.

— Считаете ли вы Дагоберто Саваласа полным ублюдком, придурком и кретином и вдобавок импотентом и неудачником? — тщательно выговаривая слова, прочитала по бумажке телефонистка.

— Ах ты шилохвостка бесстыжая! — задохнулся от возмущения Дагоберто. — Да как ты смеешь…

— Мистер Савалас! — вкрадчиво произнесла девушка. — Вам не кажется, что эта история чересчур затянулась? Вы и так слишком много потеряли из-за своего упрямства. Мистер Келлер, конечно, не подарок, если не сказать больше, но вряд ли он стоит того, чтобы разрушать из-за него свою жизнь.

— Ты не понимаешь, — тихо сказал Даг. — Моя жизнь уже разрушена. Я потерял все, а вот Келлеру пока еще есть что терять.

Повесив трубку, Савалас ненадолго прижался лбом к прохладному пластику телефона-автомата, затем несколько раз резко долбанулся о него лбом и снова застыл в неподвижности, придавленный невыносимым ощущением собственного бессилия.

И дернул же тогда его черт завернуть в сортир «Ноева ковчега»! Ну, перепил пива после дежурства, ну, захотелось ему отлить — так мало ли было вокруг других клозетов? Да и стемнело уже, мог бы и в кустах облегчиться — полицейского за такое дело в кутузку не упрячут.

До чего все-таки странная штука человеческая судьба. Кажется, что ты — на вершине мира, боги улыбаются тебе, но вот ты, ничего не подозревая, оказываешься не в то время и не в том месте — и вся твоя жизнь стремительно катится под откос.

Первым, что бросилось в глаза вошедшему в туалет Саваласу, был до безобразия огромный эрегированный член, с которым, не стесняясь окружающих его людей, баловался какой-то пьяный урод.

Переведя возмущенный взгляд на лицо нарушителя общественного порядка, Даг чуть не задохнулся от праведного гнева. Перед ним был целитель Келлер собственной персоной, скандально известная рок-звезда, лишенный музыкального слуха кретин с голосом простуженного осла, получающий за одно выступление в несколько раз больше, чем честный служака Савалас смог бы заработать за всю свою жизнь. Этого зарвавшегося наглеца явно следовало поставить на место.

Дагоберто ни за что не признался бы себе самому, что главной причиной столь яростного ожесточения от пьяной выходки Ирвина была зависть, черная, как воронка от ядерного взрыва, и мучительная, как укус скорпиона.

Обладающий помимо музыкального слуха не лишенным приятности баритоном и даже певший в детстве в церковном хоре, Савалас считал себя намного талантливее Келлера. И если он не стал звездой эстрады, так только потому, что родители его были мексиканцами, а цветному, что бы ни говорили, пробиться в Америке несравненно труднее, чем белому.

Разве справедливо, что Даг за более чем скромную зарплату ежедневно рискует жизнью, сражаясь с вооруженными подонками и отбросами общества, в то время как этот похотливый скандалист и наркоман лопатой гребет миллионы лишь потому, что фальшиво сипит всякую похабщину в микрофон? Нет, это было несправедливо, а закон и полиция, как известно, существуют именно для того, чтобы восстанавливать справедливость.

Забыв, что смена его уже полчаса как закончилась, все еще одетый в форму Дагоберто выпятил грудь с прикрепленным к карману рубашки сверкающим полицейским жетоном и грозным голосом осведомился:

— Чем это ты тут занимаешься?

— Ты, чувак, слепой, что ли? — искренне удивился пьяный Келлер. — Сам. не видишь? Епископа душу, морковку чищу, с монстром здороваюсь, уж не знаю, как еще это назвать! Давай, парень, снимай штаны, сравним наши инструменты. Ставлю сотню против одного, что ты проиграешь.

Находящиеся в туалете мужчины, благодарные певцу за устроенное им развлечение (приятели, услышав про такое, прямо-таки на уши встанут), одобрительно захихикали.

— Давай, принимай пари! — подзадорил копа сухонький старичок в сером жилете. — Докажи, что в полиции работают только крутые парни!

Принять пари Савалас не мог, даже если бы захотел, ибо он точно знал, что проиграет. Если что-то и на устраивало Дага в его крупном, сильном и тренирован ном теле, так это размер его члена. Даже обожающая его жена, однажды с грустью посмотрев на мужскую гордость супруга, со вздохом произнесла:

— Да уж, тигр у меня — что надо, а вот тигренок подкачал. Может, смазать его чем-нибудь, чтобы подрос?

Если раньше Дагоберто завидовал белой коже, миллионам и славе Ирвина, теперь у него появился новый, еще более существенный повод для зависти. Ну почему, в самом деле, одним — все, а другим, достойным честным и порядочным гражданам — ничего?

Злость Саваласа стремительно перерастала в ненависть. Ничего, сейчас он покажет этому уроду, где раки зимуют. Мастурбация в общественном туалете — это грубое нарушение закона и беспрецедентное оскорбление нравственности. За такое можно и полгода тюрьмы схлопотать, а уж штраф будет такой, что о-го-го!

Забыв о том, что в данный момент он не находится на службе, Дагоберто защелкнул наручники на запястьях ошеломленного Келлера и, невзирая на ругань, проклятия и угрозы, которыми его осыпал певец, грубо поволок его к выходу.

Ближнее Подмосковье, частный особняк Черепа.

— Слабый пол силен ввиду слабости сильного пола к слабому полу, — изрек Сергей Мясников и расправил плечи, восхищаясь собственным красноречием. — Ловко тебя кинула твоя краля, ничего не скажешь.

— Не трави душу, — простонал Череп. — Лучше плесни мне еще рассольчика.

— Вообще-то рассолом снимают похмелье, а не отходняк после снотворного, — заметил Мясник.

— А чем лечат отходняк после снотворного? — поинтересовался боровский авторитет. — Из-за мерзости, которой меня опоила эта дрянь, я ничего не соображаю, а соображать мне сейчас ой как необходимо.