Белый песок

– Саркисов, не уходите в сторону. Кому вы должны были передать деньги?

– Человеку Ахмадова.

– Которого вы должны были узнать по бороде? – уточнил психолог.

– Нет, – мотнул головой Саркисов. – Мы виделись с ним в Душанбе несколько раз. Его фамилия Мамедов. Он помощник Ахмадова… Я его хорошо знаю, – признался армянин.

– А он через две границы повез бы их своему шефу? Не слишком ли опасный путь для такой суммы? Опять вы нам сказки рассказываете, – нахмурил брови следователь.

Саркисов замолчал, испуганно глядя на следователя, а потом выпалил скороговоркой, глядя в пол:

– Деньги должны пойти в Афганистан. На героин. Очень хорошего качества героин. У них налажен таможенный коридор на нашей границе. И дальше, по их территории, в сопровождении взвода автоматчиков едут. Такой груз никто не тронет. У них там этим тоже очень большие люди заправляют.

– Ахмадова героин? – спросил следователь, снова переглянувшись с психологом.

– Я не знаю, люди так говорят… Гражданин следователь, можно немного отдохнуть? Я устал очень, голова болит.

– Хорошо, можно, – кивнул следователь. Он выключил магнитофон и нажал на кнопку под столом, вызывая конвоира.

Загремел засов железной двери. На пороге камеры возник прапорщик-конвоир.

– Уведите в камеру, – приказал следователь. – Когда дверь за Саркисовым закрылась, он повернулся к психологу: – Ну, что скажешь?

– Реакции стабильны. Не врет. Насчет экспертизы и статьи ты вовремя ввернул. Сломал мужика.

– Это было совсем не трудно. У него на лице написано, что он трус, и главное для него – свою шкуру спасти… Ну что ж, надо в Таджикистан ребят засылать. А гражданина Саркисова придется немедленно отпустить и доставить на «Айвазовский» до того, как теплоход подойдет к Фамагусте.

– Опасно, – возразил психолог. – Этот Саркисов, он ведь на обе стороны ломкий. Кроме того, очень может быть, что за ним человечка приставили следить. И тогда вся наша игра пойдет насмарку.

– Саркисов не первый раз контрабанду возит. Доверяют они ему, иначе б уже убрали. Надо рисковать. Цепочку ни в коем случае терять нельзя. Саркисов должен прибыть в Фамагусту вместе с теплоходом и самым дорогим в мире шампанским. Ну и, конечно, под плотным наблюдением наших людей. – Следователь пододвинул к себе телефон, набрал номер. – Промедление смерти подобно. Все, я докладываю начальству… Похоже, тут уже совсем не детская игра намечается.

Небо было безоблачным и ярко-голубым. Солнце слепило глаза, но Ветров, сидевший возле иллюминатора, не опускал шторку: ему хотелось погреться под жгучими лучами. Наконец-то холодные бездомные афганские ночи были позади. Он смог, он выжил, в который раз уже обманул судьбу-злодейку. Но самое главное – он летел на Родину! Пусть гражданином другой страны, другим человеком, но на Родину, в Москву, где есть у него друзья, есть любимая девушка Валентина. Как ему хотелось прижать ее к себе, прошептать на ухо: «Не верь никому – я жив, жив, жив!»

Ветров скосил взгляд на сидевшего рядом Махмуда. Афганец был в темных очках. Непонятно, то ли спит, то ли бодрствует. Вот уж поистине хитрая лиса. И наверняка хозяев у него несколько. Такие, как он, готовы услужить и вашим и нашим, лишь бы карман набить… Одним из хозяев Махмуда не так давно был сам Ветров, но кто другие? Впрочем, Ветров с недавних пор перешел из разряда хозяев в слуги, и когда произойдет обратная метаморфоза, никто не знает.

«Ту-154» сделал разворот на девяносто градусов, и солнце ушло в хвост. Ветров взглянул вниз, на афганские горы, и невольно улыбнулся. Отсюда они казались игрушечными, словно построенными из песка.

– Уважаемые пассажиры, наш самолет пересек границу Союза Советских Социалистических Республик! – раздался в динамиках звонкий голос стюардессы, и тут же советские специалисты и военные советники, летящие на Родину, грянули дружное «Ура!». Ветров крикнул вместе с ними, но только молча, про себя…

Возле стамбульского Музея искусств стоял большой экскурсионный автобус. Взвизгнули тормоза, и позади него остановилась старенькая «мазда» с турецкими номерами. В машине сидели трое: водитель-турок, инструктор КГБ и Саркисов.

Армянин, как всегда, нервничал и потел. Инструктор взглянул на часы и сказал:

– Минут через десять группа выйдет из музея, и вы к ней присоединитесь. Ведите себя уверенно, вступайте в разговоры, шутите, в общем, демонстрируйте полную непринужденность. Судя по всему, вы общительный человек, Саркисов? Саркисов, вы меня слышите?

– Да-да, извините, – запоздало отозвался тот.

– Ну-ка, соберитесь! Не раскисать! От вашего поведения сейчас зависит очень многое. И прежде всего, ваше собственное будущее. Вы поняли меня?

Саркисов кивнул. Водитель внимательно посмотрел в зеркало заднего вида на растерянного армянина и усмехнулся.

– Сразу после отплытия вы приболели – ничего серьезного, обычная простуда – и все это время находились в судовом лазарете, поэтому никто вас не видел и в круизных мероприятиях вы не участвовали. А теперь выздоровели и жаждете общения. Знакомьтесь, флиртуйте. Это абсолютно естественное поведение вырвавшегося на свободу мужчины. На время забудьте об истинной цели вашего путешествия.

– Забудешь тут, – печально вздохнул Саркисов.

– Тем не менее… Ваша легенда вам ясна?

– Ясна.

– В Фамагусте будете действовать в соответствии с полученными инструкциями. И никакой самодеятельности! – Инструктор снова взглянул на часы: – Ну все, идите! Ни пуха ни пера.

– Спасибо, – мрачно поблагодарил Саркисов, открывая дверцу.

– Что значит «спасибо»? – возмутился инструктор. – Ну-ка, ответьте, как положено.

– К черту, да? – испуганно спросил армянин.

– Вот именно, к черту! Все, давай!

– А чемодан с шампанским? – спохватился Саркисов, уже выбравшись из машины.

– Он уже давно в каюте. В пятьсот сорок первой! Это ваша каюта! Вас же сто раз инструктировали! – уже не скрывая раздражения, сказал инструктор и захлопнул дверцу. – Вот идиот! – покачал он головой. – Если так дальше пойдет, всю операцию к чертям собачьим провалит!

– Да-а, слишком уж он напуган, нервничает, – согласился водитель. Он говорил с заметным турецким акцентом.

– Ладно, делать нечего, остается надеяться только на русский «авось», – вздохнул инструктор.

– Вы, русские, только на него и надеетесь. – Сэтими словами турок тронул машину с места.

«Мазда» уехала. Саркисов вздохнул, произнес по-армянски: «Господи, спаси меня» и, увидев вышедшую из дверей музея группу советских туристов, направился к автобусу.

Разношерстная и шумная компания из республик Советского Союза была очень возбуждена. Все рассаживались по местам, обсуждая не столько увиденные музейные экспонаты, сколько цены на стамбульских рынках. На Саркисова поначалу никто не обратил внимания. Он скромно уселся на одно из задних мест возле окна, отер пот. Руки у него заметно тряслись.

Еще несколько дней назад Сурен Саркисович даже предположить не мог, что, спасая собственную шкуру, ему придется стать тайным агентом КГБ. Все было так хорошо и спокойно: бутылки шампанского он раз восемь через границу возил. Мамедов ему каждый раз повторял: «Надежно на сто десять процентов!» Вот тебе и «надежно» – оказался меж двух огней!

– Мужчина, я к вам обращаюсь! – прервал его грустные размышления низкий женский голос.

Саркисов поднял глаза. Над ним нависала внушительного вида дамочка с прической, какие обычно носят райкомовские работницы среднего звена.

– Что? – не понял Саркисов.

– Он еще и штокает! Вы заняли мое место, вот что! И вообще, вы откуда взялись, гражданин? Я вас первый раз в автобусе вижу!

– С «Айвазовского» я, – пробормотал Сурен Саркисович.

– Мы тут все с «Айвазовского»! – не унималась дама. – Притулился тут, понимаешь ли! Будто я всех своих из группы в лицо не знаю! Ну-ка, поднимайся и на выход!

– Саркисов я, сегодня первый раз на берег сошел, до этого в лазарете болел, – поднявшись с места, пытался пересказать свою незамысловатую легенду армянин.

– Вижу-вижу, что не Иванов! Давай, выметайся из автобуса! Чужих нам здесь не надо!

Дама стала подталкивать растерянного Саркисова к двери, и тут на помощь ему неожиданно пришел экскурсовод – юркий чернявый мужчина с усиками, похожий на турка, – он вошел в автобус последним и тут же мгновенно оценил ситуацию.

– Анна Афанасьевна, что же вы нашего товарища Саркисова из автобуса гоните?

– Он разве наш? – искренне удивилась дама. – Яего первый раз вижу!

– Ну, как же, как же, наш, «айвазовский»! Саркисов Сурен Саркисович – главный технолог ереванского домостроительного комбината. Весьма уважаемый и заслуженный человек. В начале круиза он слегка приболел, но сегодня уже в отличной форме и присоединился к нашей замечательной дружной группе, подъехав на другом автобусе. А вообще молодцы! Хорошо, что вы у меня такие бдительные, – улыбнулся экскурсовод.

– Место мое занял! – проворчала неуемная Анна Афанасьевна.

– Ничего-ничего, это дело поправимое. Мы Сурену Саркисовичу подыщем другое местечко. – Экскурсовод строго посмотрел на армянина, показал кивком головы на пустое место возле двери и прошипел, почти не размыкая губ: – Сядь на место и не мельтеши! Лоб вытри!

Тот послушно опустился в указанное кресло, вытер носовым платком вспотевший нос и облегченно вздохнул. Теперь ему, наконец, стало ясно, что слова следователя – не пустое обещание и он, Саркисов, действительно находится под постоянным контролем товарищей из Комитета.

Интерьер служебного жилья Долгова заметно изменился. Кое-где в комнатах и коридоре еще стояли неразобранные коробки, но в основном квартира уже приобрела жилой вид: на окнах появились шторы, на полках – книги, на полу – большой узорчатый ковер.

Часы на серванте показывали без четверти семь. В кресле перед журнальным столиком сидела Валя и лениво листала журнал «Огонек». На ней был деловой костюм, рядом с креслом стояла сумка, из которой торчали какие-то бумаги. Она забежала к Долгову сразу после работы, не заходя домой. На журнальном столике, сервированном на двоих, стояла бутылка шампанского и букет цветов в вазе.

С кухни доносился звон тарелок. Валя оторвала взгляд от фотографии нестареющей Майи Плисецкой, прислушалась. Как же это несправедливо и жестоко: Толик уже замминистра, квартирой в Москве обзавелся, а Сашки нет в живых! Хотя Долгов тоже такую трагедию пережил… А она ничего об этом не знала, брякнула: «Как жена?» Оба они хлебнули горя, не дай бог кому! А Толик совсем не изменился, и ничего начальственного в нем нет. Настоящий друг. Валя посмотрела на цветы, вспомнила рассыпанные по полу своей комнаты в общежитии ветки сирени и невольно улыбнулась.

Появился Долгов с большой тарелкой в руках, над которой горкой возвышалась красная икра с воткнутой в середину столовой ложкой. Он поставил тарелку перед Валей.

– На, попробуй. Наша, дальневосточная. Малосольная. Здесь такой не бывает.

Ложкой икру Валя есть не стала, сделала пару бутербродов: себе и Толе. Долгов откупорил бутылку. Пробка выстрелила в потолок, Долгов разлил шампанское по бокалам, протянул один из них Вале:

– Ну что, за… встречу?

– Нет, тосты ты никогда говорить не умел, – покачала головой она. – Не то что Сашка. Он бы сейчас сказал что-нибудь вроде: «За наше светлое, незабвенное, трижды дружественное прошлое… и пусть оно будет с нами и в настоящем и в будущем– всегда!»

– Да, это он мастер, – согласился Долгов.

Оба выпили бокалы до дна.

– Зато я тебя открыл первым. Помнишь, как ты по-английски с туристами лопотала, когда я с тобой решил познакомиться? За американскую туристку себя выдавала? «Сорри, ай донт спик рашн». Я тебя сразу раскусил, с первого взгляда.

– Я же не знала, что передо мной профессиональный разведчик. Кстати, а как ты из ГРУ в таможню попал? – поинтересовалась Валя.

– Просто. Как с корабля на бал. Решили усилить таможенные кадры. А кем усилить? С улицы человека не возьмешь. Вот и стали силовые ведомства на этот счет шерстить. Я там не один оказался: и гэбэшники, и менты… Кстати, весьма интересная среда, мне сразу понравилось, ну, а разнообразия, риска и ответственности, пожалуй, даже в избытке. Служба – одна из самых лучших в мире. Извини, я плохо за тобой ухаживаю, – спохватился Долгов, заметив пустую Валину тарелку.

Он взял салатницу и принялся щедро накладывать в нее купленный днем в столовой салат.

– Вкусно, – кивнула Валя, попробовав угощение.

– А ты, значит, в Обществе дружбы большой начальник?

– Ну уж и большой! Зав протокольным отделом.

– Интересно?

– Высокие делегации лично принимаю. Французы уехали, на следующей неделе чехи будут, потом англичане. Разнообразие лиц и национальных характеров. В общем, можно сказать, интересно. Ну а ты как, привык к Москве?

– Привыкаю… хотя одному трудно. Министр все ненавязчиво намекает: жениться, мол, надо. По статусу положено. Шучу.

– Женись – на свадьбе погуляем.

Долгов пристально посмотрел на Валю:

– Честно ответить?

– А как еще? Ты ведь, насколько я знаю, иначе не умеешь.

– Это, Валя, во многом от тебя зависит, – сказал Долгов изменившимся голосом.

– Толя, не надо…

– Ты же тогда сначала в меня влюбилась. А Сашка потом появился. Как Цезарь: пришел, увидел, победил.

– Не говори, чего не знаешь. Это я его привязала, не он меня…

– Но его же… Его… – Анатолий не смог произнести «нет». – Ты одна, я один, может, попробуем, а? Все-таки уже много лет мы не чужие друг другу люди.

Валя с самого начала догадывалась, что он пригласил ее в гости не просто так. Вот и цветы тоже. Достаточно мужиков изучила… А ей-то хотелось посмотреть, как он тут устроился, посидеть по старой дружбе, вспомнить счастливые времена…

Она взяла сумочку, решительно поднялась с кресла.

– Ты что? – опешил Долгов.

– Я, Толя, Сашку ждала, жду и буду ждать. Для меня он есть всегда, даже если его нет. Понял?

Долгов вскочил, сделал круг по комнате, вернулся к креслу. Вид у него был решительный.

– Все, тема закрыта, извини, – произнес он веско. – Не валяй дурака, садись, ешь, пей. Икры вон даже не попробовала.

Валя опустилась в кресло, вернула сумочку на пол, снова взяла тарелку.

– Наверное, мне шампанское в голову ударило, – Долгов виновато улыбнулся. – Знаешь, ты права: Сашка из тех людей, которые просто так сгинуть не могут. Его надо всегда ждать. Это такой ас – из любой заварухи выкрутится, сквозь воду и землю пройдет, из ада невредимым выскочит. Нас с ним неплохо учили выживать. И если завтра я его на улице встречу, не удивлюсь, честное слово.

Валя достала из сумочки платок, утерла выкатившуюся слезу. Раскрасневшийся от волнения Долгов сел в кресло, налил шампанское, взял свой бокал:

– Давай-ка, Валентина, за нашего Сашку! И по-нормальному, чокнемся!

Зазвенели сдвинутые бокалы.

Валя засиделась у Долгова допоздна. Им было о чем рассказать друг другу. Вспоминали прошлое, вздыхали о беззаботной юности. Она опомнилась, когда был уже двенадцатый час, и заторопилась домой. Долгов вызвался ее проводить. Валя запротестовала. В конце концов, сошлись на том, что он поймает ей машину. Уже перед дверью Долгов вспомнил о забытом Валей букете…

Они вышли из подъезда, перешли на другую сторону улицы. Долгов поднял руку, голосуя.

У тротуара остановилась новенькая «шестерка», Долгов открыл переднюю дверцу, договорился с водителем, протянул ему купюру. Напоследок по-братски поцеловал Валю.

«Жигули» сорвались с места. Долгов смотрел вслед машине, пока она не скрылась за поворотом, потом перешел улицу и направился к своему подъезду.

А на автобусной остановке, на лавочке сидел рядом с целующейся парочкой Ветров, наблюдая за всем происходящим. Когда Долгов скрылся в двери подъезда, он поднялся с лавочки и медленно побрел прочь…

Главный технолог ереванского домостроительного комбината товарищ Саркисов неторопливо шел по тихой улочке портового города Фамагусты, неся в руке большой полиэтиленовый пакет с изображенными на нем матрешками. Он старался не волноваться, держать себя в руках, но противная внутренняя дрожь не оставляла его.

Саркисов свернул на улицу, по обеим сторонам которой жались друг к другу ювелирные лавки и мастерские. Отсчитал пятую слева и решительно направился к ней.

На пороге магазина-мастерской сидел кудрявый парень и с помощью нехитрого инструмента делал насечку на серебряном кувшине. Рядом был выставлен товар.

– Деметриус, – произнес Саркисов заветное имя.

Парень бросил на него быстрый взгляд, кивнул и скрылся в темноте мастерской. Через мгновение он появился снова, жестом пригласил войти.

Саркисов, оглянувшись, как его инструктировали, робко вошел внутрь лавки. Парень провел его по темному коридору, толкнул одну дверь, другую. Они оказались во внутреннем дворе, вымощенном камнями, пересекли его. Парень указал на дверь одноэтажного дома, поклонился на прощание и исчез.

Армянин коротко постучал и, не дождавшись ответа, толкнул дверь. Она бесшумно отворилась. Он вошел внутрь и тут же уперся взглядом в седобородого старика в расшитом золотом халате, который сидел в кресле посреди тускло освещенной комнаты. Это был Деметриус Манолас – один из самых богатых ювелиров Средиземноморского побережья. Поговаривали, что у него есть коллекция уникальных бриллиантов, которая оценивается в полмиллиарда долларов. Правда, никто никогда этой коллекции не видел, но слухи тем не менее ходили упорные. Деметриус был патриотом острова, вкладывал деньги в строительство дорог, школ, больниц и, хотя имел возможность безбедно жить в любой точке земного шара, покидал свою родную Фамагусту только для того, чтобы приобрести очередной ювелирный раритет…

Кроме большого кресла в комнате был еще стол с резными ножками, на котором стояла лампа и лежали ювелирные инструменты, разнообразные лупы и черная бархатная подушечка.

– Здравствуйте, господин Деметриус, – приветливо улыбнулся старику Саркисов.

Тот удостоил гостя кивком головы, поднялся из кресла и пальцем показал на пакет с матрешками.

Саркисов передал его ювелиру. Деметриус включил настольную лампу, достал из пакета бутылки шампанского, ловко откупорил одну за другой, осторожно вытряхнул из пробок на бархатную подушечку бриллианты. Потом пододвинул подушечку поближе к лампе и, вооружившись лупой и пинцетом, принялся внимательно рассматривать камни, невольно сглотнув набежавшую слюну.

Бриллианты были удивительно хороши. В электрическом свете они заиграли гранями, засверкали тысячей радужных искр, а один даже оказался с розоватым оттенком, что особенно ценилось среди коллекционеров. Деметриус, не выдавая своего волнения, выключил лампу, поднес подушечку с камнями к окну и еще раз тщательно рассмотрел их в дневном свете. Саркисов, затаив дыхание, терпеливо ждал. Наконец Манолас вернул подушку с бриллиантами на стол и покачал головой:

– Ничего особенного. Средние камешки. Огранка старинная, девятнадцатого века, немодная. Кроме того, я заметил пару дефектов, что сильно снижает стоимость, – произнес он по-английски.

Саркисов вздохнул. Огранка ему немодная! Можно подумать, он собрался дарить их какой-нибудь девице! Как же! Сейчас спрячет в сундук и никому никогда больше не покажет! Каждый раз одно и то же, без вариаций. Даже в самых чистых камнях Манолас непременно находил дефекты и торговался из-за каждого доллара, прекрасно понимая, что у продавца ситуация почти безвыходная: во-первых, товар ввезен в Фамагусту контрабандой, во-вторых, теплоход отходит через несколько часов и времени найти другого покупателя нет, в-третьих, камни наверняка ворованные, а значит, и цену за них можно давать вдвое, а то и втрое ниже реальной. И все же сделки проходили, к удовлетворению обеих сторон, более или менее успешно. У Саркисова был приказ Мамедова на цену меньше восьмисот тысяч за оба камня не соглашаться. Вот он и будет стоять на этой цифре, хотя на самом деле бриллианты наверняка стоят пару миллионов. Следователь сказал ему, что они гохрановские, уникальные. А он до сих пор даже и не подозревал, на какую статью это тянет!

– Ваша цена? – поинтересовался Саркисов.

– Пятьсот, – не моргнув глазом, произнес Манолас.

Двумя часами позже ювелир Деметриус Манолас выпустил Саркисова через едва заметную в толстой стене низенькую дверь в пустынный переулок с противоположной стороны лавки-мастерской. В руке у армянина был все тот же вместительный пакет с матрешками, но теперь вместо шампанского в нем было восемьдесят пачек стодолларовых купюр в банковской упаковке. Саркисов оглянулся по сторонам– ни души. А что, если с этим пакетиком, да в какую-нибудь далекую и богатую страну? И там политического убежища попросить. И жить себе безбедно в объятиях мулаток… Нет-нет, исключено – достанут! И те, и другие. И методы у них одинаковые: без суда и следствия…

По переулку Саркисов вышел на торговую улицу и сориентировался: в трех кварталах отсюда на набережной его ждал Мамедов в синем «шевроле».

В VIP-зале международного аэропорта Никосии в одиночестве скучал советник по культуре посольства Демократической Республики Афганистан во Франции Омар Газали. Он возвращался на службу после отпуска и сейчас ждал, когда объявят посадку на рейс «Никосия – Париж». Фамагуста полюбилась ему своей относительной дешевизной, и он частенько проводил здесь уикенды, кроме того, здесь у него были кое-какие дела, которые он выполнял по просьбе одного очень влиятельного афганского шейха.

Объявили посадку, и тут же в VIP-зале появился улыбчивый стюард, который пригласил господина Газали в самолет. Посол наклонился за небольшой сумкой, стоящей на полу.

– Месье, позвольте, я помогу вам, – с этими словами стюард взял сумку посла и понес ее к стеклянной двери. Кроме одежды, пляжной обуви и несессера с бритвенными принадлежностями в ней лежало восемьдесят пачек стодолларовых купюр в банковской упаковке.

По душанбинским улицам на большой скорости несся кортеж из двух машин: милицейской, с сиреной, и правительственного «ЗИЛа» замминистра торговли Таджикской ССР Ахмадова Мидхада Закировича. На одной из улиц «ЗИЛ» притормозил возле невзрачного человечка с бородкой. Человечек открыл заднюю дверцу и ловко вскочил в машину. «ЗИЛ» тут же набрал большую скорость.

На заднем сиденье развалился Ахмадов. Это был тучный мужчина лет пятидесяти в добротном импортном костюме. Его пальцы унизывали перстни с драгоценными камнями.

– Здравствуйте, Мидхад Закирович, – бородатый сел рядом с заместителем министра и протянул ему руку, но Ахмадов ее словно не заметил, едва кивнув в ответ. В каждом его жесте, взгляде, повороте головы сквозили усвоенные с детства байские замашки.

– Стекло закрой, – приказал Ахмадов.

Бородатый привстал и закрыл стеклянную перегородку, которая отделяла салон автомобиля от водителя.

– Рассказывай, какие новости.

– Две хороших, одна плохая, – начал бородатый. – Армянин все сделал как надо, деньги за товар ушли к соседям. В Москве с директором «Бахтара» связь уже налажена, он согласен с нами работать за свой процент.

– С плохой, Мамедов, надо начинать, – раздраженно перебил бородатого Ахмадов.

– Извините, Мидхад Закирович, – Мамедов скорчил виноватую гримасу. – Москва прислала сюда своих из Комитета. Два дня назад. Наша госбезопасность в курс не поставлена. Работают самостоятельно, отчитываются только перед… – бородатый, не договорив, ткнул пальцем в потолок, имея в виду очень высокое гэбэшное начальство.

– Откуда ты знаешь?

– Да уж знаю. Хорошие информаторы у меня. Хуже другое, – Мамедов нерешительно смолк.

– Ну? – Ахмадов грозно сдвинул брови.

– Судя по всему… они под вас копают, Мидхад Закирович, – шепотом произнес бородатый.

Ахмадов грязно выругался по-таджикски и сказал злобно:

– Убери их! Всех убери! Чтоб завтра же все эти сволочи в земле лежали!

– Мидхад Закирович, там же сразу все поймут! – испуганно заметил Мамедов.

– Вот пусть и поймут, у кого здесь сила, и больше не суют свой поганый нос в наши дела! Дашь им палец, руку откусят.

– Убрать не трудно, но это большой риск. Очень надежные исполнители нужны…

– Договорись с нашими друзьями с той стороны, они все сделают.

– Мидхад Закирович, вы все-таки уточните, кого?

– Всех! Чтоб никаких концов!

– И Саркисова?

– Ты мне скажи: сколько у нас сейчас налаженных каналов?

– Пять.

– Какой из них последний раз работал?

– В Фамагусте. Саркисова.

– Вот видишь! До последней проводки все чисто было, никто не копал. А тут вдруг зашевелились.

– Может, все-таки проверить армянина? Он для нас столько всего сделал и еще пригодился бы.

– Он тебе дядя или брат?

– Никто, Мидхад Закирович. Но я ему, как себе, верю.

– Не забывай: дело мы провалить не можем, что б ни случилось. Даже если Амударья вспять потечет и весь Душанбе рухнет. Ты меня понял?

Мамедов кивнул.

– Ладно, проверь армянина, – милостиво разрешил Ахмадов. – А с этими московскими сучатами немедленно разберись.

Мамедов пытался еще что-то сказать, но Ахмадов рыкнул на него:

– Все! Пошел вон!

«ЗИЛ» снова притормозил у тротуара, высадил ошеломленного Мамедова и помчался дальше, сопровождаемый воем сирены милицейской машины.

Кабинет Али Абдо в московском торговом доме «Бахтар» был обставлен довольно бедно: канцелярский стол, заваленный бумагами, несколько телефонов, пара стульев, железный ящик на табурете в углу, электрический и заварочный чайники на подоконнике да несколько чашек – вот и вся обстановка.

Зато телефоны беспрестанно трезвонили – клиентов у «Бахтаров» было много: европейских, советских и азиатских, – кому был нужен изюм, кому – кожи, кому – тонкие афганские ковры ручной работы, кому – редкое белое дерево из Джелалабадской долины, так что к концу рабочего дня у Ветрова голова шла кругом. Ему, привыкшему бегать с оружием по горам, такая работа была в диковинку, впрочем, освоился он быстро и уже с первого взгляда отличал накладную от спецификации или сертификата.

Вот и сегодня все было как обычно. Он хватал то одну, то другую трубку. Говорил то по-русски, то на дари, то по-английски, терпеливо отвечая на вопросы клиентов и партнеров по бизнесу.

Раздался очередной звонок. Ветров поднял трубку.

– Торговый дом «Бахтар», у телефона Али Абдо. – Звонили из Перми по поводу отправки изюма, и Ветров тут же перешел с дари на русский: – Да-да, Олег Петрович, отправили, все в соответствии с договором. Две фуры ушли вчера в одиннадцать вечера. Завтра встречайте.

Во время разговора зазвонил еще один телефон, и Ветров снял вторую трубку.

– Минуту! – Александр снова перешел на дари, Махмуд требовал представляться на его родном языке. – Торговый дом «Бахтар». Сайрулла? Минуту подожди, – он продолжил разговор с Пермью: – Когда хотите следующую поставку?

Олег Петрович хотел следующую поставку через полторы недели в объеме пятнадцати тонн. Киш-миш у «Бахтара» вообще шел неплохо.

Ветров взял ручку, записал пожелания клиента в блокноте.

– Я переговорю с начальством. Дело можно ускорить, если вы предоставите свой транспорт. У нас всего восемь машин, приходится гонять их по всему Союзу. Хорошо говорю? Пять лет в Москве, в Сельхозакадемии учился. Спасибо за комплимент, всего доброго, – он положил трубку на рычаг, схватил вторую и заговорил уже на дари: – Сайрулла, ты куда пропал? Махмуд из себя выходит! Контейнер с коврами сегодня уйти должен. Поляки ждут. С таможней никаких проблем. Обстоятельства? Обстоятельства обстоятельствами, а дело делом. Махмуду объясняй. Мне это бесполезно рассказывать. Все!

Ветров положил трубку и перевел дух. Встал из-за стола, подошел к подоконнику, включил электрочайник, насыпал в заварочный зеленый чай из пачки с арабской вязью.

Снова зазвонил один из телефонов.

– Черт, чаю попить не дадут! – Ветров бросился к рабочему столу, схватил трубку. – Торговый дом «Бахтар», Али Абдо, – дежурно произнес он и тут же перешел на английский: – Добрый день, господин Леппик. Уточнить количество товара? Подождите, я накладные посмотрю.

Он положил телефонную трубку на стол, начал рыться в бумагах. Нашел нужные накладные, сколотые скрепкой, стал их просматривать. Пока он занимался поисками, электрочайник на подоконнике закипел и обдал оконное стекло клубами пара. Ветров поднял трубку со стола:

– Сколько, говорите, господин Леппик? Двадцать пять килограммов? – Он нахмурился, отложил накладные в сторону. – Да-да, все правильно. Очень качественное мумие, высший сорт. Мы тоже надеемся на долгосрочное сотрудничество. Удачи вам!

Он опустил трубку на рычаг, выдернул вилку чайника из розетки и, так и не заварив чай, вернулся к столу. Снова взял отложенные в сторону накладные и стал их изучать. Затем достал из кармана ключ, открыл железный ящик. Там тоже лежали бумаги. Ветров порылся в них, извлек со дна толстую стопку старых накладных, пролистал и понятливо хмыкнул…

Кабинет Махмуда разительно отличался от того, в котором сидел Ветров. Большой и светлый, с добротной мебелью. На стене перекрещены афганский и советский флаги, под ними на арабском и русском языках надпись «Бахтар». На столе для переговоров с задвинутыми стульями тоже афганские и советские флажки.

Кроме рабочей зоны, в кабинете была зона отдыха – вокруг низкого столика с гнутыми ножками ручной работы стояли мягкие диваны с подушками. На одном из них развалился Махмуд. Он попивал чай из пиалы и неторопливо ел засахаренные орешки из стоящего на столике блюда.

Дверь распахнулась, и в кабинет вошел Ветров со стопкой накладных. Вид у него был очень решительный. Он бросил накладные на столик и опустился на диван напротив Махмуда.

– Это что? – спросил он со значением.

– Тебе лучше знать. Я твоих бумаг не касаюсь, – пожал плечами Махмуд.

– Значит, кто-то другой касается, так, что ли, выходит? По моим накладным, для финнов значится тридцать три килограмма очищенного мумие, а по накладным, которые они получили с товаром, пересекшим границу, – двадцать шесть. Семь килограммов – тю-тю. И куда они делись, Махмуд? Может, объяснишь? Семь килограммов очищенного мумие – это не шутка. И с остальными накладными та же история – где три кило, где два с половиной, где целых девять.