Полководцы великой войны - Генерал армии Черняховский

После этой контратаки от дивизии осталась одна треть личного состава. Черняховский доложил об этом командиру корпуса и попросил разрешения отвести уцелевших в город:

– Так мы выполним приказ – город не сдадим. А если остатки дивизии сомнут на этом рубеже, немцы войдут в Новгород беспрепятственно.

Генерал Коровников разрешил перенести оборону в город. Черняховский перенес командный пункт в Новгородский кремль, в Софийский собор. Вражеская авиация группами по 15–20 самолетов продолжала бомбить городской вал, куда отошли остатки полков.

Атаки гитлеровской пехоты не прекращались. Противник подавлял не только огнем, но и своей численностью. Он ворвался на улицы, бой идет уже неподалеку от кремля. В контратаку идут командиры штаба, политработники, связисты – все, кто находился на командном пункте комдива. Начальник обороны города Коровников ввел в бой свой резерв – спешенных танкистов 23-й танковой дивизии. Но их было мало, они едва составляли стрелковый батальон.

А противник лез и лез напролом, не считаясь с потерями. Он вышел на западный берег Волхова, угрожая отрезать защитникам пути отхода в восточную часть города. Генерал Коровников разрешил 28-ю танковую дивизию отвести к кремлевским стенам и на восточный берег Волхова.

В 4 часа утра 16 августа в Новгородском кремле полковник Черняховский и полковой комиссар Банквицер подписали боевой приказ № 14: «Командирам 55-го и 56-го танковых полков задача занять жесткую оборону по восточному берегу р. Волхов вправо и влево от железнодорожного моста. Разведывательному батальону дивизии во главе с капитаном Котовым и старшим политруком Андреевым оборонять кремль. За малейшую попытку к уходу с участка обороны без разрешения – виновные будут расстреляны на месте».

Остатки танковых полков заняли для обороны восточную часть города. Передний край проходил непосредственно по берегу реки.

16 августа немцы штурмовали Новгородский кремль и попытались с ходу форсировать р. Волхов. Из каменных домов танкисты поливали фашистов пулеметным и автоматным огнем. Ни 16, ни 17 августа форсировать Волхов крупными силами на участке 28-й танковой дивизии гитлеровцы не смогли.

И все же дальнейшая борьба оказалась слишком неравной. Противник превосходил в пехоте, его поддерживали танки, артиллерия, авиация. Оборона 28-й танковой дивизии была разорвана на части, погибли многие командиры и политработники, потеряны средства связи, нарушилось управление.

О вынужденном отходе Черняховский утром 19 августа донес так:

«После жестокого боя противник силою до пехотного полка с ротой танков при поддержке до трех дивизионов артиллерии и 35 бомбардировщиков ворвался на северо-восточную окраину Новгорода. Развернулись уличные бои, которые продолжались с 20.00 18.8 до 2.00 19.8. В уличных боях и атаках участвовали все до единого человека, в том числе и управление дивизии.

В результате боев части дивизии, нанося большие потери противнику, отдельными группами вышли на юго-восточное направление и, преодолев переправу трех рек в районе Кирилловского монастыря, сосредоточились в лесу восточнее Кирилловского Сельца (3–4 км восточнее Новгорода)».

После этих строк мне хочется сделать остановку и задать вопрос любителям разглагольствовать в газетах и особенно по телевидению о том, что наша армия «завалила гитлеровцев своими трупами». Ну-ка прикиньте, господа, сколько гитлеровцев истребила только дивизия Черняховского на этом направлении. Да, и от дивизии мало осталось. Но признайте, если вы способны судить объективно, – кто кого «завалил трупами» в боях на подступах к Новгороду? У Черняховского только название «танковая дивизия» и ни одного танка, а в пешем строю несколько сот человек. У немцев кроме уже избитых черняховцами двух полков еще две свежие дивизии по 14–16 тыс. в каждой. И те остановлены!

В середине августа произошло то, о чем говорил и обещал генерал Ватутин. Вот отрывок из сводки Информбюро за 14 августа:

«34-я армия совместно с частью сил 11-й армии Северо-Западного фронта при активной поддержке авиации, нанеся внезапный контрудар из района юго-восточнее Старой Руссы в северо-западном направлении, продвинулись почти на 60 км, глубоко охватили правый фланг старорусской группировки врага и создали угрозу удара в тыл другой его группировки, вышедшей в район Новгорода».

Успех войск Северо-Западного фронта вынудил гитлеровское командование спешно перебросить из-под Новгорода и Луги в район Старой Руссы моторизованные войска и переключить для действий в этом районе основные усилия 8-го авиационного корпуса. Из района Смоленска под Старую Руссу был подтянут 39-й моторизованный корпус. Напор немцев на Новгород временно ослаб.

В ночь на 27 августа войска оперативной группы перешли к обороне. В первой линии И.Т. Коровников расположил 305-ю стрелковую и 3-ю танковую дивизии, а 28-я танковая была выведена во второй эшелон. Отдельный разведывательный батальон капитана Котова перешел в резерв командующего группой. Штаб дивизии переместился в деревню Кунино.

Здесь, во время короткой передышки, Иван Данилович написал второе письмо своей семье.

«Дорогие Тасенок, Нилуся, Алюся! Только что закончился бой, получил сразу два ваших письма, зажег свечку и решил, сидя на планшетке, ответить.

Тасик! Если бы ты увидела меня сейчас, не узнала бы – похудел на 17 килограммов. Ни один пояс не подходит, все велики, даже браслет от часов сползает с руки. Мечтаю побриться и за 14 дней помыться. Борода 60-летнего деда, уже даже свыкся с ней. Но все это не мешает мне командовать с такой же страстью, как всегда. Единственная мысль – как можно лучше и крепче бить гадов, мародеров, убийц, ворвавшихся на нашу советскую землю…»

Во втором эшелоне отдыха не было. Перед командиром дивизии снова встали организационные вопросы – привести в порядок понесшие потери части, укрепить боевой дух воинов. Черняховский занят целыми сутками. А тут некстати заливали дожди. Иван Данилович простудился – воспаление легких приковало его к постели. Почти на три недели прекратилась его кипучая деятельность.

Черняховский не хотел убывать из дивизии в госпиталь. Немецкая авиация бомбила наши войска, штабы, коммуникации. Попала под бомбежку и деревня Кунино, где располагался штаб 28-й танковой дивизии. Пришлось перебраться в ближайший лес.

Вечерами навестить больного комдива приходили комиссар Банквицер, новый начальник штаба майор Ахад Хантемиров, начальник политотдела Иван Нестерович Третьяков. Они рассказывали о том, что делается в войсках.

9 сентября 1941 года Черняховский написал семье свое третье письмо:

«Сегодня поднялся, могу сам ходить и решил черкнуть. Заболел воспалением легких. Сначала лечился в блиндаже, а затем перешел в домик. Главный врач у меня Комаров, он обеспечил все. Плохая вещь воспаление легких, отвратительная. Температура 40,2 градуса и протекает довольно мучительно. А самое неприятное то, что дивизия дерется, а я не могу сейчас руководить по-настоящему моими славными боевыми орлами. Проклятые фашисты всю жизнь будут помнить, на что способны советские танкисты. Думаю, через 4–5 дней буду опять впереди, смело вести в бой своих боевых друзей, хотя я и сейчас недалеко от них, но все это не то. Ну, хватит. Немного написал и очень устал. Стал совсем щуплым юношей, на лице скулы показались…»

Надежда на быстрое выздоровление не оправдалась. Болезнь осложнилась, пришлось Черняховского эвакуировать во фронтовой госпиталь.

Период Битвы за Москву

Находясь в госпитале, Иван Данилович, несмотря на высокую температуру и плохое самочувствие, следил по газетам за обстановкой на фронтах. Дела всюду шли неважно. 10 сентября Информбюро сообщило:

«…Закончилось Смоленское сражение, длившееся более двух месяцев. По указанию Ставки войска Западного фронта прекратили наступление и перешли к обороне. К этому времени войска Северо-Западного, Западного, Резервного и Брянского фронтов, прикрывавшие центральное стратегическое направление, находились на линии западнее Осташков, Андреаполь, Жарковский, Ярцево, Ельня, р. Десна. Упорная оборона и сильные контрудары советских войск нанесли большой урон немецко-фашистской армии, похоронили намерения гитлеровцев прорваться через Смоленские ворота и молниеносно продвинуться к Москве. Враг вынужден был остановиться в 300 км от советской столицы, перейти к обороне и заняться перегруппировкой сил».

Вроде бы неплохо: два месяца не хуже нас бились и все же остановили, – отметил Черняховский. Но тут же ниже очень неприятные короткие строки:

«Начался отход войск Юго-Западного фронта из района Киева.

Начало отхода было связано с наступлением немецкой 2-й армии со стороны Чернигова, 2-й танковой группы со стороны Конотопа на юг, 1-й танковой группы со стороны Кременчуга на север с угрозой окружения войск фронта».

Лежа в постели, вдали от боевой нервотрепки, Черняховский пытался осмыслить, понять, почему так неудачно складываются для нас дела на фронте. Вспоминал теорию, историю войн, которые изучал в академии. В книгах и лекциях объяснялось логичное, последовательное развитие военного искусства, вооружения армии, изменение стратегии и тактики. В начале Первой мировой войны сложилось превосходство обороны над наступлением. Применение пулеметов, которыми обильно были снабжены окопы, обеспечивало частям, занимающим оборону, громадный перевес над атакующими. Продвижение вперед в открытом поле и овладение укрепленными позициями противника стало невозможным.

Преодолеть эту трудность пытались огнем артиллерии, которая должна подавлять пулеметы и разрушать окопы. Но эффективность артиллерийской подготовки и поддержки была невелика из-за небольшого количества орудий.

Кризис наступления разрешил танк. Сначала танки выполняли роль движущейся огневой поддержки пехоты и даже щита ее, доводя до рукопашной схватки. Но они все же не ускорили прорыва, двигаясь на уровне пехоты. На этом завершилось их сенсационное появление и возможности в Первой мировой войне.

К началу Второй мировой танк прошел стремительное качественное усовершенствование. Он стал быстроходным, толстобронным, гибкие гусеницы, пушка и пулеметы на нем с солидным боекомплектом, а также приличная заправка горючим увеличили радиус действия, проникновения в глубину обороны.

В ходе операций гитлеровцев против Польши, Франции и Бельгии танки показали свои новые качества в полном блеске. То же происходит и в боях против нас. Но почему у них это получается, а у нас все идет наперекосяк?

Черняховский вспоминал свои предложения применять танки массированно, а не по старинке, как в Первую мировую – в качестве поддержки пехоты. Но в первые дни войны была такая кутерьма и неразбериха, что старшие начальники, не зная точно обстановки, бросали полки, бригады и дивизии на затыкание обозначившихся прорывов. Надо было бить не растопыренным пальцами, а кулаками – корпусами и даже армиями под основание клина, который забивают немцы. Вот на юге, например, в сводке сказано: два клина – один с севера, другой с юга грозят окружением. Под корень бы их, поддых, под основание клиньев бить! Но, видно, как и у нас, нечем! И словно подтверждая эти соображения Ивана Даниловича, через несколько дней 15 сентября опубликовано в очередной сводке:

«Немецко-фашистские войска 1-й и 2-й танковых групп в районе Лохвицы соединились и отрезали пути отхода на восток войскам Юго-Западного фронта. В окружении оказались 5-я, 37-я, 26-я армии и часть 21-й и 38-й армий. Обстановка в полосе Юго-Западного фронта резко ухудшилась. Противник получил возможность наступать в глубь Левобережной Украины».

Читать это было неприятно, но еще более удручало то, что в эти дни не было опубликовано ни одного сообщения о положении на Северо-Западном фронте. Черняховский уже знал, что подобное умолчание предвещает очередные беды.

Неизвестность, бездействие угнетали Ивана Даниловича, он решил выписываться из госпиталя. Обратился к главному врачу с этой просьбой:

– Но вы еще не окрепли. У вас температура вечерами поднимается, – возразил врач.

– Так то вечерами, а днем я могу воевать, – пытался шутить Черняховский.

Но врач перешел на официальный тон:

– Товарищ полковник, я не могу вас выписать, лечение не закончено.

– Убегу, – тихо сказал Черняховский.

– Будете иметь неприятности.

– Товарищ доктор, вы полковник и я полковник, неужели мы не найдем общий язык? Смотрите, что на фронте творится.

Черняховский дал доктору газету с сообщением об окружении пяти наших армий.

– Читал, – сказал главврач. – Но я рискую, если у вас наступит ухудшение здоровья…

– А я не рискую? – улыбнулся Иван Данилович.

– Ну, Бог с вами, фронтовику не могу отказать. Я вас понимаю.

И отпустил, дал справку, но с указанием в ней: «Выписывается для продолжения амбулаторного лечения».

На Северо-Западном фронте Черняховский узнал о многих переменах. Об этом рассказывает в своих воспоминаниях генерал армии Курочкин. Я считаю лучшим источником рассказ участника событий и поэтому ниже цитирую из воспоминаний генерала армии Курочкина П.А.:

«Я был срочно вызван в Москву Маршалом Советского Союза Б.М. Шапошниковым. Когда я прибыл в Генеральный штаб, мне сказали:

– Вас вызывает товарищ Сталин.

Машина уже ждала. Я подъехал к особняку напротив станции метро “Кировская”. Здесь в те времена размещалось оперативное управление Генерального штаба. Поднявшись по лестнице, я очутился в маленькой приемной, обставленной скромно и строго. Широкий письменный стол, на нем карта, телефоны. По углам стулья. Вот и все. Никаких украшений, ничего отвлекающего.

В комнате кроме И.В. Сталина, сидевшего за столом, находились В.М. Молотов, Б.М. Шапошников, С.М. Буденный, Н.С. Хрущев. По всему было видно, что шло совещание. Верховный Главнокомандующий сказал:

– На Северо-Западном фронте большие неполадки. Неясно, что там происходит. Недавно мы ввели 34-ю армию, и уже три дня нет сведений ни от армии, ни от фронта. Поэтому мы просим вас поехать на Северо-Западный фронт в качестве представителя Ставки, разобраться в делах и доложить, что там происходит.

Сталин пригласил меня к карте. Подошел и Б.М. Шапошников. Меня коротко ввели в курс обстановки на Северо-Западном фронте. По всему было видно, что там сложилась трудная обстановка, и это, естественно, вызывало большую тревогу Ставки.

Убедившись, что задача для меня ясна, Сталин в заключение сказал:

– Главное – удержать Валдайские высоты, не пустить немцев к Октябрьской железной дороге, на Бологое.

Он пожелал мне успеха.

– Предписание вам немедленно вручат.

Когда я получил предписание, был поражен: мне предоставлялись самые широкие полномочия вплоть до отстранения от должностей командармов и разрешение давать рекомендации командующему фронтом, а также вне всякой очереди разговаривать со Ставкой. С этим я и отправился на Северо-Западный фронт.

Ситуация действительно была трудная. В этом я убедился сразу же по прибытии в штаб фронта. Противник находился в 100 километрах от Ленинграда. Несмотря на потери, он располагал крупными силами. Данные разведки говорили о том, что немецко-фашистские войска готовятся возобновить наступление на Ленинград, стремясь захватить город любой ценой. В связи с этим Ставка Верховного Главнокомандования непрерывно усиливала войска северо-западного направления. 6 августа из Резервного фронта в состав Северо-Западного фронта была передана 34-я армия под командованием генерал-майора К.М. Качанова. При этом Ставка потребовала от командующего фронтом генерал-майора П.П. Собенникова не распылять армию, а держать ее как ударный кулак для проведения наступательной операции с целью разгрома противника в районе Сольцы, Старая Русса, Дно. Одновременно Ставка обращала внимание командующих Северным и Северо-Западным фронтами на необходимость создания глубины обороны на важнейших направлениях.

Чтобы облегчить положение наших войск под Ленинградом, Лугой, Новгородом, командующий Северо-Западным фронтом по указаниям Ставки в середине августа провел контрудар 34-й армией с рубежа р. Полнеть в направлении Болот, имея в виду во взаимодействии с 48-й и 11-й армиями под командованием генерал-лейтенантов С.Д. Акимова и В.И. Морозова окружить и уничтожить противника в районе Шимск, Сольцы, Старая Русса. В ходе контрудара войска 34-й армии продвинулись до 60 км, выйдя в район ст. Тулебля, глубоко охватили правый фланг старорусской группировки противника и создали угрозу удара в тылу вражеской группировки, вышедшей в район Новгорода и Чудова. Это вынудило командующего группой армий «Север» спешно снять с новгородского направления моторизованную дивизию СС «Мертвая голова», а из-под Луги – 56-й моторизованный корпус и направить их против 34-й армии. Туда же были переключены основные усилия 8-го авиационного корпуса пикирующих бомбардировщиков. Кроме того, вражеское командование спешно начало переброску на северо-западное направление из района Смоленска 39-го моторизованного корпуса в составе одной танковой и двух моторизованных дивизий.

Успешные первоначальные боевые действия 34-й, частично 11-й и 27-й армий на некоторое время облегчили положение войск 48-й армии и лужского участка обороны.

В последующем же войска Северо-Западного фронта вследствие недостатка сил и средств, главным образом средств противовоздушной обороны, не только не развили первоначальный успех контрудара, но и не смогли отразить новый удар фашистских войск, предпринятый им 19 августа. К 25 августа они отошли за р. Ловать.

Нужно сказать, что незавершенность контрудара наших войск под Старой Руссой объясняется не только слабым их прикрытием с воздуха, но и тем, что управление соединениями, особенно в 34-й армии, оказалось далеко не на должной высоте. В связи с этим Ставка Верховного Главнокомандования была вынуждена сменить руководство 34-й армии…

А мое пребывание на Северо-Западном фронте в качестве представителя Ставки было весьма кратковременным.

23 августа я был вызван на узел связи.

– У аппарата Шапошников. Товарищ Курочкин, передаю вам по поручению Верховного Главнокомандования следующее. Первое. Командующему 43-й армией генерал-лейтенанту Курочкину немедленно вступить в командование Северо-Западным фронтом и о вступлении в должность доложить. Второе. Командующему Северо-Западным фронтом генерал-майору Собенникову сдать должность командующего СЗФ генерал-лейтенанту Курочкину, о чем и доложить. По поручению Верховного Главнокомандования начальник Генерального штаба Б. Шапошников.

В тот же день я вступил в командование фронтом.

Тем временем положение на фронте постепенно начинало стабилизироваться. Наступало временное затишье.

Главная задача нашего фронта состояла в том, чтобы, находясь на стыке ленинградского и московского стратегического направлений, не допустить захвата противником Валдайской возвышенности и Октябрьской железной дороги и содействовать нашим другим фронтам в разгроме врага, рвущегося к Москве и Ленинграду».

* * *

На командном пункте фронта Черняховский вошел в кабинет начальника штаба генерала Ватутина и доложил:

– Прибыл после выздоровления, товарищ генерал.

– Очень кстати, – радушно встретил Николай Федорович. – Ваши танкисты дрались превосходно, попали в окружение и с честью вышли из него. Плохо одно – Демянск так и остался у немцев.

– Где же теперь дивизия? – спросил Иван Данилович.

– У генерала Берзарина, в составе двадцать седьмой армии. Перешла к обороне. Вот ознакомьтесь, только получено.

Ватутин покопался в служебных бумагах и одну из них протянул Черняховскому. Это было боевое донесение командования 28-й танковой дивизии Военному совету Северо-Западного фронта, а в копии – Военному совету 27-й армии.

«Приняв для обороны участок от озера Велье до озера Селигер, отведенный нашей дивизии приказом 27-й армии от 13.9.41, – читал Иван Данилович, – считаю необходимым довести до вашего сведения.

Участок обороны рассчитан на занятие его четырьмя батальонными Ура и не менее двумя полками полевых войск. На оборудование участка затрачены огромные средства, хотя укрепления полностью не закончены и сделаны лишь узко полосой без глубины.

28-я танковая дивизия, насчитывающая в своем составе всего 552 человека и имеющая на вооружении: винтовок – 336, пулеметов ДТ – 13, ст. пулеметов – 3, автоматов – 11, 76-мм орудий – 2, 122-мм гаубиц – 2, в таком составе обеспечить надежную оборону не может. Нами будут приложены все силы на удержание указанного выше рубежа, но, принимая во внимание огромное тактическое значение данного участка как для СЗФ, так и для соседнего фронта, необходимо определенное усиление: а) огневыми средствами; б) живой силой – минимум стрелковый полк; в) средствами связи, которые в дивизии отсутствуют; г) саперами и средствами заграждения; ни саперов, ни средств заграждения дивизия не имеет.

Если не поступит немедленное усиление, в первую очередь огневыми средствами, это будет величайшее преступление перед Родиной. Дивизия будет оборонять рубеж до последнего человека, но даже гибелью всех людей она не сможет восполнить затраты на этот рубеж».

Донесение подписали Корнилов, Банквицер, Хантимиров и Третьяков. Черняховский прочитал документ два раза и невольно задумался.

– Что скажете? – спросил Ватутин, принимая от Черняховского бумагу.

– Читать больно, товарищ генерал. Не документ, а вопль исстрадавшейся души. Я присоединяюсь к товарищам. Надо что-то делать: или помочь укомплектовать дивизию, чтобы она соответствовала своему назначению, или ее совсем расформировать.

– Танкисты, танкисты! – Ватутин вздохнул. – Нет у нас, дорогой Иван Данилович, танков. Пока нет, и, видимо, не скоро еще будут. Придется вашу танковую переформировать в стрелковую. Так что будете не танкистом, а общевойсковым начальником.

– Что вы, товарищ генерал! Мы только и живем мечтой – вот-вот танки получим, а теперь вы и мечту у нас отнимаете.

– Не отнимаю, обстановка. А сейчас пойдете к командующему, я представлю вас, доложу и донесение. Там подумаем, как и чем вам помочь на первое время.

Генерал-лейтенант Павел Алексеевич Курочкин, человек высокой воинской культуры, с выправкой старого кавалериста. Он был кавалеристом в годы Гражданской войны, после которой окончил академию Фрунзе и Генерального штаба. До начала Отечественной войны командовал Забайкальскими округами. Как он вступил в командование Северо-Западным фронтом, я рассказал выше.

Павел Алексеевич расспросил Черняховского о прежней службе, выслушал Ватутина и прочитал докладную о состоянии 28-й танковой дивизии. С сочувствием сказал Ивану Даниловичу:

– Основательно усилить вашу дивизию сейчас нечем, но в будущем обещаю. А пока пришлю саперов, связистов. Поговорю с Берзариным, чтобы он из маршевых рот дал вам пополнение.

В расположении дивизии Черняховского с радостью встретили боевые друзья. Дивизией временно командовал подполковник Корнилов. Он еще до болезни Черняховского прибыл на должность начальника штаба 56-го полка, когда был ранен командир полка Гиренко, на его должность назначили В.А. Корнилова. Командир разведбата Котов стал командовать 56-м полком.

После возвращения Черняховского они вернулись на свои прежние должности.

На следующий день Черняховский осмотрел первым 10-километровый рубеж обороны дивизии и нашел ее хорошо подготовленной – окопы полного профиля вдоль всего берега Селигера. Перед дзотами хорошо расчищены сектора обстрела. Удачно выбраны наблюдательные пункты.

Надо было создавать глубину обороны. Но за счет чего? Понимал слабость обороны и командующий фронтом и, как обещал, прислал Черняховскому саперный батальон, два дивизиона полевой артиллерии, дивизион противотанковых орудий. А позднее позвонил:

– Принимайте два стрелковых полка.

Радость Ивана Даниловича, что дивизия набирает былую мощь, была недолгой: полки, оказывается, недавно вышли из окружения, где понесли большие потери, но все же боеспособность не утратили.

В результате был создан надежный второй рубеж обороны. Дивизия была готова дать отпор очень сильному противнику.

Противник активных действий не предпринимал. Наоборот, Черняховский по своей инициативе улучшал оборону – отбил Городилово в центре обороны дивизии, в межозерном дефиле, и создал здесь прочный опорный пункт.

Жизнь в обороне некоторое время проходила спокойно, что позволило больше уделить внимания бытовым делам: построили бани, прачечную, утеплили землянки, помылись, побрились, красноармейцы постирали обмундирование – совсем другой вид. Это отметил посетивший дивизию командарм Берзарин. В дни затишья и командование стало внимательнее присматриваться к людям.

Добавлю от себя: на передовой, там, где непосредственно соприкасались наступающие и отступающие части, бои шли жестокие. И если мы мало знаем об этих боях и о тех мужественных людях, которые сдерживали там врага, то это из-за того, что было потеряно управление войсками – от дивизионных штабов до Верховного Главнокомандующего. В такие трудные минуты как раз и совершили свои подвиги герои, которые чаще всего остались неизвестными.

Там, на передовой и в окружении, из последних сил выбивались роты и батальоны, остатки полков и дивизий, делая все, чтобы сдержать наступление врага, о них не писали в эти дни в газетах, не оформляли наградные документы на отличившихся, потому что всем было не до того. Надо было остановить могучий вал войск противника, который, превосходя во много раз силы обороняющихся, продвигался вперед. Потом политработники и журналисты находили героев этих боев, но, увы, только тех, кто остался в живых, кто может рассказать о том, что делал сам или видел, как мужественно сражались другие. Ну а те, кто погиб в бою и совершил, может быть, самые главные подвиги? О них так никто и не узнает. Да и не принято в дни неудач, после отступлений, после того как оставлены города, села, говорить о геройских делах. Какое геройство, если драпали на десятки и сотни километров? Какие наградные реляции, когда столько погибло людей и потеряно техники?

Чуткий к однополчанам Берзарин думал иначе. После очередного посещения дивизии Черняховского Берзарин сказал члену Военного совета бригадному комиссару Рудакову:

– Хороший, грамотный и умелый командир 28-й дивизии полковник Черняховский. Как прекрасно он действовал в первых боях. Почему мы это не оцениваем? Я полагаю, надо представить его к награде. Не возражаешь?

– Всячески поддерживаю! – с радостью согласился бригадный комиссар.

И вскоре был составлен и отправлен «наверх» наградной лист:

«Полковник Черняховский в течение многих дней и недель с ограниченными силами успешно сдерживал противника при наступлении его на Новгород. Четкой организацией, большевистской настойчивостью и смелостью с незначительными силами переходил к атаке противника. Геройски, не отступая шага назад, оборонял Кремль в Новгороде, уничтожив сотни солдат и офицеров противника, захватывая пленных и его материальную часть.

В течение сентября и октября месяцев 28 тд под командованием тов. Черняховского показала мужество и высокую боеспособность в борьбе с германским фашизмом. Используя опыт и особенности тактики противника, тов. Черняховский воспитал десятки молодых бесстрашных командиров – патриотов Родины, показавших пример мужества и отваги в боях и разведке.

Тов. Черняховский при организации и ведении боя личным участием воодушевлял бойцов и начсостав на новые подвиги за честь и победу советского оружия.

В боевой обстановке проявляет настойчивость и отвагу, решителен и бесстрашен. Достоин награждения орденом Красного Знамени».

Затишье принесло не только отдых, но и своеобразные неприятности, командование фронтом воспользовалось паузой в боевых действиях и решило переформировать 28-ю танковую дивизию в 241-ю стрелковую. Полки стали 318, 303, 322.

Объединяли, создавали новые формирования из остатков танковых частей, куда потребовались кадровые танкисты, их стали забирать из стрелковых частей.

Пришлось Ивану Даниловичу расставаться с начальником штаба Ахитом Хантемировым, военкомом подполковником Третьяковым и комиссаром Банквицером. На их место прибыли: подполковник Арабей – стал начальником штаба, комиссаром – полковой комиссар Ольшевский, военкомом – батальонный комиссар Загрузин.

Правильно говорит пословица: «Затишье всегда предвещает бурю». Чтобы последующие события были понятны читателям, сделаю довольно большой экскурс в вышестоящие штабы – наши и немецкие.

После завершения Ельнинской операции 9 сентября Сталин вызвал к себе Жукова. Как всегда, вызов Сталина означал что-то срочное и конечно же сложное.

Жукова встретил Власик и проводил на квартиру Сталина.

Сталин ужинал с Молотовым, Маленковым, Щербаковым и некоторыми другими членами руководства. Поздоровавшись, пригласил Жукова к столу. После разговора о некоторых кадровых делах (на Западный фронт вместо Тимошенко был назначен Конев) Сталин пригласил Жукова к карте:

– Очень тяжелое положение сложилось сейчас под Ленинградом, я бы даже сказал, положение катастрофическое. – Помолчав, Сталин явно подбирал еще какое-то слово, которым хотел подчеркнуть сложность обстановки на Ленинградском фронте, и наконец вымолвил: – Я бы даже сказал, безнадежное. С потерей Ленинграда произойдет такое осложнение, последствия которого просто трудно предвидеть. Окажется под угрозой удара с севера Москва.

Жукову стало ясно, что Сталин явно клонил к тому, что ликвидировать ленинградскую катастрофу, наверное, лучше всего сможет он, Жуков. Понимая, что Сталин уже решил послать его на это «безнадежное дело», Георгий Константинович сказал:

– Ну, если там так сложно, я готов поехать, командующим Ленинградским фронтом.

Сталин, как бы пытаясь проникнуть в состояние Жукова, снова произнес то же слово, внимательно при этом глядя на него:

– А если это безнадежное дело?

Жукова удивило такое повторение. Он понимал, что Сталин делает это неспроста, но почему, объяснить не мог. А причина действительно была.

Еще в конце августа под Ленинградом сложилась критическая обстановка, и Сталин послал в Ленинград комиссию ЦК ВКП(б) и ГКО в составе Н.Н. Воронова, П.Ф. Жигарева, А.