Полководцы великой войны - Генерал армии Черняховский

Владимир Карпов

Генерал армии Черняховский

Посвящение

Обычно книга начинается «Предисловием» или вступлением «От автора», но я считаю необходимым объяснить читателям, почему создана эта книга, каковы ее особенности. Проще было бы написать «Введение», ввести читателя в суть моего замысла. Но этого не было.

И я нашел в словаре Владимира Даля очень подходящее слово, смысл которого хорошо и полно объясняет мое намерение. Слово это – «посвящение». Даль приводит несколько смысловых вариантов его. Я беру в объяснение то, что соответствует моим намерениям:

«Посвящать, посвятить кому-то – подносить почетно, из признательности… Есть обычай посвящать сочинения».

Это объясняет мое величайшее уважение к Черняховскому и отражает мое желание – почтительно преподнести ему сие творение.

Вторая трактовка Даля такова:

«Посвящать кого-то в тайны, в знания… передать малоизвестное…»

Это относится уже к читателям. Я хочу вам передать, посвятить вас в трудные мои поиски и находки, касающиеся биографии и судьбы прославленного полководца. К сожалению, он погиб в пылу сражения, не только мемуаров, но даже небольших газетных статей не написал. Не до того было. Жить намеревался долго.

О Черняховском написано немало книг и статей. Изложены в них события, сражения, в которых участвовал Иван Данилович, отдельные эпизоды, которые запомнили те, кто с ним служил или встречался. Но, на мой взгляд, при всей полезности этих трудов, при всем уважении к их авторам, в этих публикациях все же нет полной, объемной, великолепной личности полководца и человека Ивана Даниловича Черняховского.

Стоят на наших книжных полках и в шкафах воспоминания маршалов: Жукова, Василевского, Рокоссовского, Конева, Баграмяна и многих других замечательных полководцев. И нет в этой славной галерее имени одного из блестящих и талантливейших, всеобщего любимца генерала армии Черняховского.

Нехорошо. Несправедливо. Почему я отважился взять на себя этот очень ответственный и ко многому обязывающий труд? Пишу эти строки летом 2005 года. Недавно бурно отпраздновали 60-летие Победы над Германией. Многое и многих вспоминал и я в эти дни. Как писал Пушкин:

«Минувшее проходит предо мною…

Волнуяся, как море-окиян».

И одно из самых ярких воспоминаний – встреча с генералом армии Черняховским. Шестьдесят один год с лишним минуло с того памятного дня! А он встает передо мной, каким был тогда – крепкий, ладный, красивый, молодой – тридцативосьмилетний генерал армии. Теперь мне за восемьдесят, я в два раза старше его по возрасту! И, хотя не дотянул до генеральского звания, но две военных академии окончил, в Генеральном штабе семь лет прослужил, из них пять лет еще при Сталине (с 1948 по 1954). Затем шесть лет командовал полками в самых дальних гарнизонах: на Памире, в Кара-Кумах. Завершил службу (5 лет!) начальником штаба 5-й гвардейской механизированной дивизии в Кушке, о которой пословица гласит: «Дальше Кушки не пошлют, меньше взвода не дадут!» А всего получилось 25 лет календарных, то есть на пять лет дольше Черняховского, у которого служба длилась 20 лет – с августа 1924 по февраль 1945 года. Проделал этот подсчет неспроста. Им я подкрепляю в глазах читателей мои возможности и право профессионально рассуждать о делах военных, в том числе и о службе генерала Черняховского. И еще подвигли меня на это не только глубочайшее уважение к Ивану Даниловичу, но и вот такие слова маршала Баграмяна в одной из его статей:

«Прочитал повести Владимира Карпова и первое, что захотелось воскликнуть – как быстролетно время! Кажется, совсем недавно я, будучи командующим Прибалтийским фронтом, встречал в разведывательных сводках фамилию старшего лейтенанта Карпова, и вот он, тот же самый лихой, смелый разведчик – теперь известный писатель.

Нам всем очень повезло, что Владимир Карпов остался жив, пишет для нас и для нового поколения замечательные книги. Я говорю – повезло, потому, что работа разведчика очень опасна, а Карпов много раз ходил за “языками” и на передний край, и в тыл врага…

…Владимир Карпов сражался не только на фронте, которым я командовал, он вел активные боевые действия и на соседнем 3-м Белорусском и, как мне известно, пользовался уважением командующего тем фронтом Ивана Даниловича Черняховского».

Да, в литературе я не новичок, больше 60 лет «скриплю перышком», написал, как говорят, неплохие книги: «Генералиссимус», «Маршал Жуков», «Генерал Петров» («Полководец»), «Генерал армии Хрулев» и другие. Теперь сам Бог велит создать книгу об Иване Даниловиче Черняховском. В долгу я перед ним! Сознаю. Тем более что сам он не написал воспоминаний. На взлете прекрасной, блестящей судьбы сразил его осколок снаряда! Другие о нем написали немало: книга А. Шарипова «Черняховский», недавно вышел сборник статей и воспоминаний соратников Черняховского в годы войны «Легендарный Черняховский». Все это хорошая память. Но мне кажется, книги и статьи эти хотя написаны с добрыми намерениями, но короткие, не в масштабе личности Черняховского, лишь об отдельных эпизодах и встречах с ним.

Не знаю, как получится у меня. Даже не могу определить жанр моей книги. Будет это повествование с моими рассуждениями о жизни замечательного, талантливого человека. Да не только полководца, но и человека – современника нашей сложной эпохи, в которой он вырос, она воспитала его, сотворила таким, каким он вошел в историю.

Многие страницы текста в моей книге будут узнаваемы (несмотря на мою редактуру). Я с благодарностью оповещаю об этом их авторов и предупреждаю тем самым въедливых критиков, которые, может быть, попытаются уличить меня в заимствовании. Еще раз заявляю: я не скрываю этого, потому что главной своей целью при написании книги считаю необходимым собрать все разрозненные публикации и рассказы, чтобы создать полную картину жизни и деятельности полководца Черняховского.

Все это попытаюсь согреть моими любовью и уважением к Ивану Даниловичу. И наряду с этим неизбывная моя печаль: как рано мы его потеряли и как много добрых дел свершил бы он еще для нашего многострадального Отечества.

И еще поторапливают меня пророческие слова Пушкина:

Но близок день, лампада угасает.

Еще одно последнее сказанье.

Надо поспешать: я девятый десяток разменял, уже восемьдесят четвертый годок идет…

Итак, как говорили разведчики перед выходом на задание:

– Вперед, без страха и сомненья!

Биография

Все мемуары и воспоминания крупных военачальников и государственных деятелей (или книги, написанные о них) начинаются с описания детства. Причем обычно подчеркивается бедность. А затем начинаются восхваления способностей и проявления исключительности описываемого человека. Иначе нельзя! Раз он стал маршалом, большим государственным деятелем или ученым, проявления талантливости (даже если они в детстве не обнаруживались) считается необходимым обнаружить и подчеркнуть.

Подобные начала в книгах неинтересны, они однообразны в стремлении подчеркнуть «пролетарское происхождение», что было почти обязательно для довоенных лет. Читатели обычно оставляют без внимания эти страницы, перелистывают их.

Не желая продолжать эту навязчивую литературную традицию, решил я предложить читателям для ознакомления с началом жизни Черняховского (что, конечно, необходимо) написанную им «Автобиографию», полагая, что это самый правдивый и подлинный документ.

АВТОБИОГРАФИЯ

Черняховского Ивана Даниловича

Родился в 1906 году в г. Умань Киевской области. Отец Даниил Николаевич до 1914 года работал на жел. дороге стрелочником. В 1914 году отец был взят на фронт и после контузии в конце 1915 года вернулся с фронта на ст. Вапнярка село, Вербово Томашевского уезда Подольской губернии, и поступил работать к помещику Новинскому сперва кучером, затем экономом, куда и перевез всю семью. После Октябрьской революции отец был приписан в общество села Вербово – получил надел земли и до апреля 1919 года занимался сельским хозяйством. Мать все время была домохозяйкой. В апреле месяце 1919 года отец и мать померли от сыпного тифа и похоронены в селе Вербово. После смерти родных осталось нас шесть человек семьи. В настоящее время у меня из родственников имеется: сестра Анастасия – кандидат ВКП(б), замужем за командиром артдивизиона; сестра Анисия – работает в колхозе села Вербово; сестра Елена – замужем за совработником, проживает на ст. Вапнярка Ю.З.Ж.Д.; брат Александр – воспитанник 49 кав. полка, в настоящее время работает в органах НКВД гор. Новороссийска.

Больше из родственников никого нет.

Женат с 1927 года. Жена Анастасия Григорьевна, происхождения из крестьян, до 1931 года работала на швейной фабрике, сейчас домохозяйка. Дочь Неонила 1929 года рождения. Сын Олег 1937 года рождения.

Родственники жены: отец до революции и после Октябрьской революции занимался сельским хозяйством. До 1914 года в местечке Макарово Киевской губернии и с 1914 года в предместье Святошино в г. Киеве. В 1918 году отец жены умер. Мать домохозяйка на иждивении старшей сестры – работницы детдома в г. Киеве, проживает в г. Киеве. Два старших брата работают в колхозе села Макарово Киевской области. Две сестры замужем, одна за зав. вагоном-рестораном, другая – за партработником Ю.З.Ж.Д. (парторгом).

Связи со всеми родственниками своими и родственниками жены не имею. Из моих родственников и родственников жены за границей никого не было и нет. Сам за границей никогда не был. После смерти родных с мая по октябрь 1919 года я пас коров у крестьян села Вербово Томашпольского уезда Подольской губернии. С октября 1919 года по весну 1920 года беспризорничал. В 1920 году в мае месяце поступил работать на жел. дорогу в качестве ремонтного рабочего, затем подручным слесарем, где и проработал до конца 1922 года. В конце 1922 года был переведен в 1-ю государственную заготовительную контору, где 7 месяцев проработал проводником грузов на участке ст. Вапнярка – Одесса. В апреле месяце 1923 года переехал в город Новороссийск, где поступил работать на 1-й Государственный цементный завод «Пролетарий» и проработал на последнем до августа 1924 года – станковым бондарем, затем шофером. В августе месяце 1924 года окружкомом комсомола был командирован в Одесскую пехотную школу и зачислен курсантом. В 1925 году приказом ГУВУЗ был переведен в Киевскую артиллерийскую школу, которую закончил 1 сентября 1928 года. После окончания школы приказом назначен командиром взвода 17-го корпусного артполка в г. Винница. В 17-м кор. арт. полку был командиром взвода, начальником топографич. отряда, пом. политом батареи, командиром разведывательной учебной батареи. В 1931 году выдержал испытания и поступил в Военно-техническую академию им. Дзержинского в г. Ленинграде и в 1932 году вместе с мотомех. факультетом был переведен в Военную академию мех. мот. РККА им. т. Сталина в г. Москву. В 1936 году закончил Академию мех. мот. РККА и назначен нач. штаба 2 О.Т.Б. 8 мех. бригады и последним командовал до мая месяца 1938 года. В мае месяце 1938 года назначен командиром 9 отд. лег. танкполка, где и работаю в настоящее время. В боях не участвовал. Ранений и контузий не имел. Образование: с 1915 года – по 1919 год учился в вышеначальной железнодорожной школе на ст. Вапнярка Ю.З.Ж.Д. С 1924 года по 1928 год учился в нормальной военной школе г. Киева. В 1936 году закончил командный факультет мотомех. академии, защитил на отлично технический дипломный проект и получил диплом инженера мотомех. войск РККА 1-й степени.

В комсомол вступил в 1922 году в селе Вербово Томашпольского уезда Подольской губернии. В партию вступил – кандидатом в 1927 году и принят в члены партии в июле 1928 года парторганизацией Киевской артиллерийской школы. № п/б 1011604. В 1923–1924 годах был членом бюро заводского комитета комсомола. В 1924–1925 годах был секретарем бюро комсомола Одесской пехотной школы. В 1926–1927 годах был членом бюро комсомола Киевской артшколы. 1928–1931 годах был секретарем ячейки ВКБ(б) и членом партбюро 17-го корпусного артполка г. Винницы. В 1933–1934 годах был членом президиума курсовой парторганизации командного факультета в АММ им. т. Сталина. С 1931 года по 1936 год в академии был пропагандистом. В 1937 году был членом партбюро части и членом бригадной парткомиссии в 8 мех. бригаде. В 1937 году имел партвзыскание «выговор» от бригадной парткомиссии 8 мех. бригады «за то, что при выборах в парторганы не рассказал о факте разбирательства дела в академии о неправильной записи соцпроисхождения». Выговор снят парткомиссией 8 мех. бригады 9 мая 1938 года. В других партиях не состоял. Ни в каких оппозициях, антинародных и контрреволюционных группировках не состоял. Отклонений от генеральной линии партии не имел.

В белых армиях и армиях других стран никогда не служил. Под судом и следствием не состоял.

Командир 9 отд. лег. танк. полкамайор Черняховский13.3.39

Личную подпись командира 9-го отд. ЛТП майора т. Черняховского заверяю: нач. штаба 9-го ЛТП майор Созинов.

* * *

Считаю необходимым высказать комментарии и прояснить некоторые эпизоды из этого очень сжатого изложения. Особенно один, на мой взгляд, судьбоносный случай. Он описан в книгах, очерках и статьях об Иване Даниловиче, они расходятся в деталях, но в главном правдивы. Я пересказываю эти описания в своем изложении и редактуре, поэтому не ставлю кавычек, так как в предлагаемом виде это не принадлежит конкретному автору. (Но для оживления текста сохраняю форму диалога.)

* * *

В марте 1919 года в село ворвались петлюровцы. Они вломились в хату Данилы Черняховского: им был известно, что он верховодил крестьянами при дележке помещичьих земель и раздал его коней односельчанам.

– А ну-ка, иди по дворам! – крикнул атаман. Собери всех коней, что с панской конюшни увели! Да побыстрей!

– Не пойду, – отказался Данила Николаевич.

– Не пойдешь? – взревел петлюровец. – Да я из тебя зараз покойника зроблю! Взять его, хлопцы!

Черняховскому скрутили руки и вытолкнули из хаты. За Данилой выбежала жена, Мария Людвиговна, с грудным ребенком.

– Куда вы его? – кричала она в отчаянии.

– В расход! – усмехаясь, бросил петлюровец.

Она побежала следом. Конвой остановился на краю обрыва. Мария встала рядом с мужем.

– И меня вместе с ним.

– Прощайтесь, – махнул рукой старший.

Щелкнули затворы винтовок. Онемев, смолкла Мария, прижавшись к мужу. Данила Николаевич посмотрел на ребенка, прильнувшего к матери. Как они будут жить без него? Как прокормит шестерых ребятишек? Горло сдавили спазмы, но он нашел в себе силы выговорить:

– Мария! Оставь меня ради детей. Отойди.

Их сын Ваня, только увидев, как петлюровцы повели отца и мать к обрыву, с ватагой ребятишек помчался по селу и кричал:

– Петлюровцы хотят расстрелять тату!

Черняховских в селе любили за честность и справедливость, за то, что так хорошо умели ладить с людьми. Крестьяне, вооружившись чем попало, сбежались к месту расстрела. Начальник конвоя, попав в окружение людей с топорами и вилами в руках, принялся успокаивать их:

– Мы не тронем его, пусть только скажет, где лошади пана Новинского?

Но толпа все плотнее смыкалась вокруг петлюровцев. Атаману не оставалось ничего другого, как освободить арестованных. Данила Николаевич и Мария Людвиговна не верили, что остались живы. Отец был бледен, мать рыдала. Они как-то сразу постарели. Ваня, взяв родителей под руки, повел их домой.

– Придет время, отплатим, сынок, – дрожащим голосом сказал Данила Николаевич.

– В Красную Армию пойду, отец.

– Чуть подрастешь, иди, дитятко, – благословила мать.

* * *

Вот что подумал я по этому случаю. Судьба человека, его будущая жизнь обычно определяется еще в детстве. Образцом, примером для подражания, определения не только профессии, но и образа мышления (идеологии) сначала служат родители, потом кто-то из личностей, кто произвел потрясающее впечатление – герой книги, кинофильма или реальный человек – учитель, знакомый на работе. Детское впечатление, обычно яркое, захватывающее, надолго становится путеводной звездой. Как это ни странно, первый толчок для судьбоносного решения бывает не всегда в положительном виде.

Порой толчком в выборе пути является очень сильное потрясение, выражаясь современно – стресс. Именно так случилось у Вани Черняховского. Армия, защита родителей, людей, народа, Родины стали его «двигателем внутреннего горения».

Вот еще какое дополнение надо сделать к «Автобиографии». Черняховский написал ее, когда был командиром полка.

С полка, с этой должности, начинается служебный и профессиональный рост всех крупных военачальников. Об этом свидетельствует маршал Жуков:

«Полк – это основная боевая часть, где для боя организуется взаимодействие всех сухопутных родов войск, а иногда и не только сухопутных. Командиру полка нужно хорошо знать свои подразделения, а также средства усиления, которые обычно придаются полку в боевой обстановке. От него требуется умение выбрать главное направление в бою и сосредоточить на нем основные усилия Особенно это важно в условиях явного превосходства в силах и средствах врага.

Командир части, который хорошо освоил систему управления полком и способен обеспечить его постоянную боевую готовность, всегда будет передовым военачальником на всех последующих ступенях командования как в мирное, так и в военное время».

Автору этой книги довелось командовать разными полками – горно-стрелковым, стрелковым, механизированным – около шести лет, в мирное время, после войны. И поэтому могу с полным основанием подтвердить, что полк – действительно сложный армейский организм, а если он еще стоит отдельным гарнизоном, то напоминает крошечное государство. Судите сами: штаб – это нечто вроде правительства; есть и своя крупная партийная организация (партия), и еще политработники – профессионалы политической работы. В полку свое сложное, хорошо организованное снабжение, я имею в виду не только централизованное, но и свое полковое хозяйство – бывают свиные и молочные фермы и даже посевные площади, в горнострелковом полку нам доводилось сеять клевер и заготавливать сено для лошадей на зиму В полку есть представитель особого отдела КГБ и даже своя «тюрьма» – гауптвахта. Есть учреждения культуры – библиотека, клуб, много комнат для политической работы, так называемые «ленинские комнаты». Имеется, в конце концов, и торговля: свои магазины, кафе, буфеты, чайные.

В мемуарах очень многих наших военачальников время службы в должности командира полка единодушно оценивается не только как самое трудное и плодотворное, но и считается еще и школой, открывающей перед строевым офицером возможность дальнейшей успешной работы на более высоких должностях.

Рассказ о довоенной службе продолжу официальными документами, командиры, начальники знали Черняховского лучше, чем мы, пишущие о нем сегодня.

Вот так оценивалась работа майора Черняховского как командира полка. Обратите внимание – майор там, где должен быть по штату полковник, и с такими высокими результатами.

АТТЕСТАЦИЯ

за 1939 год

На командира 9-го отдельного легкотанкового полка БОВО майора Черняховского Ивана Даниловича.

Тов. Черняховский предан делу партии Ленина – Сталина и социалистической Родине. Общее и политическое развитие хорошее. Политически и морально устойчив. Пользуется деловым и политическим авторитетом. Хороший организатор. Умеет правильно нацелить актив и весь состав части на выполнение поставленных задач. Хорошо подготовленный, растущий командир во всех отношениях.

Волевые качества, энергия, инициатива хорошо развиты. Дисциплинирован и требователен. Кадр полка и переменный состав подготовлены хорошо. Учебно-боевая и политическая подготовка в полку хорошо организованы. Состояние материальной части, боевого и учебного парка, а также учебных классов – в хорошем состоянии.

Тов. Черняховский много, с успехом работает по улучшению боевой подготовки полка и материально-техническому улучшению.

Хозяйственный, заботливый командир. Активно участвует в партийной жизни полка. Здоров и вынослив.

Вывод: Должности командира полка вполне соответствует.

Может быть назначен командиром танковой бригады.

Заслуживает присвоения военного звания – полковник.

П/п Начальник АБТВ БОВО ВРИД комиссара АБТВ

Комбриг – Мостовенко, полковой комиссар – Грошев.

27.02.1940 г.г. Минск.

Полк Черняховского на инспекторской проверке войск Белорусского военного округа признан одним из лучших. Майору Черняховскому досрочно присвоено звание подполковник, и он назначен заместителем командира 2-й танковой дивизии.

Через год в ноябре 1940 года он заслужил такую аттестацию:

«Партии Ленина – Сталина и социалистической Родине предан. Идеологически выдержан. Много работает над повышением знаний основ марксизма-ленинизма. Высококультурный командир. Отлично владеет оперативными расчетами и конкретными знаниями в боевой подготовке танковых частей. Отличный стрелок из личного и танкового оружия. В совершенстве владеет методикой стрелковой и тактической подготовки. Отлично знает все марки боевых машин и отлично их водит. Постановку парковой службы и эксплуатации машин знает уверенно и правильно умеет ее организовать. Много и систематически работает над своим политическим и военным совершенствованием. Пользуется заслуженным деловым и политическим авторитетом. Волевой, требовательный к себе и подчиненным командир. Дисциплинирован. Внешне подтянут, постоянно опрятен и щеголеват. Имеет склонность к строевой командирской работе. Имеет большой опыт организационной и самостоятельной командирской работы.

Командуя 9-м отдельным учебным танковым полком, вывел полк на первое место БОВО. Энергичен, инициативен, трудолюбив. Состояние здоровья хорошее. Физкультурник, в походной жизни вынослив.

Вывод: Должности командира полка вполне соответствует.

По знаниям и опыту работы достоин выдвижения на командира танковой дивизии.

Достоин присвоения военного звания – полковник во внеочередном порядке.

Подписи: Командир 2-й танковой дивизии генерал-майор Кривошеин.

10 ноября 1940 г.

Аттестацию читал: Черняховский.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ СТАРШИХ НАЧАЛЬНИКОВ:

Должности зам. командира танковой дивизии – соответствует.

Оставить в занимаемой должности.

Командир 3 мех. корпуса генерал-лейтенант Еременко».

В марте 1941 года подполковник (обратите внимание на звание – комдив, генеральская должность) Черняховский назначен командиром недавно сформированной 28-й танковой дивизии. В ней было более двухсот танков и около десяти тысяч бойцов и командиров.

Молниеносный удар

Военачальники и ученые-историки много спорили (и спорят по сей день!) по поводу того, когда состоялось решение Гитлера напасть на Советский Союз и было ли оно внезапным? На мой взгляд, это не принципиальная дискуссия. То, что рано или поздно Гитлер поведет свои вооруженные силы на Россию, было предрешено еще в начале его политической биографии, о чем он написал в книге «Майн кампф». Можно было бы привести еще много высказываний, и все они в конечном счете сводятся к тому, что не только он сам возможность расширения территории Германской империи видел в захвате советских земель, но к этому его толкали и свои внутренние реакционные силы, и международные.

Вот рассказ самого Гитлера о том, как созревало у него это решение. Он изложил его на совещании с генералами 23 ноября 1939 года:

«Цель нашей встречи в том, чтобы вы получили представление о мире моих идей, которые сейчас мною владеют, и чтобы вы узнали о моих решениях… Никто не может уклониться от борьбы, если он не хочет погибнуть. Численность населения растет, и это требует увеличения жизненного пространства. Моей целью было создать разумное соотношение между численностью населения и жизненным пространством. Для этого необходима война. Ни один народ не может уклониться от решения этой задачи, иначе он погибнет. Таковы уроки истории… Я долго сомневался, где начинать – на Западе или на Востоке. Однако я не для того создал вермахт, чтобы он не наносил ударов. Во мне всегда была внутренняя готовность к войне. Получилось так, что нам удалось сначала ударить по Востоку. Причина быстрого окончания польской войны лежит в превосходстве нашего вермахта. Это – славное явление в нашей истории. Мы понесли неожиданно малые потери в людском составе и вооружении. Теперь мы можем держать на Восточном фронте только несколько дивизий. Создалось положение, которое мы раньше считали недостижимым. Положение таково: на Западе противник сосредоточился за своими укреплениями.

Как долго мы можем выдержать такое положение? Россия в настоящее время не опасна. Она ослаблена многими внутренними событиями, а кроме того, у нас с ней договор. Однако договоры соблюдаются только до тех пор, пока они целесообразны. Мы сможем выступить против России только тогда, когда у нас будут свободны руки на Западе».

В 1940 году после разгрома французской армии настал тот момент, который Гитлер и его сподвижники посчитали самым удобным для осуществления своих агрессивных замыслов. Фюрер не хотел терять времени. 22 июля 1940 года, в день капитуляции Франции, Гальдер получил указания от Гитлера и Браухича о разработке плана вторжения в Советский Союз.

Лежат передо мной пожелтевшие, постаревшие бумаги. Когда-то их содержание было строжайшей тайной. Сначала эти документы писали от руки, чтобы не посвящать машинисток. Но если даже перепечатывали, то всего в нескольких экземплярах. Каждая копия была на особом учете. Передавались эти экземпляры для ознакомления только из рук в руки или через доверенного офицера, причем пакет опечатывался специальными печатями и хитрыми приспособлениями, чтобы о его содержании не мог узнать никто, кроме адресата. Каждый, ознакомившийся с текстом, заносился в специальный список, чтобы в случае утечки сведений можно было установить, кто именно проболтался или выдал тайну. Лежат в могилах те, кто разрабатывал эти страшные планы, и те, против кого замышлялись они. Тайны уже не тайны – теперь эти документы, вернее, копии с них доступны каждому. Вот лежат они и на моем столе. Но строгие слова в самом начале текста все еще как бы предупреждают: «Совершенно секретно», «Только для командования», «Передавать только через офицера».

Вначале необходимо напомнить читателям (пожилым и особенно молодым), что такое «молниеносная война». Многие полагают, что это очень быстрое успешное наступление. Однако быстрые наступательные операции проводили и в далекие годы, например наш славный русский полководец Суворов, французский Наполеон и другие. Но «молниеносные войны» в те времена невозможны, потому что не было необходимого вооружения для их осуществления. Считается, что теорию «молниеносной войны» – «блицкриг» – разработало гитлеровское командование. Это так и не так. Сегодня мало кто знает, что впервые теорию «блицкрига» предложил в 1934 французский полковник Шарль де Голль в книге «Vers l’armee de metier». Вместо бесконечных военных колонн, преодолевающих лишь несколько километров в день, вместо неподвижной линии фронта, что было обычным для военной стратегии времен Первой мировой войны, когда противоборствующие армии, зарывшись как кроты в землю, осыпали друг друга артиллерийскими снарядами, он предложил делать основной упор на мобильные моторизованные части.

Гитлеровское командование более тщательно и детально разработало общую стратегию де Голля. Методика использования «блицкрига» состояла в следующем. Вначале «пятая колонна» проводит подготовку во вражеском тылу, собирая разведсведения и дезорганизуя действия противника. Затем следует стремительный массированный бомбовый удар, при котором военно-воздушные силы противника уничтожаются еще на земле, выводятся из строя все коммуникации и транспортные средства противника. За этим следует бомбовый удар по скоплениям войск противника. И только после этого в бой вводятся мобильные подразделения – моторизованные части пехоты, легкие танки и самоходная артиллерия. Следом за ними в бой должны вступать тяжелые танковые соединения и лишь в конце вводятся регулярные пехотные части при поддержке полевой артиллерии. Успешно применяя подобную тактику во время войны во Франции и Польше, Гитлер решил использовать ее и при нападении на Советский Союз.

Главным командованием был разработан подробный план войны под кодовым названием «Барбаросса». Он предусматривал «нанести поражение Советской России в быстротечной кампании еще до того, как будет закончена война против Англии». Замысел заключался в том, «чтобы расколоть фронт главных сил русской армии, сосредоточенных в западной части России, быстрыми и глубокими ударами мощных подвижных группировок севернее и южнее Припятских болот и, используя этот прорыв, уничтожить разобщенные группировки вражеских войск». При этом основные силы Советской армии предполагалось уничтожить западнее линии Днепр, Западная Двина, не допустив их отхода в глубь страны. В дальнейшем намечалось захватить Москву, Ленинград, Донбасс и выйти на линию Астрахань, Волга, Архангельск. В плане «Барбаросса» подробно излагались задачи групп армий и армий по времени и рубежам, порядок взаимодействия между ними, задачи ВВС и ВМФ.

Приведу некоторые рассуждения по поводу осуществления этого плана.

Начальник Генерального штаба сухопутных войск генерал Гальдер:

«Вся территория, на которой будут происходить операции, делится Припятскими болотами на северную и южную половины. В последней плохая сеть дорог. Наилучшие шоссейные и железные дороги находятся на линии Варшава – Москва. Поэтому в северной половине представляются более благоприятные условия для использования большого количества войск, нежели в южной. Кроме того, в группировке русских намечается значительное сосредоточение войск в направлении русско-германской демаркационной линии. Днепр и Западная Двина представляют собой самый восточный рубеж, на котором русские вынуждены будут дать сражение. Если же они будут отходить дальше, то они не смогут больше защитить свои промышленные районы. Вследствие этого наш замысел должен сводиться к тому, чтобы с помощью танковых клиньев не допустить создания русскими сплошного оборонительного фронта западнее этих двух рек».

Гитлер говорил о том же:

«Важнейшая цель – не допустить, чтобы русские отходили, сохраняя целостность фронта…»

В соответствии с планом «Барбаросса» к 22 июня 1941 года у границ СССР были сосредоточены 190 дивизий (в том числе 19 танковых и 14 моторизованных) Германии и ее союзников. Их поддерживали 4 воздушных флота, а также финская и румынская авиации. Войска, сосредоточенные для наступления, насчитывали 5,5 млн человек, около 4300 танков, свыше 47 тыс. полевых орудий и минометов, около 5000 боевых самолетов.

Группы армий развертывались: «Север» в составе 29 дивизий (все немецкие) – в полосе от Мемеля (Клайпеды) до Голдапа. Группой армий «Север» командовал генерал-фельдмаршал фон Лееб.

Группе армий «Север» противостоял наш Северо-Западный фронт, в который входила 28-я танковая дивизия полковника Черняховского.

Далее развернулась группа армий «Центр» под командованием генерал-фельдмаршала фон Бока в составе 50 дивизий и 2 бригад (все немецкие) – в полосе от Голдапа до Припятских болот. Группа армий «Юг» под командованием генерал-фельдмаршала Рундштедта в составе 57 дивизий и 13 бригад (в том числе 13 румынских дивизий, 9 румынских и 4 венгерские бригады) – в полосе от Припятских болот до Черного моря. В Финляндии и Норвегии сосредоточились немецкая армия «Норвегия» и 2 финские армии – всего 21 дивизия и 3 бригады, поддерживаемые 5-м воздушным флотом и финской авиацией. Им ставилась задача выйти к Мурманску и Ленинграду. В резерве ОКХ оставалось 24 дивизии.

22 июня в 3.15 ночи вся эта армада одновременно обрушилась на нашу страну.

Где был в это день Черняховский? Полковник Черняховский командовал 28-й танковой дивизией, которая входила в состав 12-го механизированного корпуса (командир генерал-майор Шестопалов) в Прибалтийском особом военном округе, которым командовал генерал-полковник Ф.И. Кузнецов.

Утверждение некоторых историков и журналистов о том, что нападение немцев для советского командования было полной неожиданностью, не соответствует действительности.

На территории западных приграничных округов было 170 дивизий, в том числе 103 стрелковые, 40 танковых, 20 моторизованных, 7 кавалерийских и 2 бригады общей численностью личного состава 2 243 890 человек, что составляло 1-й стратегический эшелон.

Как только поступили разведсведения о возможном нападении гитлеровцев, был создан второй стратегический эшелон из 7 армий. Порядок их сосредоточения был таков:

19А (11 дивизий) к 01–10.06.41 г. в районах Черкасс, Белой Церкви;

16А (12 дивизий) – к 01–10.06.41 г. в районе Шепетовки;

20А (7 дивизий) – к 24–28.06.41 г. в районе Великих Лук;

21А (13 дивизий) – к 17.06.41 г. в районе Гомеля;

22А, 28А – убывали в районы сосредоточения 23.06.41 г.

Кроме того, в резерве ВГК было 11 дивизий.

Всего на западном театре войны было сосредоточено 240 дивизий.

К этим подготовительным мероприятиям имел прямое отношение и Черняховский. 18 июня из штаба 12-го механизированного корпуса, в состав которого входила дивизия, поступил с нарочным пакет особой важности.

Командир корпуса генерал-майор Шестопалов приказал привести дивизию в боевую готовность и в 23.00 выступить с зимних квартир в новый район сосредоточения – Груджяй, Мешкуйчяй, Буйвони – в 15–20 километрах севернее города Шяуляй. За два ночных перехода перейти из Латвии в Литву, преодолев свыше 200 километров, 28-й мотострелковый полк дивизии под командованием подполковника Спиридона Николаевича Шеразедишвили оставался в Риге, в распоряжении штаба округа.

Командир информировал: к западу от Шяуляя сосредоточится 23-я танковая дивизия полковника Орленко, к востоку – 202-я мотострелковая полковника Горбачева (они также входили в состав 12-го механизированного корпуса). Перегруппировка проводится под видом учений.

Черняховский вызвал своих заместителей, ознакомил их с полученной задачей, посоветовался, как лучше организовать марш, и продиктовал свой приказ начальнику штаба подполковнику Маркелову:

– Части дивизии приводить в боевую готовность в соответствии с планом поднятия по боевой тревоге, но самой тревоги не объявлять. Всю работу провести быстро, без шума, без паники и болтливости, имея положенные нормы носимых и возимых запасов продовольствия, горюче-смазочных материалов, боеприпасов и остальных видов военно-технического обеспечения. С собой брать только необходимое для жизни и боя.

Далее он указал порядок следования частей в новый район сосредоточения.

Для контроля и оказания войскам практической помощи сам комдив выехал в головной 55-й танковый полк, которым командовал майор Сергей Федорович Онищук, замполит Шалаев – в 56-й танковый полк к майору Никифору Игнатьевичу Герко, начальник отдела политической пропаганды Третьяков – в гаубичный артиллерийский полк. К разведчикам, саперам, связистам направились командиры штаба и начальники служб. Начальник штаба подполковник Маркелов остался на месте, чтобы подготовить к ночному маршу органы управления.

Черняховский заехал на квартиру, взял свой походный чемоданчик с вещами, сказал жене:

– Уходим, Танечка, на учение.

Поцеловал 12-летнюю дочку Неонилу и 4-летнего сыночка Олега.

Совершить марш ночью, с потушенными фарами на двести километров танковой дивизии – дело очень сложное. Полковник Черняховский руководил маршем уверенно, опыт у него был немалый, еще когда полком командовал. И вообще, он был в расцвете сил, решительно не только действовал, но и высказывал свое мнение по различным военным вопросам.

Вот что вспоминает А.Л. Банквицер, прибывший в дивизию именно в день совершения марша:

«В жаркий июньский день я прибыл в 28-ю отдельную танковую дивизию. Командовал ею полковник Иван Данилович Черняховский. Дивизия находилась тогда на марше, и первое мое знакомство с командиром состоялось во время заправки боевых машин на опушке какого-то леса. В то время я еще числился в распоряжении политуправления фронта и в ожидании назначения использовался как внештатный инспектор. В этой роли во главе небольшой группы политработников, подобно мне находившихся в резерве, я и прибыл в дивизию Черняховского.

Наш первый разговор с Черняховским был непродолжителен и носил сугубо официальный характер. Возможно, сказалось различие возрастов (Ивану Даниловичу шел тогда только тридцать пятый год, а мне уже минуло пятьдесят) или, может быть, проявилось отрицательное отношение Черняховского к «гастролерам», которые, как он говорил, «приедут, нашумят, ничего толком не сделают, испортят крови с цистерну и уедут, чтобы через сутки забыть о существовании и вас, и вашей дивизии, и составляющих ее живых людей…» Однако через несколько дней после моего прибытия в соединение ледок, образовавшийся было между нами, растаял, а несколько позже мы даже крепко подружились».

Вот так, не любезничал с проверяющими молодой комдив. (После гибели под Шяуляем комиссара дивизии Шалаева Банквицер был назначен на его место.)

Командир корпуса, проверяя походные порядки, выявил и указал Черняховскому замечания:

– К ночным действиям части подготовлены недостаточно – растянуты колонны, дистанции не соблюдаются, дисциплина со светомаскировкой у некоторых водителей плохая. Управление подразделениями в полках нарушается.

Замечания Черняховский переживал сам, дал почувствовать это и тем, по чьей вине произошла оплошность. Сделал внушение майору Герко, но похвалил командира 55-го танкового полка майора Онищука, у которого марш был организован лучше, чем у других.

20 июня, к рассвету, части 28-й танковой дивизии сосредоточились в лесах к северу от Шяуляя, в 130 километрах от государственной границы с Восточной Пруссией. Приводили в порядок материальную часть, окапывали боевые и транспортные машины.

На следующий день Черняховский приказал приступить к плановым занятиям. В тихую, теплую ночь на 22 июня Черняховский, понимая, что дивизия сюда переведена не случайно, решил по своей инициативе провести рекогносцировку маршрута возможного движения к границе по шоссе Шяуляй – Тильзит. Проработав до полуночи, он вернулся в штаб дивизии, сказал адъютанту младшему лейтенанту Алексею Комарову:

– Посплю пару часов. Разбудить в семь.

Однако заснуть не успел, послышался грохот взрывов в стороне Шяуляя. Иван Данилович поспешил к радиостанции. Устойчивой связи со штабом корпуса установить не удалось – в эфире работало очень много немецких раций. Но все же услышал отрывочную информацию штаба корпуса:

– Противник перешел границу… Его мотоциклисты захватили Претингу. Танки противника движутся к Плунге и Таураге.

Черняховский привел все части в полную боевую готовность. Приказал выдать личному составу патроны на руки. Провести укладку боевого комплекта в машинах, получить боевое имущество и раздать личному составу. Пулеметы, пушки, винтовки и другое оружие прочистить и приготовить к бою. Довести до всех о нарушении противником государственной границы.

Сообщение газет 22 июня 1941 года:

– Решением Советского правительства преобразовать Прибалтийский особый военный округ в Северо-Западный фронт, Западный особый военный округ – в Западный фронт.

– Начались приграничные сражения советских войск в Прибалтике, Белоруссии и на Украине. Наиболее ожесточенные бои развернулись в районах, где противник наносил свои главные удары: юго-восточнее Тильзита, восточнее Сувалок, в районе Бреста и южнее Владимир-Волынского.

– В полосе Северо-Западного фронта против 20 советских дивизий противник бросил 25 дивизий групп армий «Север» и «Центр». Главная часть их, в том числе 6 танковых, наступали из района Тильзит – Инстербург на Даугавпилс (Двинск) и Ригу. Войска Северо-Западного фронта после упорных боев с войсками немецкой группы армий «Север», а также 3-й танковой группы и двух армейских корпусов 9-й армии группы армий «Центр» к исходу дня отошли от советской государственной границы на восток местами до 50 километров. Передовые части 4-й танковой группы противника выдвинулись на р. Дубисса (35 км северо-западнее Каунаса), а дивизии первого эшелона 3-й танковой группы захватили мосты у Алитуса и Меречи, переправились через р. Неман в 60 километрах южнее Каунаса.

– В полосе Западного фронта против 26 советских дивизий противник бросил 40 дивизий группы армий «Центр». Главная часть их, а также все 9 танковых и моторизованных дивизий, наступали со стороны Сувалкинского выступа на Вильнюс и Гродно и со стороны Бреста на Барановичи и Волковыск, охватывая и рассекая на части войска фронта.

Как выяснилось позже, против 125-й стрелковой дивизии, которая оборонялась на 40-километровом фронте, нанесла удар 4-я танковая группа немцев под командованием генерал-полковника фон Гёпнера. В первом эшелоне у нее были развернуты три танковые и две пехотные дивизии, во втором – три моторизованные дивизии.

Несмотря на столь неравное соотношение сил, советские войска смело вступили в бой и оказали противнику ожесточенное сопротивление.

Только после многочасового уличного боя, причинив врагу большой урон и потеряв значительное количество своего личного состава, 125-я дивизия вынуждена была оставить приграничный город Таураге. Немецкие танки устремились вдоль Шяуляйского шоссе на Скаудвиле, Расейняй.

В 14.00 22 июня командарм Собенников приказал нанести контрудар по противнику и восстановить утерянное положение.

12-й механизированный корпус генерала Шестопалова получил задачу во взаимодействии с 3-м механизированным корпусом и стрелковыми корпусами армий нанести удар: силами 23-й танковой дивизии на Плунге – немедленно; силами других соединений 23 июня в 4.00 с рубежа Варняй, Ужвентис (40–50 километров юго-западнее Шяуляя) на Таураге для полного уничтожения противника.

12-й механизированный корпус был разбросан на 90-километровом фронте и с утра 23 июня не смог нанести одновременного массированного удара всеми своими дивизиями.

28-я танковая дивизия Черняховского, совершив ночью 50-километровый марш, к 10 часам утра 23 июня вышла в исходный район для наступления восточнее Варняя и севернее Ужвентиса, но, оказавшись без горючего, до 15 часов бездействовала. Черняховский не находил себе места. Горючее обязан был подвести армейский автотранспорт, но он вместо потребных 16 автоцистерн доставил 16 бочек, которых хватило на заправку семи танков. А направленный в Ригу дивизионный автотранспорт, совершив в оба конца около 500 километров, возвратился лишь после полудня.

В воздухе господствовала вражеская авиация, она наносила бомбовые удары, расстреливала из пулеметов части дивизии.

В 14 часов Черняховского вызвал к себе на командный пункт командир корпуса. Генерал Шестопалов сказал:

– Двести вторая мотострелковая дивизия совместно с девятой артиллерийской противотанковой бригадой заняла оборону на южных подступах к Шяуляю с центром у Кёльме. По донесению полковника Горбачева, до батальона танков противника с мотопехотой заняли Кражяй и потеснили наши подразделения к северу. Имеются непроверенные сведения, что и в направлении Варняя, на стыке 10-го и 11-го корпусов, также прорвались фашистские танки. Вашей дивизии приказываю сначала уничтожить гитлеровцев в районе Кряжая, а после этого наносить удар на Пашиле, Калтиненай, Скаудвиле.

– А что делает теперь двадцать третья танковая? – спросил Черняховский.

– В тринадцать часов она выступила из района Плунге в направлении Лаукува, Скаудвиле. Постарайтесь сами выйти в связь с дерущимися впереди стрелковыми дивизиями и организовать с ними взаимодействие. О действиях соседнего 3-го механизированного корпуса в районе Расейняя никаких сведений нет.

Черняховский немедленно выслал в направлении Варняя и Кражая разведку и в 15 часов 23 июня приступил к выполнению боевой задачи.

На марше выяснилось, что ни в Варняе, ни в Кряжае противника нет. Дивизия продолжала движение на Калтиненай, Скаудвиле.

Предвидя встречный бой, Черняховский с группой офицеров штаба находился вместе с командиром 55-го авангардного полка.

При подходе к местечку Калтиненай головной отряд майора Попова подвергся артиллерийскому обстрелу. Населенный пункт только что заняли немцы. Оказалось, оборонявшиеся на этом рубеже подразделения 125-й стрелковой дивизии отошли в северо-восточном направлении на Кряжай.

Оценив обстановку, Черняховский принял смелое решение – развернуть авангардный 55-й танковый полк и с ходу выбить противника из Калтиненая. Предстояло боевое крещение всей дивизии, поэтому Черняховский не официальным приказным голосом, а растроганно, по-товарищески сказал Онищуку и Попову:

– Дорогие мои, на вас смотрит вся дивизия, покажите свое умение и силу!

– Постараемся, товарищ полковник. Не подведем! – дружно заверили командиры.

В 22.00 55-й танковый полк атаковал. Первая группа из 17 танков во главе с майором Поповым двигалась вдоль дороги на Калтиненай, обходя населенный пункт с востока. Вторая группа в составе 23 танков под командованием майора Онищука развернулась восточнее первой.

На ближних подступах к Калтиненаю группа майора Попова попала под организованный противотанковый огонь. Стремительным броском вперед Попов расстрелял в упор и раздавил гусеницами своего танка несколько вражеских орудий и до взвода пехоты.

Бесстрашно атаковали и другие командиры машин и механики-водители. Группа Попова в этом скоротечном бою уничтожила до двух рот пехоты, около десятка орудий и отбросила врага к югу. Но силы были неравные. Фашисты занимали населенный пункт и прилегающий к нему лес, находились в укрытии и поражали огнем из засад.

Один за другим выходили из строя наши танки. Загорелся, замер на месте и танк майора Попова. Погибли механик-водитель и башенный стрелок. Борис Петрович был ранен. Напрягая последние силы, он продолжал разить врага и метким огнем уничтожил еще одно противотанковое орудие. И только когда танк был полностью объят пламенем, майор оставил свою боевую машину. Но, как только он выпрыгнул из люка, его сразила фашистская пуля.

Из всей группы майора Попова возвратились на сборный пункт только четыре танка.

Атака группы майора Онищука развивалась успешнее. Танкисты овладели дорогой Калтиненай – Расейняй, уничтожили до роты мотоциклистов и рассеяли по лесам вражескую пехоту. По выполнении задачи танки возвратились в район сбора без потерь.

Первая стычка с врагом обошлась дорого – были потеряны 13 боевых машин и свыше 20 танкистов. Иван Данилович особенно переживал гибель любимца полка и дивизии майора Попова. Он совершил настоящий подвиг. Черняховский в ту же ночь представил Попова к высшей награде. Борису Петровичу Попову 25 июля 1941 года было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

После первого боя под покровом ночи Черняховский отвел авангардный полк назад и сосредоточил дивизию в лесу в районе Каркленая. Требовалось установить связь со старшим начальником и соседями, пополниться горючим, боеприпасами.

В газетах за 23 июня 1941 года сообщалось (Совинформбюро еще не было создано):

«Войска Северо-Западного фронта в течение дня вели тяжелые оборонительные бои. Соединения 12-го и 3-го механизированных корпусов 8-й армии (командующий армией – генерал-майор П.П. Собенников) нанесли контрудары по врагу в районе Плунге и Расейняй. 202-я мотострелковая дивизия и 9-я армейская пушечная бригада отражали атаки танковых группировок противника на шауляйском направлении. Противнику удалось прорваться к Лиепае (Либава) и Приекули, овладеть Каунасом. Его воздушные десанты были выброшены в районах Риги, Лиепаи, Шяуляя, Вильнюса».

Черняховский решил занять круговую оборону. Дивизия опять оказалась без горючего. Во все высшие инстанции летели тревожные радиограммы: «Шлите горючее!»

Над лесом, где укрылась дивизия, висела двухфюзеляжная «рама» – немецкий разведчик. Плохой признак – жди теперь бомбардировщиков. Нервы Ивана Даниловича напряжены до предела, ждал с минуту на минуту сильной бомбежки, а горючего, чтобы избежать ее, уйти из этого района, все нет. Лишь вечером с 19 часов стали подходить бензовозы, а в 22 часа Иван Данилович прибыл к генералу Шестопалову, чтобы лично доложить о готовности дивизии.

Командир корпуса был раздражен неудачами и неопределенностью своего положения.

23-я дивизия полковника Орленко с трудом сдерживала наступление пехоты и танков противника на Лаукуву. К исходу дня, потеряв свыше половины своих танков и израсходовав горючее, дивизия отошла к северу и сосредоточилась в лесу у местечка Варняй.

202-я мотострелковая дивизия полковника Горбачева распоряжением командарма Собенникова была переподчинена командиру 11-го стрелкового корпуса и вела оборонительные бои на подступах к Шауляю.

28-я танковая дивизия Черняховского весь день простояла без горючего. Генерал Шестопалов иронически сказал:

– Ни воевать, ни управлять мне нечем. Сдерживайте врага самостоятельно, с тем, что у вас осталось. Но биться до последнего вздоха!

Может быть, в эти трагические первые дни войны родилась формула: «Стоять насмерть!» Черняховский понимал: в этих очень невыгодных для нас условиях надо сдерживать, изматывать и обескровливать врага.

25 июня в 5 часов утра части 28-й танковой дивизии начали вытягиваться из района сосредоточения в южном направлении. В авангард Черняховский послал получивший уже первый боевой опыт 55-й танковый полк майора Онищука. Вместе с командиром полка и сам впереди, чтобы вовремя реагировать на все неожиданности.

И этот день обещал быть знойным. При подходе к местечку Пашиле начальник разведки доложил комдиву, что с юга через Пашиле навстречу нашим войскам движется немецкая мотоколонна. Иван Данилович тут же скомандовал:

– Онищук, быстро развернись, упреди противника, атакуй его, пока он в колонне!

Быстро развернув полк, Онищук тридцатью танками атаковал колонну противника. Черняховский видел, как танковая рота лейтенанта Литвиненко с ходу уничтожила восемь автомашин с пехотой, расстреляла в упор и раздавила гусеницами два противотанковых орудия. На нее обрушился мощный шквал артиллерийского огня, один за другим выбывали из строя легкие танки. Лишившись боевых машин, танкисты продолжали сражаться в пешем строю.

Против полка Онищука немцы развернули подошедшую из глубины новую колонну из танков, мотопехоты.

Черняховский для наращивания удара ввел в бой 56-й танковый полк майора Герко. Головной танковый батальон капитана Алексеева, сметая на своем пути не успевшую развернуться пехоту, расстреливая и давя гусеницами вражеских мотоциклистов, быстро преодолел открытое поле, ворвался в примыкавший к полю лес. Там размещался немецкий штаб. Водитель сержант Кириллов прибавил скорость, со всего маху врезался в дом и развалил его.

Черняховский внимательно следил за ходом боя из своего командирского танка, командовал:

– Онищук, не зарывайся вперед. Слева от тебя вражеские танки, не подставляй им борта. Дави пехоту, по танкам я сам дам огоньку.

И тут же давал указание артиллеристам. А бой все разгорался. Уже горят танки Алексеева. Черняховский вызывает по радио командира 56-го полка:

– Герко! Помоги Алексееву!

И тут же видит: помогать надо уже не Алексееву, а самому командиру полка – его танк подбит. Прикрыв своей броней вспыхнувший танк командира полка, капитан Алексеев помог майору Герко выбраться из горящей машины и пересесть в другой танк.

А тем временем донесся до Черняховского знакомый голос:

– Ранен! Горю!

Его обошли немецкие танки, отрезали пути отхода и подожгли его танк. «Спасти! Спасти во что бы то ни стало!» – мелькнула мысль у Черняховского, и он кричит водителю:

– Вперед!

Командирский танк понесся по ржаному полю.

– Онищук, держись!

В наушниках переплетались десятки команд и распоряжений, но знакомый голос Онищука больше не появлялся. Дымились подбитые наши танки. Из леса била противотанковая артиллерия. Около танка Черняховского рвались снаряды. Недолет, перелет, вправо, влево.

– Выходи из-под огня! – приказал комдив механику-водителю. И все же опоздал!

Подбитый на окраине Пашиле танк Онищука окружили фашисты, предложили сдаться. В ответ через приоткрывшийся люк полетели гранаты, а затем из объятой пламенем машины послышался «Интернационал». Советские танкисты позорному плену предпочли смерть.

Нанеся врагу большой урон и потеряв значительное количество своих танков, части дивизии отошли в лес северо-восточнее Пашиле. Здесь сосредоточились штаб дивизии, отдельный разведывательный батальон, артиллерийский полк, остатки 55-го и 56-го танковых полков – всего около 30 боевых машин – и уцелевшие экипажи подбитых и сгоревших танков.

С ночи 22 июня и до ночи 26 июня Черняховский, как видно из предыдущего хода боев, не спал. Собрав дивизию, Иван Данилович намеревался хоть на несколько часов заснуть. Но разведчики, высланные начальником штаба, доложили:

– Обтекая оголившиеся фланги дивизии, противник перекрыл все пути отхода.

Не до сна в такой ситуации, надо вырываться, пока противник не закрепил кольцо наглухо! Черняховский принял решение – прорвать сжимавшееся кольцо и выйти из окружения в северном направлении. В голову колонны комдив выделил семь наиболее боеспособных танковых экипажей 55-го танкового полка. Прикрывал выход отдельный разведывательный батальон майора К.В. Швейкина.

В 16.00 коротким ударом фронт противника был разорван, и дивизия к вечеру сосредоточилась в лесах восточнее местечка Ужвентис.

Не у всех так удачно завершился бой в этот день. Вот что происходило у соседа Черняховского во 2-й танковой дивизии (цитирую из книги П.Г. Кузнецова):

«…тяжелая катастрофа постигла 2-ю танковую дивизию, которой командовал генерал-майор Егор Николаевич Солянкин. Вначале ее действия в направлении Скаудвиле развивались успешно. В районе Расейняя она уничтожила до 40 танков и 40 орудий 6-й немецкой танковой дивизии, а затем так же, как и 28-я танковая, оказалась без горючего. Подвижные войска противника обошли ее с флангов.

Будучи уже в окружении, расстреляв боеприпасы и израсходовав последнее горючее, генерал Солянкин приказал взорвать оставшиеся танки, чтобы они не достались врагу. Сам он, самоотверженно сражаясь, погиб на поле боя, а остатки дивизии, прорвав кольцо окружения, отошли в северном направлении вместе с частями 11-го стрелкового корпуса».

Вечером 25 июня Черняховский получил приказ на отход:

– Дивизии совершить марш по маршруту Куршенай, Груджай и к 22 часам 26 июня сосредоточиться в лесах южнее Груджая (15–20 километров севернее Шяуляя).

Выйти в свой район к указанному времени дивизии не удалось. Авиация противника была полной хозяйкой в небе. Части дивизии почти непрерывно подвергались бомбежкам, несли потери.

В ночь на 27 июня на командный пункт комдива прибыл генерал Шестопалов. Он сообщил общую обстановку на шауляйском направлении и поставил новую задачу Черняховскому:

– Наша 8-я армия с боями отходит на рубеж Западной Двины (Даугавы). 23-я танковая дивизия прикрывает отход 10-го стрелкового корпуса в направлении Риги, а 202-я мотострелковая – 11-го стрелкового корпуса восточнее Шяуляя. Вашей 28-й танковой дивизии приказываю занять оборону по южному берегу реки Муша с задачей прикрыть переправы через реку и задержать продвижение противника на Ионишкис и Пашвитинис.

К полудню 27 июня дивизия вышла к реке. Перед Черняховским встала почти невыполнимая проблема, как закрыть врагу пути к переправам и выиграть необходимое время для отходивших войск. У него осталось 30 танков четыре батареи полевых гаубиц, около сотни спешенных танкистов, немного разведчиков, саперов, связистов. Вот и все реальные силы. А ширина порученной оборонительной полосы дивизии более 10 километров! Но закон войны гласит – приказы не обсуждаются, а выполняются!

Черняховский собрал боевых соратников.

– Обстановку напоминать вам нечего, вы и сами хорошо ее знаете, – сказал Иван Данилович. – Давайте подумаем, посоветуемся, как лучше выполнить предстоящую задачу.

Все командиры измучены до предела, как и остатки их частей, это особенно хорошо понимал батальонный комиссар Шалаев. Он высказал свое мнение первым:

– Большие потери в людях и наш отход породили у слабых духом уныние, – сказал он. – Как ни печально, но это факт. Мы потеряли много опытных, стойких и преданных командиров, политработников, рядовых бойцов – членов партии. Наша опора в войсках сузилась. Теперь на ответственных участках нам придется быть самим и воодушевлять людей личным примером.

Подполковник Маркелов предложил: силы дивизии не распылять, прикрыть только важные дороги к переправам, а на северном берегу реки Муша иметь в руках комдива маневренный резерв, которым сбивать противника там, где ему удастся переправиться. Предложение начальника штаба поддержали и другие участники совещания. Оно и легло в основу решения Черняховского. Вступил в силу еще один закон войны: при выработке решения можно вносить предложения, но, выслушав всех, командир говорит: «Я решил». И с этой минуты все, что он скажет – это приказ, и он не подлежит ни обсуждению, ни изменению.

Для обороны через реку Муша была выделена специальная группа в составе двух-трех танков и одного-двух отделений спешенных танкистов с пулеметами, снятыми с выбывших из строя боевых машин.

Действия групп на самых опасных направлениях возглавили батальонный комиссар Шалаев и подполковник Маркелов, на второстепенных – начальник штаба разведывательного батальона старший лейтенант Иванов, два командира рот и их замполиты.

Для прикрытия правого фланга дивизии Черняховский выслал разведывательный отряд из семи танков во главе с майором Швейкиным. На северном берегу реки Муша занял боевые позиции гаубичный артполк и расположился подвижный танковый резерв под командованием майора Герко.

К вечеру 27 июня подразделения дивизии, прикрывавшие переправы, были атакованы крупными силами мотопехоты и танков противника. Одновременно немцы развернули наступление и в обход правого фланга по северному берегу реки Муша.

Обходный маневр врагу преградил майор Швейкин со своими семью танками. Он смело атаковал гитлеровцев, уничтожил три самоходки и до взвода пехоты. Но потерял три танка. И вот подбит и загорелся четвертый танк. А вскоре вспыхнул пламенем и танк мужественного командира разведывательного батальона Константина Васильевича Швейкина. Он был тяжело ранен, но чудом выжил и после лечения в госпитале командовал полком.

Неравный напряженный бой на южном берегу реки Муша длился два часа. Удерживая переправы, танкисты Черняховского бились до последнего. Лишь одиночным танкам и их экипажам удалось к 19 часам отойти на северный берег реки и сосредоточиться на сборном пункте.

Ни батальонный комиссар Валерий Антонович Шалаев, ни подполковник Петр Иванович Маркелов и никто из других командиров танковых групп на сборный пункт не вышел.

Долго поджидал Иван Данилович своих друзей и верных помощников, но так и не дождался. Поздно вечером дошла еще одна скорбная весть – разгромлен командный пункт 12-го механизированного корпуса. В жестокой схватке с врагом погибли командир корпуса Николай Михайлович Шестопалов, его заместитель по политчасти бригадный комиссар Лебедев, начальник штаба полковник Калиниченко и другие командиры штаба и политработники.

После передряг, постигших дивизию и его лично, можно сломиться не только физически, но и духовно. Однако очень крепкой закалки был полковник Черняховский, он ни на минуту не расслаблялся и в подчиненных поддерживал стойкость и уверенность – все еще наладится, и мы погоним врага вспять.

27 июня, утром прибыл нарочный из штаба 8-й армии с приказом:

– 28-й танковой дивизии сосредоточиться в районе станции Кегумс и перейти к обороне по северному берегу реки Западная Двина.

К исходу 28 июня дивизия вышла в указанный ей район на северном берегу Западной Двины. У Черняховского имелось 22 танка, и почти половина из них технически неисправных, пригодных лишь к использованию в качестве неподвижных огневых точек.

В дивизию возвратился 28-й мотострелковый полк подполковника Шеразедишвили. Оказалось, что и этот полк принял уже боевое крещение. Командование фронта направило его из Риги на Балтийское побережье для борьбы с вражескими десантами, а затем перебросило на помощь защитникам города и военно-морской базы Лиепая.

Пробиться к осажденному приморскому городу не удалось. Встретившись с превосходящими силами гитлеровцев, полк вынужден был ввязаться в длительный кровопролитный бой. Оторваться от врага и выйти на северный берег Западной Двины пришлось со значительными потерями.

Черняховский расположил в обороне все три полка в линию, на флангах – танковые, в центре – мотострелковый. Дивизией, как видим, 28-я танковая числилась на картах в вышестоящих штабах и получала задачи, как полагалось дивизии. В действительности она эти задачи выполняла только благодаря мужеству танкистов и их несгибаемого командира полковника Черняховского. Вот за сорок часов обороны все попытки противника переправиться на северный берег реки на участке дивизии были отбиты.

В сводке Информбюро, отражающей боевые действия на всех фронтах, были отмечены особенно успешные бои 28-й танковой дивизии (без указания фамилии ее командира Черняховского):

«Войска Северо-Западного фронта отбивали яростные атаки противника на рубеже р. Западная Двина в районе Рига, Крустпилс, а также на подступах к Резекне и на идрицком направлении.

Противнику удалось овладеть Ригой и прорвать оборону в направлении Мадона.

202-я мотострелковая дивизия вела тяжелые бои за Крустпилс. 28-я танковая дивизия в течение дня отбила восемь попыток противника переправиться через Западную Двину у Плявинаса».

Выше я познакомил читателей с некоторыми «железными законами войны». А теперь познакомьтесь с казусами, тоже нередко случающимися на войне. По непонятным для Черняховского причинам с утра 1 июля войска 8-й армии начали отход на север. Во второй половине дня оставил свою полосу обороны и 12-й механизированный корпус, получивший задачу сосредоточиться в районе Мадоны. 28-я танковая дивизия, прикрывшись заставами, отходила тремя колоннами.

И вдруг ночью был получен новый приказ о прекращении отхода и восстановления оставленного днем положения! Распоряжением штаба корпуса Черняховскому приказывалось 2 июля к 8 часам утра возвратиться на прежний участок обороны.

За преждевременное оставление рубежа Западной Двины был снят с должности командующий Северо-Западным фронтом генерал-полковник Кузнецов. Новым командующим назначен генерал-майор П.П. Собенников, членом Военного совета – корпусной комиссар В.Н. Богаткин, начальником штаба – прибывший из Москвы генерал-лейтенант Н.Ф. Ватутин.

Противник не замедлил использовать промахи советского командования. С утра 2 июля главные силы 4-й танковой группы перешли с плацдармов у Даугавпилса и Крустпилса в решительное наступление. Действовавший на оголившемся стыке наших 8-й и 27-й армий и никем не сдерживаемый, 41-й механизированный корпус немцев продвинулся за день на 50 километров и к ночи овладел очень важным узлом дорог – городом Мадона.

4 июля дивизия Черняховского в составе 12-го корпуса наносила контрудар по прорвавшемуся в район Мадоны противнику, но безуспешно. 12-й механизированный корпус был выведен в резерв фронта. Через два дня Черняховский, передав в другие соединения свой мотострелковый полк, артиллерию и наличные танки, начал погрузку остальных частей дивизии на железнодорожный транспорт для отправки во фронтовой тыл на переформирование. Местом переформирования были указаны леса в 30 километрах восточнее Новгорода, куда и перевез Черняховский по железной дороге остатки своей дивизии. Штаб дивизии разместили в деревне Красные Станки. Здесь предстояло получить пополнение и танковую технику.

В первую очередь Черняховский решил разобраться с расстановкой командиров, чтобы вместе с ними осуществлять сложные и сетные организационные дела.

На должности назначал проверенных в бою, несмотря на их несоответствия по званиям. Не правая рука, а настоящий мозг дивизии – начальник штаба. По штату должность полковничья. Но Иван Данилович добился утверждения «наверху» на этот пост капитана Андрея Никитича Пашкова такими аргументами:

– Капитан Пашков был у нас начальником оперативного отделения. После гибели подполковника Маркелова Пашков исполняет его обязанности. По сути дела, он уже начальник штаба. Очень энергичный, знающий командир – окончил академию Фрунзе.

– Но все же капитан, – пытались возражать кадровики.

– Дело не в звании, фактически он уже начальник штаба, работает в этой должности со дня гибели подполковника Маркелова. И прекрасно справляется со своими обязанностями. Мне другого энша не нужно.

– Ну, хорошо. А командиром мотоциклетного батальона кого предлагаете?

Черняховский твердо сказал:

– Капитана Котова Ивана Ивановича.

– Опять по званию не проходит. Это же самостоятельная часть – отдельный мотоциклетный батальон, на него командиром положен подполковник, а вы капитана предлагаете.

– Я был с Котовым в боях, знаю его как командира исключительной храбрости.

– Ну, ладно. А на 55-й полк мы вам пришлем подполковника Дурнева Сергея Алексеевича.

Черняховский пошутил:

– Пусть будет по-вашему, лишь бы он своей фамилии не соответствовал.

– Хороший боевой командир.

– А на 56-м полку я оставляю прежнего его командира – майора Герко и пора бы ему присвоить звание подполковника. А где застряли мои представления на награды командирам за прошлые бои?

– Ходят по инстанциям, ждите, скоро придет результат.

И точно – через несколько дней в «Правде» в списке награжденный Указом Верховного Совета СССР обнаружили своих награжденных однополчан: орденом Красного Знамени майора Н.И. Герко, майора С.Ф. Онищука, лейтенантов В.Г. Бердникова и Н.Д. Литвиненко, младшего сержанта В.И. Карло.

И радостно, и грустно: четверо из этого списка уже погибли в боях.

В эти дни Иван Данилович разыскал семью, о которой ничего не знал с того дня, как убыл на учения 19 июня. По слухам от однополчан узнал, что их семьи из Риги эвакуировали куда-то в Горьковскую область. Послал искать своего верного адъютанта Алешу Комарова. Тот вернулся с радостной вестью:

– Нашел! Анастасия Григорьевна, Онила и Олег поселены в городке Семенов. Обуты, одеты, крыша над головой (и «обрадовал»), все остальное имущество осталось в Риге.

– Ну, слава Богу, – легко вздохнув, сказал Иван Данилович. – Спасибо, Алеша, удружил!

Дивизия постепенно набирала силы – прибывали танки, машины, люди.

Но в эти, вроде бы спокойные, дни накатила на полковника Черняховского и черная туча. Придется посвятить этому целую главу.

Еще один «молниеносный» удар

В середине июля Черняховский получил из штаба корпуса «Постановление ГКО Союза ССР», которое предписывалось объявить «во всех ротах, батареях, эскадронах, эскадрильях», то есть довести до всего личного состава армии. И еще надлежало с ним ознакомить всех служащих промышленных предприятий, связанных с производством продукции для фронта (а тогда все работало на армию). Приказ с грифом «Совершенно секретно» практически объявлялся по поговорке «По секрету всему свету».

Содержание постановления вызвало у Черняховского настоящий шок.

Это постановление, чем дальше от военных лет, тем глубже пряталось в архивных сейфах. О нем вспоминали, говорили общими фразами, но сам текст после того, всеобщего, оглашения ни разу не публиковался. И, если я не ошибаюсь, не опубликован до сих пор. Отдельные выдержки и пересказ в книгах историков и в мемуарах приводятся, но в целом найти его непросто, мне кажется, будет полезным ознакомить читателей с полным текстом этого постановления.

СОВ. СЕКРЕТНО

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

ГОСУДАРСТВЕННОГО КОМИТЕТА ОБОРОНЫ

СОЮЗА ССР

Главнокомандующим.

Военным Советам Фронтов и Армий

Командующим Военными Округами

Командирам Корпусов и Дивизий.

НАСТОЯЩЕЕ ПОСТАНОВЛЕНИЕ ГОСУДАРСТВЕННОГО КОМИТЕТА ОБОРОНЫ СССР ПРОЧЕСТЬ ВО ВСЕХ РОТАХ, БАТАРЕЯХ, ЭСКАДРОНАХ И АВИАЭСКАДРИЛЬЯХ

Государственный Комитет Обороны устанавливает, что части Красной Армии в боях с германскими захватчиками в большинстве случаев высоко держат Великое Знамя Советской власти и ведут себя удовлетворительно, а иногда прямо геройски, отстаивая родную землю от фашистских грабителей, однако наряду с этим Государственный Комитет Обороны должен признать, что отдельные командиры и рядовые бойцы проявляют неустойчивость, паникерство, позорную трусость, бросают оружие и, забывая свой долг перед РОДИНОЙ, грубо нарушают присягу, превращаются в стадо баранов, в панике бегущих перед обнаглевшим противником. Воздавая честь и славу отважным бойцам и командирам, Государственный Комитет Обороны считает вместе с тем необходимым, чтобы были приняты меры против трусов, паникеров, дезертиров.

Паникер, трус, дезертир хуже врага, ибо он не только подрывает наше дело, но и порочит честь Красной Армии. Поэтому расправа с паникерами, трусами и дезертирами и восстановление воинской дисциплины является нашим священным долгом, если мы хотим сохранить незапятнанным великое звание воина Красной Армии, исходя из этого Государственный Комитет Обороны, по представлению Главнокомандующих и Командующих фронтами и армиями, арестовал и предал суду военного трибунала за позорящую звание командира трусость, бездействие власти, отсутствие распорядительности, развал управления войсками, сдачу оружия противнику без боя и самовольное оставление боевых позиций:

1) бывшего командующего Западным Фронтом Генерала армии ПАВЛОВА;

2) бывшего начальника штаба Западного Фронта Генерал-майора КЛИМОВСКИХ;

3) бывшего начальника связи Западного фронта Генерал-майора ГРИГОРЬЕВА;

4) бывшего командующего 4-й армией Западного фронта Генерал-майора КОРОБКОВА;

5) бывшего командира 41-го стрелкового корпуса Северо-Западного фронта Генерал-майора КОСОБУЦКОГО;

6) бывшего командира 60-й горнострелковой дивизии Южного фронта Генерал-майора СЕЛИХОВА;

7) бывшего заместителя командира 60-й горнострелковой дивизии Южного фронта Полкового Комиссара КУРОЧКИНА;

8) бывшего командира 30-й стрелковой дивизии Южного фронта Генерал-майора ГАЛАКТИОНОВА;

9) бывшего заместителя командира 30-й стрелковой дивизии Южного фронта Полкового Комиссара ЕЛИСЕЕВА.

Воздавая должное славным и отважным бойцам и командирам, покрывшим себя славой в боях с фашистскими захватчиками. Государственный Комитет Обороны ПРЕДУПРЕЖДАЕТ, вместе с тем, что он будет и впредь железной рукой пресекать всякое проявление трусости и неорганизованности в рядах Красной Армии, памятуя, что железная дисциплина в Красной Армии является важнейшим условием победы над врагом.

Государственный Комитет Обороны ТРЕБУЕТ от командиров и политработников всех степеней, чтобы они систематически укрепляли в рядах Красной Армии дух дисциплины и организованности, чтобы они личным примером храбрости и отваги вдохновляли бойцов на ВЕЛИКИЕ ПОДВИГИ, чтобы они не давали паникерам, трусам и дезорганизаторам порочить великое знамя Красной Армии и расправлялись с ними, как с нарушителями присяги и изменниками Родины.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ГОСУДАРСТВЕННОГО КОМИТЕТА

ОБОРОНЫ СОЮЗА ССР – И. СТАЛИН

16 июля 1941 г.

Вот такой грозный документ отправляет на смерть семерых генералов и двух полковых комиссаров и «предупреждает» всех остальных, что «будет и впредь железной рукой…» и чтоб они сами «…расправлялись… с нарушителями присяги и изменниками Родины».

Черняховского, который воевал на этом направлении и знал обстановку, несколько удивляла неточность фактов о боевых действиях, да и о генерале Павлове. Иван Данилович хорошо знал генерала армии Павлова; он, как командующий округом, до войны не раз отмечал его за успешные действия на учениях.

Вообще, до этого суда Павлов был уважаемый, опытный генерал. Вот его биография:

В Первой мировой войне участвовал рядовым. В Красную Армию вступил добровольцем, участвовал в боях на Южном, Юго-Западном, Туркестанском фронтах. Прошел путь от взводного до помощника командира полка. В 1922 году окончил Омскую высшую кав. школу, в 1928 году – Академию им. М.В. Фрунзе и в 1931 году – академические курсы Военно-технической академии. В 1934–1936 годах командовал мехбригадой. Его бригада была отмечена, а сам Павлов был награжден орденом Ленина на тех же больших маневрах, где такую же награду и тоже в должности комбрига получил Жуков. Уборевич аттестовал Павлова на командира корпуса перед отъездом в Испанию. Три современные войны прошел Павлов до нападения Германии: Испания, Финляндия, Халхин-Гол. Звание Героя Советского Союза Павлов получил на три года раньше Жукова. В Испании он был не просто «командир танковой бригады», а советник при республиканской армии по применению танковых и механизированных войск, он принимал участие в разработке крупных операций. Как военачальника его высоко ценила Долорес Ибаррури, называла в числе семи «выдающихся советских военных деятелей».

В 1937 году, после возвращения из Испании, Павлову присвоено звание комкора. Стал начальником Автобронетанкового управления РККА и членом Главного Военного совета (в числе одиннадцати!), где был и Сталин. Павлов приложил много сил и знаний при создании лучшего танка Второй мировой войны – Т-34. На стратегической игре в 1941 году Павлов (наравне с Жуковым) делал один из основных докладов и был соперником Жукова по игре. Все разговоры о том, что Павлов неглубоко разбирался в искусстве вождения танковых и механизированных войск, являются клеветой. Павлов был одним из теоретиков и практиков применения этих войск в современной войне. Не было у нас более опытного военачальника в вопросах стратегии и тактики применения мехвойск. Именно поэтому и был назначен генерал армии Павлов на главное направление возможного удара германской армии – командующим Белорусским Особым военным округом в 1940 году.

Обвинения, предъявленные ему трибуналом, были надуманные: «отсутствие распорядительности», «трусость», «бездействие», «развал управления войсками», «сдача оружия противнику», «самовольное оставление боевых позиций». Зададим только один вопрос: у кого, на каких участках фронта в первую неделю войны всего этого не было (30 июня Павлов уже был отстранен)? Предъявленные ему обвинения за действия в эти дни можно было предъявить почти всем – от командира отделения до Верховного Главнокомандующего. И если они были признаны трибуналом обоснованными по отношению к Павлову, то они настолько же правомерны и в отношении тех, кого я назвал. Все отходили, теряли оружие и т. д. Павлов, наоборот, проявил, на мой взгляд, большую распорядительность и находчивость, чем некоторые другие командиры. Всем военачальникам всегда ставится в заслугу их стремление быть ближе к войскам, находиться в критические дни и часы на направлении главного удара. Почему же Павлову такие действия ставят в вину? В штабе нет связи с армиями, командующий совершенно правильно решает выехать вперед и на месте разобраться в том, что там происходит. Он мчится в пекло боя, а его обвиняют в трусости. Опять все наоборот, трусы бегут с поля боя! Потеря управления? А кто его не потерял в те дни?

Вот что, например, писал Жуков в своей книге о положении на соседнем справа Северо-Западном фронте:

«…За первые 18 дней войны Северо-Западный фронт потерял Литву, Латвию и часть территории РСФСР, вследствие чего создалась угроза выхода противника через Лугу к Ленинграду, подступы к которому были еще недостаточно укреплены и слабо прикрыты войсками. За все это время Генеральный штаб не получал от штаба Северо-Западного фронта ясных и исчерпывающих докладов о положении наших войск, о группировках противника и местоположении его танковых и моторизованных соединений».

Именно эти войска, сдавшие «Литву, Латвию и часть территории РСФСР», пропустили противника, и он вышел в тылы Западного фронта. Нет, я не говорю, что правильнее было бы расстрелять командующего Северо-Западным фронтом генерала Ф. И. Кузнецова и его начальника штаба, я за то, чтобы вообще никого не расстреливать. Но этим примером хочу еще раз подчеркнуть всю нелепость обвинений, адресованных Павлову и его соратникам. Теперь все эти наветы сняты, невинно расстрелянные генералы реабилитированы «за отсутствием состава преступления». Но, несмотря на это, все еще тянется за ними тень фальши и лжи, сфабрикованной обвинителями. Недавно я получил письмо из Минска от дочери генерала Павлова – Ады Дмитриевны, она просит защитить доброе имя отца, приводит несколько примеров публикаций (в «Известиях» 9.05.1988, «Московских новостях» 17.07.1988 и других изданиях), в которых и в наши дни повторяются измышления и клевета, несмотря на полную реабилитацию Павлова еще в 1957 году. Удивительная сила порочной инерции! Вот бы о добрых делах так устойчиво помнили!

Я написал так подробно о трагедии генерала Павлова, потому что недобрая репрессивная инерция имеет самое прямое отношение к Черняховскому. Но прежде чем посвятить читателей в эту тайну из биографии Ивана Даниловича, надо сказать еще несколько слов об обстоятельствах появления «Постановления».

30 июля Сталину доложили о взятии гитлеровцами Минска. В великом гневе Верховный отстранил маршала Тимошенко с поста Министра обороны и приказал Начальнику Главпура генерал-полковнику Мехлису:

– Разберитесь на Западном фронте, соберите Военный совет и решите, кто, кроме Павлова, виноват в допущенных серьезных ошибках.

Эту короткую фразу Мехлис забыл сразу, как только вышел из кабинета Сталина. Мехлис был большой мастер по выявлению «врагов народа» в 37–38-е годы в армии. По его материалам трибунал отправил на тот свет и в лагеря сотни командиров. Он не стал разбираться, выяснять причины ошибок, как требовал Сталин. У него была своя четкая и определенная позиция и программа действий: Павлов виновен, надо подыскать еще и других виновников «серьезных ошибок». По прибытии в штаб Западного фронта Мехлис применил все свои способности и опыт по компрометации военачальников. Чтобы подвести под расстрел командование Западного фронта, надо было найти и сформулировать веские обвинения. И Мехлис нашел их. Он обвинил Павлова и его соратников в «трусости», «бездействии», «развале управления», «сдаче оружия противнику», «самовольном оставлении боевых позиций» и многих других деяниях, преступных в условиях войны.

Все эти формулировки были внесены в текст «Постановления государственного Комитета обороны Союза ССР от 16 июля 1941 года». Согласно этому Постановлению, были преданы суду Военного трибунала и по его приговору расстреляно командование Западным фронтом.

Командующим этим фронтом был назначен маршал Тимошенко, а членом Военного совета – Мехлис, который продолжал чистку «виновников в поражениях» в первые дни войны.

В их число едва не угодил Черняховский.

В солидных по объему книгах о Черняховском, указанных мной выше, ни в одной не упомянут этот очень опасный эпизод. Наверное, потому, что в те годы, когда писались те книги, не допускалось говорить о репрессиях. Маршалы Мерецков и Рокоссовский, прошедшие через Лубянку и лагеря, ни словом не упоминают об этом в своих изданных мемуарах.

При изучении архивных материалов во время работы над этой книгой я обратил внимание на три характеристики на Черняховского, которые были написаны почти одновременно. В этих документах освещалась деятельность командира 28-й танковой дивизии полковника Черняховского в период с 22 июня по 12 июля 1941 года (за неудачи именно в эти дни был расстрелян генерал Павлов и его штаб). В характеристиках на Черняховского подчеркивались неумелые действия его дивизии в эти дни.

Вот две цитаты из характеристик, они написаны разными людьми в разные дни (26.6.41 и 12.7.41), но обратите внимание на одинаковые формулировки.

Первая: «Решения, вытекающие из оценки обстановки, принимает в отдельных случаях медленно, а иногда без должного анализа обстановки…

Части дивизии во время боев понесли большие потери материальной части. Часть этих потерь нужно отнести за счет слабой разведки и нечетко обдуманной организации боя. Имели место случаи невыполнения частями дивизии своевременно боевого приказа на атаку противника из-за несвоевременной подачи горючего…»

Во второй характеристике эти же формулировки почти одинаковые.

Аттестации на командиров обычно пишутся за их работу в течение какого-то периода – год, два, при назначении или снятии с должности. Кому понадобились боевые характеристики на Черняховского за первый месяц боев?

У меня такое ощущение, что написание этих характеристик было кем-то инициировано. И кто-то «стоял над душой» пишущих и подсказывал, нажимал, корректировал формулировки.

Приведу на сей счет мои комментарии к цитате из второй характеристики, потому что она идентична с первой. Сначала, наверное, шел разговор о том, что все бои в первые дни были неудачные. Командир, от которого потребовали написать характеристику, объяснял это неопытностью, неумением еще быстро анализировать обстановку.

– Вот так и напишите.

Вот так и появляются на бумаге слова: «Решения принимает медленно, без должного анализа обстановки».

Командир сопротивляется:

– Но это было иногда, в целом Черняховский хорошо командовал дивизией.

– Ну, ладно, добавьте «в отдельных случаях». А потери были очень большие, это укажите обязательно.

И ложатся на бумагу слова: «Дивизия во время боев понесла большие потери материальной части».

И так далее…

И вот сравните цитаты из первой характеристики с выдержкой из второй:

«Решения в отдельных случаях принимает медленно и иногда без должного анализа обстановки…

Дивизия во время боев понесла большие потери материальной части, что нужно отнести за счет слабой разведки и нечетко обдуманной организации боя. Имел место случай невыполнения (зачеркнуто, написано) несвоевременного выполнения (и не дивизией, а, написано) частями дивизии боевого приказа на атаку противника… (видимо, добавлено по настоянию командира) из-за несвоевременной подачи горючего».

Из этих формулировок, очень похожих на обвинения генералу Павлову: «утрата материальной части», «невыполнение боевого приказа», «решения без должного анализа обстановки» и т. д., вполне возможно поступить с полковником Черняховским, как и с Павловым.

Но боевые командиры видели Черняховского в бою, понимали, в каких он труднейших условиях сражался с превосходящими силами врага. Они не пошли полностью на поводу у следователей. В первой характеристике, которую писали командир 12-го мехкорпуса комдив Коровников и военный комиссар корпуса Петров, сделан вывод:

«Делу партии Ленина – Сталина и Социалистической Родине предан. Получив первый боевой опыт за истекший период, полковник товарищ Черняховский в дальнейшем сумеет лучше командовать дивизией.

Опыт первого месяца войны в дивизии под руководством тов. Черняховского тщательно изучается…».

Вторую характеристику писали: командующий войсками Северо-Западного фронта генерал-майор Собенников и член Военного совета корпусной комиссар Богаткин. И они сделали вывод:

«Лично полковник Черняховский в бою зарекомендовал себя стойким командиром. Дивизией командовать может, должности соответствует».

Вот такая смертельная опасность нависала над Черняховским не только на передовой, но и в тылу своих войск.

Наверное, конец этой напрасной затее положил командующий 27-й армией генерал Берзарин и член ВС бригадный комиссар Рудаков. Вот какую они написали «Боевую характеристику»:

БОЕВАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА

на командира 28 сд (тд) полковника

ЧЕРНЯХОВСКОГО Ивана Даниловича

Год рождения – 1906. Рабочий. Русский. Член ВКП(б) с 1928 года. В Красной Армии непрерывно с 1924 года. Образование общее – высшее, военное – ВАММ имени СТАЛИНА в 1936 г.

Партии ЛЕНИНА – СТАЛИНА, Социалистической Родине предан. Дисциплинирован. Инициативный и волевой командир. Требователен к себе и подчиненным.

Иногда бывает грубоват. Несколько замкнут.

В тактическом отношении подготовлен хорошо. Решения принимает правильно и быстро и настойчиво проводит их в жизнь.

Много работает над улучшением быта своей дивизии. Весьма тщательно и подробно вникает во все вопросы укрепления оборонительной полосы дивизии.

Руководить боевыми действиями дивизии может.

Должности командира дивизии соответствует, целесообразно использовать командиром мотомехчасти, соединения.

КОМАНДУЮЩИЙ 27-й АРМИЕЙ

ГЕНЕРАЛ-МАЙОР БЕРЗАРИН

ЧЛЕН ВОЕННОГО СОВЕТА

БРИГАДНЫЙ КОМИССАР РУДАКОВ

Не покривили душой отцы-командиры, не поддались нажиму «органов» и юридических инстанций, не побоялись заступиться за боевого товарища.

Что же все-таки произошло? Был ли наезд на Черняховского? Ответ находится в Центральном архиве Министерства обороны: Фонд № 241 с. О; опись № 1, № дела по описи 10, коробка № 1, л. 244–247.

И лежит здесь вот такой документ, лично написанный Черняховским:

ВОЕННОМУ ПРОКУРОРУ

На поставленные Вами вопросы сообщаю следующее:

1. 28 ТД 21.6.41. после совершения 135 км марша из РИГИ сосредоточилась по приказу штаба округа в р-не ГРУДЖАЯ. Таким образом 1-й день войны застал дивизию в 145 км от границы. В ночь с 21.6 на 22.6.41 производилась разведка маршрутов вдоль ШЯУЛЯЙ-ТИЛЬЗИТСКОГО шоссе, а в 14.00 22.6 дивизии приказано выступить в совершенно другом направлении на КУРШЕНАЙ. В новом р-не из корпуса поступило распоряжение, что высылается 16 цистерн горючего, но вместо чего прислано было 16 бочек, что позволило заправить полностью только 6 танков.

2. С 22-го на 23 июня 28 ТД, совершив ночью марш в направлении УЖВЕНТИС, ЖВИРАДИС, ПОПРУДИС, сосредоточилась в р-не: ЖВЕРАДИС, УЖКИРЯИ, ПОПРУДИС, БОМБАЛИС. Установить связь с 23 ТД при всех попытках не увенчались успехом, так как место ее нахождения никто не знал, в том числе штаб корпуса. Дивизии в течение часа было поставлено 3 задачи:

1. Атаковать в направлении ПАШИЛЕ, КАЛТИНЕНАЙ. СКАУДВИЛЕ.

2. Противник прорвался на КРЯЖАЙ – атаковать КРЯЖАЙ.

3. Противник прорвался в направлении ВАРНЯЙ – не допустить его через межозерное дефиле.

В 15.00 23.6 дивизия выступила с двумя танковыми полками (без мотополка, который по приказу Военсовета был оставлен в г. РИГА) выполнять задачу по разгрому КРЯЖАЙСКОЙ группы пр-ка. На марше разведка донесла, что пр-ка в м. КРЯЖАЙ нет. Дивизии пришлось делать поворот на юго-запад и действовать в направлении КАЛТИНЕНАЙ – СКАУДВИЛЕ, предварительно организовав сильную танковую разведку, так как где пр-к, где свои войска, никто не знал. Ни одной разведсводки, ни оперсводки из штаба корпуса или штаарма не поступало.

После ночного боя в р-не КАЛТИНЕНАЙ дивизия, ведя сильную ночную разведку, вышла в 5 км вост. КАЛТИНЕНАЙ, имея в виду (по моему решению) с рассветом 24.6. атаковать пр-ка после тщательной разведки в направлении СКАУДВИЛЕ. В 1.00 24.6 лейтенант Фетисов, ком-р бронероты, привез приказ ком-ра корпуса: «Пр-к прорвался ВАИГОВО рассветом 28 ТД атаковать». м. ВАИГОВО было в 25 км в тылу дивизии на сев. – восток, и дивизии пришлось, выполняя приказ, совершить 25-километровый марш в обратном направлении, чтобы с рассветом атаковать, но высланная разведка показала, что пр-ка в ВАИГОВО нет.

В ночь с 24-го на 25 июня дивизии поставлена была задача атаковать в направлении ПАШЕЛЕ, КЕЛМЕ. Перед выступлением задача была изменена – атаковать на КРЯЖАЙ. Справа по приказу должна была действовать 23 ТД. 25.6. 28 ТД вела 8 часовой бой в р-не ПАШЕЛЕ, КАЛТИНЕНАЙ, где она была окружена, а в это время 23 ТД отошла за озера в р-н ВАРНЯЙ и приказ о наступлении получила только, как выяснилось на разборе 28.7, после того, когда 28 ТД вышла из боя. 90 СД имела приказ на отход и его начала 24.6.

Таким образом, 12 МК с первых дней войны и до выхода его в резерв фронта действовал:

а) Совершенно разрозненно по частям и без взаимодействия между дивизиями.

б) Дивизии действовали совершенно самостоятельно, причем с первых дней 28-я ТД была лишена самого необходимого для взаимодействия с танковыми полками и для обеспечения действий танков – мотострелкового полка, который самостоятельно по приказу Военного совета действовал на ЛИБАВСКОМ направлении.

в) Взаимодействия с авиацией или с наземными частями, стрелковыми дивизиями или корпусами не было никакого, и задач для дивизии или корпуса таких не ставилось, хотя это должно было лечь в основу подготовки операции мех. корпуса.

г) Отсутствие разведывательных данных и отсутствие всякой корпусной или армейской разведки, работающей на корпус, и наличие только ограниченной тактической танковой разведки в дивизиях (причем из-за отсутствия мотострелкового полка разведка была чисто танковая) приводило к тому, что дивизия получала по 3, 4 задачи в день для действия с большими маршами, поворотами и даже перевернутым фронтом, тогда как обстановкой это не вызывалось. На протяжении всего периода боев, начиная с 23.6 от м. КАЛТИНЕНАЙ и до выхода в р-н ПСКОВ, ни впереди, ни на флангах дивизии не было ни одной стрелковой части, хотя по приказу они должны были быть. Например:

1. При обороне на рубеже р. МУИЖА сев. ШЯУЛЯЙ в приказе значилось, что впереди занимает оборону 11 СК. На самом деле 11 СК оказался далеко сзади, в результате КП штаба 12 МК был совершенно открыт для пр-ка. На этом же КП погибла опергруппа штаба во главе с генерал-майором Шестопаловым.

2. При обороне на сев. берегу р. ЗАП. ДВИНА по приказу справа 28 ТД должна обороняться 48 СД, слева 202 СД. На самом деле оказалось: справа 48 СД без разрешения снялась и ушла, а слева 202 СД совершенно не была на реке, а оказалась м. МАДОНА в 40 км от р. ЗАП. ДВИНА.

3. При наступлении на МАДОНУ по приказу значилось: справа наступает 48 СД – ее не было совершенно; слева – 181 СД, которой тоже совершенно не было.

На протяжении всего периода материальное обеспечение боя не было организовано совершенно. В первые дни боев с/с (станцией снабжения) для дивизии была г. РИГА, т. е. 200–250 км от боевого эшелона дивизии, причем путей подвоза не было, так как дорога, по которой можно было подвозить, была забита транспортом и людьми строительных батальонов, которые в первый же день войны загрузили своим паническим отходом все пути подвоза. В последующие дни с/с никто не знал, куда эвакуировать раненых, указаний, несмотря на запрос дивизии, не было, как правило, сообщались названия тех пунктов, которые уже были заняты пр-ком или где уже все запасы уничтожены.

За весь период боев корпуса не были совершенно организованы армейские СПАМы аварийных машин, не было никаких средств эвакуации. Поэтому машины, которые эвакуированы с поля боя, оставались подорванными на СПАМах (в р-не УЖВЕНТИС осталось 27 танков, в р-не ГРУДЖАЙ – 17 танков и т. д.).

О ПРИЧИНАХ ПОТЕРИ БОЕВОЙ МАТЕРИАЛЬНОЙ ЧАСТИ:

1. Материальная часть 28 ТД по своему техническому состоянию еще до войны на 75 % была в неудовлетворительном состоянии. Все машины старые, которые прошли ПОЛЬСКИЙ поход, поход в ЛИТВУ, ЛАТВИЮ, участвовали ряд лет на маневрах и учениях. Большинство машин требовали замены рабочих колес, коробок перемен передач, фракционов, гусениц и т. д. Но из-за отсутствия запасных частей все машины так неисправными, но могущими двигаться и вышли на войну. Нагрузка же на машины была дана чрезвычайно большая, выходящая за всякие рамки технической эксплуатации. Это и является причиной того, что очень большой процент потерь по техническим неисправностям.

2. Очень большой процент потерь машин от авиации пр-ка в первые дни боев, действовавшей безнаказанно.

3. Отсутствие мотострелкового полка в дивизии, что поставило дивизию в условия действия только одними танками, без пехоты в лесисто-болотистых р-нах.

4. Отсутствие взаимодействия дивизий корпуса, все действовали в разное время и разных направлениях, отсутствие прикрытия с воздуха и воздушной разведки, слабость работы чисто танковой разведки без мотопехоты, отсутствие по обстановке соседей справа, слева, вопреки всему полная ясность пр-ка о направлении действия танковых полков дивизии (висел целый день аэростат в воздухе). В р-не ПАШИЛЕ дивизия в течение 6 часов вела бой в окружении.

5. Совершенное отсутствие средств для эвакуации машин из СПАМов.

КОМАНДИР 28-й ТАНКОВОЙ ДИВИЗИИ

ПОЛКОВНИК ЧЕРНЯХОВСКИЙ

Во время переформирования дивизии произошло важное политическое событие в жизни страны и армии. Это случилось 3 июля 1941 года. В 6 часов утра по центральному радио всем известный диктор Левитан объявил о предстоящем очень важном сообщении и затем:

– Слушайте, сейчас будет выступать товарищ Сталин.

Адъютант Алеша, услыхав это сообщение, тут же разбудил комдива. Черняховский поспешил к радиоприемнику.

Это было первое выступление Сталина после нападения Германии. Мало осталось тех, кто хорошо помнит это выступление, а те, кто помоложе, вообще, наверное, его не читали. Но в то время выступления Сталина ждал весь народ, и оно прозвучало как вдохновляющее советских людей на дело отпора врагу, на мобилизацию всех сил для одержания победы.

Надо напомнить его содержание и сегодня. Первые же слова Верховного поразили Ивана Даниловича своей необычностью, раньше Сталин в своих выступлениях никогда так тепло и сердечно не обращался к народу.

Товарищи! Граждане! Братья и сестры!

Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои!

Дальше Сталин говорил о самом больном, что беспокоило Черняховского и вообще весь советский народ:

«Несмотря на героическое сопротивление Красной Армии, несмотря на то, что лучшие дивизии врага и лучшие части его авиации уже разбиты и нашли себе могилу на полях сражения, враг продолжает лезть вперед, бросая на фронт новые силы.

Как могло случиться, что наша славная Красная Армия сдала фашистским войскам ряд наших городов и районов? Неужели немецко-фашистские войска в самом деле являются непобедимыми войсками, как об этом трубят неустанно фашистские хвастливые пропагандисты?»

У Ивана Даниловича, как и у других, наверное, дыхание остановилось, и только сердце гулко стучало в ожидании – вот сейчас, наконец, все прояснится, и прекратится неразбериха в руководстве и действиях войск.

И Сталин объяснил:

«Конечно, нет! История показывает, что непобедимых армий нет и не бывало. Армию Наполеона считали непобедимой, но она была разбита русскими войсками…»

Дальше Верховный проводит исторический экскурс о прошлых войнах и приходит к выводу:

«То же самое нужно сказать о нынешней немецко-фашистской армии Гитлера. Эта армия не встречала еще серьезного сопротивления на континенте Европы. Только на нашей территории встретила она серьезное сопротивление. И если в результате этого сопротивления лучшие дивизии немецко-фашистской армии оказались разбитыми нашей Красной Армией, то это значит, что гитлеровская фашистская армия так же может быть разбита и будет разбита, как были разбиты армии Наполеона и Вильгельма.

Что касается того, что часть нашей территории оказалась все же захваченной немецко-фашистскими войсками, то это объясняется главным образом тем, что война фашистской Германии против СССР началась при выгодных условиях для немецких войск и невыгодных – для советских войск. Дело в том, что войска Германии как страны, ведущей войну, были уже целиком отмобилизованы и 170 дивизий, брошенных Германией против СССР и придвинутых к границам СССР, находились в состоянии полной готовности, ожидая лишь сигнала для выступления, тогда как советским войскам нужно было еще отмобилизоваться и придвинуться к границам. Немалое значение имело здесь и то обстоятельство, что фашистская Германия неожиданно и вероломно нарушила пакт…»

Сталин не скрывал и некоторых наших дипломатических промахов, объяснил подробно кому и почему был выгоден пакт о ненападении.

В своем выступлении Сталин впервые назвал эту войну Великой Отечественной и уверенно заявил, что победа будет за нами!

Не могу привести размышления, охватившие Черняховского после этой речи, не оставил он письменных следов, но хорошо известно, что он вместе с политработниками и коммунистами приложил много сил, чтобы довести выступление вождя до сердца каждого солдата и командира.

Сегодня много пишут и болтают напраслины по адресу политработы, но в то время это была великая объединяющая сила в укреплении морального духа армии.

Вспоминая себя и свои мысли в те дни, не ручаюсь и не утверждаю, что они идентичны с раздумьями Ивана Даниловича, но наряду с огромным подъемом боевого духа были и некоторые другие сомнения, их не высказывали вслух, но они были, и этого не надо скрывать.

Например, слова Сталина о том, что «лучшие дивизии врага и лучшие части его авиации уже разбиты». У тех, кто находился на передовой, такого ощущения не было, пятились в глубь страны, а в небе свирепствовали только немецкие самолеты.

Или вот такой аргумент по этому поводу. Не случайно именно 3 июля 1941 года начальник немецкого генштаба Гальдер записал в своем дневнике:

«В целом теперь уже можно сказать, что задача разгрома главных сил русской сухопутной армии перед Западной Двиной и Днепром выполнена… восточнее мы можем встретить сопротивление лишь отдельных групп, которые, принимая во внимание их численность, не смогут серьезно помешать наступлению германских войск. Поэтому не будет преувеличением сказать, что кампания против России выиграна в течение 14 дней. Конечно, она еще не закончена».

А Гитлер на очередном совещании 4 июля многозначительно заявил:

«Я все время стараюсь поставить себя в положение противника. Практически он войну уже проиграл. Хорошо, что мы разгромили танковые и военно-воздушные силы русских в самом начале. Русские не смогут их больше восстановить».

И разговоры о том, кто виноват и почему нападение произошло внезапно, продолжались не только тогда, но и спустя много лет после войны, да и сегодня о внезапности толкуют по-разному.

Черняховский в военном отношении был человек очень высоко образованный, он несомненно думал об этом и находил свои объяснения.

Я могу предположить ход его мыслей, приглашаю и читателей познакомиться с суждениями на эту тему. Очень хорошо помню пословицу: «Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны!» Но все же…

Что такое внезапность, Черняховский очень хорошо познал на своем горьком опыте. На мой взгляд (и не только на мой), внезапность – это не только временная категория, это тактический и стратегический прием ведения боевых действий.

Для нас внезапным был не только неожиданный удар гитлеровцев, но, главным образом, сосредоточение на узких участках большого количества танков, артиллерии, пехоты, поддержанных авиацией. Такой таран никто не мог сдержать. И это было очень неожиданно. А то, что немцы этот прием умело применили, так, если рассуждать честно, по-военному, надо им это засчитать в заслугу. Ибо внезапность – категория военного искусства, и, стало быть, они оказались более искусными, чем наши, в первую очередь старшие начальники и командиры.

Вот что утверждает по этому поводу наша военная наука:

«Внезапность. Один из принципов военного искусства; неожиданные для противника действия, позволяющие застать его врасплох и способствующие достижению успеха в бою, операции, а иногда и в войне в целом. Внезапность позволяет нанести противнику решительное поражение, парализовать его волю, дезорганизовать управление, а также компенсировать недостаток своих сил… выбором неожиданного для противника района сосредоточения основных усилий на направлении главного удара». (Военная энциклопедия. 1994, т.2, стр. 110)

Примеры таких внезапных и молниеносных действий гитлеровцы показали при сокрушении Франции и Польши. Весь мир и наши полководцы это видели. Но в том-то и беда, что не учили армию противостоять такой тактике путем подрезания, отсекания клиньев под их основание. А сил для этого у нас было достаточно.

Сегодня все валят на Сталина, он проморгал, его Гитлер обманул и т. д. Это безграмотная, дилетантская болтовня. Виноваты военачальники высшего и даже окружного звена – именно они должны были разработать соответствующую тактику и подсказать ее Верховному. Но увы! Жуков по этому поводу высказался очень откровенно:

«Трактовка внезапности, как трактуют ее сейчас, да и как трактовал ее в своих выступлениях Сталин, неполна и неправильна. Что значит внезапность, когда мы говорим о действиях такого масштаба? Это ведь не просто внезапный переход границы, не просто внезапное нападение. Внезапность перехода границы сама по себе еще ничего не решала. Главная опасность внезапности заключалась не в том, что немцы внезапно перешли границу, а в том, что для нас оказалось внезапностью их шестикратное и восьмикратное превосходство в силах на решающих направлениях, для нас оказались внезапностью и масштабы сосредоточения их войск, и сила их удара. Это и есть то главное, что предопределило наши потери первого периода войны. А не только и не просто внезапный переход границы».

И еще Георгий Константинович сетовал:

«Надо будет наконец посмотреть правде в глаза и не стесняясь сказать о том, как оно было на самом деле. Надо оценить по достоинству немецкую армию, с которой нам пришлось столкнуться с первых дней войны. Мы же не перед дурачками отступали по тысяче километров, а перед сильнейшей армией мира. Надо ясно сказать, что немецкая армия к началу войны была лучше нашей армии, лучше подготовлена, выучена, вооружена, психологически более готова к войне, втянута в нее. Она имела опыт войны, и притом войны победоносной. Это играет огромную роль. Надо также признать, что немецкий генеральный штаб и вообще немецкие штабы тогда лучше работали, чем наш Генеральный штаб и вообще наши штабы, немецкие командующие в тот период лучше и глубже думали, чем наши командующие. Мы учились в ходе войны, и выучились, и стали бить немцев, но это был длительный процесс. И начался этот процесс с того, что на стороне немцев было преимущество во всех отношениях».

Жаль только, что эти очень правильные суждения пришли в голову бывшему Начальнику Генерального штаба генералу-армии Жукову слишком поздно, он высказал это даже после издания своих объемных воспоминаний.

Однако вернемся в леса под Новгородом, где Черняховский формирует новую дивизию. Обстановка в тылу была не такая уж спокойная – не до отдыха!

Вот эпизод из воспоминаний комиссара дивизии Банквицера:

«Я безмятежно спал, когда налетела германская авиация… Что-то с чудовищной силой подняло меня вверх и швырнуло на пол. Оконная рама завалилась в комнату, со звоном посыпались стекла. Растирая ушибы, я поднялся и оглянулся вокруг. Неуклюжий комод стоял дном кверху. По стенам змеились глубокие трещины, штукатурка на потолке обвалилась.

Поспешно одевшись, я вышел на улицу.

Вражеские самолеты сбрасывали бомбы. Дуб, в тени могучих ветвей которого еще вчера укрывалось наше жилище, был срезан словно ножом. На дороге лежал труп сторожа сельпо.

С трудом преодолевая груды досок, бревен и щебня, я добрался до развалин дома, где жил дивизионный прокурор. Оказалось, он погиб. Здесь собрались перепуганные дети, причитающие бабы.

Раненая женщина вырывалась из рук перевязывавшей ее Нади Павловой – нашего штабного фельдшера. Женщина срывала с себя повязки и хватала трупики детей, раздавленных обвалившейся крышей. Их было четверо. Женщина бросалась от ребенка к ребенку. С лица ее, с рук стекала на трупы детей кровь. Казалось, собственной кровью она хотела воскресить тех, кто был ей дороже жизни…

В частях дивизии потерь не было. Черняховский не позволял командирам полков размещаться в населенных пунктах, и наши части были укрыты в лесу».

Постановлением ГКО от 10 июля 1941 года (в те дни, когда дивизия Черняховского была на переформировании) с целью координации действий фронтов и флотов на Северо-Западном театре военных действий образовано Главное командование Северо-Западного направления (Главком – маршал К.Е. Ворошилов, член Военного совета А.А. Жданов). В него вошли войска Северного и Северо-Западного фронтов, а также силы Северного и Балтийского флотов.

На Западном направлении продолжал расправы начальник Политического управления РККА Лев Мехлис.

Вот короткая выдержка из биографического энциклопедического словаря К.А. Залесского, изданного в 2000 году в Москве (опускаю всю его биографию, привожу только то, что относится к нашей теме):

«Начальник Политического управления РККА. Развернул невиданную кампанию репрессий и дискредитации высшего командного и политического состава. В результате его действий были практически уничтожены высшее и среднее звено РККА, причем он не только «содействовал» органам государственной безопасности, но и сам проявлял инициативу, требуя новых и новых арестов «заговорщиков», а в отношении низшего звена принимал решения своей властью. Лично в 1938 году прибыл на Дальний Восток и приказал арестовать большинство командиров Дальневосточной армии. По воспоминаниям Н.С. Хрущева, «это был воистину честнейший человек, но кое в чем сумасшедший», прежде всего это относилось к его мании видеть везде врагов и вредителей. Он «часто выходил за рамки своих функций…»

Я подробно останавливаюсь на деятельности этой одиозной личности и приведу еще только те события, которые происходили, если не на глазах, то на слуху Черняховского, это точно!

Пожалуй, никто, кроме Мехлиса, не решался без суда расстрелять перед строем генерала. А начальник Главного политуправления, не колеблясь, пошел на это. Вот текст приказа войскам фронта № 057 от 12 сентября 1941 года, составленного лично Мехлисом: «…за проявленную трусость и личный уход с поля боя в тыл, за нарушение воинской дисциплины, выразившееся в прямом невыполнении приказа фронта о выходе на помощь наступающим с запада частям, за непринятие мер для спасения материальной части артиллерии, за потерю воинского облика и двухдневное пьянство в период боев армии генерал-майора артиллерии Гончарова, на основании приказа Ставки ВГК № 270, расстрелять публично перед строем командиров штаба 34-й армии».

Документ был оформлен «задним числом» для придания законного основания личному произволу начальника ГлавПУ РККА. Вот что рассказал автору полковник в отставке В.П. Савельев, бывший свидетелем расстрела генерала Гончарова.

– По приказу Мехлиса работники штаба 34-й армии были выстроены в одну шеренгу. Уполномоченный Ставки быстрым, нервным шагом прошел вдоль строя. Остановившись перед начальником артиллерии, выкрикнул: «Где пушки?» Гончаров неопределенно махнул рукой в направлении, где были окружены наши части. «Где, я вас спрашиваю?» – вновь выкрикнул Мехлис и, сделав небольшую паузу, начал стандартную фразу: «В соответствии с приказом Наркома обороны СССР № 270…». Для исполнения «приговора» он вызвал правофлангового – рослого майора. Тот, рискуя, но не в силах преодолеть душевного волнения, отказался. Мехлис вызывал отделение солдат… Генерала расстреляли.

Расправившись с генералом Гончаровым, начальник ГлавПУ дал указание осудить к расстрелу и командующего 34-й армией генерала Качанова, что военный трибунал и исполнил 26 сентября в присутствии Мехлиса. По свидетельству очевидца полковника в отставке М.И. Стрыгина Качанова расстреляли по тому же сценарию, что и Гончарова.

Позднее генералы Качанов и Гончаров были реабилитированы.

Нетрудно представить, как горько было на душе Ивана Даниловича знать все это, после тяжелейших боев, в которых он чудом выжил, и теперь самому оказаться под занесенной секирой «правосудия». О чем он только не передумал, когда писал объяснение по требованию корпусного прокурора? Не секрет, что некоторые слабовольные люди, иногда в немалых чинах, к примеру Власов и другие генералы и полковники из его окружения, под страхом попасть в число репрессированных перешли на сторону врага.

Вспоминать об этом неприятно. Но я посвящаю в это читателей для того, чтобы еще раз подчеркнуть прочность характера Черняховского, его беспредельную любовь и преданность Родине. Он не сломался, не озлобился, не смалодушничал под грузом нелепых обвинений властных структур. Он из плеяды несгибаемых, какими были Рокоссовский, Мерецков, Горбатов и многие другие, прошедшие репрессивную мясорубку в армии.

Бои за Новгород

Однако вернемся в штаб Черняховского и к тому, что происходило на фронте.

30 июля 1941 года Гитлер подписал Директиву № 34. В числе других фронтов говорится и о направлении, где находилась дивизия Черняховского:

«На северном участке Восточного фронта продолжать наступление в направлении Ленинграда, нанося главный удар между озером Ильмень и Нарвой с целью окружить Ленинград и установить связь с финской армией.

Это наступление должно быть ограничено к северу до озера Ильмень волховским участком, а к югу от этого озера – продолжаться так глубоко на северо-восток, как потребуется для прикрытия правого фланга войск, наступающих к северу от озера Ильмень. Предварительно следует восстановить положение в районе Великих Лук. Все силы, которые не привлекались для наступления южнее озера Ильмень, должны быть переданы в состав войск, наступающих на северном фланге…

Группа армий «Центр» (наступающая на Москву. – В.К.) переходит к обороне, используя наиболее удобные для этого участки местности…

…Авиация переносит главное направление воздушного наступления на Северо-Восточный фронт…

Подкрепления доставить настолько быстро, чтобы они могли поддержать наступление группы армий «Север» на направлении главного удара…».

Из этого видно, что войска Северо-Западного фронта, понесшие большие потери в приграничном сражении, не получив подкрепления, должны будут отражать более мощные силы противника, потому что Гитлер сюда перенес главный удар на Северо-Восточном фронте. С тяжелыми боями в первые недели августа я читателей уже познакомил. Дивизия Черняховского, истощив почти все свои силы, была выведена на переформирование.

Немецкое командование было недовольно медленным продвижением группы армий «Север». 12 августа Гитлер подписал «Дополнение к директиве ОКВ № 34», процитированной выше.

Для того чтобы читателям была понятна общая обстановка на советско-германском фронте, конспективно излагаю задачи группам войск, поставленные этим дополнением:

«Группа армий “Юг” добилась полного превосходства над противником и обеспечила свободу маневрирования для проведения дальнейших операций по ту сторону Днепра…

Ее задача состоит в следующем:

а) не допустить планомерного создания противником фронта обороны за Днепром, для чего необходимо уничтожить наиболее крупные части противника, находящиеся западнее Днепра, и по возможности быстрее захватить плацдармы на восточном берегу этой реки;

б) овладеть Крымом, который, будучи авиабазой противника, представляет особенно большую угрозу румынским нефтяным районам;

в) захватить Донецкий бассейн и промышленные районы Харькова.

Наступление на город Киев приостановить. Он должен быть уничтожен зажигательными бомбами и артиллерийским огнем…»

Вот что дополнено о направлении, где сдерживала врага и дивизия Черняховского:

«На севере центрального участка фронта как только возможно быстро разгромить противника западнее города Торопец, введя для этого в сражение подвижные соединения. Левый фланг группы армий «Центр» выдвинуть на север так далеко, чтобы группа армий «Север» могла не беспокоиться за свой правый фланг и получила возможность усилить пехотными дивизиями группировку своих войск, наступающих на Ленинград.

Независимо от этого уже теперь следует предпринять меры к тому, чтобы передать группе армий «Север» в качестве резерва ту или иную дивизию (например, 102-ю пехотную дивизию).

Лишь после полной ликвидации угрожающего положения на флангах и пополнения танковых групп будут созданы условия для наступления на широком фронте глубоко эшелонированными фланговыми группировками против крупных сил противника, сосредоточенных для обороны Москвы.

Цель данного наступления состоит в том, чтобы еще до прихода зимы овладеть всем комплексом государственных экономических и коммуникационных центров противника в районе Москвы и тем самым нарушить работу аппарата государственного управления и лишить его возможности восстановить разгромленные вооруженные силы.

До начала наступления на московском направлении следует завершить операции против Ленинграда…»

Однако, совершив перегруппировку, немцы ударили на старорусском направлении, овладели Старой Руссой, а 12 августа была прорвана наша оборона в районе Шимска и нависла угроза над Новгородом.

Начальником обороны города Новгорода был назначен командир 12-го мехкорпуса генерал И.Т. Коровников, который вступил в командование этим корпусом после гибели генерала Шестопалова.

Для прочной обороны Новгорода у генерала Коровникова сил было явно недостаточно: только одна спешно переформированная 28-я танковая дивизия Черняховского, 202-я мотодивизия еще при контрударе под Сольцами была передана 11-й армии. 23-я танковая дивизия понесла такие тяжелые потери, что стоял вопрос о ее расформировании.

Командир корпуса 13 августа отдал Черняховскому такой приказ:

«Командиру 28 тд с наступлением темноты организовать переброску дивизии автотранспортом до восточной окраины Новгорода и к рассвету 14.8 занять оборону: первый рубеж – Григорово, Новая Мельница, Ляпино, Слобода Псковская, Аркажа, Юрьево; второй рубеж – по обводному каналу, идущему через западную окраину Новгорода».

Черняховский принял решение, и первым выступил по тревоге разведывательный батальон капитана Котова. До восточной окраины Новгорода он проследовал автотранспортом, а затем в пешем строю пересек город и к половине второго ночи на 14 августа занял второй рубеж обороны по обводному каналу.

55-й танковый полк под командованием полковника Владимира Федоровича Минаева, служившего до этого заместителем командира 23-й танковой дивизии, выдвигался на первый оборонительный рубеж и к половине пятого утра должен был занять правый боевой участок – от Григорово до Слободы Псковской.

56-му танковому полку майора Герко было приказано занять оборону левого боевого участка – от Слободы Псковской до западного берега р. Волхов у Юрьева.

Протяженность первого оборонительного рубежа – 10 километров, а удаленность его от города – 3–4 километра.

Свой командный пункт Черняховский выбрал на западной окраине города, запасной – в Новгородском кремле.

Командир корпуса уточнил свой приказ, для лучшего управления обороной он разбил ее на три сектора, начальниками секторов назначил командиров полков дивизии Черняховского.

Иван Данилович, как обычно, отправился на передний край, в полки, проверять, как поняли задачу, и, самое главное, поговорить с людьми. Он понимал, без танков и артиллерии оборона «по-пехотному» будет весьма тяжелой, все будет зависеть от стойкости людей.

Генерал Кузнецов в своей книге уловил эту «пехотную» особенность предстоящих боев и приводит такой эпизод:

«В прежних боях комдив появлялся среди своих танкистов в танке, в примелькавшемся всем темно-синем комбинезоне, а теперь пришел к ним пешком, в накинутой на плечи армейской плащ-палатке. Своим видом и поведением Черняховский подчеркивал, что все они теперь бойцы пехоты.

– Ну как, «царица полей», знаете, за что драться будем? – остановившись у окопа, спрашивал Иван Данилович.

– Знаем, товарищ полковник. За древний русский город Новгород.

– Правильно. Не подведете?

– А разве мы когда подводили? – в тон комдиву отвечали бойцы.

– Тогда порядок. Защищать город будем до последней возможности.

Черняховский тряс солдатам руки и под веселое оживление шел к следующему окопу. Он верил: ни трусов, ни паникеров в дивизии не будет, каждый выполнит свой долг до конца».

В подготовке к обороне Новгорода еще раз проявился командирский талант Ивана Даниловича. Он предвидел, что времени у него очень мало, и поэтому без детальной разработки марша из района сосредоточения поднимал части по тревоге и отправлял на полученный в приказе рубеж обороны. Он приказал частям не брать обременительных тыловых и хозяйственных средств – только боеприпасы и кухни. И скорее, скорее вперед!

И вот предвидение комдива полностью оправдалось – в первой половине дня он успел побывать в двух полках, а во второй половине на неокрепшую еще в земляных работах оборону обрушился артиллерийско-минометный шквал.

Отвечать на этот обстрел нечем – в дивизии Черняховского не было артиллерии! Командир корпуса подчинил артиллерию 128-й стрелковой дивизии. Связаться с ней, переместить, поставить задачи требовало времени. А противник атаковал большими свежими силами и к вечеру овладел Новой Мельницей.

Начальник обороны города уточнял задачу и подчеркивал ответственность, несмотря на трудности:

«28-й танковой дивизии, усиленной артиллерией, продолжать упорную оборону рубежа Григорово, Новая Мельница, Аркажа. Одновременно занять силами до батальона крепостные стены кремля и подготовить к обороне здания западной половины города. Речь идет об упорной обороне, до последнего предела».

Требования командира корпуса Черняховский выполнил полностью. Для обороны кремля выделил наиболее устойчивую часть – разведывательный батальон капитана Котова. Начальником обороны кремля назначили капитана Пашкова, военкомом – старшего политрука Данченко. Создал гарнизоны намеченных к обороне домов (от двух-трех человек до отделения). Ознакомил людей со своими объектами, планом и характером действий в случае проникновения противника в город. Приспособил к обороне стены кремля, установил на них необходимое количество бойцов с ручными пулеметами, гранатами, бутылками с горючей смесью.

Утром к артиллерийскому обстрелу прибавились бомбардировщики. Иван Данилович со своего НП на одном из городских домов видит большую часть обороны, всю в дыму и разрывах. Как же тяжело там его дорогим солдатам и командирам!

Хочу напомнить давнюю традицию русских командиров – быть там, где труднее всего подчиненным. Но на этот раз я имею в виду не Черняховского – к нему на НП прибыл начальник штаба фронта генерал-лейтенант Ватутин.

– Жарко? – спросил участливо.

– Аж пар из голенища! – пошутил Черняховский, забыв в горячке боя о субординации, а когда хватился, попытался доложить: – Товарищ генерал, 28-я танковая…

– Ладно, Иван Данилович, вижу – сейчас не до этого. Сразу хочу вас обрадовать, прибыл не с пустыми руками. Пригнал два тяжелых КВ.

– Спасибо, товарищ генерал, теперь у меня будет небольшой резерв – ваши два КВ и еще из ремонта вытащил пять БТ.

Ватутин стал серьезным и сказал:

– Командование вам помогает не только добрым словом, мы нанесли контрудар из района юго-восточнее Старой Руссы в северо-западном направлении. К вечеру 14 августа контратакующие войска 34-й и 11-й армий продвинулись до 60 километров, глубоко охватили правый фланг старорусской группировки противника и создали реальную угрозу его войскам, вышедшим в район Новгорода.

Как человек, понимающий, в каком тяжелом положении находится дивизия, добавил уже не строго, а тепло, по-товарищески:

– Надо продержаться здесь дня два-три, кроме вас – некому!

Черняховский очень обрадовался, что положение не безвыходное, соседи успешно наступают, да и доброжелательный тон Ватутина вселял надежду, и, как человек искренний и горячий, он воскликнул:

– Новгород не отдадим немцам, будем стоять до последнего вздоха!

– Вот и славно! – одобрил Ватутин. – Ну, желаю вам всего доброго! Помчусь двигать вам помощь на севере.

А на передовой тем временем бой все разгорался и усложнялся. Гитлеровцы несли большие потери, но подводили новые резервы и продолжали наращивать свой удар. Вместо двух отмеченных ранее обессилевших полков немцы подтянули теперь до двух дивизий, их поддерживали танки и авиация. Силы дивизии Черняховского, и до этого несоизмеримо меньшие, все убывали. Поддерживать их было некому.

Вечером после мощной артиллерийской и авиационной подготовки немцы предприняли тринадцатую по счету атаку. Наступали самые тяжелые минуты. Не было больше мин, кончились снаряды. На отдельных участках фашисты ворвались на оборону дивизии.

И тогда Черняховский повел в бой свой танковый резерв. Танки врезались в самую гущу вражеской пехоты, расстреливая ее в упор и давя гусеницами. Не ожидая команды, воины выскакивали из окопов и, бросившись в контратаку, уничтожали врага ручными гранатами и в рукопашной.

После этой контратаки от дивизии осталась одна треть личного состава. Черняховский доложил об этом командиру корпуса и попросил разрешения отвести уцелевших в город:

– Так мы выполним приказ – город не сдадим. А если остатки дивизии сомнут на этом рубеже, немцы войдут в Новгород беспрепятственно.

Генерал Коровников разрешил перенести оборону в город. Черняховский перенес командный пункт в Новгородский кремль, в Софийский собор. Вражеская авиация группами по 15–20 самолетов продолжала бомбить городской вал, куда отошли остатки полков.

Атаки гитлеровской пехоты не прекращались. Противник подавлял не только огнем, но и своей численностью. Он ворвался на улицы, бой идет уже неподалеку от кремля. В контратаку идут командиры штаба, политработники, связисты – все, кто находился на командном пункте комдива. Начальник обороны города Коровников ввел в бой свой резерв – спешенных танкистов 23-й танковой дивизии. Но их было мало, они едва составляли стрелковый батальон.

А противник лез и лез напролом, не считаясь с потерями. Он вышел на западный берег Волхова, угрожая отрезать защитникам пути отхода в восточную часть города. Генерал Коровников разрешил 28-ю танковую дивизию отвести к кремлевским стенам и на восточный берег Волхова.

В 4 часа утра 16 августа в Новгородском кремле полковник Черняховский и полковой комиссар Банквицер подписали боевой приказ № 14: «Командирам 55-го и 56-го танковых полков задача занять жесткую оборону по восточному берегу р. Волхов вправо и влево от железнодорожного моста. Разведывательному батальону дивизии во главе с капитаном Котовым и старшим политруком Андреевым оборонять кремль. За малейшую попытку к уходу с участка обороны без разрешения – виновные будут расстреляны на месте».

Остатки танковых полков заняли для обороны восточную часть города. Передний край проходил непосредственно по берегу реки.

16 августа немцы штурмовали Новгородский кремль и попытались с ходу форсировать р. Волхов. Из каменных домов танкисты поливали фашистов пулеметным и автоматным огнем. Ни 16, ни 17 августа форсировать Волхов крупными силами на участке 28-й танковой дивизии гитлеровцы не смогли.

И все же дальнейшая борьба оказалась слишком неравной. Противник превосходил в пехоте, его поддерживали танки, артиллерия, авиация. Оборона 28-й танковой дивизии была разорвана на части, погибли многие командиры и политработники, потеряны средства связи, нарушилось управление.

О вынужденном отходе Черняховский утром 19 августа донес так:

«После жестокого боя противник силою до пехотного полка с ротой танков при поддержке до трех дивизионов артиллерии и 35 бомбардировщиков ворвался на северо-восточную окраину Новгорода. Развернулись уличные бои, которые продолжались с 20.00 18.8 до 2.00 19.8. В уличных боях и атаках участвовали все до единого человека, в том числе и управление дивизии.

В результате боев части дивизии, нанося большие потери противнику, отдельными группами вышли на юго-восточное направление и, преодолев переправу трех рек в районе Кирилловского монастыря, сосредоточились в лесу восточнее Кирилловского Сельца (3–4 км восточнее Новгорода)».

После этих строк мне хочется сделать остановку и задать вопрос любителям разглагольствовать в газетах и особенно по телевидению о том, что наша армия «завалила гитлеровцев своими трупами». Ну-ка прикиньте, господа, сколько гитлеровцев истребила только дивизия Черняховского на этом направлении. Да, и от дивизии мало осталось. Но признайте, если вы способны судить объективно, – кто кого «завалил трупами» в боях на подступах к Новгороду? У Черняховского только название «танковая дивизия» и ни одного танка, а в пешем строю несколько сот человек. У немцев кроме уже избитых черняховцами двух полков еще две свежие дивизии по 14–16 тыс. в каждой. И те остановлены!

В середине августа произошло то, о чем говорил и обещал генерал Ватутин. Вот отрывок из сводки Информбюро за 14 августа:

«34-я армия совместно с частью сил 11-й армии Северо-Западного фронта при активной поддержке авиации, нанеся внезапный контрудар из района юго-восточнее Старой Руссы в северо-западном направлении, продвинулись почти на 60 км, глубоко охватили правый фланг старорусской группировки врага и создали угрозу удара в тыл другой его группировки, вышедшей в район Новгорода».

Успех войск Северо-Западного фронта вынудил гитлеровское командование спешно перебросить из-под Новгорода и Луги в район Старой Руссы моторизованные войска и переключить для действий в этом районе основные усилия 8-го авиационного корпуса. Из района Смоленска под Старую Руссу был подтянут 39-й моторизованный корпус. Напор немцев на Новгород временно ослаб.

В ночь на 27 августа войска оперативной группы перешли к обороне. В первой линии И.Т. Коровников расположил 305-ю стрелковую и 3-ю танковую дивизии, а 28-я танковая была выведена во второй эшелон. Отдельный разведывательный батальон капитана Котова перешел в резерв командующего группой. Штаб дивизии переместился в деревню Кунино.

Здесь, во время короткой передышки, Иван Данилович написал второе письмо своей семье.

«Дорогие Тасенок, Нилуся, Алюся! Только что закончился бой, получил сразу два ваших письма, зажег свечку и решил, сидя на планшетке, ответить.

Тасик! Если бы ты увидела меня сейчас, не узнала бы – похудел на 17 килограммов. Ни один пояс не подходит, все велики, даже браслет от часов сползает с руки. Мечтаю побриться и за 14 дней помыться. Борода 60-летнего деда, уже даже свыкся с ней. Но все это не мешает мне командовать с такой же страстью, как всегда. Единственная мысль – как можно лучше и крепче бить гадов, мародеров, убийц, ворвавшихся на нашу советскую землю…»

Во втором эшелоне отдыха не было. Перед командиром дивизии снова встали организационные вопросы – привести в порядок понесшие потери части, укрепить боевой дух воинов. Черняховский занят целыми сутками. А тут некстати заливали дожди. Иван Данилович простудился – воспаление легких приковало его к постели. Почти на три недели прекратилась его кипучая деятельность.

Черняховский не хотел убывать из дивизии в госпиталь. Немецкая авиация бомбила наши войска, штабы, коммуникации. Попала под бомбежку и деревня Кунино, где располагался штаб 28-й танковой дивизии. Пришлось перебраться в ближайший лес.

Вечерами навестить больного комдива приходили комиссар Банквицер, новый начальник штаба майор Ахад Хантемиров, начальник политотдела Иван Нестерович Третьяков. Они рассказывали о том, что делается в войсках.

9 сентября 1941 года Черняховский написал семье свое третье письмо:

«Сегодня поднялся, могу сам ходить и решил черкнуть. Заболел воспалением легких. Сначала лечился в блиндаже, а затем перешел в домик. Главный врач у меня Комаров, он обеспечил все. Плохая вещь воспаление легких, отвратительная. Температура 40,2 градуса и протекает довольно мучительно. А самое неприятное то, что дивизия дерется, а я не могу сейчас руководить по-настоящему моими славными боевыми орлами. Проклятые фашисты всю жизнь будут помнить, на что способны советские танкисты. Думаю, через 4–5 дней буду опять впереди, смело вести в бой своих боевых друзей, хотя я и сейчас недалеко от них, но все это не то. Ну, хватит. Немного написал и очень устал. Стал совсем щуплым юношей, на лице скулы показались…»

Надежда на быстрое выздоровление не оправдалась. Болезнь осложнилась, пришлось Черняховского эвакуировать во фронтовой госпиталь.

Период Битвы за Москву

Находясь в госпитале, Иван Данилович, несмотря на высокую температуру и плохое самочувствие, следил по газетам за обстановкой на фронтах. Дела всюду шли неважно. 10 сентября Информбюро сообщило:

«…Закончилось Смоленское сражение, длившееся более двух месяцев. По указанию Ставки войска Западного фронта прекратили наступление и перешли к обороне. К этому времени войска Северо-Западного, Западного, Резервного и Брянского фронтов, прикрывавшие центральное стратегическое направление, находились на линии западнее Осташков, Андреаполь, Жарковский, Ярцево, Ельня, р. Десна. Упорная оборона и сильные контрудары советских войск нанесли большой урон немецко-фашистской армии, похоронили намерения гитлеровцев прорваться через Смоленские ворота и молниеносно продвинуться к Москве. Враг вынужден был остановиться в 300 км от советской столицы, перейти к обороне и заняться перегруппировкой сил».

Вроде бы неплохо: два месяца не хуже нас бились и все же остановили, – отметил Черняховский. Но тут же ниже очень неприятные короткие строки:

«Начался отход войск Юго-Западного фронта из района Киева.

Начало отхода было связано с наступлением немецкой 2-й армии со стороны Чернигова, 2-й танковой группы со стороны Конотопа на юг, 1-й танковой группы со стороны Кременчуга на север с угрозой окружения войск фронта».

Лежа в постели, вдали от боевой нервотрепки, Черняховский пытался осмыслить, понять, почему так неудачно складываются для нас дела на фронте. Вспоминал теорию, историю войн, которые изучал в академии. В книгах и лекциях объяснялось логичное, последовательное развитие военного искусства, вооружения армии, изменение стратегии и тактики. В начале Первой мировой войны сложилось превосходство обороны над наступлением. Применение пулеметов, которыми обильно были снабжены окопы, обеспечивало частям, занимающим оборону, громадный перевес над атакующими. Продвижение вперед в открытом поле и овладение укрепленными позициями противника стало невозможным.

Преодолеть эту трудность пытались огнем артиллерии, которая должна подавлять пулеметы и разрушать окопы. Но эффективность артиллерийской подготовки и поддержки была невелика из-за небольшого количества орудий.

Кризис наступления разрешил танк. Сначала танки выполняли роль движущейся огневой поддержки пехоты и даже щита ее, доводя до рукопашной схватки. Но они все же не ускорили прорыва, двигаясь на уровне пехоты. На этом завершилось их сенсационное появление и возможности в Первой мировой войне.

К началу Второй мировой танк прошел стремительное качественное усовершенствование. Он стал быстроходным, толстобронным, гибкие гусеницы, пушка и пулеметы на нем с солидным боекомплектом, а также приличная заправка горючим увеличили радиус действия, проникновения в глубину обороны.

В ходе операций гитлеровцев против Польши, Франции и Бельгии танки показали свои новые качества в полном блеске. То же происходит и в боях против нас. Но почему у них это получается, а у нас все идет наперекосяк?

Черняховский вспоминал свои предложения применять танки массированно, а не по старинке, как в Первую мировую – в качестве поддержки пехоты. Но в первые дни войны была такая кутерьма и неразбериха, что старшие начальники, не зная точно обстановки, бросали полки, бригады и дивизии на затыкание обозначившихся прорывов. Надо было бить не растопыренным пальцами, а кулаками – корпусами и даже армиями под основание клина, который забивают немцы. Вот на юге, например, в сводке сказано: два клина – один с севера, другой с юга грозят окружением. Под корень бы их, поддых, под основание клиньев бить! Но, видно, как и у нас, нечем! И словно подтверждая эти соображения Ивана Даниловича, через несколько дней 15 сентября опубликовано в очередной сводке:

«Немецко-фашистские войска 1-й и 2-й танковых групп в районе Лохвицы соединились и отрезали пути отхода на восток войскам Юго-Западного фронта. В окружении оказались 5-я, 37-я, 26-я армии и часть 21-й и 38-й армий. Обстановка в полосе Юго-Западного фронта резко ухудшилась. Противник получил возможность наступать в глубь Левобережной Украины».

Читать это было неприятно, но еще более удручало то, что в эти дни не было опубликовано ни одного сообщения о положении на Северо-Западном фронте. Черняховский уже знал, что подобное умолчание предвещает очередные беды.

Неизвестность, бездействие угнетали Ивана Даниловича, он решил выписываться из госпиталя. Обратился к главному врачу с этой просьбой:

– Но вы еще не окрепли. У вас температура вечерами поднимается, – возразил врач.

– Так то вечерами, а днем я могу воевать, – пытался шутить Черняховский.

Но врач перешел на официальный тон:

– Товарищ полковник, я не могу вас выписать, лечение не закончено.

– Убегу, – тихо сказал Черняховский.

– Будете иметь неприятности.

– Товарищ доктор, вы полковник и я полковник, неужели мы не найдем общий язык? Смотрите, что на фронте творится.

Черняховский дал доктору газету с сообщением об окружении пяти наших армий.

– Читал, – сказал главврач. – Но я рискую, если у вас наступит ухудшение здоровья…

– А я не рискую? – улыбнулся Иван Данилович.

– Ну, Бог с вами, фронтовику не могу отказать. Я вас понимаю.

И отпустил, дал справку, но с указанием в ней: «Выписывается для продолжения амбулаторного лечения».

На Северо-Западном фронте Черняховский узнал о многих переменах. Об этом рассказывает в своих воспоминаниях генерал армии Курочкин. Я считаю лучшим источником рассказ участника событий и поэтому ниже цитирую из воспоминаний генерала армии Курочкина П.А.:

«Я был срочно вызван в Москву Маршалом Советского Союза Б.М. Шапошниковым. Когда я прибыл в Генеральный штаб, мне сказали:

– Вас вызывает товарищ Сталин.

Машина уже ждала. Я подъехал к особняку напротив станции метро “Кировская”. Здесь в те времена размещалось оперативное управление Генерального штаба. Поднявшись по лестнице, я очутился в маленькой приемной, обставленной скромно и строго. Широкий письменный стол, на нем карта, телефоны. По углам стулья. Вот и все. Никаких украшений, ничего отвлекающего.

В комнате кроме И.В. Сталина, сидевшего за столом, находились В.М. Молотов, Б.М. Шапошников, С.М. Буденный, Н.С. Хрущев. По всему было видно, что шло совещание. Верховный Главнокомандующий сказал:

– На Северо-Западном фронте большие неполадки. Неясно, что там происходит. Недавно мы ввели 34-ю армию, и уже три дня нет сведений ни от армии, ни от фронта. Поэтому мы просим вас поехать на Северо-Западный фронт в качестве представителя Ставки, разобраться в делах и доложить, что там происходит.

Сталин пригласил меня к карте. Подошел и Б.М. Шапошников. Меня коротко ввели в курс обстановки на Северо-Западном фронте. По всему было видно, что там сложилась трудная обстановка, и это, естественно, вызывало большую тревогу Ставки.

Убедившись, что задача для меня ясна, Сталин в заключение сказал:

– Главное – удержать Валдайские высоты, не пустить немцев к Октябрьской железной дороге, на Бологое.

Он пожелал мне успеха.

– Предписание вам немедленно вручат.

Когда я получил предписание, был поражен: мне предоставлялись самые широкие полномочия вплоть до отстранения от должностей командармов и разрешение давать рекомендации командующему фронтом, а также вне всякой очереди разговаривать со Ставкой. С этим я и отправился на Северо-Западный фронт.

Ситуация действительно была трудная. В этом я убедился сразу же по прибытии в штаб фронта. Противник находился в 100 километрах от Ленинграда. Несмотря на потери, он располагал крупными силами. Данные разведки говорили о том, что немецко-фашистские войска готовятся возобновить наступление на Ленинград, стремясь захватить город любой ценой. В связи с этим Ставка Верховного Главнокомандования непрерывно усиливала войска северо-западного направления. 6 августа из Резервного фронта в состав Северо-Западного фронта была передана 34-я армия под командованием генерал-майора К.М. Качанова. При этом Ставка потребовала от командующего фронтом генерал-майора П.П. Собенникова не распылять армию, а держать ее как ударный кулак для проведения наступательной операции с целью разгрома противника в районе Сольцы, Старая Русса, Дно. Одновременно Ставка обращала внимание командующих Северным и Северо-Западным фронтами на необходимость создания глубины обороны на важнейших направлениях.

Чтобы облегчить положение наших войск под Ленинградом, Лугой, Новгородом, командующий Северо-Западным фронтом по указаниям Ставки в середине августа провел контрудар 34-й армией с рубежа р. Полнеть в направлении Болот, имея в виду во взаимодействии с 48-й и 11-й армиями под командованием генерал-лейтенантов С.Д. Акимова и В.И. Морозова окружить и уничтожить противника в районе Шимск, Сольцы, Старая Русса. В ходе контрудара войска 34-й армии продвинулись до 60 км, выйдя в район ст. Тулебля, глубоко охватили правый фланг старорусской группировки противника и создали угрозу удара в тылу вражеской группировки, вышедшей в район Новгорода и Чудова. Это вынудило командующего группой армий «Север» спешно снять с новгородского направления моторизованную дивизию СС «Мертвая голова», а из-под Луги – 56-й моторизованный корпус и направить их против 34-й армии. Туда же были переключены основные усилия 8-го авиационного корпуса пикирующих бомбардировщиков. Кроме того, вражеское командование спешно начало переброску на северо-западное направление из района Смоленска 39-го моторизованного корпуса в составе одной танковой и двух моторизованных дивизий.

Успешные первоначальные боевые действия 34-й, частично 11-й и 27-й армий на некоторое время облегчили положение войск 48-й армии и лужского участка обороны.

В последующем же войска Северо-Западного фронта вследствие недостатка сил и средств, главным образом средств противовоздушной обороны, не только не развили первоначальный успех контрудара, но и не смогли отразить новый удар фашистских войск, предпринятый им 19 августа. К 25 августа они отошли за р. Ловать.

Нужно сказать, что незавершенность контрудара наших войск под Старой Руссой объясняется не только слабым их прикрытием с воздуха, но и тем, что управление соединениями, особенно в 34-й армии, оказалось далеко не на должной высоте. В связи с этим Ставка Верховного Главнокомандования была вынуждена сменить руководство 34-й армии…

А мое пребывание на Северо-Западном фронте в качестве представителя Ставки было весьма кратковременным.

23 августа я был вызван на узел связи.

– У аппарата Шапошников. Товарищ Курочкин, передаю вам по поручению Верховного Главнокомандования следующее. Первое. Командующему 43-й армией генерал-лейтенанту Курочкину немедленно вступить в командование Северо-Западным фронтом и о вступлении в должность доложить. Второе. Командующему Северо-Западным фронтом генерал-майору Собенникову сдать должность командующего СЗФ генерал-лейтенанту Курочкину, о чем и доложить. По поручению Верховного Главнокомандования начальник Генерального штаба Б. Шапошников.

В тот же день я вступил в командование фронтом.

Тем временем положение на фронте постепенно начинало стабилизироваться. Наступало временное затишье.

Главная задача нашего фронта состояла в том, чтобы, находясь на стыке ленинградского и московского стратегического направлений, не допустить захвата противником Валдайской возвышенности и Октябрьской железной дороги и содействовать нашим другим фронтам в разгроме врага, рвущегося к Москве и Ленинграду».

* * *

На командном пункте фронта Черняховский вошел в кабинет начальника штаба генерала Ватутина и доложил:

– Прибыл после выздоровления, товарищ генерал.

– Очень кстати, – радушно встретил Николай Федорович. – Ваши танкисты дрались превосходно, попали в окружение и с честью вышли из него. Плохо одно – Демянск так и остался у немцев.

– Где же теперь дивизия? – спросил Иван Данилович.

– У генерала Берзарина, в составе двадцать седьмой армии. Перешла к обороне. Вот ознакомьтесь, только получено.

Ватутин покопался в служебных бумагах и одну из них протянул Черняховскому. Это было боевое донесение командования 28-й танковой дивизии Военному совету Северо-Западного фронта, а в копии – Военному совету 27-й армии.

«Приняв для обороны участок от озера Велье до озера Селигер, отведенный нашей дивизии приказом 27-й армии от 13.9.41, – читал Иван Данилович, – считаю необходимым довести до вашего сведения.

Участок обороны рассчитан на занятие его четырьмя батальонными Ура и не менее двумя полками полевых войск. На оборудование участка затрачены огромные средства, хотя укрепления полностью не закончены и сделаны лишь узко полосой без глубины.

28-я танковая дивизия, насчитывающая в своем составе всего 552 человека и имеющая на вооружении: винтовок – 336, пулеметов ДТ – 13, ст. пулеметов – 3, автоматов – 11, 76-мм орудий – 2, 122-мм гаубиц – 2, в таком составе обеспечить надежную оборону не может. Нами будут приложены все силы на удержание указанного выше рубежа, но, принимая во внимание огромное тактическое значение данного участка как для СЗФ, так и для соседнего фронта, необходимо определенное усиление: а) огневыми средствами; б) живой силой – минимум стрелковый полк; в) средствами связи, которые в дивизии отсутствуют; г) саперами и средствами заграждения; ни саперов, ни средств заграждения дивизия не имеет.

Если не поступит немедленное усиление, в первую очередь огневыми средствами, это будет величайшее преступление перед Родиной. Дивизия будет оборонять рубеж до последнего человека, но даже гибелью всех людей она не сможет восполнить затраты на этот рубеж».

Донесение подписали Корнилов, Банквицер, Хантимиров и Третьяков. Черняховский прочитал документ два раза и невольно задумался.

– Что скажете? – спросил Ватутин, принимая от Черняховского бумагу.

– Читать больно, товарищ генерал. Не документ, а вопль исстрадавшейся души. Я присоединяюсь к товарищам. Надо что-то делать: или помочь укомплектовать дивизию, чтобы она соответствовала своему назначению, или ее совсем расформировать.

– Танкисты, танкисты! – Ватутин вздохнул. – Нет у нас, дорогой Иван Данилович, танков. Пока нет, и, видимо, не скоро еще будут. Придется вашу танковую переформировать в стрелковую. Так что будете не танкистом, а общевойсковым начальником.

– Что вы, товарищ генерал! Мы только и живем мечтой – вот-вот танки получим, а теперь вы и мечту у нас отнимаете.

– Не отнимаю, обстановка. А сейчас пойдете к командующему, я представлю вас, доложу и донесение. Там подумаем, как и чем вам помочь на первое время.

Генерал-лейтенант Павел Алексеевич Курочкин, человек высокой воинской культуры, с выправкой старого кавалериста. Он был кавалеристом в годы Гражданской войны, после которой окончил академию Фрунзе и Генерального штаба. До начала Отечественной войны командовал Забайкальскими округами. Как он вступил в командование Северо-Западным фронтом, я рассказал выше.

Павел Алексеевич расспросил Черняховского о прежней службе, выслушал Ватутина и прочитал докладную о состоянии 28-й танковой дивизии. С сочувствием сказал Ивану Даниловичу:

– Основательно усилить вашу дивизию сейчас нечем, но в будущем обещаю. А пока пришлю саперов, связистов. Поговорю с Берзариным, чтобы он из маршевых рот дал вам пополнение.

В расположении дивизии Черняховского с радостью встретили боевые друзья. Дивизией временно командовал подполковник Корнилов. Он еще до болезни Черняховского прибыл на должность начальника штаба 56-го полка, когда был ранен командир полка Гиренко, на его должность назначили В.А. Корнилова. Командир разведбата Котов стал командовать 56-м полком.

После возвращения Черняховского они вернулись на свои прежние должности.

На следующий день Черняховский осмотрел первым 10-километровый рубеж обороны дивизии и нашел ее хорошо подготовленной – окопы полного профиля вдоль всего берега Селигера. Перед дзотами хорошо расчищены сектора обстрела. Удачно выбраны наблюдательные пункты.

Надо было создавать глубину обороны. Но за счет чего? Понимал слабость обороны и командующий фронтом и, как обещал, прислал Черняховскому саперный батальон, два дивизиона полевой артиллерии, дивизион противотанковых орудий. А позднее позвонил:

– Принимайте два стрелковых полка.

Радость Ивана Даниловича, что дивизия набирает былую мощь, была недолгой: полки, оказывается, недавно вышли из окружения, где понесли большие потери, но все же боеспособность не утратили.

В результате был создан надежный второй рубеж обороны. Дивизия была готова дать отпор очень сильному противнику.

Противник активных действий не предпринимал. Наоборот, Черняховский по своей инициативе улучшал оборону – отбил Городилово в центре обороны дивизии, в межозерном дефиле, и создал здесь прочный опорный пункт.

Жизнь в обороне некоторое время проходила спокойно, что позволило больше уделить внимания бытовым делам: построили бани, прачечную, утеплили землянки, помылись, побрились, красноармейцы постирали обмундирование – совсем другой вид. Это отметил посетивший дивизию командарм Берзарин. В дни затишья и командование стало внимательнее присматриваться к людям.

Добавлю от себя: на передовой, там, где непосредственно соприкасались наступающие и отступающие части, бои шли жестокие. И если мы мало знаем об этих боях и о тех мужественных людях, которые сдерживали там врага, то это из-за того, что было потеряно управление войсками – от дивизионных штабов до Верховного Главнокомандующего. В такие трудные минуты как раз и совершили свои подвиги герои, которые чаще всего остались неизвестными.

Там, на передовой и в окружении, из последних сил выбивались роты и батальоны, остатки полков и дивизий, делая все, чтобы сдержать наступление врага, о них не писали в эти дни в газетах, не оформляли наградные документы на отличившихся, потому что всем было не до того. Надо было остановить могучий вал войск противника, который, превосходя во много раз силы обороняющихся, продвигался вперед. Потом политработники и журналисты находили героев этих боев, но, увы, только тех, кто остался в живых, кто может рассказать о том, что делал сам или видел, как мужественно сражались другие. Ну а те, кто погиб в бою и совершил, может быть, самые главные подвиги? О них так никто и не узнает. Да и не принято в дни неудач, после отступлений, после того как оставлены города, села, говорить о геройских делах. Какое геройство, если драпали на десятки и сотни километров? Какие наградные реляции, когда столько погибло людей и потеряно техники?

Чуткий к однополчанам Берзарин думал иначе. После очередного посещения дивизии Черняховского Берзарин сказал члену Военного совета бригадному комиссару Рудакову:

– Хороший, грамотный и умелый командир 28-й дивизии полковник Черняховский. Как прекрасно он действовал в первых боях. Почему мы это не оцениваем? Я полагаю, надо представить его к награде. Не возражаешь?

– Всячески поддерживаю! – с радостью согласился бригадный комиссар.

И вскоре был составлен и отправлен «наверх» наградной лист:

«Полковник Черняховский в течение многих дней и недель с ограниченными силами успешно сдерживал противника при наступлении его на Новгород. Четкой организацией, большевистской настойчивостью и смелостью с незначительными силами переходил к атаке противника. Геройски, не отступая шага назад, оборонял Кремль в Новгороде, уничтожив сотни солдат и офицеров противника, захватывая пленных и его материальную часть.

В течение сентября и октября месяцев 28 тд под командованием тов. Черняховского показала мужество и высокую боеспособность в борьбе с германским фашизмом. Используя опыт и особенности тактики противника, тов. Черняховский воспитал десятки молодых бесстрашных командиров – патриотов Родины, показавших пример мужества и отваги в боях и разведке.

Тов. Черняховский при организации и ведении боя личным участием воодушевлял бойцов и начсостав на новые подвиги за честь и победу советского оружия.

В боевой обстановке проявляет настойчивость и отвагу, решителен и бесстрашен. Достоин награждения орденом Красного Знамени».

Затишье принесло не только отдых, но и своеобразные неприятности, командование фронтом воспользовалось паузой в боевых действиях и решило переформировать 28-ю танковую дивизию в 241-ю стрелковую. Полки стали 318, 303, 322.

Объединяли, создавали новые формирования из остатков танковых частей, куда потребовались кадровые танкисты, их стали забирать из стрелковых частей.

Пришлось Ивану Даниловичу расставаться с начальником штаба Ахитом Хантемировым, военкомом подполковником Третьяковым и комиссаром Банквицером. На их место прибыли: подполковник Арабей – стал начальником штаба, комиссаром – полковой комиссар Ольшевский, военкомом – батальонный комиссар Загрузин.

Правильно говорит пословица: «Затишье всегда предвещает бурю». Чтобы последующие события были понятны читателям, сделаю довольно большой экскурс в вышестоящие штабы – наши и немецкие.

После завершения Ельнинской операции 9 сентября Сталин вызвал к себе Жукова. Как всегда, вызов Сталина означал что-то срочное и конечно же сложное.

Жукова встретил Власик и проводил на квартиру Сталина.

Сталин ужинал с Молотовым, Маленковым, Щербаковым и некоторыми другими членами руководства. Поздоровавшись, пригласил Жукова к столу. После разговора о некоторых кадровых делах (на Западный фронт вместо Тимошенко был назначен Конев) Сталин пригласил Жукова к карте:

– Очень тяжелое положение сложилось сейчас под Ленинградом, я бы даже сказал, положение катастрофическое. – Помолчав, Сталин явно подбирал еще какое-то слово, которым хотел подчеркнуть сложность обстановки на Ленинградском фронте, и наконец вымолвил: – Я бы даже сказал, безнадежное. С потерей Ленинграда произойдет такое осложнение, последствия которого просто трудно предвидеть. Окажется под угрозой удара с севера Москва.

Жукову стало ясно, что Сталин явно клонил к тому, что ликвидировать ленинградскую катастрофу, наверное, лучше всего сможет он, Жуков. Понимая, что Сталин уже решил послать его на это «безнадежное дело», Георгий Константинович сказал:

– Ну, если там так сложно, я готов поехать, командующим Ленинградским фронтом.

Сталин, как бы пытаясь проникнуть в состояние Жукова, снова произнес то же слово, внимательно при этом глядя на него:

– А если это безнадежное дело?

Жукова удивило такое повторение. Он понимал, что Сталин делает это неспроста, но почему, объяснить не мог. А причина действительно была.

Еще в конце августа под Ленинградом сложилась критическая обстановка, и Сталин послал в Ленинград комиссию ЦК ВКП(б) и ГКО в составе Н.Н. Воронова, П.Ф. Жигарева, А.Н. Косыгина, Н.Г. Кузнецова, Г.М. Маленкова, В.М. Молотова. Как видим, комиссия была очень представительная и с большими полномочиями. Она предприняла много усилий для того, чтобы мобилизовать имеющиеся войска и ресурсы и организовать стойкую оборону. Но этого оказалось недостаточно, и после отъезда комиссии положение Ленинграда ничуть не улучшилось. Противник продолжал продвигаться в сторону города, остановить его было нечем и некому. Ворошилов явно не был способен на это. Сталин понимал, что принятые им меры ни к чему не привели. Поэтому и пульсировали в его сознании эти неприятные, но точные слова: «Положение безнадежное». Жуков оставался последней надеждой, и Сталин почти не скрывал этого.

– Разберусь на месте, посмотрю, может быть, оно еще окажется и не таким безнадежным, – ответил Жуков.

– Когда можете ехать? – считая вопрос решенным, спросил Сталин.

– Предпочитаю отправиться туда немедленно.

– Немедленно нельзя. Надо сначала организовать вам сопровождение истребителей. Не забывайте, Ленинград теперь окружен со всех сторон фронтами.

Это тоже для Сталина было необычным в отношении к Жукову – теперь он проявлял о нем заботу.

Сталин подошел к телефону и приказал сообщить прогноз погоды. Ему быстро ответили. Повесив трубку, Сталин сказал Жукову:

– Дают плохую погоду, но для вас это самое лучшее, легче будет перелететь через линию фронта.

Сталин подошел к столу, взял лист бумаги и написал записку:

«Ворошилову.

ГКО назначает командующим Ленинградским фронтом генерала армии Жукова. Сдайте ему фронт и возвращайтесь тем же самолетом.

Сталин».

Сталин протянул эту записку Жукову, он прочитал ее, сложил вдвое, положил в карман и спросил:

– Разрешите отбыть?

– Нет, поужинайте с нами перед дорогой.

10 сентября 1941 года Жуков вместе с генерал-лейтенантом М.С. Хозиным и генерал-майором И.И. Федюнинским вылетел в блокадный Ленинград.

А вот как обстановку под Ленинградом оценивал противник.

В день приезда Жукова в Ленинград Гальдер записал в своем дневнике:

«На фронте группы армий “Север” отмечены значительные успехи в наступлении на Ленинград. Противник начинает ослабевать…»

Запись Гальдера 13 сентября:

«У Ленинграда значительные успехи. Выход наших войск к внутреннему обводу укреплений может считаться законченным».

Вопрос о падении Ленинграда Лееб и Гитлер считали решенным. Гитлер даже прислал специального офицера в штаб Лееба, который был обязан немедленно доложить о вступлении войск в Ленинград.

Жуков сделал все возможное и невозможное для стабилизации фронта под Ленинградом (подробности опускаю, это выходит за рамки моей темы). Но 23 сентября Гальдер уже записал в своем дневнике:

«В районе Ладожского озера наши войска продвинулись незначительно и, по-видимому, понесли большие потери. Для обороны сил тут вполне достаточно, но для решительного разгрома противника их, вероятно, не хватит».

А 25 сентября он сделал такую запись:

«День 24.9 был для ОКВ в высшей степени критическим днем. Тому причиной неудача наступления 16-й армии у Ладожского озера, где наши войска встретили серьезное контрнаступление противника, в ходе которого 8-я танковая дивизия была отброшена и сужен занимаемый участок на восточном берегу Невы».

Критическим этот день для ОКВ был не только из-за контрудара, организованного Жуковым, но и из-за той истерики, которую Гитлер закатил в верховном командовании сухопутных войск. Он негодовал по поводу того, что вместо ожидаемого скорого взятия Ленинграда гитлеровские войска там даже отброшены. А он уже включил их в расчет для наступления на Москву. Отпор войск Ленинградского фронта под руководством Жукова ломал планы фюрера, ставил под угрозу срыва готовящуюся операцию «Тайфун». Гитлер не мог этого допустить и, наверное, скрежеща зубами, все же приказал осуществить намеченную перегруппировку. Вскоре начальник разведотдела Ленинградского фронта доложил Жукову, о том, что он получил сведения о перемещениях в расположении противника. Но на этот раз противник перебрасывал части не в пределах фронта, а передвигал мотопехоту от Ленинграда на Псков. Кроме этого, были сведения и о том, что противник грузит танки на платформы и тоже перебрасывает их куда-то.

Фельдмаршал фон Лееб понимал, что катастрофа постигла не только его войска, но и его лично, что Гитлер, возлагавший так много надежд на захват Ленинграда, не простит ему эту неудачу. Лееб написал Гитлеру доклад о якобы предпринимающихся дальнейших действиях по овладению Ленинградом, на самом же деле это была попытка объяснить свои неудачи и как-то смягчить удар.

Лееб просил несколько дивизий и обещал все же взять Ленинград. Старый, опытный Лееб, конечно, понимал при этом, что в той обстановке, которая создалась на московском направлении и на юге, Гитлер не сможет найти для него подкреплений. В этой связи он высказал такое предложение: если не будут даны подкрепления, то надо перейти в глухую оборону и сохранить войска для наступательных действий в более благоприятных условиях, которые несомненно – он верит в это – в будущем появятся.

После неудачи под Ленинградом Гитлер сильно гневался на Лееба. На одном из совещаний он с возмущением говорил:

– Лееб не выполнил поставленную перед ним задачу, топчется вокруг Ленинграда, а теперь просит дать ему несколько дивизий для штурма города. Но это значит – ослабить другие фронты, сорвать наступление на Москву. И будет ли взят Ленинград штурмом, уверенности нет. Если не штурм, то Лееб предлагает перейти к глухой обороне. Ни то, ни другое не годится, он не способен понять и осуществить мой замысел скорейшего захвата Ленинграда. Этот город надо уморить голодом, активными действиями перерезать все пути подвоза, чтобы мышь не могла туда проскочить, нещадно бомбить с воздуха, и тогда город рухнет, как переспелый плод… Что же касается Лееба, то он явно устарел и не может выполнить эту задачу.

Единоборство войск Северо-Западного и Ленинградского фронтов с группой войск «Север» закончилось победой наших войск, несмотря на то, что у Лееба было гораздо больше сил и возможностей. Начинал наступление на Ленинград Лееб, пожалуй, в самый пик своего полководческого взлета, после удач в первые дни войны он думал, что просто по инерции, на крыльях этих удач, влетит в Ленинград, но кончил тем, что Гитлер отправил его в отставку.

Серьезные неудачи, постигшие немецкие войска на северном крыле советско-германского фронта, все же дали возможность гитлеровскому командованию начать подготовку решающей операции на главном направлении.

На одном из совещаний в «Волчьем логове» Гитлер сказал:

– Наши успехи, достигнутые смежными флангами групп армий «Юг» и «Центр», дают возможность и создают предпосылки для проведения решающей операции группы армий «Центр»… В полосе группы армий «Центр» надо подготовить операцию таким образом, чтобы по возможности быстрее, не позднее конца сентября, перейти в наступление и уничтожить противника, находящегося в районе восточнее Смоленска, посредством двойного окружения, в общем направлении на Вязьму, при наличии мощных танковых сил, сосредоточенных на флангах…

Большая работа по подготовке наступления, конечной целью которого был захват Москвы, была проделана и в генеральном штабе сухопутных войск, проведено несколько совещаний, предприняты меры для доукомплектования частей и соединений группы армий «Центр». 6 сентября Гитлер подписал директиву № 35 на проведение этой операции, которая получила кодовое наименование «Тайфун».

Операция должна была быть осуществлена в самое короткое время, до начала осенней распутицы и зимы, и обязательно завершиться победой. Эта мысль отразилась и в ее названии, которое придумал сам Гитлер, – наступающие войска должны, как тайфун, смести все на своем пути к Москве.

Итак, «Тайфун» разразился 30 сентября ударом танковой группы Гудериана и 2-й немецкой армии по войскам Брянского фронта. Не встречая серьезного сопротивления, Гудериан рвался к Орлу, оказались под угрозой окружения 3-я и 13-я армии Брянского фронта. Нанеся мощный удар на правом фланге, гитлеровцы приковали все внимание нашего командования к этому направлению, а 2 октября нанесли еще более мощные удары по войскам Западного и Резервного фронтов. Все три наших фронта вступили в тяжелейшие бои.

С этих дней внимание всех наших воинов, и конечно же Черняховского, было приковано к событиям на московском направлении, о которых сообщали по радио в сводках Информбюро (а порой и замалчивали, но приходили эти новости по «солдатскому телефону»).

2 октября сообщалось в газете «Известия»:

«Начались оборонительные действия войск Западного и Резервного фронтов на ржевском и вяземском направлениях против войск немецко-фашистских групп армий «Центр».

Войска Брянского и Западного фронтов нанесли контрудары по прорвавшимся группировкам противника, но не смогли приостановить наступление превосходящих сил врага. Обстановка становилась все более угрожающей. В наступление перешли главные силы немецко-фашистской группы армий «Центр» – 9, 4 и 2-я армии, 3 и 4-я танковые группы, а также правофланговые соединения 16-й армии группы армий «Север». Ударом встык между 30-й и 19-й армиями (командующий генерал-лейтенант М.Ф. Лукин) противник прорвал оборону советских войск и к исходу дня продвинулся на глубину 10–15 км. Командующий Западным фронтом решил контрударами 30-й и 19-й армий и частью своих резервов отбросить противника и восстановить положение. Однако превосходство в силах и средствах оставалось на стороне противника, и контрудары успеха не имели. Противник продолжал развивать наступление. Другая группировка противника прорвала оборону войск 43-й армии (командующий генерал-майор П.П. Собенников) и вышла на рубеж Ельня, Спас-Деменск, Мосальск».

На следующий день, 3 октября, было объявлено о взятии немцами Орла и продолжении удара на Вязьму.

4 октября:

«Войска 19, 16 и 20-й армий Западного и 32, 24 и 43-й армий Резервного фронтов оказались глубоко охваченными с обоих флангов. Оценив сложившуюся обстановку, Ставка Верховного Главнокомандования приказала отвести за Ржевско-вяземский оборонительный рубеж находившиеся под угрозой окружения войска 19, 16 и 20-й армий Западного фронта и войска 32, 24 и 43-й армий Резервного фронта».

И через день:

«Ставка Верховного Главнокомандования отдала директиву Военному совету Западного фронта о приведении Можайской линии обороны в боевую готовность, выделив для ее укрепления из своего резерва шесть стрелковых дивизий, шесть танковых бригад, более десяти противотанковых артиллерийских полков и пулеметных батальонов. На Можайскую линию обороны перебрасывалось несколько дивизий Северо-Западного, Юго-Западного и Западного фронтов. Принимались меры к тому, чтобы восстановить нарушенное управление войсками и создать новую группировку, способную дать отпор немецко-фашистским захватчикам.

Войска Брянского фронта оставили Карачев. Противнику удалось выйти в район восточнее Брянска. 2-я немецкая армия, начавшая наступление 2 октября, вышла в район Сухиничи, а своим 43-м армейским корпусом начала охватывать нашу 50-ю армию (командующий генерал-майор М.П. Петров) с севера, стремясь соединиться у Брянска с войсками 2-й танковой армии».

– Вот и обозначились огромные клещи, – отметил для себя Черняховский. А к вечеру его мнение подтвердилось таким сообщением:

«Войска Западного фронта оставили г. Ельня.

Войска Брянского фронта оставили г. Брянск».

А «беспроволочный солдатский (да и офицерский) телефон» принес слух: под Вязьмой попали в окружение наши 19, 20, 24, 32 и почти вся 16-я армии!

Это уже было похоже на катастрофу. «Чем будут защищать Москву?» – подумал Черняховский. Он понимал, что именно эти армии и предназначались для обороны столицы.

Черняховский не мог дать для себя ответ на этот вопрос. Ничего не сообщали на сей счет ни радио, ни газеты. Их молчание не предвещало ничего хорошего.

А 14 октября «как снег на голову»:

«Государственный Комитет Обороны постановил эвакуировать из Москвы в Куйбышев часть партийных и правительственных учреждений, а также весь дипломатический корпус, аккредитованный при Президиуме Верховного Совета СССР. В связи с тем, что участились воздушные бомбардировки Москвы, грозившие разрушить предприятия, уничтожить научные и культурные ценности столицы, ГКО признал целесообразным срочно вывезти оставшиеся еще в городе и области крупные оборонные заводы, научные и культурные учреждения…»

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.