Секрет Гамона (№2) - Секрет Гамона

Увидев Сади, он сообразил, что произошло нечто весьма Серьезное. Он помог раненому пройти в дом и терпеливо выслушивал его стоны. Сади был ранен в плечо.

— Аллах! — стонал Сади. — Почему я не отправил этого проклятого пса в преисподнюю?

Гамон велел позвать рабынь и осмотреть рану.

— Ничего, — резко заметил Сади. — Когда он стрелял в меня в прошлый раз, дела обстояли хуже.

— Что? Когда стрелял в прошлый раз? В вас? — переспросил изумленный Гамон и изменился в лице.

Сади заметил, что в Гамоне произошла какая-то перемена, и не мог понять, что именно повлияло на него.

— Что случилось? — спросил Сади.

— Ничего, — ответил Гамон. — Вы ведь сказали, что…

— Да, я сказал, что в прошлый раз, когда он выстрелил в меня, рана была опаснее.

— Кто же в таком случае стрелял в вас? Уж не нищий ли?

— Да, нищий, — сердито ответил Сади.

Дальнейшее объяснение было прервано появлением сеньоры Гамон. Она принесла перевязочные средства, промыла и забинтовала рану. Когда она удалилась, Гамон возобновил беседу:

— Я никогда бы не подумал, что он мог причинить вам вред — он слаб и немощен с виду. И вы мне не говорили, что знакомы с ним.

— Я не подозревал, что знаю его, — ответил Сади, — или, вернее, что и вы его знаете. Должен вам сказать, что мистер Морлек мой давний враг.

Гамон вздрогнул.

— Вы ведь говорили только что о нищем, — сказал он и нахмурился. — Я так взволнован… вы ведь говорили о нищем Абдулле?

— Я говорил о мистере Морлеке, — простонал Сади. — Это вы ухитрились сегодня утром обвенчать его с леди Джоан.

Гамон онемел от изумления. Новость, сообщенная ему, показалась настолько дикой, что он не мог постичь ее. Смущенно провел он рукой по лбу.

— Это мне совершенно непонятно, — сказал он беспомощно. — Нищий был не кто иной, как Морлек? Но это же невозможно. Нищий — совершенно дряхлый беспомощный старик.

— Если бы у вас были глаза и мозги хотя бы месячного теленка, — с горечью сказал Сади, — то вы сообразили бы, с кем имеете дело. В свое время, когда он состоял в Марокко на дипломатической службе, то неоднократно появлялся в таком виде.

Гамон бессильно опустился на диван.

— Так значит нищий оказался Морлеком… и я их обвенчал, — прошептал он, совершенно убитый этим известием.

Это было выше сил Гамона. Он разразился истерическим хохотом, и Сади, хорошо разбиравшийся в людях, почувствовал, что Гамон близок к безумию.

— Почему он вас преследует? — осведомился Сади, когда Гамон понемногу пришел в себя.

— Он хочет завладеть документом, который хранится у меня, — возбужденно заговорил Гамон. Гамон был так возбужден, что Сади счел его пьяным.

— Вы думаете, что я пьян? — продолжал Гамон, словно угадав мысль Сади. — Это не так. Я еще никогда не был более трезв, чем сейчас.

С этими словами он покинул Сади и удалился в соседнюю комнату.

Сади, оставшись в одиночестве, стал раздумывать над сложившимся положением. Если за Гамоном охотится английский полицейский офицер, то нужно сделать так, чтобы он попал к нему в руки: Гамон должен исчезнуть. Лишь таким образом мог бы Сади реабилитировать себя перед лицами, от которых зависел. Гамон перестал для него быть дойной коровой. Сади предполагал, что Ральф близок к падению и что его средства для борьбы иссякли. Хитрый араб хорошо разбирался в таких вопросах, и ночь ушла у него на размышления. Рана беспокоила его и не давала спать.

Утром он поднялся со своего ложа и отправился разыскивать хозяина.

Гамон находился в комнате, предназначавшейся для Джоан. Он заснул, сидя в кресле; голова его покоилась на столе. Рядом с ним лежал его бумажник, и Сади бесшумно просмотрел его содержимое.

В бумажнике он обнаружил несколько чеков на имя Джека Броуна и какую-то вчетверо сложенную бумагу.

Гамон проснулся и медленно поднял голову со стола.

Сади не заметил его пробуждения, углубленный в чтение.

— После того, как вы закончите читать, я попрошу вас вернуть мне мою собственность, — сказал Ральф.

Сади, нимало не смутясь, сложил бумагу и положил ее в бумажник.

— Теперь мне ваше положение доподлинно известно, и я понимаю, чего вам приходится опасаться. Этот документ приведет вас на виселицу. Почему вы его не уничтожите?

— А кто разрешил вам знакомиться с ним? — спросил Гамон, и глаза его загорелись злобой. — Кто пригласил вас подглядывать и следить за мною?

— Вы — глупец! У меня отчаянная боль в руке, и я не мог заснуть. Я хотел побеседовать с вами и думал, что застану вас в постели.

Ральф медленно собрал документы, лежащие перед ним на столе.

— Я допустил ошибку, оставив здесь свои документы, и теперь вы знаете мою тайну, — сказал он.

— Но зачем вы храните этот опасный документ?

— Он мне нужен, — ответил Ральф и сердито запрятал в карман бумажник.

Сади удалился.

Под вечер Гамон заметил, что один из людей Сади оседлал коня и повел второго под уздцы.

Гамон понял, что таится за этими приготовлениями. Этот человек должен был в спешном порядке скакать в Танжер и взял с собой вторую лошадь, чтобы иметь возможность менять коней по дороге.

Не было сомнения в том, зачем Сади отправляет его в Танжер.

Ральф Гамон усмехнулся. По какой-то совершенно непонятной причине увиденное доставило ему радость.

Сади Гафиз пытался любой ценой спасти свою шкуру. Через два-три дня гонец из Танжера мог доставить разрешение арестовать Гамона, тогда Сади привезет его в Танжер и выдаст суду.

Гамон глубоко вздохнул и бессознательно дотронулся до бумажника. В этом доме не было несгораемых шкафов и сейфов, в которых можно было спрятать опасный документ. Одной спички было достаточно для того, чтобы освободиться от тяготевшей над ним опасности, — но он не мог и не хотел уничтожать этого документа.

Он слишком хорошо знал себя, чтобы понимать, что это было для него немыслимо.

Гамон направился в конюшню и вызвал своего конюха.

— Сегодня я собираюсь предпринять небольшую поездку, но хочу, чтобы об этом никто не знал. Ты приведешь мою лошадь к перекрестку у ручья. Мы поедем к побережью, по направлению к испанской зоне. Ты получишь от меня тысячу песет и если будешь держать язык за зубами, то тебе суждено получить и вторую тысячу.

— О, господин, ты зашил мне рот золотой нитью, — высокопарно ответил араб.

Гамон вернулся в дом и поужинал в обществе Сади. Тот был в хорошем настроении.

— Вы полагаете, что беглецы достигли Танжера? — осведомился Гамон.

— В этом нет никаких сомнений. Но у меня есть очень веское оправдание. Я сказал леди Джоан, что доставлю ее к друзьям. Я ничем не оскорбил ее и думаю, что консул удовлетворится моими объяснениями. А в том, что она вздумала среди ночи бежать, а я стрелял в нищего, ничего предосудительного нет. Я не знал, что этот нищий мистер Морлек. Для меня он был всего лишь старым попрошайкой, от которого я хотел освободить девушку. Разумеется, консульство удовлетворится моими объяснениями.

— А как вы думаете, я могу предоставить им удовлетворительное объяснение моих поступков? — спросил Гамон и злобно посмотрел на Сади.

Сади пожал плечами и застонал — рана продолжала его беспокоить.

— Вы богатый и влиятельный человек, — сказал он, уклоняясь от прямого ответа, — а я всего-навсего лишь бедный шейх, которому приходится опасаться иностранцев. Завтра я возвращаюсь в Танжер. А что вы намерены предпринять?

— Пожалуй, я также отправлюсь завтра в Танжер, — ответил Гамон, не сводя глаз с Сади.

Сади беспокойно заерзал на стуле.

— Одному Аллаху известно, что произойдет завтра, — философски заметил он.

Затем собеседники попрощались и пошли спать.

Часы пробили полночь. Гамон в костюме для верховой езды бесшумно спустился по лестнице и прокрался в комнату Сади. На ногах у Гамона, поверх сапог, были резиновые галоши, заглушавшие его шаги. Бесшумно он отворил дверь.

В комнате раненого слабо брезжил свет. Гамон прислушался к ровному дыханию спящего и. вынув из кармана острый кинжал, прокрался к ложу Сади. Он пробыл в комнате Сади не более двух минут. Потушив свет, вышел из комнаты и направился к воротам.

Гамон безостановочно скакал два часа, прежде чем решил позволить себе небольшой отдых. Его слуга приготовил поесть.

Когда Гамон приблизился к костру, разведенному слугой, последний воскликнул:

— О, господин, я вижу у тебя на руках кровь!

— Пустяки! — спокойно ответил Гамон. — Сегодня вечером в моем собственном доме меня хотела загрызть собака, и я убил ее.

Глава 32. ВОЗВРАЩЕНИЕ ПРОПАВШЕЙ

Жаркое солнце обжигало Танжер. Море казалось растопленным золотом — оно было прекрасно, и глаз не мог оторваться от чарующей красоты озаренного солнцем водного пространства.

Но два пожилых господина, восседавшие на террасе отеля, не склонны были уделять внимание красотам природы. Один из них был пришиблен выпавшим на его долю горем, а второй искренно сочувствовал ему.

Из Кадикса прибыл пакетбот, и пассажиры, направлявшиеся в Европу, поспешили на лодках переправиться на пароход.

— Я предупредил, что лишен возможности проводить ее на пароход. Надеюсь, что это не особенно огорчит ее, — сказал капитан Уэллинг.

— О ком вы говорите? О Лидии Гамон?

Уэллинг кивнул головой.

— Она будет рада, когда Танжер растает на горизонте. Право, мне жаль ее, у нее неплохие задатки.

— Неплохие задатки имеются у всех женщин, — заметил лорд. — По крайней мере, я убежден в этом.

— У вас нет никаких новых сведений? — поинтересовался капитан.

Лорд Крейз покачал головой, и его взгляд застыл на великолепной яхте, покачивавшейся на волнах залива.

— Вы намереваетесь здесь ожидать дальнейших сообщений?

— Да, — ответил опечаленный лорд. — А что намерены предпринять вы?

— Я прибыл сюда расследовать начальный период деятельности Гамона и обстоятельства, при которых он разбогател. В настоящее время мне удалось устранить все неясности, и у меня имеются все данные о его деятельности.

Гамон основал ряд мошеннических акционерных обществ, и люди, доверившиеся его щедрым обещаниям, потеряли свои сбережения. Затем в качестве гостя он привез в Марокко какого-то богатого англичанина. Они оба жили в доме Сади Гафиза, пробыли здесь около двух недель и уехали. Я установил, что его гость уплатил ему большую сумму денег, соответствующую справку я получил в Лионском Кредите. Англичанин уплатил пятьдесят тысяч фунтов в качестве задатка.

— За что? — осведомился лорд Крейз, заинтересовавшийся рассказом Уэллинга.

— А вот это я еще не выяснил. Впоследствии Гамон должен был получить еще более крупную сумму.

— Вы не знаете, кто был этот таинственный англичанин?

Сыщик покачал головой.

— Нет, этого я не знаю.

Лорд перевел разговор на тему, интересовавшую его.

— Капитан Уэллинг, — сказал он с горечью, — если правительство этой проклятой страны завтра ничего не предпримет для того, чтобы вернуть мне Джоан, то я на свой собственный риск снаряжу экспедицию вглубь страны. И если мне удастся поймать Гамона, то ему придет конец.

Уэллинг продолжал курить.

— Если Джемсу Морлеку не удастся ее найти, то и ваши попытки окажутся безрезультатными, — заметил он.

— А где он находится?

— Никто ничего определенного не знает. Установлено лишь, что опустившийся пьянчуга-англичанин, живущий у портного, пропадал в течение двух дней. У меня предчувствие, что он замешан в эту историю. Я попытался расспросить его, но он был в таком сонном состоянии, что мне не удалось ничего добиться от него.

Рассуждения его были прерваны новым обстоятельством. Они заметили вдали двух всадников, скакавших вдоль берега.

— Странно, — сказал Уэллинг, — арабы редко появляются на людях в обществе женщины.

— Разве вы видите там женщину? — спросил лорд Крейз.

— Мне так кажется, — ответил Уэллинг, разглядывая всадников в бинокль. — Она сидит в седле по-женски.

Один из всадников приветливо махнул им рукой.

— Неужели это предназначалось нам? — спросил удивленный лорд.

— По-видимому, да, — ответил Уэллинг.

Лорд Крейз выхватил бинокль и побледнел.

— Это невозможно, — прошептал он. Голос его задрожал, он стремглав сбежал с лестницы и выбежал на дорогу в то же мгновение, когда всадники подъехали к отелю.

Изумленный Уэллинг увидел, как арабская женщина соскочила с лошади и бросилась в объятия лорда.

Лорд, поздоровавшись с нею, приветливо поздоровался и с ее спутником.

— Если это не Джемс Морлек, то я — негр, — сказал, обращаясь к самому себе, Уэллинг.

И он спустился вниз поздороваться с вновь прибывшими.

Появление всадников привлекло внимание арабов, и они неодобрительно взирали на странное поведение девушки в арабском костюме.

— Я не обращаю на них внимания, — сказала весело Джоан. — Я так счастлива…

Час спустя оживленная и радостная компания сидела за столом и обедала. После обеда Уэллинг удалился и вскоре вернулся с известием, что паша по доносу Сади Гафиза выслал отряд солдат арестовать Гамона.

— Это значит, что Сади пытается реабилитировать себя, — пояснил Джемс. — Все-таки я рад, что не убил его. — И, обращаясь к лорду Крейзу, добавил: — Лучше всего было бы, если бы вы увезли леди Джоан из Марокко.

— Мы отплывем сегодня вечером, — ответил лорд, — и если бы даже в Бискайском заливе был шторм, то и это не остановило бы нас. Мы плывем прямо в Соутгемптон. Вы поедете с нами, Морлек?

Джемс покачал головой.

— Нет, мне придется побыть здесь, — спокойно ответил, он. — Я прибыл сюда для того, чтобы решить две задачи. Одна из них решена, но вторая еще подлежит решению.

— Вы имеете в виду Гамона?

Джемс кивнул головой.

— Но я не могу вас оставить здесь одного, — выразительно сказала Джоан. — Теперь я вправе просить вас вернуться с нами.

Но Джемс был непреклонен. На следующий день после отплытия яхты он получил сообщение о смерти Сади Гафиза и бегстве убийцы. Проклиная себя за то, что остался в Марокко, он вылетел на самолете в Кадикс, рассчитывая нагнать яхту. Но, увы, в Кадикс он прилетел после ухода яхты. Джемс с первым же поездом выехал в Мадрид, а затем в Соутгемптон, рассчитывая там встретить Джоан.

Глава 33. БЕННОКУАЙТ ЯВЛЯЕТСЯ ЗА ГОНОРАРОМ

Джемс сидел у себя в кабинете и, покуривая трубку, просматривал вечернюю газету. У ног его лежал, вытянув лапы, терьер.

Словно приняв какое-то решение, Джемс поднялся с места и, подойдя к книжному шкафу, вынул большой атлас. Отыскав карту Марокко, он начертал на ней карандашом путь, по которому мог бежать Гамон.

За этим занятием его застал Уэллинг.

— Вы разрабатываете маршрут свадебной поездки? — спросил он.

Джемс покраснел.

— Нет, об этом я и не помышляю, — ответил он недовольным тоном.

— В таком случае вы напрасно портите атлас, — сказал Уэллинг. — Интересующий вас человек жив и дал о себе знать.

— Вы имеете в виду Гамона? — спросил Джемс.

— Совершенно верно. Он предъявил в Танжере два чека на весьма крупные суммы. Они были выписаны на подложное имя. У Гамона в ряде банков имеются текущие счета. Нелегко было установить, какие именно счета принадлежат Гамону, но в конце концов удалось и это сделать. Разумеется, по этим чекам были выплачены соответствующие суммы, и чеки были пересланы в Англию.

— В таком случае он снова возвратился в Танжер?

— Это сомнительно. Я думаю, что вы правы, предполагая, что он скрылся через испанские владения. От Танжера до Тетуана всего лишь шаг. Насколько мне известно, оба города поддерживают пароходное сообщение с Гибралтаром.

— Если у него есть хоть капля рассудка, то он останется в испанских владениях.

— Нет, этого я не ожидаю от него. Пребывание в Танжере сопряжено для него с большой опасностью, потому что, помимо всего, ему грозит обвинение в убийстве Сади Гафиза. Он позаботился получить деньги, и это подсказывает мне, что он собирается при первой возможности покинуть Танжер. И, очевидно, в настоящее время его уже нет в городе. Сегодня утром я делал примерно то же самое, что вы делаете сейчас — мой атлас также исчерчен, но я наметил все мыслимые пути бегства.

— И куда он, по-вашему, бежал?

— По-моему, его путь: Гибралтар, Генуя или Неаполь, Оттуда в Нью-Йорк или в Новый Орлеан. Далее в Лондон или в Кадикс. И затем из Кадикса сюда.

— Неужели вы думаете, что он осмелится приехать в Англию? — изумился Джемс.

— Несомненно, — ответил Уэллинг. — Он приедет, и мы не сможем поймать его.

Джемс отложил атлас в сторону и откинулся на спинку кресла.

— Вы хотите сказать, что нам не удастся его поймать?

— Нет, поймать его нам удастся, но у нас нет достаточно веских улик против него. Если мы не получим о нем дополнительные сведения, то не суждено и послать его на виселицу. Он безумен, Морлек. Я получил протокол врачебного осмотра трупа Сади Гафиза и как специалист по судебной медицине смею утверждать, что Ральф Гамон не в своем уме. Он третий по счету душевнобольной в этом деле.

Джемс закурил.

— Надо полагать, что один из трех это я?

— Нет, вас я не причисляю к ним. Первым безумцем был Фаррингтоном, вторым Беннокуайт, без всякого сомнения ненормальный субъект, и третьим — Гамон.

— Мне кажется, ваше утверждение наиболее справедливо в отношении Беннокуайта, — заметил Джемс.

— Его сейчас нет в Танжере, — продолжал Уэллинг. — Английский посол предъявил ему требование в течение двадцати четырех часов покинуть город. Чем было вызвано это требование, мне точно неизвестно, но очень возможно, что решающую роль в этом сыграли ваши донесения о нем. Он направился в Алжезирас, но испанцы тоже выслали его. Он уехал в Париж, а затем в Лондон.

— Откуда вам это известно? — спросил изумленный Джемс.

— Я не выпускал его из виду. Он остановился в скромной гостинице на Стемфорд-стрит. Это совершенно исключительная личность. На свои средства он выстроил три церкви, основал сиротский дом и свел с пути истины большее количество людей, чем кто бы то ни было.

— Почему вы не поселились в Старом Доме? — спросил Уэллинг помолчав.

— Я предпочитаю жить в городе. В пригороде еще слишком холодно, — ответил Джемс, но его возражение прозвучало очень неубедительно.

— А кого вы боитесь? — осведомился Уэллинг. — Молодой и красивой девушки?

— Я никого не боюсь, — ответил покраснев Джемс.

— Кроме Джоан Карстон, мой милый!

И Уэллинг был прав.

Джемс проводил его до двери и снова занялся атласом. Но весь его интерес к этому занятию пропал и, вздохнув, он поставил атлас на место.

Да, он боялся Джоан, так как не понимал ее отношения к происшедшему. Он опасался, что теперь, когда все треволнения и страхи миновали, она решит, что он прибег к переодеванию для того, чтобы обмануть ее. Он боялся, что это венчание не будет иметь законной силы; впрочем, в не меньшей степени его беспокоила и мысль о том, что венчание может оказаться действительным.

Он мог бы последовать приглашению Джоан и явиться к ним в Крейз, но пока не осмелился этого сделать.

Снова прозвучал звонок, и вошедший Бинджер доложил:

— С вами желает говорить неизвестный мне господин.

— Кто?

— Если не ошибаюсь, то он пьян.

— Кто он?

— Если не ошибаюсь, он образец алкоголика.

Джемс удивленно взглянул на него.

— Он вам не назвал своего имени?

— Нет, он назвался Беннокуайтом, — выразительно сказал Бинджер, — но я почти уверен, что это вымышленное имя. Следует ли мне сказать, что вас нет дома?

— Впустите его. Его действительно зовут Беннокуайт.

Джемс увидел, что Беннокуайт изменился в очень слабой степени. Он несколько приоделся, надел воротничок и повязался галстуком, но и то и другое было далеко не первой свежести.

— Добрый вечер, Морлек, — обратился он к Джемсу. — Мне кажется, что мы уже встречались.

— Не угодно ли вам присесть? — серьезно сказал Джемс. — Вы можете идти, — добавил он, обращаясь к Бинджеру.

— Я получил ваш адрес от нашего общего друга, — продолжал пьяница.

— Вы, очевидно, имеете в виду телефонную книгу. Я полагаю, что наши общие знакомые ограничиваются Абдуллой — портным в Танжере, кстати сказать, очень толковым человеком.

Беннокуайт достал из жилетного кармана монокль и вставил его в глаз. Затем, самодовольно оглядев Джемса, продолжал:

— Этот араб очень милый, хотя и ограниченный человек. Я всегда удивлялся его прилежанию.

И разгладив рыжую бороду, он оглядел убранство комнаты.

— Здесь очень мило. Напоминает Марокко. Особенно хорош потолок.

Джемс с нетерпением ожидал выяснения причины, побудившей Беннокуайта прийти к нему.

— Я выполнил для вас обряд венчания, мистер Морлек, — продолжал Беннокуайт, — это, разумеется, мелочь, но в настоящее время я нахожусь в таких обстоятельствах, когда вынужден считаться даже с мелочами. Нужда не знает преград. Хоть я в момент венчания и не подозревал, кто является женихом, но потом узнал, что жених был не нищим, а, если мне позволено будет так выразиться, во всех отношениях достойным и привлекательным джентльменом. Мне очень неприятно, что я должен просить вас об оплате этого обряда, рассчитывая на некоторое количество звонкой монеты. Человек вашего положения в обществе не будет возражать, если я положу плату за совершение обряда в размере пять фунтов. Я мог бы заработать и большую сумму, если бы вздумал написать небольшую юмористическую статейку — одну из тех, что так удавались мне в годы моего пребывания в Оксфорде. И я убежден, что в «Мегафоне» эта статья…

— Одним словом, вы хотите предать гласности все происшедшее, если я вам не уплачу пять фунтов?

— Нет, нет! Так нельзя ставить вопрос — это было бы вымогательством, — любезно возразил Беннокуайт. — Я откровенно признаюсь вам, что стал слишком ленив для того, чтобы написать статью. Голубчик, я буду очень рад, если вы дадите мне немного денег… У меня нет намерения писать об этом. — И снова он отвесил вежливый поклон.

Джемс вынул из бумажника банкноту и протянул ее Беннокуайту:

— Мистер Беннокуайт, порой я задаю себе вопрос — в порядке ли ваши мыслительные способности?

— Что вы сказали? — переспросил Беннокуайт, сделав вид, что не расслышал слов Джемса. — Не утратил ли я способность мыслить? Разумеется, нет. Но я живу мгновением, сегодняшним днем, и когда мне хорошо — я счастлив, когда мне скверно — я грущу. И так я прожил всю свою жизнь.

— У вас никогда не было угрызений совести?

Беннокуайт спрятал в жилетный карман деньги и улыбнулся.

— Я еще встречусь с вами, — сказал он и поднялся с места.

— Если вы вздумаете вторично явиться ко мне, то я вас выкину вон, — спокойно сказал ему Джемс. — Я очень сожалею, что мне приходится говорить это человеку, некогда занимавшему высокое положение, но вы просто невыносимы.

Гость, закинув голову, весело расхохотался и направился к двери… Бинджер, распахнувший перед ним дверь, остолбенел, не понимая причины его веселья.

После ухода Беннокуайта, Джемс вызвал Бинджера и велел ему проветрить комнату.

Взглянув на часы, он увидел, что уже восемь часов вечера. Бинджер был неважным поваром, а Ахмед еще не возвратился из Касабланки. Поэтому у Джемса появилась привычка ужинать в маленьком ресторане в Сохо. Но сегодня у него не было никакого желания пойти в ресторан. Он истосковался по домашнему столу, ему захотелось поесть в хорошо обставленной столовой, посидеть у весело трещащего камина.

Поэтому он сказал Бинджеру:

— Позвоните по телефону Кливеру и сообщите ему, что я приеду сегодня вечером. Пусть он приготовит хорошо поджаренный бифштекс, паштет и пудинг. И пусть он позаботится о пиве.

— Вы хотите уехать сегодня? — не веря своим ушам переспросил Бинджер. — Но уже восемь часов вечера!

— Мне это совершенно безразлично. Я поехал бы, даже если бы сейчас было восемьдесят часов вечера!

И Джемс выехал к себе в имение. Холодный ветер обвевал его лицо. Его прикосновение было Джемсу отраднее раскаленного дыхания пустыни, приятнее теплого дуновения южного зефира. Было холодно — вскоре должен был выпасть первый снег. Он заметил на оконном стекле машины снежинку и, действительно, южнее Горшема уже выпал снег. Дорога покрылась белоснежным одеялом. Это наполнило его душу счастьем. Зимой только безумцы, по мнению Джемса, могли оставаться в городе.

Кливер торжественно приветствовал своего господина и бережно снял с него мокрый плащ.

— Ужин готов, сэр, — сказал он. — Вам угодно, чтобы я подавал?

— Да. Все в порядке? — спросил Джемс.

— Все, сэр. Две недели тому назад на ферме загорелся стог сена…

— Это меня в данную минуту не интересует, — перебил его Джемс. — Неужели у вас ничего не случилось за все время моего отсутствия?

— Нет, — серьезно ответил Кливер. — У ангорской кошки родилась четверка котят и немного поднялась цена на уголь. А больше ничего не случилось. Жизнь в деревне очень однообразна.

— И вы также полагаете, что в городе жить веселее? — осведомился Джемс, устраиваясь поудобнее у камина. — В таком случае советую вам выбить эту мысль из головы. Я сегодня пришел к выводу, что единственная сносная жизнь — только в деревне. Разведите огонь у меня в спальне. Включите все лампы в моем кабинете, одерните все занавеси и не вздумайте закрывать ставни.

Джоан, прежде чем лечь в постель, по обыкновению бросила взгляд по направлению к Старому Дому.

Увидев иллюминацию, она прошептала:

— Так все-таки ты вернулся, — и послала освещенным огнями окнам воздушный поцелуй.

Глава 34. ЭПИДЕМИЧЕСКОЕ ОТСУТСТВИЕ АППЕТИТА

— Более всего меня заботит судьба нашего имения, — сказал лорд Крейз за завтраком, обращаясь к Джоан.

— Но почему тебя это беспокоит?

— Что произойдет, если этого отвратительного негодяя поймают, осудят и повесят? Кто наследует имение?

Джоан над этим вопросом до этих пор не задумывалась.

— Я думаю, что имение наследует его сестра, — заметила она.

— И я того же мнения, — согласился лорд Крейз. — Меня это очень беспокоит, моя дорогая.

— Ты в самом деле продал это имение?

— Нет, но Гамон одолжил мне сумму, которую я ему ни при каких обстоятельствах не могу отдать. Рано или поздно это имение попадет ему в руки. Я лишь внес в договор пункт, что сохраняю имение в своем пожизненном пользовании.

И он назвал сумму. У Джоан перехватило дыхание.

— Что же ты сделал с такой кучей денег? — в ужасе воскликнула она.

Но лорд Крейз поспешил переменить тему разговора.

— Мне кажется, что Джемс Морлек приехал. Почему он нас не навестил до сих пор? Нынешние молодые люди совершенно не похожи на молодежь моего времени. Я, однако, не хочу этим сказать, что причисляю Джемса к молодежи. На мой взгляд, ему пятьдесят лет…

— Пятьдесят лет? — воскликнула Джоан. — Ему не больше тридцати.

— Между тридцатью и пятьюдесятью годами не такая большая разница. Это ты поймешь, когда достигнешь моего возраста. Я послал ему, приглашение к завтраку, но, по-видимому, он еще не проснулся.

— Он встает в шесть часов утра, — ответила девушка, — то есть, гораздо раньше тебя.

— Я не раз помышлял о том, что следовало бы вставать рано, но не могу отказаться от моих привычек. Откуда тебе известно, когда он просыпается?

— Он мне рассказал об этом в Марокко, — ответила Джоан.

В то же мгновение на пороге показался человек, который был предметом их беседы.

Джемс Морлек чувствовал себя очень неловко, и поведение Джоан ни в какой степени не способствовало уничтожению этой неловкости. Казалось, что она не обращает на него никакого внимания и даже не слушает его рассказ о том, что он делал в Лондоне.

— Но почему вы не известили нас о приезде? — спросил лорд. — Джоан…

— Оставь меня в покое, — перебила его девушка. — Мистер Морлек не интересуется моими делами и мной.

— Напротив, я очень интересуюсь ими, но я, как уже сказал, был очень занят.

— Надеюсь, вы выполнили все, что надлежало? — несколько резко заметила Джоан. — А теперь я пойду на молочную ферму. И прошу не провожать меня, потому что в течение ближайших двух часов я буду очень занята.

— Вы пообедаете с нами, Морлек?

— Как можешь ты предъявлять мистеру Морлеку такие требования, отец? Не можешь же ты предполагать, что мистер Морлек, приехав сюда из Лондона, свой первый день целиком проведет в нашем обществе? Мы нарушаем весь его домашний распорядок. Кливер никогда нам не простит этого.

Лорд Крейз мрачно взглянул на Джемса после того, как ушла Джоан.

— Вы останетесь здесь и на время охоты?

— Вряд ли. — Джемс был разочарован, хотя и пытался это скрыть. — Я приехал сюда для того, чтобы привести в порядок некоторые дела, связанные со Старым Домом. На следующей неделе я уезжаю в Америку, — добавил он.

— Это очень интересная страна, — заметил лорд, не заботясь о том, что приличия требовали, чтобы он выразил сожаление по поводу спешного отъезда Джемса.

Джемс вернулся домой в самом отвратительном настроении.

Джоан явилась после ухода Морлека.

— Где мистер Морлек? — спросила она.

— Он пошел домой. Ты ведь лишила его возможности остаться здесь, — заметил лорд и спокойно развернул салфетку.

— Я надеюсь, что он останется у нас к обеду.

Лорд Крейз удивленно взглянул на дочь. Ему было непонятна непоследовательность ее поступков.

— Ты ведь знала, что он не останется у нас обедать, — сказал он. — Как мог он, благовоспитанный человек, остаться у нас после того, как ты нелюбезно обошлась с ним? Я завтра поеду в Лондон, чтобы попрощаться с ним.

— Куда он уезжает?

— В Америку… Кажется в Южную Америку… Он сказал мне, что намеревается пробыть там не менее десятка лет.

— Он это сказал?

— Собственно, он этого не сказал, — заметил лорд, — но это вытекало из смысла всего им сказанного. Он находит жизнь в Крейзе скучной и надеется, что охота на исполинских боа-кострикторов в Южной Америке на берегу Амазонки внесет некоторое разнообразие и оживление в его жизнь. Во всяком случае он твердо решил уехать.