Парящий дракон. Том 1

Один раз, когда он открыл, не постучавшись, дверь в ванную комнату, он увидел отцовского друга, худого как щепка киуэстского трансвестита по имени то ли Пош, то ли Поч, который сидел на унитазе и впрыскивал себе в руку героин.

Когда ему исполнилось четырнадцать, он записал все адреса, которые мог вспомнить и по которым они жили с отцом, начиная с дома на Маунт-авеню. Без труда он перечислил девять адресов, включая три места, именовавшие себя гостиницами, один пансион и один приют. Подумав пару минут, он смог добавить еще три адреса.

Шерри Стиллвен все это быстро изменила. Это была крепко сбитая порядочная белокурая женщина, наполовину кубинка, на пять лет моложе Кларка. Ее первый муж ушел, и она стала завсегдатаем бара "Без имени", в котором Кларк работал в Ки-Уэсте. Отец Шерри был механиком на нефтяных вышках в Техасе и часто уезжал из дома. Она помогала растить трех младших братьев – детей она любила. В ней все еще много осталось от Техаса. Когда она перебралась к Кларку, то настояла, чтобы Табби оставался с ней дома по вечерам и делал уроки, а не болтался по улицам или сидел в углу бара, точно сыч. Шерри выплатила все долги Кларка, со скандалом выгнала опасных и преступных прихлебателей вроде Поша и заставила Кларка обещать, что он ей никогда не солжет.

– Дорогой, мой первый муж врал мне так, что небо могло покраснеть. Одного раза мне вполне достаточно. Если ты с кем-нибудь свяжешься, скажи мне, и я все улажу. Я прошу тебя лишь об одном: будь со мной откровенен. Солги мне только раз – и все будет кончено.

Черноглазая, с обесцвеченными волосами, она не походила ни на кого, хоть раз переступавшего порог дома на Маунтавеню, но Монти Смитфилд признал бы, что она желает добра своему возлюбленному и его сыну. Она поощряла трудовые порывы Кларка, поскольку они могли принести деньги немедленно, но хотела, чтобы он прекратил возиться с баром и занялся делом. Она изучала объявления и улаживала его дела. Наконец благодаря Шерри Кларк получил работу торгового агента. К этому времени они жили в Орландо, в маленьком домике с двумя спальнями и песчаным газоном, и уже могли откладывать кое-какие деньги. Прибавив к ним чек, который Монти послал в качестве свадебного подарка, они купили машину и кое-какую мебель. Именно Шерри уговаривала Кларка позвонить отцу.

За это время Табби преодолел все несчастья, преследовавшие его со дня отъезда из Коннектикута. Он вспоминал о своей матери, но старался не думать о том видении, которое было у него перед похоронами, – о темном нутре гроба.

Однако другое видение, которое его посетило в аэропорту, – видение общей паники – было гораздо труднее забыть. Жизнь в Коннектикуте он помнил так, точно только лишь покинул его: фасад дома, пони, гора заводных игрушек, то, как выглядел и одевался его дедушка. Когда ему было девять с небольшим, он получил удар бейсбольной битой по голове во время школьной игры и упал без сознания. Он лежал на траве, все склонились над ним, и он неожиданно увидел внутренним взором мужчину, убивающего ножом женщину, – видение, которое было почти ностальгическим. Учитель наклонился над ним, приговаривая: "Боже мой, Боже мой!"

На какой-то миг он не мог узнать ни учителя, ни мальчиков.

Перед глазами стояла картина: два обнаженных тела на кровати, одно утопает в собственной крови. Сквозь ужасную головную боль он вновь увидел всю эту сцену так, словно она заполнила его мозг, пока он лежал без сознания.

– О Боже, – сказал учитель, и Табби внезапно вспомнил, как того зовут. Необыкновенное и чрезвычайно мощное по силе видение развеялось, и его взгляд обрел ясность.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил учитель.

Табби ответил:

– Мой дедушка сказал, что никакого плохого дяди здесь нет.

Еще два раза, пока он был во Флориде, Табби Смитфилд показал, что он может кое-что иное, чем обычный мальчик, сын бармена, каким он был тогда.

Первый случай произошел сразу после того, как Кларк купил маленький домик в Орландо. Они переехали туда с утра, и Шерри носилась из кухни в гостиную, пытаясь притвориться, что она спокойна. Трейлер еще стоял на дороге, потому что Кларк был на работе, и на полу были свалены коробки с одеждой и посудой. Шерри ждала грузовик, потому что новая кровать была уже в пути. Табби нашел в одной из коробок игру "Монополия" и играл с собой на голом полу своей новой спальни. Там было целых четыре Табби, и пока один из них швырял кубик, остальные надеялись, что кубик приземлится на одном из их отелей. Табби II пока что выигрывал, а у Табби III шли сплошные крушения. Шерри заглянула в комнату и сказала, увидев, что он делает:

– Ты самый странный ребенок, какого я видела, клянусь. И он опять стал кидать кубик. За дверью раздавался стук отворяемых дверей шкафов и крышек коробок.

– Черт! – заорала Шерри в гостиной. – Я не могу найти это!

Он теперь был Табби I – этот Табби был приличным и осторожным, не таким рисковым, как Табби II, и не таким неудачником, как Табби III, и у него были хорошие шансы обойти Табби II и выиграть игру, и этот Табби сказал:

– Я могу помочь?

– Я не могу это найти! – заорала Шерри уже на грани гнева. Табби понимал: переехать в другой дом не так-то легко и нервы у всех не выдерживают. И тогда он – или, если быть точным, та его часть, что была неудачником Табби III, – понял, что произошло: Шерри затолкала куда-то свой бумажник и теперь бесится, потому что боится, что вот-вот приедет шофер с кроватью, а у нее вообще нет никаких денег. Он понял все это мгновенно, а потом, как раз когда Табби III, перед которым лежала все уменьшающаяся кучка денег, наклонился и шепнул ему на ухо, он увидел это: он увидел, как Шерри вынимает бумажник из своей набитой сумки и рассеянно кладет его на холодильник.

Табби никогда не переставал удивляться, откуда приходят его видения. Он отложил фишки и отправился в гостиную, где Шерри шагала по комнате, запустив руки в волосы.

– Твой бумажник на холодильнике, – сказал он.

– Ты что, издеваешься? – сказала Шерри и кинулась в кухню. Миг спустя она вернулась, в руке у нее был бумажник, а на лице – благодарное выражение.

– Ты просто гений, парень, – сказала она, – а теперь расскажи мне, что случилось с моим любимым браслетом, который я потеряла, когда мне было шестнадцать?

– Ладно, – сказал Табби. – Он завалился за заднее сиденье машины твоего двоюродного брата Гектора. Это был "додж" 1949 года. Он там и валялся долгое время, но Гектор продал машину старьевщику, и парень на свалке нашел браслет, когда снимал сиденья. – Вся эта информация исходила от Табби III. – Он дал его одной маленькой девочке, но она потеряла его на вечеринке, и его как-то унесло в воду…

Он остановился потому, что Табби III ясно показал ему шестнадцатилетнюю Шерри без блузки и лифчика. Волосы у нее были такими же черными, как и глаза.

Шерри таращилась на него с открытым ртом.

– Мой двоюродный брат Гектор? О Господи! Я что, тебе когда-нибудь про него говорила?

Раздался звонок.

– Они уже тут. Ладно, спасибо, Табби. Я уже чуть не рехнулась. – Она повернулась, чтобы уйти, но сначала одарила его удивленным, почти испуганным взглядом черных глаз.

Второй случай произошел на три года позже, в марте 1980-го, как раз за месяц до того, как они вернулись в Хэмпстед. Монти Смитфилд умер от удара, и юрист написал Кларку, что тот теперь владелец "Четырех Очагов". Кларк хотел ехать немедленно, Шерри вообще не хотела ехать, и они постоянно препирались по этому поводу. Кроме дома там было некоторое количество денег, которое им всем казалось огромным, – сотни тысяч долларов.

– А как же с твоей работой?

– Да ну ее. Я найду работу. Шерри, мне долгое время не нужно будет работать.

– Я не хочу ехать на север.

– Хочешь остаться здесь? В этом ящике?

– Я не знаю, что там делать, я не гожусь для этого. У меня не будет там друзей, я должна остаться в той среде, к которой принадлежу.

– Ты будешь жить там, куда я тебя повезу, – возразил Кларк.

– Так я что-то вроде старого чемодана? – Когда Шерри начинала злиться, в ее голосе явственнее слышался испанский акцент.

Табби выскочил за дверь, желая только одного: подальше убраться от этой свары. Он бежал через заросшую сорняками лужайку. Голос Шерри поднимался над домом точно флаг.

Раздался звон разбитого стекла.

Потом с ним опять что-то произошло – он оказался где-то еще. В первый раз он понял, что заглянул вперед, увидел то, что случится лишь потом. Была ночь, и было на несколько градусов холоднее, чем в настоящую ночь. Голоса ссоры куда-то исчезли, и Табби знал, что дом тоже исчез, – ему даже не нужно было оглядываться. Его окружали высокие темные деревья, а перед ним смыкались две дороги. Свет из окон многочисленных больших домов пробивался сквозь листву деревьев. Он знал, что это не деревня, хотя и похоже на нее, но богатый район какого-то северного городка. Когда-то он знал это место, но здесь случилось что-то нехорошее. На него хлынул свет автомобильных фар, которые на миг ослепили его.

Там он и стоял в реальной жизни, шестью неделями позже, ночью семнадцатого мая. Отец его утверждал, что уже нашел работу: он приходил домой вечером, толкуя о каких-то "задатках", которые он заработал, о уже завершенных сделках, и все время изрядно напивался. Шерри просто переполняло недовольство. Она ненавидела Коннектикут. Табби знал, что Хэмпстед по отношению к ней оказался снобистским и беспощадным. Он блуждал по улицам, ища что-то. Дважды он обнаружил, что стоит у ворот на Маунт-авеню и смотрит на старый дом своего деда. Все еще не привыкший к простору своего нового дома, он едва мог поверить, что когда-то он и его отец жили в таком домище, который был в два раза больше "Четырех Очагов". Он отвернулся. На него нахлынуло какое-то странное чувство – будто что-то должно было случиться. В школе он молчал и невнимательно слушал, полагая, что настоящая его жизнь протекает где-то в другом месте, на тихих ночных улицах Гринбанка – вот где.

Именно в эту субботу Табби мучило ощущение, что нечто должно случиться. Он до сих пор не имел представления, что именно, но оно висело над Хэмпстедом точно грозовое облако. Он был так обеспокоен, что не смог съесть ничего за завтраком, не смог ни читать, ни смотреть "Звездный трек" по 9-му каналу. Кларк сказал:

– Такой отличный день, почему бы нам не выйти на улицу и не потренировать подачи?

Однако ощущение, что что-то вот-вот должно произойти, лишило Табби ловкости. Он пропускал мячи, а посылал их вообще не туда.

– Внимательней! – орал отец и наконец разразился вспышкой гнева.

Табби прошел пешком несколько миль, добрался до Саутел-бич и купил там горячую сосиску; прогуливаясь он заглядывал всем в лица: "Это с тобой произойдет? Ты это сделаешь?" Потом поспешил обратно на Гринбанк-роад, заглядывая в лица водителей проходящих машин.

В час он был на Грейвсенд-бич и уснул там. Его мучили кошмары, полные криков о помощи. Проснувшись, он поглядел на дом Ван Хорна, такой белый, такой сияющий над бурым обрывом. Он застонал: это надвигается, у него нет никакой возможности остановить его. Чайки кружились над стайками макрели – это их крики он слышал во сне.

Он поплелся домой.

После обеда он вновь вышел на улицу. На этот раз он свернул не на Маунт-авеню, а на маленькие улочки за ней:

Чарльстон-роад, Эрмитаж-роад, Бич-трэйл, Грейвсенд-авеню, Кэннон-роад. Он всматривался в окна, тщательно вглядывался в лица. Мимо проехала патрульная машина, пробежала трусцой женщина, и он даже выдавил из себя приветствие. Наступили сумерки.

Когда он в третий раз проходил по Чарльстон-роад, на него вновь навалились слабость и тошнота. Он ощущал смерть так, словно она стояла у него за спиной, и на секунду у него перед глазами возникла таверна "Форт Маерс", где один человек всадил нож в другого. Он уже знал, что это случилось, и тут на него нахлынули образы, сменяющие друг друга так быстро, что он не успевал их осознать: майка с надписью, ребенок, падающий с велосипеда на кучу гравия, огромный фургон, лежащий на боку. Женщина, птичьим голосом зовущая на помощь.

Это уже происходило или подступило совсем близко. Табби резко остановился, развернулся и помчался обратно по Чарльстон-роад, где обнаружил себя стоящим на углу под старым дубом, а мимо мчались огни низко посаженных фар автомобилей. Он поглядел вверх, на Кэннон-роад. Там виднелся дом с темными окнами – это произошло там. На минуту он попал в пятно света от автомобильных фар, потом "корвет" завернул за угол. На мгновение он увидел застывшее, безнадежное лицо водителя. Он был там, куда его привела необходимая последовательность событий, – в том месте, которое привиделось ему недели назад.

Табби не мог пошевелиться, пока вокруг не зарычали полицейские автомобили. Тогда он развернулся и, обегая дома и деревья, выбрался на следующую улицу. Он побежал вверх по холму, к своему дому на Эрмитаж-роад. Оказавшись внутри, он сразу услышал Шерри и своего отца, которые были в спальне. Они шумно и яростно занимались любовью.

– Шкипер иногда совал голову в почтовые ящики, – сказал Норман Брюс, – поглядеть, сработают ли бомбы. Он даже пару раз получил по голове, но, похоже, это ему нравилось.

Что за странный малый!

Табби Смитфилд сидел, зажатый между двумя братьями, на заднем сиденье их ржавого голубого автомобиля на стоянке возле бара "Черничка". Было воскресенье, десять тридцать вечера, тридцать первое мая. Дики и Брюс с прошлой пятницы вряд ли хоть на минуту выпустили Табби из виду.

Поначалу они слегка пугали его, но потом Табби понял, что близнецы, которых судьба явно вела к бесславному концу, на самом деле все еще были мелкими шкодниками. Их размеры и зловещие лица заставляли ждать гораздо худшего. Они промышляли мелкими кражами в магазинах, ломали изгороди, курили травку и любили хэви-металл. Табби уже встречался с такими. Самому-то ему нравились Бен Сидран и Стив Миллер, но он предпочитал не говорить об этом вслух.

– В любом случае с этими бомбами мы уже покончили, – сказал Брюс. – Теперь мы расправляемся с ними Разрушителем – и он любовно похлопал заостренную ручку бейсбольной биты. – Получается даже лучше, во всяком случае громче. Ты просто идешь, как следует замахиваешься Разрушителем, и весь этот чертов ящик сминается. Бумм!

Как насчет того, чтобы вечерком слегка поразмяться с нами, а?

– Ладно, – сказал Табби, – проедемся немножко.

Дики поглядел в зеркальце заднего обзора и застонал:

– Бобо-клоун.

Все три мальчика поставили жестянки с пивом на пол.

Миг спустя полицейский автомобиль остановился рядом.

Усмехающийся Бобо вышел и наклонился к окошку.

– А, близняшки! А почему вы не в постельках?

– Как скажете, офицер Фарнсворт.

– Кто ваш приятель? Он выглядит слишком нормальным для вас.

Табби назвался, и полицейский внимательно, но дружелюбно оглядел его.

– Ну ладно, ребятки, вам пора двигаться. Я собираюсь проверить бар и, когда вернусь, чтобы вас тут не было. Я скажу вам кое-что. Жаль мне, парни, что вам исполнится шестнадцать, когда бы то ни было.

– Старость – поганая штука, – согласился Брюс.

– Ну, я не думаю, что вы зайдете так далеко, Брюс. – Бобо постучал по капоту их автомобиля и ушел.

Как только Бобо исчез в "Черничке", Брюс высосал свое пиво и перебрался на переднее сиденье.

– Этот тип, – сказал он, поворачивая ключ зажигания, – зовет меня Брюси. Клоун дерьмовый. – Он громко рыгнул. – Поехали, прокатимся немножко. Дики, почему ты ничего не расскажешь Табби?

– Слышал когда-нибудь о парне по имени Гарри Старбек? – спросил Дики.

Было вполне возможно, что Кларк Смитфилд, если не сам Табби, встречал Гарри Старбека в Калифорнии, в Ки-Уэсте. Отец Гарри говорил ему, что единственный способ избежать тюрьмы, это передвигаться – поработать немного в одном городе, потом сняться с места и отъехать по крайней мере миль на пятьсот. Так что Гарри пошел по стопам своего отца (в отличие от Кларка) и жил в Ки-Уэсте, пока Кларк работал там в баре. В Ки-Уэсте его звали Делберт Тори, в Хьюстоне – Чарльз Бард, в Спрингфилде, Иллинойсе – Лоуренс Ринглер, в Кливленде – Кейт Пеппер. Когда он снял дом Фрезера Петерса на Бич-трэйл, он называл себя Нельсон Саттер. От отца он также выучился избегать встреч с людьми, в баре сидеть в одиночку и проявлять профессиональную вежливость. Этот Старбек был крупным моложавым парнем, темноволосым, бритым, широкоплечим. Лицо его было унылым, а нос – длинным, что немного не гармонировало с общим обликом. Когда он не ходил на работу, то носил рубашки пастельных тонов и водил неброский серый автомобиль. Отправляясь на работу, он брал с собой пистолет.

Когда он впервые появился в Хэмпстеде, он снял трейлер на стоянке неподалеку от Пост-роад. Братья видели, как серый автомобильчик парковался рядышком с трейлером или отъезжал: иногда его не было по субботам и воскресеньям, чаще – по ночам. Однажды – как раз перед тем как Гарри собрался переехать из трейлера в нанятый дом – близнецы решили обследовать внутренности трейлера и грузовичка.

Брюс забрался в автомобильчик, когда Старбек, вероятно, спал. Внутри он был чистым и пустым – как снаружи чистым и неброским. Но Брюс заглянул в бардачок и увидел, что удостоверение выписано не на ту фамилию, на которую Гарри арендовал трейлер.

– Мы кое-что нашли, Дики, – сказал он брату. На следующий день они подобрали один из ключей, чтобы осмотреть трейлер.

Результат превзошел все ожидания: трейлер был набит телевизорами, серебром, костюмами, а шесть обувных коробок наполнены деньгами.

– Эй, этот малый действительно кое-что, – сказал Брюс, которого увиденное зрелище настолько впечатлило, что он даже казался подавленным.

После школы на следующий день они вновь посетили трейлер. Они вежливо позвонили и, когда владелец вышел, подозрительно оглядывая их, Брюс сказал:

– Мистер Старбек? Простите, я хотел сказать мистер Саттер?

Они вышли оттуда с новым телевизором и пакетиком хорошей мексиканской травки. Гарри Старбек помнил еще один совет своего папы:

– Если у тебя появятся партнеры, даже нежелательные партнеры, обращайся с ними уважительно. Партнер всегда партнер, даже если от него нет толку, а немножко смазки поможет удержать твою задницу подальше от тюрьмы.

Он был уверен, что сможет найти какое-нибудь применение близняшкам Норманам.

Пэтси Макклауд жила в одном большом страхе, а в ту ночь, когда ей не удалась вечеринка с Альби и Ронни Ригли, этот страх перекрыл все остальные, помельче. Когда ей было семь, родители взяли ее в психбольницу, где жила бабушка Тейлор, – родители навещали бабушку Тейлор два или три раза в году, но Пэтси попала туда впервые. Отец, только что приехавший из Хэмпстеда в Хартфорд и уставший, не слишком хотел, чтобы его дочь встретилась с его матерью, но мать Пэтси, уступая настоятельным просьбам старухи, была тверда как кремень.

Их проводили в просторную комнату с яркими, точно в детском саду, стенами, которые пугали Пэтси, и так напуганную из-за родительской ссоры и из-за странных людей, бродящих по двору. Многочисленные замки и запоры заставили и ее почувствовать себя пленницей в этой больнице.

Может, это был лишь хитрый трюк, чтобы заманить ее сюда, и родители оставят ее в этом ужасном месте? Хоть она и была единственным ребенком в комнате, эта комната с покрытыми клеенками столами и неумелыми детскими рисунками на стенах, казалось, была предназначена для детей.

Бабушка вышла из яркой, оранжевой двери. Ее сопровождали два санитара. Она разговаривала сама с собой. Первая мысль Пэтси была, что эта женщина старше всех, кого она когда-либо видела, а вторая – что она по праву находится в таком месте. Ее седые волосы были редкими и тусклыми, глаза – пронзительными, а с подбородка свисали белые баки. Она не обратила никакого внимания на родителей Пэтси, а села в кресло, к которому подвели ее санитары, и продолжала бормотать, сложив руки на коленях.

– Мы привезли Пэтси, – сказала мама. – Помнишь, ты про нее спрашивала? Мы хотели, чтобы вы с ней повидались, мама Тейлор.

Отец раздраженно фыркнул и повернулся к ним спиной.

Пэтси поглядела в тяжелое, сумрачное лицо женщины.

– Не хочешь поздороваться со своей внучкой, матушка Тейлор?

– Во дворе вешают человека, – сказала бабушка, внимательно глядя на Пэтси. – Как раз накидывают ему веревку.

Они найдут его на следующей неделе, я думаю. Привезли девочку, Дэнни?

Она встретилась с Пэтси взглядом.

– Бедняжка, – сказала старуха. – А она другая. Славненькая. Ей ведь не нравится здесь, верно? Она боится, что вы ее оставите со мной. Так найдут они его на следующей неделе, малышка?

Бесцветные глаза смотрели теперь мягче, и Пэтси вдруг увидела мужчину, раскачивающегося на ветке дерева, а за окном – заваленный бумагами стол.

– Не знаю, – испуганно ответила Пэтси.

– Если бы ты жила со мной, я бы любила тебя, – сказала бабушка Тейлор и резко прервала аудиенцию. Отец подхватил Пэтси и потащил ее к машине. Через десять минут к ним присоединилась мать. Больше никто из них не предлагал свозить ее к бабушке Тейлор.

Через два дня она спросила отца, нашли ли уже того человека. Отец не знал, что она имеет в виду. Она поняла, что отцу стыдно за себя и за нее.

Но она помнила, что сказала бабушка Тейлор: "Бедняжка.., она другая". Когда глаза старухи наконец встретились с ее глазами, она ощутила себя прозрачной точно стекло. В тех глазах было привычное отчаяние и понимание того, что было за пределами смерти. Единственная разница между Пэтси и бабушкой была в том, что бабушка преуспела в этом лучше.

Еще не достигнув подросткового возраста, Пэтси могла гонять по столу мелкие предметы, включать свет и открывать двери, просто представляя себе, что она это делает, и прилагая некоторое волевое усилие. Эта способность была ее секретом, ее лучшим секретом. Она внезапно поняла, что бабушка Тейлор могла и большее – если бы захотела. Она могла бы разрушить больничные стены и выйти на свободу целая и невредимая. Но бабушка Тейлор не хотела. Для Пэтси эта старуха с грубым лицом и спутанными мыслями была прообразом собственного будущего.

Когда у нее впервые начались месячные, способность передвигать объекты, не прикасаясь к ним, пропала. Она просто исчезла – женское естество вытеснило ее. Почти год Пэтси была такой же, как все остальные девочки, – и была благодарна этому.

Потом в класс пришла новенькая – Мерилин Форман, крохотное создание в очках и с неумолимым ртом. В ту же минуту, как Мерилин появилась в дверях, Пэтси знала. И Мерилин тоже узнала ее. Избежать этой девочки было невозможно, она была ее роком – так же как и бабушка. На переменке девочка подошла и спросила ее:

– А ты что можешь? Я вижу вещи, и они всегда происходят.

– Убирайся прочь, – сказала Пэтси очень неуверенно, но Мерилин отстала. Пэтси готова была к тому, что Мерилин оттолкнет от нее остальных подруг, – они должны были быть вместе.

– Это случается, – сказала Мерилин своим скрипучим, протяжным голосом. – С тобой тоже так случится, я знаю.

Даже без всякой привязанности со стороны Пэтси, поскольку вторая девочка привязанности не требовала, они стали так близки, что даже походили друг на друга – нечто среднее между прежней миловидностью Пэтси и неброскостью Мерилин. Иногда Пэтси ловила себя на том, что она говорит голосом Мерилин. Тейлоры так и не поняли, почему их привлекательная, пользующаяся популярностью в классе дочь попала под влияние этой бесцветной Мерилин.

Они "путешествовали" вместе – слово было их общим, а идея принадлежала Мерилин. Вечерами, когда предполагалось, что они готовят домашнее задание, они сидели бок о бок, взявшись за руки и закрыв глаза. Пэтси неизменно чувствовала холодок страха, который почти доставлял наслаждение, когда их разумы соединялись и начинали отплывать куда-то. Путешествуя, они видели странные ландшафты, панораму раскаленных переливающихся цветов – они никогда не знали, что именно могли увидеть. Они могли увидеть всего-навсего обедающих в ресторане людей и мальчиков, гуляющих по Саутел-бич. Один раз они увидели двух преподавателей, занимающихся любовью на полу в пустом классе.

В Другой раз они узнали учителя из Милловского колледжа, который в густом кустарнике лежал на мальчике из футбольной команды колледжа. "Все это грязно", – сказала Мерилин. Но вообще-то Мерилин никогда не беспокоилась о том, что они видят во время своих путешествий. Она так же была счастлива, когда видела людей за столиками в ресторане, поглощающих блюда, которые она никогда не пробовала, как и наблюдая самые красочные свои видения.

Некоторые явления явно располагались в прошлом и уже поэтому были необычны. Две девочки увидели улицу, которая явно была Риверфронт-авеню, но здание нефтяной компании и служебные конторы исчезли. К пирсам были пришвартованы мелкие рыбачьи лодки, по улице ездили тупоносые старомодные автомобили, а берег порос травой. На одной из лодок бородатый мужчина в вязаной шапочке разливал вино в стакан и кофейную чашку. Женщина в шелковом платье сидела на борту лодки. "Тут что-то не так, – сказала Мерилин. – Мне это не нравится". Она попыталась выдернуть руку, но Пэтси сжала ее – это было видение для нее, и Мерилин не имела права лишать ее этого зрелища, даже если оно и было ужасным. –Потому что она знала, что оно будет ужасным. Бородатый мужчина улыбнулся женщине и запустил мотор. Лодка отошла от берега и поплыла в сторону моря. Мужчина обхватил женщину, словно они танцевали. Он покачивался, женщина прижималась к нему и смеялась. Пэтси увидела, что рыбак был очень красив – так, как может быть красив, например, бык. "Омерзительно", – сказала Мерилин. Все еще улыбаясь, мужчина ударил женщину в основание шеи своим заскорузлым пальцем. Глаза у него мерцали. Потом он сомкнул свои грубые руки на мягкой коже ее шеи. Он навалился на женщину и повалил ее на палубу. Тела их сплетались и перекатывались в борьбе, пока мужчина не приподнял голову женщины и не ударил ее о борт. Все его движения были решительными и целеустремленными. Мерилин начала дрожать. После того как женщина перестала шевелиться, мужчина вытащил из трюма дождевик и завернул ее. Бросив спеленутое, все еще живое тело в Наухэтен, он допил вино. Пэтси вздрогнула от отвращения, и, как только сцена в лодке превратилась в сцену с другим неизвестным человеком, на этот раз в двубортном костюме, стоящим на берегу возле Загородного клуба, она выдернула руку. Она почувствовала, что сцены преступления и насилия будут теперь появляться вновь и вновь, коль скоро она проложила им дорогу.

"Они найдут его на следующей неделе, а, малышка?"

После того как Форманы переехали в Тульсу, Пэтси никогда не пыталась "путешествовать" сама. Она и Лес вместе ходили в колледж штата, они наблюдали по телевизору в родительском доме Леса убийство Кеннеди. Иногда она развлекала Леса, правильно предсказывая оценки, которые он получит на экзаменах. Если у нее и были пророческие сны, она держала их при себе. Лес и так называл ее "болотной янки". После того как они в 1964-м поженились, они жили в Хартфорде, в Нью-Йорке, Чикаго, Лондоне, Лос-Анджелесе и опять в Нью-Йорке. Они купили дом в Хэмпстеде, и Лес, как он выражался, "обрубил концы" в Нью-Йорке. Они теперь никогда не говорили ни о чем личном. Лес вообще редко к ней обращался. Он начал бить ее в Чикаго, после первого значительного повышения по службе.

Этим воскресным вечером Лес не бил Пэтси. Он с пьяным упорством втолковывал ей, что по сравнению с Ронни Ригли и Лаурой Альби она не является женщиной. Бродя по дому, он допил бутылку, а Пэтси вернулась в спальню и слышала, как он что-то там бормочет насчет "актеришки". Когда она услышала, что он поднимается в спальню, она ускользнула в соседнюю комнату, где был стол, книжные полки и кушетка, которую можно было разложить. На книжном шкафу стоял черно-белый "Сони" с крохотным экраном, и она включила его, чтобы поглядеть фильм, пока Лес благополучно не заснет.

– Да, но это специально для Бобо, – сказал Дики, подбрасывая на ладони биту. – А потом мы завернем к Гарри Старбеку, поболтаем немножко. Разве что ты думаешь, что тебе пора домой, сосунок.

– Думаю, что пора.

– Мы уладим это позже, – сказал Брюс с переднего сиденья.

– Я никогда не крал ничего из домов и не хочу встречаться с людьми, которые это делают, – сказал Табби более резко, чем хотел. – Мне даже особенно и не хочется взламывать почтовые ящики своих соседей.

Дик похлопал его по голове:

– Эй, малый.

– Это же мои соседи.

– Эй, это же его соседи, парень, – сказал Брюс.

Дики открыл окно и двинул битой по почтовому ящику, как раз когда они сворачивали за угол. Ящик отлетел от подставки, хрустнув, будто сломанная шея. Дики просто сиял:

– Вот это удар!

– Эй, мы не хотим, чтобы ты делал что-нибудь этакое, – сказал Брюс. – Мы просто друзья, верно?

– Ага.

– Не знаю, ты это сказал как-то не по-дружески, – сказал Дик, вновь подбрасывая биту на ладони.

– Ограбления – не мой спорт, – сказал Табби. – Вот и все, что я хотел сказать.

– Эй, но этот парень рискует сам, – объяснил ему Брюс. – Мы не такие уж дурачки, какими кажемся.

Табби ничего не сказал.

– Вон еще один, – сказал Дики. Они ехали вдоль ограды Гринбанкской академии. Он высунул биту из окна, а Брюс замедлил ход. Дики одной рукой поднял биту и обрушил ее на почтовый ящик Академии. Раздался громкий, но глухой звук, и Дики вновь в восторге завопил, тогда как Брюс опять прибавил скорость.

Когда Брюс свернул на Бич-трэйл, Табби запротестовал: