Паровой дом

Рука Матьяса Ван-Гита изящным изгибом обозначила движение змеи, приближающейся сквозь высокую траву.

— Войдя в ловушку, — продолжал поставщик, — я рассмотрел кусок козьего мяса, запах которого должен был привлечь обитателей этой части леса. Приманка была не тронута, я хотел уйти, когда рука моя невольно задела сторожек, доска упала, и я очутился в своей собственной ловушке, не имея никаких способов выбраться из нее.

Тут Матьяс Ван-Гит на минуту остановился, чтобы лучше заставить нас понять всю важность его положения.

— Однако, господа, — продолжал он, — не скрою от вас, что я взглянул на дело с комической стороны. Положим, я был в плену, и не было тюремщика, который мог бы отворить мне дверь моей тюрьмы, но я думал, что мои люди, не видя меня в краале, встревожатся моим продолжительным отсутствием и начнут меня искать. Следовательно, был только вопрос времени, «потому, что же делать на ночлеге, если не думать?» — сказал французский баснописец. Я думал, а часы проходили, не изменяя моего положения. Настала ночь, голод давал себя чувствовать; я сообразил, что лучше всего обмануть его сном, и вот как философ, примирясь со своим положением, я заснул глубоким сном, и, может быть, он продолжался бы и долго, если бы я не был разбужен необычайным шумом. Дверь ловушки приподнималась, свет потоком входил в мое темное убежище, и мне стоило только выбежать. Каково же было мое волнение, когда я увидал оружие смерти, направленное прямо в грудь. Еще одно мгновение — и час моей свободы был бы последним в моей жизни. Но господин капитан захотел признать во мне существо своей породы… и мне остается только поблагодарить вас, господа, за то, что вы возвратили мне свободу.

Таков был рассказ поставщика. Надо признаться, что мы не без труда преодолевали улыбки, возбуждаемые его тоном и жестами.

— Итак, — спросил Банкс, — вы расположились в этой части Тарриани?

— Да! Как я уже имел удовольствие сообщить вам, мой крааль находится только в двух милях отсюда, и если вам угодно почтить меня вашим присутствием, я буду очень рад принять вас.

— Мы вас посетим непременно, мистер Ван-Гит, — ответил полковник Мунро.

— Мы — охотники, — прибавил капитан Год, — и устройство крааля будет для нас интересно.

— Охотники! — вскричал Матьяс Ван-Гит, — охотники!

Он не мог помешать своей физиономии выразить, что имеет весьма посредственное уважение к сынам Немврода.

— Вы охотитесь за хищными зверями…

— Единственно с целью убивать их, — перебил его Год.

— А я единственно с целью брать их живьем, — с великолепным движением гордости возразил поставщик.

— Мы не будем с вами конкурировать, мистер Ван-Гит, — сообщил капитан Год.

Поставщик покачал головой, тем не менее, узнав что мы охотники, он не взял назад своего приглашения.

— Когда вам угодно следовать за мною, господа? — спросил он с грациозным поклоном.

В эту минуту в лесу послышались голоса, и человек шесть индусов показались на повороте большой аллеи, которая шла от прогалины.

— А! Это мои люди! — и вполголоса прибавил: — Ни слова о моем приключении! Прислуга крааля не должна знать, что я попал в свою ловушку, как обыкновенный зверь! Это может ослабить ту важность, которую я всегда должен сохранять в их глазах.

Знак согласия с нашей стороны успокоил поставщика.

— Господин, — сказал тогда один индус, бесстрастное и умное лицо которого привлекло мое внимание, — мы вас ищем более часа.

— Я был с этими господами, которым угодно проводить меня до крааля, — ответил Ван-Гит. — Но прежде чем мы оставим прогалину, надо привести в прежнее состояние эту ловушку.

По приказанию поставщика индусы занялись исправлением ловушки. В это время Матьяс Ван-Гит пригласил нас осмотреть ее внутренность. Капитан Год проскользнул туда за ним, а я за капитаном. Место было несколько тесно для жестов нашего хозяина, который действовал так, как в гостиной.

— Поздравляю, — сказал капитан Год, осмотрев устройство. — Очень хорошо придумано!

— Не сомневайтесь, капитан, — ответил Матьяс Ван-Гит, — такие ловушки несравненно лучше прежних ям с кольями из жесткого дерева и гибких согнутых деревьев, поддерживаемых петлей. В первом случае зверь распорет себе брюхо, во втором удавится. Очевидно, это все равно, когда дело идет об истреблении хищных зверей. Но для меня они нужны живые, целые, без малейшей порчи.

— Очевидно, — заметил капитан Год, — мы действуем не одинаково.

— Мой способ действия, может быть, лучший, если спросить зверей.

— Я их не спрашивал, — ответил капитан.

— Но, — спросил я Матьяса Ван-Гита, — когда эти животные попадут в ловушку, как вы их выводите оттуда?

— Подвижную клетку ставят возле отверстия; пленники сами бросаются в нее, и мне стоит только отвезти их в крааль спокойным и медленным шагом моих домашних буйволов.

Только была кончена эта фраза, как послышались крики.

Нашим первым движением было броситься из ловушки. Что случилось?

Змея-бич самой ядовитой породы была разрублена палочкой, которую один из индусов держал в руке, в ту самую минуту, когда ядовитое пресмыкающее бросалось на полковника.

Это был тот самый индус, которого я уже заметил. Его быстрое вмешательство спасло сэра Эдварда Мунро от неизбежной смерти. Крики, слышанные нами, испускал один из служителей крааля, изгибавшийся на земле в последних судорогах агонии. По начальной, роковой случайности отрубленная голова змеи отскочила на его грудь, зубы вонзились, и несчастный умер от сильного яда менее чем в одну минуту, так что не было возможности помочь ему.

Пораженные этим ужасным зрелищем, мы бросились к полковнику Мунро.

— Ты не ужален? — спросил Банкс, поспешно схватив его за руку.

— Нет, Банкс, успокойся, — ответил сэр Эдвард Мунро, подходя к индусу, которому был обязан жизнью.

— Благодарю, друг.

Индус сделал движение, объяснявшее, что его благодарить не за что.

— Как тебя зовут? — спросил полковник Мунро.

— Калагани, — ответил индус.

Глава третья. КРААЛЬ

Смерть этого несчастного призвела на нас сильное впечатление. Укус змеибича, самой ядовитой на полуострове, не проходит даром. Еще одна жертва прибавилась к тысячам, ежегодно погибающим в Индии от этих опасных пресмыкающихся.

Тело индуса от действия яда быстро разлагалось. Его пришлось немедленно зарыть в землю. Как только печальная церемония была окончена, Матьяс Ван-Гит пригласил нас в крааль, и мы очень охотно приняли приглашение. Нам достаточно было получаса, чтобы дойти до помещения поставщика. Оно вполне оправдывало название «крааль», употребляемое колонистами Южной Африки.

Это была большая продолговатая загородка, в самой глубине леса, среди обширной прогалины. Матьяс Ван-Гит устроил крааль с совершенным пониманием потребностей своего ремесла. Высокий палисадник с дверью, достаточно широкий для повозок, окружал крааль со всех четырех сторон. В глубине, посередине, длинная хижина из древесных ветвей и досок служила единственным жилищем обитателям крааля. Шесть клеток, разделенных на несколько отделений, каждая на четырех колесах, стояли под прямым углом на левой стороне ограды. По реву, вырывавшемуся оттуда, можно было судить, что в обитателях этих клеток недостатка не было. Направо двенадцать буйволов, питающихся тучными пастбищами на горах, паслись в ограде на чистом воздухе. Это была обыкновенная упряжь подвижного зверинца. Шесть извозчиков для повозок, десять индусов, особенно опытных в охоте за хищными зверями, дополняли состав прислуги заведения.

Извозчики были наняты только на эту экспедицию. Их должность состояла в том, чтобы отвозить повозки на место охоты и потом на ближайшую станцию железной дороги. Там эти повозки ставились на платформу и могли быстро достигать через Аллахабад или Бомбея, или Калькутты.

Охотники-индусы принадлежали к категории тех, которых называют «чикари». Они отыскивают следы свирепых животных, выгоняют их из логовищ и ловят.

Такова была прислуга крааля. Матьяс Ван-Гит и его люди жили тут несколько месяцев. Они подвергались не только нападениям хищных зверей, но и лихорадкам, особенно свирепствующим в Тарриани. Ночная сырость, зловредные испарения земли, влажный знойный воздух, образующийся под деревьями, куда солнечные лучи проникают очень мало, делают из нижнего пояса Гималайских гор нездоровую страну.

Однако поставщик и его индусы так хорошо акклиматизировались в этой области, что вредный воздух имел на них так же мало влияния, как на тигров и других обитателей Тарриани. Но нам нельзя было бы безопасно оставаться в краале. Притом это не входило в план капитана Года. Кроме нескольких ночей, проведенных на охоте, мы должны были жить в паровом доме, в том верхнем поясе, до которого не могли достигнуть пары долины.

Итак, мы прибыли в кочевье Матьяса Ван-Гита, который был польщен нашим посещением.

— Теперь, господа, — сказал он нам, — позвольте мне показать вам мой крааль. Заведение соответствует всем требованиям моего искусства. В сущности, это только хижина в большом виде, то, что на полуострове охотники называют «гудди».

С этими словами поставщик отворил нам двери хижины, которую занимал вместе со своими людьми. Первая комната для хозяина, вторая для чикари, третья для извозчиков, в каждой из них вместо всякой мебели походная кровать; четвертая комната, побольше, служила кухней и столовой.

Когда мы осмотрели жилище, нас пригласили ознакомиться с жилищем четвероногих.

Это была самая интересная часть в устройстве крааля. Она напоминала скорее расположение ярмарочного зверинца, чем удобное помещение зоологического сада. Тут, правда, недоставало малеванных картин, повешенных над подмостками и представляющих яркими красками укротителя в розовом трико и бархатном фраке среди прыгающей стаи зверей, которые с окровавленной пастью, выпущенными когтями склоняются под бичом Биделя или героя Пезона. Правда, и публики тут не было.

В нескольких шагах сгруппировались домашние буйволы. Они занимали направо боковую часть крааля, в которую ежедневно приносили свежей травы, этих животных нельзя было пускать на соседние пастбища. По изящному выражению Матьяса Ван-Гита, «свобода пастбищ позволительна только в Соединенном королевстве, но это не согласуется с опасностями, которые представляют Гималайские леса».

Собственно зверинец занимал шесть из четырех колесных клеток, каждая из них с решеткой на передней стороне разделялась на три отделения. Двери или, лучше сказать, перегородки, подвижные снизу доверху, позволяли переводить животных из одного отделения в другое в случае надобности. В этих клетках заключены были семь тигров, два льва, три пантеры и два леопарда.

Матьяс Ван-Гит сообщил нам, что его запас будет полон, когда он поймает двух леопардов, трех тигров и одного льва. Тогда он по ближайшей железной дороге отправится в Бомбей.

Звери, которых легко было рассмотреть в клетках, были великолепны, но необыкновенно свирепы. Их поймали недавно, и они не могли еще привыкнуть к заточению.

Это можно было узнать по их страшному реву, их быстрому расхаживанию от одной перегородки до другой, по сильным ударам лапами по решеткам, изогнутым в нескольких местах.

При нашем приближении к клеткам этот шум усилился, но не произвел никакого впечатления на Матьяса Ван-Гита.

— Бедные животные! — сказал капитан Год.

— Бедные животные! — повторил Фокс.

— Неужели вы думаете, что они более достойны сожаления, чем те, которых вы убиваете? — спросил поставщик довольно суровым тоном.

— Они достойны порицания… за то, что дали себя поймать! — возразил капитан Год.

Плотоядным в таких странах, как африканский континент, где мало водится жвачных животных, служащих им единственной пищей, часто приходится голодать. Но нельзя сказать того же об этом поясе в Тарриани. Тут множество бизонов, буйволов, зебу, кабанов, сайгаков, за которыми беспрерывно гоняются львы, тигры и пантеры. Кроме того, козы, бараны, не говоря уж о койотах, пасущих их, представляют верную и легкую добычу в Гималайских лесах, следовательно, хищники легко удовлетворяют свой голод. Поэтому их постоянная свирепость извинений не имеет.

Поставщик кормил обитателей своего зверинца в основном мясом бизонов и зебу, и чикари должны были возобновлять провизию в определенные дни.

Не стоит думать, что эта охота безопасна. Даже тигр должен опасаться дикого буйвола, животного страшного, когда он ранен. Не один охотник видел, как буйвол с корнями вырывал рогами дерево, на котором охотник искал убежища. Говорят, что глаз жвачного животного — настоящее увеличительное стекло, что величина предметов утраивается в его глазах и человек в этом гигантском виде устрашает его. Уверяют, что вертикальное положение человеческого существа, когда оно идет, пугает свирепых животных, и что с ними лучше сражаться стоя, чем сидя или лежа.

Я не знаю, сколько справедливого в этих замечаниях, но верно то, что человек, даже когда выпрямляется во весь свой рост, не производит никакого действия на дикого буйвола, и если ему изменит его ружье, он почти погиб.

Таковы и индийские бизоны с короткой и квадратной головой, с рогами гибкими и сплюснутыми у основания, с горбатой спиной — эта выпуклость приближает его к его американскому собрату — с ногами белыми от копыт до колен и размер которого от хвоста до морды доходит иногда до четырех метров. Он относительно смирен, когда пасется со всем стадом в высокой траве в равнине, но становится страшен для всякого охотника, неблагоразумно нападающего на него.

Эти жвачные животные главным образом и предназначались в пищу плотоядным в зверинце Ван-Гита. Поэтому, для того чтобы вернее и почти без опасности захватывать их, чикари предпочитали ловить их в капканы, откуда берут добычу мертвыми или чуть живыми.

Притом профессор как человек, знавший свое ремесло, очень скудно раздавал пищу своим «гостям». Раз в день, в полдень, от четырех до пяти фунтов мяса, и больше ничего. И, конечно уж, не от набожности их заставляли поститься от субботы до понедельника. Печальное воскресенье, нечего сказать! Когда после двух суток появлялась скромная пища, ярость зверей невозможно было сдержать, начинался концерт рева, страшное волнение, громадные прыжки, от которых подвижные клетки качались из стороны в сторону, так что можно было опасаться, что они сломаются!

«Да, бедные животные!» — хотелось бы повторить с капитаном Годом. Но Матьяс Ван-Гит действовал таким образом не без причины. Это воздержание в заточении избавляло зверей от кожных болезней и увеличивало их цену на европейских рынках.

Легко можно вообразить, что в то время, как Матьяс Ван-Гит показывал нам свою коллекцию скорее как естествоиспытатель, чем содержатель зверей, его язык не оставался праздным. Напротив, Матьяс говорил, рассказывал, и так как таррианские плотоядные составляли главный предмет его многословных периодов, это интересовало нас в некоторой степени. Мы хотели оставить крааль, только когда гималайская зоология выдаст нам свои последние тайны.

— Но мистер Ван-Гит, — сказал Банкс, — можете ли вы сообщить мне, согласуется ли прибыль этого ремесла с риском?

— Прежде прибыль была очень значительна, — ответил поставщик. — Но я принужден сознаться, что вот уже несколько лет хищные звери понизились в цене. Вы можете судить об этом по прейскуранту последней курсовой цены. Наш главный рынок — Антверпенский зоологический сад. Я посылаю туда обычно — капитал преклонился перед этим словом — пернатых, змееобразных, образчики семейства обезьянообразных и ящеричных животных, представителей плотоядных в обоих светах… словом, продукт наших отважных охот в лесах полуострова. Как бы то ни было, вкус публики, по-видимому, изменяется, и цена продажи не покрывает расходов! Недавно страус-самец был продан только за тысячу сто франков, а самка только за восемьсот. Черная пантера нашла покупателя за тысячу шестьсот франков, тигрица с Явы за две тысячи четыреста, а семья львов — отец, мать, дядя, два львенка, много обещающие, — за семь тысяч франков гуртом!

— Это просто даром, — ответил Банкс.

— Что касается хоботоносных… — продолжал Матьяс Ван-Гит.

— Хоботоносных, — сказал капитан Год.

— Мы называем этим ученым именем толстокожих, которым природа дала хобот.

— Стало быть, слонов!

— Да, слонов после четвертой эпохи, мастодонтов доисторических периодов…

— Благодарю вас, — ответил капитан Год.

— Что касается хоботообразных, — продолжал Матьяс Ван-Гит, — от ловли их надо отказаться, или если ловить, то разве только из-за бивней, потому что употребление слоновой кости не уменьшилось. Но с тех пор, как драматические авторы, истощившись на выдумки, придумали выставлять слонов в своих пьесах, импресарио водят их из города в город, и одного слона, путешествующего по провинции со странствующей труппой, достаточно для любопытства всего края. Слонов меньше покупают, чем прежде.

— Но, — спросил я, — разве вы снабжаете только европейские зверинцы образчиками индостанской фауны?

— Вы меня простите, — ответил Матьяс Ван-Гит, — если на этот счет я позволю себе, не будучи слишком любопытным, задать вам один простой вопрос.

Я поклонился в знак согласия.

— Вы француз, — продолжал поставщик. — Это можно узнать по вашему произношению и по вашему типу, приятной смеси галло-римского с кельтским. А как француз, вы, должно быть, мало склонны к отдаленным путешествиям, и, без сомнения, вы не ездили вокруг света?

Тут Матьяс Ван-Гит описал рукой один из больших кругов.

— Не имел еще этого удовольствия! — ответил я.

— Я спрошу вас, — продолжал поставщик, — не о том, были ли вы в Индии, потому что вы здесь, но знаете ли вы в подробности Индийский полуостров?

— Еще не совсем, — ответил я, — однако я уже посетил Бомбей, Калькутту, Бенарес, Аллахабад, долину Ганга. Я видел их монументы, я любовался…

— Э! Что это, что это? — ответил Матьяс Ван-Гит, отвернувшись и выражая лихорадочным движением руки крайнее пренебрежение. Потом начал живописное описание.

— Да что это, если вы еще не осмотрели зверинцев этих могущественных раджей, которые до сих пор поклоняются великолепным животным, которыми гордится священная территория Индии? Возьмите посох туриста! Ступайте в Гвиковар поклониться королю Барота! Взгляните на его зверинец, который обязан мне большей частью своих обитателей, леопардами, львами, медведями, пантерами, рысями, тиграми! Присутствуйте при брачных церемониях шестидесяти тысяч голубей, которые празднуются каждый год с большой пышностью! Восхищайтесь пятьюстами «бульбулями» — соловьями полуострова, которых воспитывают так старательно, как наследников престола! Полюбуйтесь на слонов, из которых один сделан палачом и должен раздавить на камне голову осужденного на казнь! Потом отправляйтесь к радже Маиссурскому, самому богатому из азиатских владетелей. Войдите во дворец, где сотнями считаются носороги, слоны, тигры и все хищные звери высшего звания, принадлежащие к аристократии индийских животных! А когда увидите это, может быть, тогда вас не станут обвинять в неведении на счет чудес этой несравненной страны!

Мне оставалось только преклониться перед замечаниями Матьяса Ван-Гита. Горячность, с какой он говорил, очевидно, не допускала рассуждений.

Однако капитан Год прямо пристал к нему насчет фауны, свойственной области Тарриани.

— Сообщите, пожалуйста, несколько сведений о плотоядных, за которыми я приехал в эту часть Индии, — сказал он. — Повторяю вам, я только охотник и конкурировать с вами не стану, мистер Ван-Гит, и даже если смогу помочь вам поймать тигров для вашей коллекции, я сделаю это охотно. Но когда зверинец пополнится, вы не будете осуждать меня за то, что я займусь уничтожением этих животных для моего личного удовольствия.

Матьяс Ван-Гит принял вид человека, решившегося покориться тому, чего не одобрял, но чему не мог помешать. Он сознался притом, что в Тарриани находилось большое количество зловредных животных, вообще мало спрашиваемых на европейских рынках и заклание которых казалось ему дозволительно.

— Убивайте кабанов, я на это согласен, — ответил он. — Хотя эти щенитистые толстокожие не стервоядные…

— Стервоядные? — сказал капитан Год.

— Я разумею под этим, что они травоядные; свирепость их так велика, что охотники, имеющие смелость нападать на них, подвергаются величайшим опасностям!

— А волки?

— Волков много на всем полуострове, и они очень опасны, когда бросаются стадами на какую-нибудь уединенную ферму. Эти животные похожи на польских волков, и я дорожу ими так же мало, как и шакалами, и дикими собаками. Впрочем, я не отрицаю опустошений, делаемых ими, но так как они ничего в торговле не стоят и недостойны красоваться между зоократами высоких классов, я и их также вам предоставляю, капитан Год.

— А медведи? — спросил я.

— В медведях есть кое-то хорошее, — ответил поставщик, одобрительно кивая. — Если индийские медведи не так жадно покупаются, как их однородные из этого семейства, они все-таки имеют некоторую торговую ценность, рекомендующую их доброжелательному вниманию знатоков. Вкус может колебаться между двумя типами, которыми мы обязаны Кашмирской долине и Раймагальским холмам. Но кроме, может быть, периода зимней спячки, эти животные почти безвредны и не могут прельстить настоящего охотника, каким представляется в наших глазах капитан Год.

Капитан поклонился со значительным видом, ясно показывавшим, что с позволением или без позволения Матьяса Ван-Гита он предоставляет самому себе решать эти специальные вопросы.

— Притом, — прибавил поставщик, — эти медведи — животные травоядные.

— Травоядные? — спросил капитан.

— Да, — ответил Матьяс Ван-Гит, — они живут только растениями и не имеют ничего общего со свирепыми породами, которыми полуостров гордится весьма основательно.

— Вы считаете леопардов в числе этих хищных зверей? — спросил капитан Год.

— Неоспоримо. Этот зверь проворен, смел и мужествен, он карабкается на деревья и поэтому иногда бывает опаснее тигра.

— О! — воскликнул капитан Год.

— Милостивый государь, — продолжал Матьяс Ван-Гит сухим тоном, — когда охотник не может найти убежища на деревьях, за ним звери будут охотиться в свою очередь!

— А пантеры? — спросил капитан Год, желавший прервать этот спор.

— Пантеры великолепны, — ответил Матьяс Ван-Гит. — И вы можете видеть, господа, что у меня есть отличные образцы! Изумительные животные, которые, по странному противоречию, антилогии, употребляя слово менее обыкновенное, могут быть приучены к охотничьей борьбе. Да, господа, особенно в Гвиковаре раджи употребляют пантеру для этого благородного упражнения! Их привозят в паланкине, с головой, закутанной, как у кречета и кобчика! В самом деле, это настоящие соколы с четырьмя ногами! Как только охотники увидят стадо диких коз, с пантеры клобучок снимают, и она бросается на робких жвачников, ноги которых, как ни проворны, не могут спасти их от ее грозных когтей! Да, капитан, да! Вы найдете пантер в Тарриани. Вы найдете их более, может быть, чем желаете, но из сострадания предупреждаю вас, что эти пантеры не ручные.

— Надеюсь, — ответил капитан Год.

— Впрочем, точно так же, как и львы, — прибавил поставщик, несколько раздосадованный этим ответом.

— А! Львы! — сказал капитан Год. — Поговорим немножко о львах, пожалуйста!

— Ну, милостивый государь, — продолжал Матьяс Ван-Гит, — я считаю этих мнимых царей зверей гораздо ниже их однородных в древней Ливии. Здесь самцы не имеют гривы, которая служит принадлежностью африканского льва, и, по моему мнению, это самсоны прискорбно обстриженные! Притом они почти совсем исчезли из Центральной Индии и укрылись в Каттивар, Тейльскую пустыню и Тарриани. Эти выродившиеся животные кошачьей породы живут теперь пустынниками или отшельниками и не могут возвратить себе силы от соприкосновения со своими ближними. Поэтому я не ставлю их в первом ряду на лестнице четвероногих.

В самом деле, господа, от льва спастись можно, а от тигра никогда.

— А! Тигры! — вскричал капитан Год.

— Да! Тигры! — повторил Фокс.

— Тигру принадлежит корона, — ответил Матьяс Ван-Гит, одушевляясь, — говорят королевский тигр, а не королевский лев, и это справедливо. Индия вся принадлежит тигру и сосредоточивается в нем! Не первый ли он занял землю? Не имеет ли он права считать похитителями не только представителей англосаксонской расы, но также и сыновей расы солнечной? Не он ли настоящий сын святой земли Арганарты? Поэтому эти великолепные звери распространены по всей поверхности полуострова, и они не бросили ни одной из областей своих предков, начиная от мыса Коморенского до Гималайской границы!

И рука Матьяса Ван-Гита, изобразив южный мыс, образовала на севере целый хребет гор.

— В Зундербунде, — продолжал он, — они как дома! Там они царствуют самовластно, и горе тому, кто покусится оспаривать у них эту территорию! В Нильгерии они бродят массами, как дикие кошки, Ji parva liset componere magnis note 3. Вы понимаете, почему эти великолепные звери требуются на всех рынках Европы и составляют гордость зверинцев? Что составляет главную привлекательность общественных и частных зверинцев? Тигр! Когда вы боитесь за жизнь укротителя? Когда укротитель входит в клетку тигра! За какого зверя раджи платят золотом для украшения своих королевских садов? За тигра. Кто получает премию на звериных биржах Лондона, Антверпена, Гамбурга? Тигр! На каких охотах прославляются индийские охотники, офицеры королевской или туземной армии? На охоте за тигром! Знаете ли, господа, какое удовольствие владетели независимой Индии предлагают своим гостям? Привозят в клетке королевского тигра. Клетку ставят среди обширной равнины. Раджа, его гости, его офицеры, его стража вооружены кольями, револьверами и карабинами и по большей части все на хороших однокопытных…

— Однокопытных! — воскликнул капитан Год.

— Лошадях, если вы предпочитаете это немножко пошлое слово. Но уже эти однокопытные, испуганные близостью тигра, его свирепым видом, молнией, сверкающей из его глаз, становятся на дыбы, и потребна вся ловкость всадников, чтобы удержать их. Вдруг дверь клетки отворяется, чудовище выскакивает, прыгает, летит, бросается на рассеянные группы и приносит своей ярости гекатомбу жертв! Иногда ему удается разбить железный и огненный круг, стиснувший его, а чаще всего он изнемогает, один против сотни, но по крайней мере смерть его достославна и заранее отмщена!

— Браво! Мистер Матьяс Ван-Гит, — вскричал капитан Год, одушевленный в свою очередь. — Да! Это, должно быть, прекрасное зрелище! Да! Тигр — царь животных! И если вы их захватывали, мистер Ван-Гит, то я их убивал, и надеюсь не оставлять Тарриани, прежде чем пятидесятый не падет под моими выстрелами.

— Капитан, — сказал поставщик, нахмурив брови, — я предоставил вам кабанов, волков, медведей, буйволов! Неужели этого недостаточно для вашей охотничьей страсти?

Я видел, что наш друг Год также увлечется этим трепещущим вопросом, как и Матьяс Ван-Гит. Больше ли один поймал тигров, чем другой убил? Какой повод к рассуждениям! Лучше ли их ловить, чем уничтожать? Какая благодарная тема для диссертации! Оба, капитан и поставщик, начинали обмениваться быстрыми взглядами, и, сказать по правде, говорили вместе, не понимая друг друга.

Банкс вмешался.

— Тигры, — сказал он, — цари мироздания, это решено, господа, но я позволю себе прибавить, что это цари очень опасные для своих подданных. В 1862 году, если я не ошибаюсь, эти великолепные звери пожрали всех телеграфистов на станции острова Сангора. Упоминают также об одной тигрице, которая в три года сделала не менее ста восемнадцати жертв, и о другой, которая в столько же времени погубила сто двадцать семь человек. Это слишком даже для царицы! Наконец, после разоружения сипаев в три года двенадцать тысяч пятьсот пятьдесят четыре человека погибли от тигров.

— Но милостивый государь, — ответил Матьяс Ван-Гит, — вы, кажется, забываете, что это животные сыроядные?

— Сыроядвые? — спросил капитан Год.

— Да, они едят сырое мясо, и даже индусы уверяют, что, раз попробовав человеческого мяса, тигры не хотят другого!

— Ну так что же? — сказал Банкс.

— Они повинуются своей натуре, — ответил, улыбаясь, Матьяс Ван-Гит. — Им же надо есть.

Это замечание поставщика окончило наше посещение в крааль.

Настал час возвратиться в паровой дом.

Капитан Год и Матьяс Ван-Гит расстались не самыми лучшими друзьями на свете! Один хотел уничтожить таррианских зверей, другой хотел их брать, а между тем зверей было достаточно, чтобы оба остались довольны.

Условились, однако, что между краалем и санитарной станцией сношения будут часты. Обязались взаимно уведомлять друг друга, когда представятся хорошие случаи. Чикари Матьяса Ван-Гита, очень опытные в экспедициях такого рода, знали все излучины Тарриани и могли оказать услугу капитану Году, уведомляя его о следах зверей. Поставщик обязался давать своих людей, и особенно Калагани, в распоряжение капитана. Этот индус, хотя недавно вступивший в состав прислуги крааля, выказал себя очень смышленым, и на него можно было положиться вполне.

Зато капитан Год обещал помогать, насколько мог, ловить зверей, еще недостававших в зверинце Матьяса Ван-Гита.

При выходе из крааля сэр Эдвард Мунро, вероятно, не рассчитывавший часто бывать там, еще раз поблагодарил Калагани, вмешательство которого спасло его. Он сказал индусу, что тот всегда будет дорогим гостем в паровом доме.

Индус холодно поклонился. Если он и находил удовольствие слышать это от человека, который был обязан ему жизнью, он этого не выказал.

Мы вернулись к обеду. Разумеется, Матьяс Ван-Гит составлял предмет разговора.

— Тысячу чертей! Какие великолепные жесты у этого поставщика! — повторял капитан Год. — Какие отборные слова! Какие выражения! Только если он считает зверей годными единственно для выставки, он ошибается!

В следующие дни, 27, 28 и 29 июня, дождь шел такой сильный, что наши охотники, несмотря на свою страсть, не могли оставить паровой дом. Притом в такую ужасную погоду следов распознать невозможно, и плотоядные, которые, так же как и кошки, не любят воды, не выходят из своих логовищ.