Парящий дракон. Том 1

И нельзя, рассказывая о профессиональных хлопотах Юлика Бирна, не упомянуть о Мэгги Нелиган и ее подруге Кэтрин Хоскинс, которые как-то утром отправились в универмаг Блумингдэйла, где в меховом отделе заказали вещей на сто семьдесят тысяч долларов. Когда миссис Нелиган и миссис Хоскинс пригласил на беседу в кабинет управляющий меховой секцией, они радостно согласились на это.

Управляющий поинтересовался, как леди собираются платить за приобретенные товары. Негодованию дам не было предела. Она была уверена, что управляющий узнал ее, возмущенно заявила миссис Нелиган. Неужели он не знает ее имени? Управляющий выразил сожаление, признав, что оно ему неизвестно, но если она будет так любезна и немного освежит его память…

– Почему бы нет? Я – владелица этого магазина, – сообщила Мэгги Нелиган. – Я была уверена, что вы знаете это.

– И я тоже владелица, – пояснила Кэтрин Хоскинс. – Мы обе – владелицы.

Мэгги Нелиган кивком подтвердила слова подруги.

– А сейчас, пожалуйста, заверните наши покупки, – проговорила она.

Беседа закончилась воплями и дракой. Бедному управляющему меховой секцией пришлось накладывать швы, вызвали полицию. Возмущенных Мэгги Нелиган и Кэтрин Хоскинс водворили в камеру. На следующее утро мистер Поль Нелиган вызвал Юлика Бирна.

И повсюду в городе Юлик замечал признаки беспорядка: мусорщики не появлялись у его дома неделю, зато потом Они приезжали дважды в один и тот же день, хихикая и улыбаясь словно сумасшедшие; шофер такси, который вез его от станции к дому на Редкоат-стрит вечером в пятницу, запутался и потерялся в городе, хотя до этого возил Бирна домой по крайней мере два раза. Кассирша у Гринблата пыталась шесть раз взять с него деньги за одни и те же бифштексы и разразилась безумными рыданиями, когда он отказался это сделать; он был уверен, что видел из окна конторы, как пожилая женщина жадно ела землю и траву на одной из больших лужаек около стоянки машин. И разве не стало случаться намного больше пожаров, чем раньше? А за два дня до этого на той же стоянке Юлик видел двух школьников, которые избивали друг друга с невероятной силой и жестокостью, но, казалось, они оба не чувствовали ударов…

Помогая Саре, подумал Юлик Бирн, он сможет отвлечься от всего этого.

***

Он позвонил ей два дня спустя: его расследование касалось лишь одной из тем.

– Я не уверен, что эти данные подходят для того узора, который вы пытаетесь сложить, Сара. Но, по крайней мере, это докажет вам, что я верю в него. Семнадцатого мая несколько ребят погибли при аварии на химическом заводе в Вудвилле. На "Вудвилл Солвент", если быть точным. В отчетах сообщается, что они погибли в результате карбономоноксидного отравления.

– Х-м-м, – пробормотала Сара, – не очень-то это поможет нам. Я надеялась на какой-то крупный взрыв где-нибудь на шоссе… Хотя подождите минутку… Это произошло семнадцатого? Это наш день. Это то, что мы искали. Миссис Фрайдгуд была убита семнадцатого мая. И еще кое-что произошло в этот же день: крупная дорожная катастрофа, в которой погибли восемь человек. Похоже, что у нас что-то получается, а, Юлик?

– Господи, у меня ужасная головная боль, – ответил Бирн. – Но я согласен с вами. Потому что…

– И только взгляните на восемнадцатое, – голос Сары зазвучал громче. – Вы помните, что случилось восемнадцатого, Юлик? Пять человек погибли. Все это есть в "Газете".

Мы все были настолько поражены этими ужасными убийствами, что не могли предположить о существовании какой-либо связи между ними. Но знаете, пожалуй, еще все-таки рановато посвящать кого-то в мои не подтвержденные фактами идеи, и все же, я думаю, определенный узор может сложиться.

– Я как раз собирался сказать вам об этом же, – сказал Бирн. – Черт бы меня побрал, если я могу понять, что все это означает. Но, Сара, о чем я могу сказать, так это о том, что некоторые составляющие можно найти у Лео Фрайдгуда.

– Муж, – проговорила Сара.

– Да. Лео Фрайдгуд – офицер с базы "Телпро Корпорэйшн". Они занимаются какими-то средствами защиты.

"Телпро" владела заводом "Вудвилл Солвент" – я помогал им в одном деле о переводе платежей.

– Похоже, мы вышли на кое-что, но я не знаю, что это такое.

– Давайте найдем Фрайдгуда и поговорим с ним.

– И тогда я испробую на вас мои некоторые смешные идеи.

– Я уже привык к этому, – сказал Бирн. – Похоже, что все мои респектабельные клиенты решили оказаться в конце концов за решеткой.

Во вторник, когда Ричард Альби приехал домой, входную дверь ему открыла Лаура: он бросил чемоданы на пол и обнял ее так сильно, что она вскрикнула и сказала, что не может вздохнуть. Тогда он чуть отступил назад, все еще обнимая ее за плечи, и оглядел жену. Лицо светится, волосы мягкие и чистые, живот заметно увеличился.

– Господи, до чего я соскучился по тебе! Ты так хорошо выглядишь.

В этот вечер он рассказал ей о Моррисе Страйкере и его доме на Колледж-стрит.., о бесконечных обедах во второразрядных ресторанчиках, о темных типах, работающих со Страйкером, о том, как Страйкер отверг все предложения, и о том, что ему практически пришлось сбежать, чтобы отказаться от работы с этим клиентом.

– Это означает, что наш доход сократится примерно наполовину, – сказал Ричард. – Но я не хочу, чтобы тебя это волновало. Как-нибудь уладится. Я знаю, что уладится.

– Я уверена в этом еще больше тебя, – ответила Лаура. – Я могу поспорить, что через два года, самое большое через три, у тебя будет так много работы, что ты будешь отказывать некоторым клиентам. Поверь мне. У меня есть хрустальный шар.

И правда, хотя наличных денег у Альби было немного, тем не менее каждый месяц на протяжении лета и осени они благополучно выплывали из потопа счетов. В это время Ричард работал неподалеку, в Хиллхэвене, и они стали намного ближе друг к другу, чем были до того. Один раз в неделю, несмотря на беременность Лауры, они уезжали в Нью-Йорк и ходили по галереям и музеям… Эти путешествия по Манхэттену, так же как и крепнущие силы ребенка, отвлекали Лауру от тоскливых воспоминаний о Лондоне. Они решили, что, когда бизнес Ричарда позволит им, они снимут маленькую квартирку где-то в Вест-Сайде, чтобы останавливаться в ней по уик-эндам.

Ребенок появился на свет в сентябрьскую ночь. Ричард стоял рядом с кроватью и беспомощно повторял то, что говорят все отцы в такой момент:

– Дорогая, ты делаешь такую тяжелую работу. Теперь пора опять потужиться. Так… Тужься, тужься, давай… Ну, тужься! Это было прекрасно, Лаура.

Он был слишком взволнован и слишком горд Лаурой, чтобы действительно запомнить те уроки, которые они проходили. Что поразило Ричарда более всего в процессе родов – это мужество и, пожалуй, даже героизм женщин… Он подумал, что если бы рожать пришлось мужчинам, то на белом свете было бы значительно меньше людей.

Так тридцатого сентября в норрингтонской больнице после десятичасовых усилий родился малыш – семь фунтов веса, двадцать три дюйма в длину, нормальный здоровый ребенок, девочка.., как Ричард заранее и знал. На следующий день Ричард и Лаура решили назвать ее Филиппой, без всяких причин, просто потому, что им обоим понравилось это имя.

– Филиппа? – переспросила сестра, крупная добрая негритянка с огромной копной курчавых волос. – Что же делается теперь со старыми добрыми обычными именами вроде Мэри и Сьюзен? Похоже, что так уже никто не называет детей.

Четыре дня спустя Альби забрали дочку домой, в уютный симпатичный новый дом на Бич-трэйл. Ричард обставил и привел порядок комнату, которая показалась ему удачной детской, но в остальных комнатах еще царили полный развал, хаос и неразбериха. Словом, выходило так, как Ричард говорил Лауре еще несколько лет назад: дом реставратора всегда реставрируется в последнюю очередь.

– Я рада, что ты не акушер, – ответила Лаура.

По мере того как Филиппа росла, она все больше походила на Лауру (волосы у нее были такого же нежно-акварельного рыжего оттенка), а не на Ричарда. Но с самого начала этот милый, хныкающий, беспрерывно задающий вопросы ребенок завладел сердцем отца. Ричард и Лаура никогда не хотели второго ребенка; казалось, что Филиппа забирает у них столько любви и столько отдает взамен, что Альби никогда не чувствуют пустоты. Когда Филиппе исполнилось пять лет, они отдали ее в Гринбанкскую академию.

К этому времени они обставили и отреставрировали свой дом; предсказание Лауры сбылось, хотя на год или два позднее: у Ричарда было так много предложений, что от половины из них он отказывался. Теперь они всерьез подумывали о квартирке в Нью-Йорке, тем более что Лаура знала, что начнет подыскивать себе работу, как только Филиппа станет постарше.

Когда Филиппа училась в пятом классе, Лаура начала искать работу в журналах, различных печатных изданиях… И через шесть месяцев она нашла место помощника редактора в одном из издательств, выпускающих книжки в тонких бумажных обложках.

Лаура очень увлеклась этой работой, но брак Альби, с тех пор как они вернулись в Америку, находился под угрозой.

Лаура постепенно превращалась в опытного редактора; Ричард уже не обижался на то, что она проводит столько времени вне дома, но он никак не мог принять то, что работа для жены стала не менее важна, чем семья. По этому поводу в течение восемнадцати месяцев в семье Альби происходили бескровные сражения.

К тому времени, когда Филиппа поступила в Броунский университет (Ричард свозил ее в Провидено и там в телефонной книге поискал имя Морриса Страйкера, надеясь не найти его, и не нашел – или тот умер, или просто не занесен в справочник), Лаура стала одним из директоров редакции "Покет бук"; дела Ричарда шли настолько успешно, что он считал, что просто этого не заслуживает: он выступал на конференциях и симпозиумах по всему миру, вместе с Лаурой они довольно часто ездили в Лондон, в Нью-Йорке у него уже был такой же солидный кабинет, как и в Хэмпстеде. Он нанял двух молодых архитекторов, заинтересованных в реставрационных работах (один из них к тому же, как считал Ричард, был очень заинтересован в Филиппе). В первый год учебы Филиппы в Броуне молодое дарование – открытие Лауры – написало книгу, которая стала успешно расходиться: в неделю продавалось более чем двадцать экземпляров и в конце концов было распродано более чем два миллиона;

Ричард же получил один из самых ответственных и престижных заказов в своей жизни: отреставрировать знаменитый викторианский сельский особняк, построенный сэром Чарльзом Барри.

Этот День Благодарения Лаура, Ричард и Филиппа проводили дома, в Хэмпстеде, собравшись на традиционный праздничный семейный обед. Альби распили бутылку "Дом Периньон", а затем отправились в столовую, чтобы съесть зажаренного кухаркой праздничного гуся; она приготовила также много традиционных блюд: паштеты, желудевое пюре, клюкву, картошку, сладкие пирожки.

Как только они сели за стол, в дверь позвонили. Ричард вздохнул и сказал, что это, по-видимому, доставили чертежи из Нью-Йорка, Нет, ответила Лаура, скорее это служащий редакции принес творение новой звезды. Она поднялась и пошла к дверям, а Ричард начал разрезать гуся.

Когда Лаура открыла входную дверь, Ричард ощутил, как в квартиру ворвался сильный порыв ветра, холодный и пронизывающий, Ричард почувствовал это даже в столовой.

– Кто там? – окликнул Ричард, положив на стол длинный, большой нож. Он подошел к дверям и в это же мгновение увидел, как Билли Бентли, переступив порог, подходит к Лауре: Билли двигался в облаке холодного влажного воздуха, его глаза блестели. И в следующее мгновение он вонзил нож в живот Лауры – с ликующей, нечеловеческой жестокостью он поднял руку и вспорол ее живот до самого сердца.

***

Все это могло бы произойти, кое-что и произошло, но немного не так.

Ричард повернулся на кровати и уставился в потолок: он чувствовал, что немного не в себе. Что бы с ним ни происходило, оно порождало страшные и жестокие фантазии. Временами он почти что готов был поверить в них; временами, теряя сознание, он был убежден, что они действительно существуют в реальности. Он видел, как родилась Филиппа, видел ее лицо, когда она впервые попробовала сесть на двухколесный велосипед, видел, как она заняла первое место в классе по результатам тестов. Он видел эту страничку телефонного справочника в Провиденсе, на которой не было имени Морриса Страйкера, он слышал голос Филиппы, которая спросила его: "Кого ты в нем ищешь, па?" Возможно, эти видения и поддерживали его в разумном состоянии, по крайней мере они поддерживали в нем жизнь… Последние пять дней он находился в столь глубоком шоке, что почти забывал о том, что нужно дышать. Лео Фрайдгуд после смерти жены заглушал себя алкоголем, Ричард Альби поддерживал себя фантазиями.

***

Семнадцатого июня, во вторник, в девять вечера Ричард миновал границу штата Коннектикут, свернул на Гринбанк, пересек мост, с которого Томми Турок грозился утопить Брюса Нормана, оставил позади дом Рена Ван Хорна и вход на пляж и выехал с Маунт-авеню на Бич-трэйл. Он перебрал в уме столько вариантов: отключили электричество, кража, Лаура пыталась дозвониться ему и сейчас едет в Провиденс, – что теперь больше всего ему хотелось увидеть жену и убедиться в том, что все в порядке. Ричард рассматривал и возможность пожара, поэтому ему полегчало на душе, когда, проехав по Бич-трэйл подальше, он увидел свой дом.

Свет за задней дверью горел – Ричард заметил это, когда въезжал в гараж. Он вытащил чемодан из багажника, поднялся по ступенькам заднего крыльца, открыл дверь и позвал жену. Он вошел в дом и, бросив чемодан прямо у дверей, прошел через холл по направлению к входной двери.

– Лаура? – окликнул он.

Одна из ламп в гостиной горела, и Ричард увидел, что Лаура развесила на длинной задней стене несколько картин.

Он пересек гостиную и вновь вышел в холл. На этот раз он заметил, что передняя входная дверь открыта, и в тот же момент почувствовал тяжелый, неприятный запах. Он несся откуда-то из глубины дома.

Стоя посреди пустого холла перед открытой входной дверью, Ричард с трудом подавил желание бежать обратно к задним дверям, вывести машину из гаража и мчаться назад на Род-Айленд.., а потом добраться до Северного полюса и дальше, дальше, на самый конец света. Сердце громко стучало. Ричард еще раз прошептал имя жены, а потом дотронулся до входной двери и с усилием захлопнул ее. Затем двинулся вглубь дома.

Он прошел в столовую и увидел, что круглый антикварный стол стоит чистый и отполированный, а стулья уже распакованы. Он включил свет на кухне и шагнул туда.

Кухня была пуста. На мойке висели влажные тряпки.

Рядом с раковиной лежала трубка телефона. На маленьком столе стояли ящики с нераспакованной посудой. Один из них упал на пол, и осколки стекла искрились на плитах, являя единственный признак беспорядка.

В дальнем конце кухни находилась кладовка, которую Ричард давно планировал перенести в другое место. Маленькое замкнутое помещение, где во все стороны тянулись металлические трубы, стояли стиральная машина и сушилка и до самого потолка подымались самодельные полки. Ричард заставил себя открыть дверь в кладовку, а потом с усилием включил свет.

В первый момент он не увидел ничего, кроме стиральной машины и сушилки. Он, затаив дыхание, прошел внутрь маленькой квадратной комнатки. Оглядел полки, на которых лежал толстый слой пыли, обнаружил пару старых резиновых перчаток для домашней работы.

Бросив взгляд на стиральную машину, Ричард увидел пятно крови.

Она открыла дверь и вместе с посетителем прошла на кухню.., потом она поняла, что она в опасности, и подняла телефонную трубку. Человек обрезал шнур. Лаура побежала в кладовку и упала за стиральную машину. Она уже была ранена.

Что было потом?

Он не знал, хватит ли ему сил, чтобы представить, что произошло в дальнейшем.

Прижав руки к вискам, он вышел из кухни и подошел к задней двери, а затем прошел в тесный коридор. На последней ступени узкой лестницы – когда-то, в старые времена, она предназначалась для слуг – он обнаружил еще одно кровавое пятно.

Значит, выбежав из кладовки, она начала карабкаться по лестнице. Он застонал и присел на последнюю ступеньку.

Его тело, казалось, утратило вес, и было достаточно легкого толчка, чтобы оно взлетело вверх. Тяжело дыша, он начал подниматься.

На полпути вверх по лестнице Ричард обнаружил засохшее пятно крови прямо под перилами. На самом верху была еще одна кровавая лужа, которая уже высохла и приобрела коричневый цвет.

Ричард шел в ту комнату, которую они с Лаурой выбрали для детской: эта комната ближе всего к лестнице, именно туда бы она и побежала. Сжав кулаки, Ричард замер у дверей детской и опять почувствовал тот же неприятный запах – теперь он узнал запах крови. Он осторожно отворил двери.

На ковре комнаты лежала какая-то серебристо-коричневая вещь. Ричарду понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, что это человеческое тело, и еще через секунду он узнал его. Лаура застыла, опираясь спиною о стену детской, а вокруг нее, словно краска, расплескалась кровь. Ричард дико и громко застонал, он походил на обезумевшее животное. Он включил свет, стараясь сдержать душившие его рыдания. Ламп тоже покаталась на спине Дракона, бесформенный маленький комочек, который должен был превратиться в Филиппу. Она лежала рядом с Лаурой, вернее тем, что от нее осталось.

Лаурин рот был открыт, глаза смотрели на него; рот Ламп тоже был открыт. Ричард стоял над ними; его охватил такой ступор, что он не мог даже задрожать. Наконец он посмотрел на распоротый живот жены, в котором копошились мухи.

Ричард закричал так громко, что это усилие позволило ему выбежать из детской в холл.

В темной гостиной сидело существо, которое когда-то было доктором Реном Ван Хорном, и пристально смотрело в зеркало. В нем отражались картины разрушений и опустошения: дымящиеся груды кирпичей, горящие остовы домов – невозможно было понять, к какому времени относятся эти пейзажи. Улицы завалены обломками искореженного бетона, здания сгорели до основания, мосты обрушились в воду, ветер разносил по воздуху тучи золы, и повсюду взмывали в небо языки пламени. На какое-то мгновение возникший порыв ветра прибивал их к земле, но еще мгновение спустя они разгорались сильнее…

На поверхности зеркала возникали новые картины. Лица плачущих детей, войска, марширующие по широким улицам городов, окопы, рвы и колючая проволока Первой мировой войны, истощенные тела жертв концентрационных лагерей… Это тоже не относилось к определенному времени и представляло как прошлое, так и будущее. Дети со вздутыми животами, лица стариков, истощенные мужчины и женщины, ищущие пропитание на бесплодных склонах.

Потом в гигантской волне крови существо увидело лица тех, кто умер с семнадцатого июня: Джой Риччи, Томас Гай и Гарни Вашингтон, Стоуни Фрайдгуд и Эстер Гудолл, Гарри и Бэйб Зиммер, пятнадцать пожарников, Бобби Фриц и все остальные, – их лица и тела мелькали в красной волне.

Затем огромная волна спала, и существо в гостиной Рена Ван Хорна увидело детей, плывущих в море от Грейвсенд-бич. Они заставляли себя плыть за буйки, заставляли себя плыть даже тогда, когда не оставалось сил, чтобы поднять руку над тяжелой розовой водой… Потом он увидел, что они плывут назад, к берегу, только теперь их тела были покрыты илом и опутаны водорослями.

Он повернулся в кресле, чтобы голодными глазами взглянуть на то, что происходило за окном, обращенным на Саунд.

Да, на волноломе, на самом краю лужайки стояла молчаливая толпа. Он подошел к окнам и пригласил их зайти внутрь.

Первым через открытое окно забрался маленький мальчик, одетый в шорты и лохмотья, которые напоминали старую голубую майку. На ней все еще можно было различить изображение Йоды.

Внутренности пылали, голова была тяжелой. Томми Турок нес дежурство на углу Риверфронт-авеню и Пост-роад.

Он только недавно отошел от тяжелейшего гриппа и сейчас понимал, что должен был бы побыть еще несколько деньков дома. В глазах все двоилось, он потряс головой. В животе бурчало – похоже, что скоро придется нанести очередной визит в вонючий маленький туалет позади "Абразию Ликер". Магазинчик находился справа от него, на юго-восточном углу. Ему просто повезло, думал Турок, что он подхватил этот грипп самым последним: к тому времени, когда он заболел, все остальные отошли от болезни настолько, что уже даже не помнили, насколько плохо они себя чувствовали. Единственное, что их заботило, это найти замену Турку на посту и отметить дни болезни в рабочем табеле. Турок, правда, был глубоко обижен тем, что никто из коллег не пришел его проведать (если бы он не был так раздражен, то припомнил бы, как часто и громко он кричал об ублюдках, которые вечером вдруг пожаловали в его маленький домик на колесах, – совершенно естественно, что любой человек решил бы, что Турок терпеть не может, когда кто-нибудь нарушает его покой).

Этим утром на посту происходило что-то невообразимое.

Во-первых, эта чертова кнопка, во-вторых, кабы его воля, то эти гражданские сели бы за руль тогда, когда у него на ладони выросли бы волосы. Любой полицейский, несущий службу, знает, как преображаются за рулем спокойные, мягкие люди: они вопят, кричат, высовываясь из окон, нетерпеливо сигналят чуть притормозившим машинам – словом, ведут себя как дикари. Но сегодня все выглядело еще хуже обычного. Турок знал, что несколько детей буквально чудом не угодили сегодня под колеса. Чаще, чем обычно, раздавались утром громкие гудки машин, остановившихся перед красным светофором на Пост-роад. Часть неприятностей была связана с кнопкой управления светофором, но в основном – с обыкновенным нетерпением. В какое бы место ни посадить этих гражданских, все будет лучше, чем за руль автомобиля. Хуже всего то, что этим утром произошли два небольших столкновения – для этого угла такое происшествие было необычным. Причем при второй небольшой аварии здоровенный парень дал слишком резко задний ход, и его "порше" врезался в бампер, стоящего позади "форда".

Парень, не долго думая, выскочил из машины, открыл дверь "форда" и со всего размаху ударил водителя, прежде чем Турок успел сдвинуться с места. Успокоить наглеца удалось, лишь стукнув его несколько раз дубинкой. Все это было очень нелегко для человека, которого мучили головная боль и больной желудок, если еще учесть, что после дежурства ему придется писать полные отчеты о происшедших авариях.

И в довершение всего какая-то пожилая леди в сиреневых завитках волос и с лежащей на выпяченной нижней губе сигаретой крикнула ему:

– Черт бы вас побрал! Четыре убийства! Что же вы, идиоты, ни хрена не делаете? Утерлись, да?

Конечно, эти гражданские ничего не знают. Они не знают, что полиция штата уже ведет расследование. А если бы они и узнали, то, возможно, подумали бы, что кто-нибудь, вроде Турка, станет негодовать, – но Турок считал, что все складывается отлично. Пусть этой собачьей работой занимается полиция штата. Только молодой идиот вроде Бобо Фарнсворта может думать, что принять участие в расследовании очень полезно и интересно для души, но Томми Старк знал, что в основном это очень тяжелая работа для ног. Так что пусть эти парни из полиции штата найдут убийцу, а уж поймают его хэмпстедские копы. Тут все будет сделано как надо.

– Погоди, леди, погоди, – пробормотал себе под нос Турок, – я займусь этим. И первое, что сделаю, это сообщу убийце твое имя. Как только найду номер твоих прав в документах штата.

В это мгновение опять застряла кнопка. Турок покачал головой, лицо его постепенно наливалось яростью. Когда он нажимал кнопку на маленькой самодельной металлической коробке, на светофоре менялся цвет. Если же кнопка застревала, а этим утром она только это и делала, ему приходилось пересекать улицу через непрерывный поток движения, открывать пульт, расположенный на тротуаре, и вручную включать запасной блок; потом нужно было пробраться обратно и проверить, заработал он или нет. Иногда цвет застывал на красном или зеленом, и Турку приходилось выходить на проезжую часть и стоять в центре белого круга, регулируя движение вручную и подкрепляя команды звуком свистка до тех пор, пока техника вдруг вновь не начинала работать.

Он поднял вверх руку и ступил на мостовую. Машины засигналил и замерли по обеим сторонам дороги. Турок пробрался между двумя автомобилями, злобно глядя на лысого болвана, который не прекращая давил на клаксон и сигналил. По другую сторону желтой линии продолжали непрерывным потоком двигаться машины, которые делали правый поворот с Пост-роад. Турок вновь поднял руку и предупреждающе засвистел: мимо промчались два автомобиля и наконец третий, "ягуар", за рулем которого сидела коротко стриженная блондинка, остановился. Турок сделал шаг вперед, и в это мгновение машина проехала вперед дюймов на пять и замерла, уперевшись в его колени! Он еще громче засвистел, затем вынул свисток изо рта и проорал, краснея от злости:

– Что за идиотская идея, леди? Вы что, собираетесь…

Другая машина, поворачивающая в эти секунды с Пост-роад, врезалась в "ягуар" блондинки. Турок почувствовал резкую боль – бампер ударил по коленям – и тут уже не выдержал:

– Из машин! Выйти из машин! Обоим!

Он яростно переключил запасной блок и сквозь гул и завывания машин услышал тихий щелчок: цвета меняются, все в порядке.

– А теперь быстро, чтобы я не видел здесь этих машин, и решайте ваши проблемы в другом месте! – проорал Турок, не понимая, зачем он остановил движение, заставив блондинку и мужчину выйти из машин… Сквозь головную боль всплыла картина: он бьет обоих своей дубинкой, разбивает нос парню и раскалывает челюсть женщине, во все стороны разлетаются зубы и капли крови… Он так пристально посмотрел на этих двоих, что они мгновенно уселись в машины и не останавливались вплоть до стоянки, где в безопасности и тишине обменялись страховыми карточками.

Сцепив зубы, Турок двинулся в обратный путь на противоположную сторону. Кости ломило. Через несколько минут он пойдет в вонючий, три фута шириной, туалет позади "Абрази". Он представил, что бы с ним произошло, если бы он все-таки разбил дубинкой ветровое стекло проехавшей мимо дорогой иностранной консервной банки, – какое бы наказание он ни получил в отделении, удовольствие от этой выходки того бы стоило.

А теперь он должен бороться с теми, кто делает левый поворот с противоположной стороны Пост-роад. Он предупреждающе поднял руку и перешагнул через желтую линию. Машина, игнорируя его сигналы, проскочила прямо перед ним, заднее окно пронеслось футах в двух от лица Турка. Обычно Турок никогда не замечал, кто ведет машину, – у него всегда было странное, непонятное ощущение, что их никто не ведет, – но сейчас он злобно заглянул в заднее стекло и увидел, что на него смотрит испуганное лицо Дики Нормана.

Казалось, что оно зависло перед глазами на невозможно долгое время. Лицо Дики светилось тем бледным светом, которым светится только мертвая кожа, и было обезображено черными шрамами. Глаза, абсолютно желтые вокруг зрачков, были такими же безжизненными, как и лицо. Язык Дики заворочался во рту в тот момент, когда Турок приник к заднему стеклу, – Дики пытался что-то произнести. Затем видение исчезло: машина, проехав перекресток, скрылась вдали.

Турок тупо уставился в одну точку и, не обращая внимания на поток транспорта, держа перед собой руку, автоматически перешел дорогу. Свисток выпал изо рта и повис на груди.

Он благополучно добрался до поста и отправился к "Абрази", даже не обернувшись назад, чтобы проверить, все ли в порядке со светофором. Майк Абрази, пожилой человек за прилавком, сказал:

– Похоже, что тебе пришлось побегать сегодня, а. Турок?

– Заткнись, ублюдок, – гаркнул Турок и заскочил в туалет. Он успел как раз вовремя. Он все еще видел перед собой лицо Дики Нормана.

Когда он вышел – за ним по всему магазинчику несся запах туалета, – то увидел, что движение пришло в норму.

Он посмотрел вверх по Пост-роад: от моста по направлению к ближнему концу Мэйн-стрит двигалась небольшая группа людей, которая привлекла его внимание какой-то неуместностью. Сначала он узнал Грема Вильямса. Этого человека он просто презирал: Вильямс сбежал из страны, вместо того чтобы попытаться помочь ей. Потом он узнал Ричарда Альби, мужа последней жертвы. Рядом с Альби шла Пэтси Макклауд. Турок знал ее, она росла на его глазах здесь, в Хэмпстеде; ему также было известно, что она вышла замуж за футбольного игрока Леса Макклауда, который покончил с собой на шоссе 1-95 неделю или две назад. Пэтси – хорошенькая женщина, с большими глазами и такими длинными волосами. Вместе с этими тремя шел подросток, совсем мальчик, которого Турок не знал. Прежде чем вновь заняться уличным движением, Турок увидел, как четверка, освещенная солнцем, повернула на Мэйн-стрит… И вторая престранная вещь произошла в этот день с Томми Турком.

Он позавидовал этим четверым. Их внимание друг к другу было настолько велико и искренне, что он остро и отчетливо ощутил, что эти люди были своего рода семьей. На мгновение он даже удивился, что так ясно видит эту группу – как будто они стоят посреди ярко освещенной лужайки в полдень. Ему хотелось быть с ними, быть частью этой близости. И именно это последнее желание вызывало у него зависть.

Но, когда они свернули за угол. Турок заметил сгорбленную спину Вильямса, и они вновь превратились в обыкновенных граждан. Турок нажал на кнопку, и она опять застряла. Он начал потеть, и перед его глазами появилось лицо Дики Нормана, который, не мигая, смотрел на него через заднее стекло автомобиля. Турок закрыл глаза и осторожно надавил на кнопку указательным пальцем. Раздался громкий щелчок, и светофор поменял свет. Турок открыл глаза и понемногу успокоился… Глядя на машины, проскакивающие через перекресток, он подумал, что еще пара таких дней, и он может не дождаться пенсии.

***

Ричард Альби мог бы рассказать Томми Турку о том, что он видел.