Белый песок

Валерий Драганов

Белый песок

Пролог

Афганистан. Сари-Пуль. 1987 год

Был летний вечер. На западе, за вершины, покрытые розово-белыми шапками ледников, стремительно опускалось огненное солнце. Сумерки наползали с востока на горные склоны с колючими кустарниками и козьими тропами.

По одной из таких троп цепью бесшумно поднималась в гору группа из семи человек в камуфляже. Они были вооружены автоматами со сдвоенными рожками. На каждом надет «лифчик» – спецжилет, в удлиненных карманах которого было еще по восемь рожков, на сорок пять патронов каждый. У пояса висят ножны с финкой. Неуставные кроссовки на ногах, очки-бинокли ночного видения на касках, к шеям плотно прижаты манжеты портативных раций с микрофонами. И никаких знаков различия. Самый высокий и крепкий нес на плече станковый пулемет с большой патронной коробкой.

Люди шли легко и бесшумно, как звери: камешек не упадет, ветка не хрустнет. Вел группу майор спецназа Александр Ветров. На вид ему было лет тридцать пять. Чернявый, смуглый, усатый. Надень на него длиннополую рубаху и шаровары, и он легко сошел бы за афганца. Но хотя восточной крови в нем хватало, был он русским офицером-разведчиком.

Группа поднялась к вершине горной гряды. Ветров сделал знак рукой, спецназовцы, рассредоточившись, цепью залегли за гребнем вершины.

Внизу, в широком ущелье спрятался небольшой афганский кишлак – несколько домов, окруженных высокими каменными заборами-дувалами. Босой парень лет четырнадцати гнал прутом к кишлаку стадо низкорослых афганских коз. Прежде чем загнать их за дувал одного из домов на окраине кишлака, он внимательно огляделся по сторонам.

Донесся протяжный скрип ворот хлева, затем все смолкло. Кишлак погрузился в сонную тишину.

Вечерняя заря быстро уступила место сумеркам, а те, в свою очередь, угольно-черной южной ночи с яркими точками звезд на небосклоне, выщербленной бледно-желтой луной и пятнами светляков в пожухлой траве узких горных ущелий.

Ветров опустил на глаза очки ночного видения. То же самое проделали и его бойцы. В инфракрасном свете хорошо были видны двухэтажные глинобитные дома, фруктовые деревья во дворах и даже нехитрая крестьянская утварь.

Ветров указательным пальцем прижал микрофон к горлу. Раздалось характерное шипение. Он тихо произнес:

– Купец назвал тот дом, куда пацан коз загнал. Второй этаж, угловая комната справа. Они там.

Купцом именовался личный агент Ветрова из афганцев Махмуд. Этот человек не вызывал у Ветрова симпатии, потому что любил только деньги, но его информация всегда оказывалась точной и подтверждалась на практике.

В рации раздался хриплый голос пулеметчика:

– Сколько их?

– Восемь. Все командиры банд.

Перед выходом на задание Ветров провел в секретной части дивизии полдня, изучая документацию о бандформированиях, которые контролировали район, и теперь знал не только количество живой силы и вооружения противника, но даже имена командиров и их жен. Ветров к любому заданию подходил ответственно, так его научили.

– Плов небось вкусный кушают.

В диалог командира и пулеметчика вмешался еще один голос:

– Не успеют. Все нам достанется.

– Отставить шуточки! Брать живыми, – приказал Ветров в микрофон.

– Зачем нам «духи»? – искренне удивился кто-то из его бойцов.

– Приказ. – Ветров бросил взгляд на светящийся циферблат часов. – После операции отходим на высоту «два-три-семнадцать». Через две минуты штурмуем без сигнала. Разговоры прекратить! Выключить рации!

Шипение в микрофоне немедленно прекратилось. Почти одновременно щелкнули предохранительные планки автоматов. И наступила мертвая, предгрозовая тишина: не скрипели двери домов в кишлаке, казалось даже, перестали стрекотать цикады и журчать вода в арыках. Не слышно было и дыхания затаившихся за горным гребнем спецназовцев.

В каменном укреплении с бойницей и узким лазом-входом на плоском матрасе с комфортом расположился афганский часовой в грязном советском ватнике, в каких любят ходить автомеханики и танкисты. Он отщипывал ягоды от большой грозди винограда, отправлял их в рот, закусывал виноградную сладость сухой афганской лепешкой и запивал зеленым чаем из пиалы. Лицо часового светилось от удовольствия. Ну, что еще нужно человеку для счастья? Его тяжелая английская винтовка «Бур», направленная длинным стволом в сторону перевала, лежала на плоских камнях бойницы. Время от времени часовой поглядывал в сгустившуюся за щелью бойницы темноту.

Неожиданно раздался легкий шорох. Афганец мгновенно подскочил, схватил винтовку, приставил палец к спусковому крючку и весь обратился в слух. Но шорохов больше не было. Может, это дикая коза прошла по склону, шурша камешками? Часовой чуть подался вперед, и в следующий миг кто-то невидимый снаружи вдруг схватился за ствол винтовки руками и резко, сильно дернул ее на себя. Афганец, ничего не успев сообразить, ткнулся лбом в острый край камня над бойницей и потерял сознание. А через мгновение в укреплении уже оказался один из бойцов Ветрова. Он склонился над поверженным часовым, по лбу которого растекалась кровь, и стал быстро обыскивать его карманы…

Под дувалом, недалеко от дома, где шло важное совещание, вжавшись в стену, на корточках сидел другой часовой с автоматом. Он практически полностью слился с одним из покатых камней дувала – пройди в двух шагах и не заметишь. Но люди Ветрова замечали все… Над забором возник силуэт человека, и тут же стальная удавка стянула шею часового. Тот захрипел и заскреб ногами о землю. Прежде чем автомат часового успел упасть на землю, его подхватила чья-то цепкая рука.

Еще один часовой в длиннополой рубахе и шерстяной безрукавке стоял прямо возле двери дома с автоматом наперевес. Этот был начеку, беспрестанно поглядывая по сторонам и держа указательный палец на спусковом крючке взведенного автомата.

Вдали раздался пронзительный крик ишака. Афганец резко повернул голову в ту сторону, откуда донесся ослиный вопль, и тут же над дувалом в десяти метрах от часового взлетел юркий спецназовец, в прыжке метнув узкий и длинный нож. Метнул и снова скрылся за дувалом… Боковым зрением афганец заметил взлетевшего над забором «шурави», его резко выкинутую вперед руку и даже летящую смертоносную «финку», но было уже поздно – острое холодное лезвие вошло ему в горло. Часовой выронил из рук автомат, инстинктивно сделал шаг навстречу исчезнувшему за дувалом врагу и упал навзничь…

В угловой комнате афганского дома, где собрались полевые командиры, обстановка была бедной: пара плетеных лежанок из виноградной лозы с набросанным на них тряпьем, посреди комнаты – стол с военной картой. Тут же на столе лежали китайские автоматы с откидывающимися прикладами и стоял керосиновый фонарь «летучая мышь», который освещал почти все пространство комнаты. Полевых командиров было действительно восемь, они склонились над картами, изучая их. Разговаривали они на местном наречии, которое только отдаленно напоминало дари, язык этой местности.

У двери, гордый доверенным ему постом, словно статуя, замер с автоматом на груди парень – тот самый, что гнал коз.

Главным среди командиров был бородатый широкоскулый мужчина лет сорока. Он водил карандашом по обозначенным на карте цветным стрелкам.

– Первый караван пойдет через Пянджшер возле Анавы. Там сейчас русских много. Они на караван сразу клюнут. – Голос у командира был низкий, грудной, властный. Человек с таким голосом мог любого заставить пойти в бой и принять смерть с именем Аллаха на устах.

– С чем пойдет караван? – поинтересовался у него второй командир, совсем молодой парень со шрамом от удара ножом через всю левую щеку.

– С зерном, с рисом, с соломой, – не важно. Главное – отвлечь внимание от моего каравана, – широкоскулый ткнул карандашом в красную стрелку, идущую вдоль горного перевала.

– Людей жалко. Убьют их, – вступил в разговор третий командир, пожилой седобородый мужчина в намотанной на голову чалме.

– На все воля Аллаха, – многозначительно произнес широкоскулый.

– Тогда я отдам им самых слабых, как волкам, – кивнул молодой.

– А мой караван пойдет в обход, вот так, – широкоскулый продолжил движение карандаша по карте, затем склонился над столом и нанес большую красную стрелку, которая «перевалила» через горный хребет. – Там нас никто не будет ждать.

Вдруг сверху раздался страшный треск, саманная крыша провалилась, и перед полевыми командирами в клубах пыли возник огромный спецназовец с пулеметом. Не давая «духам» опомниться, он во все горло заорал по-русски:

– Лежать! На пол, суки! Лежать, я сказал!

В то же мгновение дверь комнаты распахнулась, и на пороге возник второй спецназовец. Пока растерявшийся парень-охранник пытался снять свой автомат с предохранителя, спецназовец мощным ударом приклада в челюсть уложил его на пол.

Тут в двух узких окнах со звоном вылетели стекла и появились автоматные стволы. Все произошло настолько быстро, что полевые командиры даже не успели схватить лежащее на столе оружие. Приказание пулеметчика они поняли безо всякого перевода – легли на пол лицами вниз.

Пулеметчик сбросил автоматы на пол и отпихнул ногой их подальше в угол. А второй спецназовец забрал у лежащего на полу парня автомат.

В тишине послышался скрип деревянных ступеней. Ветров поднялся по лестнице и зашел в комнату. Усмехнулся, глядя на командиров, чихнул от оседающей в свете фонаря густой пыли и заговорил на дари безо всякого акцента:

– Именно это я и хотел вам предложить: бросить оружие и сдаться. Хорошо, что сами догадались.

Ветров подошел к столу, аккуратно свернул военную карту и стал проглядывать какие-то документы на арабском, которые обнаружил под ней.

Парень, оставшийся без внимания спецназовцев, пришел в себя. Он приоткрыл глаза и сквозь розовую пелену сочащейся со лба крови увидел спину Ветрова, склонившегося над столом. Рука парня неслышно скользнула за пазуху.

– Ну вот что, полководцы, сейчас с ветерком в тюрьму полетим! – произнес Ветров на дари и добавил уже по-русски для своих: – Вяжите их, ребята.

Парень извлек из-за пазухи маленький дамский пистолет, прицелился. Но голова у него после недавнего удара кружилась, и оружие ходило в его руке ходуном.

Ветров тем временем засовывал карту и документы в планшетку. Одна из бумаг упала на пол. Ветров наклонился, чтобы поднять ее, и тут раздался звонкий выстрел дамского пистолета.

Наклонись Ветров на миг позже, и пуля угодила бы ему в спину, но теперь только звякнуло и разлетелось на осколки стекло «летучей мыши». Лампа опрокинулась, и из нее на стол полился керосин, который немедленно вспыхнул.

Широкоскулый, воспользовавшись ситуацией, сделал отчаянный и молниеносный прыжок к оружию. Он даже успел схватить автомат и нащупать спусковой крючок, но оглушающая пулеметная очередь отбросила его к стене. Он дернулся и сполз на пол, оставляя на стене кровавую жирную полосу… И тут же к грохоту пулемета присоединился стрекот четырех автоматных стволов.

Яркие сполохи пламени вырывались из узких окон и проломленной крыши, а во дворе мелькали быстрые тени – спецназовцы во главе с Ветровым бежали под прикрытием высокого дувала прочь от злополучного дома.

Неожиданно с другой окраины кишлака защелкали частые винтовочные выстрелы, выбивая из дувала каменные крошки.

В темноте послышался стрекот вертолета. Шум нарастал, и скоро из-за гребня вынырнула пузатая «вертушка», которая стремительно опустилась точно на небольшую площадку на вершине горы.

Группа Ветрова, отстреливаясь, отходила к стрекочущему в темноте вертолету. Один из спецназовцев был ранен, его тащили на себе. Вертолетчики пулеметным огнем прикрывали отход. Но, несмотря на это, выстрелы со стороны кишлака раздавались все ближе, так что к вершине горы спецназовцам пришлось ползти, прячась за камнями. Тяжелые пули «Буров» и китайских «акамээсов» крошили камни, взметали фонтанчики густой пыли, противно выли и пели на разные лады, подбираясь к вжавшимся в склон людям и к тяжелому вертолету на горе.

Ветров отпрыгнул за большой валун, тяжело дыша, прижался к шершавой поверхности камня спиной:

– Черт… откуда их столько?..

Чуть поодаль за другим камнем пулеметчик пытался зарядить свежую пулеметную ленту в коробку. В механизме что-то заело, и он нервничал. Ветров прижал пальцем микрофон к шее и прокричал:

– Отходите к вертушке, я прикрою!

– Уан момент… вместе отойдем, командир! – Голос пулеметчика был неправдоподобно веселым.

– Вали отсюда, я сказал! Это приказ! – проорал Ветров в микрофон. – Сейчас пристреляются, и всем кирдык!

Словно в подтверждение его слов возле камня, за которым сидел пулеметчик, плотно легло несколько пуль.

– Савельев! Держи! – с этими словами Ветров бросил пулеметчику свою планшетку. – Все бумаги по прибытии – немедленно в штаб! – Он вставил в автомат новый рожок и, высунувшись из-за валуна, дал в темноту несколько коротких очередей.

Земля рядом с камнем, за которым сидел Савельев, перестала взрыхляться от пуль. Он вскочил и виляя, как удирающий от волка заяц, побежал по склону, волоча по земле пулеметную ленту – справиться с ней он так и не сумел.

Ветров, отстреливаясь, бросился к другому камню-укрытию. Сделал он это вовремя – через несколько мгновений незаметно подобравшийся под прикрытием темноты душман метнул за валун «эфку», которая густо нашпиговала чахлую афганскую почву смертоносными осколками.

Вертолет на вершине горы был готов взлететь в любую секунду – его лопасти бешено вращались, поднимая вокруг столбы пыли. Спецназовцы запрыгнули в люк и втащили раненого товарища. Они продолжали отстреливаться из люка, пытаясь поразить невидимого противника, подбиравшегося все ближе к вершине. Стрельба смешалась с ревом моторов. Последним в люк забрался Савельев с планшеткой.

– Командир где? – стараясь перекрыть шум и стрельбу, крикнул ему один из автоматчиков.

– Там, внизу! – Савельев ткнул указательным пальцем в уходящий вниз крутой склон.

– Назад, за Ветровым! – скомандовал автоматчик.

– Не отобьем! Всех положат! – мотнул головой Савельев.

И тут, разрешая возникший спор, в микрофонах портативных раций раздался голос Ветрова:

– Взлетайте, мать вашу! Чтоб через час документы были в штабе армии!

По склонам, окружая вертолет со всех сторон, уже поднимались душманы. Они больше не таились, не прятались – они шли в атаку. У одного из них был ручной гранатомет со вставленной в трубу гранатой.

– Взлетаю! Сожгут на хрен! – закричал вертолетчик.

Вертолет тут же резко пошел вверх. Спецназовцы стали задраивать люк. О бронированное днище часто и звонко зацокали пули.

Через стеклянный колпак пилоту было видно, как взобравшийся на гору гранатометчик наводит трубу на вертолет.

– Ой-е! – только и произнес вертолетчик и резко потянул ручку управления влево.

Спецназовцы, не удержавшись на ногах, покатились по металлическому полу. Выпущенная граната огненной точкой прошла совсем близко от колпака. Вертолет стремительно набирал высоту.

Спецназовцы приникли к иллюминаторам. Влунном свете им был виден Ветров, который отстреливался от окружающих его душманов, быстро перебегая от одного укрытия к другому. Вот он бросил гранату. Раздался взрыв. Воспользовавшись моментом, Ветров откатился за другой камень, сделал несколько одиночных выстрелов.

Патронов больше не было. Кольцо вокруг него смыкалось. Ветров вырвал чеку последней гранаты, сжал ее в руке, подпуская противника поближе…

Вертолетный стрекот растаял за гребнями островерхих афганских гор. Грохнул еще один взрыв…

Глава первая

Кто не рискует, тот не пьет шампанского

На Измаильской морской таможне было оживленно – пассажиры теплохода «Айвазовский» проходили таможенный досмотр перед отправлением в трехнедельный круиз по Средиземноморью.

На одном из таможенных постов толстый армянин торопливо складывал в раскрытый кожаный чемодан досмотренные вещи. Пристроить две бутылки «Советского шампанского» ему никак не удавалось: он то пытался уложить их на дно чемодана, то снова перекладывал наверх, вытирая носовым платком потеющий лоб.

Двое таможенников – один молодой, явно новичок, другой долговязый мужчина среднего возраста в очках, его наставник, – стояли чуть поодаль, пристально наблюдая за действиями армянина, и тихо переговаривались между собой:

– Нет, Ванчик, что ты мне ни говори, нервничает клиент, – говорил наставник.

– Все они нервничают. Круиз как-никак. Заграница. Мы ж его с ног до головы проверили. Чист.

– Чист-чист трубочист, – задумчиво произнес наставник и направился к нервному пассажиру.

Армянин уже сложил вещи в чемодан и собирался захлопнуть крышку, когда таможенник схватился за нее рукой:

– Разрешите?

– В чем дело? – Армянин бросил на таможенника тревожный взгляд.

– Еще несколько секунд чистого любопытства.

Наставник достал из чемодана бутылку шампанского, повертел ее в руках, глянул через зелень стекла на лампу дневного света.

– «Советское» полусладкое. Хорошее шампанское! Две бутылки. Моряки его на часики меняют. Вы же, как я понимаю, человек солидный, сами пить будете, – с этими словами наставник начал отковыривать фольгу с пробки.

– На какие еще часики? – спросил армянин и тут же возмутился: – Немедленно прекратите! Что вы себе позволяете?

– Надеюсь, вы не против, если мы разопьем бутылочку за ваш отъезд?

– Категорически против! Это подарок! Немедленно позовите своего начальника! – сорвался на крик нервный пассажир.

– Ванчик, принеси, пожалуйста, три стакана, – не обращая внимания на его вопли, попросил своего молодого коллегу наставник.

Парень ушел, так и не найдя разгадки его странного поведения, а тот, глянув в таможенную декларацию армянина, ободряюще и даже как-то ласково сказал:

– Товарищ Саркисов, что вы так переживаете? Стоимость выпитого я вам лично возмещу. А на теплоходе есть точно такое же. Даже лучше – коллекционное.

– Вы не имеете права! – твердо заявил армянин, не сводя глаз с рук таможенника.

Вскоре вернулся его молодой напарник с тремя гранеными стаканами. Наставник открутил проволоку и, придерживая рукой пробку, стравил газ, поглядывая на владельца бутылки. Армянин обливался потом, забыв о платке, который все это время нервно комкал в руках.

Таможенник вытащил пробку из бутылки, положил ее на стол, разлил шампанское по стаканам. Пока оседала пена, он внимательно разглядывал содержимое. Потом хмыкнул, взял со стола пластмассовую пробку, заглянул внутрь и перевел взгляд на Саркисова.

– А в пробочке у вас что, гражданин?

– Это не мое! Не мое! Ничего не знаю!.. – бледнея, отрицательно замотал головой армянин.

Наставник перевернул пробку, стукнул ею о столешницу, и на стол выкатился прозрачный камешек.

– И что в другой пробке, тоже не знаете?

Саркисов еще больше побледнел, его губы мелко задрожали. Он был в состоянии, близком к обмороку, и не мог больше произнести ни слова. Таможенник достал из чемодана вторую бутылку шампанского.

Большая казенная московская квартира была завалена вещами. В коридоре и в комнатах стояли нераспакованные импортные коробки, мебель, сумки, чемоданы. На карнизах окон не было штор. Вся обстановка свидетельствовала о том, что в квартиру въехали совсем недавно.

Только одна комната была более-менее обустроена. Здесь находились шкаф с книгами и широкая кровать. На подоконнике стояла фотография молодой красивой улыбающейся женщины в деревянной рамке. Около кровати, прямо на полу, в ряд выстроились три телефонных аппарата, два из них – с гербами на дисках. Их наличие и висящая на спинке стула генеральская форма таможенника выдавали профессию хозяина, заместителя Начальника Главного управления государственного таможенного контроля при Совете Министров СССР генерал-лейтенанта Анатолия Долгова.

Стрелка звонка будильника стояла на шести тридцати, а сейчас было еще только шесть. За окнами просыпалась Москва. В открытую форточку доносилось шварканье дворницкой метлы об асфальт, а с кухни – шипение горячего масла на сковороде.

Кухня тоже была заставлена нераспакованными коробками. На столе лежали три яйца. Анатолий Долгов в тренировочном костюме с эмблемой «Динамо» и домашних тапках собирался жарить традиционную утреннюю яичницу. Он достал из холодильника «Розенлев» вареную колбасу и стал резать кусочками, думая о своем.

Сегодня утром Долгов вспомнил почему-то своего старого друга, соученика по Школе военной разведки Сашу Ветрова. Вот уже второй год от него не было ни слуху ни духу. Раньше, когда Долгов служил на Дальнем Востоке, друзья хотя бы время от времени перезванивались. Потом Долгова перевели в Прибалтику, а Ветрова – в Афганистан, в армейскую разведку, выполнять спецзадания командования. И с тех пор Сашка пропал.

«Хоть бы знак какой дал… – думал Долгов. – Аможет, он сейчас, выполняя задание командования, ходит в тылу противника с какой-нибудь душманской бандой по горам, и зовут его не Сашкой, а Бурбаханом или Абдулой? Эх, перетащить бы его в Москву, себе под крыло… Хватит ему уже под пулями шляться, жизнью рисковать… Заслужил».

Всего три недели назад Долгов получил высокое назначение в Москву, в Главное управление Государственной таможенной службы на пост заместителя руководителя. Некоторые из его друзей и коллег отнеслись к такому стремительному взлету с легкой завистью, считая, что Долгову повезло. Но большинство радовались: редкий случай, назначили своего, без блата, что называется, от станка. Ведь за плечами у Долгова было шесть лет руководства таможнями на Украине, Дальнем Востоке, на афганской и иранской границах, в Прибалтике.

Долгов невольно усмехнулся, вспомнив о том, что через полчаса после того, как его после собеседования в ЦК утвердили на должность, Матиас Руст на своем легком самолетике, легко преодолев надежные противовоздушные кордоны, сел прямо на Красной площади. Случись это на час раньше, неизвестно, чем кончилось бы для Долгова собеседование в ЦК и состоялось бы оно вообще… Долгов считал, что таким назначением ему оказана большая честь, и был готов работать на износ. Но Москва есть Москва, и ему, провинциалу, первое время было трудно приспособиться к новым условиям на службе и в быту.

Анатолий вдруг вспомнил вечер, когда они с Олей на кухне пили красное вино и строили планы на будущее, и нахмурился. Он часто думал о погибшей жене. Как же нелепо, глупо, абсурдно все произошло!..

Он проводил обычное утреннее совещание, когда ему сообщили об автокатастрофе. Сначала он не поверил – решил, это чья-то глупая злая шутка, а когда до него, наконец, дошло, бросился к жене в больницу, забыв обо всем – и о совещании, и о своих подчиненных. Он так любил Ольгу!.. Но он не успел. После аварии его жена прожила всего полчаса. Врачи сделали все, что могли, он в это поверил.

Долгов бросил порезанную колбасу в кипящее масло, одно за другим разбил о край сковороды два яйца.

Хорошо, что в этом городе ни улицы, ни квартира – ничто не напоминало о погибшей Оле. Только фотография на подоконнике…

В глубине квартиры зазвонил телефон. Долгов бросился в спальню. Третье яйцо, оставшееся на кухонном столе, покатилось и с хрустом шмякнулось на пол.

Долгов схватил трубку, отрапортовал по-военному:

– Долгов слушает. Нет, ничего, докладывайте… Где? В Измаиле?

Слышно было хорошо, но Анатолий настолько привык к плохой связи, что говорил громко, почти кричал. Прижимая трубку к уху плечом, он потянулся к кителю, достал из кармана ручку и блокнот.

– А что экспертиза?.. Понятно. Дело возбудили?.. Пожалуйста, повторите еще раз фамилию задержанного. Как? Сар-ки-сов. Хорошо, пришлите докладную. Сегодня же, к часу, в два – совещание у министра. Спасибо.

Когда он положил трубку на рычаг, на книжном шкафу начал трезвонить будильник. Долгов обернулся к окну, посмотрел на фотографию улыбающейся женщины. И улыбнулся в ответ:

– Ну, с добрым утром, Олек!..

Видно, и вправду существует какая-то необъяснимая, незримая связь между близкими людьми, потому что не зря в это утро Долгов вспомнил о Саше Ветрове.

По горной афганской дороге, под нависающими над нею массивными скалами полз старый, расписанный разноцветными арабскими узорами автобус-«бурбахайка». Он был набит под завязку: несколько человек ехали на крыше, среди узлов и мешков, мальчишки висели на подножке. Лица и руки людей были покрыты густым слоем белесой пыли.

Среди тех, кто был на крыше, сидел бедно одетый афганец в белой шапочке. Несмотря на отросшую бороду и покрытое пылью загорелое лицо, в нем легко можно было узнать Ветрова. Держась одной рукой за поручень, он разговаривал с седобородым стариком, перебиравшим пальцами сандаловые четки.

– Я им целую корзину дал винограда, самого лучшего – киш-миш, а они вечером большой ящик из-под снарядов привезли. Давай, говорят, доверху накладывай, иначе самого заберем! – жаловался Ветров старику. – Что мне было делать? Весь урожай неверные забрали.

– Да, шурави многим принесли беду, – закивал головой старик и вдруг неожиданно спросил: – А ты сам-то откуда родом, парень?

Ветров был готов к такому вопросу. Он вообще всегда и ко всему был готов.

– Из Рудбара, а что?

– А по выговору вроде как из Бамиана или Кундуза…

На большом ухабе автобус, а вместе с ним и пассажиров, подбросило. Один из тюков съехал в сторону, обнажая деревянный автоматный приклад. Крепкий чернобородый мужчина, сидевший напротив Ветрова, поправил тюк, скрывая автомат от посторонних глаз. «Трофейный “калашников”», – отметил Ветров. Чернобородый перехватил его взгляд и посмотрел недобро исподлобья. Ветров скромно опустил глаза и ответил старику:

– Родился я в Рудбаре, мать у меня оттуда, а потом – я еще маленький был – отец нас на север увез. Верно заметили, в Бамиан. Там я и вырос. На севере все-таки жизнь лучше.

Старик пристально посмотрел на Ветрова:

– Ты похож на таджика. А в Рудбаре таджиков нет.

Ветров открыто улыбнулся и ответил:

– Таджики везде есть, дедушка.

Автобус съехал на обочину и остановился. Мужчины-афганцы вышли из автобуса, спустились с крыши. Спустился и чернобородый, захватив с собой автомат.

Мужчины совершили омовение – мальчишки-«бачи» полили им на руки воду из бутылок – затем сняли головные уборы, расстелили на земле большие афганские платки, сели на колени лицом на восток и начали совершать намаз, бормоча молитву. То и дело слышалось традиционное «Аллах акбар». Молился Всевышнему и Александр Ветров, ничем не отличаясь от афганцев.

Издали донесся рев реактивных моторов. Мужчины тут же прервали намаз и привычно приникли к земле среди ухабов и рытвин. Все, кроме Ветрова, который спокойно продолжал молиться.

Через несколько мгновений из-за гор показалась «двойка» истребителей. Летели они довольно низко. Лицо чернобородого перекосилось от ярости, он снял автомат с предохранителя и открыл по самолетам беспорядочную и бесполезную стрельбу.

Истребители скрылись за горой, гул стих. Мужчины поднялись с земли, стали стряхивать пыль с одежды. Закончив молитву, поднялся и Ветров.

– Смелый очень, да? – услышал он позади голос и обернулся. На него был направлен ствол «калашникова». – Почему без оружия? Почему не воюешь? – грозно спросил чернобородый.

– Мое оружие – молитва, – не выказав ни малейшего волнения, ответил Ветров. – Аллах меня благословляет, и я его воин. Такой же, как и ты.

– И ты готов умереть с именем Аллаха на устах?

– Готов, – кивнул Ветров.

– Может, проверим? – указательный палец чернобородого коснулся спускового крючка автомата.

Разговор принимал серьезный оборот, и Ветров бросил взгляд по сторонам, оценивая свои шансы. Справа трое, сзади четверо, слева один, старик не в счет. Автомат из руки этого ершистого чернобородого он, конечно, выбьет, тот и глазом моргнуть не успеет, а пока все остальные схватятся за оружие, успеет спрыгнуть с дороги и скатиться вниз по склону. Но уйти, при всем его умении, вряд ли удастся– афганцы хорошие стрелки. Это у них в крови.

Неожиданно в разговор вмешался старик.

– Убить правоверного – большой грех, Самад. Всевышний закроет перед тобой врата рая, – произнес он жестко.

Самад отвел в сторону ствол, помедлил мгновение, набросил автоматный ремень на плечо.

– Ладно, приедем, я с тобой разберусь, – пообещал он Ветрову.

Ветров помог старику забраться на крышу автобуса, залез сам. Уже на ходу к ним присоединился Самад, сунул свой автомат под тюк. Снова пристально и зло посмотрел на Ветрова, затем отвернулся.

Старик наклонился к Ветрову и тихо сказал:

– Нехорошо, что Самад прицепился к тебе. Он лютый. Русские оба его дома разбомбили, сестру изнасиловали, братьев убили. Ненависть ему глаза застит. Не знаешь, что от него ждать. Лучше б не встречаться тебе с ним больше.

Ветров глянул старику в глаза, в них светилась искренняя доброжелательность. Самад сидел, отвернувшись, смотрел на лежащую у подножия горы зеленую долину с небольшими островками кишлаков.

– Спасибо, дедушка, – шепнул Ветров.

Старик кивнул ему. Ветров осторожно сдвинулся к заднему краю крыши.

Впереди был крутой поворот – дорога огибала скалу. Ветров, наклонившись, бесшумно соскользнул вниз, в густую пыль, а когда автобус скрылся за выступом скалы, перекатился в придорожную канаву и лежал там, замерев, до тех пор, пока не стих рев двигателя.

В кабинете Начальника Главного таможенного управления СССР Виктора Габриэловича Боярова шло рабочее совещание. За длинным т-образным столом расположились заместители, руководители подразделений и служб. Долгов, стоя за небольшой трибуной, делал доклад. Министр, подтянутый генерал лет шестидесяти с волевым лицом, сидя во главе стола, перелистывал какие-то бумаги. Долгову казалось, что начальник его не слушает, и это его беспокоило, хотя внешне он выглядел совершенно невозмутимым. Долгов докладывал о случае на Измаильской таможне.

– У гражданина Саркисова были изъяты два бриллианта весом в десять и тринадцать каратов, стоимость которых оценена экспертами как минимум в восемьсот пятьдесят тысяч рублей. Саркисов признался, что во время Средиземноморского круиза собирался сойти с борта теплохода «Айвазовский» в Фамагусте, реализовать камни у якобы знакомого ювелира и передать валюту некоему человеку, наружность которого ему описали.

Генерал оторвался от бумаг и с усмешкой сказал:

– Получил от дяди с усами, передал дяде с бородой… Детская какая-то сказочка, вам не кажется, товарищи?

– Тем более для такой суммы, – заметил сидящий справа от министра полковник.

– Похоже, – согласился Долгов. – Но больше Саркисов ничего не говорит. Не иначе как кого-то боится. С ним одесское управление Комитета работает.

– Вы сотрудников Измаильской таможни как-то отметили? – поинтересовался генерал.

– Собираюсь.

– Пока вы соберетесь, они на пенсию уйдут. Подготовьте приказ о денежном премировании в размере трех окладов. Что еще по оперативной обстановке?

Долгов перелистал свои бумаги.

– У Воробьева, начальника таможни бухты Провидения, жена рожает. Из-за непогоды не можем послать вертолет.

– Вот где оперативная обстановка, а вы со своими камешками! Правда, недешевыми…

– Несмотря на приказ министра обороны, – продолжил Долгов, – об отправке демобилизованных солдат срочной службы из числа ограниченного контингента советских войск в Афганистане только воздушным транспортом, многие из них пытаются выехать в Союз с автоколоннами. И надеются провезти не только товары ширпотреба, но и валюту, оружие, а также сильнодействующие наркотики для продажи на территории СССР. Когда начнется массовый вывод войск, контрабанду в автоколоннах повезут все – от командира до солдата. Армия, включая командование… мягко говоря, распустилась…

– Об этом, Анатолий Викторович, не нам с вами судить, – довольно резко оборвал Долгова генерал. – Коротко, каковы ваши предложения?

– Я связался с руководителями таможен в Термезе, Кушке, Нижнем Пяндже, и они разделяют мое мнение о том, что контрабанду повезут. Предлагаю срочно начать в армии самую активную пропагандистскую работу. Надо довести до каждого, что встреча воинов-интернационалистов на родной земле не должна превратиться в позорный таможенный досмотр: ведь их будут встречать матери, дети. Кроме того, следует развернуть оперативную работу с агентурой, чтобы заранее выявлять тех, на кого убеждения не действуют…

– И кто же пропагандировать будет: «Не вези, что не положено, миром отдай»? – снова перебил Долгова начальник. – Распустившиеся, как вы их назвали, командиры? Или следует командировать в Афганистан несколько тысяч пропагандистов со всей страны? Вам не кажется, что ваша программа похожа на утопию? – Бояров повернулся к полковнику Грибанову. – А что скажет наш главный аналитик?

– Как идея она хороша. Как гуманистическая операция – малореальна, если не сказать, утопична, – подтвердил полковник.

– И потом, откуда у вас сведения о массовом выводе войск? – спросил министр у Долгова. – У меня их пока что нет.

Долгов, расстроенный тем, что начальник так отнесся к его предложению, промолчал.

– Все, совещание окончено. Мне в Кремль к пяти, – поставил точку Бояров.

Замы, начальники подразделений и служб задвигали стульями и, тихо переговариваясь, двинулись к дверям кабинета. Долгов собрал свои листочки в папку, тоже двинулся к выходу.

– Анатолий Викторович, задержитесь, пожалуйста, – остановил его Бояров.

Дверь за последним из участников совещания закрылась. Министр жестом предложил Долгову сесть.

– Есть дело поважнее нашего с вами прожекта. Мы к нему еще вернемся. Готовьте пока проект моего письма Лигачеву, Чебрикову, Лукьянову. Кстати, а как вы намерены договариваться с Крючковым и Рекуновым? С чего бы им вдруг поддерживать эту информацию, рисковать? Ну да ладно… В декабре намечена встреча президентов СССР и США, – без предисловий начал министр. – Очередной, так сказать, этап потепления отношений. Хорошо бы нашим друзьям-американцам сделать подарок по этому случаю. Пошли бы вы на то, чтобы открыться им и обеспечить контролируемую поставку не до границы, как мы это обычно делаем, а непосредственно до места назначения? Скажем, в США. А то ведь изобличаем наших, да и то только проводников, а истинных заправил-наркобаронов достать не можем.

– То есть замкнуть цепочку Афганистан – Европа?..

– Почему Европа? Почему Афганистан? Пакистан, Россия, США или Канада. По результатам предыдущих операций информации добыто много, а что толку? В конце концов времена меняются, и мы с тобой, профессионалы, должны теперь думать об интересах не только нашей страны, ведь эта зараза, кажется, поразила уже весь мир. Ну и к тому же этот вечный стон, что мы не можем бороться с транзитом наркотиков…

– Но это же бред!

– Для нас – бред, для них – пропаганда. Вот и надо провести контролируемую поставку, чтобы доказать свою правоту. Кстати, насчет твоего Саркисова… Такие деньги кладут в банк, а не передают дяде с бородой – если, конечно, не нужны срочно наличные. А в последнее время, как нам известно, именно через Фамагусту проходят деньги афганских и пакистанских наркодельцов. Может, Долгов, тебе крупно повезло, что гражданин Саркисов попался со своими камушками в Измаиле. В общем, ты подумай… Покопай… Посоветуйся с соседями.

– Комитет уже подключился к делу.

– Если нащупаешь какую-то связь, доложи немедленно.

– Есть! – по-военному отчеканил Долгов, поднимаясь со стула.

Министр тоже встал.

– И вот еще что, Анатолий… понимаю, тяжело тебе сейчас, но головы не теряй, держись.

– Спасибо, – тяжело вздохнул Долгов.

– Расследование закончено?

– Да. Водитель не справился с управлением. От границы до Уссурийска сами знаете, какая дорога.

– Печально.

– Да что теперь!.. Вы правы, надо жить дальше.

– Правильно, давай-ка побыстрей приходи в себя, к Москве привыкай… Кстати, слухи ходят, что ты аки пустынник живешь? В квартире беспорядок, ешь всухомятку. А у нас хорошая столовая, там и завтраками вкусными кормят. В общем, узнай у зама по тылу все свои права и живи, как положено по должности. Понял?

– Слушаюсь, – кивнул Долгов, удивленный резким переходом на бытовую тему.

– А насчет нашего прожекта… конечно, позора на границе не хотелось бы. Я с Егором Кузьмичем посоветуюсь, а может, и с Михаилом Сергеевичем. Все, опаздываю! – закончил разговор министр.

Выйдя из кабинета начальника, Долгов грустно вздохнул. Ну вот, опять напомнили! И снова всплыли у него в памяти тот последний, счастливый вечер и трагическое утро следующего дня. Тогда, только что приступив к службе в Прибалтике, он направлялся по заданию Москвы в командировку на Дальний Восток и соблазнился предложением взять с собой супругу, чтобы Оля повидалась с друзьями, ведь целых шесть лет бок о бок жили-служили… Он оставил ее во Владивостоке, а сам улетел на Камчатку. Когда она с водителем и охраной ехала домой, машину занесло на скользкой дороге и на полном ходу ударило правым боком в дерево на обочине. Большое, толстое дерево… Господи, зачем он взял Олю с собой?! Если бы… Да что теперь – «если бы»! Поздно! И к черту, к черту воспоминания! Сам только что сказал: «Надо жить!»

Взгляд его уперся в дверь кабинета заместителя Начальника управления по тыловому обеспечению, и Долгов потянул на себя дверную ручку.

Глава вторая

Ветров становится Али

Улицы небольшого городка на севере Афганистана были пустынны. Вечерело.

Ветров медленно шел вдоль базарного ряда. Двери дуканов были закрыты на большие висячие замки.

Возле одной из лавок Ветров замедлил шаг. Она была разгромлена. Стена дукана почернела от копоти, двери заколочены крест-накрест досками, за ними виднелась разбитая витрина.

Ветров подошел поближе. Под ногами хрустнули осколки стекла. Внутри дукан был полностью опустошен, на полу валялся какой-то хлам. Пожилой торговец сидел на помосте рядом со своей лавкой, пил чай из пиалы и слушал транзистор, из которого лилась тягучая восточная мелодия.

В нескольких шагах от торговца Ветров остановился, снял с ноги башмак и сделал вид, что вытряхивает из него камешек. Кивнул торговцу:

– Салям алейкум.

– Салям.

Торговец жестом показал, что Ветров может присесть рядом с ним. Музыка в транзисторе закончилась, и хорошо поставленный мужской голос начал вещать на дари.

Торговец протянул Ветрову пиалу с чаем.

– Спасибо. Хороший у тебя приемник, – заметил Ветров, чтобы как-то начать разговор.

– Хороший, только, бывает, слова плохие говорит. Слышишь «войне конец, сдаваться всем надо, оружие шурави отдать». Хитрые, шакалы! Мы, значит, без оружия, а они – с пушками и танками!

Торговец покрутил ручку настройки. Сквозь помехи пробилась русская речь. «Новые мирные инициативы Советского Союза были с воодушевлением встречены…» – успел произнести приятный женский голос, прежде чем торговец, поморщившись, крутанул ручку. Наконец приемник, похрипев, снова уловил национальную афганскую мелодию, и торговец удовлетворенно кивнул.

– Слова и правда плохие, а приемник все равно хороший. Японский. Трудно такой достать.

– Почему трудно? Я его у Махмуда в дукане взял. – Торговец кивнул на разгромленную лавку.

– Русские его сожгли, да? – поинтересовался Ветров.

– Лучше бы ему самому в аду гореть.

– А что такое?

– Предатель Махмуд, собака гнилая. К нему в дукан всякие люди ходили, моджахеды ему доверяли, как себе, в разговорах не стеснялись. А он все русским передавал. И про то, что под Сари-Пулем наши командиры соберутся, тоже сказал. Об этой встрече никто из посторонних не знал. Никто. А они все погибли с именем Аллаха. Пришли его убивать, а у него нюх что у лисы: за день до этого как сквозь землю провалился.

– Может, ад его и поглотил? – предположил Ветров, отхлебывая из пиалы зеленый чай.

– Как же, поглотил! Наверняка к своим русским хозяевам убежал. Тут близко. Вон их самолеты из Мазари-Шарифа туда-сюда летают. Собаки гнилые! По радио наших моджахедов сдаться уговаривают. Не понимают, что ли, что мы свою землю никому никогда не отдадим, даже если они черта в помощники призовут?!

– Да-да, ты прав. Никогда, – кивнул Ветров. Он допил чай, проверил, не осталось ли в ботинке камешка, обул его и встал. – Храни Аллах тебя, весь твой род и твой дукан.

– Спасибо, добрый человек.

– Тебе спасибо, отец, теперь буду знать, в какую сторону не ходить, чтоб к русским шайтанам в когти не попасть! – С этими словами Ветров повернулся и пошел дальше вдоль базарного ряда.

Над крышей здания комендатуры в Мазари-Шарифе развевался красный флаг. Возле крыльца стояли два бронетранспортера с зачехленными стволами пулеметов. Чуть поодаль пристроился «уазик», в котором, откинувшись на спинку сиденья, спал солдат-водитель.

Около дверей комендатуры галдела толпа афганцев: женщины с детьми на руках, старики и мужчины стояли в очереди на прием, каждый со своими проблемами. Среди них был и Ветров. Борода его стала гуще и длиннее, лицо еще больше почернело от солнца и обветрилось. Он сидел в сторонке на корточках, терпеливо выжидая, когда закончится прием граждан и разойдется толпа. Разговор с советским командованием предстоял обстоятельный.

На крыльце комендатуры появились двое: тучный полковник в полевой форме и афганец лет пятидесяти, тоже с брюшком, одетый в цивильный костюм, рубашку и галстук. Афганец, жестикулируя, что-то оживленно и чуть заискивающе говорил полковнику, тот отвечал коротко, дружелюбно и снисходительно.

Взгляд Ветрова застыл на этой несколько комичной парочке. Афганец с полковником пожали друг другу руки, полковник направился к своему «уазику», а афганец начал пробиваться сквозь толпу соплеменников.

Ветров поднялся и направился следом за афганцем. Тот благополучно миновал толпу. Ветров прибавил шаг…

Афганец неторопливо шел по центральной улице города, разглядывая витрины богатых дуканов. Ветров нагнал его, окликнул негромко:

– Махмуд!

Афганец обернулся, его брови удивленно взлетели вверх.

– Ты-ы? Неужели выбрался? – спросил он после секундного замешательства.

– Как видишь, – усмехнулся Ветров. – А ты думал, не выберусь?

– Нет-нет, я не думал, – смущенно забормотал афганец. Удивление на его лице сменилось тревогой. Он озабоченно глянул на здание комендатуры, махнул рукой:

– Пойдем скорее. Тебе нельзя здесь появляться.

– Это почему? – удивился Ветров.

– Пойдем, пойдем, – Махмуд подтолкнул Ветрова к переулку, отходившему вправо от главной улицы. – Я знаю одно место, где русских не бывает.

– Вообще-то я и сам русский, – заметил Ветров.

– Ты? – Махмуд как-то странно ухмыльнулся и быстрым шагом направился к переулку. Ветрову ничего не оставалось, как поспешить за ним следом.

На берегу небольшой спокойной речки расположилась чайхана. Под ивами стояли помосты, на которых по-турецки сидели мужчины, пили чай, вели свои неспешные беседы.

На ближнем к реке помосте, подальше от посторонних глаз, сидели Махмуд и Ветров. Ветров, задумчиво глядя на бегущую воду, слушал Махмуда.

– На следующий день под Сари-Пулем большая операция была, чтоб тебя найти, – говорил по-русски Махмуд совсем неплохо, хотя и с акцентом. – Целый батальон при поддержке с воздуха четырех боевых вертолетов. Вот какой ты для них ценный!

– Оно и видно, что ценный! Нашли?

– Нашли, – со вздохом кивнул Махмуд. – Ты себя гранатой взорвал. Себя и шестерых душманов. Погиб, как настоящий герой.

– Надеюсь, теперь-то ты понимаешь, как было на самом деле!..

– Понимаю, конечно, но…

Появился чайханщик с подносом, и Махмуд замолк. Чайханщик поставил на маленький столик посреди помоста чайник, пиалы, плошку с медом, положил афганские лепешки:

– Кушайте на здоровье.

– Спасибо, – поблагодарил Махмуд, и чайханщик немедленно удалился. Махмуд проводил его настороженным взглядом. – Скажи, как ты все-таки жив остался?

– Молча, – грустно усмехнулся Ветров, отламывая кусочек от лепешки. – И граната была, и душманы. Хотели меня живьем взять. Только я в темноте из их кольца ушел. А «эфку» без чеки под камешек сунул. Наступишь на него, сковырнешь – и всем кирдык! Ну вот, один из них и наступил. А теперь ты мне скажи, кого они вместо меня в цинковом гробу в Союз отправили?

– Да у тех, кто у вас «грузом двести» командует, такая неразбериха! Они быстро-быстро отправили то, что как будто нашли, в запаянном гробу. Понял?

– Не понял. Кто вместо меня полетел?

– Героин, – произнес Махмуд, понизив голос почти до шепота.

– Наркота? – переспросил Ветров.

Махмуд кивнул.

– Мой знакомый торговец помогал им срочно товар найти. Э! Некоторые ваши и не такое творят. Ничего не боятся, все повязаны: кто керосин из трубы качает, кто спичками торгует: у вас копейка, здесь 20 афгани, вагонами возят. А лучше всего наркотики – мало веса, денег много, – Махмуд на всякий случай оглянулся, не подслушивает ли кто их тайный разговор.

– Молодцы полководцы! – покачал головой Ветров. – Значит, меня уже похоронили и на могиле цветочки лежат?

– Да, Саша, выходит так. Вот почему тебе своим показываться нельзя. Сразу настоящим покойником станешь. Очень большие погоны за этим делом стоят. Весть, что ты живой, до них в десять раз быстрей дойдет, чем ты доберешься до людей, которые тебя защитить смогут.

– Это верно… Живых покойников не любят, – произнес Ветров задумчиво.

Оба замолчали. Ветров ел лепешки с медом и обдумывал неожиданно возникшую опасную ситуацию, из которой надо как-то выкручиваться. Но как? Махмуд пил зеленый чай. Легкий ветерок с реки обвевал их головы.

– А сам-то ты как от людей Хабибулы живым сумел уйти? – поглядел на афганца Ветров, покончив с очередной лепешкой.

– Подставили мою бедную голову под быстрый кинжал, – вздохнул Махмуд.

– Кто?

– Этого я тебе не могу сказать. Сам знаешь, птичка поет, пока коршун не видит. Я, тебе, конечно, доверяю – работал с тобой долго, платил ты хорошо, Махмуда не обижал, но…

– Доверяй, но проверяй.

– Русский язык – меткий язык. Как душманская пуля, – улыбнулся Махмуд, обнажив белоснежные ровные зубы. Он оглянулся, наклонился к Ветрову и заговорил едва слышно: – Я потом узнал: те люди, которых ты в кишлаке положил, караваны с опием к пакистанской границе водили, чтобы там героин делать. И с вашими генералами дел иметь не хотели. Поэтому их и убрали. Зачем вашим конкуренты нужны?

– У меня был приказ их живыми брать, – возразил Ветров.

Махмуд тихонько захихикал, потом произнес очень серьезно:

– Ты что, до сих пор не знаешь, что моджахеды живыми не сдаются? Эх, шурави-шурави! Твоим начальникам караванные пути до Пака нужно было знать. Вот ты им с картами и помог.

– Выходит, что и ты им помог.

– Откуда мне было знать? Готовилась какая-то операция, я тебя проинформировал. А как только дошла весть, что вы в Сари-Пуле всех командиров поубивали, понял я, что моджахеды будут тех искать, кто про эту их встречу знал. Из чужих только один я знал. Сел я быстро-быстро в свою «тойоту» и еле ноги унес.

– Кому-нибудь другому про свои ноги заливай, – усмехнулся Ветров. – Ты, Махмуд, сбежал раньше, чем мы к кишлаку подошли. Про то, как ты исчез, мне один старик рассказывал, я числа сравнил. – Ветров выдержал небольшую паузу, затем произнес, глядя прямо в глаза Махмуду: – А может, не твой знакомый, а ты сам героин для «груза 200» доставал?.. На кого ты еще работаешь, а, Махмуд?

Вопрос Ветрова не застал Махмуда врасплох, более того, он улыбнулся своему бывшему хозяину:

– Не знаю, как у вас, а у нас говорят: двугорбый верблюд дважды поест, дважды попьет.

– У нас, русских, говорят: ласковое теля двух маток сосет.

– Тоже правильно. У вас – так, у нас – так…

Оба на некоторое время замолчали. Ветров понял, что его бывший осведомитель «колоться» не будет: в данной ситуации Махмуд – хозяин положения, а он, Ветров – «груз двести», уже покрытый могильной плитой. Возможно, командование даже представило его к ордену. Посмертно. Махмуд прав: объявляться ему сейчас нельзя. Ну ничего-ничего, безвыходных ситуаций не бывает. Не так давно под Сари-Пулем Ветров это еще раз самому себе доказал.

– Что после провала делать будешь? – спросил Ветров. – Не боишься, что «быстрый кинжал» тебя и в Мазари-Шарифе достанет?

– Ты Махмуда давно знаешь, он свою жизнь больше всего ценит. И шурави меня в обиду душманам не дадут. Говорят, скоро ваши войска выводить будут, в Афганистане снова мир настанет. А вашим я и тут нужен, буду торговлю между нашими странами восстанавливать. Купец я хороший, торговать умею…

– И торговаться тоже умеешь, дай бог каждому, – не без иронии добавил Ветров.

– А без этого какой же я купец? – в том же тоне ответил Махмуд. – Кстати, сегодня мы уже обсудили кое-что с компетентными советскими товарищами. Будет результат – может, и тебе смогу помочь. Я добро всегда помню.

– Чем ты мне поможешь? Оживишь?

– Может, и так, – кивнул Махмуд. – Завтра у меня еще один большой разговор, от него и твоя судьба зависеть будет. Если, конечно, будешь Махмуду верить.

Ветров помолчал немного, что-то обдумывая, потом сказал:

– А что мне еще остается?

Был конец рабочего дня. Служащие московского Союза обществ дружбы с зарубежными странами – в основном женщины – выходили из здания, спускались с крыльца, о чем-то разговаривали на прощание и расходились по домам.

Неподалеку у тротуара стояла черная «волга» – служебная машина Долгова. Водитель Сергей барабанил пальцами по рулю и поглядывал в зеркало на своего начальника. Долгов сидел на заднем сиденье. Вид у него был задумчивый и грустный. Они ждали уже двадцать семь минут, и за это время Анатолий Викторович не произнес ни слова.

Он думал о друге. Весть о гибели Ветрова потрясла его. В каких только передрягах не побывал за эти годы Сашка, из каких только ситуаций не выпутывался, а тут!.. Бред, глупость, нонсенс, несуразица!.. Хотя, конечно, на войне как на войне…

Теперь эту страшную новость предстояло сообщить Вале. Для Анатолия это было труднейшим испытанием, почти пыткой. С Валей они познакомились лет пятнадцать назад. Ветров приступил к службе в ГРУ и был отправлен на стажировку в Измаил и Одессу, где Долгов в то время начал служить на таможне. Ветрова перевели на тот же «Айвазовский». Как же она была хороша, хрупкая и красивая девушка из Иняза с удивительно звонким голосом!.. Оба тут же страстно влюбились в нее и, соперничая друг с другом, принялись настойчиво ухаживать, совершая мальчишеские безумства во имя внезапно охватившего их чувства.

Долгов вспомнил, как однажды майской ночью, ободрав несколько кустов сирени, он по пожарной лестнице поднялся на шестой этаж Валиного общежития и забросил охапку цветов прямо в окно ее комнаты, а когда спускался вниз, увидел Сашку, который собирался совершить такой же подвиг. Соперничество было нешуточное. Но Валя предпочла Сашку, и Долгов, как настоящий друг, отошел в сторону, более того, благословил их любовь, несмотря на гложущую сердце ревность. А через полтора года он встретил Олю и понял, что наконец нашел свое истинное счастье. Лучше поздно, чем никогда. Саша с Валей собирались пожениться как раз перед отъездом Ветрова в затянувшуюся почти на пять лет командировку. Он отбывал туда, откуда письма приходят редко и без обратного адреса…

Наконец Долгов увидел стройную, элегантно одетую женщину. Валентина была все так же хороша собой, но теперь в ней появилась еще и мягкая женственность.

Спускаясь с крыльца, она о чем-то говорила с симпатичной подругой в очках. Жаль, что отсюда, из машины Долгов не мог услышать ее прекрасный звонкий голос. Еще немного, и он будет готов произнести эту страшную фразу: «Сашки больше нет»…

Женщины попрощались и разошлись в разные стороны.

– Вперед. Потихоньку, – приказал водителю Долгов, и Сергей тронулся с места.

Некоторое время машина ехала рядом с идущей по тротуару Валей, пока она, наконец, сама не заметила лицо Анатолия в открытом окне.

– Девушка, вас подвезти? – спросил он, придавая голосу фальшивую веселость.

– Привет, Толя.

Он распахнул дверцу и отодвинулся в глубь заднего сиденья. Валя села, и машина тронулась.

– А я как раз проезжал и вижу – ба, знакомое лицо. Куда пропала, подруга? Зашла бы, посмотрела, как я устроился.

– Вся в делах. Делегации, делегации, одна за другой – все перестройкой интересуются. – Валя вдруг внимательно посмотрела на Долгова. – Ты меня специально ждал? Что-то сказать хочешь?

– Нет, я… хотя, в общем… – растерялся Долгов.

Валя успокаивающе положила ладонь ему на руку и произнесла:

– Не надо, Толя. Я уже все знаю…

И Долгов с облегчением вздохнул.

Был поздний вечер. В высоком афганском небе, усеянном точками звезд, сияла луна, освещая заполненную густым туманом равнину. В тумане едва можно было различить очертания полуразрушенного афганского дома.

Послышался рев мотора, и свет фар выхватил длинный деревянный помост рядом с домом. На нем, завернувшись в солдатское одеяло, спал Ветров. От шума мотора и света фар он проснулся, поднял голову и несколько мгновений, прищурившись, бессмысленно смотрел на затормозившую невдалеке битую старенькую «тойоту».

Хлопнула дверца. Из машины вылез Махмуд. До Ветрова донеслась афганская мелодия – в автомобиле работал приемник.

– Замерз? – спросил Махмуд, улыбнувшись.

Ветров спустил ноги с помоста, поежился.

– Ничего, я привык.

– Давай в машину!

Ветров соскочил с помоста, закутавшись в одеяло, побрел к «тойоте». На самом деле его трясло от холода и туманной сырости. Здесь, в заброшенном кишлаке за городом, он в ожидании Махмуда жил уже четвертый день.

Ветров сел в машину. Махмуд тронул «тойоту» с места, кивнул на одеяло:

– Выброси, а то вшей мне напустишь.

Ветров послушно стянул с себя одеяло, на ходу приоткрыл дверцу и выкинул его в темноту.

– Ну что? – не в силах больше ждать, спросил он.

– Танцуй, шурави!

– Получилось?

– Вопрос решен компетентными товарищами положительно, – веско ответил Махмуд. – В порядке мирного сотрудничества в Москве будет открыт торговый дом «Бахтар». И его директором назначен я, недостойный Махмуд Хабиби! – Он засмеялся, не скрывая радости. – В Москву, в столицу социализма поеду, шурави! Понял, да? Завидуй! Но мне нужны сотрудники, которые хорошо знают наш язык, обычаи и рынок. И главное, чтобы они были мне преданными друзьями. – Махмуд испытующе посмотрел на Ветрова, явно ожидая просьбы или вопроса.

– Разве я на такого не похож?

– Очень похож! Поэтому…

Махмуд достал из кармана афганский паспорт с арабской вязью на обложке и, протянув его Ветрову, включил свет в салоне, чтобы тот смог как следует рассмотреть свой новый документ. Ветров начал листать паспорт.

– Настоящий? – спросил он осторожно.

– Обижаешь. У меня все настоящее. И «Бахтар» будет настоящий.

Ветров внимательно рассматривал свою фотографию в паспорте. На ней он был без бороды и выглядел несколько моложе.

– Али Абдо. Сам придумал? – прочитал он вслух свое новое имя.

– Нравится? Почти Алик, да? Ты ведь у нас Александр?

– Был Александром.

– Ну вот, а теперь будешь торговым агентом совместного предприятия «Бахтар» Али Абдо. Только бороду сбрить надо. Я другой фотографии не нашел… Ты доволен?

Ветров кивнул:

– Нет у тебя другого выхода, Али. А так хоть на родину попадешь! Живым.

Махмуд выключил свет в салоне, прибавил скорость. Машина свернула с грунтовой дороги на шоссе и скрылась в темноте афганской ночи.

Глава третья

Путеводные бриллианты

В камере для проведения допросов следственного изолятора КГБ на привинченных к полу табуретах сидели следователь, психолог и напротив них – как всегда потный от волнения Саркисов.

На столе стояли катушечный магнитофон с микрофоном, телефон, пепельница, полная окурков, лежали листы протокола допроса, пачка сигарет «Опал» и папка следователя. Бобины магнитофона крутились. Психолог внимательно смотрел в глаза Саркисова. Допрос продолжался второй час.

– Сурен Саркисович, очень трудно поверить, что вас использовали втемную и вы не знаете ни человека, который вам вручил бутылки, ни того, кому вы должны были передать вырученную за них валюту, – сказал следователь, доставая из пачки очередную сигарету.

– Мамой клянусь! Бутылки в гостинице дали. Яего первый раз в жизни видел. Подошел, попросил взять, – запричитал Саркисов, вытирая платком мокрую шею. – Сказал, в Фамагусте ко мне другой человек подойдет, невысокий, с бородкой – ему деньги отдать.

– Согласитесь, ваши объяснения наивны. С какой стати вы повезли бы через границу шампанское от незнакомого человека, да еще с такой дорогой начинкой?

– Если человек просит, почему не помочь? У нас так принято.

– А может, так дело было: тот, кто передал вам бутылки, сослался на того, кому вы просто не могли отказать?

Саркисов молчал, отведя взгляд. Следователь вопросительно глянул на психолога, и тот удовлетворенно кивнул, подтверждая, что они попали в точку!

– Так оно и было, да, Саркисов? Имя этого человека! Ну, быстро! – повысил тон следователь.

Саркисов продолжал молчать, понурив голову.

– Хотите один по делу пойти? Хорошо, как хотите. Статья у вас расстрельная. Без вопросов. Для любого нашего суда, включая Верховный. Ознакомьтесь с заключением экспертов.

Следователь вынул из папки листок и передал его Саркисову. Армянин, прищурившись, стал читать текст, бледнея на глазах.

– Бриллианты, которые вы пытались вывезти из СССР через Измаильскую таможню, похищены из Гохрана. Имеют уникальную ценность. Вернее, бесценны. – Следователь сделал небольшую паузу, давая Саркисову возможность оценить содеянное, затянулся сигаретой и веско произнес: – Если у вас нет подельников, значит, не только контрабанда, но и похищение – ваших рук дело!

– Нет-нет-нет!.. – всплеснул руками Саркисов. – За этим… За это… Это очень большой человек! Очень!

– Имя!

– Вы не сможете с ним справиться. У него такие связи, такие связи – вы даже представить себе не можете! – В голосе Саркисова послышались нотки благоговейного ужаса.

– Прекрасно могу себе представить. Имя, Саркисов! – Голос следователя металлически зазвенел.

– Вы можете дать гарантию моей личной безопасности? – Саркисов заискивающе заглянул в глаза следователя.

– Пока вы здесь – стопроцентно. И в дальнейшем, если будет собрано достаточно улик против тех, кто стоит за вами, и они предстанут перед справедливым судом, вам ничто не будет грозить. Вы понимаете, Саркисов, что дача правдивых показаний прежде всего в ваших интересах?

Саркисов молчал, и следователь уже потянулся к кнопке магнитофона, собираясь прекратить допрос и дать Саркисову возможность обдумать сложившуюся ситуацию в камере. Но неожиданно армянина прорвало:

– Мидхад Закирович… Ахмадов. Он у них в Душанбе замминистра по торговле. На самом деле он там главный и большую часть обязанностей министра исполняет. У Ахмадова вся власть.

Следователь с психологом многозначительно переглянулись.

– Заместитель Шакирова?

– Да-да, Шакирова… тот болеет давно, Ахмадов всем заправляет, – кивнул Саркисов и облегченно вздохнул, проведя платком по лбу. Сознаться оказалось легче, чем он думал. Только бы товарищи из КГБ не подвели. У Ахмадова такие длинные руки – о-хо-хо! Удавят – пикнуть не успеешь. Но под высшую меру ему тоже не хочется. – Чистосердечное признание облегчит мою участь? Суд учтет добровольное содействие следствию? – спросил он.

– Смотря какое, Сурен Саркисович, – вступил в разговор психолог.

– Да-да, я все скажу. После реализации камней…

– Интересно, как вы собирались в такой короткий срок реализовать уникальные камни? – перебил его следователь.

– Договоренность с ювелиром, который живет в Фамагусте, была достигнута еще два месяца назад. Он получил описание камней и фотографии. Сторговались по деньгам. Это очень богатый человек. Наличные у него уже готовы. Он мог бы перепродать камни на каком-нибудь ювелирном аукционе раза в три дороже, но предпочитает собирать уникальную коллекцию…

– Саркисов, не уходите в сторону. Кому вы должны были передать деньги?

– Человеку Ахмадова.

– Которого вы должны были узнать по бороде? – уточнил психолог.

– Нет, – мотнул головой Саркисов. – Мы виделись с ним в Душанбе несколько раз. Его фамилия Мамедов. Он помощник Ахмадова… Я его хорошо знаю, – признался армянин.

– А он через две границы повез бы их своему шефу? Не слишком ли опасный путь для такой суммы? Опять вы нам сказки рассказываете, – нахмурил брови следователь.

Саркисов замолчал, испуганно глядя на следователя, а потом выпалил скороговоркой, глядя в пол:

– Деньги должны пойти в Афганистан. На героин. Очень хорошего качества героин. У них налажен таможенный коридор на нашей границе. И дальше, по их территории, в сопровождении взвода автоматчиков едут. Такой груз никто не тронет. У них там этим тоже очень большие люди заправляют.

– Ахмадова героин? – спросил следователь, снова переглянувшись с психологом.

– Я не знаю, люди так говорят… Гражданин следователь, можно немного отдохнуть? Я устал очень, голова болит.

– Хорошо, можно, – кивнул следователь. Он выключил магнитофон и нажал на кнопку под столом, вызывая конвоира.

Загремел засов железной двери. На пороге камеры возник прапорщик-конвоир.

– Уведите в камеру, – приказал следователь. – Когда дверь за Саркисовым закрылась, он повернулся к психологу: – Ну, что скажешь?

– Реакции стабильны. Не врет. Насчет экспертизы и статьи ты вовремя ввернул. Сломал мужика.

– Это было совсем не трудно. У него на лице написано, что он трус, и главное для него – свою шкуру спасти… Ну что ж, надо в Таджикистан ребят засылать. А гражданина Саркисова придется немедленно отпустить и доставить на «Айвазовский» до того, как теплоход подойдет к Фамагусте.

– Опасно, – возразил психолог. – Этот Саркисов, он ведь на обе стороны ломкий. Кроме того, очень может быть, что за ним человечка приставили следить. И тогда вся наша игра пойдет насмарку.

– Саркисов не первый раз контрабанду возит. Доверяют они ему, иначе б уже убрали. Надо рисковать. Цепочку ни в коем случае терять нельзя. Саркисов должен прибыть в Фамагусту вместе с теплоходом и самым дорогим в мире шампанским. Ну и, конечно, под плотным наблюдением наших людей. – Следователь пододвинул к себе телефон, набрал номер. – Промедление смерти подобно. Все, я докладываю начальству… Похоже, тут уже совсем не детская игра намечается.

Небо было безоблачным и ярко-голубым. Солнце слепило глаза, но Ветров, сидевший возле иллюминатора, не опускал шторку: ему хотелось погреться под жгучими лучами. Наконец-то холодные бездомные афганские ночи были позади. Он смог, он выжил, в который раз уже обманул судьбу-злодейку. Но самое главное – он летел на Родину! Пусть гражданином другой страны, другим человеком, но на Родину, в Москву, где есть у него друзья, есть любимая девушка Валентина. Как ему хотелось прижать ее к себе, прошептать на ухо: «Не верь никому – я жив, жив, жив!»

Ветров скосил взгляд на сидевшего рядом Махмуда. Афганец был в темных очках. Непонятно, то ли спит, то ли бодрствует. Вот уж поистине хитрая лиса. И наверняка хозяев у него несколько. Такие, как он, готовы услужить и вашим и нашим, лишь бы карман набить… Одним из хозяев Махмуда не так давно был сам Ветров, но кто другие? Впрочем, Ветров с недавних пор перешел из разряда хозяев в слуги, и когда произойдет обратная метаморфоза, никто не знает.

«Ту-154» сделал разворот на девяносто градусов, и солнце ушло в хвост. Ветров взглянул вниз, на афганские горы, и невольно улыбнулся. Отсюда они казались игрушечными, словно построенными из песка.

– Уважаемые пассажиры, наш самолет пересек границу Союза Советских Социалистических Республик! – раздался в динамиках звонкий голос стюардессы, и тут же советские специалисты и военные советники, летящие на Родину, грянули дружное «Ура!». Ветров крикнул вместе с ними, но только молча, про себя…

Возле стамбульского Музея искусств стоял большой экскурсионный автобус. Взвизгнули тормоза, и позади него остановилась старенькая «мазда» с турецкими номерами. В машине сидели трое: водитель-турок, инструктор КГБ и Саркисов.

Армянин, как всегда, нервничал и потел. Инструктор взглянул на часы и сказал:

– Минут через десять группа выйдет из музея, и вы к ней присоединитесь. Ведите себя уверенно, вступайте в разговоры, шутите, в общем, демонстрируйте полную непринужденность. Судя по всему, вы общительный человек, Саркисов? Саркисов, вы меня слышите?

– Да-да, извините, – запоздало отозвался тот.

– Ну-ка, соберитесь! Не раскисать! От вашего поведения сейчас зависит очень многое. И прежде всего, ваше собственное будущее. Вы поняли меня?

Саркисов кивнул. Водитель внимательно посмотрел в зеркало заднего вида на растерянного армянина и усмехнулся.

– Сразу после отплытия вы приболели – ничего серьезного, обычная простуда – и все это время находились в судовом лазарете, поэтому никто вас не видел и в круизных мероприятиях вы не участвовали. А теперь выздоровели и жаждете общения. Знакомьтесь, флиртуйте. Это абсолютно естественное поведение вырвавшегося на свободу мужчины. На время забудьте об истинной цели вашего путешествия.

– Забудешь тут, – печально вздохнул Саркисов.

– Тем не менее… Ваша легенда вам ясна?

– Ясна.

– В Фамагусте будете действовать в соответствии с полученными инструкциями. И никакой самодеятельности! – Инструктор снова взглянул на часы: – Ну все, идите! Ни пуха ни пера.

– Спасибо, – мрачно поблагодарил Саркисов, открывая дверцу.

– Что значит «спасибо»? – возмутился инструктор. – Ну-ка, ответьте, как положено.

– К черту, да? – испуганно спросил армянин.

– Вот именно, к черту! Все, давай!

– А чемодан с шампанским? – спохватился Саркисов, уже выбравшись из машины.

– Он уже давно в каюте. В пятьсот сорок первой! Это ваша каюта! Вас же сто раз инструктировали! – уже не скрывая раздражения, сказал инструктор и захлопнул дверцу. – Вот идиот! – покачал он головой. – Если так дальше пойдет, всю операцию к чертям собачьим провалит!

– Да-а, слишком уж он напуган, нервничает, – согласился водитель. Он говорил с заметным турецким акцентом.

– Ладно, делать нечего, остается надеяться только на русский «авось», – вздохнул инструктор.

– Вы, русские, только на него и надеетесь. – Сэтими словами турок тронул машину с места.

«Мазда» уехала. Саркисов вздохнул, произнес по-армянски: «Господи, спаси меня» и, увидев вышедшую из дверей музея группу советских туристов, направился к автобусу.

Разношерстная и шумная компания из республик Советского Союза была очень возбуждена. Все рассаживались по местам, обсуждая не столько увиденные музейные экспонаты, сколько цены на стамбульских рынках. На Саркисова поначалу никто не обратил внимания. Он скромно уселся на одно из задних мест возле окна, отер пот. Руки у него заметно тряслись.

Еще несколько дней назад Сурен Саркисович даже предположить не мог, что, спасая собственную шкуру, ему придется стать тайным агентом КГБ. Все было так хорошо и спокойно: бутылки шампанского он раз восемь через границу возил. Мамедов ему каждый раз повторял: «Надежно на сто десять процентов!» Вот тебе и «надежно» – оказался меж двух огней!

– Мужчина, я к вам обращаюсь! – прервал его грустные размышления низкий женский голос.

Саркисов поднял глаза. Над ним нависала внушительного вида дамочка с прической, какие обычно носят райкомовские работницы среднего звена.

– Что? – не понял Саркисов.

– Он еще и штокает! Вы заняли мое место, вот что! И вообще, вы откуда взялись, гражданин? Я вас первый раз в автобусе вижу!

– С «Айвазовского» я, – пробормотал Сурен Саркисович.

– Мы тут все с «Айвазовского»! – не унималась дама. – Притулился тут, понимаешь ли! Будто я всех своих из группы в лицо не знаю! Ну-ка, поднимайся и на выход!

– Саркисов я, сегодня первый раз на берег сошел, до этого в лазарете болел, – поднявшись с места, пытался пересказать свою незамысловатую легенду армянин.

– Вижу-вижу, что не Иванов! Давай, выметайся из автобуса! Чужих нам здесь не надо!

Дама стала подталкивать растерянного Саркисова к двери, и тут на помощь ему неожиданно пришел экскурсовод – юркий чернявый мужчина с усиками, похожий на турка, – он вошел в автобус последним и тут же мгновенно оценил ситуацию.

– Анна Афанасьевна, что же вы нашего товарища Саркисова из автобуса гоните?

– Он разве наш? – искренне удивилась дама. – Яего первый раз вижу!

– Ну, как же, как же, наш, «айвазовский»! Саркисов Сурен Саркисович – главный технолог ереванского домостроительного комбината. Весьма уважаемый и заслуженный человек. В начале круиза он слегка приболел, но сегодня уже в отличной форме и присоединился к нашей замечательной дружной группе, подъехав на другом автобусе. А вообще молодцы! Хорошо, что вы у меня такие бдительные, – улыбнулся экскурсовод.

– Место мое занял! – проворчала неуемная Анна Афанасьевна.

– Ничего-ничего, это дело поправимое. Мы Сурену Саркисовичу подыщем другое местечко. – Экскурсовод строго посмотрел на армянина, показал кивком головы на пустое место возле двери и прошипел, почти не размыкая губ: – Сядь на место и не мельтеши! Лоб вытри!

Тот послушно опустился в указанное кресло, вытер носовым платком вспотевший нос и облегченно вздохнул. Теперь ему, наконец, стало ясно, что слова следователя – не пустое обещание и он, Саркисов, действительно находится под постоянным контролем товарищей из Комитета.

Интерьер служебного жилья Долгова заметно изменился. Кое-где в комнатах и коридоре еще стояли неразобранные коробки, но в основном квартира уже приобрела жилой вид: на окнах появились шторы, на полках – книги, на полу – большой узорчатый ковер.

Часы на серванте показывали без четверти семь. В кресле перед журнальным столиком сидела Валя и лениво листала журнал «Огонек». На ней был деловой костюм, рядом с креслом стояла сумка, из которой торчали какие-то бумаги. Она забежала к Долгову сразу после работы, не заходя домой. На журнальном столике, сервированном на двоих, стояла бутылка шампанского и букет цветов в вазе.

С кухни доносился звон тарелок. Валя оторвала взгляд от фотографии нестареющей Майи Плисецкой, прислушалась. Как же это несправедливо и жестоко: Толик уже замминистра, квартирой в Москве обзавелся, а Сашки нет в живых! Хотя Долгов тоже такую трагедию пережил… А она ничего об этом не знала, брякнула: «Как жена?» Оба они хлебнули горя, не дай бог кому! А Толик совсем не изменился, и ничего начальственного в нем нет. Настоящий друг. Валя посмотрела на цветы, вспомнила рассыпанные по полу своей комнаты в общежитии ветки сирени и невольно улыбнулась.

Появился Долгов с большой тарелкой в руках, над которой горкой возвышалась красная икра с воткнутой в середину столовой ложкой. Он поставил тарелку перед Валей.

– На, попробуй. Наша, дальневосточная. Малосольная. Здесь такой не бывает.

Ложкой икру Валя есть не стала, сделала пару бутербродов: себе и Толе. Долгов откупорил бутылку. Пробка выстрелила в потолок, Долгов разлил шампанское по бокалам, протянул один из них Вале:

– Ну что, за… встречу?

– Нет, тосты ты никогда говорить не умел, – покачала головой она. – Не то что Сашка. Он бы сейчас сказал что-нибудь вроде: «За наше светлое, незабвенное, трижды дружественное прошлое… и пусть оно будет с нами и в настоящем и в будущем– всегда!»

– Да, это он мастер, – согласился Долгов.

Оба выпили бокалы до дна.

– Зато я тебя открыл первым. Помнишь, как ты по-английски с туристами лопотала, когда я с тобой решил познакомиться? За американскую туристку себя выдавала? «Сорри, ай донт спик рашн». Я тебя сразу раскусил, с первого взгляда.

– Я же не знала, что передо мной профессиональный разведчик. Кстати, а как ты из ГРУ в таможню попал? – поинтересовалась Валя.

– Просто. Как с корабля на бал. Решили усилить таможенные кадры. А кем усилить? С улицы человека не возьмешь. Вот и стали силовые ведомства на этот счет шерстить. Я там не один оказался: и гэбэшники, и менты… Кстати, весьма интересная среда, мне сразу понравилось, ну, а разнообразия, риска и ответственности, пожалуй, даже в избытке. Служба – одна из самых лучших в мире. Извини, я плохо за тобой ухаживаю, – спохватился Долгов, заметив пустую Валину тарелку.

Он взял салатницу и принялся щедро накладывать в нее купленный днем в столовой салат.

– Вкусно, – кивнула Валя, попробовав угощение.

– А ты, значит, в Обществе дружбы большой начальник?

– Ну уж и большой! Зав протокольным отделом.

– Интересно?

– Высокие делегации лично принимаю. Французы уехали, на следующей неделе чехи будут, потом англичане. Разнообразие лиц и национальных характеров. В общем, можно сказать, интересно. Ну а ты как, привык к Москве?

– Привыкаю… хотя одному трудно. Министр все ненавязчиво намекает: жениться, мол, надо. По статусу положено. Шучу.

– Женись – на свадьбе погуляем.

Долгов пристально посмотрел на Валю:

– Честно ответить?

– А как еще? Ты ведь, насколько я знаю, иначе не умеешь.

– Это, Валя, во многом от тебя зависит, – сказал Долгов изменившимся голосом.

– Толя, не надо…

– Ты же тогда сначала в меня влюбилась. А Сашка потом появился. Как Цезарь: пришел, увидел, победил.

– Не говори, чего не знаешь. Это я его привязала, не он меня…

– Но его же… Его… – Анатолий не смог произнести «нет». – Ты одна, я один, может, попробуем, а? Все-таки уже много лет мы не чужие друг другу люди.

Валя с самого начала догадывалась, что он пригласил ее в гости не просто так. Вот и цветы тоже. Достаточно мужиков изучила… А ей-то хотелось посмотреть, как он тут устроился, посидеть по старой дружбе, вспомнить счастливые времена…

Она взяла сумочку, решительно поднялась с кресла.

– Ты что? – опешил Долгов.

– Я, Толя, Сашку ждала, жду и буду ждать. Для меня он есть всегда, даже если его нет. Понял?

Долгов вскочил, сделал круг по комнате, вернулся к креслу. Вид у него был решительный.

– Все, тема закрыта, извини, – произнес он веско. – Не валяй дурака, садись, ешь, пей. Икры вон даже не попробовала.

Валя опустилась в кресло, вернула сумочку на пол, снова взяла тарелку.

– Наверное, мне шампанское в голову ударило, – Долгов виновато улыбнулся. – Знаешь, ты права: Сашка из тех людей, которые просто так сгинуть не могут. Его надо всегда ждать. Это такой ас – из любой заварухи выкрутится, сквозь воду и землю пройдет, из ада невредимым выскочит. Нас с ним неплохо учили выживать. И если завтра я его на улице встречу, не удивлюсь, честное слово.

Валя достала из сумочки платок, утерла выкатившуюся слезу. Раскрасневшийся от волнения Долгов сел в кресло, налил шампанское, взял свой бокал:

– Давай-ка, Валентина, за нашего Сашку! И по-нормальному, чокнемся!

Зазвенели сдвинутые бокалы.

Валя засиделась у Долгова допоздна. Им было о чем рассказать друг другу. Вспоминали прошлое, вздыхали о беззаботной юности. Она опомнилась, когда был уже двенадцатый час, и заторопилась домой. Долгов вызвался ее проводить. Валя запротестовала. В конце концов, сошлись на том, что он поймает ей машину. Уже перед дверью Долгов вспомнил о забытом Валей букете…

Они вышли из подъезда, перешли на другую сторону улицы. Долгов поднял руку, голосуя.

У тротуара остановилась новенькая «шестерка», Долгов открыл переднюю дверцу, договорился с водителем, протянул ему купюру. Напоследок по-братски поцеловал Валю.

«Жигули» сорвались с места. Долгов смотрел вслед машине, пока она не скрылась за поворотом, потом перешел улицу и направился к своему подъезду.

А на автобусной остановке, на лавочке сидел рядом с целующейся парочкой Ветров, наблюдая за всем происходящим. Когда Долгов скрылся в двери подъезда, он поднялся с лавочки и медленно побрел прочь…

Главный технолог ереванского домостроительного комбината товарищ Саркисов неторопливо шел по тихой улочке портового города Фамагусты, неся в руке большой полиэтиленовый пакет с изображенными на нем матрешками. Он старался не волноваться, держать себя в руках, но противная внутренняя дрожь не оставляла его.

Саркисов свернул на улицу, по обеим сторонам которой жались друг к другу ювелирные лавки и мастерские. Отсчитал пятую слева и решительно направился к ней.

На пороге магазина-мастерской сидел кудрявый парень и с помощью нехитрого инструмента делал насечку на серебряном кувшине. Рядом был выставлен товар.

– Деметриус, – произнес Саркисов заветное имя.

Парень бросил на него быстрый взгляд, кивнул и скрылся в темноте мастерской. Через мгновение он появился снова, жестом пригласил войти.

Саркисов, оглянувшись, как его инструктировали, робко вошел внутрь лавки. Парень провел его по темному коридору, толкнул одну дверь, другую. Они оказались во внутреннем дворе, вымощенном камнями, пересекли его. Парень указал на дверь одноэтажного дома, поклонился на прощание и исчез.

Армянин коротко постучал и, не дождавшись ответа, толкнул дверь. Она бесшумно отворилась. Он вошел внутрь и тут же уперся взглядом в седобородого старика в расшитом золотом халате, который сидел в кресле посреди тускло освещенной комнаты. Это был Деметриус Манолас – один из самых богатых ювелиров Средиземноморского побережья. Поговаривали, что у него есть коллекция уникальных бриллиантов, которая оценивается в полмиллиарда долларов. Правда, никто никогда этой коллекции не видел, но слухи тем не менее ходили упорные. Деметриус был патриотом острова, вкладывал деньги в строительство дорог, школ, больниц и, хотя имел возможность безбедно жить в любой точке земного шара, покидал свою родную Фамагусту только для того, чтобы приобрести очередной ювелирный раритет…

Кроме большого кресла в комнате был еще стол с резными ножками, на котором стояла лампа и лежали ювелирные инструменты, разнообразные лупы и черная бархатная подушечка.

– Здравствуйте, господин Деметриус, – приветливо улыбнулся старику Саркисов.

Тот удостоил гостя кивком головы, поднялся из кресла и пальцем показал на пакет с матрешками.

Саркисов передал его ювелиру. Деметриус включил настольную лампу, достал из пакета бутылки шампанского, ловко откупорил одну за другой, осторожно вытряхнул из пробок на бархатную подушечку бриллианты. Потом пододвинул подушечку поближе к лампе и, вооружившись лупой и пинцетом, принялся внимательно рассматривать камни, невольно сглотнув набежавшую слюну.

Бриллианты были удивительно хороши. В электрическом свете они заиграли гранями, засверкали тысячей радужных искр, а один даже оказался с розоватым оттенком, что особенно ценилось среди коллекционеров. Деметриус, не выдавая своего волнения, выключил лампу, поднес подушечку с камнями к окну и еще раз тщательно рассмотрел их в дневном свете. Саркисов, затаив дыхание, терпеливо ждал. Наконец Манолас вернул подушку с бриллиантами на стол и покачал головой:

– Ничего особенного. Средние камешки. Огранка старинная, девятнадцатого века, немодная. Кроме того, я заметил пару дефектов, что сильно снижает стоимость, – произнес он по-английски.

Саркисов вздохнул. Огранка ему немодная! Можно подумать, он собрался дарить их какой-нибудь девице! Как же! Сейчас спрячет в сундук и никому никогда больше не покажет! Каждый раз одно и то же, без вариаций. Даже в самых чистых камнях Манолас непременно находил дефекты и торговался из-за каждого доллара, прекрасно понимая, что у продавца ситуация почти безвыходная: во-первых, товар ввезен в Фамагусту контрабандой, во-вторых, теплоход отходит через несколько часов и времени найти другого покупателя нет, в-третьих, камни наверняка ворованные, а значит, и цену за них можно давать вдвое, а то и втрое ниже реальной. И все же сделки проходили, к удовлетворению обеих сторон, более или менее успешно. У Саркисова был приказ Мамедова на цену меньше восьмисот тысяч за оба камня не соглашаться. Вот он и будет стоять на этой цифре, хотя на самом деле бриллианты наверняка стоят пару миллионов. Следователь сказал ему, что они гохрановские, уникальные. А он до сих пор даже и не подозревал, на какую статью это тянет!

– Ваша цена? – поинтересовался Саркисов.

– Пятьсот, – не моргнув глазом, произнес Манолас.

Двумя часами позже ювелир Деметриус Манолас выпустил Саркисова через едва заметную в толстой стене низенькую дверь в пустынный переулок с противоположной стороны лавки-мастерской. В руке у армянина был все тот же вместительный пакет с матрешками, но теперь вместо шампанского в нем было восемьдесят пачек стодолларовых купюр в банковской упаковке. Саркисов оглянулся по сторонам– ни души. А что, если с этим пакетиком, да в какую-нибудь далекую и богатую страну? И там политического убежища попросить. И жить себе безбедно в объятиях мулаток… Нет-нет, исключено – достанут! И те, и другие. И методы у них одинаковые: без суда и следствия…

По переулку Саркисов вышел на торговую улицу и сориентировался: в трех кварталах отсюда на набережной его ждал Мамедов в синем «шевроле».

В VIP-зале международного аэропорта Никосии в одиночестве скучал советник по культуре посольства Демократической Республики Афганистан во Франции Омар Газали. Он возвращался на службу после отпуска и сейчас ждал, когда объявят посадку на рейс «Никосия – Париж». Фамагуста полюбилась ему своей относительной дешевизной, и он частенько проводил здесь уикенды, кроме того, здесь у него были кое-какие дела, которые он выполнял по просьбе одного очень влиятельного афганского шейха.

Объявили посадку, и тут же в VIP-зале появился улыбчивый стюард, который пригласил господина Газали в самолет. Посол наклонился за небольшой сумкой, стоящей на полу.

– Месье, позвольте, я помогу вам, – с этими словами стюард взял сумку посла и понес ее к стеклянной двери. Кроме одежды, пляжной обуви и несессера с бритвенными принадлежностями в ней лежало восемьдесят пачек стодолларовых купюр в банковской упаковке.

По душанбинским улицам на большой скорости несся кортеж из двух машин: милицейской, с сиреной, и правительственного «ЗИЛа» замминистра торговли Таджикской ССР Ахмадова Мидхада Закировича. На одной из улиц «ЗИЛ» притормозил возле невзрачного человечка с бородкой. Человечек открыл заднюю дверцу и ловко вскочил в машину. «ЗИЛ» тут же набрал большую скорость.

На заднем сиденье развалился Ахмадов. Это был тучный мужчина лет пятидесяти в добротном импортном костюме. Его пальцы унизывали перстни с драгоценными камнями.

– Здравствуйте, Мидхад Закирович, – бородатый сел рядом с заместителем министра и протянул ему руку, но Ахмадов ее словно не заметил, едва кивнув в ответ. В каждом его жесте, взгляде, повороте головы сквозили усвоенные с детства байские замашки.

– Стекло закрой, – приказал Ахмадов.

Бородатый привстал и закрыл стеклянную перегородку, которая отделяла салон автомобиля от водителя.

– Рассказывай, какие новости.

– Две хороших, одна плохая, – начал бородатый. – Армянин все сделал как надо, деньги за товар ушли к соседям. В Москве с директором «Бахтара» связь уже налажена, он согласен с нами работать за свой процент.

– С плохой, Мамедов, надо начинать, – раздраженно перебил бородатого Ахмадов.

– Извините, Мидхад Закирович, – Мамедов скорчил виноватую гримасу. – Москва прислала сюда своих из Комитета. Два дня назад. Наша госбезопасность в курс не поставлена. Работают самостоятельно, отчитываются только перед… – бородатый, не договорив, ткнул пальцем в потолок, имея в виду очень высокое гэбэшное начальство.

– Откуда ты знаешь?

– Да уж знаю. Хорошие информаторы у меня. Хуже другое, – Мамедов нерешительно смолк.

– Ну? – Ахмадов грозно сдвинул брови.

– Судя по всему… они под вас копают, Мидхад Закирович, – шепотом произнес бородатый.

Ахмадов грязно выругался по-таджикски и сказал злобно:

– Убери их! Всех убери! Чтоб завтра же все эти сволочи в земле лежали!

– Мидхад Закирович, там же сразу все поймут! – испуганно заметил Мамедов.

– Вот пусть и поймут, у кого здесь сила, и больше не суют свой поганый нос в наши дела! Дашь им палец, руку откусят.

– Убрать не трудно, но это большой риск. Очень надежные исполнители нужны…

– Договорись с нашими друзьями с той стороны, они все сделают.

– Мидхад Закирович, вы все-таки уточните, кого?

– Всех! Чтоб никаких концов!

– И Саркисова?

– Ты мне скажи: сколько у нас сейчас налаженных каналов?

– Пять.

– Какой из них последний раз работал?

– В Фамагусте. Саркисова.

– Вот видишь! До последней проводки все чисто было, никто не копал. А тут вдруг зашевелились.

– Может, все-таки проверить армянина? Он для нас столько всего сделал и еще пригодился бы.

– Он тебе дядя или брат?

– Никто, Мидхад Закирович. Но я ему, как себе, верю.

– Не забывай: дело мы провалить не можем, что б ни случилось. Даже если Амударья вспять потечет и весь Душанбе рухнет. Ты меня понял?

Мамедов кивнул.

– Ладно, проверь армянина, – милостиво разрешил Ахмадов. – А с этими московскими сучатами немедленно разберись.

Мамедов пытался еще что-то сказать, но Ахмадов рыкнул на него:

– Все! Пошел вон!

«ЗИЛ» снова притормозил у тротуара, высадил ошеломленного Мамедова и помчался дальше, сопровождаемый воем сирены милицейской машины.

Кабинет Али Абдо в московском торговом доме «Бахтар» был обставлен довольно бедно: канцелярский стол, заваленный бумагами, несколько телефонов, пара стульев, железный ящик на табурете в углу, электрический и заварочный чайники на подоконнике да несколько чашек – вот и вся обстановка.

Зато телефоны беспрестанно трезвонили – клиентов у «Бахтаров» было много: европейских, советских и азиатских, – кому был нужен изюм, кому – кожи, кому – тонкие афганские ковры ручной работы, кому – редкое белое дерево из Джелалабадской долины, так что к концу рабочего дня у Ветрова голова шла кругом. Ему, привыкшему бегать с оружием по горам, такая работа была в диковинку, впрочем, освоился он быстро и уже с первого взгляда отличал накладную от спецификации или сертификата.

Вот и сегодня все было как обычно. Он хватал то одну, то другую трубку. Говорил то по-русски, то на дари, то по-английски, терпеливо отвечая на вопросы клиентов и партнеров по бизнесу.

Раздался очередной звонок. Ветров поднял трубку.

– Торговый дом «Бахтар», у телефона Али Абдо. – Звонили из Перми по поводу отправки изюма, и Ветров тут же перешел с дари на русский: – Да-да, Олег Петрович, отправили, все в соответствии с договором. Две фуры ушли вчера в одиннадцать вечера. Завтра встречайте.

Во время разговора зазвонил еще один телефон, и Ветров снял вторую трубку.

– Минуту! – Александр снова перешел на дари, Махмуд требовал представляться на его родном языке. – Торговый дом «Бахтар». Сайрулла? Минуту подожди, – он продолжил разговор с Пермью: – Когда хотите следующую поставку?

Олег Петрович хотел следующую поставку через полторы недели в объеме пятнадцати тонн. Киш-миш у «Бахтара» вообще шел неплохо.

Ветров взял ручку, записал пожелания клиента в блокноте.

– Я переговорю с начальством. Дело можно ускорить, если вы предоставите свой транспорт. У нас всего восемь машин, приходится гонять их по всему Союзу. Хорошо говорю? Пять лет в Москве, в Сельхозакадемии учился. Спасибо за комплимент, всего доброго, – он положил трубку на рычаг, схватил вторую и заговорил уже на дари: – Сайрулла, ты куда пропал? Махмуд из себя выходит! Контейнер с коврами сегодня уйти должен. Поляки ждут. С таможней никаких проблем. Обстоятельства? Обстоятельства обстоятельствами, а дело делом. Махмуду объясняй. Мне это бесполезно рассказывать. Все!

Ветров положил трубку и перевел дух. Встал из-за стола, подошел к подоконнику, включил электрочайник, насыпал в заварочный зеленый чай из пачки с арабской вязью.

Снова зазвонил один из телефонов.

– Черт, чаю попить не дадут! – Ветров бросился к рабочему столу, схватил трубку. – Торговый дом «Бахтар», Али Абдо, – дежурно произнес он и тут же перешел на английский: – Добрый день, господин Леппик. Уточнить количество товара? Подождите, я накладные посмотрю.

Он положил телефонную трубку на стол, начал рыться в бумагах. Нашел нужные накладные, сколотые скрепкой, стал их просматривать. Пока он занимался поисками, электрочайник на подоконнике закипел и обдал оконное стекло клубами пара. Ветров поднял трубку со стола:

– Сколько, говорите, господин Леппик? Двадцать пять килограммов? – Он нахмурился, отложил накладные в сторону. – Да-да, все правильно. Очень качественное мумие, высший сорт. Мы тоже надеемся на долгосрочное сотрудничество. Удачи вам!

Он опустил трубку на рычаг, выдернул вилку чайника из розетки и, так и не заварив чай, вернулся к столу. Снова взял отложенные в сторону накладные и стал их изучать. Затем достал из кармана ключ, открыл железный ящик. Там тоже лежали бумаги. Ветров порылся в них, извлек со дна толстую стопку старых накладных, пролистал и понятливо хмыкнул…

Кабинет Махмуда разительно отличался от того, в котором сидел Ветров. Большой и светлый, с добротной мебелью. На стене перекрещены афганский и советский флаги, под ними на арабском и русском языках надпись «Бахтар». На столе для переговоров с задвинутыми стульями тоже афганские и советские флажки.

Кроме рабочей зоны, в кабинете была зона отдыха – вокруг низкого столика с гнутыми ножками ручной работы стояли мягкие диваны с подушками. На одном из них развалился Махмуд. Он попивал чай из пиалы и неторопливо ел засахаренные орешки из стоящего на столике блюда.

Дверь распахнулась, и в кабинет вошел Ветров со стопкой накладных. Вид у него был очень решительный. Он бросил накладные на столик и опустился на диван напротив Махмуда.

– Это что? – спросил он со значением.

– Тебе лучше знать. Я твоих бумаг не касаюсь, – пожал плечами Махмуд.

– Значит, кто-то другой касается, так, что ли, выходит? По моим накладным, для финнов значится тридцать три килограмма очищенного мумие, а по накладным, которые они получили с товаром, пересекшим границу, – двадцать шесть. Семь килограммов – тю-тю. И куда они делись, Махмуд? Может, объяснишь? Семь килограммов очищенного мумие – это не шутка. И с остальными накладными та же история – где три кило, где два с половиной, где целых девять.

Махмуд резко сел на диване и с размаху поставил пиалу. Остатки чая расплескались по столешнице.

– Ты меня подозреваешь, что ли? Ну сам подумай, зачем мне у самого себя воровать?

– Да нет, ты всегда в прибыли. Хочешь, я тебе расскажу, как она появляется?

– Ну, расскажи-расскажи, – с усмешкой разрешил Махмуд.

– Мумие на опиум похоже. Таможню благополучно прошли, на той стороне накладные подменили, опиум – одному заказчику, мумие – другому. Простая схема. И никто никогда не догадается. Хорошо, мне господин Леппик позвонил, сомнения у него, видишь ли, зародились в количестве товара.

Махмуд неожиданно рассмеялся:

– Я всегда знал: ты хороший разведчик, рано или поздно обо всем догадаешься. Ждал, когда ты меня, наконец, разоблачать придешь.

– Преступление это, Махмуд! Контрабанда наркотиков.

– Преступление? О чем говоришь, Алик? Бизнес! Если покупатель хочет, требует, просит, как я ему могу отказать? Думаешь, восемь новеньких «КамАЗов» на твой дешевый изюм куплено? Или на ковры? А может, на баранину? Разве зарплата у нашего персонала плохая? У тебя, например?

– Хорошая, – мрачно сказал Ветров.

– Вот что, Али, ты для меня брат, скрывать мне от тебя нечего. Одной веревкой мы с тобой связаны.

– Той, на которой вешают, – добавил Ветров.

Махмуд снова рассмеялся:

– Это хорошо, что мы друг друга понимаем. Ты умный человек, Алик. Я тебя уважаю. Хочешь свой процент с этого, как говоришь, «преступного бизнеса» иметь?

Ветров задумался на мгновение, потом кивнул:

– Хочу.

– Вот и молодец, давай чаю выпьем, поговорим.

Махмуд разлил чай по пиалам, протянул одну Ветрову, пододвинул блюдо со сладостями.

– Кушай, – и без предисловий перешел к делу: – Восемь процентов тебя устроит?

– Пятнадцать, – не задумываясь ответил Ветров.

– Ой, какой жадный! – покачал головой Махмуд. – Ладно, десять даю.

– Двенадцать. Иначе никакого смысла нет головой рисковать.

Махмуд громко цокнул языком:

– Ай, молодец! Быть тебе купцом, Али. Очень красиво торгуешься.

– У тебя учусь, брат! – насмешливо сказал Ветров.

Махмуд протянул ему руку:

– Хорошо – одиннадцать, и все довольны!

Глава четвертая

Цепочки начинают рваться

Технолог Саркисов на родном ереванском домостроительном комбинате бывал редко, здесь командовал его заместитель. Сам Сурен Саркисович большую часть рабочего времени проводил в поездках по стране, выполняя различные поручения Мамедова, которые к технологии производства железобетонных плит не имели никакого отношения. Директор домостроительного комбината Геворгян относился к этому спокойно, более того, сам ежемесячно выписывал своему технологу все новые и новые командировки. Геворгян был большим другом Мамедова. Познакомились они в черноморском санатории Совмина, тогда-то Мамедов и попросил за особую плату подыскать ему человечка для особых поручений, который будет разъезжать по стране. С тех пор они провернули с десяток разных афер…

На этот раз Мамедов попросил Саркисова съездить в Москву, забрать пакет из автоматической камеры хранения Ленинградского вокзала, отвезти на Курский и отдать человеку, который подойдет к нему сам и назовет по фамилии, имени, отчеству.

Получив задание, технолог немедленно отправился на центральный телеграф и из телефона-автомата позвонил майору госбезопасности Латышеву, который руководил операцией прикрытия Саркисова. Латышев попросил не волноваться и выполнять все точно в соответствии с инструкциями Мамедова.

На следующий день Саркисов вылетел из Еревана в Москву…

Заместитель министра торговли Таджикской ССР Ахмадов и его «правая рука» Мамедов торговали ворованными бриллиантами, золотом и наркотиками, но при этом никогда не брали в руки ни того, ни другого, ни третьего. Деньги, вырученные на незаконных операциях, оседали на их счетах в иностранных банках, гарантирующих тайну вкладов. Мамедов, юрист по образованию, в свое время подсказал хозяину, что незаконные дела лучше проворачивать чужими руками, отстегивая за услуги небольшой процент, а самим осуществлять только общее руководство. Тогда следствие, если таковое, не дай Аллах, будет, ничего не сможет доказать. Сейчас готовилось одно большое дело, в котором не должно было быть проколов. Никаких…

В аэропорту Саркисов взял такси и прямиком поехал на Ленинградский вокзал. Он недоумевал, зачем нужно было посылать его с этим дурацким поручением в Москву. Неужели человек, которому он должен был передать пакет, не мог сам взять его из камеры хранения? Впрочем, Сурен Саркисович хорошо знал, что задавать лишние вопросы себе дороже.

Он взял из автоматической камеры запечатанный пакет размером с почтовую бандероль, положил его в свою дорожную сумку и отправился на Курский вокзал. До встречи с человеком, который знает его по имени-отчеству, оставалось еще полтора часа, и Саркисов решил пока прогуляться по городу. Недалеко от вокзала, на Земляном валу он нашел небольшой ресторанчик, где и решил пообедать.

Он заказал джентльменский набор: салат, борщ, порцию пельменей, сто граммов водки и, пока ждал заказ, просматривал газеты. Его дорожная сумка с важным пакетом стояла на стуле справа. Время от времени он бросал на нее взгляд.

– Простите, мужчина, огоньком не угостите? – услышал он моложавый женский голос.

Саркисов посмотрел поверх газеты и увидел довольно симпатичную белокурую девицу лет восемнадцати, которая держала наготове сигарету.

– Извините, не курю, – мотнул головой он.

– Жаль, – девица скорчила гримасу. – Ты кто, грузин?

– Армянин, – ответил Саркисов. – Из Еревана я.

– А!.. Как там, в Ереване, тепло сейчас?

– Жарко.

– Я была один раз. У меня отчим армянин. Хороший дядька. Мать дура, а он хороший.

– Зачем о матери плохо говоришь? – строго сказал Саркисов. – Она тебя родила, вырастила.

– Я сама выросла, – возразила девица. – Большая уже. Сама живу… Надолго к нам, в Москву?

«Все ясно – проститутка. Хочет, чтоб я ее на ночь снял», – подумал Саркисов и произнес вслух:

– Нет, сегодня улетаю.

– Жаль. По тебе сразу видно, честный мужчина, – сказала девица и направилась к барной стойке. На ней была мини-юбка, и Саркисов невольно засмотрелся на ее стройные загорелые ноги. Бармен поднес ей зажигалку, она прикурила и направилась к выходу.

– В следующий раз на подольше приезжай, – сказала она Саркисову и подмигнула на прощанье.

«Да, с такой можно повеселиться, если б не дела», – подумал армянин, проводив девицу взглядом.

Официантка принесла приборы, хлеб и горшочек с борщом. Саркисов, отложив газету в сторону, принялся за первое. Взгляд привычно упал на стоящий справа стул. Сумки на нем не было. Сурен Саркисович не поверил своим глазам, заглянул под стол, затем посмотрел за стулом. Может, он сумку автоматически на пол переставил? Только через несколько мгновений до него дошло, что белокурая девица подходила не просто так – она отвлекла его внимание, в то время как ее сообщник, которого он даже не видел, спокойно взял со стула сумку с заветным пакетом и исчез. Минуты две Саркисов с девицей точно разговаривал, за это время можно черт знает куда убежать. Только сейчас до конца осознав, что на самом деле произошло, армянин внутренне похолодел, вскочил и опрометью бросился к выходу.

– Эй, мужчина, куда? А расплатиться? – закричала вслед ему официантка.

Саркисов выскочил на улицу, в панике огляделся по сторонам. По Земляному валу шел самый разнообразный народ, но ни девицы, ни вора с его сумкой видно не было.

Бармен крепко ухватил Саркисова за локоть:

– Убегать не надо, мужчина. Вы счет, пожалуйста, оплатите.

– Сумку, сумку у меня украли! – запричитал Саркисов. – Мне милиция нужна. Где у вас телефон?

– Телефон на барной стойке. Пройдемте, – предложил официант.

Они вошли в ресторан.

– Вы вора видели?

– Видел-видел! Девица, которая у вас прикуривала, она!

– Да что вы! У нее в руках никакой сумки не было!

– Конечно не было! У ее сообщника была! – возбужденно воскликнул Саркисов, брызгая слюной.

Официант выставил на полированную стойку телефон, Саркисов набрал «02», но, не дождавшись ответа дежурной, нажал на клавишу. Черт, как же он сразу не сообразил? Милиция ему вовсе не нужна! Ведь за каждым его шагом должны следить кагэбэшники. Где-то там на улице стоит машина наружного наблюдения, а значит, топтуны видели воров, укравших его сумку.

– Возьмите за обед. Сдачи не надо, – Саркисов бросил на столик две десятки и вышел.

На улице он вошел в телефонную будку, набрал номер майора Латышева.

– Товарищ майор, у меня ЧП.

– Знаю, – отозвался Латышев.

– Если я не передам сумку в назначенное время…

– Не волнуйтесь, к моменту встречи с клиентом сумка с пакетом будут у вас, – успокоил Латышев.

– Куда мне теперь?

– Возвращайтесь в ресторан и доешьте свой обед, – посоветовал майор. – А потом спокойно идите назад к вокзалу.

– Хорошо, – Саркисов облегченно вздохнул и повесил трубку.

Официантка убирала столик, когда в дверях ресторана появился Саркисов.

– Давайте-ка мне назад мой обед! – сказал он весело.

Она уставилась на него в крайнем изумлении.

Выйдя из ресторана, девица тут же прыгнула в стоящую у бордюра «пятерку». Машина сорвалась с места.

За рулем сидел накачанный парень, больше похожий на бандита, чем на простого воришку. На заднем сиденье стояла сумка Саркисова.

– Здорово ты его, Стас, – рассмеялась девица и потрепала парня по коротким волосам.

– Он на тебя так глазел, что из кармана можно было бумажник вытащить. Лапоть армянский!

– Посмотрим? – предложила девица, протягивая руку к сумке.

– Сиди тихо! – Стас бросил взгляд в зеркало заднего вида. – «Волжанка» за нами увязалась, прямо от Земляного идет.

Девица оглянулась и увидела сзади «волгу». В ней сидели двое.

– И правда. Кто это?

– Откуда я знаю? Черт! Старую Басманную проскочили, теперь только возле «Красных ворот» свернуть можно!

Стас поддал газу. «Волга» тоже ускорила ход. Оглянувшись, девица увидела, что один из их преследователей разговаривает по радиотелефону. Закончив разговор, он что-то приказал водителю. «Волга» резко пошла вперед, нагоняя «жигули».

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.