Меделень

      - Я не нашла туфли! Вот я покажу Анике!
      - Иди ложись!
      - Что тебе нужно в моей комнате? - разозлился Дэнуц.
      - Я разговариваю с мамой! Это мамин дом. Почему бы тебе не выгнать маму?
      - Ольгуца, оставь его в покое!
      - Мама, ты прогнала Али?
      - Вот почему ты пришла!.. Иди спать! Скорее, Ольгуца!
      - Мама, а у собак бывают клопы?
      - Что? Ты нашла клопов? - встревожилась госпожа Деляну.
      - Не-ет! Я просто так спрашиваю!
      - Ольгуца, ты сведешь меня с ума!
      - Почему, мамочка?
      - Пожалуйста, не мешай Дэнуцу спать.
      - Я не даю ему спать? Это он мне не дает!
      - Ольгуца!
      - Я ухожу... Мамочка, как тебе идет кимоно!
      Госпожа Деляну отвернулась к окну, чтобы смех ее улетел туда, откуда прилетают бабочки.
      - Спокойной ночи, Дэнуц!
      Она поцеловала его в лоб, потушила свечу и вышла, оставив Дэнуца при свете луны... и в обществе чего-то, что еще не вошло в комнату...
      Но сердце Дэнуца слышало, как молча входит тихий, немой, острый, как тень летучей мыши, страх.
      ...И он мысленно начал громко, оглушительно громко, словно попугай, повторять весь свой диалог с Ольгуцей и мамой: "Ты глуп! Ты глуп! Ты глуп! Иди побей Ольгуцу! Не стыдно тебе, ведь она над тобой смеется! Смеется над тобой..."
      Другая мысль шипела змеей вместе с первой: "...На кладбище встает из могилы оборотень. Он желтый, черные глаза горят, зубы и когти растут, растут... и оборотень неслышно приходит в лунном свете... На кладбище, на кладбище... И не слышно, когда он приходит..."
      Он открыл глаза: лунный страх заполнял комнату... Он резко поднял голову с подушки и обернулся: позади него никого не было, но, быть может, оборотень ушел и вернулся к себе...
      "...Оборотни жаждут крови молодого человека..."
      "...Молодой девушки!" - мысленно воскликнул Дэнуц.
      Он перекрестился... Он лег, не помолившись перед сном. Он был бледен, как лунный свет.
      Ольгуца опустила ложку в банку с вареньем, банку поставила в печку. Моника юркнула в постель. Ольгуца решительным шагом направилась к двери между их комнатой и комнатой Дэнуца, откуда доносился стук.
      - Кто там?
      - Я.
      - Кто "я"?
      - Я, твой брат.
      - Не верю!
      - Я говорю тебе, твой брат!
      - И чего же ты хочешь?
      - Хочу сказать тебе одну вещь.
      - Говори.
      - Открой дверь.
      - Зачем?
      - Чтобы я мог тебе сказать.
      - А что ты мне дашь, если я открою?
      - Скажи сама, чего ты хочешь?
      Ольгуца нахмурилась. Она ничего не понимала.
      - Ольгуца, не открывай! - тихонько попросила Моника.
      - Почему?
      - Открой, Ольгуца, - прозвучал громкий голос Дэнуца.
      - Дай мне свое ружье.
      - Хорошо.
      - Поклянись.
      - Клянусь честью.
      - Скажи: клянусь.
      - Открой, Ольгуца. Клянусь честью.
      Ольгуца повернула ключ, нажала на ручку и, распахнув дверь, появилась на пороге.
      - Где ружье?
      - Вот оно, возьми.
      Ольгуца взяла ружье, не дав Дэнуцу переступить порог.
      - Плюшка! - поддела она брата, не выпуская ружья из рук.
      - Можешь называть меня так! Я не рассержусь.
      - Тогда я больше не буду тебя так называть.
      - Как хочешь.
      - А чего ты хочешь?
      - Ольгуца... я хочу помириться.
      - Хочешь помириться?
      - Да.
      - Правда?
      - Правда.
      - Тогда входи.
      Дэнуц перевел дух.
      - Моника, я и с тобой хочу помириться.
      - Как я рада, Дэнуц! Давай поцелуемся.
      И они расцеловались: Дэнуц поспешно - в воздух, Моника по ошибке - в нос.
      - Что будем делать? - задумалась Ольгуца.
      - Угости его, Ольгуца, - попыталась убедить ее Моника.
      - Ты говоришь, угостить?
      - Конечно, Ольгуца, почему же не угостить?
      - Чем вы меня хотите угостить? - забеспокоился Дэнуц.
      - Но, клянешься? - спросила Ольгуца.
      - Разве я не поклялся?
      - Ружьем!
      - Хорошо, клянусь!
      - Повторяй за мной: клянусь...
      - Дети, вы не спите? - спросила во второй раз госпожа Деляну с противоположной стороны коридора.
      - Моника, скажи, что мы спим; тебе она поверит.
      - ...Еще нет, tante Алис.
      - Спокойной ночи, Моника. А я ведь слышу твой голос, Ольгуца!
      - Клянусь... Ну, Ольгуца! - начал Дэнуц шепотом.
      - Подожди, я сейчас придумаю!.. что у меня сделаются колики.
      - ...сделаются колики...
      - Ольгуца, это не клятва, а проклятие! - испугалась Моника.
      - Да? Отлично. Повторяй за мной... Что я сказала?
      - Что у меня сделаются колики... - поморщился Дэнуц.
      - ...и что я пролежу в постели все каникулы...
      - ...и что я пролежу в постели все каникулы...
      - ...и доктор посадит меня на диету...
      - ...и доктор посадит меня на диету... - забеспокоился Дэнуц.
      - ...без сладкого...
      - ...без сладкого... - горько вздохнул он.
      - ...если я скажу кому-нибудь...
      - ...если я скажу кому-нибудь...
      - ...о том, что мне покажет...
      - ...о том, что мне покажет...
      - ...Ольгуца...
      - ...Ольгуца...
      - Аминь!
      - Не забудь!.. А теперь возьми назад ружье.
      - Почему, Ольгуца?
      - Это детское ружье! Мне оно не нужно!
      - Я не возьму. Я тебе его дал.
      - Тогда я оставлю его для Моники... Ты положишь его куклам в кровать. Слышишь, Моника?
      ...Белые пилигримы лунных дорожек на ковре, трое босых детей в длинных ночных рубашках, один с белокурыми косами, двое других - темноволосые, пировали вокруг банки с вареньем.
      И все трое ели одной ложкой, под присмотром одной и той же бабушки, варенье одних и тех же великанов - сидя на полу, на ковре.
      II
      БЕЛЫЙ ДОМИК И КРАСНОЕ ПЛАТЬЕ
      Старший конюх дед Георге жил во дворе барского дома. У него в горнице был высокий, чисто выбеленный потолок, застланная покрывалом постель, окна, величиной с самую большую икону деревенской церкви. Еду приносила ему Аника с господского стола.
      Но у деда Георге было и собственное хозяйство. Домик, стоявший на самом краю деревни, рядом с усадьбой, принадлежал деду Георге.
      - И на что тебе дом, дедушка Георге?.. Детей у тебя нет; матушка Аника - упокой, Господи, ее душу - давно уже на том свете; лошади твои здесь; тут же и я, и Ольгуца, - ласково укоряла его госпожа Деляну. - Зачем тебе лишние заботы?
      Дед Георге в ответ только морщил лоб, хитро улыбаясь маленькими глазками.
      - Пусть будет... Деду лучше известно зачем...
      Позади дома, вверх по склону тянулся фруктовый сад со сливами и вишнями, что весной спускаются с синего неба в душистых своих одеждах; чуть пониже простиралось поле, где каждый год всходила пшеница, словно светлое воскресение в церкви.
      - Дед Георге, у тебя же сил нет. Я пошлю людей, они вспашут тебе поле.
      - Боже сохрани, голубушка барыня! Да поможет вам Господь! Дайте мне волов да плуг.
      В дом к деду Георге приходили только священник по большим праздникам, односельчане, если нужен был поместительный дом для свадьбы, и Ольгуца - в любое время. Правда, Ольгуца никогда не являлась без приглашения, но это не значило, что приходила она редко.
      Собаки у деда Георге не было. "Зачем? Живу я у господ, кто за ней смотреть будет?" На крыше дома располагалось гнездо аиста.
      - У деда сердце доброе, - объясняли деревенские жители эту любовь аиста к дому, в котором большей частью никто не жил.
      Видимо, по той же причине и злоумышленники не заглядывали в дом ветерана семьдесят седьмого года, хотя во дворе и не было собаки.
      * * *
      - Мамочка, какой сегодня праздник?
      - Сегодня?.. Нет никакого праздника! Что это тебе вдруг пришло в голову, Ольгуца?
      - А я думала, что праздник, мамочка!
      - Мамочка да мамочка! Очень ты меня сегодня любишь! Лучше скажи, что тебе от меня нужно?
      - Мне??? Ничего!.. Я вот только хотела бы знать, идет ли Монике синее платье...
      Напрасно госпожа Деляну всматривалась в глаза Ольгуцы. Глаза выдавали ее не больше, чем слова, потому что глаза у Ольгуцы...
      - Моника, хочешь примерить синее платье?
      - Конечно, хочет! - пояснила Ольгуца вспыхнувший на щеках у Моники румянец.
      - Хочу, tante Алис, - подтвердила Моника слова Ольгуцы, радуясь, что не по ее вине исполняется ее желание.
      Синее платье поджидало Монику с самого начала каникул. Госпожа Деляну сшила его сразу после приезда Моники, но она только примерила его. В то время Моника очень любила свое траурное платье, - не из чувства долга, а как воспоминание о бабушке.
      Однажды Дэнуц, Ольгуца и Моника играли в "любимый цвет", - очередная выдумка Ольгуцы.
      - Каким цветом ты бы хотел быть?.. Отвечай быстро, а то скажешь не то, и я рассержусь!
      От неожиданности Дэнуц смутился. Ему такое и в голову не приходило! Что общего было у него с каким бы то ни было цветом?
      - Синим, Ольгуца, - вдруг решился он, выведенный из затруднительного положения цветом неба.
      - А почему ты бы хотел быть синим?
      - Потому что это красиво.
      - Да-а?!
      - Конечно! - возмутился Дэнуц.
      - Очень красиво?
      - Очень красиво.
      - Красивее всего?
      - Красивее всего.
      - Неправда! Красный цвет красивее всего, он очень красивый, самый красивый!
      - А синий еще красивее!
      - Ерунда! А как по-твоему, Моника?
      - ...Я не знаю!
      - Тогда назови тот же цвет, что и я, вот мы и будем правы! потребовала Ольгуца.
      ...Значит, и Дэнуц тоже любит синий цвет... С тех пор Моника мечтала о платье того цвета, который любил Дэнуц. Госпожа Деляну сама не решалась предложить ей надеть синее платье, боясь огорчить девочку. А Моника не осмеливалась попросить... Моника так боялась сделать неприятное своей бабушке!.. И очень не хотела предавать Ольгуцу.
      Моника отправилась вместе с госпожой Деляну в ее спальню. Ольгуца вбежала через секунду после них и тут же умчалась.
      - Ольгуца, куда же ты?
      - Я хочу поговорить с папа!
      - Ольгуца, сегодня с тобой что-то происходит!
      - Почему?
      - Как почему? Разве ты не говорила, что хочешь посмотреть, как сидит на Монике ее синее платье?
      - Говорила.
      - Тогда почему же ты уходишь?
      - Потому что... - она улыбнулась. - Мамочка, я уже видела Монику в панталонах! Пока она одевается, я вернусь.
      * * *
      Когда Ольгуца наносила визиты, она никогда не входила в комнату не постучавшись. Одна-единственная дверь была исключением из этого правила: дверь в комнату Дэнуца, в которую Ольгуца колотила ногой, когда хотела не просто войти, а вывести из терпения брата, - и которую тихонько открывала, когда хотела застать его врасплох.
      Ольгуца постучала в дверь кабинета господина Деляну.
      - Входи.
      - Я пришла к тебе, папа.
      - Хорошо, девочка... Может быть, тебе что-нибудь нужно?
      - Нет, папа! Я пришла повидать тебя.
      - Вот стул, Ольгуца. Садись.
      - Словно я твоя клиентка, папа!
      - Девочка моя... Если бы у меня были такие, как ты, клиенты, я бы выигрывал все процессы.
      - А ты проигрываешь процессы, папа?
      - Конечно. Проигрываю, как и все!
      - Папа, если бы я была судьей, ты бы не проиграл ни одного процесса.
      - Почему, Ольгуца? Твой папа не всегда бывает прав.
      - Да... одна только мама всегда права!
      Господин Деляну отвернулся к окну, чтобы избежать взгляда Ольгуцы; когда он снова повернулся к дочери, лицо его было чрезвычайно серьезно.
      - Папа, я ведь всегда знаю, когда ты смеешься.
      - ..?
      - Потому что и мне смешно.
      Они оба рассмеялись.
      - ...Ты любишь папу?
      Ольгуца нахмурилась.
      - Зачем ты спрашиваешь? Будто не знаешь!
      - Знаю, знаю! Но я хочу, чтобы ты сама мне это сказала.
      - А я не хочу.
      - Почему, Ольгуца?
      - Так... Не знаю...
      - Хочешь конфет?
      - Merci... Папа, а почему ты не куришь? Потому что я здесь?
      - Нет, Ольгуца. Я совсем забыл... А ты хочешь, чтобы я курил?
      - Да, папа. Тебе идет, когда ты куришь.
      Господин Деляну повертел в руках папиросу, вставленную в мундштук. Ольгуца зажгла спичку и осторожно поднесла огонек.
      - Фууу! Папа, а почему трубка красивее мундштука?
      - Потому что тебе так нравится.
      - Ээ, папа! Это другое дело! А тебе разве не нравится трубка?
      - Нравится.
      - Тогда почему ты не куришь трубку?
      - Я привык к мундштуку... и это плохо! Трубкой только попыхиваешь; не втягиваешь дым, как это делаю я, - с нескрываемым удовольствием признался господин Деляну.
      - А трубка у тебя все еще есть?
      - Конечно. Их у меня несколько.
      - И что же ты с ними делаешь?
      - Храню понапрасну.
      - Понапрасну?
      - Иногда дарю их кому-нибудь из друзей.
      - Папа, ты меня любишь?
      - Не-ет.
      - Любишь.
      - Ну, как тебе угодно!
      - Папа, а ты любишь меня больше, чем своих друзей?
      - Еще бы!
      - Тогда подари мне трубку.
      - Трубку?
      - Если ты меня любишь!
      - А зачем тебе трубка?
      - Просто так... для красоты.
      - Хорошо, Ольгуца... Вот, смотри... Выбирай себе трубку по своему вкусу.
      Он выдвинул ящик, до отказа набитый всякими принадлежностями для курения.
      - Вот, Ольгуца, красивая и маленькая трубка из морской пены. Как раз для тебя. Нравится тебе?
      - Нравится, папа. Но я хочу большую.
      - Тогда выбери себе большую!
      - Можно эту, папа? - спросила Ольгуца, кладя руку на самую большую трубку.
      - Конечно, можно! Мне подарил ее один француз, который занимался в Яссах настройкой роялей... Он умер, бедняга! Прекрасный был человек!.. Замечательная трубка.
      - Тогда я возьму эту. Merci, папа. Я буду помнить!
      - Какие глупости! Они все твои. Ты ведь знаешь, папа отдаст тебе все на свете!
      Ольгуца погладила ему лоб и волосы.
      - Какие у тебя красивые волосы, папа! Прямо как шелк!.. Ну, я пойду.
      - Послушай, Ольгуца, поедешь вместе с папой в лес? Возьмем и Дэнуца; может быть, и мама согласится поехать с нами. Мы поедем в шарабане.
      Ольгуца потерла лоб.
      - В другой раз, папа. Сегодня я иду в гости к деду Георге вместе с Моникой... Знаешь, он нас пригласил, - потупилась она.
      Господин Деляну пригладил усы... окинул взглядом Ольгуцу... и снова выдвинул ящик с трубками.
      - Ольгуца, возьми еще одну трубку: пусть у тебя тоже будет.
      Ольгуца с улыбкой взглянула на его лоб.
      - Папа, ты умница! Merci. Мне не нужна трубка.
      После ухода Ольгуцы господин Деляну обхватил руками лоб и долго, со стесненным сердцем, думал о своей дочери, мысленно следуя за нею во времени...
      "Как подумаешь, что когда-нибудь Ольгуца станет взрослой... Бедная Ольгуца".
      * * *
      Моника, одетая в черное свое платье, тихо вышла из гостиной и последовала за госпожой Деляну в ее спальню. Она едва сдерживала радость.
      Из спальни она вышла первая, и на ней было синее платье. Та Моника, которая вошла в спальню, и та, которая оттуда вышла, были совершенно разными существами. Прежняя Моника, вместе со своим черным платьем, осталась в шкафу на вешалке. Моника сменила не платье, а время года. Даже глаза и волосы блестели у нее по-иному.
      Когда небо синее, все прозрачные озера тоже непременно должны быть синими. Солнце мешает этому: солнце со своими косматыми лучами.
      Волосы Моники, заплетенные в косы, лежали у нее на спине. Моника была одета в синее полотняное платье с открытой шеей - открытой ровно настолько, чтобы оставаться ребенком и в то же время быть привлекательной барышней.
      Платье не доходило до колен, - госпожа Деляну не любила шить на вырост, она всегда стремилась к тому, чтобы одежда соответствовала возрасту, - ведь колени у детей столь же искренни, что и их лицо, и всегда бывают красивыми и живыми.
      Точно так же был одет и Дэнуц... Он рос быстро. Поэтому госпоже Деляну всегда хватало работы, но зато у ее детей была одежда, соответствующая не только их возрасту, но и каждому времени года. Несмотря на это, в шкафах никогда не было ни тесных курточек, ни ставших короткими платьев. Курточки и платья, из которых вырастали ее дети, носили другие мальчики и девочки.
      Моника не принадлежала к числу других детей. Моника пользовалась теми же правами, что и Ольгуца. Поэтому синее платье впервые появилось в той же роще, в которой в начале каникул промелькнула тень черного платья.
      - Моника, посмотри на себя в зеркало, - сказала госпожа Деляну на вернисаже синего платья, поднимая штору в окне гостиной.
      Полуденное солнце позолотило отражение весеннего утра в зеркале. Моника опустила глаза.
      - Tante Алис, а это не грешно? - Внезапный страх омрачил ее радость.
      - Не грешно, моя девочка! А если и было бы грешно, все взяла бы на себя tante Алис.
      - Как вы добры, tante Алис!
      Щелкнула дверная ручка.
      - Я пришла!
      - Не хлопай дверью...
      - ...не стучи, не шуми! Мамочка, как я тебя люблю!
      - Ольгуца!
      - Я сказала дерзость?
      Госпожа Деляну весело рассмеялась.
      - Вот видишь, мамочка!
      - Угомонись! Лучше взгляни на Монику.
      - Ну-ка, дай я на тебя посмотрю, - обратила Ольгуца свой взор на Монику... - Очень хорошо! Мне нравится! Ужасно нравится!.. Мамочка, как ты хорошо шьешь!
      - Слава Богу! Наконец-то я слышу похвалу из твоих уст!
      - Я сегодня в хорошем настроении, мамочка!
      - Нет уж, уволь! Предоставь папе быть в хорошем настроении, когда ему этого хочется. А ты должна быть веселой всегда.
      - Почему?
      - Потому что ты еще дитя.
      - Может быть... но сегодня я в очень хорошем настроении! А ты, мамочка?
      - И я тоже, если ты мне его не испортишь.
      - Я же тебе говорю, мама, что сегодня праздник.
      - Ольгуца, я тебе уже сказала, что нет!
      - Я верю... но как будто бы он есть!.. Моника, ты переоденешься или останешься в новом платье?
      - Оставь Монику в покое! Почему ты хочешь, чтобы она переоделась?
      - Я не хочу! Напротив, я бы удивилась, если бы... Мамочка, взгляни на меня!
      - Что ты хочешь?
      - Я? Ничего. Только чтобы ты посмотрела.
      - Ну, я смотрю.
      - Не в глаза! Посмотри на меня так, как ты смотришь, когда мы идем в театр... Огляди меня.
      - Ну и что?
      - Ты ничего не видишь?
      - Я вижу, что ты запачкала платье! И когда ты успела?
      - Вот!.. Когда успела?.. Ты знаешь, Моника?
      - ...
      - И я тоже не знаю!.. Мамочка, разве хорошо, что у меня запачкано платье?
      - Жаль платья!
      - А меня не жаль?
      - Почему ты его запачкала?
      - Я?
      - А кто же?
      - Оно само. Вернее, суп.
      - Ольгуца!
      - Ты хочешь меня наказать, мамочка?
      - Пожалуйста, объясни, чего ты хочешь?
      - А ты мне дашь?
      - Скажи что?
      - Я ничего не прошу. Но зачем мне запачканное платье? Я не хочу ходить в грязном платье.
      - Можешь не продолжать! Я все поняла... Ты увидела в шифоньере новое платье.
      - Да, когда ты вынимала платье Моники, - привела Ольгуца диалог к победному концу.
      - Ольгуца, зачем ты говоришь неправду?
      - Я не говорю неправду.
      - Постой... Ведь ты не знала, что я сшила тебе новое платье.
      - Знала.
      - Тогда зачем ты говоришь, что увидела его только теперь?
      - Потому что только теперь я увидела, что оно готово.
      - Ты хочешь его надеть?
      - Я?.. Только примерить... как и Моника.
      - Хорошо! Твоя правда. Только, пожалуйста, ответь мне прямо на мой вопрос.
      - Хорошо.
      - Ты хотела надеть новое платье, так ведь?
      - Да, - осторожно подтвердила Ольгуца.
      - Тогда почему же ты не сказала мне прямо: "Мама, пожалуйста, надень на меня новое платье"?
      - Потому что ты бы не согласилась.
      - Откуда ты знаешь?
      - Знаю. Ты бы ответила, что сегодня не праздник и что я его запачкаю.
      - Ольгуца! Ольгуца! Скажи, откуда в тебе столько лукавства?
      - ...
      - Не хочешь говорить?
      - Я просто не знаю!
      - Вот видишь, Ольгуца!
      - Может быть, ты знаешь, мамочка?
      - Давай, я одену тебя.
      - Ага!
      Дэнуц заглянул в гостиную и тихо затворил дверь. Моника этого не заметила.
      - Хм!
      Он следил через замочную скважину за Моникой, которая гляделась в зеркало.
      - Хорошо!
      В третий раз повторилось то же самое.
      - Браво!
      И в четвертый раз.
      Так, значит, Моника смотрится в зеркало! Моника-умница, Моника-разумница, Моника... смотрится в зеркало. Дэнуц тоже смотрится в зеркало, но ведь он мальчик! Так, значит, Моника...
      "А ты подглядываешь в замочную скважину!"
      "Это другое дело!" - молча ответил Дэнуц на свою дерзкую мысль.
      И, чтобы доказать это, стремительно вошел в гостиную. Моника глядела в окно.
      - Хм!
      - Тебе не жарко, Дэнуц? - встретила его Моника, всегда готовая служить ему.
      - А тебе какое дело? Не приставай!
      - Я тебе что-нибудь сделала, Дэнуц?
      - Только попробуй!
      - Я тебе ничего плохого не делаю, Дэнуц.
      - Ты что, боишься?
      - Я не боюсь, Дэнуц... "Мне очень жаль тебя, потому что Ольгуца тебя преследует", - мысленно произнесла Моника, краснея, словно маков цвет.
      - И тебе не страшно? - с вызовом спросил он.
      - Нет... А почему мне должно быть страшно?
      - Тогда почему ты не лезешь в драку?
      - Я никогда не дерусь, Дэнуц!
      - Не хочешь, чтобы тебя побили?
      Моника вздохнула... Жаль черного платья!.. И зачем она надела синее?.. Жаль! Да! Жаль!
      - Молчишь?
      - Ты не прав, Дэнуц! - покачала головой Моника.
      - Зато ты права!
      - Дэнуц, не говори так!
      - Иди и нажалуйся на меня!
      - Я не ябеда.
      - А ты смотрелась в зеркало! - победоносно ответил Дэнуц, пальцем указывая на зеркало.
      - Это правда. Tante Алис сказала мне, чтобы я посмотрела на себя в зеркало, и я посмотрела...
      - Ээ! Я знаю, что я говорю!.. Скажи еще что-нибудь!
      - ...
      - Скажи, зачем ты смотрелась в зеркало?
      Моника потупилась, сердце у нее отчаянно забилось...
      - Потому что никого не было, потому что ты прячешься ото всех, потому что ты притворяешься!
      Как хотелось Дэнуцу, чтобы Ольгуца слышала, как много и хорошо он говорит... Какое бы это было великое счастье!.. А может быть, Ольгуца подслушивает за дверью?
      - Ну, скажи что-нибудь еще. Не хочешь? Нечего смотреть в сторону! Говорить-то легче всего!
      Моника плакала, с закрытыми глазами слушая, что он говорит.
      Дэнуц направился к двери... Тут ему больше нечего было делать... Он остановился на пороге, ожидая провокации. Он расставался с Моникой, как расстаешься с успехом: ему было грустно.
      "Дэнуц на меня сердится!.. Ну, если так..."
      Слезы ожесточили ее. Она крепко сжимала в руках платок, а соленые капли падали на ее новое платье.
      Госпожа Деляну отступила на два шага...
      - Ольгуца, стой спокойно!
      Ольгуца стояла как вкопанная, словно опасаясь, что новое платье в этот торжественный миг может облететь, как прекрасный куст цветущего шиповника. Госпожа Деляну выражением лица с напряженным лбом и сощуренными глазами напоминала молодого генерала, объезжающего войска накануне сражения; скульптора перед отправкой статуи в Салон; влюбленного с первым письмом в руках, перед тем как опустить его в почтовый ящик; даму перед зеркалом, которая собирается надеть бальную накидку...
      - Можешь поблагодарить меня!
      - Merci, мамочка! - выдохнула Ольгуца, испытывая благодарность за доброе слово больше, чем за платье.
      Один-единственный недостаток, и платье тут же оказалось бы на операционном столе!
      - Иди, я тебя поцелую, Ольгуца.
      Ольгуца принадлежала госпоже Деляну. В этом была награда!
      - Пойди к папе, пусть и он на тебя посмотрит.
      Еще и это!
      Они столкнулись в прихожей. Ольгуца сочувственно посмотрела на брата.
      - Ты думал, я ничего не знаю?
      - Что? - вздрогнул Дэнуц.
      - Как что? Вы едете в лес в шарабане.
      - Ну и что? Да, едем! - воскликнул Дэнуц в упоении от своей первой победы.
      - Поезжай!.. А я отказалась! - с сарказмом отвечала Ольгуца.
      - Отказалась? - не поверил Дэнуц своим ушам.
      - Я не упрашиваю, чтобы меня взяли - как ты. Я отказываюсь ехать, потому что мне так хочется!
      "Молодец, Ольгуца! - мысленно одобрил Дэнуц. - Я поеду один! Поеду один!.."
      - Ну, конечно! Раз тебе так хочется! - сказал он вслух.
      - Ты думаешь, тебе дадут в руки вожжи? Папа будет править сам. Он мне сказал! Так что не рассчитывай!
      - Аа! Поэтому ты и отказалась?
      - Вовсе нет! Если бы я поехала, я бы правила лошадьми! Я умею править. Так и дед Георге говорит.
      - Тогда почему ты не едешь?
      - Потому что не хочу!
      - Не хочешь?! - скептически улыбнулся Дэнуц. - А почему?
      - Это уж мое дело!
      - Конечно!.. А я хочу.
      - Что?
      - Ехать.
      - Ты-ы? Папа хочет, а это совсем другое дело!
      - А тебя не берет, вот!
      - Меня?! Вот я тебе сейчас покажу. И тебе не захочется больше дразниться...
      Ольгуца схватила брата за руку и потащила в сторону кабинета.
      - Ну, что, дети? Едем?
      - Папа, правда, что ты звал меня в лес, а я отказалась?
      - Правда, Ольгуца. Ты ведь сегодня идешь в гости. Папа возьмет тебя в следующий раз. Ну и ну! Какая же ты красавица!
      - Видишь!
      Дэнуц стоял на пороге.
      - А теперь садись в шарабан!
      И Дэнуц очутился во дворе перед захлопнутой дверью.
      - Погоди! Я тебе покажу!
      И тут же фэт-фрумосы из котомки Ивана выхватили свои палаши, чтобы отомстить за унижение Дэнуца.
      * * *
      Дед Георге принарядился, словно в молодые годы на хору. Музыка хоры еще звучала порой в его памяти, когда радость вспыхивала в старом его теле. Принарядился, потому что он был у себя в доме и потому что к нему в дом должна была прийти "дедушкина барышня". Он прикрыл платком миску, полную ароматных, пахнущих базиликом груш из знаменитого сада Оцэлянки. Он взял миску, прошел под навесом в дом и поставил ее на одну из верхних балок. Запах ладана наполнил комнату, словно туда внесли курильницу, нагретую летним солнцем.
      "Хм!.. Чем-то вкусно пахнет!.. И куда ты их спрятал, дед Георге?"
      "Что спрятал, барышня?"
      "Да груши от Оцэлянки, те, что пахнут базиликом".
      "Разве?"
      "Ну да!"
      "Да нет!"
      "Вот они, дед Георге! Как их оттуда снять? Высоко, дед Георге, ты их не достанешь".
      Дед Георге беседовал сам с собой. С Богом и с Ольгуцей он мог разговаривать когда угодно; их голоса скрашивали его одиночество.
      Одно огорчение было у деда Георге: что не увидит он невестой свою барышню. Эх! Уж тогда облачился бы дед Георге в жениховы одежды, сел бы на козлы да крикнул: "Эй вы, залетные!"
      И помчались бы залетные во весь опор, и уж порадовалась бы "дедушкина барышня". Обратилась бы тогда барышня к своему жениху и сказала: "Это дед Георге. Он научил меня править лошадьми".
      А дед улыбнулся бы с козел, приосанился и сказал: "Эгей! И тебя держать в узде будет, потому что умеет барышня править!"
      Но была у деда Георге тайная радость: что после его смерти...
      - Опять, дед Георге? - выговаривала ему госпожа Деляну, видя его с деньгами в одной руке и шапкой в другой.
      - Дак!.. Опять...
      - А что же купить тебе, дед Георге?
      - Да что-нибудь пригожее, барыня, как для господской дочки.
      - Ситец, дед Георге, - он хороший и дешевый.
      - Нет, шелк, целую руку, - он дорогой и красивый.
      - И зачем тебе, дед Георге? Разве у тебя есть дочь на выданье?
      - Будет! Дедушке лучше знать зачем.
      Каждую осень, перед отъездом в город, повторялось одно и то же. Госпожа Деляну не переставала удивляться. Не переставала дивиться и Оцэлянка, искусная хозяйка, живая и любопытная. Из ее дома переправлялись в дом к деду Георге целые штуки белого полотна всех сортов, за которое дед платил не торгуясь.
      - Для кого ты собираешь приданое, дед Георге?
      - Знает дед, для кого!
      - Для кого же, дед Георге?
      - Эх, баба, жаль, что не ткешь ты полотно этим своим языком... а то много бы наткала!
      Брашовский сундук, подарок старого барина, был почти полон. А потому и невдомек было деду Георге, что шелк на дне сундука уже начал сечься. Да и не осмеливался он рыться в сундуке грубыми своими руками конюха. Он наполнял сундук, заглядывал в него, и дело с концом! Из-за этого сундука вот уже два года не ездил дед Георге в Яссы на своих лошадях.
      - Как же так, дед Георге?! Ты доверяешь лошадей Иону?!
      - Так уж, видать, надо, - вздыхал дед Георге. - Старый я стал! Так уж пусть смерть приходит за мной в мой дом.
      Две зимы вздыхал дед Георге о своих лошадях, разводя в печи огонь ради сундука.
      Потому что после его смерти...
      Дед Георге пригладил руками свои белые волосы. Поправил усы, вышел во двор и сел на завалинку, пристально глядя в сторону ворот, как смотрят те, кто скоро навсегда покинет свой дом.
      * * *
      Шарабан остановился у ворот усадьбы. Ион распахнул ворота, Али с высунутым языком выскочил на дорогу.
      - Аника! Где Аника? - позвала госпожа Деляну.
      - А-нии-кааа! - громко крикнул Ион, вскакивая на запятки шарабана.
      - Аника, где ты? - звала Ольгуца со ступенек крыльца.
      - Где Аника? - спокойно спросила Профира, стоя позади Ольгуцы.
      - Пойди поищи ее! - нахмурилась Ольгуца.
      - Туточки я, барыня! - откликнулась Аника, выскакивая на крыльцо, словно заяц, поднятый криками охотников.
      - Погляди на меня.
      - Я и гляжу, барыня! - отвечала Аника, покачивая бедрами и вертя головой.