Индия. История, культура, философия

Однако незадолго до описания битвы в ранней версии эпоса был помещен краткий религиозно-философский диалог. Он называется Бхагавадгита (Божественная песнь). С тех пор он является намного более важным для индуизма, чем все это хаотичное произведение. Главная мысль Гиты, отражающая скорее идеи постхристианской эпохи, чем идеи, присущие тому времени (около 1000 года до нашей эры), будет описана несколько позже в этом произведении.

Место действия более короткого эпоса, Рамаяны (Путешествие Рамы), находится приблизительно в 300 милях к востоку от Дели, в древнем городе Айодхья, и, очевидно, отражает жизнь арийского двора несколькими веками позже, чем описание двора в Махабхарате. По мере продвижения на восток и на юг арии вступали в контакт и «побеждали» многие народы, некоторые из них были довольно примитивными племенами в дебрях джунглей. Рамаяну можно читать как аллегорию того, что арии рассматривали как завоевание «диких демонов», которые населяли южные леса и мешали медитации садху[9], искавших просветление посредством йогической концентрации. Принц Рама и его полная совершенства жена Сита, также как и братья Пандавы, были вынуждены покинуть свою столицу и дворец и скитаться многие годы в непроходимых джунглях, где прекрасную Ситу похитил и увез на остров Ланка демонический царь Равана, злодей настолько же страшный, насколько Рама был добродетельным. Более поздние дополнения к первоначальному эпосу превращают Раму в земное воплощение (аватара) солнечного бога Вишну, ниспосланного на Землю, чтобы спасти мир от ужаса и мук, которые причинял Равана. Это повествование рассказывает о том, насколько опасной была жизнь в Северной Индии с X по VIII век до нашей эры, когда уважаемые люди с трудом могли рискнуть покинуть стены своих дворцов и не быть похищенными, ограбленными или изнасилованными. Ранние эпизоды придворных интриг в Айодхье, между тремя безумно любящими старого царя женами, также отражают грязные дрязги в жизни гарема, которые станут такими привычными во все последующие эпохи индийской истории.

Воспользовавшись помощью птиц и зверей, обитающих в джунглях, особенно обезьян, чей генерал Хануман, до сих пор почитаемый как индуистское божество, Рама в конце концов находит свою бедную невесту и спасает ее в результате долгой схватки с Раваной, в которой он победил. Традиционно низкий и полный подозрений статус индийских женщин стал уже тогда до боли ясен и понятен, поскольку даже добродетельный Рама отказался принять невесту обратно, пока она не докажет свое целомудрие испытанием на огне. Сам бог огня Агни явился, весь золотой, из языков пламени, когда Сита вошла в пылающий костер, и вывел ее из огня и отвел к Раме. Затем они летят вместе домой в «личном самолете» Рамы, чтобы ознаменовать наступление новой эры Рамараджьи. Однако много лет спустя злые языки при дворе начали распускать слухи, породившие обычные мужские шовинистические вопросы о том, как же это было возможно, чтобы Сита прожила так долго во дворце Раваны, не позволив высокому, темному и красивому царю-демону ни разу дотронуться до ее прекрасного тела даже пальцем. Царь Рама не только слушал такие непристойные сплетни, но и поверил им и вновь призвал Ситу «доказать» свою чистоту. В этот раз, в полном отчаянии, она призвала свою мать, богиню земли, так как «Сита» означает «борозда». Услышав ее мольбу, земля разверзлась и появилась Богиня Мать на золотом троне. Она посадила свою прекрасную дочь к себе на колени и забрала ее от глупых, сомневающихся мужчин.

В то время как арийские эпосы отражают высокий статус кшатриев, в эпоху между 1000 и 700 гг. до нашей эры, в Ведах составлялись более скучные «комментарии» священниками-брахманами, преуспевшими в своих ритуалах, которые они описывали в прозе, называемой брахманы. В этих справочниках традиционных знаний священника каждая деталь ритуального жертвоприношения была детально описана, что помогало надуть претенциозность брахманов, так же как и стоимость самих церемоний, которые вскоре уже требовали шестнадцать или семнадцать брахманов, чтобы их провести. Раджи и вайшьи[10] платили щедрую цену коровами, сомой, гхи и другими нектарами, которые поглощало пламя. Брахманы процветали и к концу этой эпохи стали никак не меньше, чем земными богами, чьи священные ступни, предположительно, никогда не касались земной пыли, благодаря способности брахманов возноситься над землей. Возможно, из-за того что они приобрели статус обменной валюты, коровы также стали священными, и им тоже стали поклоняться, в то время как мантры, которые распевали брахманы, священные звуки, такие как «Ом», например, стали символизировать Вселенную. Сам звук был обожествлен (богиня Вач), как и творец Брахма, и новый особенно могущественный абсолют, которого называли Брахман. Однако поражение, которое Рама нанес Раване, символизировало арийское завоевание неарийских демонов в лесах вокруг Ганга и дальше к югу, что позволило терпеливым садху продолжать безмолвную йогическую медитацию в этих джунглях. Ритуалы жертвоприношения сомы в долине Ганга все чаще оказывались неправильно рассчитанными по времени, чтобы «вызвать» муссонные дожди, одновременно с этим претенциозность и взвинченная стоимость этого брахманского ритуала стали вызывать все больше недоверия как у царей, так и у простолюдинов. Где же вы найдете раджу, который бы никогда не проиграл войны, несмотря на всех коров, которые он уплатил своим брахманам? Или богатого купца, который бы никогда не умер? Или набожного принца, который бы никогда не болел? Зачем тратить так много ценных животных и ресурсов на магию, которая не действует? Некоторые кшатрийские принцы начали задаваться радикально иными вопросами, ища внутренние пути к спасению души, что не имело ничего общего с ритуальными жертвоприношениями или ставшим дорогим и запутанным брахманским истеблишментом.

Брахман

emp1

Мудрость преарийских народов, очищенная от «жары» безмолвной йогической медитацией, дала арийским завоевателям новые мистические ключи к пониманию и спасению души. После семи веков взаимоотношений между ариями и преарийской цивилизацией синтез того, что, похоже, стало прекраснейшим плодом обеих систем, выплеснулось к 800 году до нашей эры на страницы писания под названием Веданта (окончание Вед). Тексты этой последней стадии ведической интеллектуальной эволюции были составлены в основном кшатриями в лесах неподалеку от восточного Уттар-Прадеша и Бихара, они известны как упанишады, что на санскрите дословно означает «сидеть перед кем-то», поскольку именно таким эзотерическим способом гуру передавали эти идеи своим ученикам, сидевшим перед ними на лесной поляне. Упанишадские диалоги, часто гениальные, привнесли новые концепции, которые стали аксиомами для последующего синтеза индуизма. Законы действия (карма), пессимистические идеи о реинкарнации (сансара) и материальный мир как иллюзия (майя) всплыли на ведический свет из пре-арийской древности или по крайней мере так многим казалось, так как с идеологической точки зрения упанишадская мысль была настолько далека от здорового арийского оптимизма и поклонения природе, как Бихар от северо-западной границы США. Теперь конечной целью было освобождение (мокша) собственной души (атман) от завесы материальной печали и боли и от любого повеления перерождения. Исторически арийские завоеватели к этому времени, похоже, попали под влияние более глубокой преарийской силы интеллекта и спокойной мудрости. Однако упанишадские тексты продолжали признавать брахманов и их ритуалы, но, правда, только на словах. Таким образом, они были приняты как ведические писания, несмотря на их радикальные доктрины. Брахманы уже давно стали искусными ассимиляторами и синтезаторами.

Несколькими веками позже более революционно настроенный кшатрийский принц по имени Сиддхартха Гаутама (563-483 гг. до нашей эры), которого почитают во всем мире как Будду, основал свое собственное учение о спасения души, которое полностью отвергало ведическую власть брахманов. Но Будда был из той же среды восточного Ганга, которая породила ранние упанишадские идеи, многие из которых ему понравились. Из того, что мы знаем о ранней жизни Гаутамы, – к сожалению, ни один из наших источников не датирован ранее, чем веком после его смерти – он был рожден в царском доме в предгорьях Непала и оставил удобную и легкую дворцовую жизнь, когда ему было под тридцать. Несколько лет он бродил в лесах Бихара и после глубокой медитации под деревом достиг просветления (Будхаттва). Он посвятил оставшуюся половину века своей жизни учению своих четырех «Благородных Истин» и приобрел такое количество новообращенных и учеников, что основал монашеский орден. Его покровитель был правителем самого могущественного царства в среднем Ганге под названием Магадха. Он даровал Будде так много гор, где не платили налогов, в которых буддистские монахи вырубили себе в скалах аскетические каменные жилища (вихара), что вскоре весь этот регион был переименован в Бихар.

Одной из причин, по которой раджа Бимбисара посчитал рациональные доктрины Будды настолько привлекательными, был тот факт, что он устал наблюдать за тем, как его любимых козлов приносят в жертву на брахманских алтарях. Купцы из Магадхи также тепло встретили ненасильственное учение Будды, видимо, чувствуя себя более комфортно с умеренным пессимизмом его проповедей, за которые не надо было ничего платить, по сравнению с тем, что они чувствовали ко все более алчным и воинственным требованиям брахманов. Сам Будда отвергал все претензии брахманов на священные силы, которые они якобы получали при рождении, настаивая на том, что «только тот, кто ведет себя как брахман, стоит уважения должного брахману». Многими веками позже брахманский истеблишмент вновь доказал свое уникальное умение адаптироваться и свои дипломатические способности, введя Будду под бесконечно растяжимый зонт индуизма как аватара Вишну.

Махавира (540-468 гг. до нашей эры), «Великий Воин», основатель джайнизма также был принцем, ставшим мудрецом, ищущим просветления на подобных лесных полянах. Крайняя строгость и аскетизм доктрины Махавиры сделали ее менее приемлемой и менее универсальной для людей, чем буддизм, но некоторые ключевые концепции джайнизма оказали впоследствии плодотворное влияние на Махатму Ганди, также как и на многих праведных индусов. В действительности индусы, в основной своей массе, рассматривают религию джайнизма скорей как «секту» индуизма, а не как отдельную религию, но и по сегодняшний день джайнизм остается наиболее влиятельной религией в богатом западном штате Гуджарат и среди банковской и торговой общины Мумбаи. Доктрина джайнизма будет рассмотрена в следующей части этой книги, но так же, как и в буддизме, последователи Махавиры могут выбрать намного более крутой путь к спасению души, став монахом, или более легкую, нижнюю дорогу, став простым учеником. Большинство джайнов выбрали последнее.

К концу VI века до нашей эры в Северной Индии существовала, по крайней мере, дюжина княжеств, все они были упомянуты в буддийских и джайнистских источниках чуть более позднего периода. Эти княжества обычно воевали со своими ближайшими соседями из-за земли или торговли, либо из-за того и другого, если только правящие семьи не были связаны брачным союзом, или не создали некие региональные союзы для общей выгоды или для совместного нападения на другое княжество. Как правило, брахманские, арийские, а впоследствии и индуистские раджи и махараджи любили доказать свою мощь, выпуская белого жеребца на дальних окраинах своих владений, позволяя ему свободно бродить на протяжении целого года. За ним следовал отряд всадников, которые именем своего раджи столбили все земли, на которых бродил отпущенный на свободу белый жеребенок. Естественно, царь, чью территорию таким образом хотели узурпировать, обычно отвечал тем, что пытался убить жеребенка и следовавших за ним всадников. Так в древней Индии начинались бесчисленные маленькие войны, которые длились до тех пор, пока у обеих сторон не исчерпывались силы или одна из них не сдавалась, или просветленные монархи не переходили в ненасильственный буддизм или джайнизм, или пока не начинались муссоны.

Древнее объединение империи и его ограничения

Северная Индия все еще была разделена, когда Александр Македонский и его армия пересекли реку Инд в 326 году до нашей эры. Несколькими годами позже, хотя Александр и умер по пути домой, Северная Индия была объединена в империю, в значительной степени благодаря вдохновению, вызванному действиями Александра Македонского. Мечта Александра о мировом единстве, казалось, передалась «молодому юноше» по имени Чандрагупта, которого он встретил незадолго до того, как непокорная македонская армия заставила Александра покинуть Индию, так и не завершив ее завоевания.

В 324 году до нашей эры Чандрагупта Маурья основал первую династию, которая объединила долины Ганга и Инда под его властью. Чандрагупта находился у власти около двадцати лет, а его маурьянские наследники правили в большей части Индии на протяжении еще 120 лет, таким образом, общая продолжительность жизни первой имперской династии в Индии равнялась длительности правления последних иностранных правителей. Без построенных британцами железных дорог, без телеграфа и каких-то других достижений современных технологий маурьянские достижения кажутся особенно впечатляющими. Как же они это сделали? Во-первых, Александр менее чем за два года своей победоносной кампании, в ходе которой он прошел весь Пенджаб, показал, как были уязвимы мелкие арийские раджи, каким тщеславно узким было их виденье жизни. Ни один из них не пришел на помощь своему соседу. Каждого из них повесили отдельно. Центром политической поддержки для Чандрагупты стала Магадха со столицей, расположенной в городе Паталипутра, сегодняшняя Патна. Отсюда, после того как он установил свою власть над меньшими соседями в долине Ганги, он с легкостью смог покорить Пенджаб, так как Александр устранил все основные военные препятствия в Пенджабе.

Подобно Александру, Чандрагупта, похоже, имел мудрого, старого учителя. Большая часть информации, дошедшей до нас о маурьянском строе, попала к нам из книги под названием «Артха-шастра», «Наука о пользе», авторство которой приписывают брахману по имени Чанакья, известного также как Каутилья, которого можно считать индийским Макиавелли. «Артха-шастра» советует своему «принцу» никому не доверять, готовить и испытывать свою армию шпионов, которые бы следили за верностью жен и ближайших министров, а также генералов и бюрократов. Ни для кого не секрет, особенно для тех, кто знаком с произведением Киплинга «Ким», что именно Индия, должно быть, изобрела институт шпионов или по крайней мере довела его до состояния настоящего искусства в процессе усовершенствования имперской бюрократии, которая довела всех, кроме самих бюрократов, до крайнего отчаяния. На протяжении почти полувека, с того момента как Великобритания покинула Индию, индийцы все еще продолжали обвинять британское правление в том, что они развели в стране такую ужасную бюрократию. В действительности британцы, очевидно, научились всем этим бюрократическим проволочкам, официозу, паранойе и всем другим заразным заболеваниям, присущим любой сложной системе управления государством, у индийцев. Произведение Чанакьи стало эталоном для нескольких индийских империй Гуптов и Маурьев, это была вечная дань человеческому коварству, продажности и всепожирающей мелочности власти. В этом труде даже существовала придуманная Чанакьей замысловатая теория круга (мандала) о том, как проводить внешнюю политику, которая учила каждого индийского монарха, что тот царь, который правил в круге, где проживали его непосредственные соседи, был его «врагом», в то время как царь, проживающий за этим кругом, был его «другом». Мегасфен, первый греческий посол при дворе Чандрагупты, опубликовал свои личные мемуары «Индика», описывающие период его пребывания в Паталипутре, но, к сожалению, до наших дней дошли только фрагменты этого бесценного первоисточника. Эти крошечные кусочки просто неоценимой информации проливают свет на размер и запутанность маурьянской столицы, чьи деревянные крепостные стены тянулись на много миль и были окружены широким рвом. Императорский гарем включал в себя несколько греческих женщин «охранниц» и, для того чтобы «избежать попытки убийства», пишет Мегасфен, Чандрагупта спал каждую ночь в разных спальнях. Что же это было? Увидел ли Мегасфен склонность Чандрагупты ожидать худшее от людей или эти дневные и ночные проблемы первого индийского императора были теми же, с которыми впоследствии столкнутся многие «императоры нашей вселенной»? «Повсюду, – писал Мегасфен, – индийцы никогда не лгут и не выказывают никакого интереса к сутяжничеству». Однако контакты Мегасфена, очевидно, были ограничены, так же как и уцелевшие фрагменты его воспоминаний.

Внук Чандрагупты, Ашока (правил в 269-232 гг. до нашей эры), был мудрейшим Маурья и величайшим монархом своего времени, одним из самых выдающихся императоров в мировой истории, если верить просвещенным посланиям, выгравированным на многочисленных столбах, возведенных по приказу Ашоки вокруг его владений, чтобы информировать подданных о его имперских указах. Но на протяжении первых девяти лет своего правления Ашока просто следовал трактату Чандрагупты о проведении внешней политики, завоевав царство Калинга, сегодняшний штат Орисса, расположенное к югу от его империи. Эта война оказалась настолько ужасной с точки зрения человеческих жертв, приведя к гибели сотен тысяч людей, что император Ашока, после того как выиграл эту войну, принял решение больше никогда не ступать на тропу войны. Вместо этого он обратился к закону справедливости (дхарма) Будды, который защищал любовь и ненасилие (ахимса), как более стоящие идеалы для империй и монастырских орденов. О его вере в учение Будды о справедливости было объявлено повсюду на севере и на юге, вплоть до самых дальних границ царства Ашока, где его читали вслух подданным как благородного, так и низкого происхождения, таким образом пропагандируя добродетель и умеренность во всем. С началом той эпохи, когда буддизм стал доминировать в правлении империи, Индия смогла, но только ненадолго, изгнать из своей государственной политики войны и насилие. Единственное, чего она все-таки добилась, так это того, что страна навсегда стала преимущественно вегетарианской в своих кулинарных предпочтениях.

Благодаря тому, что Ашока организовал третий великий съезд буддистов в Паталипутре около 250 года до нашей эры, буддийский посыл о всемирной любви распространился далеко за пределы Индии, сначала в Бирме и Шри-Ланке, а оттуда повсюду в Юго-Восточной Азии. Традиционно индийские монархи любили охотиться и по крайней мере раз в год выезжали верхом на своем боевом слоне, чтобы устроить массовую бойню всего, что двигалось и рычало, в узкой ловушке, куда царские слуги барабанным боем загоняли бедных животных. Ашока превратил эти ежегодные охоты в «паломничества дхармы», выходя в люди для того, чтобы посеять в сердцах всех, кто его видел и слышал, зерна любви к закону Будды. Многие из прекрасных индийских дорог, по обочинам которых высажены деревья, были созданы именно в эти времена. Ашока лично назначал «наблюдающих за выполнением закона» и намного чаще, чем он в действительности мог, отправлялся в самые дальние уголки своего царства, чтобы утвердить новые законы империи. Таким образом, великое многообразие народов и племен Индии получило первое вливание того, что мы сейчас называем национальной идеологией и культурой.

Имперское правление Маурьев пережило смерть Ашоки на несколько десятилетий, но южные рубежи империи охватило восстание, в то время как с северо-запада через Пенджаб начались многочисленные набеги на нее. Ни один из сыновей или внуков Ашоки не унаследовал его великого дара вдохновлять и править. Недовольство брахманов тем, что страна практически превратилась в буддистское государство, нарастало с каждым освящением ведического алтаря и в конце концов брахманский генерал возглавил переворот, который и положил конец правлению маурийской династии в 184 году до нашей эры. Была ли идея всеобщей любви просто слишком непрочной, чтобы победить человеческую жажду власти, похоть и жадность? Бастионы индийской империи оказались усыплены, ошибочно полагая, что страна вне опасности, и, в результате, стали слишком слабыми, чтобы защитить себя, глубоко веря в свои философские идеалы, которые никогда не были предназначены для управления государством.

Крах маурийского правления возвестил о возврате к временам политического раскола и раздробленности на мелкие части, которые продлились 500 лет. Идеалы Ашоки о ненасилии и объединении оказались скорей историческими исключениями, чем правилами в истории Индии, однако после того, как они были ясно сформулированы и даже некоторое время испытаны на деле, они уже никогда больше не были забыты. Индийские поэты и святые, вместо монархов и честолюбивых политических лидеров, часто будут стараться вдохновить людей вернуться к тому «золотому веку», когда царила дхарма Ашоки. В некотором смысле это была вторая Рама-раджья, только на этот раз еще остались стоять столбы из отполированного песчаника с надписями, доказывающими реальность существования того просвещенного века. Знаменитая капитель колонны Ашоки, на которой сидят четыре льва, в наше время постоянно хранящаяся в музее города Сарнатх и ставшая символом индийского правительства, напоминает нам мягкими улыбками, застывшими на лицах львов, что все императоры мира, а также цари джунглей могли бы научиться выступать в защиту добродетели, доброты и справедливости для всех.

Греко-бактрийские наследники пограничных провинций Александра Македонского стали первыми захватчиками, которые смогли преодолеть горные перевалы и вновь захватить долину реки Инд. За ними последовали персы с запада и скифы с севера, свирепые всадники из Центральной Азии, варвары, чьим единственным преимуществом над цивилизованной Индией было их боевое искусство. Подобно ариям, скифы сначала завоевали страну, а затем сами оказались соблазненными и завоеванными роскошной красотой и мудростью Индии. Величайшие из их монархов вскоре стали буддистами и именно по «бриллиантовой тропе» Шелкового пути, проходящего по Центральной Азии, буддизм пришел в Китай к началу первого века христианской эры. На северо-западе индийский мост в Восточную Азию и Персию, проходящий через царство Гандхару, стал самой жизненно важной артерией культурного обмена и торговли древнего мира. Буддизм путешествовал на восток через горные перевалы, на самой вершине мира превращаясь в религию со многими школами и бесчисленными богами, среди которых сострадательный спаситель (Бодхисаттва), в некотором отношении похожий на Иисуса. Буддистские монахи также некоторое время отправлялись и на запад, где их почтительный жест набожности, открытые ладони сжатые вместе, вскоре стал настолько же распространенным среди христиан, как и среди индийцев, которые используют его вместе с «Намасте!» в качестве их обычного приветствия. Может, концепция милости господней и святого спасителя также взяла свое начало на индийской земле? Апостол Фома, согласно преданию, провел последние годы своей жизни в Индии, и его предполагаемая могила стала объектом поклонения христиан Южной Индии, которые называют себя сирийскими христианами. Какова бы не была историческая точность этой гипотезы и насколько бы не были живучими мифы, греко-бактрийско-персидский мост стал интенсивным двухсторонним шоссе по обмену культуры на протяжении нескольких веков до и после начала христианской эры.

Синтез индуизма появился вновь во время второго великого объединения империи на севере Индии, названного золотым веком династии Гуптов (около 320-550 гг. нашей эры). Чандрагупта I утвердил свою власть от ключевых горных перевалов на северо-западной границе до Бенгальского залива, выбрав город Паталипутру в качестве первой в истории Индии столицы классической индуистской империи. Новая кровь и новые идеи, которые прибывали в Индию в большом количестве в течение предыдущих пяти столетий раздробленности, очевидно, оказались достаточными, чтобы держать новоиспеченных варваров на приличном расстоянии, и династия Гуптов на протяжении целого столетия становилась только сильнее. Пика славы династия Гуптов достигла во времена правления Чандрагупты II, «Чья Лучезарность Была Сравнима с Сиянием Солнца», с 375 по 415 гг. нашей эры. Калидаса, Шекспир Индии, жил и писал на санскрите свои великие пьесы и стихи при дворе Чандрагупты. Самая прекрасная и известная во всем мире драма Калидасы – это Шакунтала, названная так по имени героини – лесной нимфы, покорившей сердце царя-повесы и родившей его сына, Бхарату, после того как они по своему собственному желанию поженились по «любовному ритуалу».

Гениальность Калидасы в описании персонажей со всеми их человеческими недостатками и плотскими слабостями, а также то великолепие, с которым он описывает самые мелкие детали жизни индийских придворных и нравы того времени, дают нам уникальную возможность заглянуть в повседневную жизнь золотой эпохи в истории Индии. Контраст между лесным приютом праведного приемного отца Шакунталы и его лесных друзей и мира придворной жизни царя Душьянты и его шута отражают два крайних полюса индийского общества, а также вечный романтический поиск того, как совершить побег из суматохи городской жизни в идиллию природы. Несмотря на всю свою, полную роскоши, городскую цивилизацию, Индия времен Гуптов никогда не теряла своих идеалов простой жизни на поляне в джунглях, также как и современная Индия сумела сохранить идею Ганди о возвращении к самодостаточному деревенскому ашраму.

С появлением индуизма и его пантеона многочисленных новых богов началось строительство храмов «домов» в каждом городе Индии эпохи правления Гуптов и на каждом святом берегу реки или вершине горы – везде, где богам мог бы понадобиться приют. Самые большие и крепкие из этих каменных храмов смогли пережить разрушительное действие времени и вторжения армий захватчиков, как и рисунки того времени, и монументальные скульптуры в пещерах Аджанты, Эллоры и Элефанты. Все индийские искусства вдохновлялись религией, являясь красноречивым эхом неумирающей веры целых поколений художников, мастеровых и меценатов, которые тратили свои жизни и состояния в трудах, полных ревностного служения божественным силам. Великолепные формы, мотивы и символы, которые населяют настоящую вселенную индийского религиозного искусства, на протяжении веков повторялись, становились более изысканными и в каждом регионе претерпевали присущие только этим регионам изменения. Однако до наших дней они, в основном, смогли сохранить свой классический характер. Такая визуальная целостность помогла укрепить столпы традиции, основанные на святых писаниях и эпической литературе, которые раскрыли белый зонт индуизма над самыми отдаленными уголками субконтинента, чьи региональные изменения были яркими, но чья всеобщая интеграция становилась сильней с каждым шагом империи.

Буддистские паломники из Китая оставили некоторые описания очевидцев об их путешествиях в Индию во времена правления Гуптов и после, они оказались дополнительными маячками, проливающими исторический свет на эпоху классической интеграции. Эти китайские паломники заметили терпимость индуистской династии по отношению к идеям буддизма, что, несомненно, произошло ввиду интеграции буддизма в лоно вайшнавизма, однако, что также отражало индийское терпение и толерантность по отношению к различным точкам зрения. Кастовая система к этому времени создала свои собственные способы того, как справляться с плюрализмом, позволяя индийскому обществу поддерживать хрупкий баланс, который бы не угрожал нарушить нравы, обычаи или «чистоту» различных сегментов деликатно сбалансированной индуистской системы. Оставив местные нравы и обычаи в покое, почти не вмешиваясь в личные и семейные обычаи людей, проживающих в сильно отличающихся провинциях, а также ограничивая свое имперское правление только сбором налогов и обеспечением общей безопасности от иноземных вторжений, монархи династии Гуптов обеспечили себе почти два века процветающего правления. Значительной частью секрета их успеха стала «слабость» их правления, его абсолютно неназойливая суть. Имперская власть в Индии достигла своего пика тогда, когда она была менее всего надоедлива, именно поэтому никто и не бросал ей никакого вызова, таким образом власть в стране была лучше всего защищена от восстаний и переворотов. Часто то же было характерно и для британского правления, и определенно то же самое можно сказать о сегодняшнем правлении независимого Нью-Дели.

Исламские завоевания

Приверженцы воинственного братства Ислама («покорение» воле Аллаха) нанесли своими острыми ятаганами глубокую рану политической системе Южной Азии, начав вторжение в Синде в 711 году нашей эры. Вера, основанная пророком Мухаммедом в песках Аравии столетием ранее, достигла берегов Индии в том же году, что и берегов Иберийского полуострова. Ее с фанатичной страстью несли скачущие легионы истинных верующих во всемогущего бога и его вселяющий ужас судный день. Мусульманские армии продолжали свое наступление на индийскую землю на протяжении последующей тысячи лет, из которых более 500 последних лет мусульманские монархи будут править большей частью Индии. Ни разу с момента арийского вторжения индийской цивилизации и ее основным убеждениям и моральным ценностям не был брошен такой мощный, настойчивый и непреклонный вызов. Во многом исламское вторжение принесло намного больше раздора, а его наследие несло в себе гораздо большую угрозу индийской цивилизации, чем правление ариев. Во время правления ариев даже произошел синтез между ариями и преариями, что и привело к созданию индуизма. Единственным крупным детищем индуизма и ислама стала община сикхов, которая, однако, бросает единству Индии не меньший вызов, чем сам ислам.

Вторжение арабов в Синд произошло по морю. Пустынные пески этой провинции сегодняшнего Пакистана, расположенной в нижнем течении реки Инд, не стали плацдармом для завоевания остальной части субконтинента. Синд оставался изолированным мусульманским аванпостом в Южной Азии на протяжении почти трех веков, перед тем как стал предвестником начала «мусульманской эры» в истории Индии. Подлинное начало этой эры пришло, когда Махмуд Газневи, «Меч Ислама», во главе своего первого отряда афганских головорезов в 997 году нашей эры перешел Хайберский перевал для того, что на протяжении последующей четверти века он будет называть охотой.