История русской литературы XIX века. Часть 1: 1795-1830 годы

Время Карамзина, по его мнению, прошло, и потому следование ему ныне более вредно, чем полезно. Используя идеи гражданственности, мечтая о ревностном служении отечеству, Андрей Тургенев намеревался обновить гражданскую лирику и написал несколько значительных стихотворений в высоком стиле. Взгляды Андрея Тургенева и его небольшая поэтическая практика сыграли заметную роль, подготовив «литературную программу декабризма»[8], с наибольшей полнотой воплотившего поэтические идеи гражданского, или социального, романтизма. Вместе с тем взгляды Андрея Тургенева не получили поддержки большинства в «Дружеском литературном обществе». Члены общества были в основном сторонниками Карамзина и сентиментализма.

Впоследствии вокруг Карамзина собралась литературная молодежь, сочувствовавшая его литературно-языковой реформе (Жуковский, Ал. Тургенев, Воейков, Д.В. Дашков, В.Л. Пушкин, К.Н. Батюшков, молодой Пушкин и др.). Все эти литераторы приняли идею Карамзина о том, что поэтическое произведение должно отвечать хорошему вкусу. В основу карамзинизма были положены те же принципы классицистической эстетики, которые в свое время были провозглашены Буало в его знаменитом трактате «Поэтическое искусство» – логическая ясность, точность словоупотребления, синтаксическая правильность и прозрачность выражения мысли. Однако под пером Карамзина и его последователей они наполнились новым содержанием. Логическая ясность, точность словоупотребления, прозрачность мысли соответствовали, считали карамзинисты, истинному просвещенному вкусу. Однако с точки зрения классицизма совершенный художественный вкус определяется правилами, рациональными понятиями о «хорошем» и «дурном». Карамзинисты отрицали рациональное понимание вкуса. Для них вкус – неотъемлемое свойство человека, личности, а не абстрактных правил. Вкус заключен в душе, а не вне ее.

Новое понимание вкуса сразу же привело к полной переоценке классицистической эстетики. Художественное произведение должно быть «приятно» читающему человеку, оно должно ласкать его слух и не допускать оборотов и выражений, затрудняющих его восприятие. Отсюда проистекает внимание к «гладкости» и «плавности» стиля и стиха, к естественному течению и изяществу стихотворной речи. Язык должен быть очищен от устаревших оборотов, славянизмов и архаизмов, исторически изживших себя, поскольку они исчезли из устного общения, из разговорно-бытовой речи образованного человека.

Стало быть, в основу поэтического языка надо положить «средний стиль», которым пользуется в реальной жизни обыкновенный дворянин. Тем самым доступ в поэтический язык другим стилевым пластам – «высокому» и «народному» красноречию – ограничен. «Высокое» красноречие не допускается из-за его искусственной выспренности, «народное» красноречие – вследствие его простоватости и грубости.

Поскольку «средний стиль» лег в основу реформы поэтического языка, а его естественное бытование – «средние» жанры, то они и были в первую очередь востребованы новой сентиментальной поэзией. Но «средние» жанры культивировались не только сентиментальной и предромантической поэзией, но и «легкой» поэзией, которая вела свое происхождение от салонной аристократической культуры. В ней также были распространены элегии, послания, мадригалы, альбомные стихи, колкие, изящные эпиграммы и другие формы. В этом литературном репертуаре уже существовали мотивы, образные и даже лексические средства, в которых столь нуждалась новая русская поэзия[9].

Из скрещения «легкой» поэзии и сентиментальной лирики возникает новое качественное явление. Все традиционные поэтические средства, характерные, например, для жанра элегии, слагаются теперь в некое новое целое, изменяют свое значение, самый жанр элегии и определяют всю литературно-эстетическую систему[10]. Этот изменившийся жанр становится доминирующим. Так создается элегия романтизма. По тому же подобию возникают и другие жанровые образования.

Почему такие противоположные и даже враждебные явления, как «легкая» поэзия, принадлежащая к салонной аристократической культуре, и сентиментальная предромантическая поэзия, стремившаяся передать чувства в общем-то вполне обыкновенного образованного человека, могли вступить в литературный контакт? Прежде всего потому, что обе имели дело с внутренним миром частного человека в свойственном каждому быту: аристократу – при дворе и в великосветском салоне, обычному дворянину – в домашнем или дружеском кругу. И та, и другая поэзия выражали эмоции не абстрактного, отвлеченного героя, а конкретного человека, конкретной личности. Поэтому в лирике начала XIX в. создались условия, при которых «легкая» поэзия – порождение салонной аристократической культуры – входит в формирующуюся сентиментальную преромантическую[11] литературу, в сущности ей враждебную, и начинает подчиняться ее законам, деформируясь сообразно их требованиям, но в то же время и сама она оставляет в ней весьма заметный след[12].

ПОЭЗИЯ И РОМАНТИЗМ

«Встреча» двух литературных форм, имеющих разное происхождение, совпала с новым пониманием мира и человека, возникшим на рубеже XVIII–XIX вв. в философии и в искусстве. Оно было предложено urbi et orbi («городу и миру») молодыми немецкими (йенскими) романтиками, поэтами и философами братьями Фридрихом и Августом Шлегелями, Новалисом (Фридрихом фон Гайденбергом), Людвигом Тиком. Их идеи были подготовлены Кантом и нашли философское обоснование в трудах Фихте, Шлейермахера, Шеллинга и др.

После войн с Наполеоном и Великой французской революции чрезвычайно возросло представление о роли человека в мире. Идея личности как самой большой ценности овладела сознанием многих людей. При этом имелась в виду личность самого обычного частного человека, данного, конкретного индивидуума. Личность в ее неповторимой целостности и своеобразии была объявлена мерой всех вещей. Сущность личности – не в разуме, как это представляли себе классицисты и просветители, не в чувстве, как это считали сентименталисты и близкие к ним другие просветители, а во всем ее внутреннем мире, неделимом на способности и качества. Главное качество всякой личности – свобода духа. Личность не может быть зависима от внешних условий, каких-либо установлений и регламентаций, которые нарушают ее свободу и свободу других личностей. Цель всякой личности – «в силе и желании стать подобными Богу и всегда иметь бесконечное перед глазами» (Ф. Шлегель).

Если самую большую ценность в земном мире представляет личность, индивидуальность, то все, что препятствует проявлению ее свободного духа (а романтики не идеализировали реальный мир, в котором свободный дух не может выразиться полностью), враждебно ей. Романтизм сознательно и принципиально обособил личность от земного мира. Это означает, что окружающая среда может погубить личность, но изменить ее она не в силах. Личность всегда равна себе и не зависит от обстоятельств.

Подобно отношениям с обществом, складываются и отношения личности с природой. Человек как носитель Божественного духа абсолютно свободен «от природного стихийного начала»[13]. Сущность бытия скрыта не в хаосе, а в самом человеке. Каждая личность – это неповторимый мир, целая Вселенная. Однако из этого не следует, что личность не может найти в реальном мире понимающую душу, как находит она в природе созвучную ее духу свободу и красоту.

Вместе с тем, несмотря на враждебные отношения с социальным миром, человек включен в бесконечный Космос, но не для того чтобы изучать мир, познавать его законы и объяснять их, а с целью его переживания.

Человек воспринимает мир не только разумом и не только чувством, а всем существом. Исходя из этого, романтики настаивают на многообразных отношениях человека с миром, исключающих какую-либо односторонность, считая, в противоположность просветителям, что национально-рассудочные отношения не выступают ни единственными, ни доминирующими. Они подчеркивают значимость чувственных связей человека с миром и придают огромное значение эмоциям, лиризму, экспрессии, вчувствованию, экзальтации – субъективному восприятию. Это означает, что романтик не изучает жизнь, а воспринимает ее сразу, целиком, не прибегая к помощи рассудка и надеясь на показания своей интуиции. Романтик не доверяет теоретическим знаниям («системоверию», как выразился Ваккенродер), его мышление непосредственно, «наивно», интуитивно.

Сущность романтизма – в порыве в бесконечное и в томлении по нему. При этом бесконечное безгранично, оно не исчерпывается земными просторами, а простирается за пределы земного бытия. Так рождается характерный признак романтизма – «романтическое двоемирие». Романтик одновременно пребывает в двух мирах – посюстороннем, земном, и в потустороннем, небесном, бытийном. Главное устремление романтиков – совмещение двух миров в едином образе.

Здесь романтики столкнулись с известной трудностью: дух человека бесконечен и универсален, но сам он смертен, т. е. конечен и единичен. Как же можно воплотить бесконечное и универсальное в единичном и конечном? Совершенно ясно, что такой возможностью не обладает наука, что в этом случае не помогут ни простое созерцание (эмпирическое познание), ни жизненный опыт. Бесконечное и универсальное нельзя постичь одним разумом или одним чувством. Их можно охватить таким способом, который одновременно и разумен, и чувствен. Именно такими свойствами обладает чувственный образ, который лежит в основе искусства. Чем дальше тот или иной вид искусства отстоит от рациональных способов постижения мира, тем он выше (словесное искусство изначально сковано словом, несущим мысль, в отличие от музыки, представляющей собой поток звуков, опосредованно связанных с мыслью).

Содержанием элегии стала грусть как преобладающий признак отношения к действительности. Так была поколеблена принудительная связь между жанром и содержанием лирического стихотворения. Если в классицизме личными чувствами ведали жанры «средние», а гражданскими эмоциями – «высокие», то Жуковский сделал шаг к тому, чтобы личность стала единой в своих чувствах, многосложной и многогранной, прекрасной и возвышенной, чтобы «средние» жанры могли наполниться гражданскими переживаниями, а «высокие» – личными и даже интимными. Действительность в поэзии Жуковского выступила не отвлеченной от личности, а пропущенной через ее душевную жизнь, окрашенной неповторимыми индивидуальными настроениями.

Жуковский придал элегической грусти всепроникающий и всеохватывающий характер. Элегическое настроение – это господствующая тональность в его лирике. Элегия – песня всей человеческой жизни, выражающая глубокое и неискоренимое разочарование в земном мире. Для классицистов весь миропорядок, земной и небесный, разумен. Несчастия и беды, горечь и разочарование – это досадные случаи, не отменяющие разумное и целесообразное устройство бытия. Жуковский иначе смотрит на Божий мир. В элегии «На кончину ее величества королевы Виртембергской» он писал:

Прекрасное погибло в пышном цвете,

Таков удел прекрасного на свете.

В отличие от классицистов и просветителей, гибель «прекрасного» осмыслена им не случайностью, а неотвратимым и печальным «уделом», т. е. роковой судьбой, предначертанной свыше, своего рода законом мироздания. Гибель «прекрасного» на земле – знак неизбежного конца молодости, красоты, лучших, возвышеннейших душевных побуждений в их расцвете. Грусть – не результат какого-то нелепого, случайного события, досадно нарушающего разумность и «правильность» общего хода жизни, а чувство, вполне проявляющее ее смысл. Грусть как чувство, выражаемое элегиями, стала всеобщей, всепроникающей. Ею окрашены и вечные философские вопросы – противоречия между конечностью тела и бесконечностью духа, и социальные – неудовлетворенность земной жизнью, в которой гибнут высокие духовные ценности, и психологические – желание передать неповторимость личных эмоций и веру в иной, лучший мир, в загадочное, таинственное там, жгучую мечту о нем и жажду его достижения.

Новое понимание мира и новых отношений личности с миром перестроило всю жанровую систему классицизма. Если мир разумен, а случай – исключение из общего правила, то жанры, в которых обычно выражались личные чувства или критиковался превратный свет, имели второстепенное и третьестепенное значение. Главное внимание уделялось жанрам «высоким». Но когда печаль и грусть, разочарование сделались чувствами, воплощавшими закон мироустройства, а не случай, то они выдвинулись на первый план, и жанры «высокие» стали угасать.

В ходе своих рассуждений романтики пришли к пониманию искусства как высшей духовной формы из всех известных духовных форм. «Поэт постигает природу лучше, нежели разум ученого»[14], – писал Новалис. При этом искусство, считали романтики вопреки классицистам, не подражание природе, не игра, а сама жизнь. Искусство действенно, ибо способно преобразовать жизнь. Романтикам было недостаточно создать художественный образ, им нужно было переделать действительность. «Поэтический вымысел, – утверждал Новалис, – все в себе заключающее орудие, которым созидается мой теперешний мир»[15]. Тем самым романтизм пытался уравнять жизнь и искусство: жизнь должна стать искусством, т. е. наполниться гармонией и красотой, а искусство – наиболее полным и совершенным выражением жизни. Искусство в понимании романтиков – абсолютный и единственный посредник между личностью и Вселенной, между человеком и Богом. Поскольку личность и социальный мир находятся во враждебных отношениях, то романтический герой принципиально одинок и исключителен. Это ни в коей мере не делает его пассивным, а, напротив, сообщает ему большую силу духа и жажду действия.

Для романтизма внутренний мир личности – Вселенная, которую нельзя постигнуть: она всегда наполнена тайной. Человек представляет собой собственную величайшую тайну не только для других людей, но и для себя. Цель человеческой жизни – погружаться в глубины духа и отгадывать тайны своего внутреннего мира. А раз так, то в «хорошем повествовании всегда должно быть нечто таинственное и непостижимое» (Новалис). Из этого понятно, что художественное произведение романтиков принципиально мистериально[16] и мистично, о каком бы жанре ни шла речь. В нем всегда содержится нечто волшебное, странное, непостижимое, необычное, сверхъестественное. О чем бы ни писал романтик, он всегда изображает столкновение человека и бытия как развертывающуюся на его глазах мистерию, содержание которой полно мистического смысла.

Эти представления романтиков дополнены у них одним важным соображением, а именно романтической иронией. Романтики видели, что в реальном мире личность не может осуществить свои идеальные мечты. В значительной мере, по убеждениям романтиков, это зависит от ограниченности человеческого ума, знания и языка, которую они учитывали. В сознании романтиков одновременно жили две противоположные идеи – с одной стороны, они устремлялись к бесконечному, а с другой – осознавали тщетность своих усилий. Романтическая ирония вносила поправку в восприятие романтиками бытия и его художественное изображение. Она позволяла романтику парить над действительностью и не отрываться от нее, сохраняя способность действовать. Романтик постоянно находился между созиданием и уничтожением, бытием и хаосом. Тем самым он избегал всякого одностороннего восприятия жизни – мир не рисовался его воображению только дружески-идеальным или только враждебно-реальным. Это означало, что романтическая ирония вела к свободе романтического духа, освобождая романтика от всякой предвзятости. Бесстрашно иронизировать над бытием и собственной ограниченностью может лишь поистине свободная личность.

Романтизм представляет собой целую эпоху в историческом развитии человечества, подобную таким эпохам, как Возрождение и Просвещение. Идеи романтизма охватили все европейские страны и проникли во все области духовной деятельности человека – философию, экономику, искусство и даже медицину. В более узком смысле романтизм понимается как художественное направление в искусстве, и в частности в литературе. В этом втором значении романтизм – литературное направление, которое поставило в центр художественного изображения, носящего в той или иной степени мистериальный характер, одинокую свободную личность, проникнутую мистическим вечным томлением по бесконечному и не обусловленную ни историческими, ни социальными обстоятельствами, а потому обладающую чертами исключительности и таинственности.

Европейский романтизм возник как изначально противоречивое направление, в котором чувство абсолютной свободы духа, чувство очарования безграничными возможностями личности сочеталось с противоположным ему чувством разочарования в ограниченности и скованности свободы духа внешними (социальными и иными) и внутренними (несовершенство человеческой природы) причинами. В зависимости от того, какое из этих чувств доминировало в творчестве того или иного писателя, романтики тяготели либо к безусловному приятию бытия, либо к настроениям «мировой скорби».

Наконец, в каждой европейской стране романтизм был своеобразен вследствие особенностей национально-исторических условий. По национальному признаку различают романтизм немецкий, английский, французский и т. д.

Общие свойства европейского романтизма целиком относятся и к русскому романтизму, который, однако, обладает и рядом отличий.

Если в европейских странах личная независимость человека стала свершившимся фактом и многие страны освободились или освобождались от феодальных пут, то в России целое сословие – крестьяне – находилось в крепостной зависимости. В России гораздо сильнее, чем в других странах, было влияние патриархально-общинных отношений и связей. В ней дольше были влиятельными просветительские идеи. Поэтому в русском романтизме при его возникновении идеи индивидуализма и настроения «мировой скорби» звучали более ослабленно. Не характерна для него и «романтическая ирония». Все эти черты появятся в русском романтизме позднее – накануне и особенно после подавления восстания декабристов.

Эти отличия нисколько не отменяют тех обстоятельств и фактов, которые роднят русский романтизм с европейским, частью которого он является. Чувство личности, ее свободы, прав, гордости, чести и достоинства ощущались в России не менее остро, чем в европейских странах. Особенно этому способствовал рост национального самосознания, которому придали мощный толчок войны с Наполеоном и Отечественная война 1812 г. Надежды на освобождение крепостных крестьян таяли. Дворянин, хотя и был лично независим, не ощущал себя свободным, находясь под прессом самодержавной власти, готовой в любое время и по любому поводу нарушить его права и пренебречь ими.

И все-таки перемены в общественном сознании были значительны: духовные ценности стремительно перемещались из сферы самодержавия в сферу конкретного частного человека. Они перестали выступать абстрактными требованиями, находящимися вне человека, как это было в философии и литературе XVIII в., а становились достоянием личности, которая ощущала интересы государства своими собственными интересами. Отвлеченное понятие государства, олицетворенное в самодержавии, уходило в прошлое. Окрашенность общественных понятий личным чувством и наполненность личного мира общественными эмоциями стали знамением времени.

Все это предопределило победу романтических настроений в жизни и в литературе. При этом романтически осмысливались не исчезнувшие из русской действительности идеи Просвещения.

Романтизм в России прошел несколько стадий развития:

• 1810-е гг. – возникновение и формирование психологического течения; ведущие поэты Жуковский и Батюшков;

• 1820-е гг. – возникновение и формирование гражданского, или социального, течения в поэзии Ф.Н. Глинки, П.А. Катенина, К.Ф. Рылеева, В.К. Кюхельбекера, А.А. Бестужева-Марлинского; зрелость психологического романтизма, в котором главными фигурами были А.С. Пушкин, Е.А. Баратынский, П.А. Вяземский, Н.М. Языков;

• 1830-е гг. – возникновение философского течения в поэзии Баратынского, поэтов-любомудров, Тютчева, в прозе В.Ф. Одоевского; проникновение романтизма в прозу и широкое его распространение в жанре повести; расцвет романтизма в творчестве Лермонтова и признаки кризиса: засилье эпигонской (подражательной) поэзии, лирика Бенедиктова, «кавказские» («восточные») повести А.А. Бестужева-Марлинского;

• 1840-е гг. – закат романтизма, его вытеснение с переднего плана литературы; из действующего субъекта литературного процесса романтизм все более превращается в его объект, становясь предметом художественного изображения и анализа.

Деление романтизма на различные течения происходило по следующим критериям:

к психологическому течению русского романтизма принадлежат романтики, исповедовавшие идеи самовоспитания и самоусовершенствования личности в качестве наиболее верного пути преображения действительности и человека;

к течению гражданского, или социального, романтизма относятся романтики, считавшие, что человек воспитывается прежде всего в социальной, общественной жизни, а, стало быть, он предназначен для гражданской деятельности;

к философскому течению русского романтизма причислены романтики, полагавшие, что место человека в мире предопределено свыше, его жребий предначертан на небесах и всецело зависит от общих законов мироздания, а вовсе не от социальных и психологических причин. Между этими течениями нет непроницаемых граней, а различия относительны: поэты разных течений не только полемизируют, но и взаимодействуют друг с другом.

Первоначально романтизм побеждает в поэзии Жуковского и Батюшкова, что было обусловлено:

карамзинской реформой литературного языка;

скрещением поэтических принципов «сентиментальной» литературы с принципами «легкой поэзии»;

дискуссиями по проблемам литературного языка, которые открыли и очистили дорогу романтизму.

Состояние прозы

В русской прозе начала XIX в. уживаются едва ли не на равных правах просветительские, нравоописательные и сентиментальные произведения.

Просветительская проза представлена в это время в основном двумя жанрами – повестью и романом. Наиболее крупные авторы этого времени – А.Е. Измайлов и В.Т. Нарежный. Измайлову принадлежит роман «Евгений, или Пагубные следствия дурного воспитания и сообщества», в котором выведены два героя – Евгений Негодяев и Петр Развратин. Евгений Негодяев попадает под влияние «вольтерьянца» Петра Развратина. Негодяев пассивен, Развратин, напротив, проявляет активность, распространяя плоды ложного французского просвещения, сея в умах молодежи скептицизм и безверие. Обоим героям писатель уготовил печальный конец. Но добродетель не торжествует, а порок не наказан. Автор не видит в обществе сил, которые могли бы способствовать очищению нравов. Он испытывает глубокое сомнение в достоинствах просветительской философии. Однако художественное решение волнующих автора мыслей пока еще схематично.

В.Т. Нарежный выступил с несколькими произведениями. Наиболее удачные среди них – роман «Российский Жилблаз, или Похождения князя Гаврилы Симоновича Чистякова» и повесть «Два Ивана, или Страсть к тяжбам».

В романе «Российский Жилблаз…» повествуется о небогатом князе, который живет своими трудами и сам обрабатывает небольшой надел земли. Затем он покидает свое село, и с этого времени начинаются его приключения. Люди, с которыми встречается Чистяков, оказываются нравственно развращенными. Он попадает под их влияние и становится морально испорченным. По мере того как Чистяков отдаляется от деревни, от природы, он нравственно падает. Низшая степень моральной деградации совпадает с наибольшим карьерным успехом князя – он оказывается приближенным наместника Латрона в Варшаве. Но стоит Чистякову стать ближе к земле, к природе, к простым людям, как его нравственность возрастает. В подобном освещении нельзя не видеть влияние идей Руссо.

Несмотря на критическое отношение к действительности, Нарежный не делает каких-либо радикальных выводов и даже противится освобождению крестьян: полное разорение ждет тех, кто отпущен на волю. Писатель остается типичным просветителем, полагая, что непросвещенному народу рано давать свободу.

Повесть «Два Ивана, или Страсть к тяжбам» художественно значительна. Сюжет ее прост: поссорились два помещика и сосед их Харитон. Ссора разрослась до невиданных размеров и разорила всех. В конце повести дети преподносят родителям нравственный урок, упрекая в ненужной и губительной страсти к тяжбам. Нетрудно увидеть в этом произведении сюжетные мотивы будущей «Повести о том, как поссорились Иван Иванович с Иваном Никифоровичем» Н.В. Гоголя. От Нарежного в русской литературе ведут два пути – один к Гоголю, другой – к популярному писателю 1830-х гг. А.Ф. Вельтману, а через него – к Н.С. Лескову.

В прозе сентименталистов господствовали два жанра – сентиментальная повесть в ее разновидностях («чувствительная», «воспитательная» и др.) и путешествия. Сюжеты повестей часто повторяли или варьировали сюжет повести Карамзина «Бедная Лиза» («Бедная Маша» А.Е. Измайлова, «Александр и Юлия» Н.А. Львова, «Обольщенная Генриетта, или Женщина, каких мало» И. Свечинского, «Прекрасная Татьяна, живущая у подножья Воробьевых гор» неизвестного автора и др.). Однако, разрабатывая тему Карамзина, авторы обычно смягчали краски и устраняли трагическую или драматическую развязку. Повести заканчивались счастливо, к взаимному удовольствию детей и родителей. Всегда находился какой-нибудь чудесный случай, благодаря которому сословная рознь сама собой исчезла, и уже больше не возникало никаких препятствий к браку влюбленных. Такое поверхностное, неглубокое решение социально-общественного конфликта уводило писателей от магистральных путей развития русской художественной литературы.

Среди сентиментальных повестей распространение получили повести, главным героем которых был чувствительный молодой человек, страдавший от несчастной любви и в порыве отчаяния склонный к самоубийству. Сюжеты этих повестей так или иначе восходили к сюжету романа Гете «Страдания молодого Вертера».

Жанр путешествий также пришел в Россию из западной литературы (романы Стерна и других авторов), но уже был и национальный образец – «Письма русского путешественника» Н.М. Карамзина. На него и ориентировались отечественные писатели.

В жанре путешествий выделяют три разновидности:

научное – с исторической, этнографической, археологической или иной научной целью; автор ставит перед собой не художественные, а чисто научные задачи, и его присутствие не ощущается; художественный вымысел также отсутствует;

смешанное – автор преследует как научные, так и художественно-изобразительные цели, сообщает о своем восприятии увиденного, делится своими впечатлениями и т. д.;

собственно литературное – в нем на первом плане стоит личность автора-повествователя и преобладает вымысел; разновидностью такого путешествия было пародийное, или ироническое, путешествие, например «Путешествие моего двоюродного братца по моим карманам».

Смешанное путешествие представлено в сочинении В.В. Измайлова, который объехал Украину, Крым и описал свои впечатления от «полуденной России», ее природы, нравов, языка, обычаев разноплеменного населения этих мест.

Типично литературными были два путешествия в Малороссию, принадлежавшие перу эпигона Карамзина князя П.И. Шаликова – чувствительного поэта, издателя «Дамского журнала», о котором упомянул А.С. Пушкин в романе «Евгений Онегин». Во всяком путешествии чрезвычайно важно, какими именно событиями, фактами, людьми заинтересован тот или иной автор, насколько обширны и глубоки его духовные запросы. Главный предмет повествования Шаликова – он сам, чувствительно настроенный автор. Шаликов изображает и лирически выражает себя, но круг его интересов ничтожен. Сочинения Шаликова невольно, против его желания, становятся едва ли не самопародиями.

Углубленный в себя, автор не замечает ни деревенской нищеты, ни убогой жизни. Все деревни предстают его воображению цветущими, все хаты белыми снаружи и чистыми внутри, вокруг них гуляют тучные стада, бедных крестьян нигде нет или очень мало. Вот автор зашел в черную избу. Ее закопченные стены показались ему гобеленами. Он закурил трубку и кинулся в мечты. По поводу путешествия Шаликова Жуковский справедливо писал, что автор поехал не с тем, чтобы описывать людей и нравы, а чтобы уехать от времени и увезти читателя с собой.

В дальнейшем развитии русской литературы жанр путешествий обогатился такими произведениями, как «Путешествие в Арзрум 1829 года» А.С. Пушкина, «Фрегат «Паллада»» И.А. Гончарова и др.

Драматургия

Классицизм в начале XIX в. был потеснен не только в поэзии, но и в драматургии. В ней особенно сильно ощущалось влияние сентиментализма, которому противостояли комедии И.А. Крылова и других авторов.

Правила классицизма – пять актов, соблюдение единства времени, места и действия, александрийский стих в трагедиях – многими драматургами нарушались: действие сознательно вмещалось в четыре акта, его место и время менялись. Но основная перемена состояла в том, что в драматургическом конфликте чрезвычайно усилилась роль личных чувств, и противостояние долга и чувств далеко не всегда решалось в пользу долга. Это приводило к тому, что трагедия постепенно уступала место драме и даже мелодраме. Если сентименталисты побеждают в жанре трагедии, то просветители – в жанре комедии, особенно в «комедии нравов» (прежде всего численно). И хотя «комедия нравов» не дала значительных образцов[17], она подготовила появление блестящей комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума».

В.А. Озеров

Крупнейшим драматургом 1800-х годов был В.А. Озеров. Он начал литературную деятельность довольно поздно, тридцати пяти лет. Будучи чиновником, Озеров страстно увлекся театром и захотел попробовать себя в драматическом искусстве. В годы нашумевших постановок трагедий Озерова в России, пожалуй, не было более популярного человека. Пушкин в «Евгении Онегине» вспомнил то время, когда драматург был кумиром театральной публики.