Гурман. Воспитание вкуса

– Ты что, Эжен? – испуганно воскликнула она и тут же закричала от боли: Волк сильно укусил ее в плечо, вырвав при этом кусок кожи.

Публика взвыла от восторга, а несчастная Красная Шапочка бросилась бежать от комедианта по дорожке, зажимая рукой кровь, обильно заструившуюся из укушенного плеча. Но не успела она пробежать и десяти шагов, как Волк догнал ее, повалил на землю и принялся буквально рвать на части. Девушка отчаянно сопротивлялась, но силы были неравны, и противник отчаянно хотел выжить, поэтому через некоторое время крики ужаса и боли стихли. Юноша, весь в крови, с расцарапанным лицом и сбитыми костяшками пальцев, поднялся и подошел к пятачку перед балконом. Гости, приглашенные на день рождения, дрожали от возбуждения. Перед ними только что был показан самый волнительный спектакль, в котором один человек убил другого, буквально разорвав его руками и перегрызя горло зубами. «Браво, Волк!» – неслось с балкона. Маркиз посмотрел на сына. Тот счастливо улыбался, глаза его лихорадочно блестели.

– Тебе понравилось? – спросил, а точнее, констатировал де Ланж.

Антуан кивнул.

– Охотники, достаньте бедную Красную Шапочку из Волка, – с довольным видом распорядился маркиз.

Люка тут же подбежал к зашатавшемуся от отчаяния и страха юноше и огромным ножом одним махом распорол ему живот от пупа до грудины. Молодчики подхватили тело и утащили подальше от балкона. Публика разразилась оглушительными рукоплесканиями в адрес устроителей такого грандиозного спектакля.

Когда все гости разъехались, Жорж вошел в спальню к сыну, дабы еще раз поздравить его.

– Ну, понравился тебе мой сюрприз?

– Спасибо, папочка, – прошептал Антуан, привставая с постели и обнимая отца. – Праздник был великолепен.

Счастливый отец погладил сына по длинным волосам, пожелал спокойной ночи и легким шагом быстро удалился из спальни, унося в своем сердце нежность, теплую, как кровь только что забитого ягненка.

Глава седьмая

ЕГО ВЕРСАЛЬ

Через месяц после достопамятного дня рождения семья маркиза де Ланжа торжественно переехала в Париж. Для Антуана это было первое посещение Парижа. Город совершенно не понравился мальчику. Он показался ему грязным, серым и абсолютно не приспособленным для вольготной жизни настоящего аристократа. Лишь Сен-Жерменское предместье сумело покорить сердце Антуана своими роскошными дворцами и особняками, окруженными садами и парками. Обитатели предместья встретили де Ланжей со всеми необходимыми в таких случаях ужимками столичных жителей. Дамы хмыкали Летиции в спину, удивляясь старомодному покрою ее платья, хотя Летиция сшила его по меркам прошлогодней моды, а мужчины всячески подчеркивали Жоржу свою близость к королю, наперебой перечисляя осыпанных милостями фаворитов. Маркиз, заинтересовавшийся в последнее время политикой и ставший крупной политической фигурой в Бордо, приехал главным образом из-за созыва Людовиком XVI Генеральных штатов. Генеральные штаты не собирались уже более ста семидесяти лет. В салонах, куда каждый вечер хаживали маркиз с супругой, все только и говорили что о политике и назревавшей революции, причем последняя представлялась аристократам игрой утонченных умов сильных мира сего, а отнюдь не восстанием голытьбы и плебса. Во время одного из посещений Жорж де Ланж, ярый поклонник монархии, выдал фразу, ставшую впоследствии крылатой.

– Если революция случится, – веско сказал Жорж в отповедь какому-то расхрабрившемуся дворянину, призывавшему к пересмотру старых порядков, – я ее вырежу!

«Если революция случится, – подумал слышавший отца Антуан, – я ее съем!»

Де Ланжи обосновались на улице Гренель-Сен-Жермен в небольшом и уютном особняке, заранее купленном Жоржем, который за годы интендантства в провинции сколотил себе изрядный капитал. При этом король был чрезвычайно доволен своим интендантом, коего часто и с похвалою упоминал министр финансов Неккер в докладах о сборе налогов в провинциях. Через неделю после приезда маркиз с супругой были удостоены чести получить аудиенцию у короля. Антуан тоже поехал с родителями в Версаль. Всю дорогу мать учила сына, как правильно держать себя при дворе, как кланяться королю и что говорить, а главное, чего не говорить Его величеству.

– Веди себя вежливо, часто улыбайся и помни, что все кругом – твои враги, – сказала в конце Летиция.

Версаль, в отличие от Парижа, поразил Антуана. Раскинувшийся на многие лье роскошный парк, в котором гуляли расфранченные представители самых титулованных фамилий Франции, приехавшие, как и маркиз, на собрание Генеральных штатов, утопал в только что распустившейся зелени. Всюду чувствовался запах весны и влюбленности, а отнюдь не революции. Когда широкая дорога, окруженная с обеих сторон теснящимися друг к другу высокими деревьями, внезапно вывела супругов на открытое пространство к фонтану, Антуан ахнул от восторга. Прямо перед ним открылся вид на прекрасный дворец, который невозможно было даже сравнивать с унылым и серым замком Мортиньяков. Блистательный ансамбль, светлый и чистый, как весенний воздух после грозы, окруживший их, поразил впечатлительного подростка. Маркиз с супругой поднялись по лестнице и подошли ко дворцу. Лакеи в золоченых ливреях с поклоном раскрыли перед ними двери, ведущие в покои короля Франции. Антуан с замиранием сердца переступил порог здания, в котором жил человек, являвшийся для его родителей олицетворением высокого вкуса и всего самого прекрасного. Внутри покоев толпились, жужжа, словно мухи, придворные. Ослепленный Антуан принужден был на миг зажмуриться от блиставших в бьющем из окон солнце нарядов и драгоценностей, в огромном количестве представших перед ним. Маркиз гордо прошествовал среди разряженных придворных, ежесекундно кланяясь и улыбаясь. Маркиза, ослепительно красивая в новом платье, сплошь усыпанном жемчугами и бриллиантами, показывала двору свои блестящие белые зубки. К супругам словно вернулась молодость, походка Жоржа вновь сделалась грациозной, а Летиция, по мнению многих придворных, помнивших ее еще в девичестве, ничуть не изменилась.

Антуан, отошедший в угол, принужден был оттуда наблюдать за блистательным возвращением родителей в королевский двор. Оглядевшись, он заметил, что помимо него в зале есть еще другие дети. Мимо проходили взрослые, и никто не проявлял к Антуану ни малейшего интереса. Не привыкший к подобному обращению, он тем не менее старался пока не привлекать к себе внимания, внимательно разглядывая и изучая других. Вскоре к нему подошел высокий темноволосый подросток в светло-малиновой куртке. Он остановился напротив Антуана и стал придирчиво и нагло его разглядывать. Антуан старался не обращать на наглеца внимания, но тот продолжал метать презрительные взгляды. Тогда Антуан в упор посмотрел ему в глаза. Подросток был выше его почти на полголовы, крупнее и явно сильнее, но прямого взгляда Антуана он не выдержал и нервно заморгал.

– Хочешь уйти отсюда и поразвлечься? – неожиданно предложил наглец.

Антуан кивнул. Подросток вывел его из зала в парк, где в ожидании столпились другие дети придворных. Видимо, наглец был у них за старшего.

– Давайте гоняться друг за другом, – предложил он.

Все посмотрели на Антуана, и тот ощутил в их взглядах скрытую угрозу. Возможно, решил про себя Антуан, наглец заранее подбил остальных проучить новичка, а может быть, даже и вздуть его немного. Ничем не выдав своей догадки, Антуан мило улыбнулся своим новым приятелям и радостным тоном поддержал идею побегать по парку. Ребятня тут же кинулась врассыпную, крича на бегу: «Тебе водить! Тебе водить!» Антуан бросился следом за наглецом и предводителем, стараясь не отстать от него, но тот, прекрасно зная парк, вскоре исчез из виду за одним из поворотов тщательно подстриженного высокого кустарника. На минуту остановившись, Антуан перевел дыхание и, закрыв глаза, попытался вспомнить запах, исходивший от наглого подростка. Что-то знакомое промелькнуло у него в памяти, и перед глазами встал образ добродушного старика Франсуа Нуаре. Ну, конечно, трюфели. Наглец совсем недавно лакомился трюфелями, оттого от него шел вкус этих деликатесов. Теперь главным было пойти по этому следу и найти предводителя. Желательно, чтобы он при этом был один.

Долго искать не пришлось. В дальнем уголке парка располагался грот, к которому Антуана и привел запах трюфелей. Подойдя к гроту, он услышал, как наглец отдает распоряжения другим ребятам:

– Ищите его. А как найдете, тащите сюда. Мы славно позабавимся с этим провинциалом.

Антуан подождал, пока все выйдут из грота, и только тогда осторожно прошмыгнул внутрь. В руке он держал крепкую палку. Предводитель озорников сидел на корточках, разматывая веревку, которую он, видимо, приготовил для пленения Антуана. Стремительная атака застала его врасплох. Коротко взмахнув руками, наглец попытался было защититься, но Антуан безжалостно нанес ему быстрые удары палкой, стараясь попасть по голове. Когда дети, не найдя новичка, вернулись в грот, они застали там следующую картину. Их предводитель, связанный собственной веревкой, лежал на полу, а на нем сидел новичок и мило улыбался, поигрывая в руке палкой. Дети столпились вокруг него. Тут Антуан с силой ударил пленника палкой и потребовал, чтобы тот извинился, причем в изящной форме. Подросток заныл и стал просить прощения. Видимо, Антуан репетировал с ним к приходу ребят извинение, потому что воля предводителя была уже сломлена.

– Давайте лучше играть в доктора, – неожиданно предложил Антуан.

Он вытащил из-за пазухи и помахал перед ошеломленной ватагой прекрасным кинжалом, подаренным ему архиепископом Медичи на позапрошлый день рождения.

– Посмотрим, что у тебя внутри, – повернулся Антуан к связанному наглецу и, ласково улыбаясь, нагнулся.

Тот истошно закричал и прилюдно обмочился. После этого конфуза вожака победа Антуана была полной, чего он, собственно говоря, и добивался. С этого дня ватага детей аристократов-придворных слушалась только Антуана, который всякий раз придумывал все новые и новые шалости и игры, подчас далеко не безобидные и часто намного более жестокие, чем это обычно бывает у детей его возраста.

Маркиз де Ланж с супругой теперь практически каждый день бывали во дворце. Король в первый их приезд ласково принял Жоржа и при всем дворе похвалил за верность. Казна в тот год была окончательно опустошена, поэтому вклад интенданта провинции Бордо, регулярно собиравшего самые большие налоги, был очень важен для Его величества. Антуан также предстал перед Людовиком XVI.

– Так это ты, милое дитя, ободрал недавно всю мою сирень? – улыбаясь полными губами, ласково спросил его король.

Антуан грациозно поклонился, как учила мать, и с невинным видом ответил:

– Я, Ваше величество.

– Какой очаровательный отрок, – заметил Людовик, обращаясь к Легации. – Сразу видно, что он настоящий аристократ. Скажи мне, милое дитя, правда то, что про тебя говорит твой отец?

– Что бы ни говорил Вашему величеству мой отец, все истинная правда, сир, – нашелся Антуан.

Придворные зааплодировали находчивому отроку.

– Славный мальчуган! Впредь разрешаю тебе с нашего высочайшего дозволения рвать нашу сирень. Но скажи мне, правда ли, что ты можешь питаться одним только воздухом?

Антуану сейчас же вспомнилась шутка, прочитанная им в одной книге.

– Правда, Ваше величество, если это воздух ваших кухонь.

Придворные, стоящие позади короля, зашушукались и сдержанно засмеялись, по достоинству оценив шутку Антуана. Людовик, которому очень понравился красивый и находчивый подросток, достал из кармана миниатюрную фарфоровую табакерку с выгравированным на крышке королевским вензелем и торжественно вручил ее Антуану. Вечером, лежа в кровати, Антуан долго разглядывал королевский подарок. Летиция, зайдя к нему, присела на край кровати и погладила сына по голове.

– Надо же, мой прелестный сын в столь юном возрасте уже удостоен чести получать подарки короля и портить его сад. Я горжусь тобой, Антуан.

Перед самым открытием собрания Людовик XVI устроил роскошный бал-маскарад для новоприбывших аристократов и дворян. Для этого стены Версальского дворца разукрасили ярчайшими тканями, всюду расставили свечи, а в парке были установлены шатры с диванчиками и столики с напитками. Король словно хотел возродить беспечное время правления Людовика XIV, Короля-Солнца. Придворные стали съезжаться во дворец загодя, стараясь успеть еще до наступления темноты, так как ездить в ночное время в каретах по дороге из Парижа в Версаль стало небезопасно. Чернь окончательно распустилась, а многие жандармы откровенно бойкотировали ночные дозоры, отсиживаясь дома или в кабачках.

Маркиз с супругой и сыном выехали еще до захода солнца. В дороге их сопровождал Люка Мясник, наводивший своим грозным видом немалый ужас на парижских клошаров и прочее отребье. Стоявшие на запятках кареты гайдуки косились, когда рыжий гигант со скользкой усмешкой, одетый в неизменную кожаную куртку цвета ржавчины, объезжал на каурой кобыле карету.

Жорж был одет в благородного пирата. Ему очень шла узкая маска на глазах и вышитая золотыми луидорами черная бархатная жилетка. На ботфортах маркиза позвякивали шпоры, а висевшая на боку сабля делала его облик еще более мужественным. Сидевшая подле Жоржа Летиция смотрелась не менее импозантно. Ей уже было доподлинно известно от заранее подкупленной старшей постельничьей королевы, платье какого цвета будет на балу Ее величество. Наряд маркизы оказался всего на полтона темнее, что давало ей полное право, не раздражая Марию-Антуанетту и не навлекая на себя ее немилость, красоваться в платье одинакового с королевой цвета и, слава Господу, не светлее. Низкое декольте, практически открывавшее любопытным взорам придворных великолепную грудь, а также пышные букли и усыпанное мушками лицо дополняли иллюзию возвращения к старым добрым временам разгульной жизни двора при Короле-Солнце. Маркиза изображала мадам де Помпадур.

Антуан, коего король в шутку объявил самым остроумным из всех своих придворных, также приглашенный на бал, был одет подобающим образом. На нем отлично сидел костюм маленького дьяволенка, что вкупе с очаровательным выражением лица Антуана давало поразительный эффект. Всякий, кто видел его, сразу же желал, чтобы купить его бессмертную душу пришел именно такой дьяволенок.

Бал был прекрасен. В парке всюду играли маленькие оркестры, в самом дворце бесчисленные пары кружились в вихре танца, в воздухе висел тяжелый запах духов, которыми заблаговременно поливали себя как женщины, так и мужчины. Огромные гирлянды фонариков, завезенных во Францию из далекого Китая, свешивались, светясь, с шатров и беседок, в которых за уставленными яствами столами сидели приглашенные в самых разнообразных костюмах.

Антуан, уже знавший в Версальском ансамбле каждый уголок, с ленивым видом обходил пирующих, с любопытством разглядывая изящные поклоны, слушая галантные беседы и изучая тонкости флирта, которым, казалось, были наполнены даже самые легкие дуновения весеннего воздуха, еще прохладного, но такого волнительного. Все это, по мнению Антуана, и составляло настоящий, высокий вкус. Вкус прекрасной жизни. Иную он и не знал, не мог, да и не хотел себе представлять.

Галантно обойдя слившуюся в объятиях пару влюбленных, Антуан свернул с центральной дорожки и за поворотом неожиданно столкнулся с маленькой феей. На фее была позолоченная маска, легкое воздушное платьице цвета цыпленка, только что вылупившегося из яйца, и изящные крылышки за спиной.

– Ах! – воскликнула фея тонким голосом.

Антуан удивленно уставился на нее, даже не догадываясь, насколько бесцеремонно это выглядит со стороны. Девушка его возраста, одетая в костюм феи, первая опомнилась от неожиданного столкновения, фыркнула, вздернула свой хорошенький носик и, надменно посмотрев на столь нагло разглядывавшего ее дьяволенка, неторопливо пошла дальше. Антуан, широко раскрыв рот, проводил фею взглядом. Его словно поразила молния. Нет, не молния, а магнетические волны, столь модные в те времена, пробежали по телу, заставив замереть на мгновение сердце. Сладкое томление тут же охватило Антуана, и в то же время горечь утраты, боязнь, что он никогда больше не увидит маленькую фею с изящными крылышками за спиной и чудесными светлыми кудряшками, обрамлявшими прелестное лицо девочки, пронзила его сердце.

Антуан бросился следом за ней. Он нагнал ее уже у фонтана. Девочка стояла, облокотившись о парапет, и задумчиво глядела на брызги, искрящиеся в свете факела. Брызги попадали на пламя, и факел потрескивал и шипел, словно недовольный кот. Антуан подошел сзади и осторожно погладил крылышки, сделанные, как оказалось, из шелка, пропитанного смолой.

– Вам нравится смотреть на воду? – не оборачиваясь, спросила фея.

Можно было подумать, будто она почувствовала поглаживание крылышек.

«А если они и вправду настоящие?» – подумал Антуан.

– Мне больше нравится смотреть на огонь.

Девочка обернулась и, быстро пробежав глазами по наряду Антуана, сказала:

– Это естественно, ведь вы – дитя ада.

– Тогда мы встретились в нужном месте, – тут же нашелся Антуан. – Посмотрите, именно здесь сошлись огонь и вода.

Он указал рукой на горящий факел.

Фея проследила за рукой Антуана и тихо сказала:

– А вы – поэт, дитя ада!

Мимо прошла парочка. Молодой человек бросил быстрый взгляд на дьяволенка и фею и сказал сомлевшей у него на плече спутнице:

– Удивительная ночь! Сегодня все влюблены друг в друга, даже дети.

Антуан заметил, как фея, услышав эти слова, густо покраснела.

– Как вас зовут?

– Анна.

– Удивительно! – воскликнул Антуан.

– Что вам кажется удивительным, mon ami?

– Меня зовут Антуан. Наши имена почти совпадают.

– Тогда это судьба, mon ami, – сказала Анна, сняла маску и порывисто прижалась губками к губам подростка.

Влюбленные долго сидели на скамеечке, обнявшись. Они молчали. Потом король приказал начать фейерверк, и Антуан повел свою новую подружку смотреть, как огромные яркие цветы с шумом распускаются в воздухе, а затем тихо опадают, тая в предутреннем тумане.

Анна оказалась дочерью главного хранителя королевского парика. Эта была очень высокая должность. Отец Анны появлялся при дворе ежедневно и вел разговоры с Людовиком XVI не менее получаса. Считалось, что король благоволит к хранителю, а тот влияет на мнение короля. Родословная Анны, как и Антуана, не вызывала сомнений, поэтому родители обрадовались, когда их дети заявили сразу по возвращении с бала-маскарада, что любят друг друга. Их брак стал считаться делом решенным.

Влюбленные условились встретиться на следующий же день. Удивительно, но уставший после бессонной ночи Антуан, возвратившись домой, долго не мог уснуть. Впервые за всю его недолгую жизнь Антуана мучила бессонница. Он ворочался с боку на бок, вспоминая неуклюжие поцелуи на щечках Анны, ее тихий нежный шепот и первое прикосновение, поглаживание искусственных крылышек около фонтана. Наконец организм взял верх над воображением, и Антуан с дивной улыбкой на устах забылся сном.

Следующим днем было пятое мая. В этот день открылось собрание Генеральных штатов. Жорж де Ланж ранним утром укатил в карете на открытие. Он был депутатом от аристократического сословия, чем несказанно гордился. Политическая жизнь Франции в тот день активно бурлила. Особенно это чувствовалось в Париже.

Антуану же не было дела до какого-то там собрания. Мать с детства приучила его, что публичная политика – это кормушка шустрых дураков, заниматься ею – моветон, удел обреченных и ограниченных умов. Как только Антуан проснулся, он сразу же приказал наполнить горячей водой ванну, после которой слуга помог ему одеться. Собранный, тщательно причесанный и надушенный Антуан прошел в столовую, чинно поздоровался с матерью, поцеловав ей при этом руку, и выпил чашку горячего шоколада с воздушным пирожным. Этим он будет сыт до самого позднего вечера, когда, вернувшись со своего первого в жизни свидания, потребует какого-нибудь изысканного блюда, вроде мяса утки, запеченного с артишоками. Пока же, насытившись, Антуан попросил мать одолжить ему открытое ландо для выезда, так как он уговорился встретиться с возлюбленной. Летиция ласково посмотрела на сына, которому невозможно было отказать в чем-либо, когда он просил, вот так заглядывая при этом в глаза и мило улыбаясь.

– Конечно, мой ангел. Ландо в твоем распоряжении. Отец твой еще ранним утром укатил на собрание. Не знаю, когда он вернется, но думаю, что его твои амурные похождения не должны касаться, тем более что он окончательно увяз в политике. Mon Dieu, я замужем за публичным политиком! – горестно вздохнула Летиция, наливая себе вторую чашку шоколада.

Антуан быстро доел пирожное и отправился в свою комнату. Там он, не теряя времени, сочинил коротенькую записку, капнул на уголок листка бумаги душистой воды и отправил его с лакеем к Анне. Вскоре лакей вернулся, неся ответ. Он немного запыхался, так как всю дорогу бежал. Слуги всячески старались угодить немного странному, но такому очаровательному подростку. Антуан, волнуясь, раскрыл аккуратно сложенную записку.

«Милый Антуан, как славно с Вашей стороны пригласить меня покататься за городом. Я непременно воспользуюсь Вашим предложением покинуть на время душный пыльный Париж. Ваша Анна. Ц.

P. S. Встретимся через час в условленном месте».

Это была самая замечательная загородная поездка в жизни Антуана. Влюбленные провели почти весь день на лоне природы. Анна, еще более прекрасная, чем на балу, дала понять Антуану, что ее родители поощряют возникшие между ними отношения. Правда, в разумных и приличествующих их возрасту и социальному положению пределах. Именно поэтому они дали Анне в спутницы старую няню. Няня нисколько не смущала влюбленных, тем более что они просто наслаждались обществом друг друга, а также установившейся наконец-то теплой погодой. Няня вскоре после того, как ландо выехало за город, начала подремывать, а затем и вовсе уснула. Влюбленные украдкой поцеловались, а в остальное же время вели себя вполне прилично. Через пару часов Антуан приказал кучеру остановиться, помог Анне выйти и немного прогулялся с ней под руку, совсем как взрослый, по полю. Он увлекательно рассказал ей о своей жизни в Бордо, о длительных прогулках с учителем Пьером, о походе с отцом против контрабандистов. Когда рассказ дошел до того места, как бывший протеже де Ланжа по прозвищу Одноглазый Валет взял Антуана в заложники, Анна всплеснула руками и круглыми от страха глазами посмотрела на возлюбленного.

– Какой вы смелый, mon ami! – воскликнула она, узнав, что Антуан спасся, благодаря прежде всего своей находчивости.

Затем был устроен небольшой пикник. Няня прихватила с собой фрукты, сыр и немного вина. Она расстелила прямоугольную льняную скатерть и красиво расставила на ней угощение. Антуан, который был сыт завтраком, тем не менее с удовольствием перекусил. Кучер к тому времени уже активно заигрывал с няней Анны, словно заразившись от детей весенними любовными флюидами.

Прекрасно проведя день, Антуан и Анна вернулись в Париж только поздно вечером. Лошади, запряженные в ландо, медленно ступали по городской мостовой. Они тоже казались опьяненными весенним дурманом, который особенно чувствовался за городом. Довезя Анну с няней до особняка хранителя королевского парика, Антуан церемонно попрощался с возлюбленной, пообещав ей завтра же утром написать письмо, и отправился домой.

Так продолжалось до середины лета. Роман протекал удивительно спокойно. В нем не было бурного выяснения, кто кого любит сильнее, как это обычно бывает у молодых людей более старшего, но все еще юного возраста. Не было в их романе и ревнивой страсти, заставляющей влюбленных следить друг за другом, мстительно загибая пальцы при каждом легкомысленном взгляде возлюбленного или фривольной улыбке. Антуан и Анна не просто дополняли друг друга. Они были точно подогнаны, если сравнивать влюбленных с двумя половинками единого целого. Анна оказалась очень начитанной девочкой, предпочитающей вдумчивое уединение шумной легкомысленной толпе. Антуан много времени проводил с ней в ее родовой библиотеке. Влюбленные садились рядом на канапе и вместе читали. Иногда их головы склонялись так близко, что они чувствовали дыхание другого. Тогда дети просто целовались и продолжали читать книгу.

Но самым удивительным оказалось то, что Анна обладала таким же врожденным чувством вкуса, как Антуан. Она подсознательно определяла, что является хорошим тоном, а что моветоном. Она одевалась не броско и не пестро, как большинство девочек ее возраста, но обязательно так, что все шло ей, все было к лицу. Она одинаково к месту говорила или же молчала. И всегда ее голос, слова и движения были изысканны. Антуан, от природы очень внимательный и все подмечавший, не смог найти в ее вкусах изъяна.

«Вот что значит кровь», – сказал бы на это Жорж де Ланж, но, к сожалению, отец совсем перестал уделять сыну внимание, проводя все время среди других аристократов первого сословия на собрании Генеральных штатов. Девятого июля депутаты третьего сословия, презрительно прозванные друзьями Жоржа голоштанниками, объявили о выходе из Генеральных штатов и провозгласили Учредительное собрание. Во Франции назревала революция, о которой столь жарко спорили в последнее время лучшие умы.

Глава восьмая

ЕГО ПОТЕРИ

Революция на самом деле оказалась совсем не тем, что ожидали в аристократических салонах. Маркиз де Ланж рвал и метал, вернувшись вечером домой. Он с бешенством обрушивал попадавшуюся на пути мебель, вышагивая по особняку. Люка тенью следовал за ним. Оказывавшиеся на их пути слуги в ужасе отскакивали в стороны. Наконец, дойдя до будуара маркизы, Жорж остановился, перевел дух и решительно раскрыл обеими руками двери.

– Ma cherie, спешно собирайся! Мы возвращаемся в Бордо! – объявил он, подойдя к Летиции, которая сидела на кушетке и с удивительно спокойным видом расчесывала свои дивные золотисто-русые волосы.

Маркиза посмотрела на мужа, перевела взгляд на остановившегося с почтительным видом в дверях Мясника, знаком велела ему закрыть двери и сказала:

– Зачем? Что же такого произошло, чего нам следует опасаться? И почему в таком случае мы должны уехать именно в Бордо, а не в Италию?

– Произошла революция! – воскликнул де Ланж. – Я должен немедленно собрать верных мне людей, вооружить их и повести на Париж, дабы защитить нашего обожаемого короля. Моя провинция верна мне.

– Жорж, не шуми, – сказала Летиция.

Ее спокойный тон и простая просьба разом охладили пыл маркиза. Он уселся подле жены и взял в свою большую ладонь ее маленькую изящную ручку.

– Ты не знаешь, что происходит.

Де Ланж вкратце рассказал маркизе о том, что он видел на улицах Парижа, о баррикадах, выстроенных чернью, которая врывалась в дома богатых буржуа и вытаскивала на мостовую для своих ограждений от войск короля дорогую мебель. Он красочно описал захват бунтовщиками Арсенала, чему сам был свидетелем.

– Я должен собрать свою армию!

– Не будем торопиться, mon amour, – мягко, но настойчиво успокоила Жоржа Летиция. – Революция происходит лишь в Париже, а король находится в Версале. Остальная Франция поддерживает нашего обожаемого государя. А голытьба, она и есть голытьба. Ей бы только побуянить да грязью в солдат покидаться. Роты швейцарских гвардейцев хватит, чтобы она в страхе разбежалась по своим норам.

Маркиз покачал головой. Он видел, в отличие от жены, что на улицах Парижа собралась не кучка грязных оборванцев, а вполне боеспособная армия, к тому же вооруженная после захвата Арсенала.

Видя сомнения мужа, Летиция подошла к вопросу об угрожающей опасности с другой стороны.

– Скажи мне, mon amour, кто возглавляет революцию? Босяки? Нет! Ее возглавляют герцог Орлеанский, маркиз Лафайет и Мирабо.

– Ах, Мирабо, – невольно усмехнулся Жорж. – Этот первым же и продаст революцию.

– Вот именно, – с жаром поддержала его маркиза. – Это люди нашего общества. И все продажны. Революция им нужна лишь для того, чтобы выгодно продать ее затем королю. Ничего с обожаемым государем не произойдет. К тому же ты тоже можешь войти в состав нового правительства, – неожиданно добавила она.

Еще с час обсуждали супруги возможности Жоржа устроить свою политическую карьеру во вновь образующихся государственных учреждениях. Летиция считала, что было бы очень мило, если бы Жорж стал министром. Простоявший все это время около двери Люка по прозвищу Мясник был несказанно удивлен, увидев своего господина, выходящего из будуара жены в прекрасном настроении. Маркиз дружески потрепал Мясника по плечу и даже подмигнул ему, чего не было со времен интендантства, когда де Ланж с телохранителем совершали набеги на задолжавших казне крестьян.

Антуану не было дела до какого-то там бунта. Его занимала лишь Анна. Планировалось, что вскоре дети вместе отправятся в Вену к родственникам ее отца. Главный хранитель королевского парика, в отличие от Летиции, считал, что находиться во Франции в это неспокойное время чрезвычайно опасно, тем более придворным. Поэтому решено было предварительно отправить подальше от Парижа детей, а уж затем переезжать самим.

Антуан с радостью представлял себе, какая чудесная поездка предстоит влюбленным.

Но планам этим не суждено было сбыться. На следующий день революционеры взяли штурмом Бастилию, убили ее коменданта, а здание ненавистной тюрьмы разрушили и на ее месте поставили надпись «Здесь танцуют». А еще через пару недель маркиз де Ланж неожиданно для самого себя вошел в состав Национального собрания. Крупные буржуа провинции Бордо единогласно выбрали его своим депутатом и даже отправили в его особняк делегатов с прошением не отказать им в такой милости. Авторитет сильного и жестокого, но справедливого по части налоговых сборов интенданта помог маркизу сделать блестящую карьеру. Теперь уж отъезд в Бордо был оставлен, а отправка детей за границу временно отложена.