Малая качурка

Я заплатила ему, и он пошел, но в дверях остановился и внезапно, словно этот вопрос вырвался сам вопреки хорошим манерам, спросил:

— Вы уверены, что сама справитесь? А что вы собираетесь делать? Места тут пустынные, а ежели захотите прогуляться, то обойдите Мойлу всю целиком — наш остров такой крошечный. Ничего примечательного у нас тоже нет, разве только птицы на внешних островах, да и они скоро улетят.

Я улыбнулась.

— Я же сама мечтала о башне из слоновой кости. Видите ли, я тоже пишу.

— Ах, вот как… Значит, писательница? Понятно. — По его интонации и взгляду стало ясно, что мои странности, если они и имеются, теперь можно объяснить.

Я засмеялась.

— Я вовсе не собираюсь писать все время, хотя кое-чем я бы хотела заняться. Но отшельницей я жить не думаю. Скоро приедет мой брат, а, так как он хочет поглядеть острова, мы с вами еще увидимся. Еще раз спасибо.

«Лендровер» заскрежетал вверх по дороге, а потом свернул в долину и исчез из виду. Через несколько секунд звук мотора перестал быть слышным, и наступила тишина.

Тишина? Шум прибоя о берег, покрытый галькой, крики и зов чаек в вышине, серебристая трель жаворонка над скалой; и, как завершающий аккорд, запыхавшийся вопль сирены парома, который двинулся на запад. Прервалась последняя связь. Уединение. Полное строгое уединение. Захлопнутая дверь.

Тихо закрыв дверь, я словно отсекла все звуки, доносившиеся снаружи, и пошла наверх поглядеть, какие кровати приготовила для гостей эта милая дама, миссис Хэмилтон.

Как и говорил Арчи, щепы среди мусора на берегу оказалось в достатке. Вскоре я набрала ее полным-полно, а потом взобралась вверх, туда, где покрытый солью дерн делил на глубокие канавы ручей, пробивавшийся к морю. Повсюду росла гвоздика, между которой поблескивали осколки ракушек. Откуда-то издалека раздался крик сорочая, предупреждавшего своих птенцов об опасности. Где-то сбоку что-то мелькнуло — по гвоздикам промчалась ржанка. Она двигалась медленными перебежками, пытаясь спрятаться, — по-видимому, уводила меня от гнезда.

В те минуты мне и в голову не пришло поискать гнездо для Криспина. Постепенно я стала ощущать, что с моим лицом и руками что-то происходит: их покалывало и жгло, даже волосы стали болеть, причем все сильнее и сильнее.

Мошка. Я напрочь забыла о мошке: проклятии Нагорья. Невыносимый и непобедимый враг. Змеюка в Раю.

Прижав к груди одной рукой щепу, другой я начала тереть лицо и волосы, затем я поспешила к спасительному дому.

В конечном итоге, так и не похолодало, и огонь разжигать не понадобилось. Поужинав, я умылась, а потом долго смотрела из окна своего убежища на то, как утихает ветер. Спать я легла рано.

Глава 4

Утро встретило меня переливающимся жемчужным светом, но, когда я глянула в окно, море отсутствовало. Вообще, из виду пропало все. Окрестности полностью затянул туман. Он абсолютно не походил на дымку, какая обыкновенно стоит в городах, и тянулся белой мягкой влажной вуалью с запахом соли, — будто между землей и солнцем повис тончайший мерцающий занавес. Не было видно ничего. Даже истока ручья. Значит, прогулка на сегодня отменяется: еще заблужусь. В этой слепящей застывшей белизне даже на дороге в деревню можно сломать шею.

Я абсолютно не разочарована. Эту фразу я твердым голосом повторила несколько раз. Я получила все, о чем мечтала — покой и одиночество, целый день исключительно для себя до приезда Криспина плюс обстоятельства, из-за которых я вынуждена остаться дома и работать над поэмой, сочинение которой было прервано появлением студентки Кембриджа. Ну-ка посмотрю, может, что-то от моих стихов и осталось. Из «Порлока» вряд ли кто появится, чтобы помешать мне.

Никто не появился. День тянулся спокойно и тихо, были слышны лишь еле доносившиеся крики морских птиц да тоскливый свист ржанки. Сев за кухонный стол, я уставилась на слепую белую пелену. И медленно, подобно чистому ключу, пробивающемуся из под земли, поэма стала рождаться на свет, постепенно затопляя меня, будто водный поток, а слова, словно несомые рекой коряги, одно за другим возникали у меня в голове. Подобное ощущение — самое прекрасное из существующих на свете. Рассуждать о «вдохновении» легко, но только в подобных случаях можно четко осознать, что оно собой представляет — сгусток всех знаний и представлений о красоте и любви. Как огонь нуждается в воздухе, чтобы гореть, так и поэме требуется своего рода горючее, наимощнейшим из которого является любовь.

Когда я наконец оторвала взгляд от бумаги, ближайшие скалы освещало полуденное солнце, а морские волны легко пенились. Прилив был наикротчайшим. Горизонт все еще оставался невидимым, но над покрывавшей его полосой тумана, небо было ясным, вселяя тем самым надежду, что вечер предстоит чудесный. Вечер и морской ветерок. Орляк по краям дороги колыхался, на гвоздику время от времени падала тень от облаков. Плевать на мошку, лучше шагать вперед по тропе, пересекающей вересковую пустошь. Выпью чая, думала я, откладывая в сторону бумагу, и схожу на почту позвонить Криспину.

Трубку взяла невестка. Когда она разговаривала со мной, ее голос — не знаю, специально или нет, — становился раздраженным и обиженным. Извини, но Криспина нет. Нет, она не знает, когда он будет дома. Она никогда этого не знала. Его поезд? Ну, кажется, он хотел повидать кого-то в Глазго, поэтому решил воспользоваться случаем. Он заказал себе билет на завтрашнюю ночь и приедет в Обан в пятницу. Таким образом, как она предполагает, на паром он сядет следующим утром, то есть в субботу. Тебя это устраивает?

— Конечно. Правда, я надеялась, что он успеет на завтрашний паром, но в субботу тоже хорошо. Тогда у меня будет возможность разузнать все поточнее. Рут, будь добра, запиши для него следующее. У тебя есть поблизости ручка? Так, паром до Колла и Тайри… К, О, Л, Л и Т, А, Й, Р, И… Да, это два острова из Гебридских, Криспин знает. Паром отходит в шесть утра, поэтому на борту надо находиться уже в половине шестого. Я останавливалась в отеле «Коламба», который как раз рядом с пристанью. Я забронирую ему номер на пятницу. Ой, и скажи ему, что Мойла — очень маленькая, поэтому паром не может пришвартоваться, таким образом, до берега ему придется добираться на лодке. Встречать паром я не стану, он приходит в восемь утра, но я договорюсь о транспорте. Все записала?

— Да. Но не будет ли лучше, если я попрошу его тебе перезвонить, когда он придет?

Я рассмеялась.

— Это трудно. Здесь всего лишь один общественный телефон, на почте; мало того, чтобы до него добраться, надо пройти две мили. Но я дам тебе номер… — я продиктовала, — и если он захочет оставить мне сообщение, миссис Макдугал его примет.

— Миссис Макдугал. Хорошо. — Теперь ее голос стал деловым и равнодушным: жена врача записывает очередное сообщение. Затем она снова заговорила, как прежде. — Роза, на что же это похоже? Две мили до телефона? И тебе приходится ходить пешком? Да, создается впечатление, что это место как раз для Криспина.

— Именно. Ему здесь понравится. Тут так красиво, — и совершенно искренне добавила: — Может, ты тоже приедешь, Рут? Домик маловат, но чудесный, а какая вокруг красота.

— Но что вы собираетесь там делать?

— Ничего.

Ничего — благословенное состояние для постоянно работающего Криспина, да и для меня после экзаменационной суматохи и конца учебного года.

— Что касается меня, — сказала моя невестка, которая, в чем я не сомневаюсь, никогда не хочет никого обидеть, — я просто не в состоянии пребывать в праздности. В сентябре я еду в Маракеш. Восхитительный отель, масса солнца, большие магазины.

— Замечательно. Доставь себе удовольствие. Мне пора, Рут. Позвоню вечером в четверг. До свидания.

— До свидания. — И она повесила трубку.

Миссис Макдугал была на кухне. Она вынимала из печи каравай хлеба. Я заплатила ей за разговор, и мы чуточку поболтали. Я ответила на расспросы о коттедже и сообщила ей о том, что ожидаю брата и что он, возможно, позвонит.

— Наверное, я каждый день стану приходить к вам, и, если он действительно приедет в субботу, можно будет попросить Арчи отвезти его багаж в коттедж?

— Да, он все равно будет здесь. Он всегда встречает лодку. Товары переносит. Хорошо, что ваш брат приедет, будем надеяться на лучшее. А то я слышала по радио, что погода вот-вот испортится.

— Правда? Сильно испортится? А паром сможет подойти?

— Для такого погода должна уж совсем испортиться. Не бойтесь, доберется ваш брат. Только вот что… если буря и впрямь разразится… коттедж так сильно продувает.

— Я задраю люки, — ответила я.

Она засмеялась, и мы еще несколько минут поболтали. Когда я уходила, в кармане у меня лежала бутылка средства от мошки и каравай еще теплого свежего хлеба в полиэтиленовом пакете. Хлеб мне подарили. Оказывается, местные жители очень дружелюбны.

Я медленно шла по дороге и через некоторое время обнаружила, что шагаю навстречу необыкновенной красоты заходу солнца. Подобное сияние золотого и алого я и прежде видела, но теперь эти краски пробивались сквозь низкие облака, а вслед за ними струилась нежная, прозрачная зелень, перетекавшая в желтизну лимонного оттенка, которая брала свои истоки с сумрачного серого неба в вышине.

Я остановилась и стала смотреть по сторонам. Крохотное озерцо справа окружали крутые берега, поросшие тростником, мхом и тимьяном. В гладкой, словно зеркало, воде отражались все переливы неба. Что-то где-то метнулось, и сверкающий мир. покрылся рябью: по воде, будто черная тень по сияющей глади, проскользнула птица. Утка? Нет, слишком большая. Нырок? Очень может быть. Я их никогда не видела, но Криспин мне о них рассказывал и, насколько мне было известно, мечтал встретить в этих местах хотя бы одного. Утка ли, нырок, птица нырнула, и, хотя я ждала очень долго, так и не вынырнула. Я пошла дальше вниз по холму к коттеджу, который уже олицетворял для меня дом.

В Нагорье июньские ночи не бывают по-настоящему темными. И долгими светлыми ночами птицы так и не перестают петь и летать. Вечером перед сном я снова вышла наружу — поглядеть на звезды. В городе, да и повсюду, где мне приходилось жить, небо уродуют ночные фонари и свет города. Но здесь, в сером, будто олово, воздухе звезды сверкали так близко, их было так много, словно маргариток на лугу. Я нашла Большую Медведицу, Орион и Плеяды, ну и разумеется, длинный изумительный Млечный Путь. Правда, на этом мои познания в астрономии ограничивались. Единственное, в чем я была уверена наверняка, это то, что погода менялась. Поднимался ветер, и даже здесь звезды стали меркнуть от надвигающейся тьмы. Приглушенные крики морских птиц, казалось, тоже изменились. Тихо бормотало море. Начало холодать, и в воздухе запахло дождем.

Я вошла в дом и легла спать.

Ветер ночью разгулялся, серый рассвет встретил меня бурей с порывистым ливнем. Хорошо, что я успела собрать сухие ветки до наступления непогоды. Я зажгла огонь, и скоро в камине весело пылало пламя.

Когда домашние хлопоты были закончены, мне осталось одно — писать.

Как мне кажется, настало время кое в чем признаться. Хотя я была филологом и довольно хорошим, как я думаю, преподавателем, и, более того, серьезным поэтом, немного известным не только в нашем Университете, мое сочинительство не ограничивалось стихами, статьями и лекциями. Я сочиняла фантастику.

И не только сочиняла, но даже и публиковала, причем зарабатывала этим ремеслом сумму, которая может показаться вполне приемлемой мало оплачиваемому преподавателю. Под псевдонимом, разумеется. Роза Фенимор получала неплохие деньги за полет воображения Хью Темплара. К тому же таким образом она давала выход своему воображению. Сочинение подобных сказочек является подзарядкой того, что в лучшем случае зовется воображением, и позволяет писателю — так Драйден[1] говорил — дать свободу своей фантазии и покинуть реальный мир по собственному желанию.

Поэтому в сей унылый день Хью Темплар уселся за кухонный стол и занялся приключениями космических путешественников, которые обнаружили прямо за солнцем мир, являющимся зеркальным подобием Земли, с одинаковым физическим составом, но совершенно иным населением — расой, обладающей наводящими на раздумье, как я надеялась, идеями об управлении своей планеты.

В десять часов погас свет.

Несмотря на то, что в это время года, здесь бывает достаточно светло, чтобы писать, сегодня из-за туч, затянувших небо целиком, стало совсем темно. Огонь давно потух, и до камина я добралась на ощупь. На каминной полке я видела подсвечник, помещенный туда, по-видимому, специально для подобных случаев. Подойдя к окну, я выглянула наружу. Ветер прямо-таки бушевал, о стекло колотил дождь. Скверная, неприятная ночь.

Я закончила главу, — если не дописать, потом можно забыть, все что придумала, — а затем, забрав свечу, отправилась спать.

Стены коттеджа были достаточно крепкими и могли устоять перед натиском бури, и, несмотря на скрип дверей и дрожание окон, мне удалось заснуть. А разбудил меня звук, совершенно не похожий на привычные, — резкий и незнакомый. Я прислушалась.

Гроза разбушевалась не на шутку. Грохотали волны, и со свистом беспрестанно прорывался ветер сквозь бреши в заборе.

Но не этот шум разбудил меня. Звук раздавался внутри дома — он был тихим, но перекрывал весь шум, доносившийся снаружи. Хлопнула дверь. Кажется, черная. Затем что-то зашумело в помещении для мойки. Из крана потекла вода, потом звякнул чайник.

Криспин? Неужели, вопреки грозе, мой брат ухитрился добраться до острова, а потом и до дома?

Я была настолько ошеломлена, что мне и в голову не пришло, что подобное просто невозможно. Я вылезла из кровати, надела шлепанцы, накинула халат и открыла дверь. Внизу горел свет, и, как только я распахнула дверь своей спальни, тут же наступила тишина. Я даже решила, что мне все померещилось, и что на самом деле я просто забыла погасить свет после того, как его отключили… да нет, я точно его выключила. И черный вход я заперла. И я побежала вниз.

Как раз в эту минуту он с чайником в руке поворачивался от раковины. Высокий молодой человек, худощавый, с темными, растрепанными ветром волосами, с узким белокожим лицом. Голубые глаза, прямой нос, раскрасневшиеся от холода щеки и мокрая после дождя щетина. Он был в рыбацкой фуфайке, резиновых сапогах и, поблескивающей от влаги, куртке на молнии.

Я видела его первый раз в жизни.

Я замерла в двери. Он тоже стоял неподвижно, стиснув в руке чайник.

Заговорили мы одновременно и произнесли одни и те же слова:

— Кто вы, черт возьми?

Глава 5

Он с грохотом поставил чайник на подставку. У него был такой озадаченный вид, что меня это тронуло. И, как можно спокойнее, я произнесла:

— Я, конечно, рада, что вам удалось найти убежище от грозы, но вы всегда врываетесь в чужой дом, даже не постучав? Или вы стучали, а я не услышала? Но дверь, кажется, была заперта.

— Ваш дом? — В голосе его звучало удивление.

— Ну да. Временно, правда. Я сняла его на две недели. А, понимаю. Вы знакомы с его владельцами? И подумали, что можно спокойно войти и…

— Вообще-то, я считал, что это мой дом. Я вырос здесь. Вот, посмотрите.

И он вынул из кармана ключ, точно такой же, как у меня, — он подходил к обеим дверям.

— Я понятия не имел, что дом перешел теперь в другие руки. Простите.

— И вы меня простите.

Наступила неловкая пауза. Он стоял около раковины, из которой капало на половик. Он явно не собирался уходить, а я вряд ли имела право упрекать его за это: за окном сильно ревел ветер и шумел дождь. Я откашлялась.

— Странно, вы не согласны? Прежние владельцы уехали два года назад, как мне сообщили. Сама я не знаю, куда они уехали, но вам, наверное, все объяснит миссис Макдугал с почты. Кажется, их звали Макей.

— Верно. — Теперь к его спокойной интонации явно примешивался говор, присущий островитянам. — Мой отец работал садовником в Тагх-на-Туир. Мой отчим.

— То есть здесь жили ваши родители? И это был ваш дом?

— Верно, — повторил он.

— Тогда… — И я замолчала, не зная, что сказать. Тут он впервые улыбнулся, и лицо его мгновенно стало очень привлекательным.

— Непредвиденное осложнение, так? Для меня тоже.

— Вы и, правда, не знали, что они уехали? Просто пришли к себе домой, думая, что они спят наверху?

— Да.

— Но… но это ужасно. Вы… — Я снова запнулась. Говорить было совершенно нечего. И я тихо добавила: — Как-то спокойно вы на это реагируете. И что же вы будете делать?

— Подожду до утра, что же еще? — Он все еще улыбался, но теперь начал беспокоиться, мало того, он явно очень устал. — Меня это не так уж и потрясло, как вы, возможно, ожидали. Я, естественно, был потрясен, когда вниз спустились вы, но я решил, что, возможно, родители уехали. Потом я подумал… ну, дело в том, что я знал, что старая леди… миссис Хэмилтон… недавно умерла. И значит, отец остался без работы, и им пришлось уехать. Но вы говорите, что они уехали два года назад…

Парень вздохнул и замолчал. Улыбка исчезла. Нахмурившись, он внимательно изучал мокрое пятно на половике, потом потряс головой, словно стряхивая непрошеную мысль. Затем снова взглянул на меня.

— Хотя, могло и так произойти?.. Может быть, она плохо себя чувствовала, и сад ей был уже ни к чему, поэтому решила продать коттедж, и сказала им, чтобы они переезжали?

И он вопросительно посмотрел на меня, но я лишь покачала головой.

— Не знаю. Я только сегодня приехала. И все, что мне известно, уже сообщила вам. Но почему вы не знали, что они уехали? Столько времени прошло… они что, не писали?

— Я был за границей. Мотался повсюду, вот и потерял связь. Я только что вернулся. — Он осмотрелся по сторонам. — Конечно, я заметил перемены, но решил, что дом отремонтировала старая леди… для родителей. Но, скорее всего, она сделала ремонт только после их отъезда, — специально, чтобы сдавать. Прежде здесь мало чего было.

Он бросил взгляд в угол, где стоял медный котел, потом перевел взгляд на дверь, откуда падал свет на блестящие покрытия и новые шкафы. Затем пожал плечами.

— Да, здесь хорошо потрудились. Сначала я и не заметил… Так был рад, что наконец дома.

— Охотно верю. Вы сказали, что вам было известно, что миссис Хэмилтон умерла?

— Да, узнал совершенно случайно. Я сел на корабль в Фаарсэе — это островок к югу от Малла — и там мне и рассказали о миссис Хэмилтон. Но родителей моих там не знают, поэтому никто мне и не сказал, что дом сдан.

— Я… понимаю. Что ж, я сожалею, что вам пришлось узнать эту новость таким образом.

Пауза. Да и не о чем было больше говорить. Вода из раковины все продолжала капать, и на полу образовалась лужа. Он был таким бледным и, как мне показалось, усталым и потерянным, что я произнесла решительным голосом:

— Давайте чайник. Вам, несомненно, нужно выпить чего-нибудь горячего. Да и мне это не повредит.

Я отнесла чайник в другую кухню и, поставив его на плиту, подожгла под ним огонь.

— Что вы предпочитаете? Кофе? Чай? Какао? Крепких напитков у меня еще нет. А вы пока снимите куртку и разожгите огонь.

Так он и поступил. Мокрую одежду он бросил в угол у двери.

— Храни Господь этот дом. Как хорошо, что вы так спокойно восприняли мой визит. Простите, если напугал. А уголь хранится там же, за дверью?

— Да, но я немного уже принесла, он в ведре, есть еще сухой торф. Вы, наверное, умеете разжигать торф? Научите меня. Так какао?

— Лучше кофе, пожалуйста. Растворимый вполне сойдет. Спасибо.

Он вернулся в кухню-столовую с ведром торфа в одной руке и с большим металлическим цилиндром в другой.

— Конечно, научу, но разве с этим вы не справитесь?

— Это что? Паяльная лампа? Вот здорово! А где она была?

— В шкафу. Мы ей редко пользовались. Но она надежная и спорая.

Поставив паяльную лампу около камина, он встал на колени и начал насыпать в холодный очаг торф и уголь. Чайник закипел, я приготовила кофе и понесла кружки к низенькому столику у камина.

— Вам с сахаром? А он и вправду разгорится?

— Да, пожалуйста. Да, скоро он будет отлично полыхать. Здесь всегда получается хороший огонь. Камин перестроили, но труба осталась прежняя, поэтому будет тепло. Вот увидите.

— Кстати, вы, наверное, есть хотите? Боюсь, что у меня сейчас…

— Нет, нет, спасибо. Хватит и кофе. К тому же у меня с собой кое-что имеется.

Забрав у меня кружку, он вынул из кармана флягу и вылил из нее часть содержимого себе в кофе. Потом он протянул флягу мне, но я отказалась. Загорелся торф, и потянуло теплом. Меня охватило чувство, будто я еще сплю и вижу странный сон: сижу у камина напротив незнакомца и пью какао. Так вкусно и так тепло.

— Меня зовут Роза Фенимор, — представилась я. — Я из Кембриджа.

— А меня Ивэн Макей, я с Мойлы, но в последний раз я здесь был давным-давно. А вы отлично с собой справляетесь, Роза Фенимор. Другая бы спустилась вниз, вооружившись кочергой.

— Возможно, я бы так и поступила, но дело в том, что я жду брата. Правда, когда он приедет, неизвестно. Я была такая сонная, что мне и в голову не пришло поразмыслить, каким образом ему удалось сюда добраться. — Я глянула на окно. — Вы, действительно, приплыли сами сюда в такую ночь?

— Почему бы и нет? Огибать мыс Горн гораздо труднее. — Он засмеялся. — Должен признаться, было скверно, когда я сюда шел — ветер чуть не скинул меня со скалы в море.

— Со скалы? На мысе? Значит, вы не со стороны Бухты Выдр?

— Нет. Когда такой ветер да еще прилив, очень сложно подойти к берегу на судне. На полпути отсюда до большого дома — дома Хэмилтонов — есть маленькая бухта. Там можно пришвартоваться в любую погоду, к тому же она недалеко от дома.

Последнее слово прозвучало странно в этой крошечной комнате, где уютно горел огонь и дождь стучал в окна. Я пила какао, размышляя над тем, как и когда мне удастся отделаться от него. И удастся ли вообще. Черные, будто дыры, окна заливала вода, а время от времени двери и рамы дрожали так, словно дом подвергался штурму. Я даже бродячую собаку не выгнала бы на улицу в такую ночь.

А этот человек, по всей очевидности, до сих пор считал этот дом своим. Что ж, Роза Фенимор, пора тебе подумать и о другом. У меня есть, по крайней мере, три подруги, которые предложили бы этому несомненно привлекательному молодому человеку провести ночь на диванчике. А одна из них, наверняка, подумывала бы, а не пригласить ли его наверх…

Он что-то говорил о доме Хэмилтонов: задал вопрос.

— Простите? — переспросила я.

— Я спросил, были вы уже там?

— Нет.

— Обязательно побывайте. Через скалы туда ведет отличная тропа. И остров с башней стоит посмотреть. Там и бухта красивая, закрытый со всех сторон. На лодке туда можно доплыть в любое время, кроме отлива, но там любопытно, а в такую погоду… Кстати, я привязал судно в укромном местечке у Срединного Дома — так называется бухта — а потом пошел к Тагх-на-Туир. То есть к дому Хэмилтонов.

— Я знаю.

— Хотелось еще раз побывать там. — Он наклонился, чтобы подкинуть торфа в огонь. — Хотя я и знал, что там никого нет. Даже, если бы мне этого не рассказали, я бы все равно все понял сразу. Она всегда плохо спала и читала по ночам. Так странно видеть, что в окнах темно и занавески до сих пор не спущены… Наверное, я только в этот момент осознал до конца, что ее больше нет. Тагх-на-Туир был для меня по сути дела таким же домом, как и этот. Даже больше. Когда я был мальчишкой, я постоянно там торчал.

— Миссис Макдугал… нет, кажется, Арчи Макларен… сказал мне, что ваш отец ухаживал там за садом.

— Мой отчим, — вновь уточнил он. — Меня усыновили. А вам этого не рассказывали? Это ни для кого не было секретом. Да, он работал при Доме, и мама тоже. Но у них… у полковника с миссис Хэмилтон… не было родных, только брат за границей. И они обращались со мной, как с родным сыном, или точнее, внуком. Полковник сам научил меня стрелять, и я всегда ходил с ним на рыбалку. Они так относились ко мне, что я иногда думал…

Он запнулся. Голубые глаза вспыхнули, потом он отвернулся.

— Вы думали?

— Ничего. Совсем ничего… — Он ворошил торф. Интонация его резко приобрела гаэльский оттенок. — Как странно ощущать, что за одну ночь ты потерял оба дома.

Закат кельтов, подумала я. Интересно, драматизирует ли он слегка ради того, чтобы получить ночлег, или гаэльцы всегда так разговаривают? Во мне проснулся цинизм. Бродячий пес, не бродячий, но мне очень хотелось, чтобы он ушел. Я села на стул.

— Извините. Правда, извините. Но…

Он вдруг улыбнулся и опять стал очаровательным.

— Я вовсе не намекал на то, чтобы вы разрешили мне переночевать здесь, мисс Роза Фенимор. Вы были очень любезны, и я согрелся и высох. А на судне я проводил ночи, похуже этой. Ветер стихает, и на судне будет безопасно. А утром я доберусь до гавани и поговорю с миссис Макдугал. Только разрешите мне сперва вымыть кружки.

— Да нет, не беспокойтесь. Давайте вашу кружку.

Как только я встала, в переднюю дверь громко постучали. Я повернула голову, а Ивэн Макей вскочил. Рука его, несомненно, дернулась по направлению к карману. Этот жест я сотни раз наблюдала по телевизору, но в реальной жизни подобное я увидела впервые. Для этого надо приехать на Мойлу, остров с «башней из слоновой кости».

Его рука опустилась. Я тихо попросила:

— Будьте добры, откройте дверь. И, если это мой брат, не стреляйте в него.

Он не улыбнулся. Бросив на меня смущенный взгляд, он двинулся к двери.

Порыв ветра с силой распахнул ее. Снаружи стоял молодой человек в дождевике с капюшоном. У него были мокрые спутанные каштановые волосы. В одной руке он держал спортивную сумку.

Ивэн Макей отошел в сторону, чтобы пропустить его.

— Входите. Чайник как раз закипает. Мистер Фенимор, я полагаю.

Вновь прибывший ввалился вместе с порывом ветра и застыл на месте, капая на ковер. Ивэн Макей запер за ним дверь.

— Что? — спросил новый гость.

Он так сильно замигал от света, будто ослеп. Глаза у него были красными, явно от ветра; и казалось, что он вот-вот шлепнется в обморок.

— Ваш брат все-таки добрался, — сообщил Ивэн Макей, но я покачала головой.

— Я этого человека не знаю, — ответила я.

Глава 6

— Очень прошу вас, простите за то, что я так к вам ворвался.

Вновь прибывший смотрел то на Ивэна Макея, то на меня, то снова на моего первого гостя. Он, разумеется, принимал нас за парочку, чью идиллию потревожил. Хотя, по моему разумению, в таком случае мы должны были бы сидеть у камина не в простеньком халате и в грязных джинсах и свитере. Кажется, до него это тоже стало доходить. Он помолчал, а потом неуверенно добавил:

— Мою палатку унесло и некоторые вещи тоже. Я пытался их найти, но там так темно, и я забрался прямо в болото. А потом я увидел ваш свет, собрал все, что осталось, и пошел сюда. Можно, я подожду, пока гроза не стихнет и не станет светло? Потом попытаюсь найти свои вещи?

— Ну, конечно, — радушно ответил Ивэн Макей прежде, чем я успела произнести хоть слово. Я изумленно посмотрела на него, но он меня проигнорировал. — Входите и разоблачайтесь. Просто кошмар, правда? Мы как раз пьем горячие напитки. Присоединитесь?

— Спасибо. Вы так добры. С удовольствием. — Говоря, он снимал с себя мокрую одежду, и брошенный на меня взгляд ясно давал понять, кто именно должен поторопиться и приготовить ему горячий напиток.

Тут я обрела голос и одарила Ивэна холодным взглядом.

— Если вы тут хозяин, вы и готовьте. Где находится чайник, вам известно.

Новый гость удивился, но Ивэн даже глазом не моргнул. Он даже улыбнулся.

— Конечно.

Потом обратился к другому:

— Меня зовут Макей, между прочим, а это Роза Фенимор. Если хотите, могу предложить вам кофе, но думаю, вам не повредит кое-что покрепче.

— Все равно. Кофе — это отлично. Спасибо. Вы так добры. — Швырнув свои вещи на стул около двери, он подошел к камину и протянул руки к огню. — Меня зовут Парсонс. Джон Парсонс.

Объяснял он это двери сушильни, где Ивэн наливал в чайник воду. Он, безусловно, все еще принимал нас за пару, отдыхающую вместе. И его беспокойство по поводу своего вторжения приняло форму полного меня игнорирования.

Я же пребывала в недоумении: чего ради Ивэн Макей, приняв на себя роль хозяина, так изощрялся, чтобы ему поверили. И причины этому я не находила. Может быть, простое мужское тщеславие. Обнаруженный в отдаленном коттедже наедине с девицей, чей брат как-то охарактеризовал ее, как «хотя и училка из Кембриджа, но, когда захочет, то девочка — пальчики оближешь», специально ли он вводил в заблуждение вновь прибывшего? Или же у него появилась надежда, что таким образом он сумеет остаться здесь на ночь, а от другого отделаться вот таким способом? Мое собственное тщеславие, каким бы оно ни было, отказывалось принять обе эти версии: в подобном одеянии, да еще встрепанная, вряд ли я в состоянии очаровать первого встречного мужчину.

— Молоко, сахар? — Ивэн, рачительный хозяин, наливал кипяток.

Мистер Парсонс повернулся спиной к огню — вечно эти мужчины занимают лучшие места.

— Да. И то, и другое, спасибо.

Приняв дымящуюся кружку из рук Макея, он вновь обратился к нему, все так же не обращая внимания на меня.

— Вы здесь отдыхаете или живете?

Ивэн Макей бросил на меня быстрый взгляд и снова занял позицию у камина. Взгляд у него был чуточку виноватым. По-моему. Если он принял решение соревноваться со мной в тщеславии, это было бессмысленно. Неужели, он полагал, что я вступлю в его игру? Исключительно из чистого любопытства я попридержала язык и стала ожидать продолжения.

Протянув ногу к камину, он стал ворошить ею торф.

— Я жил здесь раньше. Тут я вырос. Но в данный момент я, как и вы, заброшен сюда бурей. Мисс Фенимор и мне предоставила укрытие.

— Да что вы? Понятно.

Наконец мистер Парсонс удостоил и меня своим вниманием. Встретившись с моим ироничным взглядом, он смутился.

— Э… мисс Эр, вы очень любезны. Прямо-таки вторжение. Простите меня за беспокойство.