Наша улица (сборник)

      - У меня для тебя коняга, Файтл, игрушка! Губернатору впору на нем ездить, право слово!
      И недолго думая вывел вперед худую клячу, начал бить ее кнутовищем, немилосердно тянуть за узду, надсадно кричать "но, но", приговаривая:
      - Видишь ход? Огонь! Ноги... На спину посмотри, на шею!..
      Кляча вертелась во все стороны, дрыгала ногами, как бы ища места, куда укрыться от ударов Копла.
      Файтл постоял, посмотрел, как настоящий ценитель, а потом, сохраняя хладнокровие, сказал:
      - Прокатись на ней, Копл!..
      Копл вскочил на лошадь и несколько раз проехал взад и вперед мимо Файтла, не спускавшего глаз с ног клячи.
      Вслед за Коплом прокатился на ней и Мендл.
      Файтл проверил у клячи глаза, зубы, копыта и остался доволен.
      Особой красотой кляча, правда, не отличалась. Сомнительно, чтобы на ней захотел ездить губернатор. Но Файтл, годами мечтавший о собственной лошади, видел в этой кляче, которая прошла все ступени горемычной лошадиной жизни, исполнение всех своих желаний.
      - Что просят за эту падаль? - спросил Файтл равнодушным тоном, будто товар ему не нравился.
      - Хочешь купить? - ответил Копл.
      - Если цена подходящая.
      - Честное слово?
      - Честное слово... А ты что думаешь? Э-э...
      - Дай руку.
      Файтл протянул правую руку, Копл звонко ударил по ней и с жаром сказал:
      - Она пойдет к тебе за сорок четыре целковых. С уздой, со всеми причиндалами... По дешевке покупаешь - твое счастье; да поможет тебе бог.
      Долго торговались, били по рукам, пока сговорились на тридцати девяти рублях с магарычом Файтла.
      7
      Все время, что Файтл торговался с Коплом, он изо всех сил стирался казаться равнодушным; но стоило ему взяться за уздечку, чтобы вести домой лошадь, свою собственную лошадь, как радость прорвалась наружу - даже руки задрожали.
      Годами Файтл мечтал о лошади - и наконец, вот она, родная...
      Мендлу и Лейблу очень хотелось повести клячу за узду, но стец и прикоснуться к ней не дал:
      - Оставьте, не трогайте!
      Файтл, не сводя глаз с лошади, шагал рядом с ней совсем как молодой.
      Лейбл побежал вперед сообщить радостную весть о том, что отец купил лошадь. Но Рикля вместе е детьми уже бежала ему навстречу.
      И когда она увидела сияющее, сразу помолодевшее лицо Файтла, ей вспомнился день их свадьбы.
      Файтл без слов указал ей глазами на лошадь: гляди, мол, какая удача!
      Рикля начала вытирать глаза концом фартука. Она даже не спросила мужа, сколько он уплатил за лошадь.
      Фангл не мог устоять против соблазна показать жене, какoго орла он купил. Передав узду Мендлу, он коротко приказал:
      - А ну, прокатись разок...
      Мелдт проехался на кляче несколько раз взад и вперед, а Файтл с Риклей стояли и смотрели. И чем дольше Файтл смотрел на лошадь, тем больше менялось его лицо. Понемногу огонь в его глазах погас, бессильно опустились руки, сгорбилась спина: как будто отдав сыну узду, он отдал ему и все свои силы. На лошадь он теперь уже смотрел безразличным взглядом и печально качал головой.
      Рикля испугалась:
      - Файтл, что с тобой?
      - Дожил... - Файтл указал рукой на лошадь, в голосе его прозвучала безнадежность. - Дожил, но бог знает, придется ли мне на ней ездить... Бог знает.
      - Что ты говоришь? Господь с тобой!..
      - Нет сил, - махнул рукой Файтл, - хлопотал, хлопотал... Зачем?
      - Ну что ты, Файтл? Теперь, с лошадью, тебе просто раздолье. Не будешь больше таскать коромысла с полными ведрами на плечах.
      Но Файтя говорил свое:
      - Не придется мне на ней ездить. Нету сил... Стоило хлопотать, суетиться... А что толку? Дожил...
      1910-1956
      СИРОТА
      1
      Все знали ее под кличкой "Сирота". Настоящее имя девушки - Ханеле давно было забыто. Да никого оно и не интересовало. Сирота была воспитанницей городка.
      Когда Ханеле исполнилось пять лет, ее отец - чернорабочий на небольшом мыловаренном заводе - однажды в зимнюю ночь, не жалея хозяйских дров, жарко натопил заводскую печь и лег спать около докрасна накаленной железной дверцы. Утром его нашли мертвым.
      Причина смерти была не совсем ясна. Одни говорили - от угара, другие от разрыва сердца.
      - Всю жизнь жаловался на сердце...
      Вдове было все равно, от чего умер ее кормилец. Она только знала, что он ее оставил с пятью детьми мал мала меньше, несчастной и одинокой, как на необитаемом острове, что теперь она "словно корабль без руля". Рыдая, она требовала от покойника ответа: на кого он их оставил и что ей теперь делать?,. В своих причитаниях она горько жаловалась на жестокую смерть, которая заодно не забрала и ее...
      На кладбище вдова пришла совершенно обессиленная, слезы она уже все выплакала, и слова у нее иссякли. Она только стонала от горя. А когда повалилась на могилу мужа, ее с трудом оторвали от нее.
      Ночью она горела как в огне и пугала детей своим бредом.
      Еще не окончилась траурная неделя, а вдова уже последовала за своим покойным мужем, как бы опасаясь, что на том свете некому будет присматривать за ее Акибой...
      Если бы вдова скончалась на полгода позже, никто, быть может, и не подумал бы о сиротах. Мало ли кругом сирот? Но здесь несчастье обрушилось неожиданно и сразу.
      Община была застигнута врасплох. Шутка ли сказать, отец и мать скончались оба в одну неделю!.. Все были потрясены, и каждый чувствовал себя как бы ответственным за судьбу детей.
      В синагоге шумели: необходимо что-нибудь сделать для сирот, каким-то образом обеспечить их!
      - Почему ничего не делается для бедных сирот? Что будет с несчастными сиротами? - требовали ответа от раввина и общины.
      - Скорей совещание! Созовите совещание, надо подумать о сиротах!
      - Ничего, община не обеднеет, если возьмет на себя содержание пяти несчастных детей.
      Когда потрясение первых дней миновало и у людей хватило времени сообразить, что "всех не обеспечишь", тогда стали подумывать о том, куда бы пристроить детей, как от них избавиться.
      - Община не может взять на себя такую обузу, - раздавались голоса.
      - Шуточное ли дело, целых пять человек кормить, одевать, обувать да обучать!
      - Можно помогать месяц, два, ну, три месяца! Но на долгие годы?.. Кто в состоянии взять это на себя?
      - Если бы речь шла о содержании одного ребенка или, скажем, двоих. Но на пятерых и капиталов Ротшильда не хватит!
      - Бедняки всегда так поступают: наплодят детей, а потом оставляют их на чужом попечении.
      Каждый по-своему старался доказать, что община в самом деле не может да и не обязана содержать весь мир...
      Но сироты мозолили глаза, путались под ногами, и ничего не сделать для них было невозможно. И вот общими стараниями виднейших обывателей города в разных городах и местечках отыскали близких или дальних родственников осиротевших детей и каждому из родственников отправили по ребенку.
      В своих сопроводительных письмах раввин обещал родственникам долгую жизнь на этом и вечное блаженство на том свете за приют и заботу, который найдут у них бедные, несчастные сиротки...
      Только для самой младшей девочки - для пятилетней Ханеле - не нашлось родственника. Отправили было ее в дальнюю деревню к троюродной сестре покой ной матери, но эта черствая женщина не дала ребенку переночевать у себя ни одной ночи.
      - Сиротку мне присылают! - с криком набросилась она на сопровождающего. - Собственных детей нечем кормить, а мне еще чужих навязывают!..
      И на той же подводе, которая привезла Ханеле, тетка отправила девочку обратно.
      Общнне не оставалось ничего другого, как взять содержание ребенка на себя.
      За один рубль двадцать копеек в неделю рыжая Гинда согласилась нести заботы о девочке.
      - Ей у меня будет не хуже, чем у родной матери, - заверила Гинда.
      У Гинды был свой расчет: где семь ртов, там и для восьмого крохи найдутся. А лишний рубль на улице не валяется. Но община в очень скором времени стала неаккуратно выплачивать этот "лишний" рубль, а затем и вовсе перестала платить, и Гинда на всех перекрестках начала кричать, что девчонка объедает ее. Она то и дело бегала к раввину, с криком врывалась в синагогу, устраивала скандалы старшинам, требуя уплаты за содержание ребенка. Но все это не помогало. Однажды в субботу Гинда привела девочку в синагогу к старшинам:
      - Вот вам ваша сиротка! У меня и собственные рты нечем наполнить!
      С того дня девочка стала переходить с рук на руки.
      - Пусть бедная сиротка поживет у вас, - уговаривали сердобольных женщин.
      Одни держали ее у себя неделю или две из жалости, другие - из расчета: "Такая девочка может и ребенка покачать, и посуду вымыть -свой кусок хлеба заработает..."
      Больше десяти лет провела сирота в чужих кухнях, переносила капризы хозяек и жестокость избалованных детей, пока ее последняя хозяйка Перла Тройной подбородок однажды не заметила, что девочка стала зрелой девицей.
      - Видали вы, как она сразу повзрослела? - удивилась она, как будто впервые увидела Сироту. - Смотрите, Хася, какая у девки грудь - кофту распирает.
      - Девка хоть куда! - согласилась ростовщица Хася. - Как спелое яблоко. Хоть сейчас под венец!
      - А что вы думаете, Хася, дорогая? Надо позаботитьея о бедной сироте. Подыскать для нее подходящего жениха.
      - Как же, как же! Надо что-нибудь придумать для бедной сироты. Это богоугодное дело. Господь вознаградит вас...
      2
      Две недели спустя ростовщица Хася снова пришла к своей закадычной приятельнице Перле, и, после того как они перемыли косточки всем знакомым и незнакомым обитателям городка, Хася провела сухонькой, сморщенной рукой по тонким губам и сказала:
      - Как вы думаете, Перла, золотко, что привело меня сегодня к вам? Не догадываетесь? О вашей девице, о Сироте хлопочу.
      - Уже? Вы успели отыскать для нее что-нибудь подходящее? - воскликнула Перла. - Я так и знала: если Хася за что-нибудь возьмется, из этого выйдет толк...
      Мужской ум, что и говорить!
      - Оставьте, оставьте, Перла дорогая, - с деланной скромностью отмахивалась от похвал старая ростовщица. - Вы мне льстите. Если мы, женщины, время от времени н"
      сотворим какого-нибудь богоугодного дела, то зачем мы тогда нужны на нашей грешной земле?
      И, еще раз проведя большим и указательным пальцами по тонким, сложенным бантиком губам, как обычно делала, когда собиралась повести разговор по душам, она стала излагать свой план. У ее снохи есть кормилица, а у кормилицы есть шурин, вдовец средних лет, который подыскивает себе хозяйку в дом, жену... И вот она, Хася, подумала, что это как раз подходит для Сироты.
      - А что он за человек? То есть чем он занимается, этот вдовец? поинтересовалась хозяйка.
      - Деревенский портной. Ходит по деревням и обшивает мужиков.
      - Зарабатывает он, по крайней мере, достаточно на пропитание?
      - Он, конечно, не богач. Но на хлеб и похлебку хватит.
      - И дети есть, надо полагать? - догадалась Перла.
      - Всего четверо, - небрежно, как о мелочи, не стоящей внимания, заметила Хася. - Старшей дочери девятнадцать лет, она уже давно в прислугах, так ее и считать нечего... Второй, парнишка семнадцати лет, ходит вместе е отцом по деревням. Вроде подмастерья у него. Еще один мальчик - ему только что исполнилось тринадцать - поступил учеником к сапожнику. Остается только младшенькая, девочка семи лет, так ведь это одно удовольствие, когда ребенок бегает по дому...
      Сердобольная Перла - Тройной подбородок с сомнением покачала головой.
      - Не знаю, захочет ли она выйти за вдовца.
      - Что? Она еще не захочет? - с возмущением воскликнула благодетельная ростовщица. - Подумаешь, разборчивая невеста! Девка, можно сказать, разутая-раздетая, ни кола ни двора, круглая сирота, без единой родной души на свете, так ей только женихов перебирать, как вы думаете?
      - Кто его знает... - колебалась Перла - Тройной подбородок. - Молодая девушка, естественно, хочет выйти за молодого парня. Это, так сказать, в природе вещей...
      - Молодые парни только и ждут eel - Ростовщица (сложила сухие губы в ядовитую усмешку. - Прямо отбивают друг у друга...
      - Знаете что, Хася, золотко? Давайте-ка позовем ее и спросим.
      - Чего еще тут спрашивать? Девушка должна быть благодарна, если добрые люди заботятся о ней.
      - Ой, Хася дорогая! Какая вы странная женщина!
      Ведь насильно вы ее под венец не поведете. Даже в священном писании сказано: "Позовем девственницу и спросим уста ее".
      - Ну что ж, хотите спросить, спрашивайте, - согласилась Хася. - Я ведь кровно заинтересована! Подумать только, сколько я здесь заработаю на сватовстве, ха-ха-ха! - сострила ростовщица.
      - Кхе-хе! - в тон ей засмеялась и Перла. - И скажете же вы, хи-хи-хи!.. Слушай, ты! - крикнула она в откры(тую дверь кухни. - Иди-ка сюда!
      Сирота, босая, с мокрыми по локоть руками, появилась в дверях и остановилась одной ногой в комнате, другой в кухне, ожидая, что скажет хозяйка.
      - Поди-ка сюда! - приказала Перла.
      - Мне некогда. Я стираю. Скажите, что вам нужно.
      - Подойди поближе. Дай на тебя посмотреть, невеста, - стараясь придать мягкость своему скрипучему голосу и маня ее крючковатым пальцем, позвала ростовщица.
      Тыльной стороной ладони Сирота оправила падавший ей на глаза волосы, машинально застегнула верхнюю пуговку блузки и, спрятав руки под мокрым передником, приблизилась на несколько шагов.
      - Что вам угодно, хозяйка? У меня вода стынет в корыте.
      - Вы только посмотрите, как она торопится. Вдруг на нее напала охота стирать! - с одобрительной усмешкой подбадривала Сироту хозяйка.
      - Если хозяйка тебя зовет, стало быть, ты ей на чтонибудь понадобилась, - с кисло-сладкой улыбкой заметила ростовщица.
      - Пусть хозяйка скажет, что ей нужно, - шмыгнув носом, с нетерпением отозвалась Сирота.
      - Мне ничего не нужно, глупая ты девка! Вот Хася, дай ей бог здоровья, хочет что-то сказать тебе.
      Девушка уставилась вопросительным взглядом на ростовщицу.
      Хася, которая уже несколько минут внимательно оглядывала Сироту с ног до головы, нагнулась к своей приятельнице и, указывая глазами на девушку, что-то зашептала Перле на ухо. Лицо ее выражало безграничное удивление, почти испуг, смешанный не то с радостью, не то со злорадством человека, сделавшего неожиданное открытие.
      С каждым словом ростовщицы лицо Перлы менялось.
      То оно краснело, то бледнело, то принимало пепельный оттенок. Ее тройной подбородок трясся, как студень, и пухлые желтые руки диабетика дрожали, ища опоры.
      - Н-н-не может зт-того быть! - шептали ее посиневшие губы.
      - И-и, дорогая моя! Вы посмотрите на ее талию...
      - Вы... вы ошибаетесь, - бормотала Перла, впиваясь испуганными глазами в фигуру своей служанки.
      - Чудной вы человек, Перла, золотко! Поверьте мне, дело уже идет к развязке...
      Лицо Перлы залила краска гнева. Выпрямившись, она не своим голосом крикнула:
      - Иди сюда, девка! Ближе, ближе!
      Сирота, которая, пока кумушки перешептывались, сто", ла словно на горячих углях, вздрогнула, как от удара бичом, и, хватаясь руками то за передник, то за полурасстегнутую кофту, переминалась с ноги на ногу, не в силах двинуться с места.
      - Что стоишь как истукан? Поди сюда, распутница! - хриплым фальцетом выкрикивала Перла - Тройной подбородок.
      С пылающим лицом и опущенными глазами Сирота сделала несколько шагов и стала боком к хозяйке.
      - Повернись ко мне! - приказала Перла.
      Девушка не шевельнулась. Ее лицо исказила боль, глаза бегали по комнате, как у затравленного зверька.
      - Повернись ко мне, говорят тебе, распутница, уличная девка!
      - Когда хозяйка приказывает, надо слушаться, - ехидно улыбаясь, вставила ростовщица.
      Девушка окаменела. Только руки ее беспрестанно шевелились под передником. Слышен был хруст пальцев.
      Перла поднялась с дивана, подошла к Сироте и с силой сорвала с нее передник.
      Девушка инстинктивно подняла руки к лицу, как бы защищаясь от удара, потом быстро опустила их на живот, опять подняла руки и, закрыв лицо, с рыданием выбежала из комнаты.
      3
      Тринадцать лет никто не вспоминал о Сироте.
      Многие даже не знали, жива ли еще маленькая сиротка, потерявшая в одну неделю отца и мать. Только многочисленные хозяйки, у которых она все эти годы нянчила детей, мыла полы, стирала белье, не забывали, что, давая приют девочке, они делают богоугодное дело. Теперь же, когда с Сиротой приключилась беда, все вспомнили, что они являются как бы опекунами, и готовы были покарать виновницу по заслугам.
      Добродетельные женщины говорили, что ее следует проучить, чтобы другим неповадно было. Почтенные обыватели поражались распущенности теперешней молодежи.
      Парням хотелось посмотреть, "что представляет собою эта штучка", а девушки хихикали в кулак и сгорали от желания узнать, что Сирота станет теперь делать...
      - Как это девка могла позволить себе такое распутство?
      - Да еще сирота!
      - Счастье матери, что не дожила до такого позора!
      Так каждый на свой лад обсуждал происшествие и осуждал девушку.
      Но когда первое возмущение улеглось, простой народ начал задумываться о том, как бы помочь бедняге.
      - Что вы хотите? Сирота! С девушкой, живущей под родительским крылом, этого не случилось бы.
      - Без ласки, без призора. Долго ли такую горемычную совратить с пути истинного...
      - Прежде всего надо узнать, кто виновник ее несчастья, и заставить его покрыть позор, - предложил кузнец Моте.
      - Заставить негодяя немедленно жениться на ней, - поддержал шорник Эля.
      - А если откажется, руки и ноги переломать ему, - уточнил колесник Зелик.
      - Не позволим глумиться над беззащитной сиротой.
      - Вы думаете, она виновата? Что она, глупая, знает?..
      Может быть, какой-нибудь негодяй изнасиловал ее.
      Как прежде все обвиняли Сироту, так теперь каждый старался найти для нее оправдание и помочь в беде.
      - Все несчастья от этой сводницы, бабки Цивьи, - говорили многие.
      Повивальную бабку Цивыо кормила не столько ее акушерская практика, сколько "клуб". Она охотно предоставляла свою квартиру молодым парочкам, не имевшим возможности встречаться в доме родителей. По субботам и праздникам в ее доме собирались парни и девушки из простонародья, солдаты из расквартированного в городке пехотного батальона, белошвейки, служанки из богатых домов, все, кто хотел за небольшие деньги весело провести время. Вход в "клуб" был свободный, но зато Цивья бойко торговала семечками, мочеными яблоками, квасом, мороженой клюквой по цене немного выше, чем на базаре.
      Парням и девушкам предоставлялась возможность танцевать, играть в фанты, веселиться и проводить время как им вздумается.
      Цивья им ни в чем не мешала.
      Поэтому, если с девушкой случалась "неприятность", все догадывались, что след ведет в "клуб" Цивьи.
      Долго искать соблазнителя Сироты не пришлось.
      После короткого расследования удалось установить, что виновник ее позора солдат, барабанщик второй роты Эля Кунин, который уже давно сватался к красивой Сироте, обещая жениться на ней, как только окончится срок его службы.
      До военной службы он был дамским портным в губернском городе. В свободное от службы время он и теперь обшивал офицерских жен. Это давало ему возможность франтить в перешитом по своей мерке казенном мундире, носить собственные хромовые сапоги и собственную фуражку, мазать черные усики фиксатуаром и, отправляясь в "клуб", опрыскивать себя духами "Пачули".
      Он был лучшим танцором на вечеринках в "клубе", лучшим гармонистом, самым ловким комплиментщиком. Не одно девичье сердце сохло по красавчику барабанщику.
      Но его больше всех прельстила Сирота, которая втайне от своей хозяйки стала посещать Цивьин "клуб" - единственное место, где с ней обращались как с равной, говорили ей приятные слова, добивались ее внимания, где она впервые услышала, что она молода и красива, почувствовала, что нравится.
      Кунин, к зависти других девушек, обучал Сироту танцевать кадриль и лансье, осыпал ее изысканными комплиментами, от которых ее лицо заливалось краской, и клялся, что если она откажется выйти за него замуж по окончании его службы, то он своими портновскими ножницами распорет себе живот или с отчаяния убьет фельдфебеля.
      - Если ты не хочешь ответить на мою любовь, то мне все безразлично. На каторгу так на каторгу!
      И молодая неопытная Сирота согласилась лучше уступить ему, чем видеть любимого с распоротым животом или допустить, чтобы он из-за нее пошел на каторгу.
      4
      Когда виновник позора Сироты был найден, его потребовали к ответу.
      Бабка Цивья, которая всегда делала вид, будто не замечает, что происходит у нее в доме, испугалась, как бы ее не обвинили в сводничестве, и поэтому громче всех требовала, чтобы негодяя заставили покрыть позор бедной, одинокой как перст Сироты...
      Ничего не подозревавшего Куника она вызвала к себе в дом, где его ждали суровые судьи, защитники девушки, - колесник Зелик, грузчик Пейсе, жестянщик Тевье, кузнец Моте и молодой извозчик Иехиэл - всё люди решительные, с которыми шутить не приходится...
      Услышав, в чем его обвиняют, "блестящий кавалер"
      побледнел, но быстро оправился и, нагло глядя всем в глаза, стал отпираться:
      - Почему я? Мало других парней вертелось около нее?
      В ответ на это кузнец Моте, не говоря ни слова, изо всех сил ударил франтоватого барабанщика по лицу.
      - Ты еще смеешь клеветать на Сироту, негодяй ты этакий! Мы тебе покажем, как соблазнять честных девушек.
      - Ты думал - сирота, так уж некому заступиться за ее честь? - поддержал грузчик Пейсе. - Нет,_ брат, шутишь! Ты будешь иметь дело с нами, так и знай!
      - Лучше иди в упряжку по-хорошему, - посоветовал извозчик Иехиэл. - А не захочешь, свистун этакий мы тебе руки и ноги переломаем! Ишь плясун нашелся!
      - Ротному командиру пожалуемся. До бригадного дойдем, до полковника, а Сироту обижать не позволим.
      Кузнец Моте держался собственного метода:
      - На что нам полковники, генералы? Я его обработаю лучше всяких полковников...
      Бравый барабанщик сразу переменил тон.
      Вытирая кровь, которая текла у него изо рта и из носа, он лепетал.
      - Чего вы хотите? Разве я собираюсь ее бросить?
      - Завтра же веди ее под венец. А то и сегодня!..
      Кунин, бледный, со вздутой губой и со слипшимися от крови усиками, имел жалкий вид. Припертый к стене, он метался как заяц, лихорадочно искал выхода.
      - Я разве отказываюсь? Я же не отказываюсь жениться на ней... Но дайте мне раньше окончить военную службу, устроиться...
      - Раньше окончить службу, а потом ищи-свищи... так, что ли?
      - А как быть девушке? Сироте что ты пока делать прикажешь?
      - Хватит разговоров! - решительно заявил кузнец Моте - Завтра же обвенчаться, и ни слова больше!
      - Я не прочь бы и завтра, но чем я жену кормить буду? Да и свадьбы без денег не справишь, а у меня нет ни копейки.
      - Это уже другой разговор. Сразу бы так. Деньги на необходимое обзаведение мы тебе соберем, и свадьбу сыграем как полагается. Сироту в обиду не дадим. Но отрекаться: знать не знаю, ведать не ведаю - это, брат, не выйдет.
      Договорились на том, что за невестой дадут сто пятьдесят рублей приданого. Как только соберут эту сумму, так и свадьбу сыграют.
      5
      Свадьбу решили справить тихую.
      - В таком положении шумная свадьба - лишнее унижение для бедной сироты...
      Все же собралось порядочно народу.
      Перла - Тройной подбородок играла роль посаженой матери. Как настоящая сватья, она, наряженная в черное шелковое платье, с полупечальным выражением лица, расхаживала среди гостей и набожно вздыхала:
      - Слава тебе, господи, что судил мне повести бедную сироту под венец... Сколько сил мне это стоило!..
      - Разве мы не знаем? - кивали головами соседки. - Она же была у вас как родная дочь...
      - Дай бог, чтобы ей замужем жилось не хуже, чем у Перлы.
      - Она день и ночь должна благодарить сперва бога, а потом Перлу, что так хорошо обошлось.
      - Если бы не Перла, она осталась бы при одной только прибыли от своего молодчика.
      Каждая нз приятельниц Перлы старалась превзойти других в похвалах хозяйке.
      Ростовщица Хася, тоже по-праздничному наряженная, с шелковой косынкой на черном парике, с ниткой жемчуга на морщинистой шее (невыкупленный заклад обанкротившегося должника), вставила и свое слово в разговор женщин:
      - Вы говорите о нашей дорогой Перле... - Она медленно и бережно цедила слова, будто считала деньги, которые приносили ей закладчики. - Это. же праведница, истинная праведница! Так бы моим врагам жить на свете, как мы справляли бы сейчас свадьбу, если бы не наша Перла!.. Вы понимаете, дорогие мои? - в предвкушении эффекта, который произведет ее рассказ, Хася по привычке провела большим и указательным пальцем по тонким губам. - Вы понимаете? Вчера жених вдруг объявил, что не пойдет под венец, пока не внесут все сто пятьдесят рублей обещанного за невестой приданого. Все в один голос говорили: "Нет и нет! Нельзя ему доверять денег до венца!"
      Но тут Перла набросилась на них: "Бессердечные вы люди!
      Что вы делаете с бедной сиротой? За что вы каплю за каплей пьете ее кровь? Она же покончит с собой, если свадьба не состоится!" И уж так она их отчитала, так задала! "Сию минуту отнесите жениху деньги, - так она говорила, - если нe вce сто пятьдесят, то хоть сто рублей, и пусть будет конец, страданиям бедной сироты!.."
      - А-а-а! - восхищались слушательницы мужеством праведницы Перлы. - И внесли?
      - Еще бы! Отсчитали сотенку и передали жениху из рук в руки... Перла взяла на себя гарантию за эти деньги... Я же вам говорю - золотая душа, истинная праведница! - Хася рассыпалась в похвалах Перле, как если бы ее здесь не было.
      Посаженой матерью жениха была бабка Груня.
      В ее доме жених должен был дожидаться, пока шаферы не придут за ним, чтобы отвести к невесте, а затем под венец, как того требует свадебный обряд.
      Туда, в домик Груни, собрались все, кто принимал участие в устройстве этого необыкновенного брака.
      Пришел грузчик Пейсе со своими сыновьями-богатырями. Пришел жестянщик Тевье в новом, негнущемся, словно из жести сшитом кафтане, колесник Зелик и кузнец Моте, оба с вымытыми до блеска красными лицами. Пришел и ломовой извозчик Иехиэл в смазанных дегтем сапогах.
      На почетном месте сидели самые главные гости, которые принимали участие в сборе денег на приданое Сироте. Они тихо вели между собой беседу о том, что прежде о таких свадьбах и не слыхивали...
      - Почему жениха еще нет? - посмотрев на часы, спросил один из гостей.
      - Да, ему давно пора быть здесь.
      - Он ведь солдат, не вольный человек, - пытался оправдать жениха Зелик.
      - И казарма за городом, - поддержал его Иехиэл.
      Пробило семь часов, восемь, девять, а жениха нет как нет. Гости начали беспокоиться.
      - Мне это все же кажется странным, - заметил кто-то.
      - Не до полуночи же его дожидаться! - выразил свое нетерпение другой.
      - Нет, в самом деле! Если бы невеста не была круглой сиротой и свадьба не происходила, так сказать, при особых обстоятельствах, разве мы бы сидели тут? - сказал третий.
      - Короче говоря, надо выяснить, в чем дело. Отчего задержка?
      - Иехиэл, - позвал кузнец Моте. - Давай-ка махнем в казарму, а?
      - В случае чего, приведите его под ручки, по-нашинскому, - напутствовал их Тевье.
      - Будь спокоен. Приведем.
      Чем дольше не возвращались посланцы, тем больше росло нетерпение и беспокойство гостей.
      - Что там могло случиться?
      Несколько раз прибегали от Перлы узнать, почему не ведут жениха. В одиннадцать часов появилась сама Перла.
      - Я этого не перенесу! - кричала она. - Невеста уже три раза падала в обморок... И один бог знает, что сталось с сотней, за которую я поручилась...
      Лишь к полуночи посланцы наконец вернулись обратно.
      При первом же взгляде на них можно было догадаться, что хороших вестей они не принесли.
      Забрызганные грязью, они устало опустились на лавку и, вытирая потные лица, молча смотрели друг на друга.
      - Ну, расскажи им, Иехиэл! - наконец произнес Моте.
      - Лучше расскажи ты, Моте!
      - Что здесь рассказывать? - после минутного молчания сказал Моте. - Нет жениха!
      - Как так нет? - раздалось несколько голосов сразу.
      - Удрал, - не давая Моте ответить, поспешил сообщить Иехиэл.
      - Кто удрал? Когда? Как?
      - Дайте мне сказать, - потребовал Моте. - Я расскажу все по порядку.
      - Да говорите же кто-нибудь один! - закричали нетерпеливые гости. - То каждый хотел, чтобы другой рассказал, то перебивают друг друга.
      - Приходим в казарму, - начал Иехиэл, - спрашиваем: "Барабанщик Кунин здесь?" - "Нету, - отвечают нам. - Еще вчера отлучился в город". Мне это сразу не понравилось: вчера еще получил отпуск в город, а в городе не показывался... Я спрашиваю: "А на какой срок он получил отпуск?" - "До сегодняшнего дня, - отвечают мне, - по случаю похорон... у него, сказал он, скончался дядя, вот и просит отпустить его на похороны". Тут мне ударило в голову. Я и говорю: "Господин фельдфебель, посмотрите, пожалуйста, у него в сундучке..."
      - Это я сказал! - перебил Моте рассказ Иехиэла.
      - Отстань! - отмахнулся от него Иехиэл. - "Потому что, - говорю я, никакого дяди в городе у него нет, никакой дядя у него не умер, и в городе никто ни вчера, ни сегодня его не видел". - "Вот как, - говорит фельдфебель, - сейчас посмотрим..."
      - Открывает сундучок - сундучок пустой! - вырвал Моте у Иехиэла эффектный финал.
      Бросив сердитый взгляд на товарища, Иехиэл повторил:
      - Фельдфебель вскрыл сундук, сундук оказался пустым!
      - Заранее понемногу все вынес, - не мог удержаться Моте.
      - Удрал? - воскликнули все хором.
      - Удрал, - подтвердил Иехиэл.
      - Фельдфебель так и сказал: "В бегах, сукин сын!" - вставил Моте.
      Гости один за другим стали потихоньку расходиться.