Век исследований (№1) - Секретная карта

По мере продвижения вперёд воины разделились. Два отряда повернули налево, три — направо, освободив место между ними для дюжины боевых колесниц. Каждую везли четыре лошади. Возница сидел посередине; двое лучников стояли на небольших возвышениях, позволявших им стрелять поверх голов возницы и лошадей. Каждое колесо было снабжено тремя изогнутыми стальными лезвиями длиной в четыре фута. Прикреплённые к ступицам, они вращались, ярко сверкая на солнце.

Нойана посмотрела на Джорима широко раскрытыми глазами.

— Владыка Теткомхоа, вы сотворили чудо. Эти звери удивительны, а все прочее — ещё удивительнее. Вы помогли нам победить.

Джорим покачал головой.

— Я лишь даю вам возможность победить. Насколько хороша моя помощь, Нойана, мы скоро увидим.

Она снова повернулась лицом к полю битвы. Её люди все ещё не могли оправиться от изумления. Они не знали лошадей, не использовали и колеса. Они жили в гористой местности, где перевозить грузы на спинах вьючных животных было более разумно, чем строить дороги для повозок. Но Аменцутли использовали колеса в своём календаре, и детские игрушки тоже часто имели колёсики. Лошади и колесницы изменили их представления о мире, так же, как этот новый континент — наши.

Наездники рысью пересекали поля, то появляясь, то скрываясь в тумане. Джорим был совершенно уверен, что ни воины Аменцутль, ни их противники не видят приближающихся солдат. Впрочем, они наверняка слышали грохот копыт.

Стрелы мелькали в воздухе; Аменцутли храбро держали оборону, несмотря на устрашающий напор врага. Часть Мозойан вдалеке от подножия скал отделилась от основной массы и направилась на северо-восток. Джорим решил было, что они собрались противостоять кавалерии, но те двинулись к рядам Аменцутлей, туда, где воины стояли не так часто, а серые тела уже доверху заполнили траншеи. Случайно или преднамеренно они сумели выбрать самое уязвимое место и теперь готовились пойти в атаку. Твари явно превосходили соперников числом.

Серая волна хлынула в сторону воинов, но не успела подойти близко. Наленирские копейщики вынырнули из тумана и обрушились на Мозойан. Стремительные и неукротимые, они на лошадях врезались в толпу ничем не защищённых врагов, ломая кости и расшвыривая серые тела. Солдаты легко пронзали нескольких Мозойан разом и, отбросив унизанные телами дьявольских лягушек копья, выхватывали мечи. Они прорубали себе дорогу в рядах противника, отсекая конечности и снося головы врагам. Щитами они отбрасывали прыгавших сверху Мозойан; лошади затаптывали упавших стальными подковами.

Те, кому удавалось уйти от всадников и прорваться дальше всё равно были обречены на верную смерть. Боевые колесницы приближались. Лучники стреляли беспрерывно, и каждая стрела попадала в цель, иногда поражая сразу двух амфибий. Но тем, кто пал под градом стрел, ещё повезло. Оставшихся в живых ожидала страшная участь. Вертящиеся лезвия на колесницах скашивали Мозойан, словно траву, и перемалывали тех, кто уже упал на землю. Грунт под ногами амфибий, копытами лошадей и колёсами превратился в кровавое месиво.

Растерянные, потерявшие всякую уверенность амфибии запаниковали и бросились назад к основным силам. Ужас охватил всех Мозойан. Они отпрянули от всадников, словно стая рыб от крупного хищника, и кинулись обратно на север. Те, кто был прежде в первых рядах, оказались последними, и они отчаянно прыгали в надежде спастись. Они исчезали в тумане, и всадники, пришпорив лошадей, устремлялись вслед за ними.

Ближайшие к траншеям твари, развернувшись, попытались бежать; но пути назад не было. Дротики, копья и стрелы настигли большую часть. Пешие воины перебрались через брустверы и атаковали амфибий. Зихуа перевёл кучку солдат через заполненную доверху траншею; они оказались в самой гуще врагов. Их палицы взлетали и падали, разбрызгивая кровь; ряды противника заметно редели там, где прошли воины.

Подобие боевого строя Мозойан развалилось, и наступил полный хаос. Часть амфибий кинулась на северо-восток; их преследовали всадники, каждый миг убивая сотни бегущих. Колесницы поработали на славу, но было очевидно, что скоро им придётся отступать. Колеса могли завязнуть в кровавой каше; мёртвые тела не давали повозкам двигаться дальше. Тем не менее, лучники продолжали стрелять; доказывая своё мастерство, они выбирали все более сложные мишени.

Воины начали произносить что-то нараспев. Слов Джорим разобрать не мог, они принадлежали незнакомому диалекту, но воины, казалось, черпают в этом пении силу. Так же как и Зихуа, прочие предводители повели своих солдат в бой. Битва превратилась в побоище; воины Аменцутль предавали своих врагов смерти с такой одержимостью, какой Джорим никогда прежде не видел, и надеялся никогда больше не увидеть.

Быстрее, чем он предполагал, но все же не слишком быстро, сражение подошло к концу. Землю у подножия скал покрывал сплошной слой серых тел толщиной фута в два-три. Убитые были и среди наленирцев, и среди Аменцутлей, но гораздо больше было раненых, в том числе — серьёзно. Однако по сравнению с неисчислимыми потерями врага это пустяки.

Джорим покачал головой.

— Интересно, сколько всего их там было.

Нойана взглянула на него.

— Вы сами наверняка это знаете, мой господин.

— Отнюдь. Хорошо бы пересчитать убитых по головам.

— Воля Владыки Теткомхоа будет исполнена.

Нойана подошла к краю площадки, провела рукой по горлу и заговорила. Её голос разнёсся над долиной. Джорим понимал не все слова, так как она говорила на самом распространённом диалекте, который он, тем не менее, знал хуже. А собравшиеся внизу её прекрасно поняли. Пение прекратилось. Казалось, все население города направилось вниз по горной тропе на поле сражения.

Тем временем воины вернулись к брустверам и собрались в отряды. Они принялись бережно укладывать убитых и раненых товарищей, затем, повернувшись лицами к городу, хором запели ритуальное заклинание, снова и снова повторяя: «Наше время уходит, ваше лишь настаёт».

Спустившиеся сверху люди разделились на группы и рассредоточились по полю. Рабочие и невольники начали собирать тела и уносить их с поля битвы. Они без малейшего содрогания выполняли эту грязную работу. Многие на мгновение останавливались, чтобы намазать лицо и волосы кровью врагов. Джорима это удивило. И не только потому, что подобный обычай казался ему варварским, но и оттого, что работавшие всё равно вскоре покрылись спёкшейся кровью с ног до головы.

Они оттаскивали тела туда, где ремесленники и торговцы принимались разделывать их. С невероятной быстротой и аккуратностью одни освежевывали тела и сваливали снятую кожу в кучи. Другие отделяли плоть от костей, а кости разламывали, но оказалось, что внутри они все полые, так что в конце концов их начали просто складывать грудами. Внутренности сваливали в вычищенные траншеи.

Но самый большой интерес для Джорима представляла работа, которую выполняли чиновники. У основания скалы, на просторной площадке, которую рабы расчистили с большой поспешностью они принялись воздвигать некое сооружение из голов поверженных врагов. Через ничтожно малое время на площадке возвышалась огромная пирамида из черепов. Джорим не сомневался что количество понадобившегося строительного материала было тщательно подсчитано.

Он бы точно сбился со счета.

Оружие тоже разбирали и тщательно сортировали. Воины собрали собственное оружие и удалились, чтобы вычистить и заточить. Спустившиеся из города Аменцутли сложили в кучи и те подобия оружия, которыми пользовались Мозойан, но отказались притрагиваться к стрелам и копьям наленирцев. Сначала Джорим не понял, почему. Но потом догадался — только воинам было разрешено прикасаться к оружию. Он отправил послание капитану Грист, и она прислала людей, которые собрали наленирские стрелы и копья.

Конница и колесницы отправились на северо-восток и остались там на случай возвращения Мозойан; впрочем, маловероятно, что те захотят вернуться. К середине дня воины Аменцутлей разбились на небольшие отряды и отправились в джунгли. Наленирцы воспользовались возможностью вернуться на корабль и позаботиться о своих лошадях. К вечеру первые из отправившихся в лес патрулей вернулись с вестью, что амфибии исчезли. Жители принялись возносить благодарные молитвы, обратив взоры на пирамиду и смотревшего на них с вершины бога.

Джорим долго наблюдал за тем, как Аменцутли работают на поле сражения. Они принесли котелки, вертела и решётки для копчения. Полоски мяса земноводных Аменцули варили или раскладывали, чтобы высушить на солнце. Кожу Мозойан тоже отваривали, а затем растягивали. Высушенные кости перемалывали в муку, которая шла на удобрение. Даже кишки находили применение; их тоже высушивали и использовали в качестве струн для пептли, причудливо изогнутых палок с туго натянутой сеткой на одном конце, — для местной игры в мяч.

Казалось, в дело пошло все.

Аменцутли пели и смеялись, занимаясь своим делом, словно кровавая бойня была для них праздником. Даже Нойана спустилась вниз и какое-то время помогала своим людям. Она вернулась с наступлением сумерек, вся в крови, и принесла Джориму поджаренное мясо Мозойан.

Он покачал головой.

— У моего народа не принято есть поверженных врагов.

Она нахмурилась.

— Мы не людоеды, мой Господин. Мы не стали бы есть человеческую плоть, но было бы глупо не использовать мясо Мозойан или Ансатлей. Вы видели, — они разорили наши поля, вытоптали лес. Они отняли у нас то, в чём мы нуждаемся, чтобы выжить. Теперь то, что было их силой, принадлежит нам.

Он немного подумал и пришёл к выводу, что её слова вполне разумны. Ему, конечно, не приходило в голову съесть убитых им вируков; впрочем, он знал, что от их мяса ему станет плохо. Мозойан не были людьми. Ему приходилось разделять трапезу с дикарями из бесчисленных племён, верившими, что если съесть сердце убитого зверя, все его достоинства перейдут к охотнику. Джориму совершенно не хотелось получить в своё распоряжение что-нибудь из качеств Мозойан, но, отведав плоти одного из них, он подтвердит победу над амфибиями.

Или хотя бы избавит меня от кошмарных снов следующей ночью.

Он взял из её рук небольшой вертел и откусил кусочек мяса. Жаркое ему даже понравилось; на вкус это было нечто среднее между лягушачьим, змеиным или черепашьим мясом. Джорим вспомнил, что эти существа, скорее всего, пожирали убитых ими людей, и желудок его сжался, но он подавил неприятное ощущение. Джорим понимал, что если он отбросит мясо и объявит его скверным и непригодным в пищу, то Аменцутли сделают то же самое, даже если из-за этого им впоследствии придётся голодать.

Он улыбнулся Нойане.

— Так происходит каждый раз после битвы?

— Нам не так часто приходится сражаться. Дважды в год, — первый раз на север, второй раз на юг, — через наши земли проходят тохкхо. Воины загоняют часть их стаи к ближайшему городу и убивают. Жители выходят и забирают тела. Но с Мозойан мы не смогли бы управиться таким образом.

— Прежде вы никогда не сталкивались с этими тварями, верно?

— До наступления этого года — никогда. — Она улыбнулась ему, и запёкшаяся кровь на её щеке раскрошилась. — Но мы все время оставались бдительны, Владыка Теткомхоа, как вы и заповедали. Благодаря вам мы победили Ансатлей, а теперь — Мозойан.

— Значит, сентенко закончился.

Улыбка на её лице угасла.

— Нет, господин мой, сентенко только начинается. В тот раз победа над Ансатлями была тоже великой, но битва с ними — лишь первой, а вскоре разразилась настоящая война. Появление Мозойан предвещает пришествие седьмого бога.

— Что вам известно об этом седьмом боге?

Она опустилась на корточки возле Джорима, который сидел на краю обзорной площадки, свесив ноги в пустоту. Шимик подскочил к ним и тоже присел, в точности в той же позе, что и Нойана. Но её это не развеселило.

— Поймите, Владыка Теткомхоа, наши способности предсказывать грядущее многократно усилились с вашим прибытием, но близится сентенко, и иногда мы видим слишком многое, чего не можем понять и истолковать.

Джорим кивнул.

— Я понимаю. Но это нисколько не принижает вас. Сентенко все усложняет.

— Да. У седьмого бога два имени. Первое — Мозолоа.

— Мне было бы понятно имя «Мозохоа» — «чужой бог», или «бог ниоткуда». Почему «лоа», а не «хоа»?

Она вздохнула.

«Хоа» действительно означает «бог». Омхоа — бог-ягуар, вы — Теткомхоа. «Лоа» означает «мёртвый бог». Омхоа убил и пожрал Зохоа, своего тёмного близнеца, так что теперь у него две ипостаси. Зохоа превратился в Золоа, но обычно это имя не употребляется, так как они с Омхоа теперь едины.

— Понятно. Значит, «Мозолоа» означает «мёртвый бог, пришедший ниоткуда».

— Да. Мёртвый бог, а не бог смерти, как Омхоа. — Нойана поскребла щеку ногтями, счищая присохшую к ней кровь. — У него есть второе имя — Нелетцатль. Оно означает, что он изменяет все существующие вещи, дословно будет звучать — «тот, кто даёт имена». И все становится таким, как он пожелает, по одному его слову.

— Мёртвый бездомный бог — создатель. Какая-то неразбериха. — Джорим протянул вертел Шимику, чтобы тот попробовал мясо. — Что ещё вы о нем знаете?

— Мозолоа полон ненависти, и эта ненависть даёт ему силу. Он зол и его гнев не знает границ. Он мёртв — но ненавидит быть мёртвым. Он долго ждал подходящего времени, чтобы вернуться, но до наступления сентенко это было невозможно. Теперь его сила растёт.

Джорим поднял бровь.

— Но пока он не вернулся?

— Нет.

— Мы можем остановить его?

— Вы дразните меня, господин мой. Вы покинули нас, чтобы отправиться на запад, объявив, что оттуда придёт Мозолоа. — Она взмахнула левой рукой, указывая на долину. — Вы вернулись, чтобы спасти нас от Мозойан. Теперь мы сможем верно служить вам. Если вам суждено одержать победу над Мозолоа, мы пойдём за вами куда угодно и сделаем всё, что вы прикажете. Вы ведь для этого и вернулись, разве нет?

Джорима пробрала дрожь. Он чуть было не забыл, что она считает его богом, а его вопросы — способом проверить её знания. Он не мог — особенно во времена сентенко — позволить себе растоптать искреннюю веру в него и убеждённость в особом предназначении её народа.

— Ладно, Нойана. Пока достаточно того, что я здесь, с вами. — Джорим подтянул ноги к груди. — Я хорошо знаю запад. Если Мозолоа придёт оттуда, нам придётся отправиться ему навстречу и победить. Я знаю, как это сделать.

Нойана низко поклонилась.

— Да, мой господин, этого достаточно. Мой народ долго ждал вашего возвращения. Они хотят служить вам. Мы последуем за вами куда угодно. Мы будем сражаться за вас до последней капли крови. Мы не подведём вас.

Глава пятьдесят девятая

Шестой день Месяца Волка года Крысы.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Морианд.

Наленир.

Хотя Нирати твёрдо решилась сказать Джанелу Эйриннору, что их отношения должны измениться, она совершенно забыла об этом, радуясь его возвращению из провинции. Он не пришёл к ней, но отправил послание, в котором попросил прийти в гостиницу под названием «Киторан» на закате. Она появилась там в красной накидке, как он велел; ей предложили кубок с красным вином — последнего урожая, из горных сортов винограда. Оно было не слишком хорошим, но Нирати знала, что обычно в «Киторане» и такого не подают.

Хозяин гостиницы забрал её накидку. Когда она допила вино, он принёс чёрный плащ с капюшоном. Она запротестовала, но потом обнаружила небольшой внутренний кармашек, где лежало очередное послание. Девушка прочла его и стала выполнять указания. Покинув гостиницу, Нирати миновала мост через реку и направилась в восточную часть города. Она привлекла бы к себе внимание красной накидкой, если бы не переоделась, но теперь скользила по улицам незамеченной.

Когда Нирати подошла к назначенному месту встречи, из темноты появился Джанел и тихо произнёс:

— Нирати, это очень важно. Поверни налево два раза — обойди этот квартал. Потом поверни ещё раз и увидишь узкую улочку. Иди по ней. Постучи во вторую дверь справа. Тебя впустят. Поднимись по лестнице и войди в первую дверь с правой стороны. Не медли.

— Почему мы не можем пойти вместе?

— Тише. Я хочу удостовериться, что тебя не преследуют. Тебе могут причинить вред, чтобы добраться до меня.

От его хриплого шёпота по спине Нирати побежали мурашки. Она сделала все, как он просил, стараясь идти ровной походкой. Про себя проклинала капюшон, закрывавший ей обзор, и с трудом подавляла желание обернуться и посмотреть, нет ли за ней погони. Она не понимала, что происходит, но предположила, что они были шпионами Дезейриона. До Маджиаты тоже добрались они?

Нирати почувствовала, как от этой мысли её желудок сжимается. Она была уверена, что лазутчики Дезейриона не остановятся ни перед чем, — слышала множество историй о зверствах, которые они учиняли в Гелосунде. Но то, что случилось с Маджиатой, было гораздо ужаснее. Неужели эта участь ждёт и меня?

Надеясь, что Джанел позаботится о её безопасности, Нирати пробиралась по узкой улочке, обходя лужи. Она пыталась разглядеть графа впереди, но в наступившей темноте могла лишь смутно различать очертания. Она увидела дверь и постучала. Дверь открылась. На пороге встретил скрюченный карлик. Он молча указал ей на лестницу. Нирати начала опасливо подниматься по ступеням. Она была уверена, что лестница вот-вот развалится, — ступени надсадно скрипели под ногами. Но она благополучно добралась до второго этажа и вошла в комнату.

Нирати не ждала роскоши в таком месте. Комнату озаряли десятки горящих свечей, — толстых и тонких, коротких и высоких, простых и источающих аромат благовоний. Пламя свечей отражалось от поверхностей в комнате. Оно освещало высокое, в человеческий рост, зеркало, стоящее на полу. Постель знавала лучшие времена, однако матрас и простыни были свежими. Кувшин с вином и два кубка, а также блюдо с хлебом и сыром стояли на столике возле кровати.

Нирати нигде не видела Джанела. Когда он взял её за локти, подойдя сзади, от испуга у неё душа ушла в пятки. Его руки обвились вокруг её талии; он прижал её к себе. Она по привычке крепко обхватила его руки, на мгновение позабыв, что хотела серьёзно с ним поговорить.

Он развернул её лицом к себе и улыбнулся.

— О, Нирати, я все время думал о тебе с тех пор, как уехал. Ты даже красивее, чем в моих мыслях. Ты слишком прекрасна для этого места; прости меня за то, что мы встретились здесь. Но я должен был увидеть тебя.

Нирати нахмурилась. Она была немного напугана, но в основном озадачена. Джанел по-прежнему оставался красив, но осунулся и выглядел измождённым; под глазами запали тёмные круги. Он похудел за время путешествия. В глазах появилось беспокойство, его вечная полуулыбка исчезла.

— Что такое, Джанел? Что случилось?

— Сядь, дорогая. — Он подвёл её к кровати. Нирати присела на край постели, и свежая солома заскрипела под ней. — Я встречался со знатью в провинциях. Там неспокойно. В большей мере, чем я ожидал, и чем ты могла бы представить. Не потому, что недостаточно умна — ни в коем случае, — но потому, что до столицы доходит лишь малая толика важных сведений.

Он подошёл к столику и налил в кубки вина. Взяв оба, он поднёс их Нирати, предлагая выбрать. Она взяла кубок из его левой руки и понюхала напиток, прежде чем отхлебнуть. Вино было из предгорий, но на этот раз с южных берегов Золотой реки — и самого лучшего качества. Его тонкий аромат легко перебила бы любая примесь, так что Нирати поняла — Джанел не добавлял в вино никаких снадобий.

Он опустился на колени возле неё.

— Я хотел бы о многом рассказать тебе.

— Сначала расскажи, кто нас преследовал? Правитель Пируст послал своих людей шпионить за тобой?

Опальный дезейрионец улыбнулся.

— О, его люди следят за мной с тех пор, как я сюда приехал. В Морианде трудно заметить шпионов, но в провинции я с лёгкостью их вычисляю. Они беспокоят меня меньше всего, и, полагаю, это вполне обоснованно.

— Не понимаю.

— Ты сама видела, что дворяне из провинций искали встречи со мной. Тебе так восхитительно ловко удалось не подпустить их ко мне на том приёме, и я был тебе благодарен. Но их приглашения посетить провинции я принял. Оказалось, что это было лучшее решение, какое я мог сделать с тех пор, как покинул отчизну.

Он понизил голос до шёпота.

— Дворяне злятся на Правителя Кирона. Они не получают прибылей от торговли с другими странами, но им всё равно приходится платить пошлины. Кирон отправляет это золото обратно на запад, чтобы осуществлять свои замыслы — к примеру, углубление Золотой реки, — но знать растрачивает деньги на свои личные нужды, и планы Правителя так и остаются планами. Дворяне считают, что подобные вещи лишь приносят все большую прибыль Морианду, поэтому Кирон должен платить за них золотом, полученным от торговли.

Нирати покачала головой.

— Но ведь они могли бы сами начать торговлю со всеми, кто благодаря усилиям Кирона ведёт дела с Налениром.

— Разумеется. Однако они этого не понимают, дорогая моя. Жадность ослепляет их. — Он сверкнул глазами. — Они хотели, чтобы я помог им вложить средства в контрабандную торговлю. Они не желают платить пошлин и хотят сразу получить большие прибыли. Кроме того, они вполне откровенно намекали, что, если бы я оказался шпионом Дезейриона, они, возможно, отнеслись бы благосклонно к соглашению с Пирустом, направленному против Морианда и непокорных гелосундцев.

— Но это измена!

— В общем-то, да. — Джанел отхлебнул из кубка. — Имей они побольше солдат или древнего оружия из Иксилла, чтобы быть уверенными в своём преимуществе, они восстали бы открыто. Но пока что им не хватает золота, чтобы раздобыть необходимое оружие, и у них нет предводителя. Некоторые предлагали мне эту роль, но это была всего лишь лесть, причём — довольно грубая. Все они сами мечтают стать основателями новой династии.

— Какой ужас!

— Согласен, дорогая. — Граф поставил кубок на пол и принялся вертеть на пальце своё золотое кольцо с черным янтарём. — Правитель Кирон попал в крайне щекотливое положение. Эрумвирин — спящий гигант с населением в два раза больше, чем Наленир. Если там случится неурожайный год, голодная орда устремится на север, и тогда всего золота Кирона не хватит, чтобы накормить её. Наленир поддерживает Эрумвирин, помогая им торговать, но в случае голода это не предотвратит их нападения. Дезейрион и Гелосунд — ещё один сложный вопрос. Кирон поддерживает изгнанников и нанимает гелосундских воинов для охраны северных границ Наленира. Однако у него не хватит средств, чтобы продолжать в том же духе, если по каким-либо причинам прибыли от торговли упадут. Если Дезейрион и Гелосунд забудут о разногласиях и объединят усилия, Наленир окажется перед непреодолимой угрозой.

Он посмотрел ей в глаза, улыбаясь.

— Получается, что Морианд продолжает процветать лишь благодаря твоей семье, Нирати. Все ожидают возвращения твоих братьев. Если они найдут новые сокровища, всеобщее внимание сосредоточится на их открытия, и у Наленира по-прежнему будет достаточно золота, чтобы платить за мирную жизнь.

Она улыбнулась в ответ.

— Но ты не упомянул, Джанел, что существует способ сделать это положение менее щекотливым. Тебе известно, кто эти дворяне. Ты мог бы просто пойти к Правителю Кирону и назвать их имена. Он разберётся с предателями, и можно будет не бояться, что они вступят в сговор с Дезейрионом. Они допустили промах. Они решили, что ты — агент Дезейриона, и это изобличает их глупость.

— Не их глупость, Нирати. — Джанел погладил её по ноге, и неожиданно она почувствовала лёгкий укол там, где ноги коснулась его рука. Она отпрянула. — Не их, а твою. Видишь ли, я и в самом деле агент Дезейриона.

Он поднялся. Нирати ощутила, как её нога немеет.

— Точнее, я Тёмный Мастер, врилкаи.

— Что?

Он рассмеялся.

— Да уж, Нирати; ты вполне могла бы разоблачить меня. Сама подумай. Те, кто не верил в то, что Маджиату убил вирук, полагали, что это дело рук лазутчиков Дезейриона, пытавшихся добраться до меня. Но неужели Правитель Пируст, вырезавший без сожаления всех прочих Эйринноров, оставил бы меня в живых просто так? Ну, разумеется, нет. Я был его человеком, я раскрыл ему глаза на предательство моей семьи. Продолжая служить ему, я отправился на север, единственный оставшийся в живых наследник благородного семейства, и меня приняли с радушием.

Я стал своим в высшем свете и свёл знакомство с семьёй Фозель. Маджиата умерла не потому, что кто-то хотел добраться до меня, а потому, что мне нужно было добраться до тебя.

Нирати откинулась на постель, не в состоянии сидеть прямо. Кубок выпал из онемевших пальцев; вино вылилось на простыни.

— Ты… это ты убил её?

Он торжественно кивнул.

— Готовился к этой встрече, дорогая. — Он наклонился к ней и прикоснулся подушечками пальцев к её бесчувственным губам. — В моем кольце был яд чёрной гадюки. Твоё тело онемеет, ты будешь совершенно беспомощна, но в полном сознании. Я знаю, что ты принимала настойку желчного корня, чтобы ослабить действие моих снадобий, но это только лишь усилит влияние яда.

Её голова упала на постель. Она хотела спросить, зачем он это сделал, но язык словно распух, а челюсти не слушались. Он собирается убить меня. Все, что происходило до этого, было подготовкой к сегодняшней ночи, — всё, что мне пришлось вынести, все, чего он приучил меня желать. Теперь я могу вынести гораздо больше. Моё тело онемело, я не почувствую боли, только ужас, когда он начнёт расчленять меня.

Джанел повернул зеркало так, чтобы она могла видеть себя. Нагнувшись к ней, он принялся аккуратно раздевать её; закончив, свернул платье и сложил его в ящик стола. Она видела в зеркале своё отражение, обнажённое и прекрасное. Ей хотелось закрыть глаза, чтобы это видение стало последним, но веки отказывались подчиняться.

Он выдвинул другой ящик и вытащил из него несколько ножей и кожаный фартук.

— Ты наверняка хочешь узнать, что я собираюсь делать и зачем. То, что случилось с Маджиатой — пустяки в сравнении с тем, что ждёт тебя. Сначала я сниму с тебя кожу и подвешу на стене, словно одежду. Ты останешься жива. Потом я вырежу некоторые органы; ты сумеешь вынести и это, — правда, боюсь, без сердца жить уже не сможешь. Но знай — голову я не трону, а положу тебя так, что открывшие дверь первым делом увидят выражение твоего лица в зеркале. Сначала они увидят твоё отражение, а потом и тебя во всем великолепии. Это будет потрясающе.

Его взгляд потеплел.

— Когда мне расскажут о твоей кончине, я буду просто убит горем. Думаю, ты должна быть признательна мне за это.

Твой дед будет раздавлен настигшим семью Антураси несчастьем. Он перестанет работать над картами, и всех, кто зарабатывает на торговле, охватит паника. Наступит хаос; мой хозяин может извлечь из этого выгоду. — Джанел взял в руки нож. Отблески горящих свечей играли на отточенном лезвии. — Ты станешь моим творением, твоя смерть — предзнаменованием гибели твоего народа.

Нирати выдержала гораздо дольше, чем она или Джанел могли предположить. Наступило утро. Он так увлёкся, что не заметил: она ускользнула от него задолго до своей смерти. Она покинула эту отвратительную комнату и теперь шла по берегу прохладного, кристально чистого ручья, далёкая от всех страхов, в Кунджикви. Приятно было снова почувствовать свои руки и ноги; вскоре она и вовсе позабыла, отчего они не слушались её.

Она поднялась на невысокий зелёный холм и увидела высокого, мускулистого черноволосого человека, выходившего из вод небольшого озера. С обнажённого тела стекали капли. Он громко рассмеялся, и Нирати был приятен этот звук. Откинув длинные волосы с лица, он взглянул на неё своими светлыми глазами и улыбнулся. Его ничуть не смущала собственная нагота; впрочем, и Нирати не была смущена.

— Госпожа Нирати, я прошу у вас приюта и заранее благодарю.

Нирати пожала плечами; её золотая шёлковая накидка соскользнула на траву.

— Благодарите? За что?

— Это ваша заповедная страна. Ваш дед создал её для вас. Но он разрешил мне временно оставаться здесь. — Он протянул ей руку; она приняла её и спустилась к воде. — Я в долгу перед вами и отплачу не скупясь.

Нирати обвила его шею и посмотрела в глаза.

— Как вы это сделаете, господин мой?

— Тебе причинили боль. Я позабочусь о том, чтобы это никогда больше не повторилось. Я позабочусь, чтобы ты была отмщена. — Он приблизил свои губы к её губам и сжал девушку в объятиях. Она прильнула к нему и подняла правую руку, запустив пальцы в его мокрые волосы, но он разорвал поцелуй и прошептал:

— Меня зовут Нелесквин. Я вернулся из очень долгого путешествия. Мои враги и твои враги скоро узнают, что такое страх.

Глава шестидесятая

Шестой день Месяца Волка года Крысы.

Девятый год царствования Верховного Правителя Кирона.

Сто шестьдесят второй год Династии Комира.

Семьсот тридцать шестой год от Катаклизма.

Иксилл.

Выплеснувшийся из сферы поток магии сбил Келеса с ног. Упав, он толкнул бездыханного Кираса и чудом не задел отлетевшего к стене Моравена. Лошади испуганно заржали; они перебирали ногами, и железные подковы вышибали искры из каменного пола. Боросан тоже лежал на полу; фонарь откатился к стене и теперь освещал скрученное судорогой тело Моравена. Волосы его дымились.

Келес повернулся и посмотрел в сторону выхода, но ничего не смог различить, кроме подобия сетки с бесчисленными шестиугольными ячейками. Больше всего это напоминало пчелиные соты. Каждая ячейка была составлена из нескольких сотен меньших шестиугольников, мерцавших и переливавшихся всеми Цветами радуги. Снаружи по-прежнему бушевал шторм, но здесь, внутри, было совершенно тихо. Они оказались в безопасности, но Келес подозревал, что ненадолго.

Вирук лежал на пороге первого зала. Он пошевелился и попытался встать. Ему это удалось, хотя двигался он с трудом и довольно неуклюже. Его ноги подгибались и дёргались, однако он продолжал идти, казалось, только за счёт огромной силы воли. Он шипел от боли и не произносил членораздельных звуков.