Снежная королева (№1) - Снежная королева

Некоторые инопланетные торговцы собственным телом выглядели точно так же, как и местные (только, на взгляд Спаркса, чуть более экзотично); но попадались и зомби, наемные жертвы, обладавшие человеческой плотью и кровью и удовлетворявшие запросы тех клиентов, которым машинных снов было недостаточно. Зомби почти голышом бродили в толпе, выставляя напоказ свои шрамы — впрочем, нет, «выставляя напоказ» сказано неточно. Шрамы им были безразличны; живые мертвецы или безумцы, они двигались с пустыми, ничего не видящими глазами, словно лунатики во сне; да и само их существование было ужасным сном, ночным кошмаром. Они жили лишь под воздействием наркотиков, как объяснили Спарксу, и порой наркотики уже полностью успевали разрушить их тела и души. Ариенрод говорила, что зомби вообще ничего не чувствуют. И однажды, когда у него было особенно паршивое настроение, он уже почти нанял было...

Но воспоминание о том, как он лежал беспомощный в переулке, а четверо работорговцев называли его «красавчиком», оказалось сильнее дурного настроения, и он переломил себя точно так же, как была сломана в ту страшную ночь его флейта. Он так и не понял до сих пор, что же именно было ему тогда так отвратительно: то ли инопланетяне-работорговцы, то ли то, что сам он наполовину инопланетянин.

И снова Ариенрод тогда помогла ему, смахнула небрежным жестом мучившие его вопросы, нежно рассмеялась и сказала, что зло существовало и будет существовать всегда, в любом мире, в любом существе, ибо без зла нельзя было бы понять, что такое добро...

Спаркс глубоко вздохнул, когда дверь казино, наконец, захлопнулась за ним; немного постоял на крыльце, откашлялся и сплюнул накопившуюся в легких дрянь на ступени из редкого металла. Рыжеватая кошка скользнула мимо, задела боком об его ноги и исчезла в какой-то щели. Охотилась.

— ...Ну хватит, Съинг, дай передохнуть. — Что-то знакомое послышалось в этом странном голосе и заставило Спаркса обернуться. — Боги, я бы все на свете отдал, лишь бы выбраться из этой чертовой дыры и вернуться туда, где мне могут помочь! Где мне дадут нормальную работу... — Говоривший был явно инопланетянином, с густыми темными волосами, бронзовой кожей и редкой, полуотросшей бороденкой. Он сидел на ящике, прислонясь к стене, в грязной морской форме, лишенной каких бы то ни было знаков различия. Он, видимо, некогда был очень сильным человеком, но теперь медленно умирал от голода. Спаркс хотел уже было отвернуться и не смотреть на него, но снова услышал странно знакомый голос:

— Ты мне должен, Съинг, черт тебя побери!

Он увидел, что незнакомец оттолкнулся от стены каким-то неловким, нелепым движением и схватил за штанину второго мужчину.

Этот второй, судя по одежде, был либо капитаном грузового судна, либо помощником капитана; тяжеловесный, с покрытым шрамами лицом. Он резко вырвался, из-за чего сидевший на ящике первый мужчина упал на землю. Спаркс смотрел, как он беспомощно барахтается в грязи, с отвращением обнаружив, что ноги у этого типа парализованы. Человек со шрамами на лице засмеялся — таким смехом, какого Спаркс не хотел бы слышать никогда в жизни, — и сказал:

— Да ни фига я тебе не должен, Герне, ты хорошенько вспомни. — И пошел прочь, а вслед ему понеслись проклятия калеки.

Потом человек по имени Герне, мучительно волоча свои бесполезные ноги, долго пытался снова усесться, не обращая внимания на косые, исполненные презрения взгляды прохожих. Спаркс почему-то стоял среди прочих любопытных и смотрел на него, охваченный странным чувством жалости и болезненного интереса. Наконец он нерешительно двинулся с места, но тут калека, уже успевший взгромоздиться на свой ящик, посмотрел ему в лицо и вдруг снова соскользнул на тротуар.

— Ты! — Ненависть, звучавшая в этом возгласе, ударила Спаркса почти одновременно с узнаванием. — Это она тебя сюда послала? Это она подсказала тебе, где меня найти?.. Да, смотри хорошенько, малыш! Запомни — и глазами, и рассудком — и никогда не забывай, потому что в один прекрасный день она то же самое сделает с тобой. — Герне с отвращением отряхивал руки от налипшей на них грязи.

— Звездный Бык! — Спаркс не был уверен, что сказал это вслух, но не сомневался, кто именно перед ним. — Она... она сказала, что ты умер... — Он-то считал, что иначе и быть не могло: Герне ведь упал в Колодец глубиной в несколько километров. Но он не подумал о различных выступах и механизмах, вделанных прямо в скальную породу. Должно быть, что-то такое и помешало отвесному падению Звездного Быка... и он лишь сломал себе спину. И теперь считался мертвым — но был жив... Спаркс почувствовал внезапное облегчение — словно исчезла давящая тяжесть в груди, которую он заметил только тогда, когда она перестала его душить.

— Я рад...

Герне вздрогнул и в бессильной ярости посмотрел на него.

— Ах ты, сукин сын! Если б я только мог до тебя дотянуться! Не сомневайся, я непременно закончил бы начатое тогда! — Он обессилено оперся о стену, рука его, тянувшаяся к ноге Спаркса, упала. — Давай, радуйся жизни, малыш. Я и сейчас куда больше мужчина, чем ты. И Ариенрод тоже понимает это.

Спаркс стоял на безопасном расстоянии, лицо его горело. Воспоминания о поединке в зале Ветров и о том, что Герне хотел сделать с ним, но потерпел неудачу, заполнили его душу горечью, и в этой горечи его сочувствие к калеке утонуло, как муха в котелке с супом.

— Ты вообще больше не мужчина, Герне. И знай: Ариенрод принадлежит мне! Мне одному! — Он повернулся и пошел прочь.

— Дурак! — Злобный смех Герне ударил ему в спину. — Ариенрод никогда не принадлежала ни одному мужчине! Это ты принадлежишь ей, и она будет пользоваться тобой, пока не использует до конца...

Спаркс, не оборачиваясь, свернул за угол. Но в верхние ярусы не пошел, а некоторое время постоял, пока не улегся гнев и в душе не возникла знакомая иссушающая пустота. Успокоившись, он бесцельно побрел по улице вниз, забираясь все глубже и глубже в Лабиринт. Мелькали двери баров и казино, ставших для него вторым домом; он рассеянно разглядывал порой освещенные витрины магазинов, полные импортных товаров, лекарств, украшений, картин, нарядной одежды, радиоаппаратуры... и прочей дорогостоящей мудреной ерунды, выставленной напоказ любителями беспошлинной торговли. Когда-то, во время своих бесконечных прогулок по Лабиринту, он останавливался у каждой витрины; тогда ему казалось, что он гуляет по райским кущам. Теперь же он и не заметил, как время стерло чувство восторга перед этими техническими достижениями, окутав душу дымкой утраченных иллюзий, а терпкое вино восхищения волшебством превратилось в уксус равнодушия.

Даже аллеи Лабиринта, носившие названия различных растений и цветов радуги и служившие плодородной почвой для демонстрации мастерства и творческих возможностей умельцев Тиамат и еще семи планет Гегемонии, казались ему теперь странно тусклыми и какими-то чужими, будто его собственная реальная жизнь не имела с ними ничего общего. Он чувствовал себя чужим в этом пестром мире зрелищ, изысканных ароматов и громкой музыки, бредя по торговым рядам; к тому же свежее болезненное впечатление после встречи с Герне, который, оказывается, остался жив, давило на него немыслимой тяжестью, и он прислонялся лбом к ярким витринам, а они как будто прогибались под его тяжестью, обволакивая его своими соблазнами. Здесь, в самом сердце города, слушая его живое биение, он некогда надеялся делать замечательные открытия, но сумел открыть для себя лишь то, что вожделенная цель вновь и вновь ускользает от него, хотя, казалось бы, он вот-вот ее достигнет. Ускользает прямо из рук — как и все, на что он когда-либо рассчитывал, что было ему дорого...

Он яростно стукнул по пьедесталу какой-то кинетико-музыкальной скульптуры, выставленной владельцем прямо на тротуар; от удара украшавшие ее шипы и колючки задрожали и с них как бы посыпались резкие звуки — точно кошки замяукали. И эта отвратительная, не поддающаяся нормальному восприятию музыка вывела его из оцепенения; холодная металлическая скульптура качнулась и сама собой изменила форму. Впрочем, может быть, ему это только показалось. Но ощущение собственной отгороженности от мира по-прежнему не проходило... Почему? Что со мной такое? В чем дело?

Он с омерзением отвернулся от скульптуры, когда из дверей, надеясь на покупателя, выглянул равнодушный торговец, и пошел дальше, неожиданно поняв, куда именно занесли его ноги: это была Цитрусовая аллея, и он уже видел чуть дальше Фейт, Хрустальный Глаз, как всегда сидевшую со своими подносами и корзинами на пороге мастерской. Именно сюда он однажды забрел в поисках убежища, и его приняли без единого вопроса или просьбы. Сюда он всегда мог вернуться, здесь было единственное средоточие покоя и созидания в море равнодушия и разобщенности.

Он заметил, что Фейт не одна; увидев его, посетительница встала со ступеньки, завернувшись в вуаль, похожую на синие ночные сумерки. Он узнал ее по этой вуали: подруга Фейт, Тьеве. Ему никогда не удавалось как следует разглядеть ее — только черные, цвета эбенового дерева руки. Да еще из-под шалей и шарфов доносился порой нежный перезвон висевшего у нее на шее ожерелья из колокольчиков. Он уже спрашивал Фейт, почему Тьеве никогда не открывает лица; неужели она такая некрасивая или, может, обезображена чем-то? Но Фейт сказала, что таковы обычаи ее родной планеты. За все время он видел еще только одну или двух землячек Фейт — женщин, тщательно укутанных в шарфы и вуали и сопровождаемых дуэньями. Тьеве чувствовала себя в присутствии мужчин явно неловко, и он ощутил некое ревнивое удовлетворение, поняв, что она уходит только потому, что заметила его. У Фейт было много друзей-мужчин, однако непохоже, чтобы среди них был кто-то, значивший для нее больше, чем просто друг. Порой Спаркс даже думал, уж не дала ли она обет безбрачия?

Когда Тьеве удалилась под перезвон своих колокольчиков, Фейт повернулась к нему — с неуверенной полуулыбкой:

— Спаркс?.. Это ты? — Малкин, кот Фейт, мяукнул в ответ, подтверждая справедливость ее догадки; Малкин как всегда сидел на своем посту у дверей мастерской.

— Да. Здравствуй, Фейт. — Спаркс нерешительно остановился возле нее.

— Ax, какой приятный сюрприз! Садись, где нравится, не стесняйся. Как давно тебя не было — несколько месяцев!

Он сокрушенно покачал головой, признавая свою вину, и осторожно сел, стараясь не задеть расставленные на ступенях подносы.

— Да, верно... Прости, я...

— Нет, нет, не извиняйся. — Она замахала руками, добродушно отпуская ему все грехи разом. — В конце концов, ведь и я не так уж часто заходила к тебе во дворец!

Он рассмеялся.

— Ты никогда не приходишь.

— Ну, значит, это мне нужно благодарить тебя за то, что пришел навестить меня. — Она ощупью нашла маску, которую отложила. — Расскажи мне, как там, во дворце, — о чем сплетничают, что носят, во что играют, о какой бредятине спорят... Мне хочется поболтать немного. Тьеве очень талантлива в том, что касается работы с иглой и шелком, но она всегда такая печальная... — Фейт нахмурилась чему-то невидимому, потом протянула руку к подносу, полному разноцветных бусинок, и неожиданно перевернула его. — Ах ты черт! — Малкин нервно вскочил и тут же скрылся в мастерской.

— Погоди, дай-ка я... — Спаркс наклонился, с трудом успевая ловить бусины, ручейком скатывавшиеся по ступеням. Потом поставил поднос и принялся терпеливо собирать остальное, успокоенный этим бездумным занятием. — Ну вот. — Он вручил ей последние три бусины, вновь ощутив благодатный покой ее дома — совсем как тогда, когда жил здесь.

— Вот видишь, все из-за того, что я по тебе соскучилась. — Фейт улыбнулась, когда он положил бусины ей в раскрытую ладошку. — И не только по твоим терпеливым рукам — но и по твоей музыке, по твоей способности удивляться всему...

Спаркс, стиснув руки между коленями, промолчал.

— Ты мне не поиграешь? Очень давно я твоих песен не слышала.

— Я... — Он проглотил застрявший в горле комок. — Я не взял с собой флейту.

— Не взял? — В ее голосе было больше недоверия, чем если бы он сказал, что забыл одеться. — Почему же?

— Я... мне в последнее время что-то не хочется играть.

Она сидела, склонив голову над незаконченной маской и ожидая, что он скажет еще.

— Я сейчас слишком занят, — он словно оправдывался.

— А мне казалось, что королеве была нужна именно твоя музыка.

— Больше уже нет. Я... теперь занимаюсь другими вещами. — Он поерзал на твердой ступеньке. — Совсем другими…

Она кивнула; он и забыл, как может смутить неожиданный взгляд ее «третьего глаза».

— Ну да, играешь и пьешь. Слишком много пьешь! В «Видимом параллаксе» небось? — Она явно все знала.

— Откуда ты... это знаешь? — Ему стало не по себе.

— А запах? Они привозят свою отраву с Н'дойля. Каждое место обладает своим запахом, особенно то, где употребляют наркотики. А голос у тебя что-то хрипловат.

— Раз так, то скажи: проиграл я или выиграл?

— Выиграл. Если б ты проиграл, то не спрашивал бы меня с таким самодовольством.

Он засмеялся, но как-то натужно.

— Из тебя бы хороший легавый получился.

— Нет. — Она покачала головой и поискала с помощью иглы бусину с подходящим отверстием. — Чтобы стать полицейским, нужно обладать определенным чувством нравственного превосходства над другими; а я не желаю судить и оценивать поступки таких же, как я сама, грешников. Ну вот... — Бусина села точно на место. — Подай-ка мне несколько зеленых перьев, пожалуйста.

— Я знаю, что ты судить, никого не станешь. — Он передал ей перья.

— Именно поэтому ты и пришел сюда сегодня? — Она общипала с перьев лишний пух. — До тех пор, пока ты будешь уходить от игорного стола сразу после выигрыша, королева не станет сердиться из-за того, что ты соришь ее деньгами в казино, верно?

— Она рада, когда я играю, развлекаюсь... Да, она дает мне деньги! — Слова звучали жестко; он чувствовал, как его тайна топорщится внутри, стремясь вырваться наружу — и вырвется непременно, это всего лишь вопрос времени.

— Дает? Неужели только за красивые глаза? — Фейт как будто сомневалась.

— Нет. Я узнаю для нее разные вещи про инопланетян и про то, что они делают и каковы их планы; потом я рассказываю ей...

— Я считала, что для подобных целей у нее есть Звездный Бык.

— Вот именно. — Он чувствовал себя настолько свободным от каких бы то ни было законов и условностей, будто замкнул себя и Фейт в единое пространство, окруженное непроницаемыми стенами, однако голос его, который должен был бы гордо звенеть, прозвучал еле слышно:

— Звездный Бык — это я.

Она вздохнула, точнее, судорожно всхлипнула, как маленькая девочка, но в ответ не сказала ни слова. Помолчав, она снова заговорила:

— Да, я слышала, что во дворце новый Звездный Бык... Но ты, Спаркс?.. Ты, сын Лета, такой... — юный. Но она этого слова не произнесла.

— Я сын Лета только наполовину. И все, что я сказал, правда.

— Но почему? — Руки Фейт застыли над разинувшей рот маской.

— Потому что она удивительно похожа на Мун! А Мун больше нет. — Ариенрод была для него сейчас тем единственным, что осталось неизменным, настоящим, реальным в опостылевшей жизни; она была более реальна, чем его собственная плоть... — Ариенрод все знает о Мун; знает, что та значила для меня. Она единственная, кто мог понять... — Слова, словно истекая кровью, выползали у него изо рта, но он продолжал рассказывать, опуская, впрочем некоторые подробности, о том, как разворачивались события во дворце, когда они с Ариенрод узнали, что Мун похитили. — ...И мне пришлось вызвать Звездного Быка на поединок — потому что я люблю ее. И она позволила мне его вызвать. И я победил...

— Как тебе удалось убить такого страшного человека?

— С помощью своей флейты — в зале Ветров... — Вот только он не умер!

— И с тех пор ты на ней не играешь. — Фейт покачала головой, толстая коса шевельнулась у нее на плече. — А скажи мне... стоило ли за это... платить такую цену?

— Да! — Он вскочил, потрясенный собственной горячностью.

— Почему же в голосе твоем звучит «нет»?

Его пальцы сжали край подноса с бусами, мышцы напряглись; но она не видела этого.

— Я должен был стать Звездным Быком! Я должен был стать самым лучшим для нее, я не смог бы существовать, не будучи... ее достойным... Мне необходимо было, чтобы со мной считались. Я думал, что раз я победил, то все остальное будет легко; но я ошибся. Я думал, что сразу получу все...

— И не получил?

Он покачал головой.

— Да что со мной такое, в конце концов! Все не так, как надо... все, что бы я ни сделал!

— А может, тебе и не стоило ничего делать? Ты ведь по-прежнему можешь вернуться на Летние острова, домой; ничто тебя здесь не держит.

— Вернуться? К чему? — Эти слова он как бы выплюнул. — Нет. Я не могу вернуться. — Он уже не раз сам задавал себе этот вопрос и знал ответ. — Никто никогда не возвращается назад, это я теперь знаю точно; мы все время идем вперед, вперед, и нет никакой причины... нет, я не оставлю Ариенрод, не могу! Но раз я не могу быть таким, каким хочет она, я так или иначе потеряю ее. — Герне знал, что ей нужно; Герне знал все...

— Ничего, ты сумеешь еще приноровиться к инопланетянам, если у тебя хватило ума перехитрить Звездного Быка. Ты еще войдешь во вкус, погоди; ты уже начал входить во вкус.

Что-то в ее словах, какая-то удивительная печаль, причинило ему боль. Он кулаком одной руки ударил в ладонь другой.

— Я должен! Я должен поверить, что смогу все — до того, как начнется новая Охота!

— Охота? За «живой водой»? Охота на меров?

— Да. — Он уставился на плиты тротуара, словно пытаясь сквозь них увидеть сердце Карбункула и всего зимнего мира — до берегов океана, где тоже властвуют здешние богачи. Мысленно он отлично представлял себе эту Охоту: ожерелье голых скал в открытом море; океанские валы бьются о борт корабля, стонут и поют песнь того мира, который он, Спаркс, навсегда покинул... Он вспомнил, как всматривался в далекий горизонт с неумолчной тоской... Но даже если Хозяйка и звала его, он больше уже не мог слышать ее голос. Может быть, потому, что участвовал в охоте на меров; а может, потому, что Море стало для него теперь всего лишь огромным водным пространством, огромным количеством химических веществ, растворенных в воде...

Тогда, во время его первой Охоты, он внимательно смотрел на берег, где на черной гальке устроилась становящаяся все более малочисленной колония меров... а потом Гончие согнали меров в воду, прямо в расставленные сети, которые должны были удушить и утопить их. Если дважды в течение часа меры не выныривают на поверхность, чтобы вдохнуть воздуха, то неизбежно умирают.

Дети Лета никогда не убивали меров; меры считались любимцами Хозяйки, родившимися у нее уже после того, как звезды упали в море и стали островами. Островитяне были уверены, что моряк, случайно убивший мера, не будет более знать удачи... ну, а того, кто убивал мера сознательно, команда собственноручно топила в море. Он слышал сотни различных историй о мерах, спасавших людей, оказавшихся за бортом, и даже целые команды судов, потерпевших крушение; он помнил того мера, что жил в заливе у Наветренной гряды, его лоснящуюся спину, когда он аккуратными стежками вышивал водную гладь, провожая суда и указывая им путь среди предательских рифов... Он помнил и тех меров, которые приветствовали их с Мун близ Островов Избранных. Но никогда не слышал, чтобы меры кому-нибудь причинили зло.

Однако за добро, которое они могли дать людям, одаривая их вечной молодостью, меры расплачивались собственной жизнью. Спаркс всегда считал, что истории о бессмертных мерах, способных и людей сделать бессмертными, — всего лишь старые сказки... пока не приехал в Карбункул. И не встретил королеву, которая правила планетой целых сто пятьдесят лет... и не получил из рук Ариенрод серебряный флакон с драгоценной жидкостью, и не позволил оросить себе горло, и не осознал, наконец, что тоже может оставаться вечно молодым...

И он остался у Снежной королевы, платя за вечную молодость предательством, забыв и самого себя, и все, во что верил когда-то, а его Гончие продолжали ловить сетями и душить беспомощных меров.

Потом они втаскивали мертвые тела на борт и, отодвинув Спаркса в сторону, как бесполезный предмет, приседали возле них на корточки, ножами взрезали им глотки и отсасывали драгоценную кровь, пока щупальца их не становились красными, а палуба — скользкой, как на скотобойне.

Потом кровь смывали обратно в море, за ней следовали изуродованные тела меров, и темные глаза их смотрели так, словно все еще не верили в собственную смерть. Напрасно... все напрасно! Тогда, в первый раз, он отвернулся — он едва стоял на ногах с самого начала бойни — и постарался унестись взглядом и душой в беспредельные дали океана и небес. Но невозможно было не слышать этих частых всплесков за бортом... Поздно... слишком поздно... невозможно было не замечать кипения сине-зеленой воды, где хищники алчно пожирали нечаянную добычу... Мать Моря в своей безжалостной мудрости старалась использовать все и проклинала тех, кто к этому не стремился...

— Спаркс? — Голос Фейт снова вернул его в город, который, точно стены пещеры, сомкнулся вокруг него, спасая от проклятий Хозяйки, отрицая даже само ее существование...

— Это было так отвратительно!.. И бессмысленно! Но я не мог... — Он потряс головой. — Зато теперь я буду вести себя как надо! Я сумею вспороть горло мертвому меру, я больше не какой-то там ублюдок-островитянин, страдающий от суеверных страхов. — Он помнил презрение Гончих, слишком очевидное и без слов; помнил, как утешала его Ариенрод, хотя она сама же и выпустила на волю демонов сомнения и презрения к себе, терзавших его после той Охоты. А потом она вручила ему позолоченный флакон с «живой водой».

— Да, пожалуй, ты уже не тот, что прежде. — И снова в голосе Фейт послышалось сожаление. — Со смертью всегда нелегко встречаться лицом к лицу. Вот почему мы все стремимся хотя бы попробовать «живой воды», а потом не можем оторваться, потому что тяжелее всего — собственная смерть... Мы всегда поступаем так, как считаем нужным, как нам нравится... — Она протянула руку и поискала в воздухе его плечо.

— Хм, не хотелось вам мешать... — Из-за спины у Спаркса послышался чей-то голос. — Мне тут кое-что передать нужно.

Спаркс обернулся. Возле них с Фейт на тротуаре стояли двое; один из них при ближайшем рассмотрении оказался неряшливо одетой женщиной, второй — вообще не человеком.

— Ты!

Знакомая физиономия робота Поллукса маячила перед ним с тем же отсутствующим выражением, однако в серых глазах женщины по имени Тор промелькнули все чувства разом — от полного изумления до глубокой печали.

— Никак это Спаркс, Покоритель Зари? — Она переминалась с ноги на ногу. — Ну и ну... Что ж, как дела-то, парень? Похоже, ты неплохо живешь, а? — Она кокетливо изогнула бровь. — Я тебя еле узнала.

— Уж не тебя ли мне благодарить за свои успехи?

— Да ладно тебе... — Она стыдливо отвела глаза. — Привет, Фейт. Наконец-то привезла тебе целую кучу отделочных материалов, нужны? Если хочешь, Поллукс сложит в мастерской.

Фейт начала торопливо отставлять в сторону свои подносы, расчищая путь к двери.

— Я ему покажу, где сложить. Вот не знала, что вы со Спарксом приятели, Тор.

— Никакая она мне не приятельница! — Спаркс встал, пропуская Поллукса, с равнодушным видом тащившего на крыльцо тележку с ящиками. Фейт исчезла в мастерской, легко двигаясь в привычной обстановке, и робот последовал за ней. Но, когда Тор попыталась тоже пройти в мастерскую, Спаркс преградил ей путь. — Давай-ка поговорим. О том, как вы со мной тогда поступили. И о том, куда вы дели все мои вещи, когда обчистили меня.

Тор прислонилась к облупившейся крашеной стене, старательно пряча глаза.

— Послушай, Спаркс, мне и правда очень жаль, что так получилось. Не хотелось так тебя накалывать... я хочу сказать, ты был такой доверчивый... и такой глупый... Но мне тогда было — хоть в петлю. Я в «Море и звездах» почти всю свою дневную выручку потеряла. Если б я хозяйке денег не отдала, она бы из меня душу вынула, понимаешь? Честно говоря, тут вопрос стоял так: твоя жизнь или моя. И я решила, что тебе такой урок так или иначе на пользу пойдет. — Она явно начинала приходить в себя.

— Что ты сделала с моими вещами?

— Заложила, а ты что подумал?

Он усмехнулся.

— Ну и много ли получила за них? — Он говорил почти весело.

— Да ерунду, дерьмо собачье, а ты ду... — Она не договорила: Спаркс, схватив ее за горло, прижал к стене. — Боги! — Она извивалась, пытаясь не видеть того, что отражалось в его глазах. — Что это на тебя нашло, малыш?

— Я хорошо усвоил твой урок. — Он еще сильнее сдавил ей горло, явно развлекаясь, потому что в глазах у нее плескался ужас. — Ты моя должница, Тор, и я могу вытрясти из тебя этот должок прямо сейчас.

— Ты... ты не посмеешь! — Она судорожно сглотнула и вцепилась руками ему в плечо. — Кто ты такой, собственно говоря?..

— Спаркс, что ты делаешь! — В голосе Фейт слышалось осуждение.

Он поморгал, словно стряхивая с ресниц дымку уязвленного самолюбия, и отпустил Тор.

— Да не буду я руки марать...

Тор шумно вздохнула, массируя горло.

— Это просто... просто недоразумение, Фейт. Я отдам тебе эти деньги, малыш. Я что хочу сказать — ты приходи в получку...

— Ладно, забудь. — Он отвернулся, чувствуя, как горит от гнева и смущения его лицо, и решая, много ли успела увидеть Фейт. Но кое-что из потока бессвязных оправданий Тор засело у него в голове; кое-что, имевшее самое непосредственное отношение к главной причине его дурного настроения; и он снова посмотрел на нее — задумчиво и мстительно. — А впрочем... нет, все-таки наказать тебя следует. Должок останется за тобой, и я тебе сейчас скажу, как ты можешь со мной расплатиться. И даже кое-что выиграть сама, если сыграешь верно. — Он вытащил свою кредитную карточку и поднес к самому ее носу.

Тор тупо посмотрела на нее.

— Ну?

Она неуверенно потянулась за карточкой, но он отдернул руку.

— Ты ведь служишь посыльной в «Море и звездах», так кажется? Значит, ты должна хорошо знать, кто кому здесь подчиняется, — в Лабиринте ведь можно услышать немало интересного, верно?

— Ой нет... ничего я не знаю, малыш! Я свои ушки на запоре держу. — Она помотала головой, зажмурилась, подавляя искушение. — Ну, порой приходится, конечно, кое-какие поручения выполнять, если кто из клиентов попросит, деньги-то нужны. Вот и все, а больше...

— Ты мне лапшу на уши не вешай! — Он нахмурился. — Хотя, возможно, ты действительно знаешь маловато... — Внезапно пришедшая в голову мысль буквально ослепила его. — Я знаю, кто в таких вещах хорошо разбирается! И ты вполне можешь расспросить его... Вот этим ты и займешься, но сперва позаботишься о нем, понятно?

— Нет. — Она покачала головой. — Чем, черт побери, ты занимаешься сам и во что меня втравить хочешь, а?

— Тоже служу кое-кому, только рангом повыше, и хозяину моему желательно знать о планах противников. Тут где-то есть человек по имени Герне, который во всем этом здорово разбирается, просто ему не повезло. Ты его отыщи и помоги ему выжить; а он из благодарности расскажет тебе все, что ты у него спросишь.

— Ха! Знавала я одного Герне — большой был мот! Что ж, если ему не повезло, пусть хоть подыхает! Он с дружками так наркотики жрал... А еще он... — Она недоговорила и принялась нервно теребить полу плаща. — У меня синяки да ссадины на таких местах были, что и родной матери показать стыдно. Уж он успел надо мной поизгаляться, пока Поллукс его не оттащил... правда, потом ему самому несладко пришлось. — Тор взглянула на флегматичного робота у дверей, словно не замечая слушавшей их разговор Фейт. — Может, Поллукс — и тупая машина, да только сто очков вперед даст тому, кто его программировал.

Спаркс улыбнулся, представив себе, как Поллукс заставил Герне задуматься над своим поведением.

— Этот Герне, должно быть, действительно от наркотиков спятил, раз прицепился к такой...

Тор вспыхнула, замахнулась кулаком.

— Послушай-ка, островитянин, ты эти свои шутки брось, тем более в Карбункуле!

Спаркс тут же перестал улыбаться.

— О черт!.. Клянусь богами, я совсем не это имел в виду! Просто если тот Герне он самый и есть, тебе не о чем беспокоиться. Теперь он тебе ни малейшего вреда не причинит. Ты его сможешь отыскать у «Видимого параллакса». Я за все заплачу с лихвой, только постарайся, чтобы он не понял, почему ты им заинтересовалась. И ни слова обо мне. — И прибавил почти шепотом, отвернувшись от Фейт:

— Учти, если я не получу того, что мне нужно, ты об этом пожалеешь! И никакой Поллукс тебя не спасет.

Тор так побледнела, что он понял — она поверила его словам — и даже немного удивился.

— Встретишься со мной здесь. Скажем, через неделю в то же время.

— Да, хорошо, — слабым голосом ответила она и несмело выглянула из-за его плеча — он по-прежнему загораживал ей дорогу. — Пошли, Поллукс, нам пора.

— Как скажешь, Top. — Робот отделился от стены и последовал за ней.

— Заткнись, куча металлолома, не то обменяю тебя на собаку! — Она сердито стукнула его по металлической груди и пошла прочь, потирая ушибленную руку.

Фейт снова уселась на ступеньку и принялась украшать еще голую, с разинутым ртом маску. Она работала с таким усердием, словно больше ничего для нее не существовало вокруг. Ему она не сказала ни слова, даже глаз не подняла.

Спаркс чувствовал, как приятное возбуждение в его душе гаснет: Фейт словно отгородилась от него, словно унеслась от него далеко-далеко.

— Ты же сказала, что я сумею приноровиться к инопланетянам! Вот я и приноровился.

— Да, и, видимо, вполне успешно. — Она взяла кусочек атласа.

— Я думал, ты не любишь судить других.

— Стараюсь не судить. Мы сами выбираем себе путь в ад... Но выбор некоторых более заметен, что ли... И потом, я не люблю смотреть, как обижают моих друзей.

— Я же просто так ей пригрозил. Ничего бы я ей не сделал. — Но он знал, что едва удержался от этого. И именно в эту секунду Фейт видела их.

— Как говорится, сегодня скажешь — завтра сделаешь, — тихо проговорила Фейт. — Я ведь и тебя своим другом считаю.