Навеки твоя Эмбер. Том 1

— Но как ты достал все это так быстро? — У мадам Дарнье на платье уходило не меньше недели.

— Сегодня утром выходил в город. На Хаундстич есть лавка подержанных товаров, где благородные господа продают свои вещи.

— О Джек, ведь это мой любимый цвет! — Она стянула с себя халат и стала торопливо одеваться, не переставая весело щебетать. — Похоже на листья яблоневого дерева, которое росло у меня дома под окном спальни. Как ты догадался, что зеленый — мой любимый цвет?

Но через секунду на ее лице появилось разочарование: платье не застегивалось на животе, и то, что она увидела в зеркале впервые за месяц, повергло ее в слезы. Будто она вечно была беременной.

— О! — зарыдала она и топнула ногой. — Как ужасно я выгляжу! Ненавижу, ненавижу беременность!

Но Черный Джек стал заверять ее, что никогда не видел женщины красивее ее, и они спустились в гостиную познакомиться с матушкой Красной Шапочкой. Когда они вошли, то застали матушку сидящей за столом, она писала что-то в огромней амбарной книге при свете свечи. Джек заговорил с ней, и она сразу встала и подошла к ним. Матушка дружески поцеловала Эмбер в щеку и одобрительно улыбнулась Черному Джеку, который стоял рядом и горделиво улыбался.

— Красивая женщина, Джек, — она бросила взгляд на фигуру Эмбер. — Когда рожать?

— Месяца через два.

Эмбер смотрела на нее во все глаза: матушка Красная Шапочка нисколько не походила на старую распутную греховодницу, какую она ожидала увидеть, она скорее напоминала тетю Сару. Несмотря на пятидесятилетний возраст, Красная Шапочка выглядела бодрой, энергичной, с гладкой, ухоженной кожей и стройной поджарой фигурой. Одежда на ней была простая, из шерсти и полотна, крахмальный воротник, манжеты и передник. И никаких украшений. Волосы полностью убраны под ярко-красную шапочку, которую, как сообщил Черный Джек, она уже лет десять не снимала.

— Когда подойдет время, я позову для вас повитуху, — пообещала она. — А также подыщем женщину для ухода за ребенком.

— Вы не заберете ребенка?! — вскричала Эмбер встревоженно.

— Не беспокойтесь, моя дорогая, — спокойно ответила матушка Красная Шапочка, и ее акцент напомнил Эмбер речь Карлтона. — Разве допустимо, чтобы ребенок жил во Фрайерэ? Большинство из тех, кто живет здесь, умирают в первый же год. Мы можем пригласить добропорядочную деревенскую женщину, которая станет заботиться о ребенке, а вы будете посещать своего младенца, когда захотите. Все устроим, как надо, — многие женщины так поступают, — заверила она Эмбер. — А теперь, — она быстро повернулась к столу с амбарной книгой, — назовите мне свое полное имя.

— Миссис Чаннелл — кроме этого, она ничего не хочет говорить о себе, — быстро сказал Черный Джек, — и я заплачу за нее вступительный взнос.

Эмбер не сказала Черному Джеку своего настоящего имени, а он даже вроде бы и не интересовался, потому что, по его словам, и сам пользовался вымышленным, как и все обитатели притона.

— Очень хорошо. Здесь никто не интересуется прошлым. Черный Джек сказал мне, что вы должны четыреста фунтов и хотите выплатить эту сумму, чтобы выбраться из Фрайерз. Я не осуждаю вас — считаю, что вы слишком красивы, чтобы долго оставаться здесь. Заверяю вас, что приму все меры, чтобы дать вам возможность заработать эти деньги, как только вы сможете выходить.

Эмбер хотела спросить — как именно заработать, но матушка Красная Шапочка продолжала:

— Пока надо что-то сделать, чтобы вы избавились от деревенского говора. Здесь в Лондоне считают, что если девушка из деревни — обязательно простофиля, а это — большое препятствие и. может нарушить самый лучший план операции. Думаю, что Майкл Годфри будет хорошим учителем для нее, не правда ли. Черный Джек? Так что устраивайтесь здесь поудобнее и просите обо всем, что вам понадобится. А я оставляю вас — сегодня первое число месяца, и я должна обойти своих съемщиков.

Она закрыла амбарную книгу, сунула ее в ящик стола, заперла на ключ и положила ключ в карман передника. Перекинув плащ через руку, она улыбнулась им и пошла к двери. В дверях еще раз обернулась, покачала головой, взглянув на Эмбер, и заметила:

— Жаль, что беременность зашла так далеко. Месяца три назад вы могли бы заработать сто фунтов на девственности.

С этими словами она вышла, а Черный Джек громко расхохотался. Эмбер сердито повернулась к нему, в глазах сверкнул гнев.

— Какие намерения у старухи? Если она думает, что я буду зарабатывать освобождение отсюда при помощи…

— Да не тревожься понапрасну. Ничего подобного она не замышляет — я позабочусь об этом. Но один раз шлюха — всегда шлюха. А матушка Красная Шапочка, ее кашей не корми, только дай посводничать. Да она могла бы поженить римского папу с королевой Елизаветой!

Каково было настоящее имя матушки Красной Шапочки, Эмбер не знала, но Черный Джек не только любил ее, он восхищался ее решительностью, ее успехом в делах, способностью выжить здесь и добиться процветания, не обращая внимания на то, что станется с другими. Но Эмбер никак не могла понять, почему эта женщина соглашается жить столь же скромно, когда может позволить себе жить в комфорте, почему она решила пребывать в мире греха, когда за плечами у нее, несомненно, блестящая юность. И оттого Эмбер не могла испытывать к ней молчаливого презрения. В конце концов, она решила, что просто недостаточно умна, чтобы понять все это.

— Ты, наверное, хочешь, чтобы я и дальше оставалась здесь?

— Конечно, хочу, иначе зачем бы я стал вызволять тебя из тюрьмы, дрянь неблагодарная!

— Пусть так, но кто захочет всю жизнь жить в этой дыре! А я выберусь отсюда, дай только срок! Если станешь мешать мне, я попрошу денег у матушки! Ей деньги не нужны, она охотно одолжит мне четыреста фунтов, я точно знаю!

Черный Джек рассердился. При его огромном росте и силе он в гневе мог бы переломать Эмбер все кости, но он только тряхнул головой и рассмеялся:

— Ну попробуй, попроси! Только она скорее удавится, чем одолжит тебе эти четыре сотни! Уж я-то знаю!

Глава двенадцатая

Однажды днем, когда Черного Джека не было, Эмбер решила поговорить с матушкой Красной Шапочкой. Если матушка оставалась дома, а это было нечасто, она почти всегда трудилась над своей амбарной книгой — вписывала длинные колонки цифр, заполняла счета и многочисленные бланки — Она не любила, чтобы ее отрывали от этой работы. Вот и теперь, когда Эмбер вошла, матушка сделала ей знак молчать и продолжала аккуратно записывать цифры, шевеля губами. Наконец она подвела черту и повернулась к Эмбер.

— Ну, в чем дело, моя дорогая? Могу я чем-нибудь помочь?

Эмбер приготовила и отрепетировала свою речь, но сейчас неожиданно вскрикнула:

— Да! Одолжите мне четыреста фунтов, чтобы я могла уехать отсюда! О, пожалуйста, матушка Красная Шапочка! Я отдам вам деньги, обещаю!

Матушка минуту холодно смотрела на нее, потом улыбнулась:

— Четыреста фунтов, миссис Чаннелл, это большая сумма. Что вы можете предложить мне в залог?

— Я… я даю вам обещание, письменное или как хотите. Я заплачу вам с процентами, — добавила она, потому что уже поняла, что для матушки Процент был Богом всемогущим. — Я сделаю все, что угодно, но я должна, просто должна получить эти деньги.

— Похоже, вы не понимаете, что такое работа ростовщика, моя дорогая. Вам кажется, что четыреста фунтов — незначительные деньги. Но это немалые деньги, если под залог предлагается лишь обещание выплаты со стороны молодой женщины. Я не сомневаюсь в вашем обещании, но уверена, что вам непросто будет добыть эти четыреста фунтов, гораздо труднее, чем вам кажется.

Эмбер рассердилась, ее охватило разочарование.

— Как же так, вы же сами сказали, что можете достать для меня сто фунтов!

— Да, вероятно, смогу. Однако более половины этой сотни пойдет мне за сводничество, а не вам. Но, честно говоря, это лишь предположение. Черный Джек совершенно твердо сказал мне, что собирается оставить вас для себя, и мне кажется, вам следует быть благодарной, — ведь ему стоило триста фунтов вытащить вас из Ньюгейта.

— Триста фунтов… я и не знала этого!

— Я думаю, что пока Черный Джек здесь, мы не будем вас использовать.

— Пока он здесь? А он собирается куда-нибудь?

— Не очень скоро, надеюсь. Но когда-нибудь его все-таки увезут в телеге на Тайберн Хилл, и он больше не вернется.

Эмбер до смерти напугалась. Она знала, что на большом пальце левой руки у Джека выжжено клеймо, означающее, что за следующее преступление его повесят. Но, несмотря на это, ему снова удалось выкрутиться, и Эмбер считала его несокрушимым. Сейчас же она думала не о нем, а о себе.

— О, и с нами со всеми так будет! Я знаю! Нас всех повесят!

— Пожалуй, такое может случиться, но более вероятно, что мы умрем здесь от чахотки. — Она взяла в руки перо и отвернулась. Эмбер постояла еще некоторое время, хотя и поняла, что разговор окончен. Потом медленно поднялась наверх в спальню.

Она была обескуражена, но не сдалась. Она все равно выберется отсюда, так или иначе. Ведь удалось ей вырваться из Ньюгейта, хотя это было потруднее, — утешала она себя.

Район Фрайерз располагался к востоку от Темпл Гарден, а дальше вела узкая, местами сломанная лестница, которая так низко спускалась к реке, что была погружена в густой, тускло-желтый туман. Он обволакивал тротуары, проникал до костей, прилипал к лицу, даже дышалось в таком тумане тяжело. Улица Рэм Эллей, где стоял дом матушки Красной Шапочки, насквозь пропахла кухней и щелочным мылом, которым пользуются в прачечных.

Все дворы и переулки квартала заполняли нищие и воры, убийцы и проститутки, должники и бандиты — отчаявшиеся отбросы общества, непрерывно враждовавшие друг с другом, но при малейшей попытке вмешательства в их среду констебля или судейского пристава эти люди неизменно сплачивались и давали отпор. Повсюду под ногами вертелись дети, их было столько же, сколько собак и свиней — маленькие голодные карлики с запавшими глазами и хриплыми высокими голосами. Эмбер передергивало при виде их, и она отворачивалась из страха, что у ее младенца появится огромное родимое пятно из-за того, что она смотрела на этих малолетних бродяг. Эмбер чувствовала, что жить здесь — значит уйти от полноценного мира, единственного мира, где она надеялась когда-нибудь встретить Карлтона.

Именно Майкл Годфри, нанятый матушкой Красной Шапочкой, чтобы научить Эмбер говорить, как лондонская леди, напомнил ей о той жизни, к которой она стремилась всем сердцем.

Майкл учился в колледже Миддл темпл[21] вместе с сыновьями из многих зажиточных семей Англии. Как и многие другие, Майкл однажды забрел в район Фрайерз, движимый любопытством: как живут проклятые мира сего и как они выглядят. И опять-таки, как и многие другие, когда расходы превысили содержание, он, оказавшись в долгах, стал приходить и занимать деньги здесь, у матушки Красной Шапочки, известной ростовщицы. Не прошло и двух недель со дня прихода сюда Эмбер, как Майкла Годфри наняли в качестве учителя.

Двадцатилетний учитель был среднего роста, со светло-каштановыми волосами и голубыми глазами. Его отец, рыцарь и дворянин, владел недвижимостью в графстве Кент и имел достаточно денег, чтобы обеспечить сыну обычные преимущества своего класса: Майкл сначала обучался в Вестминстерской школе, где овладел латынью и греческим, в шестнадцать лет поступил в Оксфордский колледж для совершенствования в греческом и изучении римской литературы, истории, философии и математики. Трех лет считалось достаточно для обучения, ибо джентльмену не требовалось слишком много знаний. А год назад Майкл поступил в Миддл темпл. Еще два года, и он мог отправиться в путешествие за границу.

Дождь моросил, не переставая, — за мягкой зимой последовали недели дождя и сырости. Они с Эмбер сидели в гостиной у камина, пили горячий эль и разговаривали. Эмбер оказалась прекрасным слушателем — заинтересованным, горячим, она ловила каждое его слово, каждый жест, восхищаясь тем, что Майкл знал, видел и слышал.

Эмбер от души смеялась над его рассказами о том, как они с приятелями, будучи, как выражаются кавалеры, навеселе, опрокинули будку ночного сторожа, где старик мирно спал, пели серенады под окнами публичного дома на Уэтстоун-Парк, перебили все стекла и наконец раздели догола женщину, возвращавшуюся домой с мужем.

Банды молодых аристократов бесчинствовали в городе каждую ночь, совершали разбой и насилие, все разрушая на своем пути, они стали настоящим бедствием для мирных граждан. Но Майкл так весело рассказывал об этих эскападах, что они представлялись не более чем невинными проказами озорных детей.

Майкл рассказывал ей, что за последние три-четыре месяца на лондонской сцене стали появляться женщины, и теперь они непременные участницы в каждом спектакле — ярко накрашенные, шикарно одетые молодые куртизанки, и некоторых уже взяли на содержание богатые господа. Еще он рассказал, что видел, как выкопали из могил разложившиеся трупы Кромвеля, Айртона и Брэдшоу и перенесли в цепях на Тайберн, их нафаршированные головы торчат теперь на шестах Вестминстер Холла, а скелеты приколочены к семи городским воротам. Она узнала о планах на коронацию его величества в апреле, это будет самая роскошная коронация за всю историю британского престола. Майкл обещал рассказать о нарядах, драгоценностях, кто что сказал — все подробности.

Тем временем Эмбер избавлялась от деревенского говора. Она отличалась прекрасным слухом и великолепной памятью, умела превосходно подражать, кроме того, Эмбер сама страстно желала научиться подобающе вести себя в обществе. Она быстро отвыкла от неправильного произношения, перестала перемежать речь деревенскими словечками. Майкл Годфри научил Эмбер, как полагается представлять людей друг другу, а также нескольким французским фразам. Она жадно поглощала многочисленные сведения о последних модных выражениях вперемежку с жаргоном Фрайерз.

Майкл Годфри, по уши влюбленный в Эмбер, захотел узнать настоящее имя возлюбленной, кто она, откуда. Она отказалась сказать ему правду, но ярко расцветила историю о Салли Гудмен, и он поверил, что Эмбер — наследница загородного поместья, убежавшая из дому с мужчиной, который не пользовался симпатией в ее семье, а вот теперь он ее бросил. Майкл очень сочувствовал Эмбер и негодовал, что женщина такого благородного воспитания вынуждена теперь жить в столь недостойном окружении. Он предложил ей связаться с семьей. Но Эмбер наотрез отказалась, заявив, что они ни за что не помогут ей, когда узнают, что их дочь в этом страшном районе.

=Тогда поедемте со мной, — предложил он, — я позабочусь о вас.

=Спасибо, Майкл, я бы не против. Но не могу, пока я прикована беременностью. Боже, какой был бы фурор, если бы я рожала в вашем поместье! Вас бы в два счета выгнали из дома!

Они оба рассмеялись

— Мне десятки раз угрожали. Или исправляйся, голубчик, или убирайся вон! — он нарочно сдвинул брови и зарычал страшным голосом. Потом вдруг наклонился к ней и взял за руку. — Но, пожалуйста… потом… после всего, вы поедете со мной?

— Я только и мечтаю об этом. Но как мне быть, а вдруг констебль? Ведь если меня поймают, сразу возвратят в Ньюгейт.

Майкл жил на содержание, не покрывавшее его расходов, и он никогда не смог бы заплатить за нее долг.

— Не поймают. Я позабочусь об этом, вы будете в безопасности…

Пятого апреля Эмбер проснулась рано от тупой боли в спине. Она повернулась на другой бок, чтобы было поудобнее, и тут вдруг поняла, в чем дело. Она толкнула Черного Джека.

— Эй, Черный Джек! Проснись! Скажи матушке Красной Шапочке, что началось! И пришли повитуху!

— Что?

Он сонно заворчал, недовольный, что его разбудили. Но когда Эмбер тряхнула его довольно энергично, ибо слышала, что бывает, когда к родам не успевают приготовиться, — тогда он пробудился, удивленно уставился на нее и стал быстро одеваться.

Матушка Красная Шапочка навестила Эмбер, потом занялась своими обычными делами, убежденная, что в ближайшие часы ничего серьезного не случится. Пришла повитуха с двумя помощницами, осмотрела Эмбер и села ждать. Заглянула Бесс Коломбина, но ее сразу же отослали прочь: существовала примета, что присутствие человека, которого роженица не любит, препятствует нормальному выходу младенца. А Черный Джек, вспотевший и взволнованный, казалось, страдал не меньше Эмбер. Он не отходил от нее ни на шаг и пил бренди стакан за стаканом.

Наконец, часа в четыре пополудни стала появляться головка ребенка, похожая на красное сморщенное яблоко, и через несколько минут он родился. Эмбер лежала измученная и отрешенная, не способная ощущать ничего, кроме облегчения.

Она разочаровалась в ребенке: он был длинный, худой и красный, ничем не напоминавший своего красивого отца. Но матушка Красная Шапочка уверяла Эмбер, что сын станет очень симпатичным через месяц-другой. А сейчас крошечное личико постоянно искажалось криком, ибо мальчик хотел есть. Эмбер решила, что сама будет его нянчить. В деревне замужние женщины, имевшие детей, никогда не выглядели, как девушки, но матушка возмутилась, заявив, что благородные дамы не допускают, чтобы у них испортилась фигура. Они найдут женщину-кормилицу. Тщеславие Эмбер не нуждалось в дальнейших стимулах, и она с готовностью согласилась, но пока подыскивали подходящую кандидатуру, ребенок голодал.

Кормилицу нашли через четыре дня, и она отвечала всем требованиям матушки Красной Шапочки. После этого малыш стал спокойным и довольным, большую часть времени спал в своей люльке рядом с матерью. Эмбер испытывала страстную нежность к нему, она и сама не ожидала, что способна на такие чувства. Но все же она надеялась, что никогда больше не будет иметь детей.

Эмбер быстро оправлялась после родов и ко времени прихода кормилицы уже сидела на кровати, обложенная подушками и одетая в рубашку Черного Джека, ибо считалось, что мужская рубашка способствует быстрому высыханию молока в груди. Ее посещал Майкл Годфри; на крестины он принес красивую кружевную рубашку для ребенка, были и другие подарки. В общем, у Эмбер появилось гораздо больше друзей, чем она могла ожидать.

Одной из них стала Пенелопа Хилл, проститутка, жившая в доме напротив. Эта крупная, ширококостная молодая женщина могла претендовать на красоту лишь копной бледно-желтых волос и громадными дынеобразными грудями. Под мышками на грязном голубом платье из тафты виднелись пятна от пота, а весь ее облик источал похоть. Циничная и ленивая, Пенелопа смотрела на мужчин с добродушным презрением. Она предупредила Эмбер, что для успеха у мужчин надо использовать их слабости себе на пользу.

Но Эмбер интересовали не эти философские рассуждения, а советы иного рода. Практичная Пенелопа рассказала ей о многочисленных способах избежания беременности — прерывании или абортах. Слушая Пенелопу, Эмбер поражалась, как она могла быть такой глупой и не догадалась об этом сама, ведь это так очевидно.

Когда сыну исполнилось две недели, его окрестили одним именем — Брюс. По традиции незаконнорожденному младенцу давали имя матери, но Эмбер не могла пользоваться своим именем и не хотела использовать имя Льюка Чаннелла. Потом праздновали крестины, на которых присутствовали матушка Красная Шапочка, Черный Джек, Бесс Коломбина, Майкл и Пенелопа, итальянский джентльмен, который уехал из своей страны по причинам, не подлежавшим разглашению, и который ни слова не знал по-английски, обитатели третьего этажа — фальшивомонетчик с женой, два приятеля Черного Джека, которые сопровождали его во время вылазок в город, — Джимми Большой Рот и Синюшный, и еще разного рода мошенники, карманники и должники. Мужчины пили вино и играли в карты, а женщины обсуждали беременность и преждевременные роды с таким же увлечением, как и в Мэригрине.

Неделю спустя женщина, нанятая матушкой Красной Шапочкой, явилась за маленьким Брюсом, чтобы забрать ребенка в деревню. Ее звали миссис Чивертон, она была женой фермера из Кингсленда, небольшого селения в двух с половиной милях от Лондона, но почти в четырех милях от Уайтфрайерз. Эмбер сразу же почувствовала к ней симпатию и доверие — прежде она знавала много таких женщин. Эмбер согласилась платить ей десять фунтов в год за содержание сына и дала ей еще пять фунтов, чтобы миссис Чивертон привозила его к ней, когда она пожелает.

Эмбер не хотела расставаться с сыном навсегда и готова была оставить его у себя, если бы не настойчивость матушки Красной Шапочки, убедившей ее, что в Уайтфрайерз такой ужасный климат, что ребенок здесь непременно заболеет и умрет. Эмбер любила сына, он был ее собственностью, но, возможно, еще больше любила потому, что он — от Брюса Карлтона. Брюс-старший уже восемь месяцев как уехал, и, несмотря на еще сохранявшуюся любовь к нему, он постепенно превращался для нее во что-то нереальное. А ребенок, живой, дышащий, стал для нее подтверждением того, что существует Брюс — ее несбывшаяся мечта, которая казалась когда-то явью.

— Если он заболеет, немедленно дайте мне знать, хорошо? — взволнованно предупредила Эмбер и передала ребенка на руки миссис Чивертон. — Когда вы принесете его ко мне?

— Когда скажете, мэм.

— Может, в следующую субботу? Если будет хорошая погода.

— Хорошо, мэм.

— Пожалуйста, принесите! И следите, чтобы ему не было холодно или голодно, хорошо?

— Да, мэм, конечно, мэм, я буду следить.

Черный Джек проводил няньку до коляски, усадил ее с ребенком, но когда вернулся, застал Эмбер сидящей у стола с тоской в глазах. Он опустился рядом, взял ее за руки. Голос Джека звучал просительно и сочувствующе:

— В чем дело, милочка? Зачем грустить и вздыхать понапрасну? Твой паренек в хороших руках, правда? И конечно же, ему не следовало оставаться здесь. Согласна?

— Да, все правильно, — она поглядела на Джека. — Но… — И Эмбер попыталась улыбнуться.

— Ну, вот так-то лучше! Послушай, знаешь, какой сегодня день?

— Нет, не знаю.

— Сегодня канун дня коронации его величества. по дороге в Тауэр он проскачет через Сити. Хочешь поехать посмотреть на него?

— О Черный Джек! — лицо Эмбер засветилось радостью, потом вдруг она неожиданно нахмурилась. — Но ведь мы не можем…

У Эмбер возникло ощущение, что она такая же заключенная здесь, в Уайтфрайерз, как была в Ньюгейте.

— Можем, конечно, можем. Да я каждый день езжу в Сити. Так что поторопись, надевай свое снаряжение, и мы отправимся. Возьми все, что нужно, надень маску, накинь плащ и поехали.

Эмбер развернулась и бегом помчалась одеваться.

За два с половиной месяца с тех пор, как ее привели сюда из тюрьмы, она впервые вырвалась из Уайтфрайерз и испытывала такое же волнение, как в тот день, когда в первый раз увидела Лондон. После нескольких дождливых дней сегодня стоял погожий — на небе ни облачка, свежий, чистый воздух при легком ветерке, доносившем аромат полей из пригорода. Улицы, по которым предстояло проехать процессии, посыпали гравием и сделали ограждения, чтобы сдержать напор толпы. По углам четырех главных улиц воздвигли великолепные триумфальные арки, украшенные, как и год назад, знаменами, гобеленами; флаги развевались на всех домах, на балконах, у окон собрались женщины, чтобы бросать цветы под ноги королю.

Черный Джек локтями прокладывал путь для Эмбер, кого-то отпихнул ударом под ребра, кому-то заехал пятерней в лицо, и, наконец, они выбились в первый ряд. Эмбер уронила маску, которая держалась на пуговке, зажатой зубами. Она не стала поднимать ее, а потом из-за суеты и волнения совсем забыла о ней.

Скоро появились большие золоченые кареты с вельможами в роскошных нарядах. Эмбер не спускала глаз с процессии, она всматривалась в каждое лицо и неосознанно искала среди них его. В прошлом году лорд Карлтон скакал в группе кавалеров королевской свиты. Но когда приблизился сам король, Эмбер забыла даже о Брюсе.

Его величество ехал верхом, он улыбался и кивал головой, к нему тянулось множество рук, стараясь прикоснуться к ногам всадника или к попоне лошади. Время от времени его внимание привлекала та или иная хорошенькая женщина в толпе. Он бросил раз-другой взгляд на девушку с карими глазами, глядевшую на него со страстным восхищением, чуть приоткрыв рот и затаив дыхание. Он улыбнулся ей медленной, снисходительной и циничной улыбкой, странным образом казавшейся нежной. Девушка повернула голову, чтобы не потерять его из виду, но король более не обращал на нее внимания.

«О! — подумала Эмбер. — Он смотрел на меня! — У нее даже голова закружилась от волнения. — Он мне улыбнулся! Сам король мне улыбнулся!» От возбуждения она не заметила в процессии верблюда с большой, украшенной французской парчой корзиной, из которой маленький индус пригоршнями бросал в толпу жемчуг и ароматические травы.

Образ короля — его смуглое лицо и улыбка — несколько часов стоял перед мысленным взором Эмбер. Теперь ее пребывание во Фрайерз стало особенно невыносимым. Мир, который она уже наполовину забыла, снова живо напомнил о себе, подобно старой любимей мелодии. Она жаждала следовать за этой мелодией, но не осмеливалась. «О Господи, сделай так, чтобы я смогла вырваться из этого поганого места!»

В тот вечер за ужином собралось четверо обитателей притона: мрачная и злая Бесс, которая не видела пышной процессии; Эмбер, сосредоточенная на еде; Черный Джек, который со смехом демонстрировал матушке Красной Шапочке четыре пары часов, украденных им в толпе зевак. Эмбер не обращала внимания на разговор за столом, пока не услышала сердитое восклицание Бесс:

— А как же я? А я что буду делать?

— А ты сегодня останешься здесь, — заявила матушка. — Тебе не надо никуда идти.

Бесс грохнула ножом по столу.

— Раньше я была вам нужна! А теперь, когда появилась эта миссис-вертихвостка, во мне нуждаются не больше, чем в зеркале после оспы! —она бросила на Эмбер ненавидящий взгляд.

Матушка Красная Шапочка не ответила ей, она повернулась к Эмбер:

— Запомните, что я говорила, и главное — не надо ни о чем тревожиться. В случае чего рядом будет Черный Джек. Держите себя в руках, тогда не сделаете никаких ошибок.

У Эмбер похолодели руки и отчаянно заколотилось сердце. Во время репетиций ограбления и обсуждений она просто играла свою роль, но не представляла, как это будет в действительности. А теперь вдруг, когда она меньше всего ожидала, притворство кончилось. Матушка действительно посылала ее на дело. Эмбер явственно ощутила петлю на своей шее.

— Да пусть Бесс тоже пойдет, если хочет! —вскричала она. — У меня нет ни малейшего желания участвовать в этом. Вчера я видела во сне Ньюгейт!

Матушка улыбнулась. Она никогда не бранилась, никогда не выходила из себя и оставалась холодной и рассудительной.

— Дорогая моя, ведь вы прекрасно знаете, что сны следует толковать как раз наоборот. Ладно, пошли, у меня на вас большие надежды — не только из-за вашей красоты, но и из-за силы духа. У вас есть неустрашимость, которая поможет преодолеть любые трудности в деле.

— Что, неустрашимость духа? У нее-то? — фыркнула Бесс.

Эмбер сверкнула на Бесс острым и жестким взглядом, словно копье метнула. Она встала и, не говоря ни слова, вышла из комнаты. Потом поднялась наверх, взяла маску, накидку, припудрила лицо и чуть подкрасила губы. Несколько минут спустя она вернулась в гостиную. Черный Джек и Бесс переругивались. Бесс кричала, а Джек сидел в кресле, развалясь, с бутылкой в руке и не обращал никакого внимания на выкрики Бесс. Увидев Эмбер, он вскочил на ноги. Бесс резко обернулась.

— Это ты причина моих неприятностей, шлюха паршивая! — Она неожиданно схватила со стола солонку и швырнула ее на пол. — Вот! Чтоб тебя черт побрал! — она повернулась и бросилась вон из комнаты, всхлипывая.

— О! — воскликнула Эмбер, глядя с ужасом на рассыпанную соль. — На нас теперь ее проклятие! Нам нельзя идти!

Черный Джек побежал следом за Бесс. Он так сильно ударил ее, что та чуть не свалилась.

— Дрянь поганая! — заорал он. — Если нам не повезет, я тебе уши отрежу, помяни мое слово!

Но матушка Красная Шапочка сняла страхи Эмбер, пояснив, что никакого дурного предзнаменования здесь нет, потому что соль была рассыпана умышленно. Она дала последние инструкции, Черный Джек одним махом осушил стакан бренди и, хотя Эмбер все же беспокоилась и шла неохотно, они отправились. К тому времени, когда они поднялись по ступеням и вошли в Темпл Гарден, Эмбер почувствовала возбуждение, предвкушая близкое приключение. А Бесс и рассыпанная соль — все это уже вылетело у нее из головы.

Глава тринадцатая

В городе звонили колокола, яркий огонь костров освещал небо. В домах зажгли свечи, и толпы веселых гуляк заполняли улицы, повсюду разъезжали кареты, слышался смех, звучали музыка и песни. Таверны и кабачки заполнило множество людей, на постоялых дворах не хватало мест. В этот вечер снова праздновали день Реставрации.

Таверна «Пес и куропатка» располагалась на Флит-стрит и пользовалась большой популярностью. Сюда часто заходили богатые господа, а также на свой промысел хорошо одетые и накрашенные сверх меры проститутки. Вот и сейчас в таверне яблоку негде было упасть от посетителей. За каждым столом толпились мужчины; те, которые приходили со своими женщинами, обычно устраивались в отдельных комнатах наверху; меж. гостей пробегали слуги с подносами, уставленными бутылками, стаканами и кубками с горящим элем. За одним столиком молодые мужчины распевали песни, за другим играли скрипачи, хотя их никто не слышал и не замечал. В тот момент, когда в таверну входила Эмбер, оттуда вывалились четверо подвыпивших молодых людей, возбужденных предстоящей дуэлью из-за какой-то мелкой ссоры или надуманного оскорбления. Они толкнули ее, но не остановились и не попросили прощения, хотя, судя по одежде, это несомненно были джентльмены.

Эмбер в маске и с поднятым капюшоном возмущенно закуталась в плащ и отступила в сторону. Стоя в дверях, она оглядела зал, наполненный табачным дымом; она всматривалась, будто искала кого-то. К ней подошел хозяин таверны.

— Что изволите, мадам?

Она сразу поняла по поведению хозяина, что он принял ее за ту, за которую и должен был принять: за леди, даму из Ковент Гардена. Эмбер и сама ощущала себя таковой. Она провела не один час, наблюдая за дамами у «Королевских сарацинов» и «Розы и короны», изучая, как леди выходят из экипажа, как останавливаются побеседовать с поклонником, каким движением бросают шиллинг нищему.