Паровой дом

Отъезд был решен и назначен через неделю, 3 сентября. Надо было дать капитану Году время совершенно излечить рану. С другой стороны, полковнику Мунро, очевидно утомленному путешествием в трудной стране, требовалось отдохнуть несколько дней.

Тем временем Банкс начинал готовиться. Привести наш поезд в такое состояние, чтобы он мог спуститься в равнину и отправиться по Гималайской дороге в Бомбейскую провинцию, должно было занять его на целую неделю.

Решено было во второй раз изменить маршрут, чтобы избегнуть больших северо-западных городов: Мирута, Дели, Агры, Гвалиора, Джанси и других, в которых мятеж 1857 года произвел слишком большие опустошения. С последними мятежниками восстания должно было исчезнуть все, что могло напомнить о нем полковнику Мунро. Наши подвижные дома поедут по провинциям, не останавливаясь в главных городах, но край стоило посетить за его естественные красоты. Громадное королевство Синдия в этом отношении не уступает никакому другому. Перед нашим стальным гигантом раскроются самые живописные дороги полуострова.

Муссон прекратился с дождевой порой, период которой не простирается дальше августа. Первые дни сентября обещали приятную температуру, что должно было сделать менее тягостным вторую часть путешествия.

На второй неделе нашего пребывания на санитарной станции Фокс и Гуми должны были делаться ежедневными поставщиками кладовой. В сопровождении собак обходили они средний пояс, изобиловавший куропатками, фазанами, дрофами. Эта дичь, сохраняемая на леднике парового дома, должна была доставить превосходное кушанье для дороги.

Еще два или три раза посещали мы крааль. Там Матьяс Ван-Гит также занимался приготовлениями к отъезду в Бомбей, принимая свои неприятности как философ, ставящий себя выше мелких или больших зол жизни.

Известно, что десятый тигр, стоивший так дорого, дополнил зверинец. Матьясу Ван-Гиту надо было только достать буйволов. Ни один из жвачников, убежавших во время атаки, не возвратился в крааль. Всего вероятнее, что разбежавшись по лесу, они погибли насильственной смертью. Заменить их в этих обстоятельствах было трудно. С этой целью поставщик послал Калагани на соседние фермы и местечки около Тарриани и ждал его возвращения с некоторым нетерпением.

Последняя неделя нашего пребывания на санитарной станции прошла без всяких приключений. Рана капитана Года залечивалась мало-помалу. Может быть, он намеревался заключить свою кампанию последней экспедицией, но должен был отказаться по настоянию полковника Мунро. Так как рука все еще болела, зачем подвергать себя опасности! Если какой-нибудь лютый зверь встретится ему на дороге во время путешествия, не будет ли он иметь случай наверстать свое?

— Притом, — заметил ему Банкс, — вы еще живы, капитан, а сорок девять тигров умерли от вашей руки, не считая раненых. Победа на вашей стороне.

— Да, сорок девять, — ответил капитан, — но мне хотелось бы дополнить до полсотни!

Очевидно, он очень этого желал.

Настало 2 сентября. Это было канун нашего отъезда. В этот день, утром Гуми предупредил нас о посещении поставщика.

В самом деле, Матьяс Ван-Гит в сопровождении Калагани пришел в паровой дом. Конечно, в минуту отъезда он хотел проститься с нами по всем правилам.

Полковник Мунро принял его дружелюбно. Матьяс Ван-Гит пустился в ряд периодов своей обычной фразеологии. Но мне казалось, что его комплименты скрывали какую-то тайную мысль, которую он не решался высказать.

И именно Банкс коснулся вопроса, когда спросил Матьяса Ван-Гита, удалось ли ему найти упряжь.

— Нет, мистер Банкс, — ответил поставщик. — Калагани напрасно обошел все деревни, хотя он был уполномочен мною, он не мог достать и пары этих полезных жвачников. Я принужден признаться с сожалением, что у меня нет никаких средств доставить мой зверинец на ближайшую станцию. Побег моих буйволов, причиненный нападением в ночь с 25 на 26 августа, ставит меня в некоторое затруднение… Мои клетки со своими четвероногими обитателями, тяжелы… и…

— Как же вы довезете их до станции? — спросил инженер.

— Право, не знаю, — ответил Матьяс Ван-Гит, — Придумываю… соображаю… колеблюсь… Однако час отъезда пробил, и 20 сентября, то есть через восемнадцать дней, я должен представить в Бомбей заказанных зверей…

— Через восемнадцать дней, — ответил Банкс, — но вы не можете терять ни одного часа!

— Знаю, — господин инженер. — Поэтому у меня остается только одно средство, одно!..

— Какое?

— Обратиться к полковнику, хотя я не желаю его беспокоить, с просьбой весьма нескромной… конечно.

— Говорите, мистер Ван-Гит, — сказал полковник Мунро. — И если я могу оказать вам услугу, поверьте, что сделаю это с удовольствием.

Матьяс Ван-Гит поклонился, поднес правую руку к губам, верхняя часть его тела слегка зашевелилась, и вся поза выражала чувство человека, осыпанного неожиданными милостями.

Потом поставщик спросил, нельзя ли ему прицепить свои клетки к хвосту нашего поезда и довезти их до Этаваха, самой близкой станции железной дороги от Дели до Аллахабада.

Этот переезд не превышал трехсот пятидесяти километров по довольно удобной дороге.

— Можно исполнить желание Матьяса Ван-Гита? — спросил полковник инженера.

— Не вижу никакого затруднения, — ответил Банкс. — И стальной гигант даже не приметит этого прибавления к тяжести.

— Согласен, мистер Ван-Гит, — сказал Мунро. — Мы довезем ваш зверинец до Этаваха. Соседи должны помогать друг другу даже в Гималайских горах.

— Полковник, — сказал Матьяс Ван-Гит — я знал вашу доброту и, говоря откровенно, немножко рассчитывал, что ваша обязательность выведет меня из затруднения…

— Вы были правы, — ответил полковник Мунро.

Решив все таким образом, Матьяс Ван-Гит приготовился вернуться в крааль, чтобы отпустить часть прислуги, которая теперь сделалась ненужной. Он хотел оставить только четырех чикарей, необходимых для того, чтобы смотреть за клетками.

— Итак, до завтра, — сказал полковник Мунро.

— До завтра, господа, — ответил Матьяс Ван-Гит. — Я буду ждать в краале прибытия вашего стального гиганта!

Поставщик, очень довольный своим посещением, удалился, как актер, уходящий за кулисы по всем правилам современной комедии.

Калагани, пристально рассматривавший полковника Мунро, путешествие которого на непальскую границу сильно озабочивало его, пошел за поставщиком.

Наши последние приготовления закончились. Все было поставлено на место. От санитарной станции парового дома не осталось ничего. Две подвижные колесницы ждали только нашего стального гиганта. Слон сперва должен был отвезти их в равнину, потом отправиться в крааль за клетками и привезти их к поезду. Потом он поедет прямо по Рохилькендской дороге.

На другой день, 3 сентября, в семь часов утра, стальной гигант был готов исполнять обязанность, которую так добросовестно исполнял до сих пор. Но в ту минуту случилось происшествие весьма неожиданное и изумившее всех.

Печь, находившаяся в недрах зверя, была наполнена топливом. Калуф, который только что затопил ее, вздумал отворить дымовой ящик, к бокам которого припаяны трубы, через которые выходит пар, чтобы посмотреть, хорошо ли тянет.

Но только он раскрыл дверцы этой трубы, как поспешно отступил, и каких-то двадцать ремней вылетело из трубы с шумным свистом.

Банкс, Сторр и я смотрели друг на друга, не угадывая причины этого странного явления.

— Э! Калуф, что это? — спросил Банкс.

— Змеи, сэр! — вскричал кочегар. Действительно, эти ремни были змеи, поселившиеся в трубах котла, чтобы лучше соснуть. Первое пламя в печи коснулось их. Некоторые, уже обожженные, упали наземь, и если бы Калуф не раскрыл трубы, они изжарились бы в одно мгновение.

— Как! — вскричал прибежавший капитан Год. — В недрах нашего стального гиганта гнездо змей?

— Да, и даже самых опасных, змей-бичей, гулаби, черных кобр, очковых, принадлежащих к самым ядовитым.

И в то же время великолепный тигровый питон из семейства боа высовывал свою острую голову из верхнего отверстия трубы, то есть из хобота слона, изгибавшегося среди первых клубов пара.

Змеи, выползшие живыми из труб, быстро и проворно уползли в хворост, так что мы не имели времени уничтожить их.

Но питон не мог улепетнуть так скоро из стального цилиндра. Капитан Год поспешил за своим карабином и пулей раздробил змее голову.

Гуми влез на стального гиганта, поднялся до верхнего отверстия хобота и с помощью Калуфа и Сторра успел вытащить оттуда громадное пресмыкающееся.

Ничего не могло быть великолепнее этого пресмыкающегося с голубоватозеленой кожей, украшенной правильными кольцами и как будто вырезанной из шкуры тигра. Длиной змея была не менее пяти метров, а толщина равнялась толщине руки.

Это был великолепный образец индийских змей, и он с выгодой красовался бы в зверинце Матьяса Ван-Гита. Однако я должен признаться, что капитан Год не внес ее в свой список.

По совершении казни Калуф закрыл трубу, тяга восстановилась, огонь разгорелся сильнее, и котел скоро зашипел. Через три четверти часа манометр показывал достаточное давление пара. Оставалось только ехать.

Колесницы были запряжены, а стальной гигант поставлен во главе поезда.

Последний взгляд был брошен на восхитительную панораму, раскинутую к югу, последний взгляд на дивную цепь, профиль которой высился к небесам на севере, последний взгляд на Давалагари, вершина которого возвышалась над всей территорией Северной Индии, и свисток возвестил отъезд.

Спуск по извилистой дороге совершился без затруднений. Автоматический нажим удерживал колеса на слишком крутых местах. Час спустя наш поезд остановился у нижней границы Тарриани, на рубеже равнины.

Стального гиганта тогда отпрягли, и под управлением Банкса, машиниста и кочегара он медленно отправился по одной из широких дорог леса.

Два часа спустя слон затрубил и вышел из густой чащи, таща за собой шесть клеток зверинца.

Приехав, Матьяс Ван-Гит снова поблагодарил полковника Мунро. Клетки с повозкой, назначенной для жилья поставщика, были прицеплены к нашему поезду, состоявшему из восьми вагонов.

Новый сигнал Банкса, новый свисток — и стальной гигант тронулся, величественно направляясь по великолепной дороге, спускавшейся к югу. Паровой дом и клетки Матьяса Ван-Гита с хищными зверями были для него не тяжелее простой повозки, употребляемой для перевозки вещей.

— Что вы думаете об этом, господин поставщик? — спросил капитан Год.

— Я думаю, капитан, — ответил не без некоторого основания Матьяс Ван-Гит, — что если бы этот слон состоял из плоти и костей, он был бы еще удивительнее!

Дорога была не та, по которой мы приехали в Гималаи. Она шла к юго-западу к Филибиту, маленькому городку, находившемуся за полтораста километров от места нашего отъезда.

Переезд совершился спокойно, с умеренной скоростью, без неприятностей, без препятствий.

Матьяс Ван-Гит ежедневно обедал за столом в паровом доме, где его великолепный аппетит всегда делал честь кухне месье Паразара.

Для кладовой скоро потребовались услуги обычных поставщиков, и капитан Год, совершенно выздоровевший, — выстрел в питона доказывал это — взялся опять за охотничье ружье.

Притом, кроме нас, приходилось кормить и обитателей зверинца. Эта забота была предоставлена чикарям.

Эти искусные индусы под руководством Калагани, который сам был очень ловкий стрелок, не давали оскудеть запасу мяса бизонов и сайгаков. Калагани был человек совсем особенный. Хотя он был малообщителен, полковник Мунро обращался с ним очень дружелюбно, будучи не из таких людей, которые забывают оказанную услугу.

Десятого сентября поезд обогнул Филибит, не останавливаясь там, но он не мог уклониться от толпы индусов, которые пришли осмотреть его.

Решительно звери Матьяса Ван-Гита, как ни были замечательны, не могли выдержать никакого сравнения со стальным гигантом. На них даже не смотрели сквозь решетки их клеток, и весь восторг обращался к механическому слону.

Поезд продолжал спускаться с длинных равнин Северной Индии, оставив за несколько миль на западе, Барейли, один из главных городов в Рохилькенде. Он подвигался среди лесов, населенных птицами, яркими перьями которых заставлял нас любоваться Матьяс Ван-Гит, то по равнине сквозь чащу колючих акаций вышиной в два или три метра, называемых англичанами Walit-a-bit-bush. Там встречались в большом количестве кабаны, очень лакомые до желтой ягоды этих кустов. Некоторые из толстокожих были убиты, не без опасности, потому что эти животные чрезвычайно дикие и опасные. В разных случаях капитан Год и Калагани обнаруживали хладнокровие и отвагу незаурядных охотников.

Между Филибитом и Этавахом поезд должен был проехать часть Верхнего Ганга.

Весь подвижной состав зверинца был отделен, и паровой дом, превратившись в плавучий аппарат, легко перебрался с одного берега на другой по поверхности воды.

Этого нельзя было сделать со зверинцем Матьяса Ван-Гита. Потребовался паром, и клетки должны были переплыть две реки одну после другой. Но хотя этот переезд потребовал некоторого времени, он совершился без больших затруднений. Это был не первый опыт поставщика, и его люди переезжали много рек, когда ехали к гималайской границе.

Словом, без всяких приключений, о которых стоило бы рассказать, 17 сентября доехали мы до железной дороги из Дели в Аллахабад, шагов за сто до Этавахской станции.

Там наш поезд разделился на две партии, которым не предназначено было соединяться.

Первая должна была продолжать спускаться к югу по территории обширного королевства Синдии, чтобы достигнуть Виндхийских гор и Бомбейской провинции.

Вторая, поставленная на платформу железной дороги, ехала в Аллахабад и оттуда по Бомбейской железной дороге достигнет прибрежья Индийского моря.

Остановились и устроили на ночь кочевье. На другой день, на рассвете, пока поставщик поедет по юго-восточной дороге, мы пересечем эту дорогу под прямым углом и примем направление почти параллельное семьдесят седьмому меридиану.

Но в то время, как Матьяс Ван-Гит расставался с нами, он должен был также расстаться с прислугой, которая более не была ему нужна. За исключением двух индусов, необходимых для ухода за клетками во время путешествия, которое должно было продолжаться не более двух или трех дней, ему не нужен был никто. На пристани в Бомбее, где Ван-Гита ждал корабль, отправлявшийся в Европу, его товар перенесут обыкновенные грузчики с пристани. Таким образом, некоторые из его чикарей сделались свободны, и главное Калагани. Известно, каким образом и почему мы искренно привязались к этому индусу после услуг, оказанных им полковнику Мунро и капитану Году.

Когда Матьяс Ван-Гит отпустил своих людей, Банксу показалось, что Калагани не знал, куда деваться, и спросил его, не удобно ли ему ехать с нами до Бомбея. Калагани, подумав с минуту, принял предложение инженера, и полковник Мунро выразил ему удовольствие, которое чувствовал, что может быть ему полезен. Итак, индус будет причислен к прислуге парового дома и своим знанием этой части Индии мог быть очень нам полезен.

На другой день мы отправились. Пары были разведены, Банкс отдал Сторру приказание быть готовым.

Оставалось только проститься с поставщиком; с нашей стороны это произошло очень просто. С его стороны, конечно, гораздо театральнее. Благодарность Ван-Гита за услугу, которую оказал ему полковник Мунро, приняла, конечно, дополнительную форму. Он замечательно «сыграл» это последнее действие и был великолепен в важной сцене прощания. Движением мускулов он так повернул свою правую руку, что ладонь сделалась обращена к земле. Это означало, что на сем свете он никого не забудет, он обязан полковнику Мунро, и что если признательность изгнана из этого мира, то она найдет убежище в его сердце. Потом он повернул ладонь и поднял ее к зениту. Это означало, что даже там чувства в нем не угаснут и что целая вечность не может оплатить оказанного ему одолжения.

Полковник Мунро поблагодарил Матьяса Ван-Гита как следовало, и через несколько минут поставщик домов Гамбургского и Лондонского исчез из наших глаз.

Глава шестая. ОТ КАЛЬКУТТЫ ДО ИНДОСТАНА

Вот в каком положении находились мы 18 сентября, рассчитывая от места отъезда, места остановки и места приезда:

1. От Калькутты тысяча триста километров.

2. От гималайской санитарной станции триста восемьдесят километров.

3. От Бомбея тысяча шестьсот километров.

Из этого перечня ясно, что мы не совершили еще и половины нашего пути, но считая семь недель, проведенных паровым домом на гималайской границе, прошло более половины времени, назначенного для этого путешествия. Мы оставили Калькутту 6 марта. Через два месяца, если ничто не помешает нам, мы думали достигнуть западного прибрежья Индостана.

Притом наш маршрут будет убавлен в некоторой степени. Намерение избегать больших городов, замешанных в мятеже 1857 года, принуждало нас прямее спускаться к югу. По великолепным провинциям королевства Синдии шли прекрасные экипажные дороги, и стальной гигант не должен был встречать никакого препятствия, по крайней мере до центральных гор. Следовательно, путешествие должно было совершиться в самых лучших условиях, легко и безопасно.

Дорога делалась еще легче от присутствия Калагани в паровом доме. Этот индус прекрасно знал всю эту часть полуострова. Банкс мог в этом удостовериться в тот же день. После завтрака, пока полковник Мунро и капитан Год отдыхали. Банкс спросил Калагани, каким образом он несколько раз бывал в этих провинциях.

— Я служил, — ответил Калагани, — в одном из тех многочисленных Банджерских караванов, которые перевозят на быках зерновые хлеба или для правительства, или для частных лиц. Раз двадцать поднимался и спускался по центральным и северным областям Индии.

— Эти караваны еще ходят по этой части полуострова? — спросил инженер.

— Да, — ответил Калагани, — и в это время года я буду очень удивлен, если мы не встретим группы банджерцев, идущих к северу.

— Ваше знакомство с этими территориями, Калагани, очень нам полезно, — сказал Банкс. Вместо того чтобы проезжать по большим городам королевства Синдии, мы отправимся по деревням, и вы будете нашим проводником.

— Очень охотно! — ответил индус тем холодным тоном, который был ему свойствен и к которому я не смог еще привыкнуть.

Потом он прибавил:

— Хотите я укажу вам общее направление, которого вы должны держаться?

— Пожалуйста.

Говоря это, Банкс разложил на столе карту этой части Индии, чтобы проверить точность сведений Калагани.

— Ничего не может быть проще, — продолжал индиец. — Линия почти прямая приведет нас от делийской железной дороги к бомбейской, которые соединяются в Аллахабаде. От этавахской станции, которую мы оставили на границе Бунделькунда, надо переехать незначительную речку, Джамну, и от этой границы до Виндхий-ских гор, вторую реку, Бетву. В случае, если даже эти две реки разлились вследствие дождевой поры, плавучий поезд, я думаю, без труда переедет на другой берег.

— Затруднений серьезных не будет, — ответил инженер, — а когда мы приедем в Индию?

— Мы повернем немного к юго-востоку, чтобы отыскать удобное ущелье. Там опять никакое препятствие не помешает нашему проезду. Я знаю одну удобную дорогу. Ездят предпочтительно по Сингурскому ущелью.

— Разве наш стальной гигант не может проехать там, где проезжают лошади? — спросил я.

— Конечно, может, — ответил Банкс, — но за Сингурским ущельем местность очень гористая. Нельзя ли подъехать к Виндхийским горам через Бхопал?

— Там много городов, — ответил Калагани, — их трудно избежать, и там сипаи особенно отличились в войне за независимость.

Меня немножко удивило, что Калагани именовал «войной за независимость» мятеж 1857 года. Но не надо забывать, что это говорил не англичанин, а индус. Притом казалось, что Калагани не участвовал в мятеже, или по крайней мере он ничего никогда не говорил, что могло бы заставить это думать.

— Хорошо, — продолжал Банкс, — мы оставим бхопальские города на западе, и если вы уверены, что Сингурское ущелье даст нам удобную дорогу…

— Я часто ездил по этой дороге, обогнув озеро Путурия, эта дорога за сорок миль доходит до бомбейской железной дороги в Аллахабаде возле Джаббалпура.

— В самом деле, — ответил Банкс, следивший на карте за указаниями индуса. — А оттуда?..

— Большая дорога направляется к юго-западу и идет вдоль железной дороги до Бомбея.

— Решено, ответил Банкс. — Я не вижу никакого серьезного препятствия проехать Виндхийские горы, и этот маршрут будет удобен для нас. К услугам, которые вы уже оказали нам, Калагани, вы прибавляете другую, которую мы не забудем.

Калагани поклонился и хотел уйти, но передумал и вернулся к инженеру.

— Вы хотите о чем-нибудь спросить меня? — сказал Банкс.

— Да, ответил индус, — Можно мне узнать, почему вы желаете избегать главных городов Бунделькунда?

Банкс взглянул на меня. Не было никакой причины скрывать от Калагани, что касалось сэра Эдварда Мунро, и индусу объяснили положение полковника.

Калагани очень внимательно выслушал то, что ему сказал инженер. Потом тоном, обнаружившим некоторое удивление, он сказал:

— Полковнику Мунро нечего опасаться Нана Сахиба, по крайней мере в этих провинциях.

— Ни в этих провинциях, ни в других, — ответил Банкс. — Однако почему вы говорите «в этих провинциях»?

— Потому что, если набоб появился, как уверяли несколько месяцев тому назад, в Бомбейской провинции, — сказал Калагани, — его убежище не было отыскано, и весьма вероятно, что он снова переправился за индо-китайскую границу.

Этот ответ, по-видимому, доказывал, что Калагани не знал о том, что случилось в горах Сатпура и что в прошлом мае Нана Сахиб был убит солдатами королевской армии у Тандитского пала.

— Я вижу, Калагани, — произнес тогда Банкс, — что известия, распространяющиеся по Индии, с трудом доходят до гималайских лесов!

Индус пристально взглянул на него, но промолчал.

— Да, — продолжал Банкс, — вы, кажется, не знаете, что Нана Сахиб умер.

— Нана Сахиб? — вскричал Калагани.

— Конечно, — ответил Банкс. — И правительство обнародовало уже, при каких обстоятельствах он убит.

— Убит? — растерянно повторил Калагани, качая головой. — Где же убит Нана Сахиб?

— В горах Сатпура у Тандитского пала.

— Давно?

— Месяца четыре назад, если не ошибаюсь, двадцать пятого мая.

— Имеете вы основания не верить в смерть Нана Сахиба? — спросил я Калагани, взгляд которого показался мне несколько странным.

— Нет-нет, господа, — ответил он, — я верю вашему сообщению.

Минуту спустя мы остались вдвоем с Банксом, и инженер заметил раздраженно:

— Все индусы на один покрой! Начальник мятежных сипаев сделался легендарным. Мне кажется, они не поверят его смерти, даже увидя его на виселице.

— И в этом случае они похожи на старых ворчунов империи, двадцать лет после смерти Наполеона утверждавших, что он жив.

Переехав Средний Ганг недели две тому назад, паровой дом теперь следовал по великолепным дорогам плодородного края Доаб. Наносные равнины, разработанные браминами за двадцать столетий до христианской эры, успешные работы английских инженеров по канализации, поля хлопчатника, особенно процветающего здесь, хлопчатные прессы почти у каждой деревни, песни рабочих, — таковы впечатления от Доаба, где когда-то была основана первобытная церковь.

Местность разнообразилась как будто по мановению волшебного жезла. Не зная устали, жилище наше перемещалось сообразно нашим желаниям.

— Это последние слова прогресса в искусстве способов передвижения, — уверял Банкс, — телеги, запряженные быками, повозки — лошадьми или лошаками, вагоны железных дорог, — ничто в сравнении с нашими подвижными домами.

Девятнадцатого сентября паровой дом остановился на левом берегу Джамны, отделяющей страну раджей от Индостана, главной страны индусов.

Хотя первый прилив и поднял уже воду Джамны, но это нисколько не затруднило нашего переезда, благодаря предосторожностям Банкса. Полчаса спустя паровой дом поднялся на противоположный берег реки. Нашему стальному гиганту и двум колесницам, которые он тащил, реки представляли такой же легкий путь, как и самые лучшие дороги полуострова.

За Джамной на территории Раджапутана расположено несколько городов, которые инженер хотел исключить из нашего маршрута. В одном из них по левую сторону Гвалиора, на берегу реки Савутрики, со знаменитой крепостью Вигара буднической постройки, рани из Джанси, преданная подруга Нана Сахиба, героем боролась до последней минуты.

Там в стычке с двумя эскадронами 8-го гусарского полка королевской армии она, как известно, была убита рукой полковника Мунро. И с этого-то дня началась неумолимая ненависть Нана Сахиба, удовлетворения которой так жадно добивался набоб.

Двадцать второго сентября мы проехали в сорока километрах от Джанси, самой важной военной станции в Бунделькунде, основание которой относится к XVII столетию. Здесь была главная крепость взбунтовавшихся сипаев Центральной Индии. Там неустрашимая рани подняла первое восстание, которое вскоре охватило весь Бунделькунд. Там, несмотря на свое ожесточение, Тан-тиа-Топи, Балао-Рао, брат Нана Сахиба, хотя им и помогал гарнизон в двенадцать тысяч сипаев и армия в двадцать тысяч, должны были уступить превосходству английского оружия! Там, как нам рассказывал сержант Мак-Нейль, полковник Мунро спас жизнь своему сержанту, отдав ему последнюю каплю воды.

На другой день, 23 сентября, встреча, задержавшая нас на несколько часов, оправдала замечание, сделанное прежде Калагани.

Было одиннадцать часов утра. После завтрака мы все отдыхали, одни на веранде, другие в гостиной парового дома, стальной гигант шел от девяти до десяти километров в час. Великолепная дорога тянулась между хлебными полями и полями хлопчатника.

На другой день, 24 сентября, поезд остановился на ночь в пяти или шести километрах к западу от Урчи на левом берегу Бетвы, одного из главных притоков Джамны.

Урча, древняя столица Бунделькунда, город, процветавший в первой половине XVIII столетия. Но монголы, с одной стороны, и магариты — с другой, нанесли ему страшные удары, от которых он не оправился.

К двум часам утра нас разбудил лай. Я тотчас встал и нашел своих товарищей на ногах.

— Что там такое? — спросил полковник Мунро.

— Собаки лают, — ответил Банкс, — и, конечно, не без причины.

— Может быть, пантера! — ответил Год. — Выйдем осмотрим опушку леса, а из предосторожности возьмем ружья.

Мак-Нейль, Калагани, Гуми были уже впереди.

— Ну, — сказал капитан Год, — равняясь с ними, — как вы думаете, что это?

— Не знаю, — ответил Калагани, — но это не тигры и не пантеры. Под деревьями я вижу какую-то неясную массу…

— Мы узнаем это, — вскричал капитан Год.

— Подождите, — сказал Банкс, — в Бунделькунде не худо остерегаться бродяг.

— Нас много, и мы хорошо вооружены! Я хочу узнать достоверно!

— Пожалуй!

Собаки продолжали лаять, но не выказывали признаков того гнева, который немедленно вызвало бы приближение хищных зверей.

— Мунро, — сказал Банкс, — остановитесь здесь с Мак-Нейлем и другими, а в это время Год, Моклер, Калагани и я пойдем разузнать.

— Идем? — закричал капитан Год, сделав Фоксу знак идти за ним.

В чаще мелькнуло несколько теней. Обе собаки с лаем бежали впереди.

— Кто там? — закричал капитан Год.

Ответа не было.

— Калагани, закричите по-индийски, — сказал Банкс, — если не ответят, мы выстрелим.

Калагани на наречии туземцев Центральной Индии приказал бродягам подойти.

Опять ответа не последовало.

Раздался ружейный выстрел. Нетерпеливый капитан Год выстрелил.

Смутное волнение последовало за выстрелом из карабина. Нам показалось, что бывшая за деревьями толпа разбежалась в разные стороны. В этом мы убедились, когда Фан и Блан, бросившиеся вперед, спокойно вернулись, не выказывая более признаков беспокойства.

Через несколько минут мы возвратились к товарищам. Мак-Нейль, Гуми и Фокс условились караулить поочередно, а мы прошли в свои комнаты.

На следующее утро, пока делались приготовления к отъезду, полковник Мунро, капитан Год, Мак-Нейль, Калагани и я вздумали в последний раз осмотреть опушку леса. От шайки, забравшейся туда ночью, не осталось и следа.

Мы приготовились к переправе Бетвы и заняли свои места на поезде, Калуф у печи, Сторр в башенке, а рядом с ним Банкс, в качестве рулевого.

До первых волн реки надо было проехать футов пятьдесят по залитому берегу. Вдруг донесся шум, слышанный нами ночью.

— Черт возьми, да ведь это обезьяны! — весело вскрикнул капитан Год.

В самом деле, целая стая обезьян сплошной массой подходила к паровому дому.

— Чего же им нужно?

— Они желают вместе с нами переплыть реку, — заметил Калагани.

Индус не ошибся. Не смея отважиться переплыть реку в разливе, они хотели воспользоваться нашими услугами. Миновав берег, поезд вошел в русло реки. Стая обезьян приблизилась моментально, и через десять секунд некоторые очутились на стальном гиганте, штук по тридцати на каждом из домов, так что, в общем, их было около сотни.

Банкс на минуту опасался, что поезд не выдержит такой неожиданной прибавки пассажиров. Но обезьяны разместились благоразумно, сохраняя равновесие как с одной, так и с другой стороны. Излишняя тяжесть для нас оказалась неопасной.

Капитан Год и Фокс были в восторге, особенно последний; он готов был принять в паровом доме эту кривляющуюся и бесцеремонную стаю как почетных гостей.

Между тем стальной гигант работал со всей силой. Через полчаса он достиг берега, и тотчас вся стая четвероруких клоунов соскочила на берег и быстро исчезла.

— Могли бы поблагодарить! — вскричал Фокс с видимой досадой.

Глава седьмая. ГОД И БАНКС

Бетву проехали. Между нами и станцией Этвах было расстояние около ста километров. Прошло четыре однообразных дня, даже без трогательных приключений.