Тайгер Мэнн (№1) - День пистолетов

Она улыбнулась, — Это придется тебе самому выяснить, Тайгер.

— Совершенно верно, дорогая. Ты в любом случае солжешь мне, как всегда.

Официант принес бифштексы, и, подождав, пока он уйдет, мы снова продолжили наш разговор — игру в вопросы и ответы. Это очень походило на фехтование на шпагах. Но, несмотря на все, мне было приятно находиться с Рондиной, как и раньше, когда мы стояли по разные стороны — враждующие любовники.

— Можешь проверить...

— Хорошо. Кто твои родители? — спросил я между двумя глотками виски.

— Ричард и Агнес Кейн. Отец родился в 1892 году, а умер в 1951 году. Мать родилась в 1896 году и пока еще жива, — Улыбнувшись, Рондина продолжала:

— Сестры: Рут, Патриция и Диана. Братья: Верном и Джон. Диана и Джон погибли во время войны... Точные даты...

— Не нужно. Обрисуй фамильный герб Кейнов.

— Два единорога держат щит с поперечными полосами, под ними свиток с надписью...

— Ты здорово зазубрила это, — прервал я ее. — У тебя всегда были большие способности. А ты помнишь Кола-Хэггерти, Рондина? — небрежно спросил я.

Она положила вилку и вопросительно глянула на меня.

— Кого?

Невероятно! Человек не может так лицемерить!

— Ты убила его. Сразу же после того, как прошила мне грудь двумя пулями.

Вилка задрожала в ее руке.

— Тебе неприятно вспоминать об этом, дорогая? Черт побери! А я вот совершенно хладнокровно думаю о тех, кого убил. Они заслужили это, так что сентиментальности тут излишни. — Я сделал большой глоток из своего стакана. — Или ты теперь сама боишься?

Она опять полностью овладела собой, — Нет, — покачала она головой, — Я не боюсь.

— Напрасно, дорогая. У тебя есть все основания для этого.

Мы продолжили наш обед, перебрасываясь иногда короткими фразами.

Потом я расплатился, и мы вышли на улицу. Нас можно было принять за супружескую пару, и никому не пришло бы в голову, что это идут палач и жертва.

На углу Бродвея и 44-й авеню я остановил такси и мы сели в него. Я назвал шоферу адрес Рондины и откинулся на спинку сиденья, мысленно улыбаясь, Рондина была на пределе своих нервных сил, чего я и добивался.

Она положила свою сумочку на сиденье между нами, Я мимоходом прижал ее бедром и по характерной твердости понял, что в ней лежит пистолет. Дождавшись, когда она повернется к окну, я незаметно открыл сумочку, вытащил обойму из пистолета и снова закрыл ее. Обойму я сунул себе в карман. Все это не составило большого труда для меня. Полковник Корбинет хорошо обучил нас, и мы все еще помнили его уроки.

Рондина не стала возражать, когда я вышел из машины и вместе с ней проследовал в дом. Я отстал от нее на пару шагов, когда она остановилась около портье и перекинулась с ним парой слов, Портье что-то ответил ей и посмотрел на меня. Что-то негромко произнес и швейцар. Теперь они оба внимательно смотрели на меня. Рондина спросила, сколько времени и переставила свои, часы. Таким образом, два свидетеля могли опознать меня и назвать точное время нашего прихода.

Рондина не догадывалась, что я пошел с ней вовсе не для того, чтобы привести приговор в исполнение. Время для этого пока еще не настало.

Войдя в лифт, она нажала кнопку двенадцатого этажа.

— Неплохо сработано, Рондина, — заметил я.

Она поняла, что я имел в виду, и победно улыбнулась.

— Ты считал меня совсем уж бездарной?

— Ни в коем случае. И сейчас я смог лишний раз удостовериться, что за время нашей разлуки ты успешно совершенствовала свое мастерство.

Она загадочно улыбнулась.

— Может быть...

Она так держала сумочку, что в любой момент могла выхватить из нее пистолет. Правда, заметно это было только профессиональному взгляду.

Я взял у Рондины ключ и открыл дверь номера. Она прошла в прихожую, но не закрыла за собой дверь и спросила меня:

— Ты выпьешь на дорогу, Тайгер?

— Охотно.

Она повернула выключатель, который, казалось, обслуживал всю квартиру. Сразу же зажглось несколько ламп в разных углах комнаты, а из скрытого динамика послышались первые такты симфонии Брамса.

Рондина сняла пальто и небрежно бросила его на спинку кресла. Направившись к бару, она машинально поставила сумочку на сиденье и на некоторое время увлеклась манипулированием со стаканами и бутылками.

— За твое здоровье! — произнесла она, протягивая мне стакан.

Она отпила немного из своего стакана и, поставив его на журнальный столик, прошла в спальню, оставив дверь открытой, Через минуту она вышла оттуда в голубом стеганом халате, под которым, как я знал наверняка, ничего не было. При каждом шаге развевающиеся полы халата открывали призывную белизну ее стройных ног, а высокий пояс поддерживал ее грудь, видневшуюся в глубоком вырезе, Я был разочарован. Нет, не внешностью Рондины, — она была все так же хороша, как и прежде, — а тем, что она сочла меня простаком, способным клюнуть на ее старые уловки.

Во всяком случае, она облегчила мне выполнение моего намерения.

— Прелестно, — заметил я. — Ты можешь заработать кучу денег, позируя для обложек журналов. Она улыбнулась.

— Благодарю. Ты допил свое виски?

— И жду второго стакана.

— Сейчас.

Она не заметила, как я вылил свой первый стакан в вазу с цветами и быстро приготовила мне второй напиток. Я сделал глоток и подошел к окну. Квартира Рондины выходила окнами на центральный парк, и отсюда был виден весь его громадный прямоугольник, в котором огоньки машин ткали замысловатую световую паутину.

— Славная квартирка, Рондина, — заметил я, — Наверное, на тысячу в месяц тянет? А если учесть твое жалование в ООН, то она явно тебе не по карману, — У меня есть рента, — заметила она. — Мое положение в ООН обязывает меня поддерживать определенный статус. И моя семья считает точно так же.

— А у меня есть для этого другое объяснение.

— Какое же?

Я повернулся и посмотрел на Рондину. Она стояла в центре комнаты, сознавая свою вызывающую красоту.

— Я полностью согласен с тем, что у тебя есть побочный доход. Только источником является не семья Кейнов, а враждебное нам правительство.

Она покачала головой. Тут мне в голову пришла идея.

— Допустим, что ты сказала правду, но только наполовину. Возможно, деньги тебе дают Кейны, но только за то, что ты держишь их в руках, зная какую-то тайну их семьи, — я торжествующе ухмыльнулся. — Великолепная работа. Отличное алиби для налогового и полицейского ведомства.

Рондина опять побледнела.

— Через несколько дней я узнаю тайну «твоей семьи», — продолжал я. — То, что смогла сделать ты, могу повторить и я. Кроме того, я действую не один. Мне помогают парни, которые способны отыскать песчинку на пляже.

— Тайгер...

— Что произошло с твоими братом и сестрой, которые, якобы, погибли во время войны? Может быть, нам так повезет, что мы разыщем кровавое пятно на гербе Кейнов.

— Дьявол!

Рондина швырнула в меня стакан, но промахнулась. Он ударился о стенку и разбился, Я не пошевелился.

— Они мертвы. Оставь мою семью в покое! — ее голос прерывался. Я улыбнулся.

— Дорогая, — произнес я устало. — Какая у тебя плохая память! Ты совсем забыла Тайгера, радость моя. Неужели ты не помнишь, что я не останавливаюсь на половине дороги? Я разузнаю всю подноготную этого дела и лишь потом приму решение, которое погубит тебя и как агента врага, и как женщину. Я слишком сильно любил тебя и поэтому смертельно ненавижу сейчас. Вспомни, дорогая, о чем мы мечтали в конце войны. Иметь домик на берегу моря и кучу детишек. Сколько детей ты хотела иметь от меня? Ах да, четверо! Боже, как счастлив был я тогда, и как глуп! Я совершенно ослеп от любви. Я подарил тебе жизнь и совершенно забыл о деле, а потом ты дважды выстрелила в меня. Любовь? Черт побери! Да ты не знаешь, что это такое.

Взгляд Рондины стал печальным. Она по-прежнему была великолепной актрисой.

Неожиданно она произнесла:

— Ты меня еще любишь, Тайгер? Я ответил, не раздумывая.

— Конечно, люблю! И никогда не перестану любить. Но это не помешает мне тебя убить. В душе у меня давно все перегорело.

— Ты действительно жаждешь моей смерти?

— Да. Я сделаю это, как только узнаю о тебе все. Симфония приближалась к торжественному финалу. Наступил подходящий момент для выполнения задуманного.

Я присел на ручку кресла со стаканом в руке и внимательно посмотрел на Рондину.

— Сними халат.

Она удивленно округлила глаза. Ее руки непроизвольно потянулись к вырезу халата и стиснули отвороты, Я встал и медленно подошел к ней. Рондина шаг за шагом отступала назад, пока не упала на низкую софу, Я вплотную подошел к ней.

— В чем дело, моя радость? Разве я не видел тебя десятки раз обнаженной? Я знаю каждый сантиметр твоего тела, так что можешь не разыгрывать из себя недотрогу.

— Тайгер!..

Дрожание ее губ было настолько естественным, что я поверил бы ей, если бы это была не Рондина.

— Сними, — приказал я, — или мне это сделать самому? Она откинулась на спинку софы и вжалась в мягкие подушки. Вряд ли она испугалась бы больше, если бы я наставил на нее пистолет.

— Прошу тебя, — прошептала она, — Зачем? Я усмехнулся.

— Ты решила, что я тебя хочу тебя изнасиловать? Нет. Я хочу посмотреть только, как далеко зашла твоя пластическая обработка.

Прошло несколько секунд, прежде чем Рондина решилась.

Закусив губы, она оторвала руки от спинки софы и встала на ноги. Дрожащими пальцами она расстегнула пояс и рывком сорвала с себя халат, отшвырнув его в сторону, и застыла, вызывающе глядя на меня, как трагическая актриса на сцене.

В одно мгновение я словно вернулся на двадцать лет назад, в тот день, когда Рондина и я прятались в полуразвалившемся сарае во Франции, а вокруг рыскали партизаны, которые искали нас. Сильный летний ливень смыл все следы. И, убедившись в собственной безопасности, мы начали танцевать от радости, и эта вакханалия закончилась неистовыми счастливыми объятиями.

Рондина плясала на земляном полу, срывая с себя одежду, и, прежде чем броситься мне на шею и увлечь за собой в сено, она застыла на секунду в полутьме сарая с распростертыми объятиями, и каждый мускул ее великолепного тела шевелился и дрожал от вожделения — белая, живая статуя неземной красоты.

И вот теперь она стояла так же, плотно стиснув гордый рот. И опять дрожь завладела всеми мышцами ее тела, но на этот раз это была дрожь ненависти, -Да... неплохо, моя дорогая. Врачи проделали титаническую работу — мне было нелегко говорить холодно и спокойно. — Парафиновые впрыскивания, невидимые швы, строгая диета, регулярная гимнастика и массажи могут стереть следы двадцатилетнего промежутка времени. Но воспоминаний уничтожить нельзя.

Я со смехом отступил от нее и, повернувшись, направился к двери.

Я слышал, как Рондина что-то воскликнула, с трудом сдерживая рыдания. Ее окрик застал меня в дверях.

— Повернись, Тайгер! Я оглянулся, В руке ее был пистолет. Открытая сумочка валялась на полу.

— Я могу убить тебя, если захочу.

— Нет, не можешь. Ты слишком многое забыла за это время, — я вынул обойму из кармана и бросил к ногам Рондины. — Вот, держи. Попробуй выстрели из заряженного, если, конечно, успеешь.

Она с изумлением уставилась на бесполезный кусок металла в своей руке, потом от отчаяния и ненависти зарыдала, как ребенок, и, выронив пистолет, опустилась на колени, закрыв лицо руками.

В этом и была вся Рондина. Больше всего она огорчалась, когда ее переигрывали.

Я вышел из квартиры, не прощаясь и не оглядываясь.

Я несколько минут пытался поймать свободное такси, но все проезжавшие машины, как назло, были заняты. Мне ничего не оставалось делать, как пешком двинуться на восток по направлению к Бродвею. Передо мной высился апокалипсис бетонных домов и узкий пустой каньон улицы. Вдоль тротуаров двигался жиденький ручеек машин. Свободное такси притормозило возле меня, но я знаком отпустил машину. Мне нужно было побыть одному и подумать о Рондине, У меня никак не шла из головы последняя картина: обнаженная Рондина сидит на полу и плачет в бессильном гневе. И как так получилось, что всю свою жизнь она посвятила разрушению? Как она могла, такая прекрасная женщина, созданная для любви, как ни одна иная, найти свое призвание в ненависти, коварстве и смерти?

Правда, война заставила многих людей выбрать другой путь в жизни, но после нее она могла вернуться к нормальной жизни, как все другие. Мы ведь могли быть счастливы друг с другом, даже несмотря на то, что принадлежали к различным лагерям и во время войны были противниками. Может быть, тогда бы и моя жизнь сложилась иначе... Однако две прощальные пули Рондины и меня заставили искать забвения и удовлетворения в джунглях холодной войны.

Но что заставило ее теперь продолжать шпионскую работу? Патриотизм? Она свободно меняла лагеря и хозяев, чтобы приобрести и удержать то единственное, в чем она нуждалась всегда — власть!

Сегодня я восторжествовал над нею! Я, который, как она предполагала, погиб от ее руки. Поэтому она и расплакалась, как обыкновенная гимназистка. Теперь она возненавидит меня вдвойне.

Размышляя над ближайшими планами по проверке Рондины, я не заметил приближавшуюся машину, из которой раздались выстрелы из автоматического пистолета. При первом же выстреле я автоматически растянулся на тротуаре позади стоящего «бьюика», который принял в свой полированный бок смертельную очередь следующих выстрелов.

Машина с ревом промчалась мимо, и, выглянув из-за багажника, я выстрелил в заднее стекло удаляющегося «форда», стараясь попасть в водителя. Я выстрелил еще раз, когда мое внимание привлек шум второй машины. Притормозив, из нее выскочил мужчина, который выбежал на тротуар, стараясь обойти меня с тыла. Я резко отпрыгнул в сторону, и его пуля разнесла вдребезги заднее стекло злосчастного «бьюика». Пуля моего пистолета отбросила его на мостовую. Когда вторая машина поравнялась со мной, следующим выстрелом мне удалось сразить водителя. Я увидел, как он ткнулся головой в руль, и машина сразу же завиляла по улице, пока не уперлась в чей-то «кадиллак», стоящий у обочины. Мотор ее продолжал работать.

В подобных случаях никогда не надо убегать с места происшествия. Всегда следует идти медленно и неторопливо, На такого человека никто не обратит внимания.

Я подошел к трупу нападавшего, быстро обшарил карманы, забрал бумажник и спокойно свернул в боковую улицу.

Сирену первой полицейской машины я услышал только тогда, когда вышел на Таймс-сквер.

Я поймал такси, доехал до ближайшего оживленного перекрестка и там вылез.

На станций метро я зашел в туалет и внимательнейшим образом осмотрел бумажник и его содержимое. Там было тридцать два доллара в мелких потертых купюрах и больше ничего. Ни одной бумажки или следа документов. Даже водительских прав не было.

Я уже было собирался выбросить бумажник, но тут обнаружил в нем секретное отделение, в котором находилась тысячедолларовая банкнота, новенькая, хрустящая, Я сунул ее в карман вместе с остальными деньгами, а пустой бумажник, выйдя на платформу, незаметно бросил на рельсы.

Поднявшись наверх, я купил в ближайшем магазине бутылку кока-колы и выпил ее в честь благополучного избавления от опасности.

Глава 9

Час спустя, из телефонной будки, я позвонил в Лондон и связался с Питером Джонсоном, руководителем Лондонского отделения ЦРУ в прошлом и одним из членов нашей организации в настоящем.

Пару дней назад я просил его навести справки о судьбе Рондины. Группа Джонсона состояла из четырех человек. Они уже несколько месяцев скучали без работы и весьма обрадовались полученному заданию, Правда, Джонсон сразу же предупредил меня, что рассчитывать на блестящие результаты не стоит.

Однако от него я услышал довольно интересную историю.

При расследовании судьбы Рондины, он столкнулся с неким французом, бывшим партизаном. Тот сообщил, что, по слухам, Рондина дважды совершала побег из тюрьмы, но ее ловили и, в конце концов, расстреляли. Правда, полной уверенности в этом у француза не было, а проверить эти слухи теперь уже было невозможно.

Если эти сведения были верны, то для Рондины не составило большого труда сменить личность. Для этого существовало множество возможностей. Так или иначе, но настоящая Эдит Кейн исчезла, а ее место заняла Рондина и стала работать дальше под этим превосходным прикрытием.

Я попросил Джонсона расследовать этот случай дальше и повесил трубку.

Следующий мой звонок был Мартину Грэди по секретному номеру. Я ждал не меньше пяти минут, пока он подойдет. Как всегда, он не назвал себя, когда разговаривал по телефону.

— Это Тайгер, — сказал я.

— Что, срочное дело? — его голос, как всегда, звучал спокойно: вежливый, безразличный тон дипломата, однако в нем чувствовалась власть, которая за ним стояла.

— Да, — ответил я. — Мне нужна помощь. Официальная секретная служба начала охоту за Видором Чарисом. Ноя должен опередить ее. Чарис находится где-то поблизости.

— Я сейчас же свяжусь с Нью-Йорком. Как я смогу потом поговорить с вами?

— Завтра, в 18 часов по номеру... — я продиктовал ему номер таксофона. — Это телефонная будка на станции метро на 6-й авеню.

Линия разъединилась, и я повесил трубку.

Через минуту придет в действие тайная могущественная машина и начнет делать то, что не под силу даже правительству. По секретным каналам в самые высшие и самые низшие слои общества пойдет циркуляр с именами и описаниями внешности, и тысячи людей, даже не подозревающие, на кого они работают, станут держать глаза и уши открытыми, чтобы заслужить высшую награду. И эта невидимая сеть, поддерживаемая властью денег, будет работать, и завтра к 18 часам принесет реальную добычу.

Кое-что в разговоре с Мартином Грэди показалось мне весьма странным. Как правило, он лично ни с кем не разговаривал и никому не звонил. Он дал строжайшее распоряжение связываться с ним только по обычным каналам. Интересно, почему же на этот раз он не удосужился отчитать меня за такое нарушение субординации, как связь с ним по секретному номеру телефона? Неужели дело обстояло настолько серьезно? Или может быть наоборот?..

В нашей игре была замешана еще одна второстепенная фигура, с которой мне хотелось бы познакомиться поближе. Теперь у меня для этого было свободное время.

Я набрал номер телефона Гретхен Ларк. Прошло довольно много времени, прежде чем она сняла трубку. Она произнесла «алло» таким контральто, что у меня тоже перехватило дыхание, как и у нее, словно она бежала к телефону с другого края города. Мне показалось, что я оторвал ее от чего-то очень важного. Я назвал себя, и она весело рассмеялась в ответ.

— Тайгер?.. Человек с забавным именем. Вы меня вытащили из ванной, и я сейчас еще совершенно мокрая.

— Так вытритесь, — Не могу. У меня нет под рукой полотенца.

— Значит, вы стоите у телефона голая и мокрая?

— Вы знаете, Тайгер, хотя у меня нет видеотелефона, но сейчас у меня такое чувство, что вы меня разглядываете.

— Совершенно верно. И могу описать вас во всех деталях.

— Лучше не надо. Я рассмеялся.

— Это вас очень волнует?

— Мне кажется, что вы не ошибаетесь. А откуда вы раздобыли мой номер телефона? Его ведь нет в телефонном справочнике.

Я не стал ничего выдумывать, а просто сказал:

— Для ковбоя, который стремится к своей девушке, не существует преград.

— Фи, мистер Мэн, вы ведь только что встречались со своей девушкой.

— С Эдит мы просто друзья. У меня и в голове нет мысли, чтобы претендовать на что-то большее по отношению к этой женщине.

— Тайгер, у меня такое чувство, что вы собираетесь сделать мне безнравственное предложение!

— Вы совершенно правы.

— А как же Эдит?

— Я ведь звоню вам, моя крошка, а не Эдит.

— Все ясно! Вы с ней поссорились, — Я никогда не ссорюсь с красивыми женщинами. Я просто хотел пригласить вас в один ночной клуб.

— Что это за клуб?

. — Весьма забавный. И вообще мне хочется просто поболтать с красивой женщиной.

— Значит вы звоните... просто так?

— Просто так!

— Вы заинтересовали меня, Тайгер. Пожалуй, я пойду с вами.

— Голая?

— Нет. Я оденусь, но если вы поторопитесь, то, пожалуй, успеете еще застать меня без... платья.

— К сожалению, я слишком далеко от вас и, прежде чем доберусь до вас, вы успеете одеться.

— И все же... Я не буду торопиться.

Я остановился на том же месте и расплатился с шофером такси, откуда в прошлый раз наблюдал, как Бертон Селвик заезжал за ней. Но на этот раз я вышел из машины, пересек улицу и нажал кнопку звонка против ее фамилии. Через секунду раздался ответный зуммер, и замок двери негромко щелкнул.

Гретхен Ларк жила на верхнем этаже в просторной студии со стеклянной крышей. Она действительно не очень торопилась с процессом одевания. Женщине вообще нужно два часа, чтобы привести в порядок лицо, но достаточно двух минут, чтобы натянуть платье. Лицо Гретхен было самим совершенством, что же до остального, то оно заключалось в короткой полупрозрачной блузке свободного покроя.

— Привет, человек-тигр, — произнесла она с улыбкой, открывая дверь.

Я улыбнулся в ответ, обнажив при этом острые белые зубы хищника.

— Привет, бэби!

На стенах студии висели картины, написанные, в основном, маслом. Всюду лежали свернутые холсты, и на двух мольбертах стояли незаконченные еще работы, укрытые от посторонних глаз покрывалами. Несколько картин были весьма неплохи, но, в основном, это были первые шаги дилетанта.

— Необычный стиль, — заметил я глубокомысленно, — И не очень ходкий.

— Главное, чтобы вам это доставляло удовольствие.

— У меня имеется множество других способов доставить себе удовольствие.

Она вызывающе улыбнулась мне. Потом произнесла самым невинным тоном:

— Вы хотите посмотреть, как я буду одеваться? Тогда пойдемте.

— Нет, благодарю. Здесь гораздо интереснее. И поторопитесь, дорогая...

Она насмешливо улыбнулась.

— Я так и знала, что вы спасуете — она указала на холодильник, — Можете пока выпить пива.

— Охотно, Она прошла в спальню, не прикрыв за собой дверь.

Я отыскал в холодильнике бутылку пльзенского и налил себе стакан.

В ожидании Гретхен я прошелся по комнате, чтобы иметь полное представление о ее вкусах и привычках. Они были довольно разнообразны, Книжные полки забиты самой различной литературой — от великолепно изданных томов классиков, до затертых комиксов.

Много книг было на немецком, французском и испанском языках, На полке стояло шесть томов медицинской энциклопедии и с десяток тетрадей с лекциями по юриспруденции.

Итак, Гретхен была женщиной с весьма широкими интересами. Она была женщиной, которая прекрасно знала, чего она хочет. Может быть, излишне интеллектуальная, но все-таки женщина.

Я приподнял покрывало на одном из мольбертов. Портрет был еще далеко не закончен, но уже вполне можно было определить позировавшего. Это был Бертон Селвик.

— Ну как, нравится? — раздался позади насмешливый голос Гретхен.

Она стояла ко мне спиной, чтобы я помог застегнуть ей платье, но через плечо искоса глядела на портрет.

— Это ваша лучшая работа?

Ее кожа была теплой и упругой.

— Почему вы не носите бюстгальтер? — спросил я самым невинным тоном.

Она повернулась ко мне, вызывающе улыбаясь.

— Потому что он мне не нужен. Или вы считаете иначе?

Я не мог не согласиться с ее заявлением.

Гретхен сдернула покрывало, взяла кусочек угля и стала быстро подправлять плечо Селвика на портрете. Эти несколько стремительных штрихов еще больше усилили впечатление. Довольная, она положила уголь на место и вытерла кончики пальцев о покрывало, — Этот портрет предназначается в подарок его жене, — заметила она. — У них через два месяца серебряная свадьба.

— Как вам удалось получить этот заказ? Она взяла у меня стакан с пивом и сделала несколько больших глотков.

— Три месяца назад я выставила несколько своих работ в Коквей-галерее, и как-то во время обеденного перерыва весь штат нашего бюро пришел взглянуть на них. Мистеру Селвику понравились мои портреты некоторых делегатов ООН, и он заказал мне свой портрет в подарок жене.

— Наверное, вы неплохо зарабатываете на этом?

— Да, если пять тысяч долларов можно считать неплохим заработком, — с этими словами она набросила покрывало на портрет. — Еще пару сеансов, и портрет будет совсем готов. Только у мистера Селвика плохо со временем. Он слишком много работает, да еще в последнее время что-то чувствует себя неважно. Итак, допивайте пиво и пойдемте. Раз мы выходим так поздно, этот ваш клуб должен быть чем-то из ряда вон выходящим и потрясающим.

Я знал один погребок, который посещали только избранные гости, потому что предлагаемое там зрелище относилось к разряду запрещенных.

На одной из боковых улиц Бродвея мы вошли в подъезд рядом с пустой витриной, прошли по длинному коридору и постучались в дверь, в глазке которой через секунду блеснула пара чьих-то внимательных глаз.

Гретхен испугалась и вцепилась в мою руку. Но управляющий узнал меня, так как дверь распахнулась и на пороге возникла его склоненная в подобострастном поклоне фигура. Он с улыбкой посмотрел на нас. Это" был приземистый, широкоплечий парень со следами всех пороков на лице.

— О, мистер Мэн! Очень рад вас видеть снова у нас!

— Привет, Делл. Как дела?

— Отлично, мистер Мэн! Вам, как всегда, ваш столик?

— Да. Шоу уже началось?

— Нет, но скоро должно начаться, Вы пришли как раз вовремя.

Мы спустились по широкой лестнице в погребок, и передо мной предстала привычная картина ночного клуба, как будто из старинных сказок «Тысяча и одной ночи», взятая напрокат: белые бурнусы официантов-арабов и позвякивающие бубенчики на узких лодыжках девушек.

Зал был просто громадным. В центре находилось свободное пространство для выступлений, а вокруг располагались столики. Публика здесь была самой разношерстной — от респектабельных пар в вечерних туалетах до лохматых батников сомнительного происхождения. Вдоль стен располагались ложи с тяжелыми жемчужными занавесками. Однако, в этом экзотическом помещении была вполне современная мощная климатическая установка, и в воздухе реял легкий, неопределенный запах духов.

Я указал Гретхен на дверь дамского туалета и попросил ее долго не задерживаться. Когда она исчезла за портьерой, я подозвал Делла.

— Я ищу одного человека.

— Я так и понял.

— Его единственная примета — несгибающийся указательный палец на правой руке. Возможно, он говорит с легким акцентом, но в этом я не уверен. Вполне может оказаться, что он будет не один, а со спутником. Примета второго — круглый рот, хотя я не совсем это представляю.

— Оба они никогда не были у нас.

— Я так и думал. Передай эти сведения дальше и держи глаза открытыми.

— Награда обычная?

— Нет. На этот раз еще и премия. Делл улыбнулся.

— Всегда рад служить вам.

Он кивнул в сторону коридора.

— Вот идет ваша дама. Эффектная женщина. У таких всегда изысканный вкус. А как поживает та, высокая, с бронзовыми волосами?

— Ее застрелили в Мехико.

— О! Как жаль! А что приключилось с тем злодеем, который поднял на нее руку?

— Я утопил его в умывальнике.

— Прекрасно.

Делл передал нас бородатому официанту, который провел нас в свободную ложу. Я заказал виски и отдернул занавески, чтобы видеть, что происходит внизу, в зале.

Гретхен была в восторге.

— Я не могу представить себе, что все это расположено в самом центре Нью-Йорка! А я-то считала, что меня ничто уже не может удивить.

— Бэби! На свете есть еще превеликое множество вещей, которые наверняка удивят вас.

— Но этот клуб...

— Он называется «Погребок двух сестер». Внешний вид не очень хорошо симитирован, но еда здесь настоящая восточная. Кроме того здесь можно заказать все, что душе угодно, — от убийства до вечеринки в притоне наркоманов.

— Невероятно!..

— Но учтите, что сюда допускаются только посвященные лица. Сегодня вы пришли со мной, и это достаточно высокая рекомендация. Но не вздумайте выдать кого-нибудь из присутствующих, иначе через пару часов вы получите пузырек с соляной кислотой в лицо.

— Как так? А полиция...

— Бэби! Полиция обходит такие заведения стороной. Они являются прекрасными источниками информации и денег, поэтому их стараются сохранять, а не уничтожать. Хорошенько запомните то, что я вам сейчас сказал.

— А вы не из полиции?

— Нет, — ответил я, — Но моя профессия помогает мне многое видеть и знать, — А что это за профессия?

Я пожал плечами.

— Вся ее суть умещается в коротком слове «АГЕНТ». Мы ходим непроторенными тропами, разведываем недра планеты. Последние пять лет я занимался каучуком, потом цинком и вольфрамом, а сейчас перешел на красное дерево.

— Вам нравится ваша работа?

— Да, если бы не жара и холод, не москиты и змеи. А как вам нравится ваша профессия?

— Я вполне довольна!

— А почему вы не занимаетесь только одной живописью?

— Она приносит мне недостаточно денег. Кроме того я нахожу свою работу в ООН довольно волнующей. По-моему, там решаются дела мирового значения.

— Вы так думаете?

Она не успела ответить мне, как раздался удар гонга, сменившийся продолжительными ударами цимбал, а потом в дело вступили флейты и барабаны. В центре зала на арене появились шесть темноволосых и смуглых танцовщиц, которые закружились под звуки восточной музыки. На них были только прозрачные покрывала и драгоценные диадемы на головах.

Ритмы музыки постепенно убыстрялись, и девушки кружились все стремительней, так, что покрывала обвивались вокруг них серебристыми спиралями. Лица зрителей побледнели и покрылись испариной, Я заметил, что Гретхен дрожит, как в лихорадке. Сжав судорожно руки, она вся подалась вперед, как будто готовая вскочить в любое мгновение, сорвать с себя платье и выскочить на сцену.