Жизнь собачья и кошачья. Повести и рассказы

      Целых полчаса он полз каких-то тридцать метров. Метр в минуту! Стремительный Топ, который догонял зайца, часами преследовал лося!
      Наконец мы смогли дотянуться до него и вытащить на твердое. Он лежал у моих ног, загнанно дыша. Прошло несколько минут, прежде чем он встал, отряхнулся, брызгая нам в лица жирной грязью.
      Теперь я знал наверняка, что Топ никогда не бросит утку, потому что это его работа, его жизнь, его предназначение.
 

***

 
      Мой постоянный спутник по рыбалке и охоте Тихоныч очень любил Топа. И тот отвечал ему нежной привязанностью. Стоило только появиться Тихонычу во дворе, как Топ начинал волноваться, радостно повизгивать.
      Не сказать, чтоб у Топа был ангельский характер, но Тихонычу он разрешал проделывать с собой такие штучки, на которые любой другой не осмелился бы. На кратковременных привалах Топ служил Тихонычу подушкой, по полчаса высиживал в его охотничьей шляпе. В шляпе Топ выглядел так комично, что мы все по-катывались со смеху. Но вот найденную утку Топ нес только мне, не поддаваясь ни на какие уговоры. А когда ему заступали дорогу, пытаясь отнять добычу, он, наверное, вспоминая игру с моим сыном, останавливался, широко расставив лапы, и с любопытством смотрел на хозяина утки. Стоило тому только протянуть руку, как Топ отскакивал в сторону и вновь становился в стойку, поджидая его. Но когда игра начинала надоедать или противник играл не по правилам, Топ, не выпуская из пасти утку, поднимал верхнюю губу, обнажая клыки, и полным ходом мчался ко мне.
      Эта привычка доставляла некоторые неудобства, потому как утку приходилось возвращать, но, с другой стороны, я гордился своей собакой. Отличаемый Топом Тихоныч не раз пытался забрать свою утку, но ничего не выходило. И он не на шутку сердился:
      — Надо же, шляпой моей пользуется, спит рядом, лакомые кусочки все ему, а мою же утку тебе несет…
      — Это у него в крови, — защищал я Топа. — В генах заложено.
      — Ничего. Все равно я эти гены переделаю, — обещал Тихоныч.
      И на самом деле, вскоре Топ стал отдавать Тихонычу уток. Я долго не мог выяснить причину, а Тихоныч хранил ее в секрете и на расспросы только отшучивался:
      — Одна бабушка заклинание мне подсказала. Вот и пользуюсь.
      Все раскрылось в конце октября. Обычно в это время резкое похолодание поднимает утку в дальних северных краях на крыло, и у нас, на Алтае, начинается ожидание так называемой «северной» утки. Ожидание это томительно потому, что вдруг среди похолодания разбегутся тяжелые тучи, выглянет яркое солнце и полетит по воздуху серебристая паутина. Снова заголубеют вода и небо. Снова природа подарит несколько погожих теплых дней. Но охотнику такой день не в радость. Бесчисленные стаи тяжелой, сытой утки сразу же прекращают свой полет и падают на огромные озера, где к ним не подступиться. И только когда вновь засеет холодный дождь или сыпанет внезапный снег, утка тронется дальше на юг, радуя охотника низким и бесстрашным полетом.
      Мы с Тихонычем ожидали северную утку на озере Шуракша. Стояли неподалеку друг от друга. Погода была холодной, но ни ветра, ни дождя не ожидалось, так что утка летала плохо и мелкими стаями. Вот четыре черные точки стремительно стали снижаться к озеру справа, и после дуплета Тихоныча три шарахнулись в сторону, а четвертый, тяжелый крохаль, упал на воду. Топ пошел за ним, как всегда, стремительно и бесшумно. Но крохаль знаменит еще и тем, что очень хорошо ныряет. Поэтому Топу пришлось нелегко, пока он достал утку. Уставший, он бежал по берегу, направляясь в мою сторону.
      — Топ, ко мне! — вдруг послышался голос Тихоныча.
      Я выглянул из-за куста. Топ остановился в своей излюбленной стойке, широко расставив лапы. Но Тихоныч не пытался отнять у него утку. Сделав зверское лицо, он громко гавкнул два раза, потом какой-то подвывающей скороговоркой произнес:
      — Топ, тебитоп, тебитоп, трам-та-та-та! Утка моя, отдай ее мне! Топ, тебитоп, тебитоп, тебитоп! Тьфу! Тьфу! Тьфу!
      Это была дикая абракадабра, но, к моему изумлению, Топ осторожно положил утку на землю и отошел в сторону. Тихоныч же, довольнешенек, забрал утку, погладил мимоходом Топа, сунул ему что-то в пасть и стал на свое место.
      Потом многие охотники пробовали это заклинание, в точности повторяя слова, — ничего не выходило.
      — Гавкаете без чувства… — смеялся Тихоныч.
      Но дело, конечно же, не в этом. Просто Топ чувствовал нашу с Тихонычем дружбу и принимал за хозяина и его.
 

***

 
      В горы с Тихонычем мы поехали, когда снег еще был не очень глубок. Имея на руках лицензии на отстрел косуль, мы надеялись славно поохотиться.
      Вокруг узкой дороги высятся горы. Косули прячутся на их склонах. Ничего живого не увидели мы, сколько ни вглядывались в деревья, опушенные снегом, в кусты, темнеющие в распадках. Только перед самым райцентром нас остановила большая стая серой куропатки, стая сидела прямо на дороге. Птицы с любопытством поглядывали на нас, но стоило только выйти из машины, как они вспорхнули, недовольными голосами осуждая наше появление.
      Назавтра утром мы выехали в горы. Наши проводники, местные охотники, оценивающе поглядывали на Топа, и задавали много вопросов — о родословной, по какому зверю с ним можно охотиться, о возрасте, о стоимости такой родовитой собаки. Последний вопрос интересовал всех — сколько же стоит Топ?
      Я ответил честно:
      — Пятьсот рублей, — так застраховали его в охотобществе.
      — Ого! — в один голос воскликнули наши новые знакомые. — Неправда! Таких цен на собак нет.
      — Никто не собирается его продавать, — поспешил успокоить их я. — Просто по возрасту, экстерьеру, качеству работы Топ застрахован на такую сумму.
      — Ну-ну! Знаем мы этих городских собак. Посмотрим на него в деле, — неприязненно заметил один из охотников, угрюмый, небольшого роста парень.
      — Если вам и насолили чем-то городские собаки, то Топ ни при чем. И потом он никогда не охотился на косуль. Более того, он их в глаза не видел, — попытался я смягчить его. — И пойдет ли за ними — неизвестно.
      — Ему бы только понять, что это дичь, что именно козы нас интересуют, и тогда все будет в порядке, — вступился за Топа и Тихоныч. — Честное слово, в делах охоты он — профессор.
      Но местные охотники поглядывали на Топа уже совсем недружелюбно. Еще бы, такие деньги стоит, а будет работать, нет ли — неизвестно… Ишь, ты, гусь!
      В горных районах вся сложность охоты на косуль — в постоянных подъемах и спусках. Я это очень хорошо понял, потому что к обеду окончательно выбился из сил. Охотиться мы пробовали по-всякому — и загоном по кустарнику на склонах гор, и в засадах на козьих тропах, — ничего не помогало. Хотя везде встречались следы, разрытый снег, объеденная трава и помет. Выстрелить не удалось ни разу. Правда, коз мы видели. Время от времени Топ прогонял их по гребню горы, игриво взлаивая, и исчезал вместе с ними.
      Тихоныч прятал глаза. Угрюмый злорадно ухмылялся. Я сердился. И было от чего. Привыкнув к ровной местности, да и что там греха таить — к городскому асфальту, мы просто измучились. Подъем казался даже легче, чем спуск, из-за того что видишь под ногами. В крайнем случае, можно обойти препятствие или помочь руками. А спуск… Колдобины и кочки прикрыты снегом, тяжесть тела переносится на ногу, которая еще стоит на месте, приседаешь на нее и чувствуешь усталую дрожь мышц. Потом, нащупав другой ногой опору, которая чаще всего оказывается ненадежной, падаешь на мягкое место или на спину, чтобы остановить падение и не загреметь далеко вниз…
      Тут уж природой любоваться некогда. Хотя она-то как раз и стоит того. Но… Пот заливает глаза, рубашка под телогрейкой прилипла к телу, ноги подкашиваются, воздуха не хватает. Ну и охота!
      Когда солнце стало клониться к горизонту, мы остановились передохнуть и перекусить. Немного погодя подбежал Топ. Был он радостно возбужден и доволен.
      — Проголодался? — ласково спросил Тихоныч.
      — Кормить не за что, — зло сказал угрюмый. — Мало того, что он всех коз поразогнал, он еще, видите, и проголодался…
      — Не понимает он, что нам нужно, вот и бегает, играет с козами, — пытался защитить Топа Тихоныч.
      — Не берите его тогда с собой. Не на прогулку ехали — на охоту. — По всей видимости, угрюмый вину за сегодняшнюю неудачу решил свалить на Топа. — Все, сегодня больше ничего не будет. Возвращаемся! — сказал и повернул назад к машинам.
      Удрученные, мы медленно шли гуськом мимо замшелой скалы, когда Топ, неожиданно бросившись к валунам у ее подножья, выгнал прямо на нас козу. Чей выстрел был счастливым — установить трудно, потому что стреляли все. Топ, ошеломленный, подошел к косуле, тщательно обнюхал ее и пошел прочь, держа нос против ветра.
      — Ребята, приготовьтесь, — шепотом предупредил Тихоныч. — Сейчас профессор покажет класс.
      И хотя недоверие читалось в глазах местных охотников, все же они перезарядили ружья и засели в кустах. Не прошло и десяти минут, как Топ подогнал под выстрел двух косуль. Потом еще одну…
      Нам уже нельзя было стрелять: кончились лицензии, а Топ, словно мстя за недоверие, все подгонял и подгонял новых коз…
      — Ну, может, не профессор и не стоит таких денег, — начал угрюмый, сняв шапку и почесывая мокрый затылок. — Да уж ладно, плачу за него пятьсот рублей. Оставляйте собаку.
      — Вы меня неправильно поняли, — попытался объяснить я. — Собака не продается.
      — Ладно скромничать. Набавлю еще сотню. Дома отдам, только придем. По рукам?! — горячо воскликнул он.
      — Да нет же…
      — Ну, восемьсот! У соседа займу… — продолжал угрюмый набавлять цену, не понимая, что друзья не продаются.
 

***

 
      Я был в отпуске, в отдаленном горном селении. Здесь в окружении снеговых гор все было размеренно и тихо. Иногда, правда, спускались откуда-то сверху метели, но это были не городские — пронизывающие, слепящие глаза снегом, а спокойные, с торжественным шумом вековых кедров. Их даже трудно назвать метелями, просто снег кружил немного быстрее, чем всегда.
      Я рассчитывал, что при обилии дичи в здешних местах отлично поохочусь. Но, увы! На меня вдруг накатил такой писательский голод, что я почти не выходил из-за письменного стола. Топ лежал у моих ног и откровенно скучал.
      Я мысленно извинялся перед ним, но ничего с собой поделать не мог.
      Наконец, закончив повесть, я разрешил себе размяться. Выпросив у бригадира коня под седлом, взял ружье и крикнул Топа. Бригадир, держась за стремя, уговаривал меня:
      — Не ездил бы. Скоро банька поспеет. А? Не езди…В горах сейчас опасно… Лесорубы трех медведей подняли из берлоги. Медведицу с годовалым, да самого… Самого! — он многозначительно поднимал указательный палец. — А он, сам-то, шутить не любит. С ним встречаться — врагу не пожелаешь. Он-то городских сразу распознает.
      Нет. Настроение у меня было превосходное, хотелось вольного воздуха, простора. И эти маленькие домики, занесенные снегом, которыми я так умилялся, теперь давили меня. Да и Топ замерз, ожидаючи. Я тронул поводья. Бригадир отпустил стремя. Топ радостно бросился вперед. Застоявшийся конь с места взял рысью.
      Охотничья тропа шла по берегу речушки, которая узенькой лентой вилась, раздвигая горы, иногда скованная льдом, иногда тоненько звеня по камням и паря открытой водой. Трудно верилось, что вот эта махонькая речка с поэтическим названием Щебета могла, пусть за столетия, проточить камень, пробраться сквозь многочисленные буреломы и завалы. Я долго ехал вдоль нее, за-мечая на белом, не испачканном заводской сажей снегу следы норки. Маленькие кошачьи лапки четко отпечатались и словно кружевная цепочка тянулись по обоим берегам реки, исчезая у перекатов, где обладательница драгоценного меха заходила в воду, чтобы полакомиться хариусами.
      Потом тропинка отвернула в сторону и круто пошла вверх, в гору. Топ бежал впереди. Подъем стал круче. Конь пошел тише. Я смотрел на заснеженные громады кедров, на следы зверей, то и дело пересекающих тропу, и радовался их обилию.
      Наконец мы взошли на вершину. Вокруг, сколько хватал глаз, виднелись горы… Я слез с седла и, чтобы размяться, пошел пешком. Ноги с непривычки гудели, да и коню нужно было дать отдохнуть. Шея его стала темной от пота.
      Топ убежал вперед. А я медленно, ведя на поводу коня, пошел по тропе. Ружье висело за спиной, да, честно говоря, не очень хотелось и стрелять, нарушать торжественную, безмятежную тишину. Вдруг конь всхрапнул и рванул повод из моих рук, да так, что я еле удержал его.
      Конь остановился, высоко задрав голову, и, присев на задние ноги, туго натягивал повод. Испуганные глаза налились кровью. Я посмотрел вокруг — ничего подозрительного. Попробовал одной рукой снять со спины ружье, но оно зацепилось за хлястик телогрейки. Конь начал пятиться, и я, уже не в силах удержать его, невольно сделал несколько шагов за ним. И вдруг из-за вывороченного комля громадного кедра прянул бурый зверь, и рев потряс тишину. Я выпустил повод, рванул ружье. Медведь был от меня уже в каких-то десяти метрах. Бежать некуда. Снегу по колено. Конь умчался, да и на нем вряд ли ускачешь от такого зверя, того и гляди, в ущелье свалишься да шею свернешь. Естественно, эти мысли мне пришли в голову потом, после. А сейчас я видел широкую, лобастую голову, горящие злобой глаза, слышал хриплое дыхание зверя. И не выдержал, кинулся в сторону, но тут же упал, споткнувшись о валежник. Что-то промелькнуло мимо меня. Потом раздался яростный рев медведя, и я увидел, как он старается схватить неизвестно откуда взявшегося Топа.
      Топ наскакивал на зверя сзади и трепал его так, что клочьями летела шерсть. Медведь старался достать его лапой. Я схватил ружье, обтер со стволов снег.
      Удобно расставив ноги, как на стрельбище, я вскинул ружье. Но стрелять было нельзя. Медведь быстро поворачивался на месте, и Топ то и дело попадал на мушку.
      — Топ! — закричал я. — Ко мне!
      При звуке моего голоса медведь рванулся и вдруг исчез. А следом за ним и Топ. Я тряхнул головой — никого! Взметенная снежная пыль медленно оседала, да откуда-то донесся не то лай, не то стон. Держа ружье наготове, я подбежал к тому месту, где несколько секунд назад сошлись в смертельной схватке дикий зверь и мой Топ. Встав на выступ, я заглянул вниз, под обрыв. Сверху сильно хромающий медведь показался маленьким и совсем не страшным. Топу, наверное, тоже досталось, потому что он не пытался остановить медведя, а следовал сзади, изредка взлаивая.
      — Топ! Ко мне! Ко мне, Топ! — позвал я и выстрелил.
      Услыхав выстрел, медведь забавно подкинул зад, прибавил ходу и исчез в березняке.
      И тут послышались голоса, на тропе показался бригадир и с ним еще четверо человек. Все держали наготове ружья и, видать, спешили здорово. Пар так и клубился от их коней.
      — Живой?! — обрадовано закричал бригадир.
      Кони горячились, чуя медвежий дух. Бригадир слез с седла, подошел, стряхнул с моей одежды снег и улыбнулся:
      — В рубашке ты родился, паря! А ведь я тебя предупреждал. Сам — хозяин, сразу городских распознает, — бригадир вновь значительно поднял палец и, подытоживая, сказал решительно: — Поехали домой!
      — Погоди, — остановил его я. — Надо найти Топа.
      — Да вот же он!
      Я обернулся. Топ сидел на снегу неподалеку от меня и зализывал рану на бедре. Я подошел, хотел опуститься на колени, обнять его, но постеснялся посторонних.
      — Объездчик мне сказал — вчерась еле ушел от этого медведя. И в этом же месте. Вот мы за тобой и погнались. Малость не успели, — весело улыбаясь, сказал бригадир. — А я ведь тебе, паря, говорил: баньку спроворим. Не послушал, — и, теребя поводья, добавил: — Банька-то уж поспела. Давай быстрее!
      Я погладил еще дрожащего коня и вдел ногу в стремя.