Лучшие биографии - Владимир Высоцкий. Жизнь после смерти

Из протокола расширенного заседания Художественного совета Театра на Таганке 31 октября 1981 г.

Ю. Любимов: «Прошу начать обсуждение. Ситуация вокруг спектакля сложная, а времени сегодня немного…»

А. мыльников (народный художник РСФСР): «Нет человека, который бы не любил Владимира Высоцкого, артиста, певца, поэта, – это не вызывает сомнений. Но мне хотелось бы сказать как художнику о постановке. Театром найден очень интересный прием, который создал тот накал, ту нить, которая протягивается от поэта к зрителю. Театром создан очень интересный сценический образ поэта. Это большая победа художника Любимова».

Ф. Искандер (писатель): «Это самый яркий спектакль, который я когда-либо видел. Все мы любим Высоцкого – так мы говорим теперь. Но в действительности не все его любили. Я знаю эстетов и бюрократов, некоторые его недолюбливали или делали вид, что его не любят, а сами «втихаря» слушали его. Эстеты считали, что только им принадлежит право думать. Но не умеют думать ни те ни другие. Высоцкий умел думать и умел выразить народу то, о чем он думает. Сегодняшний спектакль продемонстрировал мастерство режиссера и всех артистов. Показана вдохновенная, прекрасная работа. Высоцкий встал, как во весь рост. Я надеюсь, что этот спектакль будет жить долго-долго».

Я. Зельдович (физик, академик): «Принято противопоставлять физиков и лириков. Но есть нечто общечеловеческое, стирающее грань между ними. Творчество Высоцкого понятно и тем и другим. Общечеловечность творчества Высоцкого сделала его Настоящим артистом. В спектакле прекрасно переданы мужественность, смелость, цельность, музыкальность, лиричность. Мы очень благодарны коллективу Театра на Таганке за этот спектакль. Он не должен оставаться представлением для немногих. Его должен видеть весь народ. Высоцкий – большое явление. Его смерть стала огромным потрясением для всех нас. Трудно думать о том, насколько он моложе многих из нас. Эту боль разделяют многие».

Ю. Карякин (ст. научный сотрудник Института международного рабочего движения): «…Я видел спектакль несколько раз, но сегодня было чудо. Это был поистине братский спектакль. Люди, сотворившие его, выполнили нравственный долг перед своим братом, перед искусством и перед своим народом. И сами – все мы это видели – сделались лучше и людей сделали лучше. Нельзя такое «косить». Это было бы безнравственно… Запрещать его имя, мешать его песням, срывать, в частности, спектакль о нем – это не просто плевать на народ… Еще одного я никак не могу понять. Все мы смертные и должны быть готовы к ней, к смерти. Я бы хотел спросить тех, кто боится воссоединения Высоцкого с народом: вы что, не смертны, что ли? Неужели вам безразлично, что о вас скажут ваши дети, которые любят Высоцкого и Окуджаву, любят их за правду, за совесть, за талант?!»

Ф. Абрамов (писатель): «Горлом Высоцкого хрипело и орало время. Жаль, что не нашлось слов, чтобы сказать о народной любви. Я узнал о его смерти, когда был в деревне, – прочел несколько строк некролога в «Советской культуре». Ничего, кроме этого скупого сообщения, в центральной прессе не было. По-моему, это досадный просчет. Когда умер Жерар Филип, об этом знала вся Франция. Это были национальные похороны. А разве Жерар Филип занимал большее место в сердцах французов, чем Высоцкий в сердцах советских людей? Очень хорошо, что шествие «Владимира Высоцкого» по театральным сценам началось именно с «Таганки». Я думаю, что у работников театра был не один подход к теме Высоцкого. Театр на Таганке – наш любимый театр – наметил самый действенный, самый человечный путь воплощения Владимира Высоцкого на сцене. Дал заговорить ему самому. Это произведение производит ошеломляющее впечатление».

Б. Окуджава (поэт и прозаик): «Я как-то высказывался уже по поводу спектакля. Он мне чрезвычайно интересен. Я вот третий раз смотрю его, и он раз от разу улучшается. И я подумал, что как тут ни выражают несогласие с Министерством культуры, со всякими организациями, которые призваны нас поправлять и улучшать, но, видимо, Министерство культуры сыграло здесь положительную роль, потому что, видите, как замечательно все получается… (Смех в зале.) И я думаю, что теперь уж в таком виде ни у Министерства культуры, ни у кого не будет никаких претензий к спектаклю».

Б. Можаев (писатель): «Основной секрет, кроме, конечно, эмоциональной силы, мастерства, мне видится, заключен в словах поразительных, сказанных Достоевским, и, по всей вероятности, у всех из нас на памяти: «Правда выше Некрасова, выше Пушкина, выше народа, выше России, выше всего, и оттого служить надо только правде. Независимо от тех неудобств и потерь, которые при этом мы можем испытать. И даже независимо от тех гонений, которые при этом может испытать художник». Вот этим великим заветам, я полагаю, и следовал Высоцкий. Этому великому завету следует и театр, поставивший этот замечательный спектакль. Хочется надеяться, что этот завет примут во внимание и те люди, от которых зависит, чтобы этот спектакль видел наш зритель».

А. Володин (драматург): «Я хотел сказать о том, что вот есть в театре спектакли, а есть спектакли-поступки. Вот в этом театре время от времени происходят поступки. Был поступок – спектакль «Живой». Был поступок – спектакль «Берегите ваши лица». Почему-то как раз именно поступки закрываются и запрещаются. И вот сейчас совершен самый серьезный поступок. Самый серьезный поступок, от которого, знаете, я почувствовал, немножко вздрогнула страна, взволновалась, заговорила, зашебуршилась, начались споры, волнения…

Что касается вот этих запретов, вы знаете, происходит странная вещь в жизни. Сначала запрещается, запрещается, а потом почему-то перестают запрещать, как-то закрывают глаза… Сейчас уже неудобно писать статью о поэзии, где не упомянут Пастернак. Вот придет такое время, когда будет неудобно и неприлично писать об искусстве этого времени и не упомянуть Высоцкого. Это время придет…»

Р. Щедрин (композитор): «Я из числа тех зрителей, кто первый раз смотрел этот спектакль, и из числа тех, кто не очень осведомлен о том, что делается около спектакля. Я должен сказать, что сам спектакль меня глубоко потряс и взволновал. Вообще, Высоцкий – это феномен, это загадка, это магия. И объяснить этот феномен может только высокое искусство. Вот сегодня говорили здесь о печальных днях похорон Высоцкого. Если сравнить, скажем, похороны Высоцкого и Шостаковича, то людей на похоронах Шостаковича было в десятки тысяч раз меньше.

Как объяснить это? И почему? Ведь тысячи вопросов встают перед художниками, перед композиторами. Сегодняшний спектакль, потрясший меня, пытается этот феномен объяснить. Это замечательно театрально выстроенное зрелище. Для меня странно слушать, что спектакль запрещается, что он не угоден. Мне кажется, что такие спектакли должны быть только украшением нашего театра и нашим отношением к тому феномену, который каждого из нас как-то сумел задеть, – каким был Володя Высоцкий».

Б. Ахмадулина (поэтесса): «Мы все время упоминаем здесь каких-то людей. Я не знаю, кто эти люди. Какие-то призрачные фигуры, где они вообще?! Почему ни один из них не удостоит ни режиссера, ни труппу, ни театр, ни тех литераторов, которые здесь присутствуют, ни артистов просто хотя бы предъявлением своего мнения? Я это говорю совершенно не в запальчивости, а преднамеренно. Я понимаю, что эти люди никогда не считались с мнением писателей. Они у нас не спрашивали. И они всегда ошибались. Потому что они не учитывали, что некоторые поэты, которых благодаря их стараниям уже нет на свете, может быть, более умственно развиты, чем они. Я никогда не стала бы говорить с ними о морали, о поэзии или, например, о жалости к человеку, в данном случае к режиссеру, нервы которого они подвергли сложным испытаниям. Нет. Я говорю с ними только о том, что умно и неумно, о том, что с их точки зрения должно было быть более умным. Молодежь взволнована потому, что у нее опять отбирают Высоцкого. Молодежь и так была лишена его книг. Их был лишен сам поэт, который из-за этого страдал, потому что он желал видеть свои стихи напечатанными, хотя бы потому, чтобы лучше видеть их недостатки. Этого не было. Народ сетует, где их поэт? Теперь проходит по Москве тревожный слух, что народ еще лишается «Таганки»! Театр на Таганке всегда был для всех москвичей, для всех, кто приезжал, подлинным утешением и подлинной наградой за все труды, за все невзгоды. Я знаю, что люди встревожены, вы видели сегодня неблагополучную какую-то обстановку около входа. И это вина не театра, это вина не устроителей, это вина тех, кто ставит театр в такое положение, как если бы театр совершил не подвиг в отношении своего умершего товарища, а совершил какое-то двусмысленное дело, которого нужно стыдиться. Но поскольку им на меня наплевать, это я знаю, и, кстати, тут у нас взаимность, но я хочу, чтобы Юрий Петрович знал, что если я что-нибудь значу вместе с моими писаниями и вместе со всем, что я пока еще из себя представляю, чтобы Юрий Петрович и вообще весь театр, независимо от того, что будет с нами происходить, всегда располагал мною; любовью, дружбой и готовностью высказать свое мнение всегда. И, конечно, говорю я не только от себя, а вообще от тех литераторов, которых я считаю честными и единственно достойными права говорить что-нибудь во всеуслышанье. И безмерно благодарю еще раз театр».

А. Шнитке (композитор): «Высоцкий действительно – прав Родион Щедрин – феномен, и это загадка необъяснимая, тем более что мы только сейчас, после его кончины, – к сожалению, и я принадлежу к числу этих людей, которые не понимали, с кем они имеют дело, – только сейчас начинаем осознавать, что это было. И в этих условиях, когда еще только начинается осознание, понимание этого явления, возникает стремление этот образ канонизировать, то есть ограничить его какими-то определенными чертами – и считать, что это и был Высоцкий. Я имею в виду в данном случае тех представителей начальства театрального, которых я один раз видел здесь на обсуждении и которые без подробной аргументации сказали, что образ поэта обеднен, что взяты только какие-то отдельные его черты. Это сказал человек, его не знавший, который к театру, где Высоцкий проработал, театру, который помнит его не только головой и мыслями, а, действительно, тень его здесь, это его дом… И вот в этом театре этот человек сказал, что это не тот образ Высоцкого. Кто, как не театр, может сохранить память о нем, кто, как не театр, может эту память увековечить для будущего… И вот этому театру говорится, что это не тот Высоцкий, и предлагается какой-то таинственный канонический образ, образ, который даже не сформулирован, поскольку претензий конкретных, насколько я понимаю, не предъявлено, их надо угадать – надо угадать тайный замысел начальства, суметь понять, как оно себе представляет Высоцкого. Ситуация чудовищная.

В данном случае театр делает один шаг к новому музыкальному театру. Потому что здесь музыкальный спектакль почти целиком строится на естественной живой сегодняшней вокальной интонации, уловленной, подмеченной Высоцким-композитором. Я должен признать, что я тоже не понимал значение именно музыканта Высоцкого. Я относился с некоторым недоверием к этому, что это приложение к стихам. Но когда мы этот спектакль видим и слышим, мы понимаем, что Высоцкий – явление не только поэзии, но и музыки. Это самый популярный композитор-песенник, если можно себе позволить такое слово – «песенник». И в спектакле сделан очень важный принципиальный шаг на пути к созданию современного музыкального театра. И если это не состоится, если это будет разрушено, то будет разрушена еще одна перспективная вещь, еще одно перспективное направление не состоится».

(На это обсуждение Любимов уговорил прийти и выступить Сергея Параджанова, которому после отсидки было запрещено появляться в Москве. Параджанов выступил… и в третий раз угодил в тюрьму.)

С. Параджанов (кинорежиссер): «Надо думать о том, как сберечь Любимова, прежде всего.

Когда я ищу, кто меня закрывал, я не могу его найти. Это какой-то клинический случай. Вероятно, не один человек закрывает людей театра и спектакли, а это закрывает какой-то определенный аппарат, которого мы не знаем. Может быть, он в каком-то духе сейчас и присутствует с нами. В какой-то степени.

«Таганка» сегодня – кардиограмма Москвы, поверьте мне. Я горжусь этим. Горжусь, что здесь работает Любимов, Давид Боровский. Это удивительно – все, что он сделал. Этот реквием. Алла Демидова. И вообще все. Смотрите, как Высоцкий нас всех поднял, как он нас сблизил, как он нас сдружил и как мы слезу отдаем ему. Современниками каких удивительных пластов являемся мы! Юрий Петрович, еще одно гениальное рождение. Потрясающее зрелище! Потрясающая пластика! Реквием. Приравниваю вас к Моцарту. Все, что сделано вами, – это для меня потрясение. И вот это – самое главное, что сегодня произошло. А если надо закрыть, так все равно закроют! Это я знаю абсолютно точно. Никаких писем не пишите, никого не просите. Не надо просить. Не надо унижаться! Есть Любимов, и мы его предпочитаем каким-то там аппаратам».

Ю. Любимов: «Я не считаю возможным существование театра и себя вне этого спектакля. Это, значит, эпилог, и я хочу, чтобы это было записано, потому что мы пошлем это товарищам самым высоким. Положение крайне серьезное. Есть товарищи, которые, вместо того чтобы служить своему народу, пытаются приклеить ярлыки антисоветчиков как раз тем, кто своему народу служит: мне, Можаеву, в какой-то мере Высоцкому. Просмотр этого спектакля запрещен. Мы с директором уже второй строгий выговор имеем с предупреждением об административных выводах. Этот просмотр я просто взял на себя персонально. Я бы лицемерил, если бы сказал, что легко покину эти стены. Но я твердо решил для себя: если этого спектакля не будет, я не считаю возможным прийти в театр и начать репетиции другого спектакля. Если хочет кто-то сказать из моих коллег по театру, я буду очень рад. Может быть, я просто одинок? Поверьте, это не поза. Я действительно не могу прийти и репетировать даже Шекспира. Наступил такой момент».

Вспоминает В. Смехов: «…Когда в очередной раз Ю. Любимову закрывали вечер памяти В. Высоцкого, он при нас сумел соединиться с М. Зимяниным (секретарь ЦК КПСС, куратор идеологии в науке, образовании, культуре и СМИ). И присутствующие при том в кабинете стали свидетелями такого полудиалога (вторая половина – по другую сторону слышимости): “Да, Михаил Васильевич… Театр обращался… Но мы уже играли… Что? Кто не поэт?.. Вы знаете, простите меня, но у советского народа другое мнение, и в антисоветчики Владимира Высоцкого никому не удастся записать – ни при жизни, ни после! Да нет, я не повышаю голос, я поражен вашим отношением к поэту, которого так провожали тысячи людей!..”»

Ю. Любимов «закусил удила»… Трезво мыслящие люди в театре, видя это и понимая, что упорство главного режиссера приведет не только к закрытию спектакля, но театра вообще, пытались его урезонить. Вспоминает И. Бортник: «Мы пришли с Давидом Боровским к Любимову именно с этим разговором: или нам играть спектакль, или вообще прикрыть его. На что он ударил кулаком по столу и завопил на нас матом, а потом: “А что мы будем играть?”»

Реакция властей на проведение спектакля 31 октября была моментальной.

Главное управление культуры издает приказ:

2 ноября 1981 г. г. Москва N 326-а

О нарушении руководством Театра драмы и комедии на Таганке решения исполкома Моссовета N 14/5 от 24.03.70 г. «Об утверждении порядка формирования репертуара и приеме новых постановок в театрах и концертных организациях Главного управления культуры».

Несмотря на предупреждения ГУК о персональной ответственности руководства театра, 30 сентября с.г. в Театре драмы и комедии вновь состоялись теле– и киносъемки репетиции, а 31 октября – публичный показ спектакля, посвященного памяти В. Высоцкого, не принятого и не разрешенного к исполнению Главным управлением культуры, что является грубым нарушением решения исполкома Моссовета N 14/5 от 24 марта 1970 года «Об утверждении порядка формирования репертуара и приема новых постановок в театрах и концертных организациях Главного управления культуры».

За грубое нарушение установленного порядка приема и показа новых постановок приказываю:

1. Директору Театра драмы и комедии т. Н. Л. Дупаку и главному режиссеру театра тов. Любимову Ю. П. объявить строгий выговор;

2. Предупредить руководство театра, что, в случае неподчинения приказу ГУК, будет решен вопрос об их дальнейшей работе в театре;

3. Довести настоящий приказ до сведения директоров театров и концертных организаций;

4. Контроль за выполнением настоящего приказа возложить на начальника управления театров, музыкальных организаций и концертной работы.

Обвешанное выговорами руководство театра и оскорбленный произволом чиновников от культуры коллектив пытаются отстоять спектакль. Они предлагают новый вариант композиции к спектаклю, доработанный театром в соответствии с замечаниями. Начинается переписка с выдвижением доводов, неприемлемых для обеих сторон.

16 ноября 1981 года

Директору Театра драмы и комедии на Таганке тов. Дупаку Н. Л., Главному режиссеру театра тов. Любимову Ю. П.

В ответ на ваше письмо от 13 ноября 1981 года Главное управление культуры сообщает, что готово рассмотреть новый вариант композиции к спектаклю «Владимир Высоцкий», доработанный театром в соответствии с замечаниями разрешения его исполнения.

Напоминаем, что, в соответствии с существующим порядком, просмотр спектакля комиссией ГЛАВК может быть проведен после завершения работ над композицией и разрешения ее исполнения.

Проведение публичных репетиций, дискуссий, приглашение на них представителей прессы, кинематографа, радио, телевидения не рекомендованы до утверждения литературного материала спектакля, о чем ГЛАВК неоднократно предупреждал руководство театра со ссылкой на соответствующие законодательные документы.

В этой связи ГЛАВК разделяет недоумение коллектива в адрес руководства театра по поводу проведения многомесячных репетиций по неразрешенному материалу и вынесения на зрителя этих репетиций с проведением широкого обсуждения общественностью г. Москвы.

Заместитель начальника Главного управления культуры

М. С. Шкодин

Театр драмы и комедии на Таганке

Тов. Анурову В. С.

В ответе ГЛАВКа от 16.11.81 г., подписанном Шкодиным М. С., на нашу неоднократную просьбу посетить Театр на Таганке и посмотреть подготовленную коллективом театра работу в память советского поэта, ведущего артиста нашего театра, нашего товарища Владимира Высоцкого содержится глумливая, издевательская фраза, которую мы не считаем для себя возможным здесь даже приводить /ГЛАВК ее сочинил, ГЛАВК ее знает наизусть/, оскорбляющая достоинство и работу нашего коллектива.

Во избежание недоразумений, коллектив вас просит найти время и прийти объясниться с коллективом и, в данном случае, не только по поводу спектакля, в противном случае «гора придет к Магомету».

Коллектив помнит Вашу надгробную речь на гражданской панихиде по поводу кончины В. С. Высоцкого и надеется быть услышанным в своей просьбе.

Коллектив театра

19 ноября 1981 г.

Председателю исполкома Моссовета тов. Промыслову В. Ф.

Уважаемый Владимир Федорович!

Зная ваше доброе отношение к творчеству Театра на Таганке, мы обращаемся к вам в очень трудный для нас момент.

Коллектив театра сделал спектакль в память замечательного советского поэта, ведущего актера нашего театра, нашего товарища Владимира Высоцкого. Спектакль был подготовлен к годовщине смерти, к вечеру памяти поэта, который Главное управление культуры исполкома Моссовета запретило нам проводить, – и только благодаря обращению главного режиссера театра тов. Любимова Ю. П. к руководству государством вечер был проведен, спектакль был сыгран и получил единодушную оценку представителей общественности г. Москвы.

Вот уже в течение полугода Управление культуры категорически отказывается принимать спектакль, прибегая к бюрократическим отпискам, объявлен выговор за выговором главному режиссеру и директору театра, хотя театр выполнил категорические требования по исправлению литературного материала.

В последнем письме ГЛАВКа, подписанном М. С. Шкодиным, в ответ на наше приглашение посмотреть спектакль в исправленном виде содержится оскорбительная инсинуация в адрес целого коллектива.

Мы не считаем для себя возможным работать в сложившейся ситуации. Мы обращаемся к вам с убедительной просьбой – в трудную минуту помочь нам.

Артисты и работники театра.

Исчерпав все попытки пробить тупую ватную стену, Ю. Любимов второй раз в жизни (первый – в 1968 году) пишет письмо Генсеку ЦК КПСС с надеждой на разрешение выпуска спектакля и творческую работу вообще. Предварительно он пытается заручиться поддержкой Галины Брежневой: «Сперва с Галиной я говорил – дочерью Брежнева, и она сказала, что плохо себя чувствует, – это я говорил по поводу того, что не выпускают спектакль о Высоцком, а я знал, что она его поклонница горячая, Галина».

Ноябрь 1981 года

Товарищу Леониду Ильичу Брежневу

Глубокоуважаемый Леонид Ильич!

Сегодня я вновь вынужден обратиться к Вам, дорогой Леонид Ильич, так как вокруг театра и меня, его главного режиссера, нагнетается чрезвычайно нервозная атмосфера – по сути дела, речь идет о дальнейшей судьбе театра.

Поводом для новых нападок и преследований на этот раз избран спектакль, посвященный Владимиру Высоцкому. Я слышал, что и Вы, Леонид Ильич, знаете и любите творчество безвременно умершего В. Высоцкого. Для нас же в Театре на Таганке спектакль о Владимире был не только данью памяти народному поэту, нелегкая судьба и стихи которого отразили многие драматические этапы истории нашего общества, заслужившему огромную популярность и любовь советских людей. Мы этой постановкой хотели выполнить свой человеческий долг перед нашим товарищем, артистом, который всю сознательную жизнь самозабвенно проработал в Театре на Таганке. Так понимали свою задачу весь коллектив театра и я. Не нам судить, насколько удался спектакль, могу сказать только, что образ поэта вдохновлял и актеров, и меня. Десятки наших прославленных деятелей культуры и науки, известные писатели и поэты, которым довелось увидеть спектакль на рабочих просмотрах и в день годовщины смерти поэта, дали очень высокую оценку постановке. Особенно подчеркивают при этом гражданский, патриотический пафос, ее нравственное и воспитательное значение.

Словом, наша общественность правильно и зрело восприняла спектакль. И на этом основании мы в театре имеем объективное право считать, что свою сложную задачу выполнили на должном художественном и идейном уровне.

Однако позиция работников органов культуры в отношении и творчества В. Высоцкого, и спектакля о нем оказалась чудовищно предвзятой, чтоб не сказать враждебной. Без всяких объяснений нам запретили постановку спектакля в годовщину смерти. Мне объявили сперва выговор, а теперь и строгий выговор, с «дальнейшими административными выводами».

На неоднократные просьбы театра к руководящим работникам прийти и откровенно изложить свои замечания и претензии мы, наконец, получили невразумительный ответ на нескольких страничках, смысл которого сводится к попытке перечеркнуть весь спектакль. Причем его авторы даже не удосужились подписать это послание. Такое высокомерно-пренебрежительное отношение к многомесячному труду целого коллектива со стороны некоторых работников органов культуры я расцениваю как самое неприкрытое проявление волюнтаризма, исходящее от некомпетентных людей. Ведь из 70 страниц текста композиции безымянные авторы оставили «в живых» только 7!

Мое обращение к секретарю ЦК КПСС тов. Зимянину М. В. в надежде на объективный разбор «дела» закончилось огульными оскорбительными обвинениями в адрес В. Высоцкого и театра, вплоть до антисоветчины.

Я очень надеюсь на Вашу чуткость и глубокое понимание наших нужд. В таких условиях работать становится просто невозможно. Для театра и для меня спектакль о Высоцком – вопрос нашей совести и чести, без этого спектакля мы не мыслим своей дальнейшей деятельности. Запрет будет на руку только недругам, обернется крупным идеологическим просчетом. Я бы не решился отвлекать Вас от важнейших государственных дел, если бы речь шла только обо мне и моих коллегах. Запрет спектакля оскорбит чувства миллионов и миллионов советских людей – почитателей таланта В. Высоцкого, обеднит нашу духовную жизнь.

С уважением гл. режиссер Московского театра драмы и комедии на Таганке Ю. Любимов

Узнав о письме Ю. Любимова, министр культуры П. Демичев высказывает свою – партийную – точку зрения на спектакль, театр и его главного режиссера.

«СЕКРЕТНО»

ЦК КПСС

10 ноября 1981 г.

О ПОВЕДЕНИИ РЕЖИССЕРА Ю. ЛЮБИМОВА В СВЯЗИ С ПОДГОТОВКОЙ СПЕКТАКЛЯ «ВЛАДИМИР ВЫСОЦКИЙ» В ТЕАТРЕ НА ТАГАНКЕ

В последнее время главный режиссер Московского театра драмы и комедии на Таганке Ю. Любимов обращается в директивные инстанции, к руководителям партии и государства по поводу чинимых ему препятствий в подготовке спектакля «Владимир Высоцкий». В этой связи Министерство культуры СССР считает необходимым сообщить следующее.

25 июля с. г., в годовщину смерти В. Высоцкого, Театр на Таганке провел вечер его памяти по специально подготовленной литературной композиции. Одновременно руководство театра поставило перед Главным управлением культуры Мосгорисполкома вопрос о включении литературной композиции в текущий репертуар в качестве спектакля под названием «Владимир Высоцкий».

В. Высоцкий известен как популярный актер театра и кино, а также как автор и исполнитель песен, часть из которых записана на пластинки, выпущенные фирмой «Мелодия», а часть имеет широкое хождение в «самиздатовских» записях. В популярности Высоцкого, особенно после его смерти, отчетливо проявляется элемент нездоровой сенсационности, усиленно подогреваемой враждебными кругами за рубежом, заинтересованными в причислении Высоцкого к разряду диссидентов.

Поэтическое и песенное наследие Высоцкого неравноценно и весьма противоречиво, что было обусловлено его мировоззренческой ограниченностью. На творческой судьбе, поведении и умонастроении Высоцкого пагубно сказались его идейная незрелость, а также личные моменты, как брак с французской актрисой М. Влади, подверженность алкоголизму, что усугубляло его душевную драму и раздвоенность, приводило к духовному и творческому кризису.

В подготовленной литературной композиции, автором которой является Ю. П. Любимов, была поставлена задача откликнуться на интерес общественности к творчеству и личности Высоцкого, создать спектакль о «всенародно признанном» поэте. При этом якобы ставилось целью рассказать о том, как «мужал и креп талант поэта, оттачивалось его мастерство, росло духовное самосознание, ощущение себя как неотрывной части великого целого, которое зовется “советский народ”.

Однако на самом деле все содержание композиции сведено к доказательству тезисов о «затравленности» поэта, его конфликте с нашим обществом, предопределенности и неизбежности его гибели. Значительная часть песен, включенных в композицию, взята из пластинок, выпущенных за рубежом, из архива Высоцкого, не получивших разрешения Главлита. Содержащиеся в композиции отрывки из «Гамлета» Шекспира использованы тенденциозно, с определенным подтекстом. Этой же задаче подчинены отрывки из произведений американского драматурга Стоппарда, известного своими антисоветскими взглядами и сочинениями.

Предвзято выстроенный в композиции стихотворный и песенный ряд призван выявить «мрачную» атмосферу, в которой якобы жил Высоцкий. Последний предстает как художник, оппозиционно настроенный по отношению к советскому обществу. Личная драма Высоцкого, приведшая его к кризису, выдается за общественную драму, явившуюся результатом разлада поэта с нашей действительностью. Положение художника в обществе характеризуется так: «Гитару унесли, с нею и свободу», «Загубили душу мне, отобрали волю, порвали серебряные струны». В стихах Высоцкого, использованных в композиции, человек изображен приземленным, интеллектуально ограниченным, ни во что не верящим, лишенным идеалов и перспективы. Во многих стихах и песнях Высоцкого преобладают кабацкие мотивы, говорится о драках, попойках, тюрьмах, «черных воронках», «паскудах» и «шлюхах». Проводится мысль о том, что подлинная красота жизни возможна лишь на нейтральной полосе («Ведь на нейтральной полосе цветы необычайной красоты»).

В стихотворениях Высоцкого о Великой Отечественной войне показ героизма советских воинов нередко подменяется описанием подвигов штрафников, предательства и измены жен. Политически двусмысленны стихи, где говорится о странах социалистического содружества: «польский город Будапешт», «чешский город Будапешт», «я к полякам в Улан-Батор не поеду, наконец!» Или «…демократки, уверяли кореша, не берут с советских граждан ни гроша».

В самом начале композиции задан негативный идейный камертон всей вещи:

Я бодрствую, но вещий сон мне снится.

Пилюли пью, надеюсь, что усну…

Не привыкать глотать мне горькую слюну…

Организации, инстанции и лица

Мне объявили явную войну

За то, что я нарушил тишину,

За то, что я хриплю на всю страну,

Чтоб доказать – я в колесе не спица,

За то, что мне неймется и не спится,

За то, что в передачах заграница

Передает блатную старину…

Кульминации этот мотив достигает в песне В. Высоцкого «Охота на волков», где метафорически изображается положение художника в советском обществе. Составители композиции противопоставляют творчество Высоцкого искусству социалистического реализма.