Все дозволено

Когда он обернулся, я увидел, что глаза у него затуманенные и красные. Это могло быть и от простуды, но скорее из-за героина.

– Да? – произнес он.

Что бы там ни показывали в кино, детектива в штатском узнают не сразу.

– Полиция, – произнес я очень тихо, чтобы расслышал только он. – Следуйте за мной.

– Не хочется, приятель, – развязно ухмыльнулся он и снова повернулся к своим друзьям.

На нем была кожаная поддевка с оборками. Я сдернул поддевку ему на руки, сковав, словно смирительной рубашкой. В следующую секунду я приподнял его и выбил стул.

Никто не способен реагировать быстрее своего собственного тела. Если бы он просто скользнул в тот момент на пол, он бы вырвался из моих рук. Возможно, успели бы вмешаться его друзья или кто-нибудь из посторонних. Но его тело среагировало автоматически: ноги подогнулись, помогая ему встать, и в то мгновение, когда Лэмбет обрел равновесие, я повернул его к двери и повлек на улицу со всей возможной быстротой.

Он завопил и попытался увернуться в сторону, но я сжимал его и одновременно толкал. Дверь была закрыта, но открывалась наружу, я открыл ее головой Лэмбета. Мы вышли так быстро, что ни у кого не было времени среагировать нужным образом.

Лэмбет все еще пытался упираться, когда мы были уже на улице. Там стоял Эд, и наш «форд» ждал прямо перед кафе. Я не замедлил движения, а напротив, с разгону шмякнул Лэмбета о борт машины. Я хотел вышибить из него желание и волю к сопротивлению. Потом оттащил его на фут или два и снова приложил о машину – на этот раз он обмяк и вроде бы успокоился.

Эд был рядом, держа наготове «манжетки». Я отпустил подевку, выкрутил руки Лэмбета назад, Эд защелкнул наручники и открыл заднюю дверцу «форда».

Я подводил Лэмбета к дверце, чтобы впихнуть его в машину, когда кто-то похлопал меня по локтю и женский голос произнес:

– Офицер!

Я оглянулся и увидел пожилую женщину-туристку в красно-белом цветастом платье и с соломенной сумочкой. Вид у нее был сердитый.

– Вы абсолютно уверены, что было необходимо прибегать к насилию? – спросила она.

Друзья Лэмбета могли появиться в любую минуту.

– Не знаю, леди, – ответил я. – Я иначе не умею.

Затем я пинком усадил Лэмбета в машину и последовал за ним.

Эд закрыл за мной дверцу и сел за руль. Мы отъехали в тот момент, когда дверь кафе распахнулась и начали выбегать люди.

Лэмбет скорчился на правой стороне заднего сиденья, словно побитый пес. Я усадил его как следует. Он выглядел ошарашенным и что-то бормотал, но я не мог разобрать, что.

– Том! – произнес Эд. – Похоже, в твоем досье появится еще одна жалоба.

Я посмотрел на него: он показывал в зеркало заднего вида – там, очевидно, что-то происходило.

– Почему? – спросил я.

– Она записывает номер нашей машины.

– А я скажу, что виноват ты.

Эд хмыкнул, мы свернули за угол и направились в город.

Когда проехали пару кварталов, Лэмбет вдруг сказал:

– У меня болят руки, приятель.

Я внимательно посмотрел на него. Он пришел в себя и теперь явно мыслил логично. Простуда так быстро не проходит.

– Не суй в них иголки, – посоветовал я.

– При таких наручниках, приятель, – возразил он, – мне и дыхнуть больно.

– Извини, – сказал я.

– Может быть, снимете?

– В участке.

– Если я дам слово чести, что не попытаюсь…

Я рассмеялся ему в лицо:

– Забудь об этом.

Он злобно глянул на меня, а потом печально улыбнулся.

– Правильно. Ни у кого здесь нет больше чести, правда?

– Судя по тому, как я искал ее в последний раз, нет.

Секунд тридцать или около того он извивался и наконец нашел более удобное положение: перестал двигаться, вздохнул успокоенно и стал смотреть на город, проносящийся за окнами.

Я тоже успокоился, но не очень. Мы ехали без сирены и мигалки в зеленой машине без опознавательных знаков и поэтому двигались в общем потоке. Если нет особой причины поднимать шум, этого лучше не делать. Однако нам регулярно приходилось останавливаться у светофоров, и я не хотел, чтобы Лэмбет внезапно решил выпрыгнуть из машины и сбежать в наручниках Эда. Дверь была заперта, арестованный казался спокойным, но тем не менее я не ослаблял внимания.

Понаблюдав минуты три-четыре мир за окном, Лэмбет вздохнул, посмотрел на меня и сказал:

– Я готов уйти из этого города, приятель.

Мне стало смешно.

– Твое желание сбудется – пообещал я. – Вероятно, пройдет лет десять, прежде чем ты снова увидишь Нью-Йорк.

Он кивнул, как бы соглашаясь.

– Понимаю, – бросил он отрывисто. Затем, после паузы, попросил: – Скажи мне кое-что, приятель. Выскажи свое мнение по вопросу, который меня волнует.

– Коли смогу.

– Что ты скажешь, какое наказание страшнее: быть высланным из этого города или остаться в нем?

– Это ты мне скажи, – ответил я. – Почему ты оставался здесь до тех пор, пока не попал в переплет?

Он пожал плечами:

– А почему ты живешь здесь, приятель?

– У нас слишком разный подход к делу.

– Никто из нас не начал с грязи, приятель, – гнул свое Лэмбет. – Мы все вышли в путь детьми, невинными и чистыми.

– Однажды, – зло заметил я, – парень, очень похожий на тебя, тоже много болтал и еще показал мне фотографию своей матери. А пока я смотрел на нее, он попытался выхватить у меня револьвер.

Лэмбет широко улыбнулся, он был в восторге.

– Ты останешься в этом городе, приятель, – сказал он. – Тебе нравится то, что он с тобой делает.

Джо

Женщина спокойно спускалась по лестнице. Из широкого пореза на правой руке у нее текла кровь: она была размазана по всему ее лицу, покрывала руки и одежду – отчасти ее собственная кровь, отчасти мужа. Мне думается, что женщина была в состоянии легкого шока. Но когда вышла из парадной двери, посмотрела на ведущие к тротуару ступеньки и увидела толпу глазеющих на нее людей, она взбесилась. Начала кричать, сопротивляться, брыкаться, и было чертовски трудно снять ее со ступенек на тротуар, особенно потому, что из-за крови она была скользкой, как рыба…

Ситуация мне совсем не нравилась. Двое белых полицейских в форме тащат окровавленную черную женщину по ступеням на глазах у толпы в Гарлеме. Мне это нисколько не нравилось, и, судя по выражению лица Пола, ему тоже.

– Отпустите меня! – кричала женщина. – Отпустите меня! Он первый меня порезал, отпустите меня!

И наконец, когда мы добрались до конца спуска, мне удалось услышать сквозь ее вопли звук приближающейся сирены. Это была машина «скорой помощи».

Мы добрались до тротуара как раз в тот момент, когда «скорая помощь» остановилась у бордюра. Толпа пока что не вмешивалась, уступая нам дорогу. Женщина извивалась и вертелась как угорь, длинный черный угорь, покрытый кровью и пронзительно визжащий…

Машина «скорой помощи» оказалась старым фургоном коробчатого типа, и в ней было четыре человека в белых халатах – два спереди и два сзади. Все четверо выскочили из машины и побежали к нам. Один из них сказал:

– Все в порядке, мы приняли ее.

Другой обратился к женщине:

– Пошли, душенька, давай полечим твою ручку.

Белые халаты, очевидно, несколько образумили женщину, потому что она сменила пластинку и начала вопить:

– Я хочу своего доктора. Отвезите меня к моему доктору!

Санитары торопливо повели женщину к машине, при этом пациентка доставляла им хлопот столько же, сколько и нам. Прибыла вторая машина «скорой помощи» и остановилась за первой. Из этой машины вышли двое, тоже в белых халатах. Один из них спросил:

– Где покойничек?

Я не мог ничего ответить: мне было трудно дышать. Я просто показал на здание, а Пол пояснил:

– С задней стороны на третьем этаже. Она, можно сказать, разрезала его на куски.

Из салона второй машины вышли еще двое со сложенными носилками. Четверка направилась к крыльцу и скрылась в здании.

Снова заревела сирена: первая машина увозила женщину. Я посмотрел на Пола: спереди вся рубашка у него была измазана кровью, кровь капельками покрывала его лицо и руки, как сыпь.

– На тебе кровь, – сказал я.

– На тебе тоже.

Я посмотрел на себя. Когда мы спускались с третьего этажа, я шел с той стороны женщины, где был порез на ее руке, и на мне сейчас было больше крови, чем на Поле. Ею были покрыты мои обнаженные руки от локтя до запястья, волосы спутались, как шерсть у кошки, которую переехала машина. Теперь, когда солнце нещадно палило, я чувствовал, как кровь высыхает на коже, сжимаясь в тонкую сморщенную пленку.

– Боже, – прошептал я.

Отвернувшись от Пола, я прислонился левым боком к машине и вытянул левую руку по белой крыше, под нервный свет мигалки. Я не думал о том, что надо бы почиститься, я не думал о том, что моя работа на сегодня еще не окончена, – единственное, о чем я был способен думать, это о том, что должен выбраться отсюда. Я должен выбраться из этого города.

Глава 3

На этот раз оба они дежурили с четырех дня до полуночи, поэтому возвращались домой довольно поздно ночью, после того как движение почти прекращалось.

Эта смена считалась самой напряженной. Избиения на улицах достигали пика между шестью и восьмью часами, когда люди возвращаются домой с работы. Почти в это же время мужья и жены начинают ссориться друг с другом, а чуточку позже появляются пьяные. Ограбления лавок – вроде того, которое совершил Джо, – происходят обычно между заходом солнца и десятью часами, когда большинство таких заведений уже закрывается. Так что работать приходилось почти без отдыха.

Но потом наконец наступала полночь, смена кончалась, и они ехали домой по пустым скоростным магистралям. Можно было спокойно подумать о своем…

Том вспоминал свой разговор с торговцем наркотиками, пытаясь подобрать более удачные ответы и недоумения, почему никак не удается выкинуть этот разговор из головы. А Джо вспоминал кровь, сохшую у него на руке под жарким солнцем.

Постепенно мысли Тома отвлеклись от торговца, поблуждали, коснулись того и этого и нашли новый объект. Это была не лавка, которую ограбил Джо, хотя и лавка занимала свое место в том, о чем он думал сейчас. Внезапно он нарушил тишину:

– Джо!

– Да?

– Можно задать тебе вопрос?

– Разумеется.

Том не отрываясь смотрел вперед.

– Что бы ты сделал, если б у тебя был миллион долларов?

Ответ Джо прозвучал немедленно, словно он готовился к этому вопросу всю жизнь.

– Поехал бы в Монтану с Чет Хантли, – сказал он. Том нахмурился и покачал головой.

– Нет, я серьезно спрашиваю.

– А я серьезно отвечаю.

Том повернул голову и внимательно взглянул на Джо – у обоих лица были очень серьезные, – а потом опять отвернулся и сказал:

– А я нет. Я бы поехал на острова Карибского моря.

– Неужели?

– Вот именно. – Том улыбнулся. – На какой-нибудь из этих островов. Тринидад. – Он растянул последнее слово, будто пробовал что-то вкусное.

Джо согласно кивнул.

– А мы прозябаем здесь.

– Помнишь, что ты сказал Джорджу на прошлой неделе? – осторожно спросил Том.

– Нет, не помню.

– Что мы могли бы получить все, что хотим, – напомнил Том, – только сдерживаем себя.

– Помню, – ухмыльнулся Джо. – Я думал, ты о винной лавке.

Но Том наметил цель и упорно шел к ней. Не обратив внимания на замечание о винной лавке, он сказал:

– Но, черт побери, почему бы и нет?

– Почему бы и нет – что? – не понял Джо.

– Не сделать это! – воскликнул Том. Голос его дрожал от волнения. – Мы ведь в самом деле можем получить все!

– Каким образом? – скептически спросил Джо. – Вроде той лавки?

– Это пустяк, Джо, – отмахнулся Том, – это чепуха! Тот вонючий город, что остался позади, набит деньгами, а в нашем положении, клянусь богом, мы действительно можем получить все, что хотим. По миллиону долларов на душу за одно дело.

Джо еще не верил приятелю, но уже заинтересовался.

– Какое дело?

Том пожал плечами.

– У нас есть выбор. Большая ювелирная компания… Банк… Или еще что-нибудь.

Вдруг Джо понял и расхохотался.

– Притворяясь полицейскими!

– Правильно! – подтвердил Том. Он тоже смеялся. – Притворяясь полицейскими!

На следующей неделе их смена была с полуночи до восьми часов утра. Это самая спокойная из трех смен, но в восемь утра трудно ехать домой в восточном направлении: слепит восходящее солнце.

Джо первым вышел из участка, вывел «плимут» со стоянки и проехал с квартал к площадке через улицу от здания участка. Ему пришлось подождать десять минут, пока наконец вышел Том, выглядевший совершенно отвратительно, и сел на пассажирское место.

– В чем дело? – спросил Джо.

– Немного побеседовал с лейтенантом, – ответил Том. – Эта чертовщина с наркотиками…

– А что такое?

Том зевнул и сердито пожал плечами.

– Все, что тебе попадается, постарайся сдать. Обычная шумиха.

Джо включил скорость и поехал через покрытый туманной дымкой город в сторону туннеля.

– Интересно, кого поймали? – спросил он.

– Никого из крупных, – ответил Том. Он снова зевнул и потер лицо обеими руками. – Эх, спать-то как хочется…

– У меня появилась идея, – заметил Джо.

Том сразу же понял, о чем речь. Спросил с интересом:

– Идея? Какая?

– Картины из музея.

– Не понимаю, – нахмурился Том.

– Послушай, – продолжал Джо. – Там, в музеях, есть картины, они стоят по миллиону долларов каждая. Мы возьмем десять, продадим за четыре миллиона. Это значит – по два миллиона тебе и мне.

Том нахмурился еще больше.

– Не знаю… – протянул он. – Десять картин… Их будет слишком трудно спрятать.

– Я мог бы положить их в свой гараж, – предложил Джо. – Кто будет искать в гараже?

– Твои ребятишки испортят их за день.

Джо не хотел уступать: это была единственная идея, которая пришла ему в голову.

– Пять картин, – настаивал он. – По миллиону за штуку.

Том ответил не сразу. Подумал некоторое время.

– Нам нужно что-нибудь такое, что можно мгновенно пустить в оборот.

– Да, – неохотно кивнул Джо, – пожалуй, ты прав. Лишний риск нам ни к чему.

– Правильно.

– Но нам не нужны наличные. Мы уже говорили об этом.

Том согласно кивнул.

– Знаю. Каждый может запомнить номера банкнот.

– Так что все не так просто, – вздохнул Джо.

– Я и не говорил, что это просто.

Некоторое время оба молча думали. Они уже подъезжали к туннелю, когда Том снова заговорил:

– Нам нужно что-то, что можно быстро продать за большие деньги.

– Точно, – подтвердил Джо. – И покупатель. Какой-нибудь очень богатый человек.

Они въезжали в туннель.

– Богачи… – эхом отозвался Том.

Том

Двух главарей мафии задержали в нашем районе предыдущим вечером, и Эд и я были среди шести полицейских в штатском, получивших задание доставить их в город сегодня утром. Одного мафиози звали Энтони Вигано, другого – Луи Сэмбелла.

Никто не знал, будут ли какие-либо осложнения. Едва ли кто-нибудь попытается освободить их, а вот застрелить могли, пользуясь тем, что они теперь без своих телохранителей. Поэтому были приняты всяческие меры предосторожности, включая перевозку их в двух машинах без опознавательных знаков, примем в каждой машине находилось по три офицера полиции.

Я вел одну из машин. Вигано сидел на заднем сиденье между Эдом и детективом по имени Чарльз Редди. Мы доехали до участка без приключений, потом доставили их в комнату для допросов на четвертом этаже.

Вигано и Сэмбелла были очень похожи друг на друга: полные, цветущие, на лицах застыло выражение презрения, свойственное людям, привыкшим командовать другими людьми. На них была дорогая одежда, возможно, слишком дорогая: полосы на костюмах чуточку широковаты, запонки излишне великоваты и ярки, и слишком много колец на пальцах. От них несло лосьоном для бритья, одеколоном, дезодорантом и кремом для волос и они ничуть не были обеспокоены.

Никто не произнес ни слова в машине, но сейчас, когда мы были в лифте и поднимались на четвертый этаж, Чарльз Редди вдруг сказал:

– Кажется, ты не волнуешься, Тони.

Вигано мельком взглянул на него. Если ему и было неприятно, что его называют по имени, он не показал этого.

– Волнуюсь? Я мог бы купить и продать тебя. О чем волноваться? Сегодня вечером я буду дома со своей семьей, а через четыре года, когда дело попадет в суд, я не проиграю его.

Все промолчали. Что можно было сказать? «Я мог бы купить и продать тебя»…

Глава 4

У обоих был выходной, и они проводили его дома. У Джо справляли день рождения его дочери Джекки – ей исполнилось десять лет.

Внезапно среди всеобщего веселья Том вполголоса сказал Джо, что должен поговорить с ним наедине.

Вдвоем они прошли в гостиную, где было значительно тише, и Джо сказал:

– Ладно, в чем дело?

Возбужденным полушепотом Том ответил:

– Я нашел!

– Нашел – что?

Том поднял палец и ухмыльнулся.

– Половину, – сказал он. – Я нашел половину решения нашей проблемы.

– Что же это за проблема, Том? – едко спросил Джо, явно ничего не понимая.

– Ограбление.

Джо испугался, что их могут подслушать.

– Ради бога! – воскликнул он и посмотрел через плечо в сторону кухни.

– Все в порядке, они ничего не услышат из-за этого шума.

Джо не думал об ограблении, да и не хотел думать. Чтобы поскорее покончить с темой, он приблизился к Тому и прошептал:

– Хорошо, что же это?

На этот раз Том поднял два пальца.

– Помнишь, мы решили, что нам нужны две вещи. Нечто, что можно сразу продать за кучу денег, и некто с кучей денег, кто это сразу купит.

Джо согласно кивнул, хотя понял не до конца. Его не покидало ощущение нереальности происходящего, так как все это время он относился к идее крупного ограбления полушутя. Тема интересного, щекочущего нервы разговора – но не более того…

– Да, помню, – пробормотал он.

– Я нашел покупателя, – сказал Том.

Джо недоверчиво нахмурился.

– И кто это?

– Мафия.

– Что? – У Джо округлились глаза. – Ты сошел с ума!

– У кого еще есть два миллиона долларов наличными? Кто еще купит горящий товар в таком количестве?

– Боже, Том, – протянул Джо, – а ведь они действительно, купят, а?

– Я рассказывал тебе о кражах грузов на пирсе, – продолжал Том, – которые расследовал когда-то. Все они пошли прямо к мафии. Четыре миллиона в год – они считали, что дело того стоит.

Джо задумался.

– Но это не было одним ограблением, – сказал он наконец, – а длилось целый год.

– Суть не в этом, – отмахнулся Том – Ты сам понимаешь.

– Хорошо, – согласился Джо. – Ну и что же мы им продадим?

– Все, что они захотят купить, – ответил Том.

Том

Мы с Джо подробно все обсудили и прикинули, каким образом связаться с мафией. Не было смысла идти по инстанциям, начав с «рядового состава» – мелкой шпаны на улицах. Таким путем мы или вообще не доберемся до главарей, или, если через какого-нибудь стукача слухи пойдут по цепочке, мы попадем в беду прежде, чем успеем что-либо сделать. Кроме того, о мафии всегда говорят так, будто это обычное предприятие, а на любом предприятии, если у вас возникает проблема или предложение, следует обращаться прямо к высшему начальству, а не тратить время на служащих.

Поэтому мы решили сразу выходить на Энтони Вигано. Он находился, как и предсказывал, на свободе, выпущенный под залог, поэтому не составляло особого труда встретиться с ним. Мы рассудили, что будет лучше, если обратится к нему только один из нас, а поскольку идея была прежде всего моя, то и пойти на встречу выпало мне.

В участке на Вигано было заведено дело, и я, служащий полиции, мог запросто ознакомиться с ним. В деле я нашел адрес Вигано – в районе Ред Бэнк, штат Нью-Джерси, плюс кучу информации о тех делах, в которых он был замешан. Поначалу он провел восемь месяцев в тюрьме – тогда ему было всего двадцать два года – за вооруженное нападение. Потом его арестовывали так часто, что сосчитать не хватит волос на моей голове, но ни разу не осуждали. Вигано неоднократно избирался депутатом, некоторое время он занимался импортом-экспортом, а сейчас являлся крупным акционером пивоваренного завода в штате Нью-Джерси и совладельцем компании по перевозке грузов в Трентоне. Аресты были связаны с наркотиками, вымогательством, хранением краденых товаров, подкупом и всеми прочими преступлениями, перечисленными в уголовном кодексе, за исключением проституции. Дважды пытались поймать его на неуплате подоходного налога, но ничего не вышло.

Нельзя не упомянуть и три покушения на его жизнь – последнее было девять лет назад в Бруклине. Вигано не расставался с телохранителями, один из которых даже погиб в Бруклине, и до сих пор на Вигано не было ни царапины. Его жилище в Ред Бэнк представляло поместье возле берега, целый квартал, окруженный высоким железным забором и живой изгородью высотой восемь футов. Я взял «шевроле», поехал днем в Нью-Джерси и сделал круг у поместья, осматривая местность. Сквозь закрытые стальные ворота можно было видеть асфальтированную дорожку, которая вела по подстриженной лужайке с большими дубами к белому трехэтажному особняку с четырьмя колоннами. Перед домом стояли три дорогие машины, а у самых ворот болтался невзрачный парень, одетый как садовник… Садовник, черт побери…

Удобным в нашем положении было то, что мы могли получить необходимые для ограбления вещи непосредственно в полиции. В участке наверху есть комната, полная масок, костюмов, париков, подложных животов и прочего в том же роде. Вскоре после поездки на «шевроле» я поднялся вечером наверх и подобрал усы, парик и роговые очки с обыкновенными стеклами. Затем передал все свои документы Джо и сел в поезд на Ред Бэнк Я мог посетить Вигано, а он меня – нет.

На станции я взял такси и поехал к дому Энтони. Если водитель и знал что-нибудь о названном мною адресе, он этого никак не показал.

Я расплатился с таксистом, вышел из машины, подождал, пока он уедет, и подошел к воротам. Там кто-то внезапно включил фонарь – прямо мне в глаза. Я закрылся рукой и крикнул:

– Эй, ослеплять меня не обязательно.

– Что вам нужно? – спросил голос. Он был хриплый – пропитый и прокуренный.

Я продолжал закрывать лицо рукой.

– Уберите эту чертову иллюминацию.

Луч фонаря медленно опустился до уровня пряжки моего ремня. Я по-прежнему ничего не видел, но, по крайней мере, меня не слепило. Да и лицо мое разглядеть было трудно.

– Так что вам нужно? – повторил голос. Я опустил руку.

– Увидеть мистера Вигано.

Вдруг я заметил, что очень нервничаю. Я был здесь без всего того, что обычно защищало меня. И дело не столько в револьвере, сколько в моем положении офицера полиции…

– Я не знаю вас, – сказал человек с фонарем.

– Я – нью-йоркский полицейский, у меня есть предложение.

– Мы не принимаем перебежчиков.

– Предложение, и только, – уточнил я. – Я ведь могу пойти к кому-нибудь другому.

В течение секунд десяти ничего не происходило, а затем свет внезапно погас. Теперь я вообще ничего не видел.

– Ждите здесь, – произнес голос, и послышался звук удаляющихся шагов.

Спустя минуту или около того мои глаза снова привыкли к темноте, и я смог разглядеть огни в доме за оградой. Но не знал, стоит кто-нибудь за воротами или нет.

Я ждал почти пять минут. Этого времени мне хватило, чтобы прийти к заключению, что я идиот. Что мне здесь вообще нужно? Неужели я действительно собираюсь украсть что-нибудь, получить миллион долларов и жить на Тринидаде?

Вышло так, что в полицию я попал потому, что хотел работать в каком-то учреждении. Я сдал экзамены и стал агентом по страхованию безработных в Квинзе. А однажды, когда мне нечего было делать, прочитал в своей же конторе плакат, рекламирующий службу в полиции. Тогда мне пришло в голову, что быть полицейским – это значит сочетать гражданскую службу с увлекательным времяпрепровождением. Работа страхового клерка была слишком нудной и уже не удовлетворяла меня, поэтому я поменял ее. А плакат не лгал. Быть полицейским значило именно это: гражданская служба плюс волнения.

Но теперь все как-то изменилось. В городе жить невозможно. Он постепенно стал адом. Это не место даже для взрослых, о детях я уж не говорю. Я терпеть не могу ездить туда каждый рабочий день, мне и смотреть в ту сторону не хочется. Но что же делать? Я женат, дети, заклад на дом, платежи за машину и мебель – и вот уже нет решений, которые можно принять. Я не мог бы, например, завтра утром перестать быть нью-йоркским полицейским. Выбросить свое положение и свой статус государственного служащего? Выбросить годы, идущие в зачет пенсии? И где я найду другую работу за ту же самую плату? И будет ли она сколько-нибудь лучше?..

Между тем от дома по дорожке ко мне двигался свет фонаря. Я весь напрягся. Я еще мог повернуться и уйти, оставить все это в области фантазии…

За сиянием фонаря просматривалось несколько человек, я не смог бы наверняка сказать сколько. Теперь свет фонаря вообще не падал на меня – вначале он освещал землю, а затем заплясал на воротах, когда их отпирали. Голос произнес: «Входите». Это был не тот хриплый голос, что раньше, а совсем другой, более мягкий, более маслянистый.

Я вошел, и они заперли за мной ворота. Меня обыскали, быстро и со знанием дела, а затем взяли под руки выше локтей и повели к дому.

Вскоре я оказался в зале для игры в кегли. Картина была просто удивительной. Ярко освещенное помещение, кегельбан с одной дорожкой. Позади дорожки – обычная, обитая кожей кушетка, и на ней – Вигано. На нем купальный халат, черные тапочки, на шее висело белое полотенце; на карточном столике стояла бутылка пива «Мичелоб», и он пил из пльзеньского стакана.

В дальнем конце дорожки, у кеглей, сидел полный парень лет тридцати в черном костюме. Он был совсем такой же, как те – громилы, которые привели меня и стояли сейчас у двери.

Я направился к кушетке. Вигано повернул голову и одарил меня тяжелой улыбкой. У него были жутковатые глаза: похоже, он позволял показываться только мертвой части своих глаз, все же живое в них пряталось под веками. Вигано смотрел на меня несколько секунд, а затем погасил улыбку и кивнул в сторону кушетки.

– Садитесь! – пригласил он. Это была команда, а не жест гостеприимства.

Я сел, подальше от Вигано. В другом конце дорожки громила в черном костюме закончил установку кеглей и устроился на сиденье, которого не было видно с моего места.

Вигано внимательно изучал меня.

– На вас парик, – сказал он наконец.

– Ходят слухи, – пояснил я, – что ФБР снимает на пленку ваших посетителей. Я не хочу быть опознанным.

Он кивнул.

– Усы тоже фальшивые?

– Конечно.

– Они выглядят естественнее, чем парик. – Он отпил немного пива. – Вы полицейский, да?

– Детектив третьего разряда. Работаю в Манхэттене.

Вигано вылил остатки пива из бутылки в стакан. Не глядя на меня, сказал:

– Мне доложили, что при вас нет документов. Бумажника, шоферского удостоверения – ничего подобного.

– Вы не должны знать, кто я.

Он снова кивнул. Теперь он все-таки поживее посмотрел на меня.

– Но вы хотите сделать что-то для меня.

– Вернее, что-нибудь продать вам.

Он слегка прищурился.

– Продать?

– Я хочу продать вам что-нибудь за два миллиона долларов наличными.

Он не знал, смеяться или отнестись ко мне всерьез.

– Продать мне что?

– Все, что вы пожелаете купить.

Он притворился обиженным.

– Что это за чертовщина?

Я заговорил так быстро, как только мог:

– Вы покупаете вещи. У меня есть друг, он тоже полицейский. При нашем положении мы можем попасть в Нью-Йорке в любое место, куда вы захотите, и достать для вас все, что вы хотите. Вы просто скажете нам, что вам нужно, за что вы уплатите два миллиона долларов – и мы достанем это.

Покачивая головой и делая вид, что он говорит больше себе, чем мне, Вигано произнес:

– Не могу поверить, что какой-нибудь окружной прокурор мог оказаться настолько глуп. Эту чепуху вы придумали сами.

– Разумеется, – подтвердил я. – И каким образом она может повредить вам? Ваши мальчики обыскали меня по пути сюда, у меня нет магнитофона, а если бы и был, то он выдал бы меня. Я не настолько сумасшедший, чтобы просто передать вам необходимое и ожидать, что получу тут же два миллиона наличными, поэтому нам придется разработать условия, надежные методы, а это означает, что вас вряд ли сцапают за укрывательство краденых товаров.

Теперь он внимательно изучал меня, пытаясь понять, кто я.

– Вы хотите сказать, что действительно предлагаете украсть что-нибудь – все, что я захочу?

– То, за что вы заплатите два миллиона, – подтвердил я. – И то, что нам по силам: я не собираюсь красть для вас самолет.

– У меня есть самолет, – сказал он и, отвернувшись от меня, посмотрел на кегли, установленные в дальнем конце дорожки.

Вигано задумался. Я чувствовал, что сказал не все, не объяснил нужным образом, но в то же время понимал, что лучше всего сейчас держать язык за зубами и дать ему подумать самому.

Через некоторое время он решительно кивнул, посмотрел на меня своими устрашающими глазами и сказал:

– Ценные бумаги.

Эта фраза не сразу дошла до меня. Единственное, о чем я мог подумать, это о протоколах в нашем участке и в полицейском управлении. Я переспросил: