Творцы прошлого (Книга 1)

Потом этого копье каким-то образом оказывается у Меровингов - первой династии франкских королей. Эти самые Меровинги - династия очень интересная. Дело в том, что в 425 году нашей эры умер последний представитель рода Давида раббан Гамалиэл VI. И в этот же год у некоего Меровея рождается сын Хильдерик - будущий основатель династии. Этого-то младенца и благословляет Синедрион - совет иудейских старейшин. Причем благословляет именно тогда, когда Византийский император Феодор Младший в 429 года низлагает главу Синедриона, в результате чего Синедрион вынужденно переезжает из Тира в Вавилон. Более того, Синедрион объявляет, что в жилах Хильдерика течет кровь Давида. Вероятно, династия пресеклась лишь по мужской линии, а наследница по женской вышла замуж за будущего отца первого франкского короля. Вот почему наследником назвали Хильдерика, но не его папашу. Но в это же самое время копье находилось также и у Юстиниана - крестьянского сына, будущего византийского императора. С его помощью он не только обрел в 527 году престол, но и отвоевал у варваров Сицилию, Сардинию, Корсику, освободив даже Рим. Я раньше думал, что здесь какая-то ошибка: либо копье у Меровингов, либо у Юстиниана. Но только позавчера понял, что никакой ошибки тут нет. Это как мы с тобой один и тот же человек, но из разного времени. Так и копье. Еще больше я в этом убедился, когда мне рассказали дальнейшую историю копья. В 803 году патриарх Иерусалимский преподнес это копье в дар Карлу Великому. При этом зафиксирован первый в истории случай, когда необыкновенные возможности этого копья демонстрировались публике. С этим копьем в руках Карл выиграл сорок восемь сражений и не проиграл ни одного. Но самое интересное начинается 14 июня 1098 года. В этот день в Антиохии Раймунду IV, графу Тулузскому, доложили, что один из рыцарей Петр Бартоломей несколько раз видел сон, в котором ему являлся святой Андрей. Андрей этот и указал место в антиохийском соборе Святого Петра, где зарыто это копье. В средние века копье находилось в Нюрнберге, в соборе Святой Екатерины, где было предметом паломничества. Потом в 1806 году его перевезли в Вену, чтобы оно не попало в руки Наполеона. И вот в начале ХХ века в Вену из родного городка Браунау переезжает юный Адольф Гитлер.
      - Он тогда еще был Шикльгрубером?
      - Гитлер всегда был Гитлером. Шикльгрубером был его отец, но Гитлером он стал еще до рождения Адольфа. Потом, когда в тридцать восьмом немцы присоединили Австрию, это копье вновь переехало в Нюрнберг. Сначала оно хранилось в том же соборе Святой Екатерины, но в сорок четвертом году его перенесли в главное святилище эсэсовской секты "Аненербэ" замок Вевельсбург, где для копья еще при строительстве был предусмотрен специальный зал. За два часа до смерти Гитлера это копье досталось американцам. Сначало оно попало к генералу Паттону. Потом его отобрал Эйзенхауэр и лично преподнес президенту Трумэну. Тот не мог оторвать взгляд от копья. Прежде чем принять решение об атомной бомбардировке японских городов, он долго медитировал над копьем, как бы советуясь с ним. В пятьдесят первом копье пришлось вернуть в Австрию. С тех пор оно и лежит в Хофбургском музее. Однако давно существовало предположение, что эсэсовцы перед приходом американцев копье подменили. И вот это предположение подтвердилось.
      - А откуда ты знаешь, что настоящее именно это копье, а не то, которое лежит в Вене?
      - Посмотри на этот золотой кожух. Если его снять с венского копья, ничего не произойдет.
      Тут Игорь из 2016 года подошел к вскрытой нише и достал оттуда копье. Сдвинув ножны на полсантиметра, он слегка повернул их. Комната залилась ярким лиловым светом, а упавшие на пол доски сами собой встали на прежнее место. При этом штукатурка осталась неповрежденной. Когда свечение прекратилось, Игорь заметил, что на улице снова светло, хотя пока он разговаривал со своим старшим двойником, за окном успело стемнеть.
      - Вот видишь! Мы вернулись на три часа назад, - объяснил старший Игорь.
      Младший Игорь взглянул на наручные часы. На них было десять минут девятого. Часы же, висящие на стене, показывали пятнадцать минут шестого. Громкое тиканье бабкиных ходиков и энергичное возвратно-поступательное движение маятника свидетельствовали о том, что эти настенные часы были исправны. С этого момента Игорь окончательно поверил во все то, что рассказал ему его дубликат.
      - Хорошо, - согласился он, - но почему же тогда это копье называют копьем Лонгина?
      - А это уже другая история, сейчас я ее расскажу.
      Солнце еще не взошло со стороны иудейского берега, когда, шлепая по волнам скрипящими веслами, в кесарийскую гавань входила старая триера. Стоящие на берегу беломраморные здания в первых лучах рассвета казались почти черными. На фоне предутреннего неба, раскрашенного Авророй в цвет окантовки консульской тоги, одиноко сияла голубым светом звезда ее сына Люцифера. Грозно смотрелся стоящий на высоком холме храм Августа, у входа в который стояли две статуи. Первая из них изображала аллегорию Рима. Другая была статуей самого покойного императора. В южном конце гавани были видны ряды построенного за городом амфитеатра.
      Когда-то место, где стоит Кесария, называлось Стратоновой башней, но ни прокуратор, ни его спутники не знали, кто такой был этот Стратон, а никто из нынешних жителей города, не помнил, как эта самая башня выглядела и существовала ли она вообще. Сто двадцать пять лет назад на этом месте Аристобул, первый человек, провозгласивший себя иудейским царем после возвращения иудеев из вавилонского плена, убил своего брата-соправителя Антигона. Здесь же полвека назад Ирод затеял строительство города, где, не боясь гнева своих подданных, он мог устанавливать статуи Олимпийских богов, ходить в баню и даже вкушать свинину.
      Обогнув каменный волнолом, триера подошла к единственному входу в гавань. Вход был расположен с северной стороны, так как ветры в этих местах дули преимущественно с севера. С правой стороны этот вход ограничивался двумя каменными столбами, а слева, со стороны берега, у самой кромки прибоя была построена Друзова башня, названная так в память Друза Старшего пасынка Августа и брата Тиберия, который умер в Германии после неудачного падения с коня.
      Миновав проход в волноломе, триера, сопровождаемая высланной из порта целокулой, показывающей местный фарватер, вошла в кесарийскую гавань и подошла к причалу. На берегу пассажиров триеры уже ожидал эскорт из воинов кесарийского гарнизона. Первым по трапу спускался одетый во всадническую трабею недавно назначенный прокуратором Иудеи Гай Понтий Пилат.
      Пилат принадлежал к сословию всадников. По своему происхождению он был потомком древнего самнитского царя. Царь этот был тоже Гаем и тоже Понтием. И этот царь Гай Понтий за три с половиной столетия до того, как его потомок стал прокуратором, во время Второй Самнитской войны в консульство Спурия Постумия и второе консульство Тита Ветурия Кальвина окружил римские войска в Кавдийском ущелье. При этом попавшие в засаду войска вынуждены были сложить оружие. Затем всех римлян от консулов до простых воинов прогнали под ярмом и отпустили почти что в чем мать родила. Так полуголыми добрели они от Кавдия до самой Капуи, где союзники-кампанцы, как могли, приодели их и отправили восвояси. Лишь спустя тридцать лет римлянам удалось покорить самнитов, а предок Понтия Пилата, взятый в плен Квинтом Фабием Руллианом, был проведен впереди триумфальной колесницы, а затем спущен в Туллианум - подземное отделение Марметинской тюрьмы. Тюрьма эта, стоявшая на одном из склонов Капитолия, была построена еще четвертым римским царем Анком Марцием. Спуск узника в Туллианум через отверстие, проделанное в его сферическом куполе, во все времена означал вынесение ему смертного приговора. Потом тело умершего узника через то же отверстие вынимали специальным крюком и сбрасывали в Тибр.
      Отцом этого победителя римлян был философ Геренний, ученик знаменитого пифагорейца Архита Тарентийского, беседовавшего на философские темы даже с самим Платоном, когда тот жил на Сицилии.
      Потомки же этого самнитского царя позднее служили Риму, и, получив в промежуток между первой и второй Пуническими войнами римское гражданство, переселились в Город. Некоторые из потомков этого рода стали сенаторами, а один из них, Луций Понтий Аквила, был другом и сподвижником Цицерона и единственным из сенаторов, который позволял себе не вставать при входе в сенат самого Цезаря. Потом Понтий Аквила принял участие в убийстве Цезаря и в следующий год пал в битве при Мутине. Этот самый Понтий Аквила был дедом Пилата по линии отца. Отец Пилата, Гай Понтий Галлий, правда, к моменту рождения сына уже не был сенатором, так как Август в 29 году до новой эры сократил количество сенаторов на 210 человек, исключив из сенаторского сословия приверженцев республиканского строя. В число сокращенных попал и Понтий Галлий, несмотря на то, что был он цезарианцем и участником Галльской войны. Август не простил ему то, что в свое время Галлий был другом Марка Антония.
      Во времена его молодости Пилата ценил сам Тиберий, знавший его по Германским кампаниям. В те годы, когда Тиберий не был еще императором, он, будучи наследником Августа, был наместником в Германии и командовал стоявшими там легионами. Позже командование этими легионами перешло Публию Квинтилию Вару. Вар был консулом в 13 году до нашей эры, а в 6-4 годах до нашей эры, он занимал должность легата в провинции Сирия. И вот в 9 году нашей эры геруски, возглавляемые изменником Арминием, находившимся до этого на римской службе, заманили три римских легиона - XVII, XVIII и XIX - в Тевтобургский лес. В самом начале битвы убили легата XVIII легиона, в котором служил молодой Гай Понтий. Затем убили и префекта его когорты. Понтию, бывшему тогда простым центурионом, пришлось принять командование на себя. Эта когорта была единственной, которой удалось вырваться из Тевтобургского леса, так как Понтий был единственным командиром, не подчинившимся приказу Вара капитулировать. За этот подвиг никому тогда не известный двадцативосьмилетний центурион Гай Понтий и получил звание примапилария - старшего из центурионов своего легиона. Звание это давалось обычно за выслугу лет и примапилариями становились лишь центурионы, прослужившие более двадцати лет. Вместе с этим званием Понтий и получил почетный когномен Пилат. Год спустя он получил должность военного трибуна, на которую, как правило, назначались лишь сыновья сенаторов. Когорта, которую вывел Гай Понтий, была передана в состав I легиона, лагерь которого стоял на месте нынешнего Бонна. Позже, когда через семь лет Германику племяннику Тиберия, ставшего за два года до этого императором - удалось разбить Арминия, отомстив тем самым за унижение Рима, Пилат стал легатом этого легиона. Сам же I легион, роль которого в битве с Арминием была решающей, получил наименование "Германика".
      Однако к тому году, году, в который Пилат был назначен прокуратором, ситуация в Риме изменилась. Стареющий Тиберий все меньше занимался делами государства, предпочитая жить на Капрее. От его имени огромной империей правил Луций Элий Сеян. Сын всадника Сея Страбона, бывшего в свое время наместником в Египте, усыновленный в год смерти Августа родом Элиев, он был близок к вершине своего могущества. За четыре года до этого он воплотил свой давний замысел собрать преторианские когорты со всех гарнизонов в Рим. Поселив их в лагере на северо-восточной окраине города, он стал их командующим. За три года до назначения Пилата прокуратором по наущению Сеяна Друз единственный сын Тиберия был отравлен своей женой Ливиллой при помощи ее личного врача Эвдема. Тогда Сеян обещал Ливилле, которая была внучкой жены Августа Ливии, вступить с ней в брак и сделать ее императрицей, когда сам станет императором. Теперь лишь сам Тиберий, на которого Сеян имел неограниченное влияние, был препятствием на его пути к императорской власти. Но шестидесятивосьмилетний Тиберий был стар и болен и с каждым годом уезжал отдыхать на Капрею на все более долгий период, оставляя при этом Сеяну все управление огромной империей. Поэтому Сеян не считал пока нужным торопить естественную смерть императора. Тем не менее, именно Тиберий запретил Сеяну брак с Ливиллой. Правда, он сделал это не напрямую, и по его письму можно было бы подумать, что он, наоборот, дает согласие. Однако Сеян, читая между строк, понял, что Тиберий, давая такое согласие, вынудит его отойти от государственных дел, а то и вообще умертвит. Поэтому Сеян посчитал за благо вовремя отказаться от такой чести.
      Потерял должность легата в те времена и Пилат. На его место был назначен ставленник Сеяна. Взамен ему предложили занять должность префекта одной из преторианских когорт, от чего Пилат отказался и ушел в частную жизнь. Летом отдыхал на вилле, принадлежавшей когда-то покойному отцу, где постоянно жила его дочь Понтия, куда часто приезжал с его внуками и его старший сын Гай, несущий службу военным трибуном в престижном Марсовом легионе. А каждое лето младший сын Луций на собачьи дни, от которых и происходит слово "каникулы", приезжал из Афин, где учился греческой премудрости. В Афинах когда-то в юности учился и сам Пилат, но смерть отца, платившего за обучение, вынудила шестнадцатилетнего Гая Понтия оставить науки и поступить на военную службу.
      До прошлого года Понтий Пилат не был знаком с Сеяном. Несмотря на свои заслуги на военном поприще, он не мог в силу своего не очень высокого происхождения проникнуть в те круги, через которые он мог бы выйти непосредственно на главу преторианцев. Если бы стало совсем трудно, он мог бы попросить самого Тиберия дать ему какую-нибудь должность в знак прежних заслуг, в чем старый император, бывший когда-то, как и он, неплохим воином, не отказал бы ему. Но все пути к Тиберию были теперь в руках Сеяна, который относился с нескрываемым недоверием к боевым ветеранам германских кампаний.
      Но неожиданно изменилось семейное положение Сеяна. Он вдруг вновь приблизил свою жену Апикату, которую прежде удалил от себя, стремясь вступить в брак с Ливиллой. Апиката была подругой Клавдии, супруги Пилата.
      Клавдия пыталась выглядеть строгой хранительницей благочестивых обычаев древности и даже, подобно супруге Августа Ливии, сама ткала тогу своему мужу. Это, тем не менее, ничуть не мешало ей, время от времени, со скуки посещать молитвенные собрания приверженцев чужеземных культов, которые в то время заполонили не только провинции, но и пустили глубокие корни в самом Риме.
      Именно Клавдия устроила своему мужу нужное знакомство с Сеяном. Однажды в базарный день на Яремной улице к Пилату подошли два преторианца и подвели его к парадному пилентуму, в котором обычно ездили на прогулку знатные матроны. Не выходя из пилентума, Апиката удостоила Пилата короткой беседы. А еще через несколько месяцев, незадолго до декабрьских ид, префект претория, как официально называлась должность Сеяна, принял Пилата на одной из своих вилл на Капрее, расположенной неподалеку от виллы Тиберия, и даже пригласил провести с ним все дни Сатурналий.
      А незадолго до мартовских ид случилось вот что. Глубокой ночью во время третьей стражи в центре Рима на Яремной улице появилась богато украшенная лектика с плотно зашторенными окнами, несомая восемью рабами-лектикариями. Но не в лупанарий, не в объятия развратных дев несли носильщики в этот час своего господина. Свернув сперва на Публиев Ввоз, ведущий к Авентинскому холму, лектикарии, запутывая возможных очевидцев, петляли узкими переулками, пока не прибыли, наконец, к дубовым дверям дома в Каринском квартале у западного подножия Эсквилинского холма.
      Проворный ликтор, выскочивший из носилок и постучал своим жезлом в двери, украшенные увитыми змеями бронзовой головой Горгоны. Когда же двери отворились, из лектики вышел сам Луций Элий Сеян. Теперь всесильный Сеян лично прибыл к отставному легату. Встречать столь знатного гостя вышел сам хозяин дома, и, собственноручно сняв с него сандалии, отдал их своему одноглазому рабу-германцу.
      - Приветствую тебя, Сеян! Как здоровье нашего цезаря?
      - Биберий Кальдий Мерон, хвала Юпитеру и всем покровительствующим ему богам, особенно Бахусу, пока еще жив и как и прежде может выпить в день целый конгий.
      Называя так Тиберия, Сеян обыгрывал созвучие его имени Tiberius Claudius Nero c прозвищем Biberius Caldius Mero, данным императору придворными остряками и отражающим обыкновение Тиберия пить неразбавленное подогретое вино.
      - Чем обязан честью столь позднего визита? - спросил удивленный Пилат.
      - У меня есть для тебя новость. Сейчас идет март. Как всегда в ближайшие иды, сенат соберется на заседание, на котором будут распределять должности и провинции. Тебе достанется Иудея. Недавно я отозвал оттуда Валерия Грата. Он уже стар, и сам неоднократно просил об отставке. Вскоре он вернется в Рим, и ты сможешь его встретить. Грат пробыл прокуратором одиннадцать лет, а до этого долго служил в Иудее. Тебе будет полезно поговорить с ним перед твоим отъездом.
      - Благодарю тебя, мой благодетель.
      - Надеюсь, что благодарить тебя буду я, когда ты выполнишь мое поручение. Я неспроста назначил в Иудею именно тебя. Ты знаешь эту страну и этот народец. Мне донесли о твоих подвигах там. Теперь тебе придется стать бичом Иудеи, ее наказанием. Ты должен проявлять ненависть к ее народу и презрение к его обычаям. Будь глух ко всем мольбам и не знай пощады. Особенно пренебрегай их богом, которого они почитают чересчур ревностно.
      - Зачем тебе это нужно? Не лучше ли прослыть справедливым управителем и тем самым привить любовь к Риму, римским законам и обычаям? В противном случае со мной в Иудее может случиться то, что семнадцать лет назад случилось в Германии с Варом.
      - Ты знаешь, что храм Януса закрыт уже несколько лет. И если бы покойному Августу это понравилось, то мне нужна война. Война победоносная, которая принесет мне славу, любовь народа Рима и уважение его легионов. Если мы вновь пойдем на германцев, то наверняка опять потерпим поражение. А этот народ не воины, а философы. Сколько они существуют - их то и дело завоевывали то Ассирия, то Египет, то Вавилон, то персы, то греки. Кроме того, иудеи не имеют настоящей религии, а погрязли в суевериях. Они не умеют отвращать неблагоприятные знамения ни с помощью жертвоприношений, ни посредством обетов. Все их обычаи прямо противоположны нашим. Убивать ребенка, родившегося после смерти его отца, они считают за преступление, а мыться в термах для них - величайший грех. Пусть этот народ, давно не имеющий обученного войска, восстанет, а наши воины сотрут в пыль его города и поступят с Иерусалимом так, как некогда мы поступили с Карфагеном.
      Но у моего поручения есть еще и более секретная часть.
      В юности своей я служил при особе Гая Цезаря, одного из внуков Августа. Когда Гай был наместником в Сирии, он часто тайно бывал в Иерусалиме.
      - Вот оно что. А Август еще гордился, что нога его внука не ступала в Иерусалим.
      - Так вот, - продолжил Сеян. - При Храме их бога есть помещение, где живут девы наподобие наших весталок. Только, в отличие от весталок, они не хранят целомудрия, а ублажают понтифика и его приближенных. Часто этих дев предоставляют почетным гостям - царям или их посланникам. С одной из таких и свели молодого Гая. Говорят, что она родила младенца мужского пола. Если этот младенец, которому уже лет двадцать пять, вдруг объявится, это грозит Риму большими потрясениями. Выясни о нем все, что сможешь и сделай так, чтобы о том, что я тебе рассказал, никто никогда вообще не узнал.
      Сказав это, Сеян потребовал обувь и, встав из-за стола, не притронувшись к угощению, удалился так же внезапно, как и пришел.
      И вот в шестом часу дня накануне майских нон на двенадцатом году правления императора Тиберия, в год, когда консулами были Лентул Гетулик и Гай Кальвизий, из Капенских ворот Вечного Города, гремя колесами по плитам Аппиевой дороги, в сопровождении кавалерийской турмы выехала роскошная каруха, запряженная четверкой лошадей. Впереди карухи, скача верхом рядом с самим Сеяном, который, в соответствии с обычаями предков, провожал путника до седьмой мили, Город покидал назначенный прокуратором Иудеи Гай Понтий Пилат.
      Когда же седьмой милевый камень остался позади, и Сеян повернул поводья своего коня в сторону Рима, Пилат, не сел в каруху, где сидела его жена со своей горничной-эфиопкой, а, обогнав сопровождающих его кавалеристов, поскакал далеко вперед.
      Путь его лежал к расположенной за двадцать первой милей Альбанской горе. На этой горе когда-то стоял город Альба Лонга, основанный еще Асканием Юлом - сыном воспетого Вергилием прародителя римского народа легендарного Энея. Стоял он до тех пор, пока третий римский царь Тулл Гостилий не разрушил его, переселив при этом в Рим всех его обитателей. Здесь на южном склоне горы в древности стоял еще один город - Лавиния, названный так в честь дочери царя Латина, с которым Эней, живший тогда на морском берегу на месте нынешней Остии, заключил военный союз. В городе находился храм Юноны Спасительницы, от которой вели свою родословную Юнии - предки Пилата по материнской линии. И хотя теперь этот храм, как и сам город, лежал в руинах, прокуратор, отправляясь во вверенную ему провинцию, не мог оставить Лация, не попрощавшись при этом с отеческими богами. Пока плиты Аппиевой дороги равномерно мелькали под копытами его коня, Понтий Пилат вспоминал продолжительный разговор с Гратом, состоявшийся в майские календы.
      Для Пилата не составляло трудности разыскать Грата в Риме в день майских календ. Зная, что Грат принадлежит к роду Валериев, можно было с полной вероятностью полагать, что он в этот день непременно должен быть на Таренте. Здесь, где Марсово поле в своем наиболее узком месте непосредственно примыкает к Тибру, еще в древности один из представителей этого славного рода, пришедший в Рим из страны сабинян, обнаружил горячие источники. Воды из этих источников исцелили его детей, в честь чего благодарный отец установил в своем роду обычай совершать торжественные ночные жертвоприношения. Рассказывали также, что здесь же на глубине двадцати футов был обнаружен древний алтарь подземных богов, построенный, может быть, еще Эвандром - греком-ахейцем, основавшим колонию на месте будущего Рима. В год, когда последний римский царь Тарквиний Гордый был изгнан из Города, один из вождей республики Публий Валерий, сын Волеза, получивший вскоре когномен Публикула, сделал этот праздник общенародным.
      Понтий Пилат не ошибся в своем предположении. В тот час, когда на алтарях, залитых кровью жертвенных животных, сжигались туши коз и баранов, он обнаружил Грата посреди толпы присутствующих. Годы не так изменили его, как ожидал Пилат, бывший когда-то мимолетно знаком с Гратом. Тем не менее, ему пришлось представиться прежде, чем Грат смог узнать его. Трудно было распознать того молодого худощавого Гая Понтия в этом растолстевшем и облысевшем Пилате.
      - Благодарю, что перед отъездом не забыл посетить старика Грата. Ты, наверное, знаешь, что я пробыл прокуратором одиннадцать лет. Но еще до этого я долго служил в Иудее, - ударился в воспоминания Грат. - Ирод не доверял иудеям, так как сам был идумеем. Идумеи, называемые также эдомитянами, - это те же набатейские арабы, изгнанные соплеменниками из Каменистой Аравии, только поклоняющиеся не собственным племенным богам, а иудейскому богу, храм которого стоит в Иерусалиме. Иудеи же не любили Ирода, поскольку тот не только не всегда соблюдал иудейские обычаи, но и пытался привить в своей стране греческие нравы. Поэтому у Ирода в войске было много чужеземных наемников. Помимо греков, сирийцев да подаренных Августом доставшихся от Клеопатры четырехсот галатов, у него были четыре пехотные когорты и две кавалерийских алы. Конницу водил Анний Руф, пехоту - я. Воинов этого войска называют себастийцами, так как расквартированы они в Себасте, как теперь называется переименованная Иродом Самария. После смерти Ирода как Антипа, так и Архелай отбыли в Рим, чтобы Август рассудил, кто из них станет царем. В это время начались кровавые события в Иерусалиме. Сабин, которому Август приказал провести опись всего имущества только что похороненного царя, занял тогда Иерусалимский храм, чтобы, с одной стороны, не допустить возможного разграбления хранящихся там сокровищ, с другой - чтобы за счет этих сокровищ пополнить свой собственный кошелек. Тогда все бывшее войско Ирода, кроме себастийцев, которые все-таки были самой боеспособной частью этого войска, подняло восстание, к которому присоединились и жители Иерусалима. Встав на сторону Сабина, мы с нашими когортами оказались запертыми восставшими иудеями в осажденном Храме, и лишь своевременный приход Вара с его легионами спас наше положение.
      - Во время этих событий я был еще слишком юн. В тот год, когда мне исполнилось шесть лет, Вар был уже консулом, а познакомился я с Варом позднее - уже в Германии. Тогда геруски заманили три наших легиона - XVII, XVIII и XIX в Тевтобургский лес. В битве убили легата нашего легиона и префекта нашей когорты, и мне пришлось принять командование на себя.
      - Знаю. Твоя когорта была единственной из тех, кому удалось вырваться из Тевтобургского леса. Об этом тогда много говорили не только в Риме, но и в провинциях. А я в то время служил уже Архелаю. Хотя, нет... Архелай к тому времени был уже смещен. Да, к тому времени я уже стал командовать наемниками у Антипы, а Руф остался в Иерусалиме и был начальником храмовой стражи... у этого... у Анана... Да, именно у Анана, которого поставил Копоний и которого я потом, уже будучи игемоном, как называлась по-гречески прокураторская должность, заменил на Елизара.
      - А помнишь ли ты историю с тем младенцем, которому предсказали быть царем?
      - О! Над этим потешалась тогда вся провинция. Представляешь, в одном из галилейских городков заходит в синагогу в субботний день девица с младенцем на руках и заявляет, что тот был зачат без участия мужчины.
      - Один из древних вавилонских царей тоже говорил, что мать родила его без помощи отца. А один египетский фараон вообще договорился до того, что он сам себя родил.
      - Ну, совсем без отца здесь, конечно, не обошлось. Она говорила, что зачала его от какого-то святого духа, сама того не заметив. Лишь ангел сообщил ей об этом.
      - Кто сообщил?
      - У иудеев есть только один бог. Но, раз он один, ему, естественно, нужны помощники, которых у него, как говорят книжники, целое воинство. Этих помощников, которые тоже бессмертны, и называют ангелами. Тот ангел, что приходил к этой девке, был самым главным из ангелов. Называют его Гавриил.
      - А, знаю я об этом суеверии. Недавно я купил самаритянина, который учил меня арамейскому языку перед моим отъездом в Палестину. Он рассказывал мне об иудеях, об их пророках и про то, что они не признают никаких богов, кроме одного, в жертву которому они приносят, стыдно сказать, крайнюю плоть каждого семидневного младенца.
      - Дело в том, что через пять лет иудеи ожидают прихода своего небесного спасителя. А он-то и должен быть рожден без участия мужчины. Так говорят их пророчества.
      - Давно ли написаны эти пророчества?
      - Иудейские жрецы утверждают, что восемьсот лет назад.
      - Восемьсот лет. Столько не существует даже Рим. Неужели иудеи настолько древний народ?
      - Даже древнее, чем ты думаешь. В те времена, когда миром правил Кронос, называемый вами Сатурном, народ этот жил на Крите. На острове этом есть гора, называемая Ида. От этой-то горы и пошло название этого племени. Когда же Сатурн, побежденный своим сыном Юпитером, вынужден был оставить свое царство, иудеи бежали с Крита и поселились на окраинах Ливии. Вскоре земля их была завоевана египтянами, после чего иудеи переселились в дельту Нила. Ко времени царствования фараона Хенефрея они расплодились настолько, что в Нижнем Египте их стало едва ли не больше, чем коренных египтян. Между египтянами и иудеями часто происходили ссоры, в основном по религиозным мотивам. Дело в том, что у египтян многие животные считаются священными, поскольку их боги носят животные обличья. Особенно почитаются египтянами бык и баран. А этих-то самых быков и баранов иудеи приносили тогда в жертву своим богам.
      - Ты же сам говорил, что бог у них один.
      - Так стало после тех событий, о которых я сейчас расскажу. Раньше всего иудеи поклонялись Урану, которого они называли именем Адонай. Но после, когда появился Сатурн, они стали поклоняться ему. Однако, когда победил Юпитер, иудеи не стали признавать его главным богом, а поклонялись Сатурну и титанам. Но Сатурн - бог ревнивый. Однажды он обратился к одному из иудеев и обещал ему, что если тот будет поклоняться только ему, то он, Сатурн, сделает его потомков правителями всего мира. Действительно, Сатурн сделал так, что в последующих поколениях все иудейские рода, так или иначе, пресеклись. Остались среди иудеев лишь потомки самого Авраама. Но минуло с десяток поколений, и иудеи стали мало-помалу заимствовать культы других богов у окружающих их народов. Тогда ревнивый и мстительный Сатурн наслал на них какую-то кожную болезнь. Болезнь эта передавалась им от свиней, а от них самих к египтянам. Тогда египтяне решили изгнать иудеев со своей земли. Но это было сделать не так-то просто. Доля иудеев в количестве населения дельты Нила составляла тогда две пятых - точно такую долю, какую составляют они сейчас среди населения Александрии.
      И вот тогда египтянам пришлось обратиться к помощи одного человека. Звали этого человека Моисей. Мать его была иудейкой, а отец - знатным египтянином. У тех народов, которые поклоняются Сатурну, счет родства идет по материнской линии. У большинства же людей, которые главным богом почитают Юпитера, род ведется по линии отца. Именно поэтому Моисея считали за своего как египтяне, так и иудеи. Обучавшийся у египетских жрецов Моисей знал от них некоторые трюки, которые можно было бы представить как знамения. Явившись к своим соплеменникам по линии матери, Моисей заявил им, что эта болезнь стала для них карой Сатурна. Во искупление их грехов Сатурн якобы повелел им покинуть Египет и отправиться на восток в поисках земли, на которую Моисей им укажет. Сначала иудеи не поверили, но после того, как Моисей показал им несколько фокусов, доказав им, что он пророк, они стали следовать его повелениям.
      Покинув дельту Нила, иудеи попали в Синайскую пустыню. Шесть дней они шли по безводной местности. Запасы воды, взятые ими с собой к этому времени уже иссякли. На исходе седьмого дня, когда доведенные жаждой до отчаяния люди хотели уже растерзать Моисея, тот заметил осла, поднимающегося на холм.