Черный ящик (№7) - Шестерки Сатаны

Конечно, если б я к тому времени не знал, что они живы, то мог бы изрядно поволноваться. Дружески встречаться с людьми, одному из которых ты раскромсал горло битой бутылкой, одного подставил под выстрел его же товарищей, а прочих завалил из трофейного «глока», согласитесь, не так-то легко. Насчет того, что мне все время мерещился шрам на горле Агафона, я уже упоминал. Да и воспоминания о том, как они засадили меня в подвал с крысами, о том, что угрожали со мной разделаться, если выкупа не привезут, были не самыми приятными. Поэтому при той, условно говоря, «новой первой встрече» с «гостями столицы» мирно и по-деловому беседовать было очень сложно. Конечно, я усерднейшим образом старался не показывать неприязни, но при этом все время ощущал боязнь какого-то подвоха, подставы, облома. Несмотря на то, что Агафон и все остальные держались самым корректным и даже немного подобострастным образом, понимая, что имеют дело с не самой простой фигурой, я никак не мог расслабиться и поверить в то, что разговариваю с людьми, которые со мной раньше не встречались и в мыслях не имеют ничего против меня. Постоянно чудилось, будто Агафон или Луза, выбрав момент, когда я утрачу бдительность, начнут сводить со мной счеты. Говорил я с ними очень осторожно, не забывая поглядывать по сторонам, и слава Богу, что они эту мою подозрительность восприняли лишь как необходимый элемент первого знакомства «начальника» с подчиненными.

Впоследствии все эти сложности сошли на нет. Я притерпелся, постепенно перестал воспринимать их как оживших покойников, а затем стал испытывать к этим ребятам почти те же приятельские чувства, какие испытывал к давно знакомым командам. Даже, пожалуй, более теплые, чем к некоторым отдельным личностям в этих «старых» бригадах. Допустим, в команде Морфлота было несколько мужиков, которые явно стремились настучать на своего босса, желая, должно быть, подняться повыше. С чисто деловой точки зрения это было очень полезно, потому что инспектору необходимо пользоваться и конфиденциальной информацией, а не только слушать то, что исходит от бригадира. Иначе перестанут бояться, а значит, уважать. Подшефный должен быть убежден, что ни один его шаг не останется без внимания и ни одно отклонение по жизни не сойдет с рук. Поэтому я не только не засвечивал перед бригадирами стукачей, но и, наоборот, стремился поощрить их благополезную деятельность. Однако благодаря оставшейся с детдомовских времен врожденной неприязни к осведомителям за людей я этих «дятлов» не считал. Были такие, которые работали слишком жестко при проведении силовых мероприятий, были натуральные садюги, которым хотелось не столько добыть нужные сведения, сколько просто помучить беззащитного. Опять же в некоторых случаях они были очень полезны, поскольку могли даже мертвого разговорить, но подспудное чувство омерзения и брезгливости я все-таки испытывал.

А вот среди северян и примкнувшего к ним дяди Сани я отдыхал душой. Они всегда и все говорили друг другу в лицо, иногда не шибко вежливо, но всегда по делу. Ничего в принципе от меня не утаивали, но при этом были очень осмотрительны с окружающими. Они не заводили опасных и непродуманных шашней, не пытались изображать из себя крутых и наводить свой порядок в поселке. Напротив, они строго следовали доброй традиции не высовываться. Охотно и бесплатно помогали разным дачникам: кому машину ремонтировали, кому крышу чинили или стекла вставляли, кому дрова кололи, прямо как гайдаровские тимуровцы. При этом они — не без помощи бутылки, конечно, но тем не менее — произвели очень хорошее впечатление на местного участкового, нашли с ним общий язык и зимой патрулировали поселок, дабы какие-нибудь бомжи не забрались на пустующие дачи и не подожгли их по пьяни. Возможно, что налаживание контактов с ментом удалось еще и потому, что двое из четверых — Агафон и Гребешок — в прошлом сами служили в милиции.

Обычно Чудо-юдо посылал меня на эту точку не чаще двух раз в месяц. Как правило, без каких бы то ни было конкретных указаний, просто так, чтоб служба медом не казалась. Все конкретное доходило до них через людей Морфлота, и лишь в некоторых случаях я доводил до них какие-то прямые указания Чуда-юда, но, конечно, без ссылки на источник. Они, конечно, понимали, что я стою где-то посередине между ними и Богом, но не имели представления ни о Морфлоте, ни о Чуде-юде.

Да, теперь я считал свои отношения с Агафоном и компанией вполне приятельскими. Тем не менее, мне все еще было непонятно, зачем я сюда приехал. С напряжением перебирая в памяти все, что предшествовало отъезду с Кириной дачи, я никак не мог вспомнить, когда мог отдать команду ехать к Агафону. Тем более что Ваня, сидевший за баранкой, как и Валет, впрочем, дороги туда не знали.

Когда мы вошли в дом, Агафон поинтересовался:

— Пожрать не хотите, братки?

— Есть такое мнение… — кивнул я, вспомнив, что Чудо-юдо мне сегодня даже позавтракать не позволил.

— Как раз к ужину поспели, — просиял Агафон, — мы как раз ужинать собирались, картошки с мясцом нажарили. Сто грамм примем?

— Можно… — ответил я задумчивым тоном, хотя выпить почему-то очень хотел. И не сто граммов, а гораздо больше. Во всяком случае, после всех приключений прошедшего дня, в течение которого у меня было минимум три возможности отправиться на тот свет (могли застрелить равалпиндевцы, мог деструктировать Богдан, и мог задохнуться в тайнике), мне надо было снять стресс.

— А вы чего стоите? — обратился Агафон к Валету и Ване. — Неужели не узнаете?

— Могли и забыть, за два года-то… — заметил Луза, устанавливая на стол огромную чугунную сковородку, заполненную жаренной на сале картошкой с зеленым луком, густо перемешанной с говяжьей тушенкой.

Я как-то не вспомнил о том, что биороботы были знакомы с северянами.

— Вы знакомы? — спросил я у Вани. — Бывали здесь раньше?

— Нет, — ответил Ваня, — мы здесь не бывали. Но с ними знакомы.

— Может, заочно, по переписке? — пошутил, даже скорее съехидничал Гребешок.

— Почему? — возразил Ваня, причем почти человеческим голосом. — Мы вас лично знаем по кличкам, вы из «Белой Куропатки». Два года назад вами командовал Фрол.

— Ну, молодцы. А я уж думал, загордитесь, не вспомните, — хмыкнул Гребешок. — Да поставьте вы чемоданы, у них ног нет, не сбегут…

Я сообразил, что бойцы без моей команды не сядут, и постарался как можно естественнее произнести фразу:

— Ваня, Валет — садитесь. Будем принимать пищу.

— Куда чемоданы поставить? — спросил Валет. Только тут я вспомнил, что он несколько часов назад был ранен в плечо. Темные пятна бурого цвета на камуфляжке были не очень заметны. Но через пробоину виднелся бинт, наложенный Ваней. Значит, мне его ранение не во сне приснилось, тем более что он меня из-под этой пули вытолкнул. Башку, правда, крепко ушиб, шишку набил, но шишка — это лучше, чем мозги по стенке. А вполне могло быть и так.

— Вон туда, к дивану, в угол, — показал Агафон. «Зомбики» не подчинились бы, но я сделал разрешающий кивок головой, и они направились к дивану. По идее, Валет после такого ранения должен был несколько дней ничего не поднимать левой рукой. Даже пошевелить ею нормальный раненый мог бы только ценой скрежета зубовного. А Валет запросто ухватился левой за вьюк-чемодан и без напряжения дотащил его до места.

После этого они вернулись к столу и чинно сели.

— Совсем вояки стали, — заметил Агафон. — Все у Вики тренируетесь?

— Отвечать? — спросил у меня Валет. Я разрешительно кивнул.

Валет сказал:

— Да.

— Службу знают, — покачал головой Гребешок. Налим принес рюмки, Агафон достал бутылку. На восемь рюмок хватило впритирочку, и бутылку поставили под стол.

— Ну, со свиданьицем! — ощерился дядя Саня. Ваня и Валет вопросительно посмотрели на меня. Без всякого ГВЭПа я прочитал их мысли, точнее, одну общую мысль: «А разве нам можно?»

— Пейте, не нюхайте! — сказал я. Конечно, в этот момент я был вполне трезв и, наверно, мог бы хотя бы задуматься, что имею дело не с обычными пареньками. У меня даже шевельнулось в голове что-то похожее на сомнение. Однако я его быстро отогнал от себя: мол, в рюмке чуть больше полсотни граммов, чего им сделается? Все чокнулись, выпили. Водка оказалась вполне приличной, нежной, явно натуральной, а не фальсифицированной.

Потом разложили картошку с мясом по тарелкам, добавили соленых огурчиков, укропу, лучку и принялись метать пищу.

— Молодец, Луза! — похвалил Агафон, поднимая вверх большой палец. — Пора тебе присвоить звание «заслуженного кашевара Российской Федерации».

— А что, на «народного» уже не потяну? — ухмыльнулся повар.

— Ты сколько весишь? — скромно спросил Агафон.

— Сто двадцать кило примерно.

— Рано, рано тебе еще «народного» присваивать. Вот когда наберешь больше полтораста — тогда можно подумать.

— Между первой и второй — перерывчик небольшой, — нетерпеливо произнес дядя Саня традиционную присказку и достал из холодильника второй «пузырь».

Мне очень хотелось поскорее заполнить голодный желудок, и я без особых церемоний орудовал ложкой. К тому же первая стопка шибко хорошо разошлась по телу, попала в кайф и стала греть душу. Именно поэтому я вовсе не стал задумываться над тем, можно ли продолжать поить биороботов. А они, поскольку прецедент уже был, с готовностью взялись за рюмки.

Хлопнули по второй. Стало еще лучше. Тарелку очистил, сытость появилась и благодушие.

— Бог любит Троицу! — заторопился дядя Саня, и ему никто не возразил.

После третьей закурили. Агафон спросил:

— Так какое у тебя дело, Барин?

Я не был настолько пьян, чтоб не помнить, что меня сюда случайно привезли. И одновременно состояние легкого кайфа вполне позволило бы мне в этом признаться. Тем более что об этом я уже с самого начала сообщил, только Агафон принял мою откровенность за шутку. Клянусь бородой Чуда-юда (за неимением собственной), что именно это я и хотел сказать, когда открывал рот. Но с языка у меня слетели совсем другие слова:

— Предстоит работа. Выпили малость, закусили — и добро. Сейчас дядя Саня пойдет баиньки, а вы, молодые-здоровые, заводите «Волгу». Поедете нас сопровождать. Идти за «шестеркой» в полсотне метров, не дальше. Если Ваня высунет руку в окно — обгоняйте и становитесь впереди нас на ту же дистанцию. Всем все ясно?

— Всем, — вздохнул Агафон. — Надолго едем? Бензина хватит? Вообще-то бак полный, но «Волга» жрет много. Может, прихватим пару канистр?

Черт меня побери, если я знал, куда мы собираемся ехать. Конечно, мне это было не впервой — служить ретранслятором чужих речей и команд. Так было, когда я на острове Хайди толкал речь во время переговоров с тамошним президентом доном Хосе Соррильей. Чудо-юдо, не разжимая собственных губ, заставлял меня говорить те фразы, которые транслировал мне в башку. В прошлом году, когда я толковал в Афгане с Латифом, а потом с Ахмад-ханом, он меня вообще заставил произносить пуштунские слова и воспринимать речь собеседников как русскую. В общем, РНС есть РНС — руководящая и направляющая сила.

— Возьми, — разрешил мой «внутренний голос», что я немедленно и озвучил.

— На сборы — десять минут.

Самое любопытное, что Ваня и Валет, которые обычно исполняли только те команды, которые были обращены непосредственно к ним, тут же встали из-за стола. Еще более любопытным было то, что они без команды — по крайней мере,

без моей! — сразу же отправились к вьюку и чемоданам. Но я, то ли от общегообалдения, то ли от алкогольной заторможенности, не обратил на это внимания.

Тем более что задуматься мне не дали. РНС приказала: «Иди к машине!»

Ровно через десять минут «шестерка» и «Волга» выехали за ворота дачи. Ваня, сидевший за рулем, уверенно повернул баранку и покатил по темной улице поселка, хотя наверняка ни разу здесь не был. Я молча сидел сзади, у чемоданов и вьюка, не задавая вопросов. То есть, наверно, я должен был хотя бы спросить у Вани, куда он рулит, но почему-то этого не делал. А уж о том, чтоб отдать какую-то самостоятельную команду, я и вовсе не мечтал. РНС начисто подавила мою волю.

«Волга» следовала за нами, как пришитая. За рулем сидел Гребешок, который строго выдерживал дистанцию, которую я указал. Точнее, которую указали за меня.

Некоторое время я просто не задумывался над тем, что происходит. Но когда «Волга» выехала из поселка и выбралась на большую трассу, мне вдруг — именно так, вдруг и никак иначе! — стало ясно: мной руководит Чудо-юдо, волноваться нечего, я выполняю его приказы, а он знает, куда мы едем и зачем.

По трассе мы ехали довольно быстро, но проехали по ней относительно немного — сколько именно, я не отметил, но не больше 20 километров. После этого Ваня решительно повернул вправо, на некую бетонку. Я успел заметить, что при въезде мелькнул «кирпич». «Волга» тоже проигнорировала запрещающий знак и послушно свернула за нами.

Прокатили с километр — и уперлись в закрытые ворота. Впечатление былотакое, что мы подъехали к КПП какой-то войсковой части. Ваня погудел, но не просто пробибикал, а изобразил нечто вроде боевого прихлопа спартаковских болельщиков: «Та! Та! Та-та-та! Та-та-та-та! „Спартак“!». Отчего-то мне на секунду вспомнилось, что я уже слышал подобный сигнал, исполняемый на автомобильном гудке. Правда, довольно давно. Года три назад… Но тут заурчал невидимый электромоторчик, ворота с гулом и легким лязгом раздвинулись, и «шестерка», а следом за ней и «Волга», въехали за забор.

То, что это был не наш ЦТМОвский поселок, я просто констатировал. Чудо-юдо может послать нас куда угодно, он начальник, ему виднее.

За забором оказалась не то аллея, не то улица — уже совсем стемнело, и за двумя рядами деревьев проглядывали лишь отдельные редкие огоньки. Потом справа обозначилась освещенная фонарем площадка, на которой стоял микроавтобус на базе «Газели». Ваня свернул на эту площадку, затормозил и заглушил мотор.

— Забираем вещи и грузимся в микроавтобус! — приказал я, подчиняясь РНС.

— Ключи оставьте в щитке!

«Волга» подкатила и стала по правую руку от нашей синей «шестерки». Ваня и Валет уже тащили вьюк и чемоданы в указанном направлении.

— В машину! — Я указал на микроавтобус Агафону и остальным, высадившимся из «Волги». — Побыстрее, ключ оставьте в щитке!

— Не запирать? — удивился Агафон.

— Нет. Она вернется, куда положено.

В микроавтобус я уселся последним, рядом с совершенно незнакомым водителем. Едва за мной закрылась дверь, как водитель дал газ и на очень большой скорости помчался вперед, распарывая тьму фарами.

Через пару минут сквозь шум нашего мотора до моих ушей долетел куда более могучий рев прогреваемых самолетных двигателей. Мы явно находились поблизости от аэродрома. Но и это я лично воспринял спокойненько.

— Мы, случаем, не лететь собрались? — с некоторой тревогой в голосе произнес Агафон. — Страсть как боюсь самолетов.

— Полетишь, — ответил я уверенным голосом и с такими интонациями, что Агафон понял: вопросы излишни, прикажут — полетишь на самолете, прикажут — прыгнешь с парашютом.

Как-то очень неожиданно слева открылось летное поле, куда и свернул микроавтобус. С одной стороны огней было много, с другой, там, куда мы покатили, — почти никаких.

Силуэт огромного «Ил-76» с открытой задней аппарелью фары выхватили довольно быстро. Объехав вокруг самолетища, наша таратайка вкатила прямо в грузовой отсек.

— Вылезаем, — велела мне сказать РНС, — идем в пассажирский салон. Вьюк и чемоданы не брать.

Я так уверенно двинулся вперед, что ребята Агафона даже не подумали поинтересоваться, зачем их, мирно проживших целый год под Москвой и нечаявших на сегодня никакой беды, грузят в самолет и собираются куда-то увезти.

Пассажирский салон у грузового «Ил-76» был маленький — кресел на 12. Нам места хватило вполне.

— Куда летим, командир? — спросил Гребешок.

— В Малаховку, — ответил я, повинуясь РНС, и все — давным-давно разучившиеся смеяться Ваня и Валет тоже! — дружно захохотали, хотя у северян этот смех вышел несколько нервным.

Из двери, ведущей в пилотскую кабину, вышел какой-то гражданин в штатской куртке и сказал:

— Внимание. Пристегните ремни, скоро взлетаем.

Голос показался немного знакомым, но лица этого человека я различить не мог — слишком темно было в салоне. К тому же, сделав свое короткое сообщение, он тут же ушел. Вместо него вдруг появилась стюардесса, которых на грузовых самолетах вообще-то не держат. Она принесла поднос с семью банками «Джин энд тоник».

— Угощайтесь, — тонко пропела она, — бесплатно. Кто же откажется? Тем более что РНС приказала: «Пей!» Едва я сделал первый глоток, как вырубился наглухо….

Часть вторая. БОЛЬШАЯ ТОРГОВЛЯ

ПРИЯТНОЕ ПРОБУЖДЕНИЕ

Если вы засыпаете на борту транспортного самолета, собирающегося взлетать, а просыпаетесь там же, но уже после посадки, то в этом нет ничего удивительного. Однако если вы засыпаете в салоне самолета, а просыпаетесь в каюте корабля, то обязательно спросите: «Как я сюда попал?» Если, конечно, будет у кого спрашивать.

Вообще-то мне было не впервой, заснув или потеряв сознание в одном районе земного шара, просыпаться совсем в другом. Иногда мне даже никто не объяснял, зачем и почему меня перекидывали с места на место. Так было и тогда, когда бравый, но сопливый десантник Коротков незаметно для самого себя переселился за океан и стал воспринимать себя Ричардом Брауном, и тогда, когда Браун очутился в клинике Джона Брайта, где в нем вновь проснулся Коротков, и тогда, когда усыпленный в американском самолете Коротков нежданно пробудился на полке советского поезда вместе с родным дембельским чемоданом. Да и потом еще было много подобных случаев, так что, наверное, мне уже пора бы привыкнуть к таким мероприятиям. По идее, в таких случаях говорят: «Благодари Бога, что вообще проснулся». Иногда и впрямь стоило радоваться подобному исходу, иногда — нет.

На сей раз я действительно проснулся в каюте какого-то судна. И довольно большого, надо сказать, потому что на маленьких таких просторных кают не бывает. Свет лился через большое четырехугольное окно, стекло которого было до половины опущено вниз, и ветерок, влажный и тепленький, но все равно освежающий, весело поигрывал незадернутыми занавесками. Поэтому, приподняв голову, а затем усевшись на кровати — именно кровати, а не матросской койке!

— я рассмотрел через окошко, так сказать, «голубую даль», то есть ленивые волны, бликующие на солнышке вплоть до горизонта, за которым начиналось небо, дымчато-голубое, с заметным маревом.

Огляделся. Каюта была, конечно, не королевская, но для среднего класса («ихнего», конечно) вполне годится. На Руси небось и вовсе за «люкс» сошла бы. Четыре на пять метров, примерно, с ванной и туалетом, стенным шкафом, баром, холодильником, телевизором и музцентром. Кровать просторная, пожалуй, даже вчетвером тесно не будет. На столе в чехольчике лежал мобильный телефон

— возможно, что и спутниковой связи.

Конечно, ни камуфляжки, ни броника, ни оружия я не нашел. Да и нижнего белья не было. Кроме того, от кожи исходил некий парфюмерный дух. Стало быть, меня тут раздели догола и отмыли, а уж потом отправили вылеживаться. Очень все это странно.

Пришлось еще раз прокрутить в голове вчерашний день, чтоб хотя бы понять, какие могут быть причины столь резкой смены обстановки. После этой прокрутки я определил три временных периода, о которых память не сохранила ни шиша. Первый — период после того, как Валет сшиб меня на пол, спасая от огня науськанных Богданом равалпиндевцев. Второй — период путешествия на синей «шестерке» от дачи Кири до дачи дяди Сани. Наконец, третий — период перелета на «Ил-76» неведомо куда и пересадки, опять же неведомо где, на данное плавсредство.

О первом периоде я имел более-менее подробное представление по докладам Вани и Валета, по шишке на собственной макушке и по итогам краткого допроса помирающего Богдана. Второй период в принципе можно было исследовать, задав необходимые вопросы все тем же юным «зомби». Если б они, разумеется, были где-то под рукой. Но когда это было возможно, то есть сразу после приезда к ребятам Агафона, я не успел этого сделать, а теперь я даже не знал толком, погрузили их со мной на это судно или отправили по другому адресу.

Но, конечно, самый темный лес начинался с момента пьянки у Агафона. В принципе мне хорошо помнилось, что, отправляя меня на дело, Чудо-юдо предупреждал: связываться со мной по каналам РНС он не будет. Дескать, кто-то на них «висит». Должно быть, такой вывод он сделал после налета Кири на офис Варана. Однако еще раньше, задолго до всего этого, Чудо-юдо клялся и божился, что никто посторонний не сможет работать через мою микросхему. И как это все понимать, простите?

О том, что Чудо-юдо мастак пудрить мозги родному сыну, я хорошо знал. И о том, как он артистически забивает мне голову стопроцентной дезой, предназначенной для поглощения вероятным противником, знал не понаслышке. Не говоря уже о его умении время от времени убеждать меня в том, будто все пережитое мной в каком-то эпизоде есть лишь искусственная реальность. Или, наоборот, выдавать искусственную реальность за натуральную. Поэтому, если он сказал: «Не буду работать через РНС», вовсе не означает, что на самом деле так и будет.

То есть вся эта странная история с переездом на дачу дяди Сани, неожиданным приказом ехать на аэродром, перелетом в хрен знает какой район нашей богоспасаемой планеты и нынешним плаванием по энскому морю (или океану) могла быть результатом неких Чуды-юдиных замыслов. В которые, естественно, его любимый старший сын, по малолетству и глупости, загодя не посвящался.

Сия версия была очень утешительна, и то, что я ехал сейчас по морю не в затхлом и душном трюме, рядом с крысами, а в хорошо проветриваемой каюте с удобствами, ее вроде бы подтверждало.

Но некоторый опыт моей, пока еще не очень длинной, но, увы, уж больно быстротекущей жизни породил привычку искать плохое в хорошем и сомневаться абсолютно во всем. Уж очень часто доводилось внезапно получать по мозгам, когда этого совершенно не ожидалось.

Все-таки Чудо-юдо сказал, что на каналах РНС «кто-то повис». Я, правда, несмотря на немалый срок пользования этими средствами связи, очень слабо представлял себе, как они работают, сколько их, как они включаются и выключаются и т.д., и т.п. Во всяком случае, я лично еще ни разу в жизни не сумел заставить свою микросхему работать по моему собственному желанию. А вот самостоятельно, откуда-то со стороны, ее включали и Чудо-юдо, и Сарториус. Наверно, в принципе могли подключиться и другие господа, обладающие значительным уровнем знаний об этом предмете. Например, «джикеи» или «куракинцы». Даже Марсела Браун, если на то пошло.

Мне как-то непроизвольно захотелось узнать, что это за корабль, на который меня поместили, и что там за окошком плещется, какое такое окиян-море. Конечно, оно могло быть Черным, Азовским или даже Рыбинским (на последнем тоже берегов не видно). Но никто не мог мне гарантировать, что там, за окошком, не плещется Карибское или Коралловое. Возможности авиационной техники это вполне допускали. То, что я нахожусь не на борту «Дороти», — однозначно. На старушке яхте каюты были вполовину меньшей площади. На «Торро д'Антильяс», старом хайдийском сухогрузе, куда меня притащили «куракинцы», тоже таких кают не имелось. Стало быть, это нечто незнакомое.

Опять же можно было самоуспокоиться. Дескать, что ты знаешь о собственности отца родного? Может, он тебе сто лет не говорил о наличии у него собственной королевской яхты или целого крупнотоннажного лайнера, а теперь решил покатать от щедрот отцовского сердца. А может, это судно формально числится за великим и мудрым эмиратским шейхом Абу Рустемом (в девичестве — Курбаном Рустамовым или просто Кубиком-Рубиком). Наконец, на его гафеле вполне может полоскаться колумбийский флаг (издаля можно запросто спутать с российским триколором, если желтая полоса с коньячными звездочками как следует вылиняла на солнце). А где Колумбия — там кокаин, Медельин, Барранкилья и Даниэль Перальта. И моя любимая, учрежденная совместно с милашкой Соледад, фирмочка «Rodriguez AnSo incorporated», где я, поди-ка, все еще числюсь президентом.

Но уже упомянутое свойство моего характера: видя хорошее, размышлять о плохом — успокаиваться не позволяло. Прежде всего потому, что я не видел причин, по которым Чудо-юдо мог спровадить меня в Эмираты или в Колумбию, если отбросить, допустим, совершенно дурацкое предположение, будто ему вдруг вздумалось осчастливить меня турпоездкой.

Действительно, если Сергею Сергеевичу были очень нужны документы, собранные на него Равалпинди, то вовсе не для того, чтобы вывозить их за рубеж. Надежнее и дешевле было притащить их в ЦТМО и там, после беглого или досконального просмотра (чтоб прикинуть, например, откуда и кто эти документы передал супостату), спалить их оптом в какой-нибудь печке. Во всяком случае, тащить их куда-то далеко от Москвы и тем более за кордон было и опасно, и нерентабельно с чисто финансовой точки зрения.

Конечно, могло случиться, что какие-то документики из числа лежавших в кейсе представляли ценность не только в уничтоженном виде. Например, возможно, для шантажа каких-либо лиц, которые могли дать в неких инстанциях свидетельские показания против Чуда-юда. Или, скажем, испортить ему бизнес на подведомственной территории по просьбе каких-нибудь враждебных элементов типа «джикеев». Завалить, допустим, такого гражданина — ежели он чей-нибудь президент или премьер, например, — технически сложно и дорого. А вот напугать тем, что на него приятное досье имеется, — запросто. Демократия и принципы правового государства сие не возбраняют, а свободная пресса и прочие СМИ будут и вовсе писать (ударение ставьте на любой слог) кипятком от восторга. Сенсухи народ любит, скандалы и вонючее грязное бельишко, как известно, повышают тиражи и гонорары.

Но даже в этом случае, наверно, стоило прибрать документики в самые крепкие и бронированные сейфы ЦТМО, а не увозить их самолетом неизвестно куда.

Может, Чудо-юдо сам решил сделать ноги из столицы нашей сокращенной родины? В принципе такой поворот событий исключать не стоило. Допустим, что его начали сильно допекать со всех сторон, и разные ответственные лица, с которыми он еще корешился, посоветовали ему, пока не поздно, испариться с горизонта. Поскольку его дальнейшее пребывание в Москве могло повредить не только ему, но и им, многогрешным. Тогда, в общем-то, вывоз документов имел резон. При пожаре, говорят, в первую очередь положено выносить самое ценное. Чтоб те самые высокоответственные и многогрешные «корешки» не подумали, будто смогут незаметно для себя и своей репутации замочить дедушку Баринова вдали от России.

Само собой, что эвакуация ЦТМО не могла пройти одномоментно, а потому решили вытаскивать все по частям и в разные стороны, никому и ничего загодя не объявляя. Но все же в логику действий Чуда-юда врубиться было очень трудно. Ясно, надо выносить в первую очередь самое ценное. Допустим, для начала решили вывезти меня — сын и наследник как-никак (хотя о том, что я наследник, у меня не было никаких официальных документов). Но тогда, наверно, имелась необходимость и Вику вывезти, и Мишку с Зинкой, и всех детишек. Вывезли другим маршрутом? Хорошо. Но почему тогда со мной в самолет запихали Валета с Ваней? Особо ценные спецсубъекты? Хрен с вами, втискивается более-менее. А какую ценность представляет компашка Агафона? Что, за кордоном некому номера перебивать? Навряд ли. Если, конечно, я об их деятельности был осведомлен полно, то они ни шиша не знали ни о Чуде-юде, ни о ЦТМО. Меня знали только в лицо да по кличке — Барин. А что за Барин, какой волости, неведомо. Все, что в их головах было лишнего, начисто стерли портативными ГВЭПами. Или Чудо-юдо подстраховаться решил?

Наверно, я бы мог еще долго голову ломать, строить всякие немыслимые предположения на песке собственных умозаключений, если б не открылась дверь. Сначала повернулся и щелкнул ключ в замке — из этого я сразу сделал вывод, что был заперт в каюте, — а потом вошла очень знакомая дама. Высокая, полная, светловолосая блондинка, с чистой шейкой, без всяких там родинок…

— Здравствуйте, Дмитрий Сергеевич! — таким официальным тоном это очень знакомое существо никогда со мной не говорило, даже тогда, когда за что-нибудь злилось. Поэтому я попросту растерялся, закинулся простыней — перед натуральной Ленкой не стал бы ни в жисть естество прикрывать! — и сказал:

— Здрассте… Мадемуазель Шевалье.

Конечно, это было лучшее название для того, что было помещено в Ленкину упаковку. Уже по первым словам можно было понять, что здесь совсем другое доминантное «я». Причем мне показалось, будто Танечка Кармелюк намного круче подавила все прочие элементы, составлявшие ее композитную сущность, чем это сделала Ленка, превратившись в Вику.

Впрочем, об этих лирико-психологических вещах я если и подумал, то мельком. Потому что появление мадемуазель Шевалье резко и быстро опрокидывало все мои долгие и нудные теоретические выкладки, самоуспокоительные рассуждения и прикидки.

Но делать какие-то выводы было еще рано. Чудо-юдо ведь не зря «репатриировал» данную французскую гражданку российского производства в распоряжение «Принс адорабль». И наверняка не из одних гуманитарных соображений. Меня ведь во все чудо-юдовские «закордонные справы» ни хрена не посвящали. Обещанная еще осенью прошлого года (в обоих потоках времени) поездка в Швейцарию с Викой все откладывалась и откладывалась. Что-то за этим стояло — судя по всему, какие-то юридические неурядицы. И то, что разделаться с Равалпинди и его документами Чудо-юдо решил именно накануне его отлета в Швейцарию, несомненно, было с этим связано. А может, Куракин вступил с Чудом-юдом в какой-либо альянс или, выражаясь по-старинному, «антант кордиаль»? С них станется… Один Князь, другой Барин, классовых антагонизмов быть не должно. Лучше, конечно, ничего не домысливать, а то опять в лужу сядешь. Может, когда Куракин Ленку затребовал, альянс и намечался, а потом, когда усек, что это не Ленка, а что-то другое, взялся играть на другой стороне. Фиг поймешь, одним словом.