Дэвид Лидиард (№1) - Лондонские оборотни

— Ваша позиция, ваше любопытство и ваша готовность к обмену сведениями подсказывают мне, что вы уже вступили в игру, и что у вас припрятаны какие-то козыри в рукаве. — сказал Харкендер, — Когда доктор Фрэнклин явился в Уиттентон, он ничего не знал. А вы сейчас чувствуете, что знаете достаточно, чтобы искушать и насмехаться. Впрочем, должен предупредить вас, будьте осторожны, у Пелоруса есть родные в Лондоне, и они весьма не расположены ко всем тем, кто ему помогает.

— Мы уже встречались с его братом, — бесстрастно сообщил Таллентайр, — он приходил нынче днем.

Харкендер кивнул, и Дэвиду стало понятно, что это не было для него полной неожиданностью.

— Мандорла знает, что затеяла опасную игру, — пробурчал он себе под нос. Затем сказал. — Вы знаете, кто такие Пелорус и его семейство?

— Лондонские вервольфы, — без промедления ответил Таллентайр. Лидиард увидел, что Фрэнклин слегка вздрогнул от изумления. И Дэвид позволил себе слегка улыбнуться, зная, что сэр Эдвард лишь условно принимая некие правила игры, сам того не ведая, сказал истинную правду.

Харкендер поджал губы.

— Вы наверняка видели, как он превращается, — заметил он. — Либо так, либо вы в действительности этому не верите и говорите просто ради эксперимента, пытаясь раскусить меня. Впрочем, неважно. Предполагаю, что Пелорус уже объяснил вам, что я пробовал предпринять, и почему вмешательство его родных настолько нежелательно.

— Возможно, что да, — сказал Таллентайр. И Лидиард мог себе вообразить, как восхищен баронет успехом своей шалости. — Но я в этом деле не решаюсь принять что-либо на веру, и предпочел бы услышать, что вы пожелаете нам сказать сами.

Харкендер осушил свой бокал.

— Сэр Эдвард, думаю, что вы в прекрасно догадываетесь, насколько мне не хотелось сюда приходить. — мрачно произнес он, — Но рассказанное мне Фрэнклином о вашем приключении в Египте дало мне повод надеяться, что тот, кто вас спас, — Пелорус Я никогда его не встречал, но знаю кое-что о его родичах, и знаю, как он противостоит тому самому их замыслу, побудившему Мандорлу украсть Габриэля Гилла. Прошу простить за то, что был так резок, когда просил Фрэнклина не совать носа в мои дела. Поскольку теперь вы уже вовлечены в это дело, я предпочел бы видеть в вас союзника, а не врага. Но должен откровенно сказать, Пелорус мог бы оказаться мне куда полезней. Если желаете от меня избавиться, вам стоит только сказать мне, где Пелорус.

— Я расскажу вам, что с ним стало. — ответил сэр Эдвард, все еще крайне тщательно выбирая тон и выражения. — Если и вы в свою очередь объясните нам, зачем отправились в ту долину в Восточной Пустыне, и что там искали.

— Я отправился туда в поисках просвещения, — сухо ответил Харкендер. — Как и последователь Святого Амикуса, который был с вами, я знаю, те творцы, которые боролись за то, чтобы навязать свою волю миру в отдаленном прошлом не умерли, когда завершилась Эпоха Чудес. Преображены толчком эволюции, да, это возможно. Но не мертвы. Их мощь сохраняется, и однажды они могут захотеть вернуться. Однако, в отличие от последователей Святого Амикуса, я не верю в то, что за всем этим кроется война между добром и злом. Это лишь тщеславное заблуждение набожных людей. Не верю я и в то, что есть божественный замысел, суть которого уж изложена в писаниях. Будущее еще не определено, и оно не может быть определено творцами, если только люди смогут научиться управлять этой мощью в своих целях. Такова тропа, которой я пытался следовать. Я прибыл в долину для того, чтобы осуществить обряд, который забрал бы часть мощи, там дремлющей. И я воплотил эту мощь во вновь зачатого ребенка. Некогда существовало много таких человекоподобных созданий, но теперь они почти исчезли. Имеется множество причин, по которым мне было намного удобней вызвать к жизни новое создание, чем разыскать какое-либо из уже существовавших. Я поместил ребенка под присмотр сестер Святой Синклитики, чтобы он пребывал в безопасности до того мгновения, когда отворится его внутреннее око. После этого он стал бы моим оракулом, источником тайной мудрости. Я хотел спрятать его, это верно. Но не потому, что кто-нибудь хотел его украсть. Я не учел возможного вмешательства лондонских оборотней.

Мандорле этот ребенок нужен не как источник мудрости. Могу положить только, что она стремится использовать его мощь совсем иначе. Возможно, она верит, будто он сможет избавить ее от тяготящей ее получеловечности, сделать ее опять волчицей. А возможно, она более тщеславна и желает вернуть к жизни творцов, чтобы разрушить мир, обжитый людьми, которых она ненавидит. Она должна понимать, что Габриэль не сможет воскресить Эпоху Чудес, но она может лелеять некий замысел погубить род людской. Чего сможет Габриэль достичь в этом отношении, если научится управлять своими силами, сказать не могу. Не могу сказать, сможет ли Мандорла в чем-либо убедить его. Однако, даже если не думать о ее намерениях, ребенку было бы бесконечно безопасней со мной. По моим представлениям, Пелорус решительный противник замыслов Мандорлы, и поэтому наверняка попытается вызволить ребенка. Для нас обоих оказался бы куда вернее путь к успеху, если бы мы объединили наши усилия, и вот почему я прошу вас сказать мне, где он.

Говоря, Харкендер все больше и больше подавался вперед, и Лидиарду казалось, будто паучья тень мало-помалу выходит из своего укрытия за креслом, и гротескно вздымается над головой мага. Теперь она выглядела более угрожающей, чем раньше, и Лидиард ощутил на миг дрожь испуга, представив себе, что она в любой момент может обрести плоть, а затем спрыгнуть со стены, схватить кого-то из них и вонзить в него когти.

— Кто мать Габриэля? — Спросил Таллентайр. Голос баронета все еще звучал бесцветно, он пытался изо всех сил сделать вид, будто ничто из того, что он услышал, для него не ново, а также избежать любых намеков на то, как это на него подействовало. Только Лидиард знал, как ловко Таллентайр вводит в заблуждение своего врага. Он отлично видел, какое сложное переплетение мотивов руководило его другом. Сэр Эдвард не просто хотел услышать все, что Харкендер мог, поддавшись искушению, ему выложить. Он, видимо, хотел поупражняться в хитроумии, раз уж есть повод.

— Заурядная девка по имени Дженни Гилл, — бесстыдно сказал Харкендер. — Она недолго прожила после родов. Это неважно. Я сказал вам то, что вы хотели услышать, а теперь опять спрашиваю: где Пелорус?

— Увы, — сказал Таллентайр, — мы не знаем о нынешнем местонахождении молодого человека, которого нашли в пустыне. Он тайно покинул «Эксельсиор» незадолго до нашего прибытия в Гибралтар. Он мог утонуть, как я предположил, беседуя с его настырным братом, или может быть сейчас где-то в Англии. Мы не знаем.

Харкендер был страшно недоволен этим небрежным замечанием, и Лидиард ощутил, как в нем закипает гнев. Лидиард отлично понимал, что маг имеет право на негодование, поскольку его так дешево провели. Но Харкендер справился с собой и ограничился одним яростным взглядом.

— Скудная награда за мою честность, — заметил он.

— Таков этот мир, — насмешливо ответил Таллентаайр, — Честность часто не вознаграждается, а обман ведет к успеху. А ваши слова, даже если вы верите, что это правда, разумеется, не вся правда. Что бы вы ни начали в долине, оно не завершено, и если вы действительно преуспели в создании некоего сверхъестественного монстра, то он не единственный. Как насчет другого чудовища, повергшего в беспамятство человека, которого вы называете Пелорусом, и доведшего священника до разрыва сердца? Вы и его создали?

— Нет, — сказал Харкендер. — Не я. И не знаю, почему оно сотворено, и почему послано на землю. Зефиринус, вероятно, сказал бы вам, что это Зверь из Откровения, явившийся исполнить свою апокалиптическую роль, и не исключено, что он прав. Я не так глуп, чтобы не бояться этого нового начала, но и не так боязлив, чтобы считать само собой разумеющимся, будто оно намерено причинить мне вред. И если уж мы считаем монстров, сэр Эдвард, давайте вспомним еще об одном, сидящем рядом с вами. — И Харкендер в упор поглядел на Лидиарда, который не мог не содрогнуться под его взглядом, хотя и стыдится своего страха.

— Дэвид вполне оправился от укуса, который перенес, — резко сказал Таллентайр. — Его бред продолжался недолго.

Лидиард ни одним словом не возразил ему, но он прекрасно видел, что Харкедер, как и Пол Шепард или Пелорус до него, знает, о чем говорит. Тень-паук позади головы Харкендера, казалось, взирал на него с азартом хищника, готового к прыжку. Это испугало его, несмотря на то, что он знал, никакого паука не существует, это просто игра света. Харкендер не стал продолжать эту тему. Он сказал:

— Я бы очень хотел, чтобы вы согласились мне помочь, сэр Эдвард. Не могу поверить, что вы можете оставить Габриэля в лапах вервольфов теперь, когда знаете, кто они. Я, в конце концов, законный опекун малыша, и с радостью произнесу любую клятву в том, что намерен относиться к нему добрее, чем те, у кого он ныне.

— Это, конечно, зависит от тех или иных понятий о доброте. — произнес сэр Эдвард ледяным тоном, который ошеломил Лидиарда, — Вы должны помнить, что я знаю, как вы обращались с другими в прошлом.

Харкендер держался так же натянуто, как и во время всего визита, и его озаренное пламенем лицо внезапно исказила такая горечь, казалось, чьи-то чужие глаза выглядывают из-под изображающей его маски: жгучие, яростные и злобные.

— О, да, — сказал маг чуть слышно, почти шепотом. — Наша ссора. Я и позабыл о ней на миг. Так вы думаете, мальчик нужен мне для плотских утех? Если бы только вы знали правду, сэр Эдвард! Истинную правду. И теперь я не говорю о науке, религии, мистике или философии, но только о нас, и что мы… Но вы не хотите увидеть больше, увидеть, каков мир, в котором мы живем в действительности. Слепота вашего класса исчерпывающе все объясняет. Вы не видите того хаоса, который замаскирован вашей систематизированной физикой, не видите Англию бедных, которая существует вне вашей утопии аристократического блаженства. Вы не видите извращений души, которые скрыты вашим учтивым лицемерием. Думая, что, я чудовище, однако, вы слепы к истинной чудовищности мира, государства и личности. Благополучие делает людей слепыми, но думаю, что ваш класс поистине роскошествует в слепоте и забыл, что такое стыд.

«Вот оно, извержение вулкана» , — подумал Дэвид.

Теперь настал черед Таллентайра изумляться. И не только потому, что его ошеломила внезапная перемена в настроении Харкендера.

— Да какое к этому имеет отношение мой класс? — Отрезал он.

— К чему? — Отпарировал Харкендер с горькой иронией. — К вашему бескомпромиссному материализму больше, чем вы осознаете. К вашей облаченной в броню полностью и целиком лицемерной нравственности.

— К нам с вами, — отбил удар Таллентайр. — К взаимной неприязни, которую мы так долго питали, и которая, кажется, ничуть не угасла.

— О, всецело, — сказал Харкендер. — Всецело. Но из всего, что нам надо обсудить, это, разумеется, самое меньшее. — Он помедлил и несколько секунд глядел на Талентайра более пристально. — Но, возможно, и нет, — добавил он со вздохом. — Я хотел привести вам разумные доводы о наших общих интересах, но мне пришло в голову, что вы бы их вряд ли услышали, если умершее прошлое воскресло в вашей памяти, когда вы снова меня увидели. Вот еще одна черта вашего класса. Он ничего не забывает, и не только гордится совершенством своего понимания истории, но и не способен прощать.

— Вы напомнили мне кое о чем, что однажды говорил мне Фрэнклин о наблюдениях Джеймса Остена над людьми, страдающими манией преследования, — сказал Таллентайр. — Он ссылался на постоянную жалобу нездорового ума на то, что кругом заговоры. Вне сомнений, вы завидуете моему классу, потому что не принадлежите к нему. Но не следует воображать, будто аристократия Англии существует исключительно с целью искажать истину и лишать вас статуса, который в ином случае принесли бы вам вымышленная оккультная премудрость и великое волшебство.

Лидиарду почудилось, будто Харкендер питается сарказмом Таллентайра, он словно становился сильнее, когда подвергался нападению. Несколько мгновений назад он был в расстройстве, теперь же блистательно владел собой.

— Пожалуй, было ошибкой прийти сюда, — сказал он с мягким самоупреком. — Я не вправе был ожидать какого-либо рода великодушия от вас, в отношении убеждений, учтивости или чувств. Однако ответь я такой же низостью, мы бы просто еще больше разошлись во мнениях, но я действительно считаю, что сейчас мы должны стать союзниками против общего врага. Как, несомненно, объяснил вам Пелорус, ничего хорошего не выйдет, если позволить Мандорле завладеть мощью, которой обладает Габриэль, потому что мотивы ее в лучше случае эгоистичны, а в худшем — разрушительны. Если вы готовы помочь предотвратить трагедию, мой дом открыт для вас, и я буду рад прибавить ресурсы моей магии к любым возможностям, которыми располагает Пелорус.

Таллентайр не снизошел до улыбки, но Лидиард нашел, что Харкендер начинает немного нравиться ему, несмотря на неприязнь баронета. Разумеется, из них двоих Харкендер был более великодушным. Лидиард желал, чтобы сэр Эдвард уступил, но знал, этому не бывать, баронет порой вел себя как сущий упрямец.

— Для того, кто презирает мой класс, вы слишком усердствуете в воспроизведении его манер и чувств. — сказал сэр Эдвард своему нежеланному гостю.

— Нельзя сказать, что одно и другое не связано. — заверил его Харкендер, — И движение от причины к следствию идет в обе стороны, хотя, знаю, ученый ум не полностью одобрил бы такое суждение.

— Да что мы вам сделали? — Спросил Таллентайр, стремясь подыскать выпад, который пробил бы активную оборону другого. — Что, ваша мать скончалась в работном доме? Или стала жертвой права сеньора?

Тут Лидиард затаил дыхание и увидел, что Фрэнклину тоже сильно не по нраву, как идет беседа. Возможно, даже Таллентайр сожалел о том, что сказал это, когда слова уже вырвались, поскольку не был от природы бессердечен. Лицо Харкендера словно бескровная мертвая маска.

— Вы настолько решились уязвить меня? — Спросил он с ледяной вежливостью.

— Джентльмены, нельзя ли мне попросить вас не возвращаться к вашей ссоре? — заговорил Фрэнклин, впервые вмешиваясь, — Каковы бы ни были ваши расхождения, разумеется, ни к чему не приведет, если вы будете так задирать друг друга.

Лидиард мог себе представить, насколько Таллентайру не в радость выказывать раскаяние, но он счастлив был увидеть, что баронет резко кивнул.

— Вы абсолютно правы, Гилберт, — согласился он. — Прошу прощения за то, что наговорил, Харкендер. Я поступил бы умнее, если бы забыл, по какой причине некогда так невзлюбил вас.

Харкендер не ответил немедленно, но когда ответил, самообладание его было восстановлено полностью.

— Полагаю, это лучшее извинение, какого можно ожидать от Таллентайра, — сказал он. — Но если вам угодно, я признаю, что причинял другим вред. Они задевали меня, и я пытался сравнять счет, задевая их в ответ. Я бы и вам постарался нанести зло, будь я способен, и с яростью, какую вы сочли бы беспощадной. Но я с тех пор научился, что есть, порой, правда даже в банальностях. Два зла не могут уничтожить одно другое, а вот добро может выйти из зла. Полагаю, некоторым образом, мне бы следовало радоваться, что ваш класс научил меня ценить боль и страдания. Хотя он, конечно, не собирался учить меня ничему, кроме того, как безумны мои притязания, причем, жестоко. Отвечаю на ваш вопрос. Моя мать умерла в отличной постели, не на соломе, и я был отпрыском законного брака, не полностью несчастливого. И не бедность моей семьи питала мою ненависть, но ее относительный достаток, поскольку мой отец разбогател, благодаря удаче и тому, что хитрые машины, которые вы боготворите, преобразовали Англию в средоточие прогресса. Отец обожал аристократию и мечтал, чтобы я попал в высшее общество, как будто одно богатство может совершить такое алхимическое чудо. Он послал меня в школу, а затем, как вы знаете, в Оксфорд. Если вы задумаетесь, то сможете себе представить, какие силы взаимодействовали, чтобы образовать мой ум и дух, которые казались и кажутся столь вульгарно дьявольскими вашей утонченной чувствительности.

— Полагаю, что могу, — тактично ответил Таллентайр.

— Настал мой черед играть скептика, — без юмора заметил Харкендер. — Вы можете вывести одно из другого, но не можете представить себе всю ту действительность, на поверхности которой находятся факты.

Пока Лидиард обдумывал все, что подразумевает это заявление, Харкендер повернулся к нему и теперь заговорил с ним непосредственно.

— Сэр Эдвард знал меня в то время, когда я только-только достаточно повзрослел, чтобы приносить ущерб настолько же, насколько сам страдал, — непринужденно начал он. — Тогда я бы с радостью привел на землю самого дьявола. Слухи порой и теперь сравнивают меня с Дэшвудом, но какой бы адский огонь ни пылал в душе Дэшвуда, это и в сравнение не шло с тем, что клокотало во мне. Теперь я направил свои усилия в другую сторону. Я скорее созидатель, чем разрушитель, и по этой причине я стою против вервольфов. Если сэр Эдвард намеревается и дальше участвовать в этом деле, уверен, что мы могли бы лучше противостоять нашим врагам, соединив усилия. Если вы и впрямь оправились после вашего египетского недуга, я рад. Но если нет, уверен, что могу вам помочь. Наведайтесь в Уиттентон, когда сможете.

Лидиард неловко кивнул. Вежливость требовала от него благодарности, но он не мог не вспомнить предостережение Пола Шепарда. Не мог и сбросить со счетов загадочную тень на стене.

Харкендер, казалось, был вполне удовлетворенным такой небрежностью и опять обратил свой смущенный взгляд к Таллентайру.

— Тщательно обдумайте мои слова, сэр Эдвард. Я не замышляю предательства. Более того, демонстрируя свои благие намерения и добрую волю, я скажу вам, как найти тех, кто считает меня проклятым, чтобы вы могли сравнить мою и их позиции. — Харкендер вырвал лист из записной книжки, и что-то нацарапал на нем карандашом, опираясь о подлокотник кресла. Он вручил записку не Таллентайру, но Лидиарду со словами. — Это адрес дома, который содержит в Лондоне Орден Святого Амикуса. Если они скажут вам, что знают о верволфах, возможно, вас больше обеспокоит тот факт, что Мандорла держит у себя Габриэля.

Лидиард молча принял записку, а Таллентайр встал, чтобы позвонить дворецкому. Лидиард с удовольствием увидел, что загадочная тень на стене утратила всякое сходство с пауком, когда Харкендер поднялся вслед за баронетом. Однако Дэвид не мог подавить болезненную дрожь предчувствия, которое безошибочно подсказало ему, что с этим нелепым созданием тьмы ему еще предстоит встретиться.

6

Оказалось, что по адресу, который Харкендер дал Лидиарду, на довольно мрачной улице, засаженной кленами, расположен отдельно стоящий дом, окруженный высокой стеной. Лидиард вылез из экипажа и попросил кучера подождать его. Он приехал один, потому что давно отложенные дела требовали присутствия сэра Эдварда.

Настоящие ворота в стене отсутствовали, была только арка с двойной дверью. Нашелся и колокольчик, в который Лидиард позвонил, но дверь в ответ на его звонок не отворилась — вместо того, распахнулось окошечко на уровне его головы для того, чтобы его могли хорошенько разглядеть изнутри. Он терпеливо перенес этот осмотр, хотя ему и показалось, что пауза, в которой не было никакой необходимости, тянулась слишком долго, пока чей-то голос изнутри не задал ему вопрос:

— Чем я могу вам помочь?

— Я хотел бы видеть брата Зефиринуса, — ответил он. — Мое имя — Дэвид Лидиард, и я имею кое-что рассказать ему относительно смерти одного из членов Ордена.

— Сожалею, — произнес невидимый собеседник, — но это дом, посвященный религии, и мирянам не позволено сюда входить.

— Мне известно, что это за дом, и при обычных обстоятельствах я не стал бы просить, нарушать здешние правила, но мне необходимо побеседовать с вашим руководителем. — настаивал Лидиард, — Один из ваших людей погиб при попытке получить информацию, которой теперь располагаю я. Кроме того, у меня есть кое-какие личные вещи этого человека, я хотел бы их вернуть, в том числе кольцо с инициалами О.С. и А. Человек, которому оно принадлежало, называл себя Мэллорном.

— Подождите, — произнес голос с категоричностью, не допускающей возражений.

Окошечко со стуком захлопнулось. Прошло, по крайней мере, три минуты, прежде чем оно опять распахнулось, и снова Лидиарда подвергли внимательному осмотру, хотя на этот раз через короткий промежуток времени в замке повернулся ключ, и дверь отворилась внутрь.

Внутри стояли два человека в монашеских рясах. Один из них был среднего возраста, высокий и тощий — физически того же типа, что сэр Эдвард Таллентайр, второй же был меньше ростом и моложе, блестящие черные волосы обрамляли его тонзуру. Тот, что поменьше ростом, глядел на Лидиарда с неприкрытым подозрением, но высокий выглядел более приветливым.

— Мистер Лидиард, — сказал старший, протягивая руку, — не для пожатия, но скорее для того, чтобы провести гостя через порог, — я аббат этой обители, мое имя, как, я полагаю, вы уже знаете, — Зефиринус.

— Благодарю вас за то, что согласились со мной встретиться, — проговорил Лидиард.

— Это нам следует благодарить вас, — учтиво отвечал Зефиринус. — Мы уже узнали по другим каналам о печальной гибели нашего брата, но подробности о его кончине оставались для нас мучительно неясными. Мы будем благодарны за любую информацию, и вы чрезвычайно добры, возвращая нам принадлежащие ему вещи. Не уверен, не вызову ли я ваше недовольство, если не проведу вас в дом. Но поймите, я нарушил бы правила, если бы принял вас в монастыре, вместо этого я предлагаю, чтобы вы прогулялись со мной по саду, расположенному за домом. Это было бы для нас более приемлемым.

Лидиард согласился, после чего аббат повернулся и повел его вдоль стены монастыря. Второй монах, которого явно не собирались представлять посетителю, прошел в заднюю дверь дома, в то время как Лидиард последовал за своим проводником.

Позади дома находились аккуратно содержащиеся участки обработанной земли, в летнее время, вероятно, засаженные овощами, дорожки между ними были вымощены неровными бесформенными камнями. Аббат прошел к скамье, расположенной недалеко от центра этих участков, и жестом предложил гостю сесть спиной к дому. Лидиард сделал, как его просили, и Зефиринус уселся рядом с ним.

— Могу я получить это кольцо? — спросил монах.

— Разумеется, — ответил Лидиард.

Старший собеседник принял у него кольцо и пакет с бумагами, он положил их в карман своего одеяния. Он бросил быстрый взгляд на амулет, обратив внимание на буквы, но не проявил особого интереса к узору. Зефиринус ничего не сказал, явно дожидаясь того, что сообщит ему Лидиард, но Дэвид растерялся и не мог подобрать подобающие слова. Сэр Эдвард, не сомневался он, проявил бы на его месте более нетерпеливую любознательность и находчивость. Но сам он всегда находил трудным преодолевать барьеры обычной вежливости, чтобы прорываться к самой сути предмета. Кроме того, хотя его вера была роковым образом ослаблена показным скептицизмом Таллентайра, он все еще склонялся к тому, чтобы ощущать себя маленьким и ничтожным перед лицом высоких церковных чинов.

— Меня воспитывали католиком, — нерешительно сообщил он, — но я никогда не слыхал ни о вашем Ордене, ни о святом, давшем ему имя.

— Наше существование и наша цель являют собою тайну, и весьма немногие удостоены привилегии быть в нее посвященными. — согласился Зефиринус, довольно добродушно, — Я допускаю, что мы не имеем такого оправдания своего существования, которое признал бы теперешний папа. Тем не менее, мы добрые христиане и убеждены в том, что в глазах Господа тот святой, именем которого мы пользуемся, вполне достоин нашего уважения.

В этом ответе Лидиард не отыскал ничего, что могло бы служить нитью для продолжения разговора, и понял, что ему следует собрать все свое мужество и начать задавать вопросы.

— Упоминалось ли мое имя в тех отчетах о смерти брата Мэллорна, которые дошли до вас? — начал он.

— Да, упоминалось, — отвечал Зефиринус. — Во всяком случае, в последнем письме от брата Фрэнсиса, нами полученном, он сообщал, что добился знакомства с тремя англичанами и упомянул имена всех троих. Он особенно радовался, что получил помощь сэра Эдварда Таллентайра.

— Это выглядит странно, — пожал плечами Лидиард, слегка негодуя из-за того, что Зефиринус применил такую тактику ведения беседы. — Возможно, сэр Эдвдард был некогда католиком, но это обстоятельство гарантировало то, что его обращение к атеизму будет сопровождаться горячим желанием выставить напоказ все заблуждения веры, от которой он отрекся. Почему бы священнику испытывать радость, объединяя усилия с подобным человеком? И почему бы ему желать обманывать нас, тогда как церковь просит нас быть честными?

— Я уверен, если только вы в точности вспомните его слова, то найдете, что брат Фрэнсис не лгал вам. — ответил Зефиринус, — А если и было нечто, о чем он умолчал, он делал это потому, что был связан клятвой, запрещающей ему говорить. Я убежден, вас учили не только уважать правду, но и тому, что верность клятвам есть добродетель. Брат Фрэнсис очень рад был иметь на своей стороне человека, подобного сэру Эдварду, из-за уважения, какое мы питаем к силе скептического разума. Он не знал, что может найти в конце своего путешествия, но боялся, что его собственная доверчивость может препятствовать ему видеть достаточно ясно, и потому, был счастлив находиться в обществе человека, чьи верования совершенно отличны от его собственных. Иногда случается так, что два человека, смотрящие на мир по-разному, в состоянии достигнуть большего понимания, чем каждый из них поодиночке.

Для Лидиарда это звучало подозрительной ересью. Иезуиты, обучавшие его, обладали совершенно иной позицией, для них точка зрения веры была главной и неизменяемой. Таллентайр же был твердо убежден в неизменном превосходстве научного взгляда на мир.

— Будут ли клятвы о сохранения тайны препятствовать вам открыть мне, почему брату Фрэнсису требовалось попасть в эту долину? — спросил Лидиард. — И позволят ли они мне спросить вашего совета в некоторых делах, ставших результатом нашего приключения, которое еще продолжает угрожать нашей жизни? Я прибыл сюда, напутствуемый сэром Эдвардом, и он поручил мне задать определенные вопросы.

Зефиринус выразил вежливое удивление:

— Неужели сэр Эдвард послал вас, чтобы искать нашего совета? — спросил он с таким видом, как будто бы этому трудно было поверить. — Я-то считал, — он разделяет мнение, что люди, преданные суеверию, — а к такой категории он, несомненно, относит нашу общину, — что люди, преданные суеверию, живут в мире, где фантазия дает им свободу провозглашать все, что им нравится. Какая польза будет от нашего совета человеку, который сказал миру, как горько он был бы разочарован, если бы его вынудили разделять взгляды и мнения несчастных, верящих в чудеса в наш просвещенный век?

Это не могло не позабавить Лидиарда. Слова аббата, хотя и насмешливые, звучали вместе с тем по-доброму.

— Вот уж не думал, — сказал он, — что монахи читают «Ежеквартальное обозрение». Я считаю, и сэр Эдвард со мной согласен, что мы нуждаемся в вашем совете и будем рады получить его. В конце концов, ваш Орден несколько виноват в затруднении, происходящем с нами, ведь именно отец Мэллорн отыскал нас и втянул в свои планы. Неужели мы не имеем права на какое-то объяснение?

— Вероятно, — согласился аббат. — Сожалею, что брат Фрэнсис вас использовал — вдвойне сожалею, ибо все это, кажется, стоило жизни Уильяму де Лэнси, а также причинило несправедливую боль и затруднения вам. Вас укусила змея, как я слышал, и вы сильно страдали.

— Да, меня, действительно, дважды кусали змеи, но, как бы странно это ни звучало, я еще не понял, насколько сильный урон мне нанесли. — согласился Лидиард. — И это — один из тех вопросов, по которым я надеялся получить совет, скорее ради себя самого, чем ради сэра Эдварда. Мне кажется, я обладаю информацией, которую могу предложить взамен, хотя я вовсе не подразумеваю, будто вас могут заинтересовать столь грубые материи.

Аббат улыбнулся, охотно забавляясь в свою очередь, но не ответил.

— Я не нарушу никакую клятву конфиденциальности, если вы от меня ее потребуете. — заверил Лидиард, — Хотя прошу вашего позволения поделиться тем, что вы мне скажете, с сэром Эдвардом и его другом Гилбертом Фрэнклином. Я могу предложить вам полный и честный отчет обо всем, что произошло в ночь смерти Мэллорна, а взамен я попрошу, как я уже говорил, вашего мнения о тех событиях, и совета, как поступать теперь. Мы ведь до сих пор не знаем, что же с нами приключилось.

Несколько мгновений Зефиринус смотрел на него твердым взглядом, затем спросил:

— Кто сообщил вам о существовании Ордена и о том, как найти этот дом?

— Джейкоб Харкендер рассказал нам, где вас найти, — сказал Лидиард с добросовестной честностью. — Но человек, который впервые сообщил нам о вашем существовании, называл себя Полом Шепардом. Кажется, он еще известен под именем Пелорус.

— А-а, — тихонько откликнулся Зефиринус. — А вы знаете, что собой представляет Пелорус?

— Это один из лондонских вервольфов, — невозмутимо ответил Лидиард. — Но он, кажется, сторонится своих сородичей.

— Возможно, это правда, — согласился Зефиринус. — Пример нашего собственного святого покровителя учит нас тому, что среди нелюдей есть такие, которые служат Богу, чьи души по Его разумению равны нашим. История нашего Ордена убеждает нас в том, что Пелорус — не исчадие зла, хотя, безусловно, другие подобные ему создания именно таковы.

— Так согласитесь ли вы тогда дать нам несколько советов?

— Я отвечу на ваши вопросы со всей возможной полнотой, — ответил аббат.

Лидиард хорошо понимал уклончивость такого ответа, но он его принял и спросил:

— Почему брат Фрэнсис хотел пойти в ту долину, которую лет десять до того посетил Джейкоб Харкендер?

— Да по той причине, что мы верим, Харкендер — один из тех, чья цель подготовить приход Антихриста, и казалось. — Зефиринус тщательно выговаривал каждое слово, — Его миссия могла быть частью этих страшных приготовлений.