На незримом посту - Записки военного разведчика

      Семенов молча выслушал это мое сообщение, и по его лицу было видно, как тяжело переживает он гибель людей, которых знал лично и с которыми его сроднила работа.
      - А что слышно о председателе горисполкома Александре Масленникове?
      - Содержится под особым надзором в одиночной камере самарской тюрьмы.
      - Жив, значит... И то слава аллаху! Ну а каковы общие наши потери?..
      - Несколько сот человек убиты только в самом городе. Газета "Самарские ведомости" 26 июня сообщила, что арестованы и находятся в тюрьме 1600 человек. На самом же деле значительно больше.
      - Кто допрашивает арестованных?
      - Контрразведка белочехов, контрразведка "народной армии" и следственная комиссия штаба охраны города.
      - Где находится штаб чехословацких войск?
      - Сначала занимал помещение штаба Приволжского военного округа гимназию Хованской. Но вскоре почему -то переехал в гостиницу... А штаб "новой" армии разместился на Саратовской улице, напротив цирка.
      - В штаб Приволжского округа белочехи, конечно, не сами пришли, их привели туда офицеры, служившие в этом штабе. В свое время я говорил об этом Валериану Владимировичу. Когда будешь докладывать ему, он, вероятно, вспомнит о нашем разговоре. - Семенов вышел из-за стола и в волнении несколько раз прошелся из угла в угол. - Да, - перевел он разговор на другую тему, - а что слышно о летчиках, которые служили у нас? Летали они, помню, неохотно: то бензину просили, то спирту для протирки плоскостей, то револьверов и биноклей им не хватало... Им был дан приказ: в случае невозможности эвакуироваться, аэропланы уничтожить...
      Беспокойство Семенова за судьбу гидроотряда заставило меня вспомнить собрание подпольщиков в Самаре и сообщение Ивана Абрикосова о том, что от своего дружка, матроса гидроотряда Петра Неженцева, он слышал, будто у летчиков теперь есть все: и бензин, и спирт, и патроны, и мясные консервы, и шоколад...
      - По-моему, не хватает лишь совести, - добавил я от себя, рассказав обо всем этом Семенову.
      Возмущенный Семенов только покачал головой:
      - Значит, недаром я не доверял этим важным господам офицерам...
      - Но есть дела и посерьезнее, - продолжал я. - Как сообщил тогда же Абрикосов, одного парня, Володьку Иванова, подозревают в том, что он одновременно работает и на нас, и на белых.
      - А доказательства? - насторожился Семенов.
      - Иванов интересуется фамилиями телеграфистов в Самаре, которые работают на нас, пытается узнать состав группы Якова Кожевникова... Ищет случая познакомиться с самим Яшей, чтобы пригласить его в ресторан...
      Семенов помрачнел.
      - Говорили, будто смертная казнь в память о бескровном перевороте в октябре семнадцатого скоро будет отменена. Но зачем же ее отменять, если такие гады еще ползают по нашей земле. Впрочем... - Семенов задумался. - А что, если это неправда? Ведь Иванов - рабочий, а не какой-то там купец. Он же пролетарий!
      - Провокаторы Башкин и Еремеев - тоже рабочие и тоже с Трубочного завода. Да мало ли чего бывает...
      Семенов внимательно посмотрел на меня, хотел что-то сказать, но в это время зазвонил телефон.
      Семенов поднял трубку, послушал, быстро вышел из-за стола и, приоткрыв дверь, крикнул дежурному:
      - Пролетку! Да побыстрей! - И, уже обращаясь ко мне, объяснил: Куйбышев вызывает. Поедешь со мной. Он любит выслушивать вашего брата самолично - уважает первоисточник. Что не успел рассказать, доскажешь Валериану Владимировичу.
      Троицкая гостиница, в которой жил Куйбышев, чем-то напоминала монастырское подворье. Шагая по коридору, мы услышали звуки скрипки.
      - Неужели это Валериан Владимирович? - удивился Семенов, когда мы подошли к номеру Куйбышева. - А я и не знал, что он скрипач.
      Дверь открыл сухонький старичок в белом халате.
      - Валериан Владимирович прихварывает, так уж вы не задерживайтесь, не утомляйте его, - предупредил он нас.
      - Прихварывает, говорите? - Семенов подозрительно покосился на врача. Как же это так, только что был здоров, и вот уже болен...
      - Люди болеют не по расписанию, уважаемый, - произнес врач, заслонив собой дверь номера.
      - Не беспокойтесь, доктор. Мы ему такое сообщим, что он вмиг выздоровеет.
      Семенов легонько отстранил старика, и мы вошли в комнату.
      - Ну и ну! - услышали мы за спиною изумленный возглас врача.
      У окна вполоборота стоял среднего роста мужчина в полувоенной форме. Его густые волосы были аккуратно зачесаны назад. В левой опущенной руке он держал скрипку, в правой - смычок. Чувствовалось, что он недоволен нашим вторжением.
      - Доброго здоровья, Валериан Владимирович! - приветствовал Куйбышева Семенов. Я молча поклонился.
      Лицо Куйбышева посветлело.
      - Здравствуйте, дорогие... Ну вот и вернулся Тимофеев. Молодец!
      - Не Тимофеев, а Дрозд, - полушутя поправил Семенов.
      - Знакомьтесь, Михаил Николаевич. Тимофеев-Дрозд - мой товарищ, в одной мастерской в Самаре на Трубочном работали. А сейчас наш разведчик, явился с первого задания.
      Так я познакомился с Михаилом Николаевичем Тухачевским, незадолго до того назначенным командующим Первой армией, в кадрах которой числился и я. Тухачевский осторожно положил скрипку в футляр, протянул мне руку и назвал себя.
      - Садись и рассказывай, какие новости привез, товарищ Тимофеев, виноват, Дрозд, - поправился Куйбышев.
      Он сел на диван и предложил рядом с собой место Тухачевскому:
      - Послушаем, Михаил Николаевич?..
      - С удовольствием, - согласился тот.
      - Не знаю, с чего начать... - смутился я.
      - Говорят, лицо - зеркало души, - улыбнулся Валериан Владимирович, вот и начинай с внешнего облика города.
      - Наверное, вам уже многое известно о Самаре. Поэтому, если я буду повторять кого-то, остановите меня, - попросил я.
      - А ты, брат, бери быка за рога - не ошибешься! - подбодрил меня Семенов.
      - Самара - это тяжело больной город. Жизнь там замерла. Оживление только в ресторанах да на базарах. И днем и ночью по улицам снуют патрули. При малейшем подозрении людей хватают и нередко расстреливают на месте. Рабочие бегут из города...
      - А кто из учредиловцев больше всего усердствует? - перебил меня Куйбышев.
      - Судя по газетным сообщениям, да и подпольщики рассказывают, тон задают руководители Комуча - Вольский, Брушвит, Климушкин, а в последнее время еще и Фортунатов, Нестеров...
      - Правые эсеры, - пояснил Куйбышев Тухачевскому. - Брушвит - сын фабриканта, въехал в Самару на площадке чехословацкого бронепоезда, а Вольский - в штабном вагоне командира чехословацкой дивизии. Эти господа не только передали командованию мятежного корпуса сведения о численности и дислокации частей Красной Армии в Самаре, но и предложили разработанный ими совместно с полковником Генштаба монархистом Галкиным план захвата Самары.
      Тухачевский неодобрительно покачал головой, а Куйбышев продолжал:
      - Меня интересует генерал Шарпантье. Весной он был назначен военным руководителем Самарского губвоенкомата, а когда город стал готовиться к обороне, мы предложили ему принять командование артиллерией, поскольку он генерал от артиллерии. Он долго отказывался, но все же согласился дать указание, где установить батареи, и определить их задачи... Так вот, остался ли он в Самаре?
      - Мне рассказывали, что член Комуча Климушкин еще до падения Самары вел переговоры с командующим Приволжским военным округом Красной Армии, а затем и с генералом Шарпантье, - продолжал я свой рассказ. - А когда в город вступили чехословацкие войска, Шарпантье поступил на службу в армию Комуча.
      - А как относятся к чешским легионерам кадеты? - продолжал задавать мне вопросы Куйбышев.
      - Когда Климушкин вел переговоры с генералом Шарпантье, одновременно он вел переговоры с кадетом Подбельским. Тот, исходя из заверений Климушкина, что чехи уйдут с Волги, как только позволят обстоятельства, заявил, что в таком случае кадеты принимать участие в гражданской войне не будут. Но сегодня они поют уже по-другому и не скрывают этого. Другой кадет Липовецкий на митинге-диспуте, устроенном эсерами и меньшевиками в помещении кинотеатра "Триумф" на тему "Революция и контрреволюция", заявил, что социалисты, то есть меньшевики и эсеры, говорят теперь то же самое, что говорили кадеты задолго до Октябрьской революции. - И я положил на стол номер газеты "Волжский день".
      - Посмотрим потом, - сказал Куйбышев. - А теперь скажи, что, по-твоему, сегодня больше всего волнует самарские газеты?
      - Трудно сказать - уж очень о многом они пишут.
      - Ну а все же?
      - О целях переворота и падении Советской власти, о задачах демократии Учредительного собрания, опирающегося на все "социалистические" партии, за исключением, конечно, партии большевиков, борьбу с которой они провозгласили во всероссийском масштабе...
      - Мерзавцы! - не выдержал Семенов.
      - Много пишут о каких-то невыполненных большевиками обещаниях, о необходимости продолжать войну с немцами, о совместных с союзниками действиях...
      Неожиданно в разговор включился Тухачевский.
      - Меня интересует группа эсерствующих деятелей Комуча. Кто они: профессиональные революционеры или военные?
      На этот вопрос ответил Куйбышев:
      - Климушкин - из крестьян Самарской губернии, десять лет пробыл на каторге; Фортунатов - член Учредительного собрания от Самары, правый эсер, кажется, член ЦК этой партии, до Октябрьской победы ничем себя не проявил; Брушвит - правый эсер, техник-телеграфист, делегат Учредительного собрания от Самарской губернии.
      - Брушвит - техник-телеграфист? - воскликнул встревоженный чем-то Семенов. - На телеграфе эта шельма окопалась уже во время войны. И никакой он не техник... А по всем статьям типичный интеллигент-приспособленец...
      Тухачевский никак не отреагировал на эту реплику. Глядя на меня в упор, он спросил:
      - А вы можете доложить, каковы их успехи в формировании армии?
      Я ожидал, что этот вопрос будет задан, считал его главным и с любопытством посмотрел на Тухачевского.
      - В Самаре формируются два пехотных полка: один - в артиллерийских казармах, другой - в казармах бывшего гусарского полка. Вспомогательная рота формируется в казармах саперного батальона. Надо сказать, подпольщики довольно успешно ведут агитацию среди солдат...
      - А не можете ли вы по памяти набросать общую дислокацию воинских учреждений и частей Самарского гарнизона? - прервал меня командарм.
      - Расположение артиллерийских батарей, пулеметных точек, военных складов, заградительных постов вокруг города, линий полевой телефонной связи, штабов - все это нанесено на старую карту городской земской управы. Я предлагал подпольщикам отправить со мной эту карту, но они считали, что есть более надежный способ доставить ее в Симбирск.
      - Это в самом деле так! - подтвердил Валериан Владимирович. - Скоро вы увидите эту карту.
      - Буду рад с нею ознакомиться, - сказал Тухачевский и спросил меня: - А как формируется добровольческая армия?
      - Добровольно записываются в нее лишь офицеры, студенты да гимназисты. Население не проявляет желания идти в эту армию, и Комуч готовится провести насильственную мобилизацию. О настроениях призывников говорит такой любопытный факт. 5 июля они организовали в Самаре, на площади у памятника Александру Второму, митинг протеста против мобилизации в армию Комуча. Затем участники митинга прошли по Дворянской улице с песенкой:
      Все равно нам умирать,
      Не пойдем мы воевать.
      - Можете ли вы сказать, сколько примерно офицеров записалось в добровольческую армию? - спросил Тухачевский, а Куйбышев тут же добавил, что этими сведениями интересуется и председатель Высшей военной инспекции Николай Ильич Подвойский.
      - Что-то около двух тысяч, но за точность поручиться не могу, так как цифры, которыми я располагаю, противоречивы.
      - А известны ли тебе фамилии хотя бы нескольких добровольно записавшихся офицеров? - задал мне вопрос Семенов.
      - Нет. Знаю только, что некоторые офицеры из штаба Приволжского военного округа, которые служили у нас, перешли в "народную армию".
      Семенов даже вскочил.
      - Именно об этом я и докладывал вам тогда, товарищ Куйбышев, помните?
      Куйбышев промолчал. Чтобы как-то сгладить создавшуюся неловкость, Тухачевский спросил:
      - Что еще вы можете доложить о формировании добровольческой армии?
      - Знаю о формировании капитаном Каппелем не то отряда, не то добровольческой дружины - в основном из офицеров. "Волжское слово" писало, что гарнизон Самары пополняется уральскими казаками, тоже добровольцами...
      - Повтори, пожалуйста, о чем писало "Волжское слово", - попросил Куйбышев.
      - О том, что из Николаевского уезда в Самару прибыли казаки...
      - Понятно! Продолжай, продолжай и докладывай обо всем, что слышал и что видел в царстве Комуча. И побольше фактов. Мы разберемся в них сами...
      И я рассказал о своих встречах с офицерами, которые, подвыпив, намекали на то, что-де чехословацкий мятеж - это запланированная союзниками стратегическая операция.
      Куйбышев дружески коснулся руки Тухачевского:
      - К величайшему сожалению, лишь теперь становится известным, что "стратегическая операция", как эсеры называют "Волжский фронт", была задумана сразу же после Октябрьской революции. Каково?! Разве не готовилась она уже тогда, когда распространяли слух, будто эвакуация чехословацкого корпуса из России через Мурманский порт согласована с германским послом графом Мирбахом и что чехословацкие части будут потоплены немецкими подводными лодками в Северном Ледовитом океане? И тогда чешские легионеры заявили, что они "на собственный риск и страх" будут пробиваться с оружием в руках во Владивосток. Мы располагаем точными данными о том, что союзники ловко использовали все это.
      Ознакомившись с привезенным мною донесением Кожевникова о дислокации чехословацкого корпуса, Тухачевский с улыбкой заметил:
      - Если это не "подарок" чехословацкой контрразведки, премного благодарен, - и положил донесение в карман френча. - Вы доставили важные сведения. Но я должен откровенно сказать, - Тухачевский посмотрел мне в глаза, - что вы еще не научились обобщать свои наблюдения, делать из них выводы. Но это дело наживное. Главное же, вы объехали большую территорию и увидели собственными глазами то, о чем мы здесь могли только догадываться. Это очень важно, и я поздравляю вас с первым успехом.
      Поздравил меня и Куйбышев.
      - А теперь нам хотелось бы услышать, - сказал он, - какое впечатление произвел на тебя наш тыл: о чем толкуют наши бойцы и командиры - ведь ты встречался с ними?
      Я подробно доложил обо всем, что мне довелось увидеть и услышать по пути от Бугульмы до Симбирска.
      - Вот вы рассказали, как проходил в Бугульме спор о том, следует ли сохранить выборность командиров или перейти к их назначению, - заговорил Тухачевский. - Безусловно, выборность уже изжила себя. Это вчерашний день нашей армии. Но мне хочется знать, какими же командирами недовольны красноармейцы.
      Ответил я не сразу. Я знал, что сам Тухачевский был поручиком старой армии и что мой ответ может задеть и его лично. Но все же я решил быть откровенным.
      - Люди прежде всего недовольны теми командирами, которые раньше были офицерами.
      - А почему недовольны?
      - Как почему? Почти каждый из них - сын дворянина, фабриканта, кулака или попа, то есть наш классовый враг. Вот, например, полковник Махин: ему Советская власть доверила пост начальника штаба Уфимской группировки войск Красной Армии, а он рассредоточил войска, а сам, да еще со штабом, переметнулся к чехословакам: "Вот вам карта обороны Уфы, дислокация, численность Уфимской группировки - смело занимайте Уфу..." И белочехи захватили Уфу, а мы понесли огромные потери. Скажите, разве я не прав?
      - Значит, настроения не в пользу бывшего офицерства? Кого же в таком случае будем назначать командирами? - спросил Куйбышев.
      - Осенью прошлого года вы сами, Валериан Владимирович, призывали нас, красногвардейцев, выбирать командиров. Помните? Мы, трубочники, когда отправлялись против Дутова, избрали командиром своей роты токаря Кузьмичева и не ошиблись.
      - Тогда это было правильно, - согласился Куйбышев. - Но теперь мы создаем регулярную армию. И если мы хотим победить, мы должны найти грамотных в военном отношении командиров...
      - Мы сами виноваты в том, - как бы продолжил мысль Валериана Владимировича Тухачевский, - что не смогли объяснить бойцам ту простую истину, что в любой войне, в том числе и в гражданской, необходим строго научный подход к решению тактических задач. А на это способны только специалисты... Можно избирать старост в деревне, а в армии... Ведь врача не выбирают. Командир - такой же специалист, как и хирург, только военный, могущий обобщить систему знаний и умеющий применять их в бою.
      Чувствовалось, что Тухачевский глубоко и всесторонне продумал этот непростой вопрос.
      - Офицер - это официальный представитель правительства с неограниченными полномочиями, - поддержал его Куйбышев. - Но если командира избирают, значит, он подчиненное выборщикам лицо со всеми вытекающими отсюда последствиями. А это уже партизанщина.
      - Перед назначением на ваш фронт, - сказал Тухачевский, - я был приглашен к Ленину. Владимир Ильич говорил о строительстве Красной Армии как о вопросе совершенно новом и необычайно сложном... Ленин напомнил и о том, что в кратчайший срок нам предстоит решить вопрос о так называемой эшелонной войне. Но как решить эту проблему без опытных кадров?
      - Смертельная опасность для республики, - заметил Куйбышев, усугубляется еще тем, что и до сих пор кое-кто в Высшем военном совете Красной Армии, да и мы здесь, на местах, оценивали мятеж чехословацкого корпуса лишь как эпизод. Об этом я докладывал Николаю Ильичу Подвойскому раньше.
      - Но события на Волге, - продолжал Тухачевский, - приняли угрожающий характер именно потому, что здесь не было создано крупных воинских соединений. Когда неделю назад я прибыл на станцию Инза, штаб 1-й армии, которой поручено мне командовать, состоял лишь из пяти человек: начальника штаба, начальника оперативного отдела, комиссара штаба, начальника снабжения и казначея. Никакого аппарата! Боевой состав армии никому не был известен. Да и сейчас армия насчитывает всего около пяти тысяч штыков, то есть является армией только по названию. Полупартизанские отряды и дружины разбросаны от Сызрани и Сенгилея до Бугульмы; их взаимоотношения с командующими "группами войск", "фронтами" до сих пор невероятно запутаны кто кому подчиняется, часто трудно установить. Формирование армии пока что носит стихийный характер. Существуют сотни отрядов самой разнообразной численности и боеспособности. Ни о какой серьезной дисциплине пока нет и речи. И все же я уверен, что скоро наша армия будет первой не только по номеру, по и в организационном отношении.
      - Но как скоро это будет? - раздался голос Семенова.
      - Нам нужно покончить с местными "фронтами" и "группами" сельского значения и укомплектовать штабы знающими военное дело офицерами, - ответил Тухачевский. - Конечно, будем принимать их только после самой тщательной проверки и при условии благонадежности или хотя бы лояльности. В этом вижу свой долг. Без мобилизации офицеров создать регулярную Красную Армию немыслимо! За несколько дней свои командные кадры не подготовить...
      Хотя я не считал возможным доверять бывшим офицерам, но слова Тухачевского убедили меня, что на том этапе необходимо было использовать военспецов и объективно оценивать их достоинства. И, как бы продолжая свою, а теперь уже и мою мысль, Тухачевский, повернувшись к Куйбышеву, спросил:
      - Валериан Владимирович! А что, если обратиться к бывшим офицерам моим пензенским землякам? Думаю, что они разберутся, где настоящие друзья и где враги нашего отечества.
      - Хотите знать мое мнение, Михаил Николаевич, извольте: я уверен, что воззвание найдет отклик среди офицерства... Мой совет: не откладывайте это полезное дело.
      Воспользовавшись короткой паузой, Семенов сказал мне:
      - У тебя все или есть еще о чем доложить?
      В это время раздался телефонный звонок. Семенов снял трубку и передал ее Куйбышеву:
      - Вас, Валериан Владимирович. Куйбышев глянул на меня:
      - Ну-ну, развивай, если что интересное осталось.
      - В Самаре я познакомился с балериной Сарычевой, а вскоре подпольщики установили, что эта особа связана с американской миссией... На вечеринке у Сарычевой встретил недавно приехавшего из Москвы представительного господина по имени Анатолий Корнилович. Как видно, он не привык даром терять драгоценное время. И когда мы встретились второй раз, он не стал расхваливать Америку, американцев, их образ жизни, а, зная, что я коммерсант, предложил мне сотрудничать с американской экономической фирмой.
      - А ты что ответил? - улыбнулся Куйбышев.
      - Сказал, подумаю. Дело-то рискованное, Валериан Владимирович. Доложил Кожевникову. Яков поразмыслил и во избежание провала рекомендовал мне воздержаться, не принимать предложение этого господина.
      - Как ты думаешь, Вячеслав, с какой целью пожаловал в Самару этот тип? - почему-то по имени обратился ко мне Куйбышев.
      - Его приятельница балерина Сарычева говорила, хотя вряд ли этому можно верить, будто он разыскивает жену своего друга, имя которого от меня скрывали... Сарычева предложила мне съездить с ней в Белебей, куда нелегкая занесла жену какого-то очень важного господина: он-де живет в голодной Москве, а супругу как бы для откорма отправил в далекий Белебей. Покровитель настаивает, а ехать одной по теперешним временам опасно... Связь Москвы с захолустным Белебеем показалась мне более чем подозрительной, и я согласился сопровождать Сарычеву в Белебей. Кожевников считает, что ехать надо.
      - То, что ты приглянулся балерине, это мне понятно. А вот чем ты расположил к себе этого типа? - в шутливом тоне продолжал беседу Куйбышев.
      - Моей заслуги в том, Валериан Владимирович, нет никакой. Враги открыто вербуют сторонников Комуча, противников нашей партии и, представьте, находят. Находят даже в пролетарской рабочей среде. Вот вам свежий пример со слесарем Володькой Ивановым...
      - Как это странно! - проговорил Тухачевский... - Но продолжайте.
      Куйбышев сидел, поглядывая то на меня, то на Семенова, затем откинулся назад и, ухватившись за спинку стоявшего перед ним стула, глухо заговорил:
      - Что будем делать, Иван Яковлевич?
      Семенов наморщил лоб, посмотрел куда-то в сторону и спокойно проговорил:
      - Нельзя так сразу, товарищ Куйбышев. Мне надо сначала подумать самому, посоветоваться с Кожевниковым, а уж потом... Ведь из всего сказанного здесь Дроздом ясно пока одно: Корнилович - птица высокого полета! И кто знает, возможно, придется обратиться за советом в Москву...
      Новое задание
      После беседы у Куйбышева Семенов посоветовал мне отправиться в сторону Бугульмы и, доехав до какого-либо полустанка, проникнуть в тыл белых. Нужно было попытаться срочно выяснить, где и какие они сосредоточивают силы для наступления. В дороге я решил сойти на ничем не примечательном разъезде Шелашниково, а дальше уже пробираться в район, занятый противником. Конечным пунктом я наметил Сергиевск.
      Поезд пришел в Шелашниково под вечер, и я сразу же направился в поселок, чтобы нанять подводу. Хозяин дома, как бы притаившегося за кустами буйно разросшейся сирени, долгим, оценивающим взглядом посмотрел на меня и на мою городскую одежду.
      - Мельницу, говоришь, на Соку задумал покупать? Доброе дело. Но ведь это далеко, да и опасно ехать туда.
      Все решила "золотая валюта" - соль, за которую в то время не жалели ничего.
      - На личность теперича глядеть не приходится, - махнул рукой хозяин. Часто будто и порядочный человек, а внутрях у него - дьявол.
      - Это как же так?
      - Не могим знать как, а пример имеется. На прошлой неделе подрядился я ехать в Похвистнево и чуть на тот свет не угодил. Пришла этакая расфуфыренная девица с чемоданом, по виду хвершалица, и говорит: "Доставьте меня в Похвистнево, там мне надобно завтра быть. За ценой не постою".
      Повез я ее. Только доехали до моста через Кинель-реку - трах-трах-бах! Позади конные. Догнали. "Стой!" - говорят. Мне что робеть, остановился. "Кого везешь?" "Барышню", - отвечаю. "Кто приказал, сказывай!" - "Сам подрядился..."
      И стали они барышню без всякого стеснения и приличия обшаривать. Сняли кофту, стащили юбку, а она стоит как молоком облитая, бледная. А офицер с коня солдат словами погаными хлобыщет: "Найти ее документы!" Всю ее общупали, а при ней никаких бумаг. "Признавайся, куда спрятала свои фальшивки!" - кричит офицер. "Мама моя в Бугуруслане при смерти. Меня там каждый признает", - говорит она. "И этого бандита тоже обыскать!" Это на меня. А я ему в ответ: "Ваше благородие, я при чем?" "Не вози большевичек!" - и огрел меня плеткой.
      Стали ворошить сено, что было в телеге, и выпала какая-то бумажка. Подали ее офицеру. "Ну, и теперь будешь отпираться?" - закричал он. А я, того, значит, спрашиваю: "Можно ли мне вертаться в Шелашниково?" - "Нет, с нами поедешь. Мы еще дознаемся; что ты за личность". А я ему: "Меня многие здешние господа знают"... Насилу отпустили. В Самару ее отвезли...
      А может, это была наша разведчица и даже одна из тех, что я видел у Семенова. Вот и вторая встреча один на один, думал я.
      Получив задаток, хозяин приготовил тарантас, смазал колеса дегтем, засыпал жеребцу овса. Ночь была теплая, и я решил спать на свежем сене во дворе.
      Тишина. Слышно, как лошадь хрустит сухим прошлогодним овсом. Фыркнет, замрет, будто задумается, и снова хрустит... Вскоре усталость взяла свое, и я уснул...
      - Да ты проснись, - вдруг слышу голос возницы. - Глянь, войска-то сколько... Почитай, с полчаса стоим, а они все идут да идут...
      Я протер глаза. Наша телега стояла на обочине дороги, пропуская колонну чешских легионеров. Замыкала колонну четырехорудийная батарея на конной тяге. Ясно, что чехи движутся к железной дороге. До нее напрямик верст двадцать, не больше... К вечеру будут там, прикинул я, и дорога Симбирск Бугульма окажется перерезанной. Нужно как можно скорее вернуться в Шелашниново, предупредить своих, что враги в тылу наших войск. Но как это сделать? В объезд - опоздаю. Попытаться обогнать - задержат...
      Заметив, что колонна белочехов произвела на меня сильное впечатление, крестьянин заволновался.
      - Будь она неладна, твоя соль! - запричитал он. - Видал, сколько войска прет? И все в нашу сторону. А что, ежели...
      - Поворачивай назад, коли боишься. Поеду в другой раз...
      - А с деньгами как: на задатке остановишься аль сполна?
      - Довезешь быстро до разъезда - получишь сполна. Нет - пеняй на белых.
      - Добро! - согласился возница и, осадив лошадь, почти на месте развернул телегу. - Ну, пшел с богом!
      - Проскочим?
      - Напрямик не пропустят - окольной дорогой объедем. Я тутошний, каждая тропка - как на ладони. - И, помолчав, добавил, как бы оправдываясь: - Мне все едино, кого возить, лишь бы доход был. А ты, паря, притворись хворым, стони, жалуйся на брюхо, если застопорят: ехал-де мельничку покупать, да занемог...
      Не спеша въехали в Исаклы.
      Церковная площадь и улицы забиты подводами. Там и здесь прохаживаются, разгоняя сон, офицеры. Унтера выстраивают солдат, повара возятся у походных кухонь. От церковной ограды отделились всадники и поскакали в сторону железной дороги.
      Нам оставалось миновать пять-шесть домов, а дальше околица, за ней крутой подъем, ведущий прямо в лес.
      Кажется, пронесло, подумал я и облегченно вздохнул. И вдруг вижу: идут солдаты с винтовками.
      - Руки до верху! - скомандовал приземистый ефрейтор.
      - Рехнулся, что ли? Я тутошний, мирно крестьянствую, - объяснил возчик.
      - Обыскать! - приказал ефрейтор солдатам.
      С другой стороны улицы к нам подошли два офицера. Солдаты ощупали у меня и у возницы карманы, поворошили сено в тарантасе.
      - Оружия нема, пан офицер, - доложил ефрейтор.
      - Какое есть значение ваш прогулка по военной магистрал? - спросил офицер в пенсне.
      - Мы, ваше скородие, тутошние... - начал было свое возница и внезапно вскрикнул от удара ременным стеком по плечу.
      - Ой, да вы с ума сошли! Пошто такая напасть? - снимая шапку, взмолился крестьянин.
      - Молчать, болван, не тебя спрашивают! - заорал подпоручик.
      - Здравия желаю, господа офицеры! - охая, проговорил я. - Вот ехал покупать мельницу на реке Сургут, под Сергиевском, да занемог: вчера самогону перехватил и что-то съел, а сегодня, извините, животом страдаю. Возможно дизентерия...
      - Пергамент! - прокартавил офицер в пенсне.
      - Сделайте одолжение! - со стоном произнес я и подал ему паспорт.
      - Вы ехали навстречу нам, почему вернулись? - спросил поручик, проверив мой паспорт.
      - Я же объяснил, господин офицер. Самочувствие мое плохое, лекарю надо показаться, потому и вернулся.
      Офицеры переглянулись.
      - А может, вас испугала встреча с нами? - многозначительно произнес поручик.
      - Я коммерсант. У меня документ... Зачем же мне бояться?..
      Офицер в пенсне вынул из полевой сумки топографическую карту, поводил по ней пальцем, подозвал солдата и, передавая ему мой паспорт, сказал что-то по-чешски.
      Солдат положил паспорт в фуражку и козырнул офицерам.
      - У нас нет времени заниматься вами. Сим ведает господин комендант, сказал офицер. - Поезжайте!
      Солдат щелкнул затвором винтовки и жестом руки приказал возчику двигаться.
      Как быть? Малейшее подозрение коменданта - и расстрел...
      - Дело серьезное, отец, - шепнул я крестьянину, - лошадь заберут, а нас могут и в расход...
      - Это как же так? Живого человека ни за что ни про что - и в расход?
      - Я слыхал, о чем шептались офицеры. В общем, если не хочешь раньше времени в рай, делай, что скажу, может, и вырвемся.