Фламенка

И о Самсоне – как Далила [58]

Его во сне волос лишила;

А также и о том, как много

Сражался Маккавей [59] за бога;

Как Юлий Цезарь [60] мог, шла речь,

Понт в одиночку пересечь,

Творца помочь не попросив,

660

Чтоб знали, что не боязлив.

Про нравы Круглого Стола [61],

Где всем оказана была

Честь королевская за дело

И благородство не слабело:

Тот – про Гавела вел рассказ,

Про рыцаря со львом, что спас

От гибели Люнетту; кто-то -

Про заключенье Ланселота

За то бретонкою в тюрьму,

670

Что немила была ему;

Про Персеваля – как верхом

Он появился пред дворцом;

И про Эрека и Эниду,

Про Угонета и Периду;

Про тяготы, что Гувернал

Из-за Тристама испытал;

И про кормилицу, что тело

Фенисы омертвить сумела;

О Незнакомце там Прекрасном

680

Звучал рассказ, а здесь – о красном

Щите, что взял герольд, нашед

Под дверкой тайной; был Гифлет

Помянут; и Калобронан;

И как за то, что грубиян,

Кей-сенешаль немало тягот

У Ле Дельеза вынес за год

В тюрьме; дань отдали Мордрету

И, жертве Вандров злых, д'Ивету,

Оказан коему прием

690

Был Рыболовом-Королем;

О мерлиновой сказ судьбе

Гремел; и как служить себе

Старик-с-Горы Убийц заставил;

И как сам Карл Великий [62] правил

Германией до дней раздела.

Иных история задела

О Хлодвиге и о Пипине [63];

О Люцифере [64], что в гордыне

Низвергся с высей благодати;

700

Слуга нантейльский вспомнен кстати

И Оливье верденский [65]; спет

Из Маркабрюна [66] был куплет;

И рассказали, как Дедал

Учил летать и как летал

Гордец Икар [67] и утонул.

Все, как могли, старались. Гул

Неумолкающий виольный

И от рассказов шум застольный

Слились над залом в общий гам.

710

Тут говорит король гостям:

«Вы, рыцарственные сеньоры!

В еде оруженосцы скоры,

Велите им седлать коней,

Нам предстоит турнир, живей!

Но перед тем бы я желал

Устроить куртуазный бал,

Начать его велю жене

С Фламенкой, столь любезной мне.

И сам я танцевать готов.

720

Вставайте все, а меж столов

Жонглерам место есть как раз».

И за руки взялись тотчас

Все: дамы, рыцари, девицы -

Прекрасны были многих лица.

Вовеки ни Бретань [68] не знала,

Ни Франция такого бала.

Настроивши виолы, двести

Жонглеров заиграли вместе,

По двое на скамейки сев,

730

И танца зазвучал напев

За нотой нота, точно в лад.

Все дамы за собой следят,

Плетут любовных сеть засад,

И что безудержно хотят

Понравиться, скрывают плохо,

Их выдает лукавство вздоха,

Что к небесам летит, иль взгляда.

В любви такая всем отрада

Была, что каждый мнил, что он

740

В рай заживо перенесен.

Не видел свет, даю вам слово,

С тех пор, как есть любовь, такого

Собранья красоты. Услышь

В тот миг король, что и Париж,

И Реймс его врагом захвачен,

Он танца не прервал бы, мрачен,

Ни вид его б не стал унылей.

Бал Радость с Юностью открыли

И дама Доблесть, их кузина.

750

Нашла на Скаредность кручина,

Под землю впору б уползти,

Но встала Зависть на пути:

«Что, дама, за беда? Взгляни,

Танцуют, веселясь, они:

О! о! вся пышность их – обман,

Не каждый день Святой Иоанн.

Они насытились и скачут,

Но кто-то траты их оплачет.

Здесь многие полюбят нас

Чрез месяц лишь, и что сейчас

760

Услада им, сочтут уроном».

– «Добро пожаловать, – со стоном

Ей Скаредность в ответ, – я снова

Жить после ваших слов готова.

Желаю вам все ваши лены [69]

Избавить от любого плена,

И власти подчинить своей

Баронов, графов, королей,

Маркизов, клириков, крестьян,

770

И рыцарей, и горожан.

А что до дам, дарить их вам

Я не хочу: лишаться дам

Не стану, просто так отдав

Вам то, на что у вас нет прав.

Но об избравших рас не спорю -

Что толку предаваться горю,

Нам причиненному людьми».

Тут больше тридцати восьми

Оруженосцев оседлали

780

Коней, эмблемы к ним вначале

И колокольцы прикрепив.

К турниру прозвучал призыв.

Окончен бал, что лишь однажды

Увидеть удается; каждый

Оруженосцу снаряженье

Велит нести без промедленья.

А дамы не бегут украдкой,

Но с милой сдержанной повадкой

Идут в веселой череде

790

К окну взглянуть на сцену, где

Сойдутся рыцари в бою,

Чтоб им явить любовь свою.

Хоть н'Арчимбауту то непросто,

Он девять сотен девяносто

Семь пеших рыцарей направил

К двору и королю представил:

На всех чулки из шелка в розах.

И пожеланьем: чтобы слез их

Лишь плен любви отныне стоил, -

800

Король, как даром, удостоил,

А королева одарила

Их тем, что то же повторила.

В тот день в доспехах был король -

Носивших их достойно столь

Троих бы не нашлось, даю

Вам слово; был к его копью

Рукав, не знаю чей, привязан [70];

Вид королевой не показан,

Что огорчилась, хоть рукав

810

Был вывешен не для забав,

А как любовный явно знак.

Но про себя сказала так,

Что, чей то дар, узнай она,

Заплатит дама ей сполна, -

Сей дар одну лишь не порочит [71].

Как быть, Фламенку сердце прочит

В дарительницы рукава.

Хоть королева неправа,

Дать н'Арчимбауту знак велела,

820

Что у нее к нему есть дело.

И вот уж он пред ней стоит,

При нем копье его и щит.

Значок, турнирному бойцу

Вручаемый, ему к лицу.

Приблизясь к королеве, он

Вмиг спешился, его поклон

С приветствием учтивым слит.

Взяв за руку, она велит

Ему садиться у окна:

830

«Я, – молвя, – н'Арчимбаут, больна.

Коль не дадите вы совета,

Беду лишь усугубит это».

Он говорит: «Дай вам господь

Страданья ваши побороть».

Жест делает она такой,

Чтоб тронуть правою рукой

Фламенку, так как у окна

Сидела рядом с ней она:

«Нельзя ль с эн Арчимбаутом мне

840

Поговорить наедине?»

Та ей в ответ, беды не чуя:

«Того же, что и вы, хочу я».

Близ окон, где сидят они,

Графиня де Невер в тени

Под пальмами стоит укромной.

Но от волос ее не темный

Струится блеск, а ярче злата,

Вот чем была она богата.

Фламенка приступает к ней,

850

Предпринимая без затей

Беседы вежливой попытку,

Подушкой подложив накидку,

Чтоб дальше был обзор и шире

Ристаний славных на турнире.

А королева в тот же миг,

К эн Арчимбауту скорбный лик

Поднявши, молвит: «Милый друг,

Не муж ли на меня недуг

Наслал, нося открыто знак

860

Любви? По поступивши так,

Он напоказ не только мною -

И вами пренебрег, не скрою».

Эн Арчимбаут увидел сразу,

Что ко Фламенке эту фразу

Она относит, мол, рукав

Дан ею. Эту мысль поняв,

Ответил словом он таким:

«Клянусь вам тем, кто столь любим,

То не бесчестья знак греховный,

870

Но символ радости любовной:

Долг исполняет наш король -

Мне б так! Но где велела роль

Лишь радость показать ему,

Хотел бы я любовь саму.

Он видит в том лишь развлеченье».

– «Понадобится утешенье

Вам это, н'Арчимбаут, скорей,

Чем пролетит пятнадцать дней».

– «Не вмешивайте ревность в дело,

880

Без повода и неумело».

Не поднимая головы,

Она в ответ: «Ревнивым вы

Все ж станете, бог нас рассудит.

Тем более, причина будет».

– «К чему мне наставленья эти?

Подобные я знаю сети,

Наш бесполезен разговор».

Тут к ним жонглер спешит: «Сеньор,

Король наш препоясать хочет

890

Мечом [72] – и дела не отсрочит -

Тибаута, графа де Блуа [73].

Тибаута просьба такова,

Чтоб вы стояли близ него,

Когда начнется торжество».

Эн Арчимбаут кладет поклон,

Не выказав, сколь угнетен,

Чтоб до красотки не дошло.

Ах, грех какой, какое зло!

И королевы то вина,

900

Что н'Арчимбаут лишится сна,

Покоя обрести не сможет,

Что сердце злая боль изгложет,

И не вернуть ничем здоровья,

Как лишь лечением любовью.

Увы, настудит исцеленье,

Коль подтвердятся подозренья.

Едва пред королем встал он,

Как граф Тибаут был посвящен

И с ним четыреста – они

910

Все были из его родни.

Дон Арчимбаут, скорбя, ушел

От королевы, столь тяжел

Был новости зловредной гнет.

Оруженосца он зовет:

«Вели звонить к вечерне; нужен

Нам времени запас – на ужин

Король пойдет лишь после храма».

Но к окнам сшедшиеся дамы,

Желавшие, чтоб без заминки

920

Шли рыцарские поединки, -

В крик, услыхав колокола:

«Еще часов не подошла

Пора [74], а тут вечерня уж!

Пусть ту из нас оставит муж,

Кто в храм пойдет в такую рань,

Оставив рыцарскую брань!»

Но тут король прошел, явив

Сколь нравом добр он и учтив,

Туда, Фламенка где стояла,

930

И вышел вместе с ней из зала.

Бароны поспешили вслед;

Избрали темой для бесед

Любовь все кавалеры, в храм

Сопровождая милых дам.

Хор службу спел на голоса,

Король немедля поднялся.

Расположенье вновь свое

К Фламенке показав, ее

Взял, по обыкновенью, руку,

940

Чем отягчил супруги муку,

И н'Арчимбаут был раздражен,

Хоть виду и не подал он.

Вот ужин. В сотах ли пчелиных,

Во фруктах, в пирожках ли, в винах,

В жарком – ни в чем нехватки нет.

Фиалки, свежих роз букет,

Для охлажденья лед к вину

И снег – чтоб не мешало сну.

Пора и отдохнуть – устав

950

От всех сегодняшних забав,

В преддверье завтрашних событий.

С утра, продолжить разрешите,

Вдоль улиц скачут новички

Из рыцарей, надев значки.

Пришпоривает всяк коня,

В лад колокольцами звеня.

От этой суеты растет

Круг н'арчимбаутовых забот,

А сердце так тоска спирает,

960

Что он решил, что умирает.

Отбросить подозренья хочет

И королеву лишь порочит

За то, что смутная тревога

В него вселилась без предлога.

Беду искусно он таит,

Всем вход в казну его открыт,

Ею даяния щедры,

Он счастлив, коль берут дары.

Семнадцать дней и больше длился

970

Прием, никто бы не решился

Определить: из этих дней

Всех интересней и пышней

И всех радушней был который.

Могущественные сеньоры

Дивились, сколь запас богат

Был у хозяина для трат.

Лишь на двадцатый день дворец

Король покинул наконец -

Знать, королева не желала

980

На месяц продолженья бала

В уверенности, что влюблен

Серьезно во Фламенку он.

А он любил ее не страстью -

Он мнил, что радуется счастью,

Пожатье ли увидев рук,

Лобзанье ли, ее супруг:

Король не находил в том зла.

Пора отъезда подошла,

Хозяин слышит хор похвал,

990

Довольны все, жонглерам дал

По стольку он, что кто был беден,

Теперь богат, брось даже петь он.

Эн Арчимбаут всех проводил их,

С тоской расстаться ж он не в силах,

Вернулся, а она уж ждет.

Ему сжимает сердце, жжет

Беда, звать Ревность ту беду.

Из-за нее он как в бреду,

Такие думы все на ум

1000

Идут, что не избыть тех дум.

Когда домой вернулся он,

Друзья, решив, что поврежден

В нем разум, разбежались вскоре.

Заламывал он руки в горе

И плакал из-за пустяков.

Не думал прежде, что в альков

К жене захочет он ворваться,

Чтобы, прибивши, поквитаться.

Но обнаружил, что она

1010

Была там вовсе не одна:

Сидело множество вокруг

Дам, городских ее подруг.

Оттуда вышел, как больной,

Он, повернувшись к ним спиной, -

Стонать на лавку в уголку

Лег, словно боль была в боку.

Жизнь сделалась ему постыла:

Коль осужденье б не страшило,

Весь день с постели б не сходил.

1020

Всех сторонясь, всегда уныл,

Стенал: «Я был безумен. Что же

Я сделал, взяв жену? О боже!

Иль дом не благ был у меня?

Да, благ! Будь проклята родня,

Которая всегда заманит

Взять то, нам отчего добра нет!

Теперь у нас жена, жена!

Увы! мне сила не дана

Гнет ревности перенести!

1030

Не знаю, как себя вести!

Красотка эту хворь наслала

И, видит бог, ей горя мало!

Ну что ж, ее я огорчу.

Как сделать то, чего хочу?»

Впрямь злая блажь им овладела.

Ни кончит, ни назначит дела,

В дверь выйдет – тотчас же войдет,

Снаружи жар, на сердце лед,

Вдруг взор ревнивый стекленеет,

1040

Вдруг, петь задумав, он заблеет,

Вдруг крик раздастся вместо вздоха.

Работает рассудок плохо,

И хочется бубнить ему

Вздор, непонятный никому.

Весь день брюзжит он и бранится,

Ему страшны чужие лица.

Коль кто врасплох его застанет,

Он притворяется, что занят,

Свистит для вида и сквозь зубы

1050

Цедит: «Не знаю, почему бы

Мне вас не вышвырнуть, коль так!»

То в пальцах скручивать кушак

Начнет, то напевать бай-бай,

То танцевать шаляй-валяй.

Глаз обратив тайком к супруге,

Другим велит, чтоб воду слуги

Для омовенья рук несли

К обеду: в смысле – чтоб ушли

Все подобру бы поздорову.

1060

Он ткал уток и плел основу,

Шагая вдоль и поперек.

Когда же более не мог,

Просил: «Сеньор, угодно ль сесть

К столу вам – оказали б честь

И нас обрадовать могли вы

И показать, сколь вы учтивы».

Тут он глаза по-песьи пялил

И без улыбки зубы скалил.

Будь по его, всех гнал бы вон!

1070

О встречном думает, что он

Его жену склоняет к блуду:

Будь проклят богом он повсюду!

Беседует ли кто с женой,

Он чует замысел дурной.

«Я сам на это их подначил,

Но и король давно все начал:

Уже к отъезду из Немура,

Поняв, что это за натура

И что нет дам ее прелестней,

1080

Позволил вольным быть себе с ней.

Жди я, что так он поведет

Себя, – немедля б запер вход:

Кто хочет, ходит взад-вперед

Теперь – и кто еще придет?

Вон, как ко всем она радушна

И напоказ – нам не послушна.

Чтоб увести, ей лгут безбожно!

Быть пастухом ей невозможно,

Поскольку тот пастух негож,

1090

Кто плох к себе, к другим хорош.

Как – увести! Сказать легко:

Король едва ли далеко

Зашел, ей пожимая руку.

Увы! родился я на муку!

Коль плохо нес я оборону

При ней, то и поднять колонну

Не мог бы пред Святым Петром [75],

И повалить Пюи-де-Дом [76],

Коль тщетны все мои потуги

1100

С девчонкой сладить. Без супруги

Жить лучше, чем, что ты учтив

И юн, из-за нее забыв.

Клянусь, сменять добро на зло

Меня безумье увлекло.

А королева, предсказав

Мне ревность, злейшей из отрав

Дала – пророчица, исчадье

Злых сил – не дав противоядья!

Из бывших прежде ни с одним

1110

Ревнивцем, впрямь, я не сравним:

С мою – их муки не потянут.

И буду точно я обманут.

Звучит здесь «буду» невпопад,

Я знаю, что уже рогат!»

И, на себя в безумной злобе,

В жару дрожит он и в ознобе,

Рвет волосы, кусает губы,

Бьет по щекам, сжимает зубы,

Взгляд, жалящий Фламенку, дик.

1120

Он с наслажденьем бы остриг

Ее волос тугие пряди.

«Н'Изменница [77], чего я ради

Не колочу вас, не душу,

Прически вашей не крушу?

Вы отрастили хвост, но он

Вот-вот пойдет вам на шиньон,

Чтоб я не вырвал сам его.

А вам-то будет каково

Знать, что он ножницами срезан!

1130

И станет, видя, что исчез он,

Печальна свита волокит,

Что нынче только и твердит:

«О, кем столь чудный видан локон!

Блеск золота затмить бы мог он».

Я знаю взор их воровской,

Пожатье рук, толчки ногой.

Каких вы ищете интриг?

Я хитрость лучше вас постиг,

Но тем я слаб, а вы сильны,

1140

Что худо мне вам хоть бы хны

Во мне все мышцы и все кости

И жилы все болят от злости;

Стерплю ль, чтоб вы, чья в том вина,

Не получили долг сполна?»

– «Сеньор, что с вами?» – лишь спросила

Она в ответ. – «Что с вами?» Мило!

Источник мук моих вы всех.

Клянусь Христом! мне – смерть, вам – смех!

А грех – на этих ухажерах.

1150

Господь свидетель, на запорах

Все двери здесь они найдут.

Следить за дамой – зряшний труд,

Коль не свести ее в тюрьму,

Куда нет входа никому,

Лишь господину или стражу,

Тогда предотвратишь покражу.

Увы! ты скорбен, зол, угрюм,

От ревности в расстройстве ум,

А сердце от любви горит,

1160

Взлохмачен, шелудив, небрит.

Твоей щетине безобразной

Фламенка предпочла бы грязный

Хвост белки или терна ветки.

И сам в бесчестье ты, и предки.

Но будет. Лучше умереть,

Чем за потачку стыд терпеть,

И лучше уж прослыть ревнивым,

Чем рогоносцем терпеливым.

Да, лучше числиться завзятым

1170

Ревнивцем, чем страдать рогатым».

Уже весь край не держит в тайне

Того, что он ревнивец крайний.

И вся Овернь про то поет

Стишки, кансону, эстрибот,

Куплет, сирвенту, ретроенку [78],

Как любит н'Арчимбаут Фламенку.

И вот, чем больше он их слышит,

Тем больше лютой злобой пышет.

Не думайте, что из друзей

1180

Он осуждающих – сильней

Любил; нет, он кричал им гневно:

«Сеньор, речь ваша задушевна.

Пусть я ревнив, но, видит бог,

Уместен ли за то упрек?

Кто не ревнив, тот пожил с наше ль?

Те, чьи смешки звучат и кашель,

Ревнивей были бы меня,

Коль видели б день изо дня

Созданье, сладостное столь.

1190

Ни император, ни король

Женой меня прельстить не может.

Хоть я кляну свою, не множит

Она тех мук, что есть уже.

Но умный – будь настороже,

Беде напасть врасплох не дай.

Что как нагрянет негодяй,

В любовном раже куры строя,

Не зная, что любовь такое,

И дурь ей в голову втемяшит?

1200

Пусть, что неправ я, каждый скажет,

Но все ж опять не промолчу:

Жить ни за что так не хочу!

Да и страшна ль бесчестью речь?

Блажь – ей служить, ее стеречь,

Не стоит моего труда.

Кто хочет пусть идет сюда,

Но моего расположенья

Пускай не ждет, ей разрешенья,

Клянусь, не дам на разговор

1210

Ни с кем, кто б ни был визитер:

Граф ли отец, сестра ли, мать,

Жослин ли брат – им не видать

Ее!» Когда ж он друга бросит,

Ибо укоров не выносит,

То сам себе под нос бубнит:

«Вот, он за то меня бранит,

За что звучать бы похвале;

Не знает толка он в хуле;

Он ищет славы краснобая,

1220

Меня ревнивцем называя.

Но хоть слова его и тонки,

За мудрость этой побасенки

Я глупость не отдам свою.

В Болонье [79], иль в другом краю

Их учат этим экивокам?

Чем нынче лезть ко мне с упреком,

Сказал бы: «Друг, побольше прыти!

За вашей милой последите -

Фламенку я в виду имею, -

1230

Чтоб, честью одолев своею,

Не провела, как хочет, вас».

Слов этих было б в самый раз.

Но говорун – ни ну, ни тпру,

А вкривь и вкось несет муру:

Мол, ты ревнив, прими на веру.

Он что, пронзает взором сферу [80]?

Глуп выдумщик таких речей,

Их слушатель – еще глупей!

Он в этом деле бестолков.

1240

Но, может быть, от дерзких слов,

Что ныл он, в дом забравшись мой,

Я не оправлюсь и зимой!»

Затем он вскакивает в спешке,

Бежит ретиво, при пробежке

Полами меховыми машет,

Как баба, что в галопе пляшет,

Повыше юбки подобрав,

И поднимается стремглав

На башню. И Фламенку там

1250

Находит в окруженье дам,

Ее охране безотлучной.

Он гневается, злополучный:

«Здесь кто-то есть, кто не наказан!»

Тут оступается как раз он

И по ступеням кувырком

Вниз скатывается, при том

Лишь чудом шеи не ломая,

Удел злосчастный, доля злая!

Он темя трет, затылок гладит,

1260

То приподнимется, то сядет,

Сапог упавший надевает,

Застегивает гульф, зевает,

Потягивается устало,

Крестясь: «Ей, господи! начало

Хорошее, счастливый знак!»

Затем идет искать кушак,

Так на жену взглянув украдкой,

Что той становится не сладко.

«Я, – шепчет, – спятил, я в бреду.

1270

Другой такой я не найду!

И что ж не выбрал ты манеры

Вести себя, не принял меры?

Не можешь? – Смог бы. – Как? – Прибей!

Прибить? Но станет ли нежной

Она, прибавится ль добра в ней?

Иль сделается лишь злонравней:

Я до сих пор еще не слышал,

Чтоб толк битьем из дури вышел,

Напротив, злее после кар

1280

Горит в безумном сердце жар:

Оно в плену любви – не страшен

Ему плен крепостей и башен,

И своего оно в свой срок

Добьется, как будь страж ни строг!

Мой замысел таков: на голод,

На солнцепек, по и на холод

Ее в каморку помещу.

Ее любя, я не прощу

Себе, коль ей уйти от стражи

1290

Удастся; сам пойду я в стражи:

Таких, за совесть, не за страх

Мне верных, нет и в небесах.

Лишь это в силах сделать я.

Здесь вдоволь пищи и питья.

Езда претит мне верховая,

Я растолстею, отдыхая:

Что ж, нужен старику покой,

Да без заботы бы такой:

Совсем не отдых, прямо скажем,

1300

Быть старику девчонке стражем.

Где взять я хитростью смогу,

Где силой – но устерегу.

Весь опыт нужен будет мне,

Не влезть на башню по стене,

Пусть посидит там взаперти.

Девицу нужно мне найти,

Иль двух, чтоб находились с нею;

Повесят пусть меня за шею,

Коль без меня она хоть в храм

1310

Пойдет, хоть к мессе, хоть к часам,

Будь то великий праздник даже»,

Срывается он с места в раже,

Бежит на башню прямиком,

Уже и камнетес при нем.

Велит пробить, как для затвора,

Лаз узкий вроде коридора,

Чтоб выход к кухне был в стене.

Забыв об отдыхе и сне,

Он занят только этим лазом.

1320

Уж ревность отняла и разум,

И сердце, одолев беднягу.

Меж тем он в сторону ни шагу,

Но день за днем ее питает,

Растит и с ней в союз вступает.

Отныне он не моет лоб,

Похожа борода на сноп

Овса, который плохо связан,

Ее дерет и рвет не раз он

И волосы пихает в рот.

1330

Когда от ревности трясет

Его, он словно пес шальной.

Ревнивый – то же, что больной.

Писателям из Меца [81] сил

Хватило б вряд ли и чернил,

Чтоб описать тех действий пыл

И все, что н'Арчимбаут творил.

Едва ли Ревность бы сама

Сошла от ревности с ума,

Как он; смолкаю тут, и впредь

1340

Даю ревнивцам преуспеть

В воображенье диких дел

И злобных мин – то их удел.

Меж тем красавица в смятенье:

Угрозы все и нападенья

Ревнивца выносить должна,

Ей меньше смерти жизнь ценна.

Коль плохо днем, то ночью хуже:

Тоска сжимает только туже.

И утешаться нечем ей

1350

В той смерти, в горести своей.

При ней две девы пребывали,

Всегда, подобно ей, в печали.

Живя, как пленницы, в затворе,

Они ей скрашивали горе

Учтивой службой, как могли,

И в благородной к ней любви

Позабывали о тоске

Своей. Зажав ключи в руке,

Ревнивец часто появлялся.

1360