Аз победиши или Между землёй и небом - война

      ТЕЛЕПАТКА!! едва не заскрежетал зубами от ярости пленник. О них Вилли слыхал. Лопоухий Боб раз говорил: "Наскочила из-за угла, я ее хвать за горло, а она шмыг вбок, и поминай как звали, будто почуяла, что я за горло хватану, а не пулю в глаз всажу... Я за ней, она спиной к стенке, и в стойку, а я ж все боеприпасы расстрелял, выбору нет - клинками да голыми руками ее мочить... А она, тварь, чует будто, блокирует выпады... Едва выскочил тогда, парни, Лысый Мик с Братом Джо случились, пристрелили сучку, я не последний рукопашный боец, вы знаете, но она, стерва, меня одолела бы..."
      Нонка ухмыльнулась; и вдруг резко наклонилась над постелью, приблизив физиономию чуть ли не вплотную к лицу Вилли. Обдала незнакомым, но приятным до странности ароматом. Это изо рта у ней смердит, думал пленник, крепко-накрепко зажмуриваясь, чтобы не видеть огромных глазищ ненавистной твари, синих, как новые джинсы, и таких же ослепительно сияющих, сулящих удобство и защиту от холода обладателю... тепло, вкусную еду, безопасный сон, ласку и нежность, обволакивающие мягкими волнами, гладящие по груди, и ниже, ниже... "ПОШЛА ПРОЧЬ, дерьма кусок!!!", - в отчаянии взвыл Вилли мысленно, закрыл глаза и в воображении как бы оттолкнул нонку, обеими руками ударив в морду. Обволакивающее теплом и лаской ощущение тут же улетучилось. Но от ее дыхания брони не существовало, чего-то подобного векам в носу, и оно, горячее и ароматное, раскаленными толчками жгло щеки пленника; вышибало ознобную испарину на его лоб. Если она меня поцелует, в паническом ужасе подумал Вилли, постараюсь укусить мощно, вопьюсь намертво, чтоб губу оторвать!..
      Он приподнял веки, чтобы встретить вражину с открытыми глазами...
      Синие глазища нонки уже потускнели. Она почувствовала. Или услышала. Или узнала. Как это там у них, телепаток чертовых, зовется?..
      Пышущее жаром, ядовитым испарением обдающее, ее дыхание отдалилось, и Вилли почувствовал облегчение, будто на голову ему падала змея и уже приблизила жало к глазам, но вот, к счастью, удалось гадину ползучую смахнуть с макушки...
      ЛУЧШЕ ЗМЕЯ, ЧЕМ НОНКА, убежденно подумал Вилли.
      Нонка весело захихикала.
      - Ты мне нравишься, звереныш, - промурлыкала. - Я попросила тебя у госпожи, но она отдаст лишь после проверки, к сожалению... Ты злой и грязный щенок, но ты мне нравишься, малыш... И ты узнаешь еще... сияние моих глаз...
      Вилли взбеленился. Дальше терпеть все эти гнусности он был уже не в состоянии - ни физиологически, ни морально. Желая от жизни лишь одного смерти как избавления, - он распахнул глаза, выдернул ступни из ослабевших пут и успел неуклюже вскочить, пронзаемый жуткой болью, едва не рухнувший навзничь, вопящий: - А пулю тебе в глаз, вражина проклятая!!! Вилли, сын Квайла и брат Фредди-Нонкоруба, скорее подохнет, чем ляжет на нонку!!! жаль, клинка нет, я бы тебя разделал, как брат учил!.. Но я тебя, тварь, и голыми руками...
      Отпрянувшая было патлатая тварь привалилась к стенке у двери и заливисто заржала. Ладони уперла в бока, морду запрокинула, сиськи трясутся, кожа на животе пульсирует... В КАДЫК ВЦЕПЛЮСЬ!!! Злобное желание пронзило пленника, но не навылет: застряло в мозгу, заклинило прочие помыслы. ЗУБАМИ ЗАГР-РЫЗУ... От нестерпимой боли шатаясь, как флагшток на ветру, с примотанными к туловищу руками, Вилли потащился в обход кровати, чтобы впиться зубами в шею нонки, во-он в ту пульсирующую жилку, вздувшуюся под кожей... Он уже ничего не соображал. Страстное желание ощутить во рту вкус ноночьей крови, если у нее есть кровь! растерзать в мельчайшие кусочки всю эту тварь, от пяток до патл и синих глазищ, затопило потоком бешенства голову, и без того распираемую, звенящую неистовой болью, от беспощадных болевых пинков, наносимых свежей раной...
      Но четырнадцатилетнему пленнику не суждено было ощутить на зубах упругое сопротивление прокусываемой ноночьей плоти. Это сладострастное ощущение Вилли в тот раз не испытал; но силу удара патлатой стервы почувствовал в полный рост, заполучил в полнейшем объеме поставок, как говаривал папашка в свое время: нонка, не прекращая весело хохотать, молниеносно выбросила вперед ногу и засадил носком сапога Вилли по лодыжке. Знала, куда вцелить: кости не перешибла, но боль причинила адскую. Как гарантировала. Даже на минуту исчезли болевые эпицентры в голове и груди - так зверски засандалила, сволочь... Подрубленный, пленник опрокинулся на постель, и не провалился в болевой обморок, не рухнул во мрак беспамятства лишь потому, что упал на мягкое, а ударила чертовка не в голову и не в грудину, а по неискалеченной ноге.
      - Су-у-у-у-ука... - мучительно простонал Вилли, корчась в развороченной постели. - Загр-р-р-р-рызу-у-у-у-у... - он запнулся, задохнувшись от толчка головной боли, и зашипел из последних сил: Шш-ш-ш-ш-шлюха гряз-зная... - так тоже в свое время величал нонок папаша.
      - Темпераментный малыш, - мечтательно промолвила нонка. - Весь в родителя, видно... Вот бы госпожа его мне подарила...
      Тошнота, и без того неустанно и чудовищно терзавшая внутренности пленника, при этих ноночьих словах едва не одолела его. Тошнотворный ком победоносно и неудержимо полез на волю, но - блевать при нонке Вилли посчитал ниже своего мужского достоинства, и невероятным, просто-таки вселенским усилием воли сдержал спазматический позыв кишок. Как ему это удалось, Вилли до смерти не узнает. И тут же, вприкуску, судорожно засигналил гибнущий от переполнения мочевой пузырь.
      "НА ГОЛОВУ ЕЙ я б налил с громаднейшим удовольствием!!" - думал со злобным упоением пленник, сотрясаемый корчами.
      - Малыш, не помирай! - умилилась нонка. - Сейчас я тебе горшочек подам...
      - В рот себе засунь свой горшочек! - прохрипел изнемогающий пленник. - В пасть себе, сука!! Лопну лучше, вам не достанусь...
      В эту секунду с грохотом растворилась дверь, атакованная чьим-то тяжелым сапогом, и в комнату, где помирал от боли, унижения и невозможности облегчиться четырнадцатилетний пленник, созерцаемый патлатой тюремщицей, ворвалась еще одна нонка, в которой Вилли, несмотря на тускнеющее сознание, мигом признал рыжеволосую стерву из патруля, захватившего его в подземке, ту самую, с которой у него возникла безумная обоюдная страсть с первых минут знакомства. По милости которой он торчит в этой комнате...
      - Ага-а-а! - по такому торжественному поводу нашел пленник остатки сил, чтобы приветствовать пассию. - И ты явилась, кошка драная... Ну иди, иди ко мне, обнять не сумею, но в морду плюнуть во как способен!.. - и он харкнул в нее. Неожиданно для самого себя обильно и мощно, настоящую слюнную гранату метнул, но, к несчастью, промазал. Градусов на десять всего причем. Оскорбленный до глубины души собственной неловкостью, чуть не зарыдал. Сил для второго плевка не оставалось.
      - Гаденыш. - Брезгливо высказалась патрульная нонка, увешанная оружием и затянутая в боевой черный ноночий комбинезон. - Пес шелудивый. Это его, что ли, госпожа требует?..
      Нос у нее был залеплен пластырем, довольно большим куском, прикрывающим собственно нос, переносицу и участок лба.
      - Его, Дайян, его, - ответила блондинистая телепатка в шортах, поглаживая себя по груди. Вилли с отвращением заметил, как ногти патлатой блондинки почесывают левый сосок, коричневый и расплывшийся, и как это бывшее плоским пятно набухает, формируется в шарик, выпячивается, увеличиваясь в размерах прямо на глазах. - Я хотела себе взять, но госпожа... - Вспухший на левой груди шарик, терзаемый кончиками пальцев, эта гнусная ноночья выпуклость, способна была привести человека в ярость одним видом своим, а зрелище механического возбуждения, которое Вилли привелось наблюдать, вогнало его в состояние полнейшей прострации - ярость переполнила пленника и он чуть было не лишился сознания. Обессиленный и лишенный возможности без промедления вступить в драку, Вилли распластался на постели как дохлая крыса, припечатанная прикладом винтовки к бетону.
      - Если он госпоже не подойдет, - зловеще пообещала патрульная Дайан, - ух и натешусь же... По кусочкам его накромсаю... - она пощупала свой распухший нос, залепленный пластырем.
      - Я просила госпожу мне подарить, если ей не понадобится! - обиженно надулась блондинка.
      - Ну ладно, побалуешься, - великодушно посулила зловредная Дайан. Но все равно он потом - мой. Надо же, в кои-то веки вышла в патрульный маршрут поразмяться, по старой памяти порыскать, от кабинетной рутины отдохнуть, а тут этот!..
      - Договорились, сестричка! - блондинка прижалась на мгновение к патрульной, или кто она там, и лизнула ту в щеку. Патрульная лапнула ее за обнаженную грудь и покрутила двумя пальцами вставший сосок. Блондинка охнула и отступила.
      Пока Вилли со смешанным чувством омерзения и гадливого любопытства наблюдал за нонками, тошнота, выворачивающая кишки наизнанку, опять полезла на волю. И Вилли сам себя надоумил, рывком перекатился на бок, свесил голову с постели, над полом, исторгая протаранившую плотину сдерживания блевоту. Невмоготу человеку за нонками глядеть без рвотных последствий.
      Содрогаясь и захлебываясь, пленник булькал и сопел, выдавливая последние порции гнусной слизи, как вдруг услыхал за спиной противное хихиканье и почувствовал, как по его голому заду запрыгали прикосновения чего-то твердого и царапающего. Словно впивался коготь какой-то птицы, скачущей по ягодицам.
      Попрыгав, этот коготь замер, вонзился сильнее, и пленник догадался: "Это ствол автомата!". Ствол пробороздил правую ягодицу и скользнул между полушариями... раздвинул, вжался...
      - Пошла прочь, мразь!! - выдавил Вилли, в панике пытаясь перевернуться на спину. Блевотина потекла на подбородок, и Вилли крикнул, брызгая слизью во все стороны: - Убери пушку, тварь патлатая!!!
      Рыжая, продолжая подхихикивать, уткнула безжалостный ствол перевернувшемуся на спину пленнику в пах, нещадно прищемив мужское достоинство.
      - Только не спусти! - испугалась блондинка, хватая патрульную за руку. - Только не спусти курок!! Госпожа!..
      - Успею, - рыжая отняла ствол и забросила автомат за спину. - Ну, разматывай щенка давай поживей, сестра...
      - Еще стимулятор ввести надо... - забормотала блондинка, выуживая из карманчика шортов крохотный инъектор. - Госпожа велела... и новые повязки наложить... круто ты его в лифте...
      - Работай, Кэри, работай, - велела Дайан и одним размашистым шагом отступила в угол. Помолчав, вдруг пожала плечами, зазвенела амуницией: Ошалел гаденыш! бредит. - И проворчала что-то тихо, неразборчиво, поглаживая равномерную щетину накоротко остриженных волос.
      Вилли хотел брыкнуть блондинку в рожу пятками, но тут же передумал. Славный мальчик, славный, - хваля его, забормотала она, наклоняясь над пленником и всаживая ему в бедро металлическое жало инъекторной иглы. - Не стоит драться с девочкой, все равно не побьешь...
      Ее груди, два тугих больших шара, нависли над лицом Вилли, когда она принялась разбинтовывать его голову, и он, подумывая о том, что откусить ей сосок, эту отвратительную выпуклость, было бы весьма благородно с его стороны, закрыл глаза и постарался ни о чем не думать, памятуя о том, что блондинка отпрянет и отскочит раньше, чем он поспеет вонзить зубы.
      - ...умный мальчик, ну зачем откусывать, - вдруг зашептала ему в самое ухо нонка, обжигая своим ароматным до омерзения дыханием, - можно же так нежненько, легонечко покусать, полизать можно язычком, губками погладить...
      "ЗАКРОЙ РОТ, ПАТЛАТАЯ!!!", - мысленно взвыл Вилли. ЗАТКНИСЬ, не то я вырвусь и расколочу свой череп окончательно, расколю об стенку!..
      Она до странности покорно заткнулась. Видать, всерьез уповала, что Вилли "не подойдет" неведомой госпоже и тогда обязательно поступит в ее личное владение... "ЖИ - ВЫМ НЕ ДАМ - СЯ, - мрачно и отчетливо подумал Вилли, подразумевая, что нонка услышит и поймет. - А МОЕГО БРАТА ФРЕДДИ ПРОЗВАЛИ НОНКОРУБОМ, ПОТОМУ ЧТО ОН НИКОГДА В ЖИЗНИ НЕ БИЛ НОНОК. ОН ИХ ПРОСТО УБИВАЛ. ГОЛОВЫ ОТРУБЫВАЛ.".
      - Ух, какой ты темпераментный, котик! - сказала нонка весело. Поглядим, поглядим, что госпожа скажет...
      Вилли стиснул зубы, чтоб не завыть от боли, и постарался выключиться, но не сумел. Само собой разумеется, вообще не думать, будучи в сознании, Вилли не наловчился, как ни тужился: и по этой причине с наслаждением выплескивал и метал нонке в мозги все потоки ядов и хранилища бомб сквернословия, которые имел в арсенале памяти. Даже те, смысла которых не понимал, но которые использовали брат и особенно папаша, живший в Городе еще _д_о_ нонок. Если не врал. Вилли слабо верил, что когда-то такое могло быть.
      ...руки ему сковали наручниками за спиной, на ноги накрутили цепь. И Вилли семенил мелкими шажками, подталкиваемый в затылок непреклонным стволом автомата патрульной Дайаны. Только сейчас Вилли осознал, что разгуливает голышом посреди снующей по коридору оравы нонок; не считая бинтов, намотанных на голове и верхней половине туловища, пленник был раздет до нитки, даже паршивых тапочек на ноги не обули, раздраженно думал он, обдирая подошвы, шаркая по усеянному всевозможным мусором бетонному полу. Коридор был длинный, и нонка зловредная протолкала пленника в самый его конец, сквозь строй дверей, тянущихся по обеим сторонам. Затем пихнула налево, в новый предлинный коридор. По бокам этого туннеля ряды дверей не тянулись, стены сплошь из стекла оказались сработаны, стекла, перемежаемого опорными железобетонными столбами, и Вилли подумал, что теперь его ведут по чему-то, весьма напоминающему галерею. Переход откуда-то куда-то. Нонка пихала его стволом по оси коридора, и Вилли принялся ненавязчиво смещаться левее, чтоб мельком глянуть вниз, через окно. Дайан злобно пнула его по заднице носком сапога и гаркнула: - Топай по центру, гаденыш собачий!!
      Эге, подумал Вилли. Что-то любопытное внизу есть, ежели не позволяет обозреть...
      - От кошки драной и слышу, - прохрипел в ответ, чтобы не оставлять последнее слово за нонкой. - Ствол тебе в дырку!..
      23. КАН-КУДАЛБ-ШАМАН
      - Я посылал тебя за _ч_е_м_? - гневно вопросил Кан-Кудалб ученика. Ты принес мне ни на что не годную шкурку. Пойди и принести изволь то, за чем я тебя посылал.
      Ученик жалобно посмотрел на Кан-Кудалба.
      Но учитель был неумолим.
      - Если ты не научишься отличать то, что нужно, от того, что ни на что не годно, толку не будет. Я тебя прогоню. А теперь иди.
      Ученик понуро убрел. Кан-Кудалб улыбнулся.
      - Хороший ученик, - сказал, - но туповатый. Впрочем, я сам был такой вначале.
      Кан-Кудалб подцепил двумя пальцами принесенную учеником шкурку и брезгливо отбросил в огонь. Вспышка озарила внутренность пещеры, на мгновение вышвырнула тьму прочь, даже из дальних углов и закоулков.
      - Никуда не годная шкурка, - прокомментировал Кан-Кудалб. - В такой разве сунешься в пламя?
      Он обмакнул кончик пальца в месиво, которое, негромко урча и булькая пузырями, бурлило в небольшом горшке; облизал палец и удовлетворенно почмокал губами.
      Отменное зелье, подумал он. Хоть сейчас пропитывай наконечники...
      Если бы кто-нибудь из сородичей Кан-Кудалба случайно подсмотрел, как шаман пробует на язык смертельный яд, применяемый на практике лишь с одной-единственной целью, вполне определенной и функциональной, а именно: для сокращения численности врагов, - такой счастливчик не сходя с места вывихнул бы челюсть, отвесив оную: не имело бы границ изумление, которое он испытал бы при виде того, как Кан-Кудалб запросто лижет отраву, малюсенькой капельки коей вполне достаточно для отправки к праотцам здорового крепкого воина. Духи любят, обожают шамана, это всем известно, но не до такой же степени!..
      Но Кан-Кудалбу показалось мало, и он позволил себе добавку: зачерпнув горстью, хлебнул. Кипящая отрава не обожгла его кожу, и не отправила к праотцам его самого. Потому-то Кан-Кудалб и был шаман, однако. Духи его любили. Он один знал, до какой степени.
      Все сородичи неукоснительно считались с мнением шамана. Человек, любимый духами - очень полезный человек.
      Напившись отравы, Кан-Кудалб закусил сушеными червями, вкусными такими, хрустящими на зубах, отлично провяленными на солнышке, и неторопливо поднялся на ноги. Убрел в глубину пещеры, долго там возился, перекладывая с места на место какие-то предметы; вернулся к очагу, сжимая в правой руке нож устрашающих размеров, с широченным таким лезвием, остро-остро наточенный. Осмотрев лезвие, приблизив его к огню очага, чтобы лучше видеть, Кан-Кудалб хмыкнул довольно так, и сунул нож в огонь. Подержал; вытащил. Делая надрез на левом предплечье, бормотал витиеватые заклинания неразборчиво, бегущим шепотком: духи любили Кан-Кудалба, и он пользовался их благорасположением без стеснения, однако знал, что подстраховаться никогда не мешает. Осторожность прежде всего, учил когда-то мальчика Кудалба наставник, посылая за шкурками, и заветы Учителя Кан-Кудалб не забывал всю жизнь...
      Засыпав в рану серый порошок, извлеченный из кожаного мешочка, который был приторочен к внешней стороне левой руки цепочкой, обвившей плечо этой руки, Кан-Кудалб подождал, пока кровь поглотит серую кучку. Закрыл глаза и принялся нараспев заклинать рану, поглаживая ее кончиками пальцев ненадрезанной руки...
      Когда Кан-Кудалб открыл глаза, раны как не бывало. Лишь свежий шрам багровел на этом месте, но вскоре и шрам исчезнет без следа. Утром оглашу им решение, подумал Кан-Кудалб, вернувшийся из полета к духам. Скажу, что духи велели уходить...
      Но наутро ученик шамана переполошил сородичей отчаянными воплями.
      - Великий Учитель исчез!! - орал перепуганный подросток. - О горе нам, духи призвали Кан-Кудалба!!!
      Сородичи никогда не узнали, что наутро шаман намеревался приказать им покинуть остров, уйти к северу, перебраться на материк и выбрать новое место для поселения: Кан-Кудалбу было видение, что на остров, который спокон веков занимали его сородичи, надвигается грозная опасность с востока, с соседнего длинного острова - тамошние вознамерились коварно, врасплох, захватить его, Великого Шамана, возлюбленного духов, и принудить его заботиться о них, лечить от ран и болезней всю их многочисленную длинноостровную толпу...
      Когда тамошние, куда более многочисленные, захватили поселение Кан-Кудалбовых сородичей и не обнаружили самого Кан-Кудалба, они страшно рассердились, и со злости отправили всех к праотцам. Только ученика шамана с собой прихватили живого. Кто знает, а вдруг духи его тоже любят?..
      ...и после того черного дня, когда пролились потоки крови и окрасили проливы в цвет крови, много-много лет и зим остров пустовал, настолько много, что не счесть никому. Заклятие лежало на острове, заклятие Великого Шамана, так говорили.
      Покамест не пришло время, и с материка на выдолбленных бревнах не переплыли на остров люди с кожей цвета разбавленной крови, которые не боялись преданий и предупреждений о проклятьях древних полумифических племен, живших на этих землях настолько давно, что даже их названия стерлись в скрижалях истории...
      24. ДРУГ КОМПЬЮТЕРОВ
      - ...Ну ладно... ладно, - немного даже растерялся Вилли, услышав такую гневную речь. - Не нервничай ты. На меня-то чего взъелся? Я что ли в Штабе сижу, стратегию разрабатываю? Чего скомандуют, то и выполняем... а куда денешься. А Дайана... Позабудешь ее, ка-ак же ж, - упомянув это ненавистное имечко, Вилли помрачнел еще больше и пробормотал, - а знаешь, Торопыга, сколько потом ни таскался по ноночьим территориям, но ту галерею не разыскал...
      - Почему ты так думаешь, а? - Грэй успокоился мгновенно, как и вспыхнул. - Во всем Городе одна-единственная галерея, что ли?..
      - Нет, конечно, но в той, понимаешь, - Вилли был явно рад, что сумел отвлечь внимание Грэя от щекотливой темы, - стекла были необычные. Такого розоватого оттенка. Будто их, когда отливали, подмешали в порошок крови. Ненавязчивый такой, размытый, но сплошной и равномерный, розовый оттенок... Короче говоря, не знаю как сказать, не мастер я связывать слова, но галерею со стеклами этого цвета, врезавшегося в память, я не отыскал.
      - Во второй и третий разы тебя по ней не водили?
      - Конечно, нет. Галерея, насколько я понял, ведет в логово главной патлатой твари, а во второй и третий разы я им перспективным с виду не казался, меня сразу тащили в ближайшую подавилку, чтоб...
      - Подавилку?..
      - Ага. Не знаешь разве?.. Мы так прозвали аппараты, из мужиков творящие выпердков. В твоих краях их по-другому зовут?.. Госпожа меня проверяла на предмет какой-то своей личной надобности в первый раз, и утратила интерес к моей персоне, не найдя во мне искомого. Зато я сподобился ЕЕ лицезреть... До смерти не забуду!
      - Такая страшная?!
      - Нет, что ты! Бабская видимость у ней потрясающая, высший класс! Ежели забыть, что - нонка. Тебе что, рассказывать, как мы с ней общались? Не желаю!
      - И не надо, не злись. Обойдусь как-нибудь.
      - Главное, что она меня посчитала неподходящей кандидатурой для удовлетворения своих надобностей. Черт побери, насколько я врубился в суть, она из меня хотела сотворить даже не выпердка, а кое-кого гораздо более гнусного. Но пронесло, слава Пороху!! - Вилли произвел ритуальный жест восторга: вскинул правую руку над головой и сжал пальцы в кулак.
      - Слава, слава... Слава Богу... - пробормотал едва слышно Торопыга, ...Моему. И на старуху бывает проруха... даже она может ошибиться... Приятно сознавать. И к счастью, ошиблась. Хорошо, что именно Вилли проскочил сквозь ячейки сети, без него я бы пропал, остальные не компенсируют его Часть при всем желании... В людях копалась, милая, вооружась машинами, и позабыла, что другие люди с машинами не только враждовать умеют...
      - Что ты там бурчишь?
      - Ничего существенного. Так, мысли вслух. Значит, потом тебя сразу тащили в преобразователь, и ты...
      - Из подавилки я смывался. Нонки глупые, на ошибках не учатся.
      - Ты подразумеваешь, что не ведут точного учета, не заносят в банк данных...
      - Что-то навроде того, - согласился Вилли. - Но не совсем так. В банках сети есть все. Но они не получают от компов всю информацию, которая в них есть.
      - Может быть... Тебе видней. Кому уж, как не тебе. Не умеют выжать?
      - Не думал как-то. Может и не умеют.
      - А... это... сознательно машинки могут скрывать?
      - Дерьмо! Откуда мне знать?! Я не спрашивал. Меня это как-то не интересовало.
      - Ясно... НЕлюбопытство - иногда порок... А относительно того, что нонки не учатся на ошибках, своих либо чужих, человечьих, ты не прав. ЕСЛИ БЫ. - Загадочно акцентировал Торопыга. - Послушай, друг компьютеров, твоя способность нам весьма пригодится.
      - Какая? - удивился Неудачник.
      - У тебя она одна, такая, - улыбнулся Грэй. - Разве мужик без этакой способности сумел бы три раза обвести... э-э-э, подавилку вокруг пальца? То бишь, я имею в виду, договориться с ней.
      - А-а, ты об этом! Да разве ж это способность. Так, баловство... Если б я телекинетиком был, вот это да...
      - Ничего себе баловство!! - возмутился мгновенно в своей импульсивной манере Грэй и наградил Вилли парой неприличных кличек. Помолчал, переводя дыхание, и высказался: - Хотел бы я с таким баловством в мозгах к нонкам запроториться и в подавилку угодить!..
      - А ты попадал?..
      - Естественно, нет. Разве с тобой сейчас говорил бы, а? Без твоей-то... гм, баловства.
      - Это точно, - покивал Вилли, - сейчас бы ты выпердком был, как пить дать, и разговор у нас произошел бы короткий донельзя - или ты меня, или я тебя...
      - Именно. Но ты уж меня так безнадежно не хорони, ладно? Может, я бы в проценты отсева попал.
      - Может, - кивнул Вилли, - и тогда тебя бы похоронили там же, неподалеку от подавилки.
      - Само собой, - скопировал кивок Неудачника Грэй, - и вот потому, что мы с тобой такие бравые ребята и можем говорить, как мужик с мужиком, слушай сюда, внимательно-превнимательно. Сейчас ты заскочишь в офис и отметишься где надо, скажешь, задумка зловредная появилась, хочешь реализовать, уходишь для этого в рейд, напарника подыскал. Назначь заместителя, чтобы отряд без командира не остался, вдруг что. После захватим твои шмотки, боевой комплект целиком, и вперед, с песней.
      - Чего-о?..
      - С песней, говорю, вперед. Значит, что мы будем гордо распевать песни, когда нонки нас поволокут на растерзание. Мы же с тобой непреклонные парни, правда, да? Вот то-то и оно. Счастливый путь в загробную обитель... Однако мы с тобой постараемся под солнцем остаться, здесь теплей, чем в могилке. Нам еще множество делишек обстряпать суждено. И победить... Надеюсь, да.
      - Эй, Торопыга, откуда ты такой всезнающий, самоуверенный и умный до тошноты взялся?
      - Издалека. Ох, издалека же, Вилли. Но я не выпердок, не тревожься. Ты с твоим опытом даже самого ловкого лазутчика унюхал бы, разве нет? Естественно, нонки могли изобрести новую... э-э, вторую, модель, такую, что и не различишь. Как мыслишь, я выпердок?
      - Ты говори, говори свое, я пальца с курка не снимаю, - пообещал Неудачник. - Там погляжу, что к чему привинчено и как спаян твой котелок...
      - Я знаю. Стало быть, ноги в руки и почесали. Языками начесались вдоволь, теперь ножками, ножками, парень, и ручками впридачу, и извилинами поработать необходимо. Позарез, знаешь ли... Иначе б я сюда не пришел. И вот еще что я хотел сказать... первое, Неудачником тебя неумный мужик окрестил. Какая ж это неудача, когда человеку три раза удалось вырваться из ноночьих лап, не превратившись в выпердка, скажи-ка на милость, браток Вилли, компфренд ты мой ненаглядный?! И второе. Пожалуйста, при мне никогда не упоминай о таких вещах, как котлы.
      - Почему это?! - законно удивился Вилли.
      - И особенно чугунные, - будто не слыша, продолжал Грэй. - С заклепками. Тебе не понять почему, но у меня возникают уж очень болезненные ассоциации...
      25. ЛЮ-СИНЬ-СТРАННИК
      ...какими ветрами занесло его в страну краснокожих дикарей и бледнолицых переселенцев, ни единая душа в городе не ведала.
      Желтолицый раскосый человечек в странно выглядящем хламидообразном одеянии, постукивающий посохом на улицах Нового Амстердама, в середине ХVll века, был такой же диковиной, как негр в набедренной повязке, вышагивающий по заснеженным улочкам какого-нибудь русского городища во времена монголо-татарского ига. Но желтолицый узкоглазый пришелец, как ни в чем не бывало, неторопливо мерял шагами улочки основанного всего лишь два десятилетия тому назад города, которому в будущем судилось превратиться в один из величайших мегаполисов планеты, чуть ли не в столицу мира. Новый Амстердам, центр голландских американских колоний, не подозревающий о бурном, насыщенном событиями грядущем, поджидающим его за туманными завесами последующих столетий и эпох, существовал спокойной и скучной жизнью спустя два десятилетия после основания. Новый Свет еще не воевал, лишь торговал, в основном.
      Появление странного человечка озадачило степенных голландских торговцев, и они несколько дней недоумевали, но когда Жеан Ван Халлен, губернатор Нового Амстердама и окрестностей, повелел призвать желтолицего в свой дом на предмет выяснения личности, приказ его остался невыполненным. Желтолицый раскосый пришелец исчез столь же внезапно и загадочно, как и возник. Его разыскивали повсеместно, но не обнаружили нигде.
      И вскоре позабыли. Третье десятилетие жизни города выдалось неспокойным, кровавым, он едва не прекратил свое существование. Никогда за всю свою жизнь он не был так близок к тому, чтобы исчезнуть с лица земли, из истории и с географических карт.
      И только городские мальчишки еще долго пересказывали друг дружке захватывающую дух историю о том, как Джонни, сын бондаря Джефферса, ранним утром собиравший хворост на опушке Северного леса, случайно подсмотрел невероятную картину: желтый человечек, скинув свой балахон, прыгал как кролик выше собственной головы и со странными вскриками сбивал ногами шишки на высоте семи футов...
      26. ФРАГМЕНТ ВОСПОМИНАНИЙ
      "Это было три года назад. Я вдруг понял, что не живу, а так, влачу бренное тело по дну мутного омута сущестования, реагируя на уровне инстинктов, потребляю по принципу жука-наездника, паразита гусеничного, желаю на уровне амебы... мечтать и вовсе разучился - за ненадобностью, слово даже такое позабыл... И я тогда впервые решился, я понял, что настала пора "рвать когти", как говорится.
      Вспомнилось мне одно высказанное, не помню кем, замечание, видимо, сформулированное на основе собственного жизненного опыта. Если ты дожился до мысли о самоубийстве, сказал этот, не помню кто, и мысль тобою завладела, у тебя есть три выхода, причем самоубийственный выход: покончить с бренной оболочкой и не мучить душу, - всего лишь третий, аварийный. А если ты настолько глуп, что желаешь мучиться, тогда ты можешь пойти в монахи. Бог, если он существует, не даст пропасть душе. Так говорят, по крайней мере, в утешение. Но самый лучший выход состоит в том, чтобы полностью сменить среду обитания. Ибо ничто иное, как среда обитания твоего, а не ты сам, есть причина твоих мыслей о самоубийстве. Жить можно и нужно всегда, пока живется, вопрос - _г_д_е_???
      Главное: вовремя смыться. Короче говоря.
      Причем смываться нужно сразу, как только принял решение, иначе засосет среда, и разучишься принимать их, серьезные решения, если не пойдешь в монастырь или не прикончишь себя - сразу. А покуда ты способен еще задуматься, _к_а_к_ живешь, и принять решение жить по-иному, следовательно, ты еще не совсем пропащий, и сумеешь посмеяться над собой, а ведь хорошо смеется не тот, кто смеется последним, а тот, кто умеет смеяться над собой. Последним смеется лишь самоубийца наедине со смертью...
      Примерно в таком мрачном настроении, рассуждая как заправский нудный философ, я и рванул.
      Чтобы не задаваться вопросом - _к_у_д_а_? - я рванул просто так, куда придется. Там разберусь, думал я, жизнь покажет. Для того и "рву", чтобы показала...
      Пришел на вокзал. При себе имел средних размеров спортивную сумку, набитую элементарными предметами первой необходимости: потому что даже самоубийца не уходит из жизни просто так, а уносит с собой что-нибудь, ну, там веревку на шее, пулю в мозгах или в сердце, отраву в крови, клинок в животе... Тому же, кто намеревается жить да жить, сам Бог Его велел унести с собой кое-что необходимое.