Кот (№1) - Псион

— Мы можем привлечь второго телепата, — сказал чей-то голос. — Он сегодня неплохо поработал. — Я поднял голову. Я думал, что все покинули комнату, но, оказывается, Кортелью остался.

Зибелинг нахмурился:

— Не думаю, чтобы он…

— Я хочу продолжать. Я буду стараться.

Он обернулся ко мне, все еще не уверенный:

— Ну хорошо. Я думаю, что… Джули! Если вы подождете, мне кажется, я могу вас проводить…

Мгновение он выглядел растерянным мальчишкой. Не успев покинуть помещение, Джули вернулась. Кортелью усмехнулся неизвестно чему за ее спиной и тоже подошел ко мне. Зибелинг раздраженно продолжал:

— Когда я рассказывал о твоих задачах, я не стал говорить всего; я не знал, будет ли из тебя прок. Остальные уже знают, что их ожидает. Ты должен принять решение сознательно. Мы — псионы, и наша задача — развивать свои способности. Нас спонсирует Федеральное Транспортное Управление — ФТУ. Все, что я говорил тебе, правда, но не вся. ФТУ не ограничивается обычным экспериментом. В программу входят вопросы безопасности Федерации, где псионика играет не последнюю роль. Считается, что исследования привлекут внимание главы криминального мира — некоего Квиксилвера. — При этом имени его губы дрогнули. Кортелью изменился в лице, и даже Джули стала серьезной и напряженной.

— Ничего себе имечко, — хмыкнул я. — Вы все что-то имеете против этого парня?

— Квиксилвер — тоже псион, — сказал Кортелью, и Зибелинг кивнул.

— Это террорист галактического масштаба. Он использует свои способности, чтобы совершать преступления по всей Галактике.

— Какие преступления?

Зибелинг опять нахмурился.

— Самые дорогостоящие и сумасшедшие, — ответил за него Кортелью.

— Отвратительные, — тихо добавила Джули, и неожиданно мне расхотелось узнавать подробности.

— Поговаривают, что он обладает многими способностями псионов и всеми — в совершенстве, — продолжал Кортелью. — Возьмем хотя бы телекинез, и представим, что можно из этого извлечь… Синдикаты нанимают Квиксилвера и используют в борьбе с правительствами-соперниками. Для него деньги не пахнут. И он пользуется энергией пси, чтобы просочиться сквозь сети, расставленные Службой Безопасности, как вода. Пока никто не был в состоянии даже приблизиться к нему. Никто не может ничего о нем сказать, неизвестно даже, как он выглядит. Его надо остановить. И это наша конечная цель.

— Другими словами, мы — наживка, — уточнил Зибелинг. — Если Квиксилвер заглотит ее, мы должны будем стать лазутчиками в стане врага. Пока нам нечего бояться, но если мы свяжемся с Квиксилвером, опасность будет велика. Поэтому каждый из вас отныне станет полноправным…

— Каждый? — воскликнул я. Он кивнул, подтверждая мою догадку; моя рука соскользнула с подлокотника. — Господи, вы хотите сказать… У меня появился бы электронный браслет и все остальное? Как у настоящего человека?

— Надо полагать так, — Зибелинг взглянул на часы в нижней части экрана моего терминала. — Тебя это устраивает?

— Вы шутите?

— Джули… — Зибелинг дал понять, что уходит.

— Нет, расскажите мне еще об этом. — Странные вопросы, которые задавали службисты перед тем, как привезти меня сюда, и то, что показывал Кортелью, — все это стало выстраиваться в логическую схему.

— Я думал, твоя единственная мечта — увильнуть от Контрактного Труда.

Присутствующие с удивлением поглядели на Зибелинга, а затем на меня.

— Ну… возможно, я передумал.

— Известно ли тебе что-нибудь о колониях в Туманности Рака? — Это, конечно, встрял Кортелью.

— Я слышал, что Туманность Рака — это взорвавшаяся звезда. Она находится… где-то там. — Я махнул рукой в направлении окна.

— Это в четырех тысячах пятистах световых лет отсюда, — пояснил Кортелью.

— Но где-то ты прав…

— Что такое световой год?

Зибелинг вздохнул и открыл свою папку:

— Если ты действительно хочешь узнать об этом, тебе надо вначале многому научиться. Мы можем помочь тебе…

Все втроем они начали говорить о Колониях Рака, Федеральном Транспортном Управлении, о Земле и о том, какое отношение это имеет к нашей деятельности в институте. Кортелью сказал, что Туманность Рака образована газом и обломками породы, которые остались от звезды, взорвавшейся в те далекие времена, когда люди еще не покинули пределов Земли. Астрономы Ардатеи видят туманность как гигантское кольцо дыма, и в таком виде она расширялась в пространстве. Световой год — это расстояние, которое поток света проходит за год, продвигаясь со скоростью около трехсот тысяч километров в секунду. И даже с этой чудовищной скоростью свет оттуда приходил в Ардатею через тысячелетия. Настоящая Туманность Рака выглядела иначе, чем то, что в течение пяти тысяч лет наблюдали астрономы из обсерваторий. Вокруг туманности, очень близко от нее, вращались несколько звездных систем с необитаемыми планетами — это и были Колонии Рака.

Федеральное Транспортное Управление напрямую управляло Колониями, другие службы Федерации — через посредничество ФТУ, потому что оно контролировало перевозки в Колонии и из них. ФТУ как организация возникла на Земле задолго до звездных полетов и завоевания космоса. Первоначальной его задачей был контроль над торговлей, которую вели участники конфедерации многонациональных корпораций, постепенно заменивших традиционные правительства. Когда торговые связи и перевозки в рамках Солнечной системы, бесконечно усложнившиеся, были налажены, значение ФТУ резко выросло.

И оно продолжало возрастать, когда ФТУ получило доступ к распределению энергетических ресурсов во время междоусобных войн различных синдикатов.

Обогатившись за счет этого, ФТУ стало производить свои межзвездные корабли и даже оружие и создало более мощную службу безопасности, чем большинство других корпораций.

Когда были освоены сверхсветовые скорости, человек смог долетать до ближайших звезд за считанные недели — вместо лет. Многонациональные корпорации на Земле получили возможность основать галактические империи и принялись затачивать ножи, чтобы применить их на звездах. Дряхлое Всемирное Правительство, управлявшее Землей, все еще функционировало и даже издавало законы, будучи не в силах обеспечить их выполнение. Новая Человеческая Федерация стала раздуваться от Земли, как мыльный пузырь. Наконец, ФТУ снарядило экспедицию в Туманность Рака на поиски телхассия. От Кортелью я уже слышал об этом элементе, настолько редком, что его практически невозможно было найти на поверхности, а только в ядре звезды. Федерации требовалось все больше телхассия, чтобы сделать сверхсветовые межзвездные перелеты дешевле и легче.

Экспедиции Транспортного Управления удалось обнаружить осколок погибшей звезды, все еще вращающийся вокруг крохотной нейтронной звезды, которая представляла собой все, что осталось после взрыва сверхновой. Этот осколок получил название Синдер, и это был единственный досягаемый слиток телхассия.

Когда началась его добыча, граждане Человеческой Федерации получили возможность курсировать между мирами так же свободно, как между континентами на планетах.

Однако в расчет забыли принять одно обстоятельство: ФТУ присвоило запас телхассия. Это означало, что Управление теперь не только осуществляло перевозки внутри Федерации, но и контролировало их. Независимо от мощи того или иного синдиката, в особенности имеющего тенденцию к усилению, он должен был подчиняться условиям, диктуемым ФТУ, иначе не мог получить телхассий, столь необходимый для полетов межзвездных кораблей и работы бортовых компьютерных систем. Те корпорации, которые занимались перевозками, пострадали больше всего, так как Управление захватило все их позиции и установило свои правила.

Управление не удовлетворилось уже имеющимися властью и деньгами, оно вынашивало далеко идущие планы по их наращиванию за счет конкурентов. В его распоряжении были достаточно мощные особые части, которые позволяли проводить в жизнь некоторые законы Федерации. Синдикаты, в свою очередь, удерживались от жестокого соперничества, к которому они привыкли, и им с большой неохотой приходилось мириться с подобным положением вещей.

Таким образом, вокруг Туманности Рака выросла независимая Колония, контролируемая Управлением. Остальная часть Федерации, даже если она составляла всего лишь несколько сотен световых лет в поперечнике, уже не была похожа на пузырь, равномерно расширяющийся во все стороны: она начала вытягиваться по направлению к Колониям. Земля утратила экономическую независимость, и Куарро стал Федеральной Зоной Торговли, новым центром сосредоточения финансов, власти и влияния.

Так Объединенная Служба Безопасности Куарро — части особого назначения ФТУ — оказалась связанной с событиями, происходившими в Колониях Рака. В Управление поступила через агентов информация, что в Колониях замечена нелегальная грязная торговля и что ее поддерживают некоторые синдикаты или их объединения. Однако подобраться к ядру группировки никак не удавалось — ведущие фигуры в этой игре постоянно ускользали. Существовало мнение, что всем заправлял Квиксилвер, кем бы он ни был. Особое беспокойство вызывало то, что месторождение телхассия находилось как раз в Колониях. Известно стало также, что Квиксилвер имеет агентов и в Куарро и набирает сотрудников.

Перед нами была задача — подобно лазутчикам, подобраться к злодеям и разрушить их планы, пока они не подорвали основы Федерации. Зибелинг патетически обрисовал, как простые псионы могут спасти Галактику. Я попробовал представить себя настоящим героем, решающим столь благородную задачу.

— И не ухмыляйся, — строго сказал Зибелинг, — нам не до шуток. Если будешь так реагировать, я отошлю тебя обратно — ты уже достаточно здесь повидал.

Я вздохнул:

— Хорошо, по крайней мере, что вы не читаете мысли.

Кортелью прыснул и покачал головой. Зибелинг отвернулся, ища глазами Джули. Я видел, как они вышли вместе, направляясь домой. У меня же дома никогда не было. Голова моя разламывалась от огромного объема информации, и мне казалось, что стоит мне шевельнуть ею, как все пойдет кругом. Я думал о псионах, которых отправляют в Колонии, о том, как я разоблачаю мафию, становлюсь героем и вхожу в историю. Я посмотрел на свои руки, на запястье, где через пару недель будет красоваться электронный датчик… на сломанный и криво сросшийся большой палец — результат неудачного визита в чужую сумочку. И тут я почувствовал радость, оттого что не возвращаюсь к себе домой…

На следующий день Гоба и его спецы опять применили гипноз, пытаясь открыть доступ к моим воспоминаниям и выудить настоящую правду из того, что со мной было до телепатических опытов. Потом Дир Кортелью выжимал из меня соки, как никогда, обучая уловкам, которые должны помочь при отражений фронтального вторжения в мое сознание. Это было не легче, но, по крайней мере, теперь я понимал, для чего все эти усилия, и старался вовсю.

Затем я участвовал в настоящих опытах, играя с другими псионами в специально разработанные игры с привлечением пси-энергии и ожидая дальнейших событий. Вскоре я поймал себя на желании, чтобы это ожидание продолжалось вечно. Иногда мне кажется, что это время было самым счастливым в моей жизни.

Удивительно все же, насколько быстро я привык к Институту Сакаффа, хотя все здесь разительно отличалось от моей прошлой жизни. На мне была приличная одежда, которая меня вполне устраивала. Я ел вволю и когда хотел. У меня была своя комната. Теперь меня не запирали на ночь, да это и не имело уже смысла; моя постель была мягкой, чистой и главное — моей, а большего и не требовалось.

Помимо нашей программы, в институте велось еще двенадцать различных исследований, и сотрудники лабораторий, привыкнув ко мне, позволяли беспрепятственно расхаживать и наблюдать. Или сидеть и глазеть по сторонам в комнате отдыха, если у меня было такое настроение. Отсутствие наркотика никак не сказывалось на моем хорошем настроении; стоило взглянуть в окно, и это действовало как сладкий дурман, получаемый от зелья. Иногда мне хотелось ущипнуть себя, чтобы удостовериться, что все это не сон.

Мне нравилось представлять себе будущее: я видел группу пионеров Туманности Рака, колонистов и добытчиков в Колонии, дом посреди дикой пустыни.

На границах соседних миров жизнь была тяжелой, но интересной, и никому не было дела до твоего прошлого — имели значение лишь те усилия, которые ты предпринимаешь сейчас. Там ты мог начать все снова, с нуля, и теперь уже встать на истинный путь. Кажется, я испытывал в этом потребность, у меня была даже мысль использовать часть своих сбережений, чтобы добраться туда по окончании эксперимента. И я обрадовался, когда узнал, что мы должны помогать развивающимся Колониям.

Но больше всего удовольствия мне доставляла работа с другими псионами, если даже это означало, что я был одним из многих. Заниматься было нелегко, а Зибелинг нарочно делал это еще более трудным, усложняя задачу, но мне всегда хотелось продолжать. У меня даже были успехи. Я думаю, что добился бы их, если бы и не пытался ставить Зибелингу палки в колеса. Я честно старался, доказывая что-то кому-то, возможно, самому себе.

Ни одно занятие не обходилось без Джули Та Минг. Даже в те дни, когда нам не приходилось работать вместе, она оставалась после своих занятий со мной и предлагала заучить информацию наизусть. Мне казалось, что это должен был делать Кортелью, но он только усмехался и говорил, что теперь он знает, где все мое внимание, намекая на Джули, и он был не так уж далек от истины. Я редко отвечал ему, краснел и знал, что это правда. Джули учила меня, как пользоваться дисплеем, как читать буквы и символы, с помощью которых на двух разных досках было написано одно и то же слово. Она занималась со мной до тех пор, пока я не начал усваивать материал так же быстро, как и любой другой.

— Затем следует нажать это, теперь — это. — Я ошибочно коснулся рукой не того квадрата на терминале, и дисплей вспыхнул красным. — Черт!

Я отпрянул от терминала, раздосадованно взмахнув руками. Джули наклонилась к терминалу и в десятый раз очистила дисплей; ее черные волосы коснулись моего плеча.

— Эти две буквы очень похожи, всякий мог их перепутать. Попробуй еще, — сказала она таким же терпеливым и спокойным голосом, что и час назад. Ей каким-то образом удавалось поддерживать во мне уверенность в своих силах.

Однако я не мог не осознавать своей беспомощности.

— Господи, да я никогда не смогу их различить. Они ничего не значат для меня!

Она посмотрела мне прямо в глаза.

— Ты устал… Твой организм уже кричит, требуя сна. Почему ты не спишь по ночам, зная, что днем тебе предстоит работать?

Джули не обвиняла, в ее тоне был искренний интерес. Я напрягся, мне было неприятно, что ей были доподлинно известны мои ощущения. Джули обладала магической способностью улавливать чувства других, независимо от того, хотела она этого или нет. Я нахмурился:

— Я привык к этому.

В Старом городе я вел ночной образ жизни, потому что это было самое безлюдное время, а я сторонился толпы. Теперь я не спал, потому что боялся заснуть. На лице Джули я прочитал, что она понимает причину этого, но предпочитает не углубляться в тему. У нее были свои страхи.

Она выключила клавиатуру терминала, пробормотав:

— Да они ничего и не обозначают…

Я пошел за ней по лаборатории. Снаружи сумерки окрашивали Куарро в глубокий сиреневый цвет. Несколькими этажами ниже на крыше находился сад; казалось, что деревья движутся в прохладном сумеречном воздухе. Джули включила другой экран и принялась работать с ним. Я остановился рядом, наблюдая за ней, достаточно близко, наши бедра соприкоснулись. Я вдруг поймал себя на том, что думаю лишь о том, как близка она сейчас ко мне, что мы прикасаемся друг к другу и как изящно вьются ее волосы… Меня пронзило острое желание, и я подумал, не была бы она против, если бы… Мысль о том, что она знает все, что я чувствую, обрушилась на меня, как ведро холодной воды. Я быстро опустил щит на свое сознание, спрятав за ним возникшую мысль, и отошел от Джули.

Она оторвала глаза от дисплея с испуганным видом — то ли оттого, что почувствовала то же самое, что и я, то ли потому, что больше не могла читать то, что делается в моей голове. Я смотрел в окно, теребя таблетку камфоры и переминаясь.

— Кот! — окликнула меня Джули.

Я не мог сказать, что она чувствует, но на секунду ее губы приняли слабое подобие улыбки. Она не смотрела на меня, когда я вновь подошел к ней, и сказала:

— У тебя движения танцовщика. Ты очень быстр и изящен.

— Я? — Она застала меня врасплох. — Наверное, оттого, что мне все время в жизни приходится как по канату ходить. — Я сунул руки в карманы. Первый раз за всю мою жизнь кто-то удосужился сказать обо мне доброе слово! — Что это? — кивнул я в сторону дисплея. На пустом ярком экране были напечатаны три буквы.

— Это твое имя.

Я прикоснулся рукой к экрану.

— Мое имя?

Она кивнула, обводя буквы указкой и называя их:

— К-О-Т, получается Кот.

Я повторил звуки за ней.

— Эти буквы я видел раньше.

Джули вновь кивнула. Внезапно эти буквы приобрели для меня значение. Я протянул руку, забрал указку у Джули и дотронулся ею до экрана, оставив на нем яркое пятно.

В это время в комнату вошли, я почувствовал это прежде, чем увидел вошедших. Это были Зибелинг и службисты. Я отпрянул от экрана, бросил указку, судорожно ища глазами второй выход… Джули схватила меня за рукав:

— Успокойся, это пришли за мной.

— За тобой?

Я увидел, что униформа на службисте не принадлежала ФТУ и имела знаки отличия одного из синдикатов.

— Джули, у тебя неприятности?

Она не ответила. Зибелинг подошел к нам, оставив службиста у двери. У Джули при виде Зибелинга всегда появлялась улыбка, однако сейчас ее лицо было застывшим и бледным, и мысли ее были темны, как ночь.

— Джули, с тобой хотят поговорить, — произнес Зибелинг.

Она кивнула, не поднимая головы:

— Знаю, Ардан, и не хочу его видеть. Пожалуйста, пусть он уйдет… — Она стала кусать ноготь.

— Я думаю, тебе все-таки лучше поговорить с ним. — Спокойный голос Зибелинга прозвучал как приказ. — Джули, ты не сказала мне, что ты…

Она схватила указку и сунула ее мне в руку.

— Держи, — прошептала она, — тренируйся.

Затем она направилась к службисту, сложив на груди руки и обхватив локти.

Она пыталась сдержать волнение, но я чувствовал его, как электрический ток.

— Что ему нужно? Ее что, хотят арестовать?

Зибелинг посмотрел на меня так, как будто я оскорбил ее.

— Разумеется нет. Он привез весточку от ее семьи.

— Ее семьи? — Джули всегда выглядела настолько одинокой, что эта новость очень удивила меня: я думал, она так же одинока, как и я. Зибелинг был единственным человеком, кроме меня, с которым она общалась. Их объединяло взаимное чувство, и для всех это было очевидным, хотя оба пытались скрыть его.

Нелегко держать секрет перед целой командой псионов, к тому же Джули только обучалась умению скрывать свои мысли и чувства. С таким же успехом она могла сделать их всеобщим достоянием. То, что у нее связь с Зибелингом, было ее личным делом, но меня поражало, что могла найти в Зибелинге такая женщина, как она.

— Они прислали к ней службиста? Что за форма?

— Транспорт Созвездия Центавра — это синдикат, занимающийся перевозками, самый большой и один из старейших. Семье Минг принадлежит контрольный пакет акций этого синдиката. Ее семья… — Слова Зибелинга, окрашенные моим удивлением, заняли все мои мысли.

— Вы хотите сказать, что она богата?

— А она похожа на богатую? — резко спросил он.

Я пожал плечами:

— По крайней мере не в этих стенах.

Джули говорила со службистом, обхватив плечи руками, что выдавало ее внутреннее волнение. Я с досадой отвернулся к экрану и попытался изобразить свое имя.

— Что ты делаешь? — голос Зибелинга прозвучал так, будто он поймал меня на том, что я посягнул на его собственность.

— То, что она велела мне делать.

К… О… Т… Моя рука дрожала от напряжения, я сжимал «мышку», как будто она хотела выпрыгнуть, а буквы выглядели как кривые рваные черточки. Я сделал паузу. К-О-Т. К-О-Т. Кот. Кот. Кот. Это картина моего имени. Мне становилось легче и легче рисовать ее. Никогда не испытываемое чувство вдруг охватило меня.

Наверное, это была гордость.

— Напрасная трата времени, — беспощадно подавили ее слова Зибелинга. Я увидел себя со стороны, таким, как выгляжу в его глазах, — примитивный воришка, зеленоглазый уличный юнец, который морочил всем голову. Мрачно взглянув на Зибелинга, я готов был выпалить такое, о чем бы потом пожалел. Но тут живительный приток энергии со стороны Джули охладил нам головы, она излучала нечто вроде несмелого, но очевидного триумфа, и это чувство эхом начало передаваться мне.

Джули направилась к нам — службиста уже не было. Похоже, она даже не заметила того, что назревало между нами. Ее сейчас занимала ироническая мысль о том, что ее семья вспомнила о ней лишь тогда, когда у нее все налаживалось. Ее серые глаза, живые и блестящие, говорили:

— Я остаюсь!

Напряженное лицо Зибелинга внезапно осветила улыбка, и его облегчение стало таким же очевидным, как и ее радость.

— Ты уверена? — спросил он.

— Да. — Ее кивок исчерпывал все возможные сомнения. Она обернулась ко мне.

Зибелинг схватил ее за руку, желая увлечь за собой, но Джули высвободилась.

— Подожди.

Зибелинг послал мне мрачный взгляд. Я стоял молча. Джули посмотрела на мое художество на экране. Она подмигнула мне, как будто мы достигли общей победы, и я вновь почувствовал наполняющую меня гордость. Зибелинг обнял Джули, впервые при мне, и теперь она последовала за ним.

Я вернулся к терминалу, снова включил его и начал нажимать в той последовательности, как учила меня Джули. Проделав это еще несколько раз и добившись полного автоматизма, я затем принялся опять писать свое имя. Я подумал, что завтра попрошу Джули показать несколько новых слов или принести учебную кассету.

Но оказалось, что уроки с компьютерами закончились, а Зибелинг всегда мог предложить Джули что-то более привлекательное, чем тратить время на меня. Без ее поддержки образ примитивного уличного юнца в моей самооценке вытеснил другие представления, и меня перестало интересовать то, чему еще я мог бы обучиться.

Однако это не изменило моего отношения к пребыванию в институте. Ощущать себя псионом и работать с себе подобными все еще было для меня в новинку. Если даже кто-то считал меня «ментальным клептоманом», нам все равно удавалось работать в связке. Потому что мы чувствовали, что похожи, и ничто другое во внимание не принималось. Если мои пси-способности причиняли мне неудобство, я знал, что большинство моих товарищей разделяют это ощущение, с той лишь разницей, что они жили с этим и ненавидели его гораздо дольше меня. Я знал также, что мне повезло, потому что почти всю жизнь псион был похоронен во мне и теперь я легче переносил его пробуждение.

Наверное, облегчало нашу жизнь то, что мы делились теми изменениями, которые происходили с нами. Некоторые, по-видимому, даже прониклись ко мне симпатией — например, Дир Кортелью. И, конечно, Джули. В Старом городе мои редкие сближения с другими людьми оставались чисто внешними и чаще всего были вынужденными — когда приходилось делить с кем-то комнату. Я никогда не примыкал ни к каким группировкам. И вот впервые в жизни я стал частью какого-то общего процесса и не подозревал, что меня захватит это чувство. Наконец у меня появилось то, чего я боялся лишиться. Иногда мне казалось, что я слишком часто щиплю себя и что уже давно проснулся.

Глава 4

Мы работали в группе, занимаясь тем, что Зибелинг именовал «жонглированием», это была свободная занимательная игра. Каждый использовал все свои способности, чтобы застать другого врасплох или, наоборот, предупредить.

Мы передавали друг другу и передвигали предметы и двигались сами, напрягая интеллект, развивая контроль, учась отвечать, не теряя концентрации или защиты.

— Здесь! (За тобой.)

— Есть! (Спасибо.)

— Так, так. Сначала!

— Хорошо, хорошо…

— Здесь!

— Нет, там! — Смех.

— Черт!

Что это — брусок или шар?

— (Я раскусил тебя!)

— Я тебя раскусил! — Взрыв смеха.

— Двадцать три! Время?

— Схвачено!

— Над и под…

— (Кот, осторожно!)

Сообщение Джули достигло моего сознания с опозданием на секунду, и стул, стоявший в другом конце комнаты, материализовался прямо за мной. Я сделал шаг назад, прежде чем смог остановиться, оступился и приземлился на тяжелый ребристый узор кафельного пола. Это вновь была работа Зибелинга. Он хорошо постарался на этот раз, просто классно. Я валялся на полу и передавал ему такие мысли, которые никогда не рискнул бы облечь в словесную форму, но его сознание было крепко защищено, и он не читал моих пожеланий.

— (Ничего не воспринял этот негодяй), — передала мне Джули, вздрогнув не то от моего гнева, не то от боли, которую причинило мне падение. Я почувствовал себя виноватым и решил сдерживаться, чтобы не ранить Джули. Остальные стояли, переминаясь с ноги на ногу. Меня взяла злость на их вялые мысли и чувства.

— Ну же, — произнес наконец Зибелинг, и по его тону никто не догадался бы, какое удовольствие ему доставляет картина моего унижения. — Вставай, ты выбиваешься из ритма…

— Вы чуть не сломали мне шею. Почему ваши шутки всегда направлены на меня?

— Потому что тебе больше всех необходима учеба, — произнес он совершенно спокойным тоном.

— Да нет, это оттого, что вы преследуете меня! — Постепенно я приходил в себя.

— Если я уделяю тебе много внимания, то для твоей же пользы. Если бы ты обладал достаточным опытом, ты бы не упал. Кончай пререкаться.

Я встал, потирая ушибы, и пнул ногой стул по направлению к Зибелингу. Тот посмотрел на меня тем взглядом, который я уже успел хорошо изучить, взглядом чернее ночи, в глубине которой шевелилось нечто, что невозможно постичь. Как будто он сам спрашивал себя, почему один только мой вид вызывал у него смертельную ненависть. Затем он поглядел на Джули, и его напряжение как рукой сняло. Зибелинг опустил глаза, пожал плечами и произнес:

— На сегодня достаточно. Вернемся к этому завтра.

Жестом он показал на дверь в дальнем конце зала, отвлекая от меня всеобщее внимание.

Когда он обернулся, я услышал, как Кортелью негромко сказал ему:

— Ардан, прекрати придираться к парню. Ему от тебя нужно другое. Ты заставляешь Кота поверить в его неполноценность…

Я поспешил отойти от них, размышляя, было ли зрелище моего падения не тем, что хотел видеть Зибелинг. Едва я достиг двери, меня вдруг настигло головокружительное видение: мысленным зрением я увидел себя, подобно зеркалу отражая образ, запечатленный в сознании другого псиона. Но видение пришло откуда-то извне, не от находившихся в зале людей. Я остановился, обхватив голову руками. Кто-то наблюдал за нами, ожидая в холле. Но холл был пуст. Я вызвал лифт и нажал на кнопку. Никто не следовал за мной.

Я вышел в тихую комнату отдыха в верхнем этаже одной из башен здания института. В изрезанной, как торос, структуре здания были десятки подобных комнат отдыха. Это помещение обычно пустовало, поскольку из него нельзя было увидеть океан. Сегодня покрытое облаками небо плакало дождем, завернув башни Куарро в грязно-серую вуаль. Комната была пуста. Это вполне устроило меня. Я удобно устроился на бесформенном мягком сиденье посреди комнаты, развернул камфорную таблетку и, откинувшись в кресле, стал смотреть на ливень, хлеставший по прозрачной стеклянной крыше башни. До этого я видел дождь всего один раз — на площади Божественного Дома. Дождь был теплым и бурым. Мне показалось, что Куарро мочится на меня, и мне это не понравилось. Я вспомнил, что всю жизнь не знал, что такое небо.

Поднявшись в эту пустую комнату, я рассчитывал дать волю своему гневу, но силы мои иссякли. Я очень устал. Мое сознание было полностью открытым, серым и пустым, как небо. Я закрыл глаза, слушая шум дождя и стук капель, но пустоту сразу заполнили картины Старого города. Они подступили как слезы, и я вновь открыл глаза.

— Черт побери. — Я ущипнул себя вновь, чтобы убедиться в том, что все происходящее не сон.

— (Кот, выходи из дождя.)

Это была Джули, я знал ее голос и быстрый смущенный шепот ее телепатической речи. Я не слышал, как приехал лифт, но она могла обойтись и без лифта. Она стояла передо мной с полуулыбкой, в одежде, напоминающей темный саван, с черной тяжелой косой до поясницы. В комнате сразу стало теплее и светлее, когда появилась она.

— Ты все еще здесь?

Она пожала плечами, опустив взгляд:

— Мир — это тюрьма, и каждый из нас — камера для самого себя. Я уже была здесь, когда в последний раз посмотрела на тебя.

Джули обладала поэтической душой, а поэзия — сродни псионике, как она объяснила, сродни передающейся мысли, она придает образам материальное воплощение. Иногда Джули прибегала к поэтической речи как к особому виду иронии, и к этому все привыкли. Я не обращал на это внимания. Джули подошла и села рядом, но на некотором расстоянии. Иногда она напоминала тень, что-то слишком невесомое для того, чтобы вторгаться в чужое сознание. Ей всегда удавалось с точностью определять, что происходит в моей душе, зачастую лучше, чем мне самому; она всегда знала также, уйти ей или побыть со мной.

Однажды я задал Джули вопрос, что чувствует человек, обладающий способностью телепортироваться. Не глядя на меня, она ответила:

— Это удобно, когда хочется убежать от всего этого…

Образ, который возник затем в ее голове, так поразил меня, что я не мог в него поверить. Но я знал, что это правда, и через некоторое время задал Джули единственный вопрос:

— Джули, что заставило тебя прийти сюда?

Понимая, что частичным ответом стал образ, который она мне показала, Джули произнесла:

— Ты знаешь, что однажды ночью я пыталась утопиться?

Она как будто рассказывала о ком-то другом. Службист, который тоже был телепатом, в последний момент вытащил ее из пруда в парке. Затем он часами расспрашивал ее, пытаясь понять, почему ей была так ненавистна жизнь, и в заключение поведал о программе исследований, которые должны помочь псионам приспособиться к обстоятельствам. Она пообещала попробовать принять участие в этой программе, чтобы вновь обрести смысл жизни, и сдержала слово.