Синий рыцарь

– Вообще-то я живу неподалеку оттуда.

– Да ну? У меня были клиенты в Силверлейке и во всем Эхо-Парке. Ты где живешь?

– Недалеко от мастерской Бобби. Знаешь, где это? Вокруг нее вечно вертятся мальчишки.

– Конечно, знаю. Я работаю с тем самым стариканом, у которого грузовичок и всякое оборудование. Почему бы нам не привести тебе в порядок двор? Мы обрабатываем фасадные и задние дворы, сгребаем, обрезаем, пропалываем – и все за восемь долларов.

– Неплохо. А сколько из них достается тебе?

– Четыре. Я один делаю всю работу. Сам старикан только дрыхнет где-нибудь в тенечке и ждет, пока я закончу. Но он мне нужен, потому что у него грузовик и всякие железки.

Парень меня настолько заинтересовал, что я лишь сейчас спохватился, что мы так и не тронулись с места. Я сунул в зубы сигару и повернул ключ. Машина завелась сразу, и я влился в поток транспорта, но мысли о мальчишке не покидали меня.

– А как ты развлекаешься? Играешь в мяч? Или что?

– Нет, я плавать люблю. Я лучший пловец в моем классе, но за команду не выступаю.

– Что так?

– Слишком занят девочками. Посмотри. – Он достал бумажник и показал мне фотографии. Я взглянул на них, поворачивая на Пико, и увидел три улыбающиеся мордашки, которые мне показались одинаковыми.

– Вполне симпатичные, – сказал я, протягивая ему фотографии.

– Оченьсимпатичные, – подмигнул парнишка.

– Ты вообще крепкого сложения. Почему в бейсбол не играешь? Это моя любимая игра.

– Мне нравятся те виды спорта, где я все делаю сам.

– У тебя разве нет приятелей?

– Нет, я скорее дамский угодник.

– Я понял, что ты имеешь в виду, но нельзя ведь прожить всю жизнь в одиночку. Несколько друзей человеку всегда нужны.

– Я ни в ком не нуждаюсь.

– Ты в каком классе?

– В восьмом. И уверен, что буду чертовски рад разделаться со средней школой. Гнусное заведение.

– Как же ты сдашь экзамены, если будешь так сачковать?

– Я мало прогуливаю, к тому же, хочешь верь, хочешь нет, но в школе здорово соображаю. Мне просто стало паршиво вчера вечером. Иногда, когда ты совсем один, появляется такое чувство, и хочется пойти туда, где есть люди. Я прикинул, где всегда бывает много людей. В пригороде, верно? Потому и приехал сюда. А когда сегодня утром мне опять стало паршиво после ночевки в паршивой киношке, я осмотрелся, увидел тех двух парней и спросил, где можно достать несколько бенни, вот они мне их и продали. Мне действительно хотелось забалдеть, но, клянусь богом, до этого я глотал бенни всего два раза. И еще один раз, когда мне было паршиво, я принял с несколькими парнями в школе красненькие вместе с радугой[12], вот и все наркотики, что я за всю жизнь глотал. Я так по-настоящему и не понимаю, что в них такого. Иногда я выпиваю немного пива.

– Я тоже люблю пиво. Кстати, можешь называть меня Бампер.

– Слушай, Бампер, я тебе серьезно предлагал привести в порядок двор. Я здорово умею работать. От старика толку мало, но я просто запихну его куда-нибудь в уголок, и тогда увидишь, что я могу. Если нас наймешь – не пожалеешь.

– Знаешь, у меня самого вообще-то двора нет. Я живу в многоквартирном доме, но в какой-то степени помогаю управляющему, а он вечно запускает двор перед домом до безобразия. Он в основном засажен плющом, ледяной травой и можжевельником. За ним никто не ухаживает, и он разросся черт знает как. А травяных лужаек мало – только несколько квадратиков перед квартирами нижнего этажа.

– Надо будет тебе посмотреть, как я выпалываю сорняки, Бампер. Я знаю, как надо заботиться и о можжевельнике – их надо немного подрезать и придать форму, и тогда он будет выглядеть мягким и пушистым, как котенок. Как насчет того, чтобы нанять нас на работенку? Может, я смогу сделать и скидку на пару долларов.

– Может быть, я так и сделаю.

– Конечно. Приедем в участок, я напишу тебе имя и телефон старика. Захочешь – просто позвони ему. Когда-нибудь я заведу себе визитные карточки. Очень многих людей здорово впечатляет, когда даешь им карточку. Я думаю, мы увеличим бизнес вдвое, если добавим немного рекламы и визитные карточки.

– Не удивлюсь.

– Приехали? – Парень взглянул на выстроенное из красного кирпича старое здание участка. Я остановил машину у заднего входа.

– Приехали, – ответил я. – Мрачное заведение, верно?

– Уже перепугался.

– Офис наверху, – сказал я, выводя его из машины и поднимаясь вместе с ним по лестнице. В офисе сидел один из офицеров Отдела и жевал ленч.

– Привет, Бампер, – сказал он.

– Дело вот какое, – ответил я, так и не вспомнив его имени. – Тут у меня парнишка с несколькими бенни в кармане. Я его зарегистрирую и нацарапаю протокол краткосрочного задержания.

– Может, мне самому с ним потолковать?

– Не стоит, он начинающий. Говорит, в первый раз. Я его сам оформлю. Когда его снова сюда вызвать?

– Во вторник, мы и так по уши в повторных вызовах.

– Годится, – сказал я и кивнул другому офицеру в штатском, который зашел.

– Подожди здесь, – сказал я парню и подошел к торговому автомату – купил себе и парню по банке кока-колы. Когда я ему протянул банку, он как-то странно на меня посмотрел.

– Держи коку, – сказал я. Мы перешли в другую комнату, где никого не было, я вытащил регистрационный бланк и протокол ареста и приготовился писать.

Он продолжал поглядывать на меня с легкой улыбкой.

– В чем дело? – спросил я.

– Ни в чем.

– А чему ты улыбаешься?

– Что, я улыбался? Просто вспомнил о том, что сказали те два копа в другой комнате, когда ты вышел.

– И что же они сказали?

– Что ты какой-то особенный коп.

– Верно, – буркнул я и написал свои инициалы на паре пачек бензедрина, чтобы опознать их на тот случай, если дело пойдет в суд, хотя и знал, что до этого не дойдет. Я намеревался попросить следователя отпустить его на поруки.

– Во вторник тебе с сестрой нужно будет приехать сюда и поговорить со следователем.

– О чем?

– Чтобы он смог решить, применить к тебе «П и О» или отослать дело в суд.

– А что такое «П и О»? «Прибить и отлупить»?

– Гм, неплохая догадка, – хмыкнул я. Храбрая бестия, подумал я, и даже ощутил за него что-то вроде гордости. – «П и О» означают «Поруки и Освобождение». На первый раз малолеток почти всегда освобождают на поруки, а не передают в суд по делам несовершеннолетних.

– Я же тебе говорил, меня уже дважды арестовывали за побег. У меня это не первый привод.

– На этот счет не волнуйся. В суд тебя не пошлют.

– Откуда ты знаешь?

– Они сделают так, как я попрошу.

– Те мужики сказали, что ты действительно особый коп. Неудивительно, что ты так быстро меня сцапал.

– Ну, ты ведь не был для меня крепким орешком, – заметил я, запечатывая конверт для вещественных доказательств с таблетками внутри.

– Наверное. Не забудь напомнить, чтобы я дал тебе имя и телефон старого хрыча – мы приведем тебе в порядок двор. Ты с кем живешь? С женой и детьми?

– Я живу один.

– Совсем?

– Совсем.

– Я мог бы обработать твой двор за особую цену. Сделать скидку за то, что ты полицейский и все прочее.

– Спасибо, но цену назначь полную, сынок.

– Бампер, ты говорил, что бейсбол – твоя любимая игра?

– Да, верно. – Я на минуту перестал писать – мальчишка разволновался и слишком много говорил.

– Тебе нравятся «Доджерсы»?

– Да, конечно.

– Всегда хотел побольше узнать про бейсбол. Маури Уиллс тоже играет за «Доджерсов», так ведь?

– Да.

– Хотел бы я как-нибудь сходить на игру «Доджерсов» и посмотреть на Маури Уиллса.

– Ты что, никогда не был на игре большой лиги?

– Никогда. Знаешь что? На моей улице есть один мужик. Такой старый пердун, может, еще старше тебя, а уж толще – так точно. Он приводит своего сына на школьный двор по субботам и воскресеньям, и целыми днями подает ему мячи, а тот отбивает. И так они играют практически каждую неделю весь бейсбольный сезон.

– Ну и что?

– А знаешь, что в этом самое хорошее?

– Что же?

– А то, что эти упражнения оказали старику большую пользу. Парень делал ему одолжение, играя с ним в мяч.

– Позвоню я лучше твоей сестре, – сказал я, неожиданно ощутив внутри одновременно и газовый пузырь, и боль. К тому же у меня немного закружилась голова от жары и от мыслей. Парень назвал мне номер, и я набрал его.

– Не отвечают, приятель, – сказал я, положив трубку.

– Господи, если ты ее не найдешь, то отправишь меня в подростковую тюрьму?

– Да, придется.

– А просто привезти меня домой не можешь?

– Не могу.

– Проклятье. Позвони в «Плэйхаус Руби» на Нормандии. Это заведение рано открывается, и Тощий иногда любит в нем ошибаться. Проклятье, только не тюрьма!

Я позвонил в «Плэйхаус Руби» и попросил позвать Сару Тилден – так звали его сестру.

– Биг Блю, – подсказал он. – Попроси Биг Блю.

– Я хочу поговорить с Биг Блю, – добавил я, и лишь тогда бармен понял, о ком я говорю.

– Алло, кто это? – отозвался невнятный молодой голос.

– Это офицер Морган из Лос-Анжелесской полиции, мисс Тилден. Я арестовал вашего брата в пригороде за обладание опасными наркотиками: у него при себе оказались упаковки с таблетками. Я попросил бы вас приехать на Джорджия-стрит, 33 и забрать его. Это сразу на юг от Бульвара Пико и на восток от Фугуероа.

Когда я кончил говорить, она молчала целую минуту, потом сказала:

– Ну, мое терпение кончилось. Передайте этому мелкому сукиному сыну, пусть ищет себе адвоката. С меня хватит.

Я позволил ей еще немного изливать в трубку свое отчаяние, а потом сказал:

– Послушайте, мисс Тилден, вам все-таки придется приехать его забрать, а потом вернуться сюда во вторник утром и поговорить со следователем. Возможно, он сможет дать вам какой-нибудь совет.

– А что случится, если я не приеду его забирать? – спросила она.

– Тогда мне придется отвезти его в подростковую тюрьму, и я не считаю, что вам это нужно. Вряд ли это пойдет ему на пользу.

– Послушайте, офицер, – сказала она. – Я очень хотела бы поступить правильно. Но, может быть, и вы, люди из полиции, сможете мне как-то помочь. Я молодая женщина, слишком молодая, чтобы сажать себе на шею парня такого возраста. Мне не по силам его растить, для меня это слишком тяжело. Работа у меня тоже паршивая. Никто не вправе требовать, чтобы я растила брата-подростка. Мне даже отказали в государственном пособии, как вам это понравится? Будь я какой-нибудь негритянкой, так мне дали бы такое пособие, какое я попросила бы. Слушайте, а не будет ли лучше всего, если вы и в самом деле отвезете его тюрьму? Вдруг это будет самым полезным? Вы же видите, я больше всего думаю о нем. Или сможете устроить его в один из детских приютов. Не как преступника, а лишь в такое место, где кто-нибудь, у кого много времени, сможет за ним присматривать и проследит, чтобы он ходил в школу.

– Леди, я лишь полицейский, который его арестовал, и в мою обязанность входит немедленно доставить его домой. Обо всей этой ерунде вы сможете поговорить во вторник со следователем, а я хочу, чтобы вы были здесь через пятнадцать минут и забрали его домой. Вы меня поняли?

– Да поняла, поняла, – ответила она. – А можно будет послать к вам за ним друга семьи?

– Кого именно?

– Дядю Томми. Его зовут Джейк Поули. Он привезет Томми домой.

– Наверное, можно.

Когда я повесил трубку, парень посмотрел на меня с кривой улыбкой:

– И как тебе понравилась Биг Блю?

– Впечатляет, – отозвался я, заполняя клеточки в протоколе ареста. Мне было стыдно, что я позвонил ей прямо при парне.

– Я ей не нужен, верно?

– Она послала за тобой твоего дядю.

– У меня нет дяди.

– Кого-то по имени Джейк Поули.

– Ха! Старину Джейка! Ха! Тоже мне дядя...

– А кто он? Один из ее приятелей?

– А как же, был приятелем. Она с ним сожительствовала, пока мы не переехали к Тощему. Сдается мне, что она собирается вернуться к Джейку. Господи, да Тощий изрежет Джейка в лапшу.

– А вы что, часто переезжаете?

– Часто?Я уже семь школ сменил. Семь! Но это, наверное, старая история. Наверняка ты ее уже слышал, и не раз.

– Да, уже не в первый.

Я попытался снова сосредоточиться на протоколе, и он замолчал, дав мне возможность некоторое время писать, но не успел я закончить, как он сказал:

– Слушай, а я ведь серьезно говорил, что хотел бы сходить на матч «Доджерсов». И даже заплатил бы за билеты, если бы нашел того, кто соображает в бейсболе и хочет пойти со мной.

Теперь к газам в желудке и несварению добавилась головная боль. Закончив писанину, я откинулся на спинку стула и посмотрел на него, позволил теснящимся под черепом мыслям вырваться наружу, и мне, конечно же, стало совершенно ясно, что у богов заговор против мужчин. Почему? Да очень просто – вот он, мальчишка, сидит передо мной. В мой последний день. Спустя два дня после того, как Кэсси заговорила о том, что обошлось мне в дюжину приступов несварения. Целую минуту я испытывал огромное возбуждение, мне даже пришлось встать, пройтись взад-вперед по комнате и выглянуть в окно.

Вот оно, подумал я. Вот тот, кто может самым лучшим способом решить все проблемы. Я поборол импульс позвонить Кэсси и рассказать ей о мальчике, и другой импульс позвонить его сестре и сообщить ей, что она может не утруждать себя и не посылать за ним старину Джейка, и тут у меня зашумело в голове. Я опустил глаза, посмотрел на свой значок и непроизвольно коснулся его мокрым от пота пальцем, оставив отпечаток на бронзовой поверхности, которую еще утром отполировал до золотого сияния. След от пальца на моих глазах стал тускло-оранжевым, и я подумал, что обменяю свой значок из золота и серебра на маленькую жестянку, которую выдают после выхода в отставку, чтобы ты мог показывать ее старикам в барах и доказывать, что ты не врешь насчет своего прошлого, и которую никогда нельзя будет отполировать до зеркального блеска.

Тут мое короткое возбуждение начало спадать и сменилось чем-то вроде страха, который все нарастал и едва не задушил меня, пока я не взял себя в руки. Это чересчур. Всего этого уже слишком много. Кэсси – сама по себе огромная ответственность, но она мне нужна. Мне это говорил Круц. Говорила Сокорро. Говорил лифтер в комнате отеля, где лежал покойник. Говорили старые пьяницы в баре Гарри. Она мне нужна. Да, может быть, но мне не нужна эта, другая ответственность. Не нужен мне такойкрест. Не мне. Я прошел в другую комнату, где сидел один из офицеров.

– Послушай, приятель, – сказал я. – Там рядом сидит парнишка, дожидается своего дядю. Я объяснил все насчет ареста его сестре и вызвал ее сюда на вторник. Мне надо кое с кем встретиться в пригороде, и я уже опаздываю. Не мог бы ты присмотреть за ним вместо меня, все бумаги я оформлю потом.

– Конечно, Бампер. Присмотрю, – ответил он, а я удивился тому, насколько спокойным я выгляжу.

– Ладно, парень, еще увидимся, – сказал я на ходу, проходя через комнату, где сидел мальчишка. – Побудь пока здесь.

– Куда ты уходишь, Бампер?

– Пора на улицу, парень, – ответил я, выдавливая улыбку. – Преступники не ждут.

– Да? Вот номер телефона. Я его записал для тебя на бумажке. Не забудь нам позвонить.

– Гм, знаешь, я тут поразмыслил и вспомнил, что мой домовладелец – жуткий скряга и вряд ли он раскошелится на восемь зелененьких. Скорее всего, вы просто зря прокатитесь к нам и обратно. Да и на почасовую оплату он вряд ли согласится.

– Это все ерунда. Оставь мне свой адрес, мы приедем и все сделаем за особую плату. Вспомни, я же говорил, что могу скинуть пару долларов.

– Нет, этот номер не пройдет. Ну, до встречи, ладно?

– А как насчет сходить вместе на матч, Бампер? Я куплю два билета на боковую трибуну.

– Вряд ли. Я уже вроде перестал болеть за «Доджерсов».

– Погоди-ка, – вскочил он. – Мы обработаем твой двор за четыре доллара, Бампер. Ты только представь! Четыре доллара! А работать нам придется, может, целых три часа. Ты просто не сможешь отказаться...

– Извини, приятель, – ответил я, торопливо шагая к двери, словно толстый краб.

– Так зачем же ты вообще об этом говорил? Почему говорил «может быть»?

Не смогу я тебе помочь, мальчик, подумал я. Нет у меня того, что тебе нужно.

– Будь ты проклят! – крикнул он мне вслед неожиданно охрипшим голосом. – Ты тоже всего лишь коп! Проклятый коп, и никто больше!

Я сел в машину с таким чувством, словно мне дали пинка в живот, и поехал обратно в пригород. Я посмотрел на часы и застонал – когда же кончится этот проклятый день?

На углу Пико и Фугуероа я увидел слепого. Выставив вперед трость с выкрашенным в красный цвет концом, он собирался влезть в автобус. Какой-то доброжелатель в модном костюме схватил слепого за локоть и стал его направлять, пока слепой не сказал что-то доброхоту и снова стал забираться сам.

– Правильно, моргала, – пробормотал я себе под нос. – В этом мире надо крутиться самому, или тебя прихлопнут. Боги – это сильные и одинокие ублюдки, и тебетоже надо быть таким.

В одиннадцать пятнадцать я остановился перед входом в заведение Сеймура. Машина Круца уже стояла неподалеку, но, заглянув в окно, я увидел, что его за стойкой нет. Интересно, подумал я, где же он может быть? Потом взглянул вдоль улицы и увидел три черно-белых полицейских машины, две машины детективов и скорую помощь.

Связавшись с мальчишкой, я выпал из радиообмена и не услышал вызова. Я протолкался сквозь толпу, собравшуюся на тротуаре вокруг входа в аптеку. Как и любому стоящему здесь человеку, мне было любопытно.

– Что случилось, Кларенс? – спросил я стоящего у входа в аптеку Эванса.

– Ты разве не слышал, Бампер? – отозвался Эванс. Он был весь мокрый от пота и выглядел больным, кофейно-коричневое лицо нервно передергивалось, а глаза смотрели в сторону, упорно избегая встречи со мной.

– О чем слышал?

– В аптеке было ограбление. Коп зашел туда, и его застрелили, – пояснил горбатый чистильщик обуви в матросской шапочке, глядя на меня с идиотской улыбкой на лице.

Сердце мое оборвалось, и я испытал то тошнотворное ощущение, которое испытывают все полицейские, когда узнают, что еще одного из них застрелили.

– Кто это был? – взволнованно спросил я. – Уж не книжный ли это червь Уилсон?

– Сержант, – сказал горбун.

Я взглянул в сторону заведения Сеймура и почувствовал, как в голову приливает кровь.

– Пропусти меня, Кларенс, – сказал я.

– Нельзя, Бампер. Заходить туда никому не разрешается, да и сделать ты не смо...

Я отпихнул Эванса в сторону и толкнул половинки алюминиевой двери, запертой посередине на задвижку.

– Бампер, пожалуйста, – взмолился Эванс, но я оттолкнулся от него и с силой ударил ногой в центр двери, выбив задвижку из алюминиевого корпуса.

Дверь с треском распахнулась, я ворвался внутрь, проскочил сквозь кассовую стойку и побежал к дальнему концу торгового зала большой аптеки. Мне казалось, что он длиной в милю, и я бежал по нему, ничего не замечая и пошатываясь от головокружения, натыкаясь на витрины и сшибая с полок аэрозольные флакончики с лаком для волос, бежал туда, где мелькала фотовспышка и в дальнем конце магазина стояли несколькими группками десяток детективов в штатском.

В форме был только лейтенант Хиллард, и мне казалось, что я пятнадцать минут преодолеваю восемьдесят футов, отделяющие меня от фармацевтического прилавка, у которого лежал мертвый Круц Сеговиа.

– Какого черта... – буркнул краснолицый детектив, которого я едва видел сквозь выступившие на глазах слезы, когда я опустился на колени возле Круца. Он был похож на распростертого на спине очень молодого мальчика, рядом на полу лежал его пистолет и фуражка, из пробитого навылет черепа темно-красным веером, похожим на ореол, вытекала пенистая лужа крови. Слева от его носа виднелось поблескивающее входное отверстие от пули, второе было в груди, окруженное винно-пурпурными на синей форме пятнами крови. Глаза его были открыты и смотрели прямо на меня. Роговицы еще не успели помутнеть, и я никогда еще не видел в его взгляде такой серьезности и печали. Я опустился на колени прямо в лужу его крови и прошептал: "'Mano! 'Mano! 'Mano! О, Круц!

– Бампер, отвали отсюда, – сказал лысый детектив, хватая меня за руку. Я поднял на него глаза, увидел очень знакомое лицо, но так и не смог его узнать.

– Отпусти его, Приставала. Мы уже достаточно нафотографировали, – сказал разговаривавший с лейтенантом Хиллардом другой детектив, постарше. Его я тоже должен знать, подумал я. Как странно, я не мог вспомнить ни одного имени, кроме лейтенанта Хилларда, который был в форме.

Круц смотрел на меня так серьезно, что я не мог перенести его взгляда. Я полез в его карман и вынул маленький кожаный мешочек с четками.

– Ты не имеешь права брать что-нибудь у него, – произнес мне в ухо лейтенант Хиллард, положив руку на плечо. – Это может делать только коронер, Бампер.

– Его четки, – пробормотал я. – Он выиграл их, потому что единственный из всего класса умел произносить английские слова. Не хочу, чтобы все знали, что он носил с собой четки, словно монах.

– Ладно, Бампер, ладно, – сказал Хиллард, похлопывая меня по плечу, и я взял мешочек. Потом я заметил неподалеку от его лежащей на полу руки рассыпавшуюся коробку дешевых сигар, а чуть поодаль – десятидолларовую бумажку.

– Дайте мне это покрывало, – сказал я помощнику врача «скорой помощи», стоявшему возле носилок и курившему сигарету.

Помощник посмотрел на меня, потом на детективов.

– Дайте мне это проклятое одеяло, – повторил я. Он подал мне сложенное покрывало, и я накрыл им Круца, закрыв ему перед этим глаза, чтобы он не мог больше так на меня смотреть. – Ahi te huacho, – прошептал я. – Еще увидимся, 'mano. – Потом я встал и направился к двери, судорожно заглатывая воздух.

– Бампер, – позвал лейтенант Хиллард и заторопился ко мне, держась за бедро и морщась от боли в правой ноге.

Я остановился перед дверью.

– Ты не расскажешь обо всем его жене?

– Он зашел сюда купить мне подарок на прощание, – сказал я, чувствуя, как грудь стискивают удушливые спазмы.

– Ты был его лучшим другом. Ты должен ей рассказать.

– Он хотел купить мне коробку сигар, – сказал я, хватая его за костлявое плечо. – Будь они прокляты, я никогда не курю эти дешевые сигары. Будь они прокляты!

– Хорошо, Бампер. Поезжай в отделение. И не пытайся сегодня работать. Езжай домой. Мы сами позаботимся об уведомлении. А ты позаботься о себе.

Я кивнул и выскочил за дверь, взглянув на Кларенса Эванса, но не понял, что он мне сказал. Я прыгнул в машину и погнал по Мейн-стрит, оторвал пуговицу на воротничке, чтобы было легче дышать, и думал о том, каким хрупким, нагим и беззащитным будет Круц лежать в морге, как будут осквернять его тело, втыкая в него этот индюшачий вертел, измеряя температуру печени, как засунут металлический стержень в отверстие на лице, определяя угол, под которым вошла пуля, и почувствовал себя счастливым, что закрыл ему глаза, и он ничего этого не увидит.

– Ты понял, Круц? – сказал я, сворачивая на Четвертую, но не имея понятия, куда все-таки еду. – Понял? Ты почти убедил меня, но все вы ошибались. Я был прав.

– Ты не должен бояться любить, 'mano, – ответил Круц, и, услышав его, я ударил по тормозам и едва не проскочил на красный свет. Кто-то рядом заорал на меня и загудел клаксоном. – С одной стороны, ты в безопасности, Бампер, – сказал Круц своим негромким голосом, – но с другой, самой важной, ты в опасности. Если ты не любишь, – в опасности твоя душа.

Я поехал, когда загорелся зеленый, но едва различал дорогу.

– А ты верил в это, когда погиб Эстебан? Верил?

– Да, я знал, что это божья правда, – сказал он, его печальные глаза повернулись ко мне, и на этот раз я действительно проскочилна красный свет, завизжали чьи-то шины, я свернул направо, помчался по неправильной полосе на Мейн-стрит, все встречные машины сигналили, но я доехал так до угла квартала и лишь потом повернул налево и влился в поток машин.

– Не смотри на меня своими проклятыми закатившимися глазами! – заорал я. Сердце мое колотилось, как голубиные крылья. – Ты ошибаешься, маленький дурачок. Посмотри на Сокорро. Посмотри на своих детей. Разве теперь ты не видишь, что не прав? Проклятые глаза!

Тут я свернул в переулок к востоку от Бродвея и вылез из машины, потому что внезапно совсем перестал видеть. Меня начало рвать, и я вывалил из себя все, все, что было в желудке. Рядом остановился грузовичок, водитель что-то сказал, но я махнул ему, чтобы он уезжал, а сам все перегибался и перегибался пополам.

Когда я забрался в машину, потрясение начало понемногу проходить. Я доехал до телефонной будки и позвонил Кэсси, пока она не ушла из офиса. Я прижался к стенке, согнувшись пополам из-за желудочных спазмов, и сейчас уже не помню, что тогда сказал ей кроме того, что Круц мертв, а я с ней не поеду. Потом на другом конце линии много плакали, туда и обратно летали бессмысленные фразы, а под конец я услышал себя: «Да, Кэсси, да. Ты уезжай. Да, потом, может быть, я буду чувствовать себя по-другому. Да. Да. Да. Да. Ты уезжай. Может быть, я увижусь с тобой в Сан-Франциско. Может быть, позднее я передумаю. Да.»

Потом я снова сидел в машине и ехал и знал, что надо будет приехать вечером к Сокорро и помочь ей. Я хотел похоронить Круца как можно скорее и надеялся, что она тоже так захочет. И теперь, сначала медленно, а потом все быстрее, я начал ощущать, будто мои плечи понемногу освобождаются от давления чудовищного груза, но анализировать это было бессмысленно. Каким-то образом я ощутил легкость и свободу, подобные тому дню, когда я впервые вышел на свой участок. "И теперь у меня не осталось ничего, кроме puta. Но она не puta, 'mano, вовсе нет! – сказал я, в последний раз произнося ложь для нас обоих. – Ты не способен отличить проститутки от очаровательной дамы. Я буду держаться за нее столько, сколько смогу, Круц, а когда не смогу больше ее удерживать, она уйдет к другому, который сможет. Ты не должен ее за это винить. Так уж устроен мир. – И Круц не ответил на мою ложь, а я не увидел его глаз. Он ушел. Он теперь стал таким, как Херки, и не более того.

Я начал думать обо всех скитающихся людях: индейцах, цыганах, армянах, о бедуине на той скале, где мне не придется стоять, и теперь я знал, что бедуин видел в долине под собой один только песок.

Размышляя обо всем этом, я свернул налево и уставился прямо в пасть «Розового дракона». Я проехал мимо и направился к полицейскому участку, но чем дальше я отъезжал, тем выше поднималась во мне ярость, смешиваясь со свободой, которая меня переполняла, так что вскоре я ощутил себя самым сильным и могучим человеком на земле, настоящим macho, как сказал бы Круц. Я развернулся и поехал обратно к «Дракону». Сегодня «Дракон» умрет, решил я. Я заставлю Марвина схватиться со мной, а все остальные будут ему помогать. Но никто не сможет выстоять против меня, и в конце концов я «Дракона» уничтожу.

Потом я посмотрел вниз на свой значок и увидел, что сделал с ним смог. Он потускнел, и на нем размазалась капля крови Круца. Я остановился перед лавкой Ролло и вошел внутрь.

– Наведи на него блеск, Ролло, только быстро. Я тороплюсь.

– Ты же знаешь, что на значке нет ни единой царапины, – вздохнул Ролло.

– Да ты просто начисть чертов значок!

Он поднял на меня свои выцветшие глаза, посмотрел на мои брюки, на мокрые от крови колени, и молча склонился над полировальным кругом.

– Держи, Бампер, – сказал он, кончив работу.

Я взял значок за крепежную булавку и торопливо вышел.

– Будь осторожен, Бампер! – крикнул он вслед. – Прошу тебя, будь осторожен!

Проходя мимо витрины Ролло, я увидел искаженное отражение в складках пластикового солнцезащитного козырька. Я посмотрел на отражение и рассмеялся при виде гротескного толстого полицейского, который неуклюже шагал к своей машине, держа перед собой четырехдюймовый сверкающий щит. Темно-синяя униформа копа пропиталась падающими каплями пота, толстый полицейский распахнул пылающую белую дверцу и втиснул за руль свой толстый живот.

Он уселся на сиденье-седло и сунул дубинку под обивку соседнего сиденья, передним концом вперед.

Потом он нацепил на грудь значок и погнал машину на запад. Отразившееся от капота солнце на мгновение ослепило его, но он опустил защитный щиток и поехал на запад к «Розовому дракону».

– А теперь я убью «Дракона» и выпью его кровь, – сказал потешный синий полицейский. – Через переднюю дверь, прямо ему в глотку!

Я громко рассмеялся над ним, потому что он ни на что больше не был годен. Он был отвратителен, жалок и не в силах справиться с самим собой. Он ни в ком не нуждался. Он вызывал у меня тошноту. Ему нужна была только слава.

Примечания

1

КРЦ – Калифорнийский Реабилитационный Центр.

2

Fratello (итал.) – братец.

3

Даго – презрительная кличка итальянцев.

4

ЛАДП – Лос-Анжелесский Департамент Полиции.

5

Сидячий Бык – один из вождей американских индейцев, воевавших с белыми.

6

Po-lice – игра слов; lice – вши.

7

Гамбо – суп из стручков бамия (окры).