В стране мехов

— Погода безусловно идет на похолодание, — сказала как-то миссис Барнет лейтенанту Гобсону. (Это происходило 15 ноября, во время предпринятого ими обследования острова, вплоть до его южной части). — Температура заметно понизилась, и все эти трещины скоро замерзнут.

— Я тоже так думаю, сударыня, — ответил Джаспер Гобсон, — но, к сожалению, самый характер ледяного покрова мешает нашим планам. Льдины по размеру невелики, и края их образуют утолщения, которыми испещрена вся поверхность поля; поэтому если наши сани и будут скользить по этому ухабистому льду, то лишь с чрезвычайным трудом.

— Однако, — заметила миссис Барнет, — если не ошибаюсь, достаточно двух-трех дней или даже нескольких часов, чтобы густой снег выровнял всю эту поверхность.

— Совершенно верно, сударыня, но если идет снег, значит температура поднялась, а если это потепление удержится, ледяное поле еще больше разойдется. Словом, это палка о двух концах, и оба бьют по нас!

— Согласитесь, мистер Гобсон, — сказала миссис Барнет, — если здесь, где мы сейчас находимся, в самом сердце Ледовитого океана, вместо суровой полярной зимы мы столкнемся с умеренной, — это будет пример исключительного невезения.

— Бывает, сударыня, бывает! Кроме того, я вам напомню, насколько сурова была зима, проведенная нами на американском континенте. Между тем не раз наблюдалось: две зимы подряд, одинаковые по своим холодам и продолжительности, — большая редкость, и это прекрасно знают китобои северных морей. Безусловно, сударыня, нас преследует особенная неудача! Холодная зима — когда нас удовлетворила бы умеренная, и умеренная — когда нам необходима суровая! Да, в самом деле, до сих пор нам что-то не везло. А когда я подумаю, что эти шестьсот миль надо пройти с женщинами, с ребенком!..

И Джаспер Гобсон указал на юг, где перед их глазами расстилалось беспредельное пространство, необъятная белая даль, похожая на кружевное покрывало причудливого рисунка. Печальное зрелище являло это не совсем еще замерзшее море, поверхность которого издавала зловещий треск. Мутная луна, окутанная влажным туманом, поднимаясь лишь на несколько градусов над горизонтом, бросала на окружающий пейзаж свой бледный свет. Полумрак в соединении с некоторыми явлениями преломления лучей увеличивал размеры Предметов. Несколько айсбергов средней высоты, приняв колоссальные размеры, производили впечатление апокалиптических чудовищ. Над ними, громко хлопая крыльями, проносились птицы, и благодаря этому оптическому обману самая маленькая из них казалась крупнее кондора или бородатого ягнятника. Кое-где меж ледяных гор как будто разверзались огромные черные туннели, в которые не решился бы углубиться даже самый отважный человек. Но вот на море внезапно возникало какое-то движение — это опрокидывались в поисках равновесия ледяные горы, подтаявшие у самого основания, и в воздухе раздавался оглушительный грохот, повторяемый гулким эхом льдов. Картина менялась на глазах, словно декорация феерии. С каким ужасным чувством должны были наблюдать все это несчастные зимовщики, которым предстояло пуститься в путь по ледяным полям!

Несмотря на все свое мужество и стойкость духа, путешественница чувствовала, как ее охватывает невольный ужас. Он леденил ей душу и тело. Ей хотелось закрыть глаза и уши, не видеть и не слышать. Когда луна заволакивалась на мгновенье более густым туманом и вид этого северного пейзажа становился еще более зловещим, миссис Барнет представляла себе караван мужчин и женщин, движущийся по этой пустыне в бурю, в снег, среди падающих льдин, в полном мраке полярной ночи!..

Однако она заставляла себя смотреть. Она хотела приучить себя к этому зрелищу, закалить свою душу против чувства страха. И она упрямо смотрела. Но вдруг из ее груди вырвался крик ужаса, рука сжала руку лейтенанта Гобсона, и она указала ему на двигавшийся в ста шагах от них огромный предмет, форму которого нельзя было различить в полумраке.

То было колоссальное, более пятидесяти футов ростом, чудовище сверкающей белизны. Медленно пробираясь по льдинам, оно перескакивало с одной на другую огромными скачками, вскидывая гигантскими лапами, которые могли бы сразу обхватить десять больших дубов. Казалось, чудовище тоже искало путь через ледяное поле, чтобы бежать с этого злосчастного острова. Видно было, как оседали под его тяжестью льдины, и ему удавалось восстанавливать равновесие лишь после ряда беспорядочных движений.

Чудовище прошло по льдам с четверть мили. Потом, очевидно убедившись, что дальше идти нельзя, оно вернулось обратно и направилось к той части побережья, где находились лейтенант Гобсон и миссис Барнет.

Джаспер Гобсон снял ружье, висевшее через плечо, и приготовился стрелять. Но, прицелившись в зверя, он тотчас же опустил руку и негромко сказал:

— Это медведь, сударыня, всего лишь медведь, а размеры его чрезвычайно увеличены преломлением лучей.

В самом деле, то был полярный медведь, и миссис Барнет, сразу поняв, что она стала жертвой обмана зрения, облегченно вздохнула. Затем у нее мелькнула мысль.

— Да ведь это же мой медведь! — воскликнула она. — Он самоотвержен, как настоящий ньюфаундлендец! И вполне возможно — это единственный, оставшийся на острове. Но что он здесь делает?

— Пытается бежать, сударыня, — ответил лейтенант Гобсон. — Пытается бежать с этого проклятого острова! Но пока еще он не может этого сделать и показывает нам, что путь, закрытый для него, закрыт и для нас.

Джаспер Гобсон не ошибся. Сделав попытку уйти с острова, чтобы добраться до какого-либо материка, но потерпев неудачу, пленный зверь теперь возвращался на остров. Встряхивая головой и глухо рыча, медведь прошел мимо лейтенанта и его спутницы не больше чем в двадцати шагах. То ли не видя людей, то ли не удостаивая их взгляда, он побрел своей тяжелой поступью дальше, по направлению к мысу Майкл, и исчез за холмом.

В тот день лейтенант Гобсон и миссис Барнет вернулись в форт печальные и молчаливые.

Между тем в фактории продолжали так деятельно готовиться к путешествию, как будто переход через ледяное поле был уже осуществим. Надо было предусмотреть все, что могло обеспечить наибольшую безопасность экспедиции, и принять во внимание не только трудности и неизбежные тяготы, но и капризы полярной природы, так решительно ограждающей себя от вторжения человека.

Предметом особых забот были собачьи упряжки, Собакам не мешали бегать в окрестностях форта, чтобы этим моционом восстановить их силы, слегка ослабленные долгим сиденьем взаперти. В общем, эти животные были в удовлетворительном состоянии и, если их не гнать чрезмерно, могли бы проделать длинный путь.

Тщательно осмотрели сани. На ухабистой поверхности ледяного поля их неминуемо ждали резкие толчки. Поэтому необходимо было укрепить их основные части — нижнюю раму, изогнутый передок и прочее. Это было, конечно, делом Мак-Напа и его подручных, и они постарались придать этим экипажам севера исключительную прочность.

Кроме того, изготовили двое грузовых саней большого размера; из них одни были предназначены для перевозки провизии, другие — для перевозки мехов. Их должны были тащить прирученные олени, прекрасно для этого приспособленные. Меха, — и с этим нельзя не согласиться, — были грузом, являвшимся роскошью, и, может быть, было неблагоразумно стеснять себя ими. Но Джаспер Гобсон хотел, насколько возможно, соблюсти интересы Компании Гудзонова залива, решив в то же время бросить меха по пути, если бы они мешали движению каравана. Впрочем, никакого риска в этом не было, ибо оставленные в кладовых фактории эти драгоценные меха безусловно погибли бы.

Что касается съестных припасов, то с ними дело обстояло иначе. Их надлежало иметь как можно больше и хорошо упакованными для перевозки. Рассчитывать на то, что удастся охотиться по дороге, не приходилось. Как только путь станет проходимым, дичь опередит караван и быстро достигнет южных областей. Итак, мясные консервы, солонина, паштеты из зайца, сушеная рыба, галеты, запас которых, к сожалению, был весьма ограничен, в большом количестве щавель и ложечник, бренди, винный спирт для приготовления горячих напитков — все было погружено в особые грузовые сани. Джаспер Гобсон охотно взял бы с собою дрова, так как не было никакой надежды встретить по дороге хотя бы одно дерево, куст или немного мха, либо наткнуться на какие-нибудь унесенные морем обломки. Но такой перегрузки каравана нельзя было допустить, и от этого намерения пришлось отказаться. В удобной теплой одежде, по счастью, недостатка не предвиделось. Ее было много, и в случае необходимости можно было пополнить запас из саней с мехами.

Томас Блэк, который после своих злоключений от всех отстранился, избегал своих спутников, запираясь в комнате, и никогда не принимал участия в совещаниях лейтенанта, сержанта и миссис Барнет, как только день отъезда был назначен, вдруг появился. Правда, его занимали исключительно те сани, которые должны были везти его самого, его приборы и записи наблюдений. Он по-прежнему молчал, и от него нельзя было добиться ни слова. Казалось, он забыл обо всем, даже о том, что он — ученый. С тех пор как Томаса Блэка постигла неудача с наблюдением «его» затмения и с разрешением вопроса о протуберанцах, астроном уже больше не уделял никакого внимания наблюдению таких свойственных высоким широтам явлений, как полярное сияние, круги вокруг планет, ложные луны и тому подобное.

В последние дни каждый работал с таким рвением и проворством, что к утру 18 ноября все приготовления к отъезду были закончены.

К несчастью, ледяное поле все еще оставалось непроходимым. Температура немного понизилась, но все же не настолько, чтобы поверхность океана замерзла сплошь. Снег, к тому же очень мелкий, падал неравномерно и с перерывами. Джаспер Гобсон, Марбр и Сэбин ежедневно обследовали побережье от мыса Майкл до бывшей Моржовой бухты. Рискнув пройти около полутора миль по ледяному полю, путники вынуждены были признать, что все оно покрыто трещинами, выбоинами и разводьями. По нему не прошли бы не только сани, но и свободные в своих движениях пешеходы. Во время этих коротких экспедиций лейтенант Гобсон и оба его спутника выбивались из сил и не раз теряли надежду дойти до острова Виктории по этому изменчивому пути, среди еще подвижных льдин.

В самом деле, природа как будто ожесточилась против несчастных зимовщиков. В течение 18 и 19 ноября ртуть в термометре поднялась, а барометр начал падать. Эта перемена в состоянии атмосферы грозила роковыми последствиями. Одновременно с потеплением небо заволокло тучами. При тридцати четырех градусах по Фаренгейту (+1,1oC) снег сменился проливным дождем. Под его относительно теплыми струями во многих местах белый покров начал таять. Легко себе представить действие этих небесных вод на ледяное поле, которое окончательно распадалось. Можно было подумать, что скоро начнется движение льдов. На льдинах, как во время оттепели, были уже заметны следы таяния. Лейтенант Гобсон, невзирая на отвратительную погоду, ежедневно обследовал южную часть острова и однажды возвратился в полном отчаянии.

Двадцатого ноября над этой злополучной частью Ледовитого океана снова разразился шторм, похожий по своей силе на тот, что бушевал над островом месяц назад. Зимовщики, как и тогда, перестали выходить из дому и провели пять дней, запершись в форте Надежды.

13. ЧЕРЕЗ ЛЕДЯНОЕ ПОЛЕ

С 22 ноября погода стала, наконец, постепенно улучшаться. Неожиданно, в течение нескольких часов, буря утихла. Подул северный ветер, и термометр опустился на несколько градусов. Исчезли некоторые перелетные птицы, и появилась надежда, что температура станет такой, какой она должна быть в это время года в этих северных широтах. Зимовщикам пришлось пожалеть, что до сих пор не было морозов, как в прошлую зиму, когда ртуть в термометре падала до семидесяти двух градусов ниже нуля (-58oC).

Джаспер Гобсон решил больше не медлить с отъездом, и утром двадцать второго вся небольшая колония была готова покинуть форт Надежды и остров Викторию, смерзшийся теперь с окружающим пространством и тем самым соединившийся с американским континентом ледяным полем протяжением в шестьсот миль.

В половине двенадцатого утра, в пасмурный, но тихий день, озаренный великолепным северным сиянием, охватившим небо от горизонта до зенита, лейтенант Гобсон подал знак к отъезду. Собаки были запряжены в сани, три пары прирученных оленей тянули грузовые сани, и караван молча тронулся с места по направлению к мысу Майкл — тому пункту, где надо было перейти с острова на ледяное поле.

Они двинулись по краю лесистого холма, на восток от озера Барнет, но прежде, чем миновать его, каждый обернулся назад, чтобы взглянуть в последний раз на покидаемый навсегда мыс Батерст. При свете северного сияния на снегу вырисовывались глубокие следы полозьев и две-три белых черты, по которым можно было узнать ограду фактории. Кое-где белели отливавшие серебром пятна окон и вился над крышей тонкий дымок, последнее дыхание огня, готового угаснуть навеки. Таков был вид форта Надежды, стоившего стольких трудов, стольких усилий, теперь уже напрасных!

— Прощай, прощай, наш бедный полярный дом! — воскликнула миссис Барнет, последний раз помахав ему рукой.

И все, запечатлев в памяти это последнее воспоминание, охваченные грустью, молча двинулись в обратный путь на родину.

В час дня, обогнув трещину, которая из-за недостаточно холодной погоды осталась незамерзшей, отряд прибыл к мысу Майкл. До сих пор движение каравана проходило без особых трудностей, ибо поверхность острова Виктории была относительно ровной. Но совсем другое ожидало путников на ледяном поле, которое подверглось сильному сжатию ледовыми заторами с севера. На нем неизбежно должны были образоваться торосы, айсберги, целые горы льда, среди которых пришлось бы ценой большого напряжения и огромных усилий беспрестанно выбирать места, где можно было пройти.

К вечеру того же дня было пройдено несколько миль. Чтобы приготовить ночлег, прибегли к способу эскимосов и североамериканских индейцев и, пользуясь прекрасно приспособленными для этой цели снежными ножами и топорами, вырыли в ледяных глыбах «снежные дома». В восемь часов, после ужина, состоявшего из сушеного мяса, весь персонал фактории забрался в эти пещеры, где на самом деле гораздо теплее, чем можно предполагать.

Прежде чем заснуть, миссис Барнет спросила у лейтенанта, может ли он определить расстояние, пройденное ими от форта Надежды до места стоянки.

— Думаю, не больше десяти миль, — ответил Джаспер Гобсон.

— Десять из шестисот! — воскликнула миссис Барнет. — Но если исходить из этого расчета, то, чтобы преодолеть расстояние, отделяющее нас от американского материка, понадобится три месяца!

— Да, сударыня, три месяца, если не больше, — ответил Джаспер Гобсон, — но мы не можем передвигаться быстрее. Ведь перед нами не те ледяные долины, что отделяют форт Релайанс от мыса Батерст, по которым мы мчались в прошлом году, а раздавленное сжатием, деформированное и почти непроходимое ледяное поле! Я готов ко всем трудностям, связанным с этой нашей попыткой, только бы нам преодолеть их! Во всяком случае, задача не в том, чтобы дойти быстро, а в том, чтобы дойти благополучно, и я буду считать себя счастливейшим человеком, если на перекличке по возвращении в форт Релайанс все наши спутники окажутся налицо. Если нам удастся через три месяца ступить на землю в каком-нибудь пункте американского континента, мы, сударыня, должны будем возблагодарить судьбу!

Ночь прошла спокойно, но Джаспер Гобсон провел ее без сна. Ему казалось, что там, где расположился его отряд, слышен какой-то зловещий треск, указывавший на слабое сцепление частей ледяного поля. Для него было очевидно, что это огромное ледяное поле не плотно спаяно и на нем осталось много трещин. Это обстоятельство создавало неуверенность в том, что можно будет добраться до континента. Впрочем, перед тем как пуститься в дорогу, лейтенант обратил внимание, что пушные звери и хищники продолжают бродить в окрестностях фактории; раз животные не ушли в южные области с менее суровым климатом, где они могли бы провести зиму, — это означало, что инстинкт предупреждал их о препятствиях, которые они встретили бы на своем пути. Тем не менее, пытаясь доставить маленькую колонию на родину, лейтенант Гобсон устремился через ледяное поле и поступил разумно. Необходимо было сделать эту попытку уйти с острова до весеннего движения льдов, даже рискуя Потерпеть неудачу и возвратиться назад. И, покидая форт, Джаспер Гобсон лишь исполнял свой долг.

На следующий день, 23 ноября, отряд не мог пройти и десяти миль в восточном направлении, — так невыносимы стали трудности передвижения. Ледяное поле было до того изломано, что видны были все его наслоения — нагроможденные друг на друга ледяные пласты, втиснутые мощным ледовым затором в гигантскую воронку Ледовитого океана. Отсюда и возникло это столкновение льдин, это скопление айсбергов, напоминавшее груду гор, которые бессильная рука уронила на эти пространства, а они, падая, превратились в обломки.

Понятно, что караван, состоящий из саней, запряженных собаками и оленями, не мог пройти по этим глыбам; тем более нельзя было проложить себе путь через торосы с помощью простого топора или снежного ножа. Ледяные горы были самой различной формы, и их скопления напоминали развалины разрушенного города. Многие из них поднимались на триста-четыреста футов над уровнем ледяного поля, а на них, взгромоздившись одна на другую, качались огромные глыбы льда, только и ждавшие какого-нибудь сотрясения, толчка или даже простого колебания воздуха, чтобы, потеряв равновесие, лавиною рухнуть вниз.

Поэтому, огибая эти ледяные горы, нужно было проявлять величайшую осторожность. Было приказано во время этих опасных обходов не повышать голоса и не подгонять упряжек щелканьем бича. И такие меры вовсе не были преувеличенными, ибо малейшая неосторожность грозила серьезной катастрофой.

На обход препятствий, на поиски дороги уходило бесконечно много времени; люди изнемогали от усталости и напряжения и почти не продвигались вперед: делали десять миль в обход, чтобы пройти одну милю на восток. Все же под их ногами пока еще была твердая поверхность.

Но двадцать четвертого возникли новые препятствия, именно те, которых Джаспер Гобсон так опасался, считая их непреодолимыми.

Действительно, пройдя сквозь первый затор, возвышавшийся приблизительно в двадцати милях от острова Виктории, отряд очутился на гораздо менее поврежденном ледяном поле, отдельные места которого почти не подверглись сжатию. Очевидно, в связи с направлением течений на эту часть ледяного поля давление затора не распространилось. Но здесь путь Джаспера Гобсона и его товарищей оказался перерезанным широкими разводьями, которые еще не замерзли. Погода стояла относительно теплая, и термометр в среднем показывал не меньше тридцати четырех градусов по Фаренгейту (+1,1oC). Соленая вода, как известно, замерзает труднее, чем пресная, и обращается в твердое состояние только при нескольких градусах ниже нуля, поэтому море и не могло еще полностью замерзнуть. Все льдины, из которых состояли ледовый затор и ледяное поле, пришли сюда из более северных широт, они взаимно поддерживали друг друга и питались, так сказать, собственным холодом; южная же поверхность Ледовитого океана замерзла не везде одинаково, к тому же шел теплый дождь, вызывавший таяние льдов.

В этот день путь отряда оказался решительно прегражденным трещиной, которая была наполнена бурлящей водой, усеянной небольшими льдинами; трещина была не более ста футов шириной, но длина ее, должно быть, измерялась несколькими милями.

В течение двух часов путники двигались вдоль западного края расселины в надежде обойти ее и затем снова повернуть на восток; но трещине, казалось, не было конца. Пришлось остановиться. Сделали привал и расположились лагерем.

Джаспер Гобсон, сопровождаемый сержантом Лонгом, прошел четверть мили вперед, обследуя нескончаемую трещину и проклиная мягкую зиму, причинявшую отряду столько зла.

— И все же надо пройти, — сказал сержант Лонг, — здесь нам оставаться нельзя.

— Да, надо пройти, — ответил лейтенант Гобсон, — и мы пройдем, либо поднявшись на север, либо спустившись на юг. Но дело в том, что за этой полыньей будут другие, их тоже придется обходить; и так будет все время, возможно, на протяжении сотен миль, пока будет продолжаться эта колеблющаяся, убийственная для нас температура.

— Значит, лейтенант, прежде чем продолжать путь, надо выяснить, что ждет нас впереди, — сказал сержант.

— Да, сержант, — решительно ответил Джаспер Гобсон, — иначе мы рискуем, проделав миль пятьсот или шестьсот с обходами, не преодолеть и половины расстояния, отделяющего нас от американского берега. Да! Прежде чем идти дальше, надо тщательно обследовать поверхность ледяного поля. Это я и сделаю!

Затем, не прибавив ни слова, Джаспер Гобсон снял с себя одежду и бросился в ледяную воду; сильный пловец, он быстро доплыл до другого края (расселины и исчез в темноте, среди айсбергов.

Спустя несколько часов изнемогающий от усталости Джаспер Гобсон возвратился в лагерь, куда уже раньше пришел сержант. Лейтенант отвел его в сторону и сообщил ему и миссис Барнет, что ледяное поле непроходимо.

— Может быть, — сказал он им, — один человек, пешком, без саней, без поклажи, и мог бы попытаться совершить этот переход, но каравану там не пройти! На востоке разводьев еще больше, и, право же, чтобы добраться до американского материка, судно было бы более пригодно, чем сани.

— В таком случае, — ответил сержант Лонг, — если один человек может преодолеть этот путь, не должен ли кто-нибудь из нас попытаться отправиться за помощью?

— Я думал пойти… — сказал Джаспер Гобсон.

— Вы, мистер Гобсон?

— Вы, лейтенант?

Эти два вопроса, прозвучавшие одновременно в ответ на предложение Джаспера Гобсона; свидетельствовали о том, насколько оно было неожиданным и нелепым. Ему, главе экспедиции, уйти! Покинуть тех, кого ему доверили, пусть даже подвергнув себя грозной опасности, пусть даже в их интересах! Нет, это было невозможно! И Джаспер Гобсон не стал настаивать.

— Да, друзья мои, — сказал он, — я все понимаю и не покину вас. Но тогда бесполезно и кому-нибудь из вас пытаться пройти этот путь! Это ему не удастся, он погибнет в дороге, и, когда растает ледяное поле, могилой его станет бездна, разверзающаяся под нашими ногами. К тому же, добравшись даже, скажем, до Ново-Архангельска, что может он сделать, чем может он нам помочь? Зафрахтует корабль, чтобы прибыть за нами? Хорошо! Но корабль двинется в путь только после того, как пройдут льды. А тогда, кто знает, куда унесет остров Викторию — в Ледовитый океан или в Берингово море?

— Да, вы правы, лейтенант, — заметил сержант Лонг, — надо оставаться всем вместе, и если наше спасение в корабле, так ведь судно Мак-Напа еще там, на мысе Батерст; его по крайней мере не придется ждать!

Миссис Барнет слушала, не говоря ни слова. Она тоже поняла, что раз нельзя пройти по ледяному полю, им остается только одно: положиться на судно Мак-Напа и мужественно ждать, пока море не освободится от льдов.

— Итак, мистер Гобсон, — сказала она, — вы решили?..

— Вернуться на остров Викторию.

— Так возвратимся же, и да хранит нас бог!

Были собраны все зимовщики, и им предложили вернуться назад.

Это предложение Джаспера Гобсона произвело сперва тяжелое впечатление. Несчастные люди так мечтали о близком возвращении на родину через ледяное поле, что их разочарование граничило с отчаянием. Но они быстро поняли неизбежность возвращения на остров и согласились подчиниться.

Джаспер Гобсон объявил им о результатах своей разведки. Он сказал, что на востоке их ждет столько препятствий, что каравану физически невозможно пройти с грузом, совершенно необходимым в путешествии, которое должно продлиться несколько месяцев.

— В настоящее время, — добавил он, — всякое сообщение с американским побережьем для нас отрезано, и, продолжая ценою необычайных усилий продвигаться на восток, мы к тому же рискуем лишиться возможности вернуться на остров — наше последнее и единственное убежище. А если весеннее движение льдов застанет нас на ледяном поле, мы погибли. Я не скрываю от вас правды, друзья мои, но и не сгущаю красок. Я знаю, что говорю с людьми сильной волн, которые хорошо знают, что я не люблю отступать. И все же повторяю вам: мы стоил перед лицом невыполнимого!

Солдаты безгранично верили в своего командира. Они знали его мужество, его энергию, и раз он сказал, что переход невозможен, — значит, он был действительно невозможен.

Возвращение в форт Надежды было назначено на следующий день. Оно происходило в самых тяжелых условиях. Погода стояла ужасная. Над ледяным полем ревел ураган. Шел проливной дождь. Легко себе представить, с каким трудом приходилось продвигаться в полной темноте, среди лабиринта ледяных гор!

Четыре дня и четыре ночи ушло на то, чтобы преодолеть расстояние, отделявшее караван от острова Виктории. Несколько саней и упряжек потонуло в разводьях. Все же благодаря предусмотрительности и самоотверженности лейтенанта, не погиб ни один из его спутников. Но сколько усилий пришлось им затратить, какие опасности претерпеть! И что сулило будущее этим несчастным людям, которых ожидала новая зимовка на блуждающем острове?!

14. ЗИМНИЕ МЕСЯЦЫ

Было уже 28 ноября, когда лейтенант Гобсон и его спутники, преодолев огромные трудности, вновь возвратились в форт Надежды. Теперь приходилось рассчитывать только на бот, но отплыть на нем можно было не раньше чем через шесть месяцев, то есть когда море освободится ото льдов.

Итак, началась зимовка. Разгрузили сани; съестные припасы перенесли в кладовые; одежду, оружие, инструменты и меха — на склады. Собак опять водворили в псарню, а оленей — в стойла.

Томасу Блэку тоже пришлось вновь заняться своим устройством, — и это повергло его в отчаяние. Злополучный астроном перенес все приборы, книги, записи в свою комнату и заперся там, более чем когда-либо раздраженный против «преследовавшего его рока» и чуждый, как и прежде, всему происходящему в фактории.

На устройство хватило одного дня, а затем потекла обычная жизнь зимовщиков — существование, столь бедное событиями, что жителям больших городов оно показалось бы невыносимо однообразным. Шитье, починка одежды, уход за мехами с целью спасти хотя бы часть этого драгоценного товара, наблюдение за погодой, обследование ледяного поля, наконец чтение — таковы были повседневные занятия и развлечения. Миссис Барнет всем руководила, и во всем чувствовалось ее влияние. По первому ее слову прекращались небольшие разногласия, подчас возникавшие между солдатами; люди были удручены настоящим, исполнены тревоги за будущее и порою становились несговорчивыми. Путешественница приобрела над этим маленьким мирком огромную власть, но использовала ее только на общее благо.

Калюмах привязывалась к ней все больше и больше. Впрочем, и юную эскимоску, кроткую и услужливую, все окружающие тоже любили. Миссис Барнет взялась за ее обучение, и дело пошло успешно, ибо ученица оказалась способной и жадно стремилась к знанию. Путешественница научила ее хорошо говорить, а также читать и писать по-английски. К тому же целый десяток других добровольных учителей оспаривал друг у друга удовольствие быть наставниками Калюмах, — все эти солдаты выросли в английских владениях или в самой Англии, и не было ни одного, кто не умел бы читать, писать и считать.

Постройка бота шла спешным порядком: необходимо было закончить обшивку и настлать палубу к концу месяца. В темноте вечной ночи, при свете горящей смолы Мак-Нап и его подручные усердно трудились; в это время остальные работали в складах фактории, подготовляя все необходимое для оснащения судна. Зима давно уже наступила, но по-настоящему холодная погода еще не установилась. Морозы, порою очень резкие, держались недолго, что, очевидно, зависело от беспрерывно дувших западных ветров.

Так прошел весь декабрь. Дожди перемежались снегом, а температура колебалась от двадцати шести до тридцати четырех градусов по Фаренгейту (от —3,3o до +1,1oC). Расход топлива был небольшой, хотя дров было запасено много и не было никакого основания их экономить. Но не так, к несчастью, обстояло с освещением. Масла оставалось очень мало, и Джаспер Гобсон был вынужден распорядиться, чтобы свет зажигали только на несколько часов в день. Попытка использовать для освещения дома олений жир окончилась неудачей — его запах был настолько невыносим, что лучше уж было сидеть впотьмах. Работы приостановились, и часы вынужденного безделья казались бесконечно долгими.

Несколько раз над горизонтом появлялось северное сияние, а в период полнолуния — две-три ложных луны. Томасу Блэку представлялся прекрасный случай, наблюдая эти небесные явления, произвести точные расчеты, тщательно изучить их силу, окраску, зависимость от насыщенности атмосферы электричеством, их влияние на магнитную стрелку и т.д. Но астроном даже не выходил в такие дни из своей комнаты. Он вел себя точно невменяемый.

Тридцатого декабря вокруг всей северной и восточной части острова Виктории обнаружилась ори лунном освещении длинная дугообразная линия ледяных гор, закрывавшая горизонт. То был ледовый затор, и на нем колоссальные глыбы льда громоздились друг на друга, образуя высоты в триста — четыреста футов. Этот гигантский ледовый барьер окружал приблизительно две трети острова, и можно было опасаться, что он охватит его еще больше.

В первых числах января стояла ясная погода. Новый 1861 год начался с довольно резкого похолодания, и ртуть в термометре опустилась до восьми градусов по Фаренгейту (-13,3oC). То была самая низкая температура, наблюдавшаяся до сих пор в эту необыкновенную зиму; впрочем, подобное понижение температуры было совсем незначительным для такой высокой широты.

Лейтенант Гобсон счел нужным снова произвести определения широты и долготы острова, измерив высоты звезд, и удостоверился, что никакого перемещения острова не произошло.

К этому времени, несмотря на всю экономию, масло для освещения было уже почти израсходовано, между тем солнце должно было опять появиться в этих широтах не раньше первых чисел февраля. Таким образом, зимовщикам предстояло провести целый месяц в полной темноте. Но неожиданно, благодаря юной эскимоске, появилась возможность возобновить запас масла, необходимого для освещения фактории.