Снежная королева (№1) - Снежная королева

— Я... обещал Мун, что мы непременно найдем его... поможем ему... Если сумеем. Смена Времен Года будет означать для него смерть.

— Ты так уверен? Значит, Мун все еще мечтает вернуть его — даже после того, что видела на том берегу? — Джеруша была потрясена: Спаркс был любовником обеих — и Ариенрод, и Мун... а Мун — это клон Ариенрод!..

— Откуда вы об этом знаете?

— Не имеет значения. — Джеруша бездумно потрогала какой-то медицинский прибор, присоединенный к сенсорным датчикам.

— Она говорит, что любит его по-прежнему. Ведь нельзя просто так взять и перестать любить — даже если прошло столько лет... Она, правда, не уверена, что он сохранил к ней прежние чувства. — Надежда вновь лучиком блеснула на его лице.

Неужели это все, что она хочет узнать?

— Я не могу позволить ей просто так затеряться в столице, БиЗед. — Джеруша покачала головой, коснулась бронзового галуна на своем воротнике. — Прости. Но я не могу этим рисковать.

— Я не понимаю... Она ведь не собирается никого заражать безумием. И я буду все время с ней, пока мы не отыщем Спаркса...

— А потом что?

Он поднял было руку, словно желая помешать ей задать этот вопрос, но рука бессильно упала.

— Не знаю... Смена Времен Года почти наступила, и, когда она произойдет, будет уже неважно, была ли Мун на другой планете. Детям Лета ненавистна даже сама мысль о подобных перемещениях. И потом, она ведь всего несколько недель провела на Харему. Разве это так страшно? Какой вред она может причинить?

— И ты еще спрашиваешь меня, какой вред может причинить сивилла такой планете, как Тиамат, если знает природу своих возможностей? — почти сердито спросила Джеруша. — Если нам удастся поймать Звездного Быка, она может разделить с ним только тюремную камеру. Поверь мне, лучше для всех, если она никогда больше с ним не встретится, никогда больше его не увидит.

— Я не могу поверить собственным ушам. Неужели это вы говорите, комиссар? — Слова падали точно камни — тяжелые от заключенного в них обвинения.

— А я не могу поверить в то, что утверждаешь ты; в то, что Мун якобы никакой угрозы не представляет! Что, черт поберите тобой случилось, БиЗед? — Не дави на меня, БиЗед. Будь хорошим полицейским и прими это как должное. Не вынуждай меня делать тебе больно!

— Ее судьба мне не безразлична. Кажется, этого уже достаточно... — Он закашлялся, схватившись за грудь.

— Это сильнее твоего долга перед законом?

— Она всего лишь невинная девочка с Летних островов! Почему, черт побери, мы не можем оставить ее в покое? — В голосе Гундалину звучала мука. Джеруша поняла, что он сам для себя неподкупный и непрощающий судья.

— Мун — не просто одна из дочерей Лета, БиЗед, — сказала она, помолчав. — Неужели ты никогда не замечал, как сильно она похожа на Ариенрод?

На лице Гундалину явственно написано было, что комиссар полиции ПалаТион сошла с ума.

— Я говорю совершенно серьезно, Гундалину! У меня есть все основания считать, что Снежная королева каким-то образом сумела вырастить свои клоны. И единственной причиной для этого могло быть только ее нежелание уступать власть. — Она рассказала ему все, что ей удалось узнать. — Ну вот, теперь ты понимаешь?.. Мун — сивилла. Я не могу позволить Ариенрод заполучить в свое распоряжение... такое... оружие! Снежная королева сделает все, чтобы на планете продолжала править Зима. — И сама будет продолжать уничтожать все, к чему ни прикоснется! — Однако я тоже постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы просто так ей это с рук не сошло. И я сделаю знания, заключенные в мозгу Мун, недостижимыми для Снежной королевы.

— Нет, я не могу этому поверить! — Гундалину замотал головой, и Джеруша поняла, что это действительно так. — Мун... Мун не похожа ни на кого из тех, кого я когда-либо встречал. В ней нет абсолютно ничего от Ариенрод! Она так искренне заботится обо всех, обо всем — и все в ней чувствуют только доброту. Если в человеке — мужчине или женщине — есть хоть искра порядочности, Мун разжигает из нее пламя. Ее все начинают любить... даже помимо собственной воли... — Он несколько растерянно улыбнулся.

Джеруша поморщилась:

— Ох, ради всех богов, БиЗед! Таких людей просто не бывает.

— Но она именно такая!

— Тогда мне лучше даже не смотреть на нее, не то еще поверю тебе, чего доброго. Верно говорят: «Любовь слепа». — Она сказала это мягко, с улыбкой, но тут же заметила, как он сердито поджал губы. — Давай пока не будем больше говорить на эту тему, БиЗед, ладно? Сейчас тебе нужен горячий обед и как следует выспаться, а потом — некоторое время, чтобы снова понять, что ты вернулся в тот мир, которому принадлежишь.

— Нечего заговаривать мне зубы! — Он стукнул кулаком прямо по подносу с инструментами; инструменты рассыпались с лязгом и звоном. Джеруша только присвистнула. — Я отлично понимаю, куда попал, и вовсе не чувствую, что это мой мир! Я, видимо, вообще не подхожу для роли полицейского инспектора, как и для роли представителя высшей человеческой расы на отсталой планете. Все, чего я сейчас хочу, это выполнить то единственное обещание, которое я все еще в состоянии сдержать, ибо оно дано тому единственному человеку; которому не безразлично, каков я. А вы пытаетесь доказать мне, что Мун — чудовище, что я обязан непременно помешать ей встретиться с тем, кто значит для нее все на свете, и именно тогда, когда она уже почти нашла его!

— Я всего лишь утверждаю, что твой долг офицера полиции — защищать Гегемонию. И это для тебя должно быть на первом месте. Ты не можешь изменять закон, согласно лишь своим собственным нуждам и вкусам. Этого быть не должно! — Мне следовало бы знать раньше.

— В таком случае я подаю в отставку!

— А я твоей отставки не принимаю. Ты не имеешь права предлагать мне это — ты слишком для меня важен. Мне нужны все мои люди, пока отсюда не улетит последний корабль. — Она понимала, что он снова поставил на карту значительно больше: не только свою карьеру, но и самоуважение, и, может быть, даже собственную жизнь. — БиЗед, послушай меня, пожалуйста. Ты ведь понимаешь, я не стала бы все это говорить тебе, если бы сама не была в этом уверена. Ариенрод очень опасна! — Она чудовище, страшная болезнь на теле здешнего мира! — Она представляет собой ужасную угрозу для Гегемонии, а это делает опасной и Мун. — Кто бы она ни была. — А Звездный Бык — просто убийца, даже если когда-то он был Спарксом, Покорителем Зари. И он убил по крайней мере тысячу меров! Подумай, Гундалину, подумай об этом! Ты отличный офицер, ты никогда не изменял своему долгу. И ты не оказываешь Мун доброй услуги, противопоставляя ее другим детям Лета. — Глаза Гундалину медленно прояснились. В них была отчетливо видна темная решимость. Останься на моей стороне, БиЗед!

В дверях вновь возникла Мун; она несколько раз оглянулась через плечо. Лицо ее пылало, в глазах светилось отчаяние. За ее спиной Сайрус удалялся в сторону вестибюля. Черт побери, только не сейчас, когда я уже почти одержала победу! Джеруша резко повернулась к Гундалину и с облегчением заметила, что выражение его лица ничуть не изменилось.

— БиЗед, — прошептала она, — тебе вовсе не обязательно делать это самому. Я прикажу кому-нибудь другому арестовать ее. Останься здесь, пусть тебя подлечат. Тебе нужно отдохнуть и...

— Я все сделаю сам. — Он говорил так, будто Джеруши вообще не существовало. Собирался с силами, чтобы выполнить свой долг. — Меня уже подлечили, комиссар. Я отлично себя чувствую. — На нее он не смотрел. — Я должен сам сделать это. И немедленно, иначе я могу передумать. — Веснушки светились, как звезды, почти белые на его смуглой коже.

Мун только посмотрела на него и застыла как вкопанная.

— БиЗед, что с тобой?

— Ты арестована, Мун, — тихо ответил ей Гундалину.

Глава 36

Мун скрючилась на самом краешке сиденья, уткнувшись носом в лобовое стекло. Авточелнок бесшумно выехал с территории космопорта. В салоне помимо них была еще горстка людей, в основном техников, едущих после работы в город, чтобы присоединиться к праздничным толпам. Карбункул! Вот она и достигла конца своего путешествия, которое было таким долгим и так дорого ей стоило. Она смотрела вперед, в непроглядную черноту за пульсирующими золотистыми кольцами сигнальных огней, которые каждый раз мигали, когда авточелнок иглой пересекал невидимую нить ограждения... Предана, всеми предана...

Мун в бессильной ярости ломала пальцы, чувствуя, как холодные наручники врезаются в запястья. Гундалину сидел рядом, но был теперь отделен от нее непреодолимой пропастью предательства и долга. Что эта женщина такое сказала ему? Или же он всегда собирался поступить именно так? Мун искоса глянула на него и резко отвернулась, заметив, что он потихоньку наблюдает за ней. Взгляд у него был совершенно несчастный, нежный, молящий — это был вовсе не тот железный инспектор Гундалину, с которым она с удовольствием сразилась бы, горя благородным гневом. Она не могла смотреть в его глаза, боясь, что утонет в собственной жалости, в воспоминаниях о том, как хорошо он понимал ее, о том, как глаза его ласкали ее лицо в предрассветных сумерках, как они горели желанием, но никогда ничего от нее не требовали... как она почти ответила на их призыв... почти...

Пусть страдает!.. Черт бы тебя побрал, обманщик, ублюдок! А я-то тебе доверяла! Как ты мог так со мной поступить! Ее голова ритмично стукалась о ветровое стекло, сердце стыло в отчаянии. Он вез ее в тюрьму; еще несколько дней, и ее навсегда увезут с Тиамат, навсегда сошлют на какую-нибудь забытую всеми богами планету. Ведь он тогда даже зачем-то солгал ПалаТион, сказав, что его уже вылечили и он может справиться сам. Она собственными ушами слышала, что он добровольно — добровольно! — вызвался доставить ее в тюрьму; а потом он, наверное, займется ловлей Спаркса, и после сурового приговора они и ее любимого сошлют — на такую планету, где сущий ад, где живут одни преступники... если, конечно, успеют вовремя его отыскать... А если не успеют?..

Она тогда все рассказала этому Сайрусу, стараясь не пробуждать в собственной душе ненависть к нему; она видела, как при воспоминаниях о тех давних временах посветлело его лицо, особенно когда она вспомнила о медали, на которой написано его имя... «Он никогда с ней не расставался; всегда хотел быть таким, как вы, хотел познать все тайны Вселенной...» Сайрус с тайным удовлетворением рассмеялся и пожелал узнать, где его сын пребывает сейчас и нельзя ли с ним встретиться. Она, поколебавшись, сказала, что он сможет легко отыскать Спаркса во дворце Снежной королевы. Сайрус, как и Спаркс, родился после визита членов Ассамблеи на планету Саматхе; позже, во время своего следующего визита туда, премьер-министр Ашвини встретился с сыном, к тому времени уже ставшим взрослым, и взял его с собой. Мун понимала, что Сайрус не может не думать об этом применительно к теперешней ситуации, и, горя надеждой и страхом, рассказала ему о Спарксе и обо всем остальном:

— ...И Звездный Бык будет принесен в жертву вместе со Снежной королевой в самом конце Фестиваля — если кто-нибудь не спасет его! — Она понимала, что он потрясен, и изо всех сил старалась еще углубить произведенное впечатление. — Вы можете его спасти! Он внук премьер-министра и ваш сын; никто не осмелится казнить его, если вы прикажете!

Но Сайрус с горькой улыбкой лишь отступил от нее на несколько шагов.

— Мне очень жаль, Мун... племянница... Правда, жаль. Но я не могу помочь тебе. Как бы сильно я этого ни хотел... — Его пальцы дрожали. — Я ничего не могу здесь поделать. Мы всего лишь номинальные вожди Гегемонии, Мун! Игрушечные идолы, забава, порожденная архаическими представлениями. Мы не столько правим Гегемонией, сколько служим ее украшением. Для спасения Спаркса пришлось бы изменить сам принцип Смены Времен Года и связанный с этим древний ритуал, а он имеет слишком большое значение для Тиамат, чтобы я по своему желанию волен был уничтожить его. — Сайрус виновато опустил глаза.

— Но...

— Мне очень жаль. — Он вздохнул и пожал плечами. — Если я чем-то могу помочь в пределах своих личных возможностей, я непременно помогу, только свяжись со мной и вовремя дай знать. Но устроить чудо я не в силах... я бы даже и не знал, с какого конца за это приниматься. Лучше бы ты мне совсем ничего не рассказывала! — Он повернулся и пошел прочь, оставив ее в одиночестве.

В одиночестве... За всю свою жизнь Мун не испытывала подобного одиночества. Авточелнок замедлил ход, выехав после тоннеля на освещенную площадку и притормозив у остановки. Снаружи была видна огромная, построенная человеческими руками пещера и перед ней — широченная, ярко освещенная платформа. Стены пещеры были разрисованы светящимися красками — жестокое, бессмысленное напоминание о Фестивале и конце Зимы. Платформа была абсолютно пуста, если не считать трех отлично вооруженных охранников; лишние люди в космопорту были ни к чему. Итак, отсюда начинается Карбункул... Но Мун по-прежнему не имела ни малейшего представления о том, что же он такое.

Техники вылезли из машины, смеясь и подталкивая друг друга локтями; двое или трое быстро оглянулись на нее, прежде чем исчезнуть в глубине пещеры. Гундалину встал, тяжело закашлялся и жестом велел ей тоже встать и выйти на платформу. Мун двинулась следом за техниками, опустив голову и совершенно запутавшись в невероятном количестве вопросов, роившихся у нее в голове и оставшихся без ответа. На противоположном конце платформы были расположены лифты различных габаритов. Техники уже исчезли за дверями одного из них. Гундалину по-прежнему был в своем старом, покрытом пятнами крови плаще и чьем-то чужом шлеме, так что охранники изучали его полицейское удостоверение более тщательно, чем лицо преступницы, которую он сопровождал. То есть Мун.

Лифт летел все выше и выше, пока Мун не почувствовала, что пустые кишки начинают бунтовать против этого бесконечного подъема. Они не остановились ни разу. Шахта лифта проходила внутри одной из тех гигантских опор, на которых покоился Карбункул, и заканчивалась прямо в центре одного из нижних уровней города, среди разнообразных складских помещений, содержавших некогда товары со всех планет Гегемонии. Впрочем, теперь склады были практически пусты.

Наконец лифт остановился, дверцы открылись, и в кабину ворвались шум, пестрота толпы, пьянящее веселье карнавала, сперва даже оглушив их. Мужчины и женщины, танцуя, точно толпа развеселившихся дикарей, двигались по улице; звучала громкая веселая музыка; даже полупустые складские помещения были заполнены шумом, движением, многоцветьем одежд и лиц местных жителей и инопланетян. Мун отпрянула назад и заметила, что Гундалину тоже ошарашен. Какофония звуков оглушила их, придя на смену хрупкой тишине снегов.

Гундалину выругался на сандхи, первым нарушив молчание.

Потом за руку вытащил Мун из лифта, и дверцы сразу же снова закрылись. Они двинулись по самому краю беснующейся толпы мимо бесконечных складов туда, где начиналась запруженная народом Главная улица Карбункула. Наконец Гундалину остановился, обнаружив более или менее тихий уголок между двумя соседними зданиями. И решительно прижал Мун к стене.

— Послушай...

Она отвернулась. Она не желала видеть его лицо и пряталась за иные воспоминания и образы... Только не говори мне, что тебе жаль... только не говори!

— Мне очень жаль. Я вынужден был так поступить. — Он взял ее руку в свои. Большим пальцем нажал на плоский замок ее наручников, и они со щелчком раскрылись. Гундалину снял их с нее и отшвырнул прочь.

Мун, все еще не веря, долго смотрела на свои запястья, потом потрясла ими, чтобы разогнать кровь, подняла голову и посмотрела ему в лицо.

— Я думала... что...

— Это был единственно возможный способ добраться сюда, минуя службу безопасности, — тем более что комиссар ПалаТион тебя узнала. — Он покачал головой и вытер лоб тыльной стороной ладони.

— Святая Матерь, БиЗед!.. — Она глубоко вздохнула и всплеснула руками:

— Ты слишком хорошо лжешь!

Он криво усмехнулся.

— Ну, вот и конец карьеры полицейского инспектора по имени Гундалину. — Он стянул с головы чужой шлем, погладил его почти с нежностью. — Никому, кроме меня, не понять, что я больше не имею права носить его. — Голос Гундалину звучал хрипло. Он наклонился и положил шлем на тротуар.

— БиЗед, не обязательно ведь, чтобы кто-то об этом узнал. — Она, проникнувшись сочувствием, потянула его за рукав. — Неужели ты не можешь сказать, что я удрала от тебя в толпе?

Он выпрямился, рот — словно прорезь ножом, глаза — как угли; и она поняла, чего все это ему стоило.

— Комиссар ПалаТион сказала, что знает о Спарксе и что мы вряд ли сумели бы отыскать его во дворце, но он иногда посещает одну женщину по имени Фейт, Хрустальный Глаз, которая живет в Цитрусовой аллее. Это для начала уже очень неплохо. — Гундалину как бы отгородился сейчас от нее, от самого себя, отступив на нейтральную территорию. — По-моему, теперь нам можно идти, ничего не опасаясь: в такой толпе никто на нас и внимания не обратит. — Посмотрев на Мун, он вдруг нахмурился:

— Заплети косы. Так слишком похоже... в глаза бросается...

Она подчинилась, ничего не понимая.

— Держись за меня, постарайся ни в коем случае не отставать. Нам еще полгорода пройти нужно в этой толпе и все время вверх. — Он протянул ей свою здоровую руку, и она крепко ухватилась за нее.

Они пошли вверх по Главной улице, шалея от вызывающего, безудержного веселья, что царило в эти дни в Карбункуле. Жители Зимы праздновали наступление лета с каким-то веселым отчаянием; жители Лета приветствовали Смену Времен Года и начало своего правления на планете. Вид грубых башмаков, блестящих плащей из шкур морских животных, обветренных загорелых лиц — в столицу на Фестиваль съехалось множество островитян — вызывал в душе Мун тоску и одновременно страстное желание вновь стать такой, как они. Она заметила, что все время высматривает в толпе любимое, единственное лицо, и, наконец, ей попался на глаза высокий рыжеволосый парень в грубом плаще. Он шел спиной к ней и уже почти скрылся в толпе, когда она попыталась вырвать свою руку из руки Гундалину и броситься за ним вслед. Но Гундалину держал крепко и, молча покачав головой, потащил ее дальше, — вверх по улице, пока она не успокоилась и не поняла, что среди этого моря людей даже в непосредственной близости от них по крайней мере полсотни рыжеволосых сыновей Лета.

Продавцы громко расхваливали товар; люди, взявшись за руки и образовав огромные цепи, танцевали на самой улице и среди домов; уличные артисты и музыканты, взобравшись на ящики и лесенки, старались завоевать внимание прохожих. Была середина ночи, но, похоже, никто об этом даже не задумывался и не способен был отличить ночь от полудня. После прибытия, премьер-министра и по мере приближения Ночи Масок празднование должно было развиваться по нарастающей, приобретая поистине дикий разгул.

Лавочники-инопланетяне распродавали последние товары практически за бесценок, а то и просто раздавали их — сложенное в стопки белье и одежду, продукты, разные диковинки и экзотические вещицы — прямо в дверях лавок. ТОЛЬКО ЗАБЕРИТЕ ЭТО. Жители Зимы в причудливых маскарадных костюмах, на которые ушли километры тканей, похожие на своих древних тотемных покровителей, торжественно прогуливались по самой середине Главной улицы в холодном искусственном свете. Мун охнула, когда совсем рядом с ними взорвалась шутиха, а, придя в себя, написала в воздухе свое имя бенгальским огнем, невесть откуда взявшимся у нее в руке. Повсюду шли спортивные соревнования — прежде всего, в разных видах борьбы; а в боковых аллеях, где было потише и потемнее, спортивные бои порой заканчивались взрывами насилия. Мун пришлось даже отбиваться одной рукой — она так и не выпустила руку Гундалину — когда они попали в одну из подобных стычек, а инстинкт полицейского тут же повлек его в самую гущу драки. Однако патруль оказался неподалеку, так что Гундалину резко свернул за угол, хотя в этом не было ни малейшей необходимости.

Они поднимались все выше, и Мун чувствовала, как дух праздника, царящий на улицах, постепенно и ее заражает своим легкомысленным оптимизмом, внушая абсолютную уверенность в том, что она наконец достигла цели — это столица ее мира, это Карбункул, это место радости и невообразимых наслаждений. Она попала сюда вовремя, она успела до Смены Времен Года, теперь все сомнения позади, теперь возможно все... Она явилась сюда, чтобы найти Спаркса и изменить древний ритуал, и она непременно сделает это!

Но все чаще и чаще они останавливались, и ей приходилось практически тащить Гундалину за собой сквозь толпу; он, в отличие от нее, совсем обессилел и упал духом. Она тревожно посматривала на его покрытое испариной лицо, и сердце у нее сжималось каждый раз, когда он заходился в мучительном кашле: она вспоминала, что он отказался от отдыха и лечения, только чтобы помочь ей. Однако, стоило ей замедлить шаг, как он первым заставлял ее идти быстрее, приговаривая: «Ничего, мы почти уже пришли».

Наконец они добрались до Цитрусовой аллеи. Мун заглянула в какой-то магазинчик, все еще открытый, несмотря на поздний час, и стала с жадным любопытством расспрашивать хозяина о Фейт. Тот сперва удивленно уставился на нее, и она поспешила прикрыть татуировку на горле высоким воротником туники.

— Мастерская Фейт рядом, соседняя дверь, да только, маленькая госпожа, ее самой нет дома — она за своими масками присматривает, а их по всему городу растащили. Завтра приходите, может, вам больше повезет.

Она должна быть дома! Как это — ее нет?.. Мун кивала, от разочарования не в силах вымолвить ни слова.

Гундалину прислонился к стене дома.

— У вас нет чего-нибудь от кашля?

Хозяин магазина пожал плечами.

— Теперь уже мало что осталось. Разве что амулет для сохранения здоровья. Возьмете?

Гундалину с отвращением что-то прорычал и решительно оттолкнулся от стены.

— Пойдем поспрашиваем у соседей...

— Нет. — Мун покачала головой и взяла его за руку. — Мы... Сперва давай найдем где переночевать. А сюда придем завтра.

Гундалину колебался.

— Ты уверена, что так будет лучше?

Она кивнула. Обманывая его, она понимала, что так или иначе пропадет в этом городе одна, если он окончательно лишится сил.

Они обрели пристанище у бывшей квартирной хозяйки Гундалину, пышнотелой, по-матерински заботливой, сразу согласившейся пустить их переночевать, стоило ей убедиться, что Гундалину — не привидение. Она проводила их в комнату, где прежде жил ее теперь взрослый сын, простодушно заявив:

— Я же знаю, что вы ничего не украдете, инспектор Гундалину!

Гундалину сухо улыбнулся ей, дверь за толстухой захлопнулась, и они, наконец, остались одни. — Ей, похоже, все равно, даже если я тебя только что на улице подцепил.

Мун не поняла:

— А что это значит?

Его улыбка стала еще суше.

— В общем-то ничего. Тем более в этом городе. Боги, как мне нужно сейчас много горячей воды! Так хочется снова почувствовать себя чистым! — Он прямо-таки бегом бросился в ванную, и через секунду Мун услышала шум льющейся воды.

Она съела свою порцию пирога с рыбой, который они купили на улице и прихватили с собой. Сидя у окна, спиной к безликой комнатке, как две капли воды похожей на множество других таких же комнат в Карбункуле, она чувствовала себя как бы повисшей между небом и морем. Их комната находилась на втором этаже, и Мун сверху смотрела на ликующую толпу, точно кровь текущую по жилам столицы. Так много... так много людей!

В одиночестве она чувствовала себя совершенно беззащитной, быстро теряя веру, что когда-либо сумеет отыскать заветное лицо среди многих тысяч чужих лиц. По приказу чудесной и могущественной машины она, сивилла, попала в этот город, но чего эта машина хочет от нее теперь? КейАр Аспундх оказался не в состоянии объяснить ей, как же, собственно, эта машина работает; он лишь намекнул, что это одно из самых больших чудес на свете, разгадать которое не под силу даже предсказателям. Раньше Мун во всем полагалась на волю машины, но теперь, попав в Карбункул, вдруг поняла, что в ней не осталось желания по-прежнему слепо повиноваться. Неужели машина перестала руководить ею, оставила ее одну — считать песчинки на бескрайнем морском берегу? Как же она отыщет Спаркса без ее помощи?

И что если она действительно его найдет? Кем он стал... хладнокровным убийцей, палачом Снежной королевы, делящим с ней ложе? Что она скажет ему, когда найдет? Что он может сказать ей? Он уже дважды оттолкнул ее — в Нейте и тогда, на залитом кровью берегу... Он ведь действительно часто говорил ей, что больше ее не любит... Может быть, и у нее в душе после стольких испытаний все перегорело, и она без особого волнения услышит, как он снова скажет ей это прямо в лицо? Она невольно коснулась своей щеки. Почему я не могу смириться? Почему не могу допустить, что он действительно любит другую?

Занавеска на двери в ванную отодвинулась, и оттуда вышел Гундалину — чистый, свежевыбритый, однако снова натянувший те же отвратительные лохмотья. Он со вздохом облегчения вытянулся на диване, словно мытье отняло у него последние силы. Мун тут же заперлась в крошечной ванной, чтобы скрыть от него мучительные сомнения, о которых не могла ни говорить, ни молчать. Она включила душ, и теплая вода успокоила ее, сняла истерзавшее душу напряжение, но не могла смыть чувство глубокой вины перед Гундалину.

Она снова вошла в комнату, накинув только тунику и на ходу вытирая лицо и волосы. Она надеялась, что Гундалину уже уснул, но он стоял у окна в той же позе, что и она недавно.

Мун тоже подошла к окну. Они стояли рядом, не касаясь друг друга, и молчали, гладя сквозь стекло на улицу внизу, слушая, как шум Фестиваля разбивается о закрытые окна.

— Зачем я сюда явилась? Почему? Похоже, в этом нет ни малейшего смысла...

Гундалину, наморщив лоб, изумленно посмотрел на нее.

— Что я буду делать, даже если найду его? Я ведь его уже потеряла. Я ему больше не нужна. У него есть Снежная королева... — Она прижала пальцы к губам. — И он готов умереть ради нее.

— Может быть, Ариенрод нужна ему только потому, что тебя нет с ним радом? — Гундалину снова внимательно всмотрелся в ее лицо, словно искал там что-то, ей самой неведомое.

— Ну что ты! Она ведь королева...

— Но она никогда не станет тобой. — Нерешительно он коснулся ее руки. — И может быть, именно поэтому он больше не хочет жить.

Мун поймала его руку, прижала к своей щеке, поцеловала.

— О, ты... заставляешь меня почувствовать... что я тоже, что-то значу — особенно когда меня мучают сомнения... когда у меня земля из-под ног уходит... — Лицо у нее горело.

Гундалину высвободил руку.

— Не говори на сандхи! Я больше не хочу его слышать. — Он неловко поправил свою грубую рубаху на груди. — Я не могу теперь его слышать. Перекати-поле... вот что я такое! Пена морская, пыль на ветру, грязь под ногами моего народа...

— Прекрати! — сердито крикнула она, страдая той же болью, какая терзала и его — с ним вместе. — Прекрати, прекрати! Я не дам тебе поверить в это! Это ложь! Ты самый лучший, самый нежный, самый добрый человек изо всех, кого я когда-либо знала. Я не позволю тебе… поверить... — она все еще что-то говорила, когда он повернулся к ней, жадно гладя ей в лицо своими темными глазами, и страстно обнял ее...

Потом медленно наклонился к ней, почти не веря тому, что она целует его первой, а Мун закрыла глаза и целовала его с неутолимой жаждой, чувствуя, как его удивленные руки начинают ласкать ее. Своим поцелуем она как бы ответила на его так и не заданный вопрос...

— Как я попал сюда?.. — шептал он. — Неужели это не сон? Как ты можешь?..

— Не знаю. Я ничего не знаю, не спрашивай меня. — Потому что ответа нет. Потому что я не имею права любить тебя, я никогда не собиралась любить тебя... — БиЗед... может быть, это все, что нам с тобой отведено в жизни, и завтра все кончится... — Потому что это ты даешь мне силы продолжать поиски.

— Я знаю. — Его поцелуи стали смелее. — Это неважно. Я не прошу тебя стать моей навсегда... только позволь мне любить тебя сейчас.

Глава 37

— Эй, Звездный Бык! — Ариенрод снова окликнула его; в первый раз он даже головы не поднял от своего рабочего стола.

Спаркс медленно выпрямился и посмотрел на нее с каким-то непонятным выражением на лице, словно с трудом ее узнавая. Потом отложил в сторону инструменты и добытые с помощью контрабандистов запчасти, а также полуразобранный прибор, с которым все это время возился. Кабинет Спаркса был битком набит остатками технологического шторма — техникой, выброшенной волнами экспортной экспансии на прибрежный песок Тиамат. Во многих приборах он, по его собственным словам, уже вполне разобрался. Его врожденные способности к техническим наукам всегда доставляли Ариенрод удовольствие. Однако после той последней Охоты он буквально растворился в своих приборах и инструментах, словно прячась — от нее и от себя.

— Что тебе нужно? — Вопрос, впрочем, звучал не враждебно, хотя и без любопытства. Спарксу было совершенно безразлично ее присутствие.

Она постаралась сдержать раздражение, понимая, что лишь терпение и время смогут вывести его из унылых размышлений. Но уже слишком давно он не смотрел на нее, как мужчина, уже много недель, и это действительно бесило ее, не позволяя более терпеть приступы его дурного настроения.

— Я хочу знать, когда ты наконец выполнишь возложенные на тебя обязанности?

— Обязанности? — Он повернулся к ней, поводя глазами, точно олень, пытающийся укрыться в дебрях электронного «леса». — Я все свои обязанности выполнил. — Слова звучали горько.

— Мы до сих пор не внесли обещанную плату. Сурс ждет. Мне ведь не нужно лишний раз напоминать тебе, что, если он не получит «живой воды», Зиме придет конец — как и вашим жизням.

— А если он ее получит, то половина жителей Тиамат умрет... и с Летом будет покончено навсегда. — Его зеленые глаза тоскливо смотрели прямо на нее.