Мод Силвер (№12) - Светящееся пятно

Мойра Лейн, стоя у камина, повернулась и посмотрела на Доринду.

— Так и будем молчать? — Она засмеялась. — Ради бога, давайте вести себя по-человечески! Я не думаю, что вы убили Грега, и надеюсь, вы не думаете, что это сделала я, а если нет, то можете сказать это прямо. Сядем на тот диван и перестанем быть благовоспитанными и сдержанными. Кто, по-вашему, убийца? Должна признаться, что кем бы он ни был, он сделал доброе дело. Грег был чудовищем. Если он ваш дядя, то вы, возможно, знаете об этом не хуже меня.

Доринда смотрела в искристые, словно танцующие голубые глаза. Их танец был вызывающим, и она подумала о Марджане, пляшущей перед атаманом сорока разбойников и вонзившей ему в грудь кинжал по самую рукоятку[18].

— Он не мой дядя, а муж моей тети. — В голосе Доринды проскользнула нотка ужаса.

Мойра снова рассмеялась.

— Какая разница? Главное, что он был ублюдком! А вас, похоже, распирает от собственных невысказанных мыслей. О чем вы думали, смотря на меня так, словно поймали на месте преступления?

— О Марджане и атамане сорока разбойников, которого она заколола в той сказке из «Тысячи и одной ночи».

Мойра зажигала сигарету. Ее рука ни на секунду не дрогнула. Бросив спичку в камин, она затягивалась, пока кончик сигареты не покраснел, потом повернулась и с интересом посмотрела на Доринду.

— Знаете, вы, наверное, очень умная, потому что я вполне могу себя представить в этой роли. Марджана ведь танцевала, не так ли? Это хорошо взвинчивает. Как бы человек не был мне гадок, я бы не могла хладнокровно пырнуть его ножом. Но можно взвинтить себя, когда звучит заводная музыка и танцуешь все быстрее и быстрее… — Мойра побледнела.

— Вы назвали меня умной, — быстро сказала Доринда. — А вот вы, по-моему, очень глупая, если болтаете такую чушь.

Мойра выпустила облачко дыма, приподняв тонкие брови.

— Собираетесь рассказать полиции? — осведомилась она.

— Хватит идиотничать! — огрызнулась Доринда, словно перед ней была школьная подружка.

— Это могло бы их заинтересовать.

— Едва ли.

Мойра рассмеялась в третий раз.

— Знаете, вы мне нравитесь!

— Премного благодарна!

— Ваш сарказм неуместен — я говорю искренне. Хотя вроде бы и не должна, ведь вы, как я полагаю, моя ненавистная соперница. Джастин влюблен в вас, верно?

— Ничего подобного! — Доринда не покраснела, а побледнела, устремив на Мойру возмущенный взгляд золотисто-карих глаз.

Мойру, казалось, это только позабавило.

— Он говорил вам об этом?

Доринда вскинула голову.

— Джастин мой кузен и всегда был добр ко мне. Я очень привязана к нему — надеюсь, что и он ко мне.

— Продолжайте надеяться. — Мойра усмехнулась. — Вам никто не говорил, что лучше говорить правду, если не умеете убедительно лгать? Я умею, но не собираюсь этого делать. Так вот. Я бы могла поладить с Джастином, если бы не вы. — Она выпустила еще одно облачко дыма. — Я не имею в виду, что влюблена в него без памяти, так что вам незачем запираться на ночь — я не собираюсь подкрадываться к вам, прихватив еще один кинжал. Но повторяю, я могла бы поладить с Джастином и, думаю, он со мной тоже, если бы не Доринда Браун. Поэтому вам повезло, что вы мне понравились, не так ли?

Доринда явно расстроилась.

— Мойра…

— Да?

— Мы ведь совсем не знаем друг друга — и разговариваем вот так… Думаю, я знаю почему.

— И почему же?

Доринда стиснула руки.

— Потому что все это слишком ужасно. Вот мы и стараемся об этом забыть. Вот почему вы болтаете чепуху про еще один кинжал. А разговоры о Джастине делают все… — она немного помедлила, — фантастичным. Все словно превращается в игру — перестает быть реальным и… таким страшным.

— Смышленая девочка, — сухо сказала Мойра. — Иными словами, мы драматизируем ситуацию, чтобы ее преодолеть. Так неприятно, если происходит обратное, когда обстоятельства одерживают верх!

Кофе подали в гостиную. Пирсон сообщил об этом Джастину Ли, и мужчины один за другим вошли в комнату. Мисс Силвер внимательно за каждым наблюдала. Мистер Кэрролл порядочно выпил за обедом и, возможно, выпил бы куда больше, не будь рядом свидетелей. Мисс Силвер, как истинная леди, осуждала подобную невоздержанность, но как детектив была скорее ей рада, ибо алкоголь развязывает язык. Однако слишком большая доза могла погрузить мистера Кэрролла в состояние ступора, что никак не устраивало мисс Силвер. Поэтому она облегченно вздохнула, увидев, как бодро мистер Кэрролл вошел в гостиную — слегка покрасневший, с чуть более кривой, чем обычно, улыбкой, но без признаков того, что его бокал наполняли вдвое чаще, чем у остальных.

Когда вошли мистер Мастермен и Джастин Ли, мисс Силвер отметила про себя, насколько они разные, и контраст этот тем более бросался в глаза, что поверхностное описание внешности обоих могло быть одинаковым. Оба были высокие, оба темноволосые, но на этом сходство оканчивалось. По общей договоренности, никто не переодевался к обеду. И это было очень кстати, поскольку официальное черно-белое вечернее облачение мужчин не позволяло судить об их индивидуальных вкусах, которые иногда являются важным ключом к характеру. Серый костюм мистера Ли был не только отлично скроен, но казался частью его самого. Костюм мистера Мастермена выглядел на нем далеко не так естественно: был слишком нов и явно стоил больше денег, чем его обладатель привык тратить. Скорее всего, мистер Мастермен предпочитал экипировку подешевле, так как часто появлялся в людных местах, где его одежда немедленно привлекла бы внимание: например, за банковским прилавком или в каком-нибудь офисе Сити. Как бы то ни было, при взгляде на мистера Мастермена возникало ощущение, что ему не по себе в столь дорогом костюме.

Костюм мистера Тоута, вероятно стоил вообще немыслимых денег, поскольку целью его жизни было приобретать все самое дорогое. К сожалению, его фигура была плохо приспособлена для шикарных вещей. При виде мистера Тоута любой портной мог впасть в уныние. И наверняка бы впал, если бы мог предвидеть, что мистер Тоут нарушит священные заповеди элегантности и осквернит темный костюм ярко-зеленым галстуком, разрисованным желтыми подковами.

На мистере Кэрролле был коричневый костюм. Оттенок показался мисс Силвер слишком броским для хорошего вкуса, и уж тем более оранжевые галстук и носовой платок.

Сама мисс Силвер была в старом платье, перекрашенном в красновато-лиловый цвет, и черном бархатном жакете, который всегда брала с собой, отправляясь зимой в сельский дом, не слишком надеясь на наличие там надежного центрального отопления. Из украшений на ней были только золотая цепочка на шее и брошь из ирландского мореного дуба в форме розы с большой жемчужиной посредине.

С очень чинным и важным видом, который помогал ему отлично справляться с ролью дворецкого, Пирсон поставил поднос с кофе на маленький столик перед мисс Браун. Слегка покраснев, Доринда взяла тяжелый кофейник и стала обводить взглядом присутствующих, думая, что каждый скажет сколько ему добавить молока и сахара, но воцарившееся напряженное молчание было прервать труднее, чем самую оживленную беседу. Миссис Тоут, только что рассказавшая об Олли и малыше, тут же умолкла, увидев, что вошел ее муж. Больше она не проронила ни слова. И неудивительно. Мысли, сразу ею овладевшие, были совсем не из тех, которые стоило бы произносить вслух в гостиной, полной посторонних. Нельзя же взять и признаться, что «возможно, мой муж убийца» или даже «возможно, так думает полиция». Короче, прекратив обсуждать свою дочь Олли, миссис Тоут сразу же погрузилась в холодный мрак этих мыслей. И очень возможно, не она одна. У Джастина имелись свои идеи на этот счет. Но как бы то ни было, он поспешил на выручку Доринде и обнес гостей молоком и сахаром, следуя за мистером Мастерменом, который вызвался раздать чашки. Когда все были обслужены (за исключением мисс Мастермен, отказавшейся от кофе и продолжавшей прикрываться газетой), Джастин поставил на поднос кувшин с молоком и сахарницу, после чего устроился на диване между Мойрой и Дориндой. Гнетущее молчание все еще продолжалось. Доринда чувствовала, что если кто-то заговорит, что-нибудь непременно случится. — Чудесный кофе, не так ли? — сказала наконец мисс Силвер и огляделась вокруг, словно ожидая подтверждения. Никто не откликнулся.

Мистер Мастермен стоял спиной к камину, поставив свою чашку на полку. Мистер Тоут сел в кресло и углубился в «Тайме». Мистер Кэрролл бродил с чашкой в руке, похожий на муху, ищущую подходящее место для приземления. Внезапно он разразился неприятным смехом.

— Чудесный кофе! Чудесная компания! И какой чудесный вечер нас ожидает!

Мойра бросила на него холодный взгляд.

— Собираешься строить из себя дурака, чтобы разрядить обстановку? Отличная идея!

В маленьких глазках Кэрролла блеснули искорки злобы. Другая женщина на месте Мойры могла бы испугаться, но она лишь насторожилась. «Он что-то замышляет. Но что именно?» Ее губы скривились в иронической усмешке.

Левое плечо Леонарда Кэрролла, которое всегда казалось чуть выше правого, слегка дернулось. Он снова рассмеялся.

— Моя профессия — развлекать публику, не так ли? Сейчас я собираюсь развлечь вас. Леди и джентльмены, я намерен представить вам оригинальное и доселе невиданное действо под названием «Кто это сделал?». Ледяной страх и острый азарт гарантированы, а также поощрительное похлопывание по спине того, кто сможет указать убийцу. Похлопывание могучей руки полицейского.

Джастин Ли сделал резкое движение, словно собираясь вскочить на ноги, но встретил взгляд мисс Силвер, предупреждающий и властный, как на вышедшем из-под пера мистера Вордсворта портрете совершенной женщины. Это заставило его откинуться на спинку стула и придержать язык.

Все, разве что за исключением мисс Мастермен, смотрели на Леонарда Кэрролла. Между тем он перестал изображать из себя клоуна и продолжил более естественным доверительным тоном:

— Мы все думаем о Греге, так почему бы нам не поговорить о нем? Нельзя избавиться от трупа, игнорируя его, верно? Давайте постараемся во всем разобраться. Возражать может только убийца — ему это, разумеется, не понравится. Но, само собой, он об этом не скажет. А теперь — «Поднимайте занавес!» — Откинув голову назад, Кэрролл пропел фразу, предваряющую подъем занавеса в «Паяцах»[19], и понизил голос: — Акт второй, сцена первая. Убийца занял свое место, свет только что включили, холл полон людей. Леонард Кэрролл смотрит на них, стоя на третьей ступеньке сверху. — Его голос стал вкрадчивым. — Ему видны все, и у него чертовски хорошее зрение.

Блестящие глаза заскользили по лицам слушателей, располагавшихся полукругом, развертывающимся веером от того места, где мистер Мастермен прислонился к камину. Леонард Кэрролл чуть в стороне от полукруга, окидывая злобным взглядом руки мисс Мастермен, держащие газету, налитую кровью физиономию мистера Тоута, положившего «Тайме» на колени, мисс Силвер и ее вязанье, миссис Тоут с покрасневшими веками, нахмуренное лицо мистера Мастермена и, наконец, Джастина Ли, сидящего с рассеянным видом между двумя девушками — румяной и бледной.

Краем глаза Доринда видела, что Джастин с трудом сдерживает гнев. Ей вдруг захотелось, чтобы вечер немедленно закончился и все очутились в своих кроватях, а проснувшись наутро, поняли, что все это было кошмарным сном.

— Чертовски хорошее зрение, — задумчиво повторил Кэрролл. — Ли действовал быстро — возможно, чересчур быстро. Ну это как посмотреть. Во всяком случае, Леонарду Кэрроллу, стоящему на третьей ступеньке сверху, все было отлично видно. Если там было что замечать, он едва ли бы это упустил.

Мистер Тоут выпрямился в кресле и впился в Кэрролла маленькими сердитыми глазками. Столь яростный взгляд мог бы обескуражить многих.

— Что означают эти намеки? Почему бы вам не сесть и… и не прекратить этот балаган! Если у вас есть что сказать, выкладывайте, а если нет, то нечего делать вид, что вам что-то известно.

Кэрролл рассмеялся.

— Не будьте слишком суровы к моему представлению. Немного тайн, немного предположений, немного того, что вы называете намеками — боюсь, мы не можем обойтись без них. Возьмем, к примеру, вас. Речь не о том, что я видел и чего не видел, но кто-то упоминал при мне, что вы отлично метаете дротики, когда приходится играть в дартс… Ах да, ваша жена.

Шея мистера Тоута угрожающе покраснела.

— А вам что до этого?

Губы Кэрролла скривились в улыбке.

— Мне? Ровным счетом ничего. А вот для Грегори Порлока это могло означать очень многое. Кинжал ведь могли бросить, не так ли? И я еще не сказал о том, что видел с балкона первого яруса.

— Слушайте, вы… — Мистер Тоут задохнулся от ярости.

Мисс Силвер посмотрела на Леонарда поверх щелкающих спиц.

— Боже мой, как интересно! Действительно, оригинальное представление. Но ведь вы никого конкретно не имеете в виду, верно, мистер Кэрролл?

В глазах Леонарда мелькнуло легкое презрение, сменившееся откровенной злобой, когда он перевел взгляд с мисс Силвер на Джеффри Мастермена.

— Какая удача сидеть на балконе — вдали от толпы в партере! Знаете, свет и в самом деле зажегся чуть скорее, чем намечалось. Для кое-кого слишком скоро. — Скользнув глазами по Доринде и Джастину, он посмотрел на Мойру Лейн. — Странно, как четко все видишь, когда свет вспыхивает внезапно. Сначала сплошной мрак, а в следующую секунду светло, как днем. Поистине незабываемое ощущение! — Подойдя к подносу, Леонард поставил на него свою чашку. — А теперь, раз вы все так разволновались и так заинтригованы, я сменю жанр — поиграю для вас на фортепиано. Так как наш бедный Грегори нанял меня с этой целью, я, пожалуй, потребую вычесть сумму моего гонорара из его состояния.

Слегка пришаркивая, он подошел к роялю и открыл крышку. Никто не шевельнулся и не произнес ни слова. В тишине прозвучало несколько звучных аккордов — у Кэрролла было отличное туше, — после чего приятный голос, в котором слышались злобные нотки, запел старинную детскую песенку:

Кто малиновку убил?

«Я, — ответил воробей.-

Луком и стрелой своей

Я малиновку убил».

Глава 30

Около десяти компания разошлась по комнатам, вспоминая прошедший вечер — кто с интересом, кто с сомнением, кто с подозрением, кто с неуверенностью, кто со страхом или усмешкой, кто испытывая все чувства разом. Но что бы ни ощущали мистер и миссис Тоут, мистер Кэрролл, мистер и мисс Мастермен, Мойра Лейн, Доринда и Джастин и что бы ни преобладало в каждом случае, сама мисс Силвер была крайне заинтригована. Она минут двадцать об этом размышляла и едва успела отстегнуть брошь, как раздался стук в дверь ее спальни. Открыв, она увидела Пирсона, с таинственным видом приложившего палец к губам.

В ответ на вопрошающий взгляд, Пирсон поманил мисс Силвер в коридор. Они прошли мимо комнаты Доринды справа и комнаты мисс Мастермен слева, спустились по трем шатким ступенькам, столь часто встречающимся в старых домах, свернули за угол и вошли в неправильной формы комнату. Мисс Силвер увидела книжные полки, большой глобус, все в царапинах пианино и нечто вроде школьной парты.

— Прошу прощения за беспокойство, — заговорил Пирсон, ловко сочетая почтительность дворецкого и доверительность коллеги-детектива, — но я подумал, что вам следует это знать.

— Разумеется, мистер Пирсон. В чем дело?

— Вам не кажется, что здесь холодно?

— Нисколько, — ответила мисс Силвер, не успевшая снять черный бархатный жакет. — Пожалуйста, расскажите, что произошло.

Надо сказать, Пирсона нервировала недостаточная осведомленность. Не то чтобы ему хотелось быть замешанным в деле об убийстве — совсем наоборот. Но оказаться в самой гуще событий и толком не знать, что происходит, — это вызывало неприятное напряжение, и при первой же возможности он решил попытаться взять реванш. Пирсон очень надеялся, что эту попытку не сочтут опрометчивой. Как и многие благонамеренные люди, он всегда испытывал дискомфорт, если не был уверен в пользе своих действий. Пирсон не знал как заговорить с мисс Силвер о своих наблюдениях, не знал, как она это воспримет. Несмотря на вежливые манеры, пожилая леди внушала ему некоторый страх.

Видя, что глаза дворецкого бегают, как у нервной лошади, мисс Силвер неожиданно улыбнулась. Много лет назад в бытность ее гувернанткой эта улыбка могла подбодрить отстающего или робкого ученика. Пирсона она также подбодрила, вернув ему дар речи.

— Увидев, как мистер Кэрролл вошел в кабинет и закрыл за собой дверь, я подумал, что он, возможно, намерен воспользоваться телефоном, и мне пришло в голову, что было бы неплохо… — Он снова замешкался, и мисс Силвер мягко продолжила:

— Подслушать разговор по параллельному аппарату в буфетной?

— Да, мисс Силвер. И когда я услышал номер…

— Вы узнали его?

— Это был номер Милл-хауса, и мистер Кэрролл попросил миссис Оукли. Конечно, ему не удалось поговорить с ней, потому что она никогда не подходит к телефону. Вместо нее подошел мистер Оукли, и разговор сразу же принял скверный оборот. По-моему, мистер Кэрролл слишком много выпил. Возможно, вы тоже это заметили, когда он вошел в гостиную. Не настолько, чтобы опьянеть, но достаточно, чтобы чувствовать себя важной персоной.

Мисс Силвер одобрительно кашлянула.

— Весьма точное описание, мистер Пирсон.

— «Это вы, Оукли? — осведомился он, довольно бесцеремонно, на мой взгляд. — Надеюсь, я вас не разбудил. Или, возможно, теперь вам не слишком хорошо спится? Мне бы на вашем месте точно не спалось. Но я, к счастью, холостяк, и мне не приходится сталкиваться с подобными проблемами». «Не знаю, о чем вы, — чопорно отозвался мистер Оукли, — но если вам есть что сказать, то говорите». — Пирсон сделал паузу и виновато посмотрел на мисс Силвер. — Не знаю, обратили ли вы внимание, но у мистера Кэрролла очень своеобразный смех, больше похожий на хихиканье, если вы понимаете, что я имею в виду. — Мисс Силвер отлично это понимала. — Кэрролл захихикал в трубку, и реакция мистера Оукли была именно такой, какой следовало ожидать. После чего Кэрролл повторил фразу о проблемах и произнес весьма скверным голосом: «Я просто подумал, что вас это заинтересует. Зритель видит игру лучше участников. Именно это я говорил остальным. Возможно, я им наскучил, хотя я думаю — даже почти уверен, — что нет. Какая жалость, что вы и ваша жена при этом не присутствовали! Вас бы это очень заинтересовало, так как я превосходно видел весь холл, когда в тот вечер зажегся свет, а особенно хорошо — вашу жену. Но, конечно, „Honi soit qui mal y pense“[20].

В устах Пирсона знаменитый девиз ордена Подвязки звучал в высшей степени патриотично. Можно не сомневаться, что о Франции, на языке которой существовал этот девиз, его бы поняли весьма приблизительно. Однако мисс Силвер, привыкшая к британскому произношению, отлично все поняла.

— Умоляю вас, продолжайте, мистер Пирсон.

— Добавить почти нечего. «Держите язык за зубами!» — сказал мистер Оуклли, а мистер Кэрролл ответил: «До сих пор я так и делал, но не даю никаких обещаний на дальнейшее». И швырнул трубку.

— Боже мой! — промолвила мисс Силвер.

Пирсон удовлетворенно кивнул.

— Именно это я и подумал, мадам. Мне показалось, что лучше сообщить обо всем вам. Старший инспектор и сержант Эбботт сейчас вне досягаемости, а я бы не хотел, чтобы думали, будто я утаиваю полезные для полиции сведения.

— Вы поступили очень благоразумно, — одобрила мисс Силвер. — Когда состоялся этот разговор?

— Около пяти минут назад. Я запер все двери и окна. Когда я был у парадной двери, мистер Кэрролл вышел из кабинета и поднялся к себе.

Выслушав благодарность, дворецкий удалился.

Через пять минут сержанта Эбботта позвали к телефону, весьма неудобно расположенному в узком вестибюле гостиницы «Овен», куда он сопровождал своего шефа. Опасения Эбботта относительно данного заведения оправдались в полной мере. «Овен» располагал четырьмя спальнями, матрасы на постелях были комковатыми и пахли пивом, пища обладала всеми недостатками, какими способна наделить ее нерадивая кухарка, пиво было крайне скверным, и, в довершение всего, телефон находился в холле.

Услышав в трубке столь неуместное в такой обстановке покашливание и чопорное «алло» мисс Силвер, Эбботт отозвался:

— Фрэнк у телефона.

Чопорные интонации не исчезли.

— Прости, что побеспокоила тебя. Надеюсь, ты еще не лег?

— Я оттягиваю этот момент, насколько хватит сил. Не пойму, чем здесь набивают матрацы. На щебень не похоже — тогда бы они еще и кололись. Видимо, кормовой свеклой. Я весь в синяках. Чудная чисто сельская экзотика.

Мисс Силвер утешительно кашлянула и перешла на свой британизированный французский.

— Меня очень беспокоит мистер Кэрролл. Этот на редкость глупый молодой человек всем дает понять, что располагает какими-то важными сведениями. Он заявляет, будто видел нечто… не совсем пристойное в тот момент, когда зажегся свет. Не знаю, насколько это вероятно. Безусловно, в ту критическую минуту он занимал выгодный наблюдательный пункт и мог что-то видеть. Меня тревожат последствия этой глупой похвальбы. Убийца может поверить, что он в самом деле что-то заметил, и, соответственно, предпримет решительный шаг… Я ужасно переживаю.

— И что же вы хотите от меня? — осведомился Фрэнк после небольшой паузы.

— Мне было бы гораздо спокойнее, если бы ты находился в доме. Уверена, что мисс Браун не станет возражать.

— Нормальные пружины вместо кормовой свеклы, — серьезно промолвил сержант. — Это похоже на подкуп и коррупцию. Ладно, спрошу у шефа — едва ли он будет против. Подождите у телефона.

Ожидая, мисс Силвер думала о человеческой натуре — в частности, о натуре мистера Кэрролла. Предмет ее размышлений отнюдь не был приятным. Пытаясь понять мотивы его безрассудного поведения, она припомнила такие качества, как чувство неполноценности, неизбежно компенсируемое агрессивностью, и, разумеется, зависть к тем, кому больше повезло в жизни. И невольно ей тут же вспомнилось изречение ее любимого лорда Теннисона[21]: «Зависть — испаренье мелких душ». К тому же мисс Силвер допускала, что этот поток слов был лишь дымовой завесой, скрывающей собственную вину и пачкающий черными подозрениями других.

Мисс Силвер все еще была занята этими проблемами, когда в трубке снова раздался голос Фрэнка Эбботта.

— Все в порядке — шеф не возражает. Только пробормотал что-то насчет горы, родившей мышь, и погони за удобствами. Ну, до скорой встречи. Мне понадобится не более пяти-шести минут.

Глава 31

Однако ему понадобилось куда больше времени. И дело тут было совсем не в расстоянии, ведь Грейндж находился на окраине деревни, и всего четверть мили отделяла его украшенные колоннами ворота от здания с вывеской, где изрядно потускневший золотой овен пасся на зеленом поле. Фрэнк Эбботт быстрым шагом миновал угол, где стояла церковь с низенькой древнесаксонской башней, примостившаяся за плотным рядом тисов, которые можно было принять за стену, если бы их кроны не были темнее любой каменной кладки. До входа в Грейндж оставалась сотня ярдов. У Фрэнка был с собой фонарик, но он предпочитал им не пользоваться. Фрэнк вырос в деревне и знал, как быстро глаза привыкают к темноте. Через несколько минут в сплошной тьме он уже различал линию горизонта и живую изгородь.

На серые колонны падали слабые отблески скрытой облаком луны. Пройдя в открытые ворота, Фрэнк услышал быстрый топот ног впереди на подъездной аллее. Звук почти сразу оборвался, но Фрэнк был уверен, что не ослышался. Переложив саквояж в левую руку, он достал из кармана фонарик и двинулся дальше. Над головой темнели голые ветки деревьев. В одном месте длинная аллея дважды круто изгибалась в форме латинской «S», на месте поворотов с одной стороны поблескивал пруд, а с другой виднелись кусты остролиста.

Остановившись у кустов, Фрэнк услышал треск ветки и увидел, как впереди что-то движется. Луч фонаря выхватил из мрака мужское лицо и взметнувшуюся — чтобы загородиться — руку, но взметнувшуюся недостаточно быстро.

— Оукли! — окликнул Фрэнк Эбботт.

Мартин Оукли застыл как вкопанный.

— Кто это? — спросил он. В его голосе звучали страх и отчаяние.

— Эбботт, — отозвался Фрэнк, направляясь к нему. — Что здесь происходит?

Происходило явно нечто странное. Мартин Оукли прерывисто и часто дышал, словно только что бежал, спасаясь от смертельной опасности.

— Кэрролл… — с трудом вымолвил он.

— Что с ним такое?

— Он мертв… — Мартин Оукли судорожно стиснул руку Фрэнка.

— Где он?

— Возле дома… — Мартин наконец отдышался, и слова полились нескончаемым потоком. — Это не я — клянусь вам! Я пришел повидаться с ним, но он уже был мертв, когда я туда добрался… Кэрролл позвонил мне и стал делать грязные намеки… Не знаю — может быть, он собирался меня шантажировать…

Эбботт направил свет в лицо Мартину Оукли. Тот быстро заморгал и прикрыл рукой глаза. Поток слов иссяк.

— На вашем месте я бы помалкивал, — заметил Фрэнк. — Или вы намерены признаться?

— В чем? Я его и пальцем не трогал! Уберите фонарь! — Он шагнул в тень, все еще прикрывая глаза.

— В любом случае, — бесстрастно напомнил Эбботт, — не забывайте, что все сказанное вами может быть использовано в качестве улики против вас.

— Говорю вам, я к нему не прикасался!

— Ладно. Покажите мне, где он.

Дорога делала очередной изгиб вокруг рощи. Фрэнк подумал, что тот, кто планировал подъездную аллею, изо всех сил старался сделать ее как можно длиннее. Ему пришла в голову цитата из Честертона[22]: «Вихляющую английскую дорогу соорудил вихляющий английский пьяница». Вот почему он услышал только первые шаги бегущего Оукли: тогда он находился ближе к дому, чем сейчас. Половина английских дорог таковы — идя по ним, удаляешься от места назначения, а потом приближаешься к нему снова.

Сейчас они опять приблизились к дому. Аллея вывела их на гравиевую площадку. «Вот где бежал Оукли, когда я его услышал, — подумал Фрэнк. — Должно быть, он от страха совсем потерял голову, если бежал по гравию».

— Куда теперь? — осведомился он вслух.

— Налево.

Тропинка, вьющаяся между лишенными листвы кустами сирени и темными зарослями тиса и остролиста, привела их на вымощенный брусчаткой дворик сбоку от дома. На булыжниках, весь скрючившись лежал Леонард Кэрролл, у него был размозжен затылок.

— Он мертв, — сказал Мартин Оукли. — Я не прикасался к нему.

— Кто-то, очевидно, прикоснулся, — холодно заметил Фрэнк Эбботт.

Подойдя ближе, он пощупал запястье Леонарда. Оно было еще теплым. Фрэнк направил на площадку свет фонаря. Сырые булыжники были покрыты мхом. У стены дома рос папоротник — старые листья пожелтели, а новые свернулись, защищаясь от январских морозов. Нигде не было ничего похожего на орудие убийства. Луч скользнул по занавешенным окнам. На нижнем этаже все окна были закрыты. В ответ на бесцеремонно блуждающий луч нигде не вспыхнул свет — ни в одном из окошек.

— Кто спит с этой стороны дома? — резко осведомился Эбботт.

— Понятия не имею.

— Тогда как вы здесь оказались?

— Пришел повидать Кэрролла.

— Но почему именно сюда?

— Господи, Эбботт, ну что в этом особенного! Говорю вам, я пришел его повидать!

— Но что привело вас к этой стороне дома?

— Сначала я подошел к парадной двери. Когда Кэрролл мне позвонил, было только начало одиннадцатого. Я решил тут же с ним встретиться и выяснить, что он имеет в виду. Когда я стоял у парадного входа, мне послышались голоса где-то слева. Фасад дома был темным. Мне показалось, что прозвучало мое имя, вот я и направился сюда. Мои ботинки скрипели по гравию — очевидно, поэтому я больше ничего не слышал. У меня при себе был фонарик. Я остановился, и мне снова почудился какой-то звук. «Кэрролл, это вы?» — окликнул я. Ответа не последовало. Я двинулся дальше и… наткнулся на него, на лежащего… Клянусь вам, я к нему не притрагивался!

— А вы не подумали о том, чтобы поднять тревогу?

— Я думал только о том, чтобы поскорее убежать. Боюсь, я потерял голову. Прийти к человеку и вдруг наткнуться на его труп… Я пустился бегом по гравию, но понял, какой шум я поднимаю, остановился и двинулся дальше, стараясь не шуметь, а потом наткнулся на вас. Это истинная правда!

Фрэнк Эбботт был далеко в этом не уверен.

— Нам лучше пройти в дом, — сказал он.

Глава 32

Телефон был занят постоянно. Мартин Оукли повторил свой рассказ старшему инспектору Лэму, которому пришлось проснуться и руководить расследованием очередного убийства. При помощи магниевых вспышек были сделаны фотографии лежащего на булыжниках Леонарда Кэрролла и заросшего мхом двора, который стал его последней сценой.

Красное обветренное лицо Лэма под густыми всклокоченными черными волосами, начинавшими редеть на макушке и седеть на висках, было абсолютно бесстрастным. Карие, слегка на выкате, глаза были прикованы к лицу мистера Оукли — такой взгляд мог обескуражить даже самого невинного свидетеля. Но Мартин Оукли никак не мог надеяться, что его считают таковым. Ему казалось, будто его толкают к пропасти с быстротой, не позволяющей обдумать свое положение. Он согласился дать показания и теперь жалел, что, несмотря на предупреждение, не смог противостоять искушению объяснить свои действия.

— Показания Пирсона о вашем телефонном разговоре с мистером Кэрроллом в целом правильны? — осведомился Лэм.

— Думаю, что да.

— Хотите прочитать их еще раз?

— Нет, все было так, как он говорит.

— Сколько прошло времени после этого разговора, прежде чем вы решили прийти сюда и повидать Кэрролла?

— Я решил это почти сразу же.

— Кто первым положил трубку?

— Кэрролл. А я туг же снова соединился с коммутатором.

Это было нечто новенькое. Фрэнк Эбботт оторвался от своих записок, а мисс Силвер — от своего вязанья.