Смертельный выстрел

      Дерк вздрогнул и машинально спросил:
      - Вы видели меня?
      - Ну конечно, видел... Я сам был там с такой же целью.
      - Ну? - спросил Дерк с притворным равнодушием.
      - Да-с! Это меня несколько удивило. Когда я в первый раз увидел вас здесь в таверне, я и не думал тогда о какой-либо любовной истории, а совсем о другом, нимало не похожем на нее. В таверне "Вождь Чоктоу" и в такой плохой одежде, ну какие тут могут быть ухаживания за прелестной мамзелей?.. Согласитесь сами, что это было бы смешно, не так ли?
      - Я не знал этого, - был ему угрюмый ответ.
      - Не знали? И я тоже, до того времени, когда вы вернулись сюда, и я пригласил вас выпить с нами. Хотите знать, что изменило мое мнение о вас?
      - Что? - спросил Дерк.
      - Газета, которую вы читали, когда я пригласил вас. Я читал ее перед вами и разобрал все дело. Сложив шесть и шесть, я получил двенадцать. Одна из молодых леди в отеле зовется мисс Еленой Армстронг, о которой пишут в газете, следовательно, человек, наблюдавший за ней, Ричард Дерк, который убил Чарльза Кленси, то есть вы.
      - Я... я не... я не отрицаю, мистер Борласс, что я Ричард Дерк. Я убил Чарльза Кленси. Но я протестую против обвинения, что я убил его умышленно.
      - Не все ли равно?.. Между друзьями, какими мы, надеюсь, сделались теперь, не должно быть никаких терминов. Убил умышленно или неумышленно, это одно и то же, когда есть такие причины, как у вас. А когда человека исключают из общества и начинают охотиться за ним, то из этого и следует, что он не должен терять уважение людей, которые пошли по тому же пути. Вы Ричард Дерк и убили Чарльза Кленси. Не будет же из-за этого Джим Борласс вашим врагом! Правда, вы лишили меня возможности отомстить... так что же? Я не сержусь, я только завидую вам... А теперь, мистер Дерк, что вы намерены делать?
      И, не дожидаясь ответа, Борласс продолжал:
      - Если у вас до сих пор еще нет определенного плана действий, то послушайтесь совета друга; а друг советует вам сделаться одним из наших.
      - Одним из ваших? Что вы хотите этим сказать?
      - Сейчас узнаете, - отвечал Борласс. - Но для этого нам надо уйти; здесь все полно ушей. Джонни, черт возьми, только и делает, что шныряет с одного места на другое. Если он узнает только то, что я знаю, вас свяжут прежде, чем вы уйдете спать. Подумайте, есть из-за чего постараться! Ведь за поимку вас предложена награда... 2000 долларов за вас, да 500 долларов за того, который следует повсюду за вами и называется, как я предполагаю, Джо Харкнесс. Джонни не прочь был бы поделиться со мной, знай он хотя бы половину того, что я знаю. Но я не выдам вас... у меня есть на то свои причины. Доверяете вы мне по-прежнему после того, что я сказал вам?
      - Доверяю, - ответил убийца, вздохнув с облегчением.
      - Прекрасно, мы поняли, значит, друг друга. Идем, однако, ко мне в комнату, мы будем там в полной безопасности и можем поговорить откровенно, не опасаясь, что нас подслушают.
      Дерк принял это предложение, походившее скорей на приказание. Человек этот держал его теперь в своей власти: от него зависело, предать его в руки правосудия и отправить в тюрьму или же нет.
      Войдя к себе в комнату, Борласс предложил стул своему гостю, а сам сел на другой.
      - Я предложил вам, Квантрель, сделаться одним из наших... Я желаю вам добра. Вы спросили меня, что это значит?
      - Да, спросил, - ответил Дерк.
      - Это значит, - продолжал Борласс, отпивая глоток из своего стакана, - что я и другие, с которыми вы пили, все мы товарищи. Компания веселая, сами изволили видеть, То, что произошло сегодня, ничто в сравнении с тем, как мы проводим время в прериях Техаса... Мы живем в Техасе.
      - Могу я спросить, мистер Борласс, чем вы занимаетесь?
      - Можете. Мы занимаемся большей частью ловлей лошадей, мустангов, как их называют, и объезжаем их для продажи. Нас зовут мустангерами. Свободное от занятий время мы проводим в городах Техаса... тех, что на Рио-Гранде, где много мексиканок. Мы частенько проводим время среди мексиканских девушек, могу уверить вас. Верите вы Джиму Борлассу на слово?
      - У меня нет причин сомневаться в нем.
      - Нечего, следовательно, и говорить больше, не так ли? Я знаю, Квантрель, вы влюблены в красивое личико с черными глазами. Таких вы много найдете и среди мексиканских сеньор. Достаточно будет с вас, чтобы забыть ту пару глаз, что смотрели на вас с веранды отеля.
      - Смотрели на меня? - воскликнул Дерк с некоторой тревогой.
      - Да, смотрели, прямо на вас, и тем же взглядом, из-за которого вы убили Чарльза Кленси.
      - Вы думаете, она видела меня? - спросил убийца.
      - Думаю! Я уверен в этом. Видела и узнала вас. Она сразу отскочила назад. Разве вы этого не заметили?
      - Нет, - ответил Дерк.
      - Послушайте моего совета и поезжайте с нами в Техас. Мексиканские девушки заставят вас забыть мисс Армстронг. После первого фанданго она будет ничто для вас, верьте мне!
      - Никогда! - воскликнул Дерк со всей пылкостью своей страстной натуры.
      - Вот каково ваше решение, - сказал Борласс. - Вы не хотите выпускать из виду вашей милой и предпочитаете жить здесь. Так же верно, как то, что вы сидите здесь, завтра утром, до завтрака еще, весь город Нечиточес поднимется в поисках вас.
      Дерк вскочил со стула.
      - Больше хладнокровия, Квантрель! - посоветовал Борласс. - Незачем так волноваться из-за моих слов. Опасности пока нет никакой. Опасность наступит для вас, если вы, спустя восемь часов, все еще будете на этом стуле и в этой комнате. Скажу вам откровенно, что у Джима Борласса есть также причины, чтобы удрать поскорее из таверны, да и у некоторых из товарищей, с которыми мы пили. Мы должны выехать отсюда за добрый час до восхода солнца. Последуйте совету друга и поезжайте с нами. Согласны?
      Дерк не мог сразу дать утвердительный ответ. Любовь к Елене Армстронг, дикая, безумная, овладела всем его существом. Она, эта любовь, почти в той же мере, как и надежда избежать наказания за преступление, заставила его бежать так далеко. Борласс догадывался о причине его колебания, но знал также, что достаточно будет нескольких слов, чтобы окончательно решить этот вопрос.
      - Если вы решили держаться за передник мисс Армстронг, то вам для этого незачем оставаться в Нечиточесе. Чтобы быть ближе к ней, вам лучше быть со мной.
      - То есть как это, мистер Борласс?.. - с удивлением спросил Дерк. - Что вы хотите сказать?
      - Вы и сами должны знать... такой человек, как вы, Квантрель! Вы говорите, что никогда не забудете старшей из двух девушек. Хорошо, в свою очередь скажу, что и я, Джим Борласс, никогда не забуду младшей. Я думал, что такое нежное чувство не для меня... после всего, что мне пришлось пережить в свое время. Но она завладела мною... ее голубые глаза... Пусть меня повесят, если это неправда! О, неужели вы думаете, что я уеду отсюда, чтобы потерять из виду эти глаза навсегда? Нет, до тех пор только, пока она не будет у меня в руках, пока не почувствую слез ее на своем лице... Разумеется, если она будет плакать при этом.
      - Не понимаю, - пролепетал Дерк.
      - Поймете со временем, когда сделаетесь одним из наших и отправитесь с нами. Достаточно, если я скажу вам: "тогда вы найдете вашу милую".
      И, не обращая внимания на впечатление, произведенное его словами, искуситель продолжал:
      - Итак, Филь Квантрель, или Дик Дерк, хотите вы быть одним из наших?
      - Хочу.
      - Прекрасно! Дело, значит, решено. А ваш товарищ, Харкнесс? Я думаю, он согласится, когда узнает, как опасно оставаться здесь. Нас, мустангеров, чем больше, тем веселее. Пойдет он, как вы думаете?
      - Куда я, туда и он.
      - Прекрасно! Идите к нему в комнату и подымите его. Оба вы должны быть готовы в одно время. Проберитесь осторожно к конюшням и оседлайте ваших лошадей. Не надо никого беспокоить. Это мое дело... мы потом разберемся... Смотрите же, Квантрель, минут через двадцать надеюсь видеть вас и Харкнесса в седле, а там и мы присоединимся к вам.
      И Борласс вышел из комнаты, пропустив вперед Дерка, а сам пошел вдоль коридора и, отворяя дверь за дверью в целом ряде идущих друг за другом комнат, что-то говорил шепотом, и спящие мгновенно вскакивали на ноги, как будто их разбудили выстрелом из пушки. Спустя некоторое время все лошади были оседланы; всадники мгновенно на них вскочили и через десять минут скрылись за деревьями. Борласс впереди всех, рядом с ним Квантрель, а между ними, но чуть позади, Харкнесс.
      Утром рано, когда солнце не достигло еще верхушек деревьев, таверна была окружена местными властями - шерифом и отрядом констеблей, а затем толпой народа, среди которой находились полковник Армстронг и креол Дюпре. В городе узнали утром, что убийцу, о котором говорилось в газетах, видели на улицах Нечиточеса. Толпа мигом собралась на поиски за ним и добралась до таверны "Вождь Чоктоу", где, увы, никого больше не оказалось. Содержатель таверны и его приказчик, не имевшие никакого интереса скрывать двух последних своих гостей, рассказали все, что знали о них, прибавив, что они уехали с другими джентльменами, которые, уезжая, уплатили все, что были должны. Ни один из двух последних гостей не назывался Дерком; звали одного Квантрель, а другого Вельш. По сделанному описанию полковник Армстронг признал сразу в Квантреле Дерка, а в Вельше - Джо Харкнесса. После этого шерифу, констеблям и толпе ничего больше не оставалось, как удалиться, и таким образом убийца Чарльза Кленси еще раз избежал правосудия.
      XIX
      Прошел месяц со дня убийства Кленси, но волнение, вызванное им, все еще не улеглось. Тело до сих пор нигде не могли найти, несмотря на то что обысканы были все окрестные поля и леса, ручьи и озера, болота и реки. Доказательством того, что он действительно умер, все считали тот факт, что Кленси не вернулся домой к больной матери, а между тем все знали, что человек этот, будь он только ранен или изуродован, приполз бы на четвереньках к той, для которой он все забыл бы в эту минуту! Хотя всем была теперь известна любовь к другой женщине, но никто ни единую минуту не допускал, чтобы он мог уехать за ней, покинув мать. Так проходили дни за днями, а тайна по-прежнему оставалась неразгаданной. В поселении кое-что изменилось за это время; плантация Армстронга перешла в руки Дерка, а коттедж Кленси, оставшийся без хозяина, стоял никем не занятый. Не просто не занятый, но даже совершенно пустой: все драгоценности разорившегося ирландского джентльмена, такие как редкие книги, картины и остатки вещей, все было продано с публичных торгов и развезено по разным местам округа. Проданы были также все хозяйственные принадлежности, домашняя утварь и скот. Коттедж Кленси, стоявший в уединенном месте и теперь пустой внутри, казался совершенно заброшенным, тем более, что во дворе не слышно было даже собаки. Верное животное нашло себе приют в домике Симеона Вудлея.
      Полночь; час полной тишины в северном климате, но не в южном и не в штате Миссисипи, где природа бодрствует ночью даже в декабре. Но теперь был не декабрь, а февраль, весенний месяц на нижней Миссисипи, когда деревья начинают покрываться листьями. Птицы, наслаждаясь любовью, поют свои песни с утра и до вечера, и только пересмешник, прислушивавшийся к ним весь день, заводит те же песни ночью, так искусно передразнивая певцов, что вам кажется, будто они проснулись и снова запели. Не так мелодичны другие голоса южной ночи; совсем противоположное впечатление производят кваканье лягушек, визг сов, трескотня цикад и завыванья аллигаторов.
      И вот в одну из таких ночей на окраине болота, недалеко от того места, где был убит Чарльз Кленси, показался человек, или, вернее, тень человека. Пройдя по грязной ровной окраине болота, человек этот повернул к несколько более открытому месту, находившемуся между толстыми деревьями и плантациями. Ночной путник прошел это место и очутился возле заброшенного коттеджа Кленси. При свете луны, падавшем на его лицо, оно казалось совершенно белым, а глаза ввалившимися; можно было подумать, что он недавно встал после тяжелой болезни и еще не успел оправиться. Это видно было также и по тому, с каким трудом он перебрался через изгороди. Недалеко от коттеджа он остановился и какое-то время молча смотрел на него. Видно было по всему, что место это ему знакомо. Он сразу нашел тропинку, которая скрывалась между кустами и вела прямо к дому. Шел он по ней очень осторожно, то и дело подозрительно осматриваясь кругом; он как будто бы боялся или просто не хотел, чтобы его видели. Маловероятно, однако, чтобы кто-нибудь увидел его. В этот час все жители поселений и плантаций спали. Дом стоял в уединенном месте, на целую милю расстояния от ближайших соседей. Что же привело незнакомца сюда? Что ему было нужно? Вопрос этот невольно возникал в голове при виде его. Он подошел к дому с задней стороны, где была дверь в кухню; взявшись за ручку двери, он сразу отворил ее. Замка в двери не было, потому что в лесах тех не было бродяг, да если бы и были, то в доме ничто не могло соблазнить их. Итак, ночной посетитель вошел в коттедж. Звук его шагов, хотя он ступал очень осторожно, глухо отдавался в пустых комнатах. Время от времени он глубоко и тяжело вздыхал. Он переходил из комнаты в комнату... их было пять. В каждой он останавливался на несколько минут и осматривался кругом. В одной из них, где была спальня вдовы, он оставался дольше, не спуская глаз с того места, где стояла когда-то кровать.
      - Здесь она испустила последнее дыхание, - тихо проговорил он и заплакал.
      При свете луны, падавшем через открытое окно, видно было, как по лицу его одна за другой струились крупные капли слез. Он простоял несколько минут и наконец вышел из спальни по узкому коридору, прошел во двор по направлению к дороге, по другую сторону которой находилась частью открытая местность, а частью лесистая. Местность эта была подарена обществу полковником Армстронгом для устройства на ней школы и кладбища. Школа куда-то исчезла, но кладбище оставалось на том же месте; здесь было всего могил двадцать. Вместо надгробного памятника на некоторых из них стояла выкрашенная доска, а на ней надпись, обозначавшая год смерти и имя почившего или почившей. Человек, только что посетивший коттедж, вышел из ворот, перешел дорогу и направился к могиле, не успевшей еще обрасти дерном. Ночь была довольно холодная для юга; выпавшая роса лежала белым инеем на могиле. Шагнув вперед, неизвестный склонился над каменной плитой, чтобы лучше видеть надпись, которая гласила:
      "Каролина Кленси. Умерла в январе 18-".
      Прочитав надпись, неизвестный зарыдал и бросился на могилу. Не обращая внимания на холодную росу, он крепко ухватился за нее, как бы обнимая дорогое ему тело. Несколько минут оставался он в таком положении... Затем, вскочив вдруг на ноги, громко и страстно воскликнул:
      - Матушка, дорогая матушка! Я жив... я подле тебя... а ты умерла! Ты не видишь... не слышишь меня! О Боже мой!
      Тут все лицо его мгновенно преобразилось; оно сделалось вдруг суровым, грозным, а глаза, где светилась до сих пор глубокая грусть, загорелись гневом и жаждой мести.
      - Клянусь Небом, - воскликнул он, ступив шаг назад и выпрямившись во весь рост, - клянусь тенью убитой матери, лежащей здесь... клянусь не знать ни покоя, ни отдыха до тех пор, пока не покараю ее убийцы! Ночью и днем, летом и зимой буду искать я его... Да, искать, пока не найду и не накажу этого человека, это чудовище, которое сгубило меня, убило мою мать и разорило наш дом! Нет! Не думай, что ты скроешься от меня! Техас, куда ты бежал, не так велик, равнины его не так обширны, чтобы скрыть тебя от моей мести! Не найду тебя там, последую за тобой на конец света... да, на конец света, Ричард Дерк!
      - Чарльз Кленси!
      Как громом пораженный, последний обернулся и в шести шагах от себя увидел другого человека.
      - Сим Вудлей!
      Итак, у могилы стоял Чарльз Кленси, а человек, приветствовавший его, оказался Симеоном Вудлеем. Удивлен был, разумеется, больше Сим. Он увидел вдруг человека, который умер и теперь вернулся с того света. Охотник, никогда не веривший в привидения, сейчас засомневался, живой ли человек перед ним? Но затем он понял, что это плоть настоящего Чарльза Кленси, а не его дух.
      Охотник ездил в Натчез, чтобы продать там несколько шкур и оленину, свою недельную добычу. На обратном пути, уже ночью, ему пришлось проезжать мимо коттеджа Кленси, недалеко от которого находилось его собственное скромное жилище. Ему взгрустнулось при виде опустевшего дома, и он остановил свою лошадь, задумавшись над печальной судьбой его хозяев, как вдруг увидел человека, переходившего через дорогу. Вудлей потянул назад вожжи и остановил свою лошадь под тенью деревьев, росших у дороги. Сидя в седле, он не спускал глаз с ночного путника, странная и неверная походка которого поразила его. Он видел, как он прошел к кладбищу, подошел к могиле и, бросившись на колени, распростерся на земле, как бы для молитвы. Вудлей знал, чья это могила, потому что сам был в числе копавших ее и украшавших дерном. Кто же был этот человек, который с таким горем и таким благоговением бросился перед ней в этот холодный полночный час? С чувством, далеким от любопытства, охотник слез с лошади и осторожно направился к могиле. Человек, находившийся там, был так занят своими собственными мыслями, что ничего не видел и не слышал. Охотник, подойдя совсем близко к нему, увидел вдруг лицо, которое он никогда больше не надеялся увидеть. Несмотря на бледное и изнуренное лицо, впалые щеки и лихорадочно блестевшие глаза, он узнал Чарльза Кленси и машинально назвал его по имени. Когда в ответ на его восклицание тот произнес его имя, он сказал:
      - Чарльз Кленси, вы это или ваша тень?
      Кленси слабо улыбнулся и что-то пробормотал, как бы не особенно довольный этим неожиданным свиданием.
      - Симеон Вудлей, - сказал он, - я был бы счастлив встретить вас в другое время, но не теперь.
      - Как, Кленси! - воскликнул охотник, пораженный холодным ответом на свое теплое приветствие. - Неужели вы забыли, что я ваш друг!
      - Я это прекрасно знаю.
      - Думая, что вы умерли... хотя я не совсем был уверен в этом... все надеялся, авось, - я всеми силами старался добиться для вас правосудия.
      - Знаю. Я все слышал... все до мельчайших подробностей. Слишком даже много. О Боже, взгляните сюда! Это ее могила... моей убитой матери.
      - Да... это убило бедную леди.
      - Он убил ее.
      - Лишнее спрашивать, о ком вы говорите. Я слышал, как вы произносили его имя, когда я подошел. Мы все знаем, что Дик Дерк виновен во всем, что случилось. Мы засадили его в тюрьму, но негодяй убежал вместе с таким же негодяем, как и он сам. С тех пор о них ни слуху ни духу. Я думаю, они удрали в Техас, куда удирает теперь всякая сволочь. Бог мой, как я рад, что вижу вас живым! Не расскажете ли мне, как все это случилось?
      - Расскажу... но не теперь.
      - Как вы могли быть недовольны, встретив меня... меня, самого верного друга вашего?
      - Верю вам, Вудлей!.. Я даже, собственно говоря, совсем не недоволен, что встретил вас... Я даже очень рад, потому что могу во всем рассчитывать на вас. Сим, поедем со мною в Техас?
      - В Техас и повсюду. Разумеется, поеду. Я уверен, нам повезет и мы встретим Дика Дерка, а тогда...
      - Встретим его! - воскликнул Кленси, перебивая Вудлея. - Я уверен, что встречу его. Я знаю, где он. Ах, Симеон Вудлей! Сколько зла в мире! Убийцу или человека, подозреваемого в убийстве, встретит с радостью одна женщина в Техасе... встретит его с открытыми объятиями. О Боже!
      - О какой женщине вы говорите, Кленси?
      - О той, которая была причиной всего... о Елене Армстронг.
      - Ах, что вы говорите! Правда, Елена Армстронг была невинной причиной всего этого. Но чтобы она любила Дика Дерка, чтобы она по собственному желанию своему обнимала его... О... тут ни на волос нет правды. Девушка эта ненавидит этого человека... Симу Вудлею это наверное известно. И знает он также, что она любит другого человека... давно уже, прежде чем все это случилось, и продолжает, конечно, любить. Женщины... да, женщины в своих чувствах не так изменчивы, как думают многие мужчины. Так и мисс Елена Армстронг по-прежнему любит этого другого человека и готова принадлежать ему. Доказательство у меня в кармане.
      - Доказательство! Что вы говорите!
      - Документ, Чарльз Кленси, который вы должны были получить давно, потому что на конверте ваше имя. Все тут, письмо и фото. Чтобы видеть их, надо свету побольше, чем под этим деревом, да и лунного света мало. Не отправиться ли нам ко мне в хижину? Там так весело трещат дрова! Пойдем ко мне, Чарльз Кленси! Много пришлось вам пережить горя и страданий... пора успокоиться. У Сима Вудлея есть кое-что... оно вселит в вас бодрость духа и заставит забыть ваши муки. Всего только визитная карточка, да листочек бумаги... внутри. Пойдем ко мне, в мою старую хижину, вы там сможете прочитать письмо и увидеть фото.
      Слова Вудлея возродили новые надежды в душе Кленси; ему казалось, что здоровье снова возвращается к нему. Краска прилила к его лицу, и он более твердым шагом последовал за охотником. Когда они пришли в дом, и огонь разгорелся в камине, когда при свете его Кленси прочел письмо Елены Армстронг и увидел ее фотографию, увидел подпись на ней, он вскрикнул с восторгом:
      - Благодарение Богу! Она осталась мне верной... верной!
      Расслабленного, печального человека как не бывало. Перед камином стоял счастливый любимый, стройный, гордый, торжествующий!
      XX
      Где же был все это время Кленси? Умер и снова ожил? Или был смертельно ранен и поправился? Где он скрывался? И зачем? Вот вопросы, которые занимали Симеона Вудлея, когда он сидел у огня, при свете которого Кленси читал письмо.
      Для того чтобы ответить на эти вопросы, надо вернуться несколько назад и познакомиться с новым лицом, а именно с беглым невольником Юпитером.
      Джуп принадлежал к светлым мулатам. Выражение лица у него было чрезвычайно приятное и только изредка становилось злобным, когда он вспоминал плети и розги, полученные от хозяина, от которого он бежал. Это был молодой еще человек, безбородый, но с темным пушком над верхней губой. Отсутствие бороды вознаграждалось густой, роскошной шевелюрой, обильным кудрям которой позавидовал бы сам Аполлон. Бог красоты не пожелал бы более красивых очертаний лица, более сильных, упругих мускулов и более изящно выточенных рук и ног. Не удивительно, что Джулия полюбила его. Что касается нравственной стороны, то это был дух свободный, бесстрашный, временами необузданный, но не злобный. Свои посещения соседней плантации он совершал ночью до тех пор, пока жестокое наказание бичом не заставило его бежать от Эфраима Дерка. По природе веселый малый, он бывал теперь мрачен по причине опасности, постоянно висевшей над ним. Скрывался он в самом центре кипарисового болота и в дупле кипариса, не мертвого, а живого, который находился на маленьком островке, окруженном сначала топким болотом, а затем стоячей водой, которая более чем на милю тянулась во все стороны и вся была покрыта деревьями. Природа как бы нарочно создала этот островок, чтобы дать убежище несчастному беглецу, где он был в безопасности, скрыт от диких собак и людей.
      Люди не могли сюда попасть ни на какой лодке, а собаки не могли пройти по топкой грязи и бегали кругом на расстоянии нескольких сотен ярдов. Да никто и не решался бы пробираться туда из одной боязни аллигаторов, главных хозяев этой мрачной области. А между тем там была дорога, по которой можно было пройти, но она была известна одному только беглому невольнику Дерка. И тут вмешалась природа, чтобы помочь угнетенному бежать от угнетающего. Расходившиеся стихии свалили во время бури или торнадо несколько деревьев, стволы которых, упав на болото, легли один за другим и образовали таким образом нечто вроде мостика. Там, где были пустые пространства между ними, вмешалась человеческая рука и заполнила их, стараясь придать всему такой вид, как будто бы это сделала сама природа, а не Юпитер.
      Все знали, или, вернее, подозревали, что Джуп скрывается среди болота, которое неоднократно обыскивали, и все же отыскать беглеца не могли. Он ни в чем не знал недостатка и если страдал, то лишь от одиночества. Он даже пользовался до известной степени комфортом: испанский мох предоставлял ему мягкое ложе, на котором он мог спокойно отдыхать. Ни один день не оставался он без пищи, и даже в том случае, если бы ему нечего было есть, он мог бы убить аллигатора и сделать себе кушанье из самой нежной части его хвоста. Но Джупу не было надобности питаться одними аллигаторами, когда он мог кушать жареную свинину, ветчину, цыплят, фрикасе из двуутробки или барбекю из опоссума. Хлеб он получал маисовый и в разных видах, а иногда лакомился "виргинскими сухарями" из самой нежной и белой муки.
      Вы спросите, откуда он получал такие вкусные вещи? Что касается двуутробки и опоссума, то он мог поймать их в лесу, но остальная пища состояла из мяса домашних животных и получить он ее мог только с плантации. И получал он ее, действительно, с плантации... Эфраима Дерка!
      Каким образом?
      Неужели Юпитер воровал ее? Ничуть не бывало! Он получал ее, не подвергая себя никакой опасности, ибо воровать самому значило рисковать свободой и жизнью. Но у него был друг... Какой друг? Да все тот же Синий Билль. Да, человек, доставляющий ему провизию, верный друг его и поверенный, был никто иной, как охотник на опоссума. И не только хлеб и мясо приносил Синий Билль к окраинам болота и прятал там в заранее условленном месте, но еще и нечто другое. Когда он отправлялся на охоту, то можно было заметить, что карманы его одежды как-то странно оттопыривались; вздумай вы обыскать их, и вы нашли бы там тыквенную бутылку с хлебным виски и табак. Никто, однако, не обыскивал их, никто не знал, что в них находилось, кроме Фебы. Она не могла не знать, ибо большую часть кушаний готовила сама. Она не страдала ревнивыми подозрениями и не думала, чтобы все это шло на угощение смуглой Беты. Она знала, что это для "бедного Джупа" и одобряла поведение Билля, а не протестовала против него.
      В тот день, когда Дик Дерк свалил Чарльза Кленси, и почти в тот час, когда началась распря между ними, беглый невольник стоял подле своего дерева на единственном сухом местечке между его корнями. По всей фигуре его было видно, что он не намерен долго оставаться здесь. То и дело посматривал он вверх, как бы желая узнать, какой теперь час дня. Не так-то легко было это узнать в таком мрачном месте. Солнце он не мог видеть, потому что сквозь густой свод листвы проникало лишь самое слабое его отражение. По тому, как этот свет тускнел постепенно, он догадался, что наступал вечер... Отправляясь за пищей, он выходил обыкновенно из своего убежища минут за двадцать до наступления сумерек. Сегодня он шел не за одной только телесной пищей, но и за духовной; он надеялся получить весточку от той, которую любил, от своей Джулии. Под грубой бумажной одеждой и темной кожей Джупа билось такое же пылавшее чистой и страстной любовью сердце, какое бьется под белой кожей и самой изящной одеждой. Он слышал, что Армстронги уезжают и куда они уезжают, а потому предполагал, что с ними уедет и его возлюбленная; но это не огорчало его, а, напротив, радовало. Джуп сам также подумывал о Техасе. Не потому, чтобы там было безопасное убежище для таких, как он, ему просто хотелось вступить в союз с дикарями. Какая бы ни была жизнь, только бы не жизнь невольника! Сегодня он надеялся услышать самые свежие новости, которые обещал ему принести Синий Билль от самой Джулии. Он очень хотел увидеться с ней самой до ее отъезда и надеялся, что его друг устроит это свидание.
      Убедившись в том, что приближается ночь, он направился к тому месту, где лежали упавшие деревья, и, пройдя по ним двести ярдов, очутился на окраине довольно глубокой реки, по обе стороны которой лежали покрытые водой стволы деревьев. Последнее из них, у самой реки, гигант громадных размеров с уцелевшими ветвями, густо покрытыми испанским мхом, торчало кверху; мох этот тянулся во все стороны по поверхности воды, рассыпаясь по ней и местами погружаясь в нее наподобие хвостов лошадей, переходящих реку вброд. Внизу под ним виднелся какой-то предмет, который можно было заметить только при внимательном осмотре. Это была небольшая лодка, грубо выдолбленная из дерева. Джуп нисколько не удивился, увидя ее здесь... Это была его собственность, сделанная им самим. Проскользнув под ветками, покрытыми мхом, он сел в нее и, раскачивая ее из стороны в сторону, опустил весла в воду и поплыл. Объехав торчавшие везде бревна, он выехал на свободное место и направился вверх по течению. Так проплыл он целую милю, когда какие-то отдаленные звуки достигли его слуха и очень встревожили его. Это был только лай собаки, но лай этот мог быть признаком опасности для него. Он склонил голову набок и стал прислушиваться. Да, это лаяла собака... Но как-то странно, совсем не так, как лает собака, когда на охоте бежит по следу зверя. Это был вой и жалобный визг, точно собака посажена была на привязь или ее наказывали. Прислушиваясь какое-то время, мулат сделал вывод, что лай этой собаки не предвещает никакой опасности. Он знает ее голос так же хорошо, как и свой собственный. Это охотничья собака молодого массы Кленси. Он не охотится на невольников.
      Успокоившись этим, он взялся за весло и поплыл дальше, стараясь быть поосторожнее и двигаться по возможности более бесшумно. Он так тихо двигал своим веслом, что от него не мог ускользнуть ни малейший звук среди кипарисов. Кругом царила полная тишина, нарушаемая только визгом и воем собаки.
      - Бог мой! - воскликнул мулат, останавливаясь снова. - Что такое случилось с бедным животным? Тут что-то не то... Надеюсь, никакого несчастья не приключилось с ее молодым хозяином... Он здесь лучше всех. Будь что будет, а я посмотрю, что там такое.
      Вскоре он добрался до условленного места, где его должен был встретить Синий Билль. Здесь он пристал к громадному сикомору, половина которого находилась на земле, а другая половина, с длинными, тянувшимися во все стороны корнями, в воде. Это было вполне безопасное место для Джупа, где он не боялся оставить следов после себя и где ему было удобно скрыть свой челнок. По звуку лая собаки он рассчитал, что находится в двухстах ярдах от нее. Спрятав челнок между корнями сикомора и прикрепив его веревкой, мулат вышел на берег и направился в ту сторону, где слышался лай, что было совсем не трудно, так как лай, прекращавшийся на несколько минут, возобновлялся снова.