Колибри

Джесси рассмеялся, взял фотографию в руку и, стерев с нее рукавом пыль, улыбнулся.

– Это «Нантакет», в тысяча восемьсот шестьдесят третьем он добрался из Филадельфии в Сан-Франциско ровно за сто двенадцать дней. «Нантакет» привез первые два паровоза.

– Паровозы? – изумленно спросила Абигейл, против воли заинтересовавшись.

Джесси коротко улыбнулся в ее сторону, но фотографии интересовали его все-же больше.

– Все доставлялось кораблями, и все – через мыс Горн: паровозы, рельсы, костыли, стыковые накладки, стрелочные крестовины – все, кроме дерева для шпал и эстакад.

Стыковые накладки? Стрелочные крестовины? Он говорил так, будто разбирался, о чем говорил. Его глаза восхищенно горели – такого Абигейл никогда раньше не видела у Джесси. В следующий момент он указал на изображение локомотива, который везла изящная речная шхуна. Ее кормовое гребное колесо вспенивало воды у пристани Сакраменто.

– Железной дороге пришлось полагаться на речные пароходы, – объяснил Джесси. – Пристань была построена специально для перевозки грузов для железной дороги, а потом жизнь на ней замерла.

Джесси разглядывал фотографию, и Абигейл не могла не тронуть печаль, сквозившая в его глазах. Он, может быть, даже забыл, что Абигейл была в комнате. Он стер пыль пальцами. Абигейл увидела в Джесси вещи, которых раньше не замечала.

Не спуская глаз с изображения, он пустился в воспоминания.

– Когда я был мальчишкой, я несколько раз ездил на речных пароходах. Новый Орлеан был бы совсем другим без них.

В его голосе, в его касании кончиками пальцев стекла пластинки были одновременно страсть и жалость, и это глубоко тронуло Абигейл.

Следующими были изображения эстакад, их ромбовидные фермы убегали вдаль, в сердце гор или в бездны ущелий.

– Иногда железнодорожники сжигали их, – размышлял вслух Джесси, нахмурившись, не в силах отогнать плохие воспоминания.

Потом показалась фотография, где сотня чернорабочих, как муравьи, таскали деревянные носилки вдоль бесконечных эстакад. Джесси рассказывал о каждой фотографии, часто улыбался, иногда хмурился, но всегда был с головой поглощен ими, что поражало Абигейл все больше и больше.

– Это Чен, – сказал Джесси о прищурившемся, вспотевшем китайце.

Абигейл посмотрела на некрасивое, грубое лицо и потом перевела взгляд на Джесси, который улыбался каким-то хорошим воспоминаниям.

– Кожа Чена действительно была желтой, как я слышала? – спросила Абигейл озадаченно.

Джесси мягко засмеялся и почти для себя сказал:

– Нет, скорее цвета земли, которую он несет в носилках, никогда не жалуясь, всегда с улыбкой. – Джесси снова смахнул пыль рукавом. – Интересно, где теперь старина Чен.

Там были изображения туннелей с куполообразными сводами, сулящие что-то недоброе, уходящие в черную бесконечность – они заставили Эбби содрогнуться. Были палаточные города, о которых ей как-то рассказывал Джесси, запечатленные в лучах солнца, в слякоти, во время обеда, во время драки, даже во время танцев– мужины танцевали с мужчинами в конце ненастного дня. Над этой фотографией Джесси рассмеялся, вспомнив те хорошие времена, как наяву, и слился в мыслях с ними. Были лица, испачканные илом, обнаженные торсы, склонившиеся над молотками, пузатые сановники в безупречных шелковых костюмах с часами с золотой цепочкой, выделявшиеся на фоне потных, испачканных, уставших чернорабочих. Были ухоженные руки, держащие золотой костыль, и грубая, узловатая рука, указывающая на гору булыжников, по которой с остервенением карабкались люди.

– Это Вил Фентон, – сказал Джесси тихо. – Он был отличным парнем.

Эту пластинку Джесси не стал очищать от пыли. Он молча смотрел на нее, боль отразилась на его лице, Абигейл проглотила вставший в горле комок, ей захотелось положить ладонь на руку Джесси, разгладить напряженное, горькое выражение на его лице. Джесси, подумала она, что еще есть у тебя внутри, о чем я и не догадываюсь? Она взглянула на его длинные пальцы, лежавшие на бедрах, и снова на руку Вила Фентона на фотографии.

Эбби видела перед собой галерею контрастов, добросовестные отчеты, какой ценой удалось связать два американских побережья железной дорогой, как работали и как получали прибыли, образный рассказ человека, который испытал на себе и то, и другое – и потери и прибыли – и который знал цену им обоим.

Джеймс Хадсон был прав.

– Ну, как я выдержал экзамен? – спросил Джесси, вырывая Абигейл из задумчивости.

– С великолепными результатами, – ответила она, совершенно усмиренная тем, что лежало вокруг нее, и больше не жалея, что Джесси обманом завлек ее в номер.

– Тогда почему бы тебе не одеть свое свадебное великолепие, пока я все это убираю?

Он наклонился и словно забыл, что она находится здесь. Абигейл бросила взгляд на одежду, по-прежнему лежавшую на кровати, потом – на складную ширму в дальнем углу комнаты и, подумав, что поступает правильно, подняла одеяние.

За ширмой она сказала сама себе, что несмотря на то, что фотографии произвели на нее весьма сильное впечаление, она не настолько глупая, чтобы не понять, что Джесси ее просто завлекал.

Зайди в мою гостиную, сказал паук мухе...

Но все время, пока Абигейл одевалась в подвенечное платье, она не забывала фотографий и выражения лица Джесси. Она торопилась, говоря себе, что надо быть осмотрительной, и не важно действительно ли Джесси такой хороший фотограф или нет. Он оставался прежним коварным Джесси Дюфрейном.

Он брякал чем-то за ширмой, убирая пластинки, и свистел. Потом раздались звуки, словно он двигал какую-то мебель. Когда она вышла из-за ширмы, он стоял к ней спиной. Он присел и подбирал что-то с пола, лежавшее рядом с камерой. Пока она наблюдала за этим, он положил эту вещь под ножки кресла– качалки, которое стояло перед камерой. И все это время он беспечно свистел, очевидно, наслаждаясь работой.

– Мне надо посмотреться в зеркало, – сказала Абигейл, заметив, что Джесси закатал рукава рубашки, словно собрался заниматься каким-то делом.

– Отлично, – произнес он, поднимаясь и отходя в сторону, так что Абигейл могла пройти мимо него и камеры к туалетному столику. Краем глаза Джесси наблюдал, как она приглаживает волосы и вкалывает шпильки, держащие строгий французский пучок на затылке. В зеркало она видела, что Джесси подтянул к креслу ночной столик и папоротник, очевидно, для декорации. Но ведь он не собирался фотографировать ее в кресле-качалке. Как в таком случае быть с фатой и развевающейся вуалью? Но она решила пока не задавать вопросов и просто подняла усеянную жемчугом фату. Но когда она приготовилась положить ее на голову, Джесси приказал:

– Нет, не надевай!

– Но это фата. Я хочу, чтобы она была на фотографии.

– Будет. Дай ее сюда, – сказал он, указывая на кресло-качалку.

– Ты, конечно, не собираешься посадить меня на кресло. Я не настолько стара, Джесси.

Он рассмеялся во все горло замечательным смехом. Он никогда не встречал женщин с таким великолепным чувством юмора. Он стоял свободно, расслабившись, опустив руки, наслаждаясь видом Эбби в свадебном наряде ее матери.

– Я рад, что убедил тебя в этом, но ты в любом случае сядешь в кресло.

– Джесси... – начала она спорить.

– Я смыслю в этом деле немного больше тебя, так что садись.

Абигейл не сдвинулась с места, и он добавил:

– Поверь мне.

Она подумала: вспомни-ка, что случилось, когда я доверилась тебе в последний раз, но все же сделала так, как он просил, и приблизилась к креслу. Джесси поднял спинку кресла на необходимую высоту, под острым углом, и вставил деревянный клин под ножки. Абигейл вдруг поняла, что он намеревался сделать.

– Предполагается, что это будет фото невесты, а не будуара, – язвительно заметила она.

– Не будь такой подозрительной, Эб, я знаю, что делаю. Дэвиду понравится, когда он это увидит.

Это усилило ее подозрения еще больше.

– Я хочу, чтобы ты сфотографировал меня стоя.

– Я буду тебя фотографировать стоя, не волнуйся.

– Не придуривайся, ты знаешь, что я имею в виду.

– Да, конечно, знаю. Просто небольшая шуточка. Но либо мы будем делать все по– моему, либо Дэвид станет гадать, почему, несмотря на то время, что ты здесь сегодня провела, фотографии нет.

Джесси протянул руку, чтобы помочь ей сесть на наклонное кресло, а загнанная в тупик Абигейл поступила так, как он хотел. Его теплая, твердая рука каким-то образом придала Абигейл чувство уверенности. Джесси, поддерживая равновесие Абигейл, пока она опускалась на откинутое назад сиденье, пожал ее ладонь. Это кресло-качалка было больше, чем ее кресло, имело подлокотники и высокую резную спинку, украшенную по сторонам изогнутыми флеронами. Наклон кресла был таким сильным, что, упав на его спинку, Абигейл уже не могла самостоятельно из него выбраться. С ногами, свободно болтающимися в пустоте, она чувствовала себя брошенной на произвол судьбы и пыталась отнять голову от спинки кресла.

Джесси взял из ее руки вуаль и обошел вокруг, чтобы положить на кровать. Он приблизился сзади к креслу и посмотрел сверху на волосы Абигейл. Положив руку на ее лоб, он откинул ее голову обратно к резному дубу, оказавшемуся как раз под ее затылком.

– Вот так, – сказал Джесси, – расслабленно.

От касания его руки пульсирующие удары сердца Абигейл заколотились о высокий, тугой воротник из брабантских кружев. Как только тугой французский пучок дотронулся до спинки кресла, Абигейл обнаружила, что смотрит снизу вверх на Джесси. Они какое-то время смотрели друг на друга, и она сильно забеспокоилась, что же он собирается с ней делать.

Джесси заговорил бархатным голосом, двигаясь вокруг кресла и не спуская с нее глаз.

– У нас здесь невеста не до церемонии, а после – именно такой каждый жених и хочет запомнить свою невесту. Когда ее волосы в небольшом беспорядке, а она этого не замечает.

Джесси медленно полез в карман и вытащил маленький гребешок. Абигейл не спускала взгляда с его глаз, но увидела, как расческа приблизилась к ее виску и вытащила несколько прядей волос, несмотря на безуспешные попытки мисс Абигейл запротестовать. Она понимала, что должна поднять руки, чтобы остановить это сумасшествие, но Джесси, казалось, заворожил ее своими темными, пытливыми глазами и низким, баюкающим голосом.

– Именно в таком виде мужчины любят видеть своих невест, – снова послышался этот голос. – Можно назвать его взъерошенным... или менее совершенным после касаний щек, которые прижимались весь день к ее щекам, рук, которые пожимали ее руки, после танцев с кавалерами.

Джесси медленно склонился над Абигейл и вытянул несколько прядей волос из-за уха. Делал он это серьезно, без улыбки, изучая и примеривая. Абигейл поняла, что ее французский пучок уничтожен, но сидела как в трансе, пока он распускал ее волосы. Потом Джесси обошел вокруг кресла.

– Ему нравятся волоски, которые свисают то тут, то там, прилипая к ее влажной коже.

Нет, Джесси, нет, подумала она, по-прежнему сидя как завороженная. Джесси смочил кончик своего пальца языком, дотронулся им до ямки на щеке Абигейл и прилепил к ней локон. Она видела все словно со стороны – кончик языка, длинный палец, влажный, холодный участок кожи. Она пыталась не думать о том, как много частей ее тела он трогал своим языком, но он снова поднес палец ко рту и повторил операцию на другой щеке. Затем он немного отошел и одобрительно сказал:

– О, намного лучше, Эбби. Дэвиду это понравится.

Абигейл сжала подлокотники и уставилась снизу вверх на него. Все места, до которых он дотрагивался, и многие из тех, до которых не дотрагивался, бешено пульсировали.

– Ты слишком напряжена. Невесты не сжимают подлокотники кресел, словно напуганы до смерти.

Волосы Джесси оказались очень близко от лица Абигейл. Джесси снял ее руки с подлокотников, приказал тем же сказочным голосом:

– Расслабься, – и легонько встряхнул их. Запястья Абигейл неохотно поддались и стали более вялыми.

– Точно так же, как в твоей спальне в ту ночь, когда ты рассмеялась, – напомнил он. – Помнишь?

Она позволила ему делать с ее облаченными в кружева запястьями все, что угодно. Одну руку он перевернул и положил ладонью кверху на бедро.

– Вот так, – пробормотал Джесси и, пробежав одним пальцем от запястья до кончика ее среднего пальца, встряхнул его, чтобы убедиться, что он расслаблен.

Абигейл затрепетала, Джесси на мгновение исчез. Расширившиеся глаза Абигейл ждали появления его темного лица перед собой.

– Теперь вуаль... – он принес ее – белое облачко в смуглой, мускулстой руке. – Символ чистоты, который вот-вот должен быть отброшен.

Когда его рука приблизилась к Абигейл, ее сердце бешено забилось, но Джесси только повесил фату на резной флерон возле ее виска и принес ее кружевной шлейф, который положил ниспадающими складками на ее колени.

– Ладонью кверху, Эб, хорошо? Материя заскользила по ее руке, как будто только что устало снятая с головы. Джесси поднял другую руку Абигейл и изогнул запястье, как ивовую ветвь, через подлокотник. Он присел на одно колено возле нее.

– Сейчас конец дня, правильно? Слишком поздно для жмущих туфель и тугих воротников.

И прежде чем Абигейл поняла, что случилось, Джесси, скользнув ладонью в мимолетном, чувственном прикосновении к ступням, снял атласный подарок Дэвида. Абигейл широко открыла глаза, охваченная страхом. Джесси поднялся и снова зашел ей за спину, гипнотизируя своими темными глазами над усами, которые изогнулись в улыбке. Она поняла, что он тянется к пуговицам на шее, но была не в силах остановить его. Пальцы медленно расстегнули первую пуговицу и немного ослабили давление там, где удары сердца грозили задушить Эбби. Он расстегнул вторую, потом третью – крошечные пуговки, сидевшие очень близко друг от друга и охваченные изящными петельками. Прошла бесконечно, бесконечно длинная минута, прежде чем он наконец добрался до ложбинки на горле Абигейл. Она смотрела в его черные глаза. Руки Джесси соскользнули с шеи на флероны и потянули их еще дальше назад. Глядя в ее измученные глаза, он гортанным голосом спросил:

– Разве найдется мужчина, который забудет свою невесту в таком состоянии?

Его глаза, даже если смотреть на них вверх ногами, как это делала Абигейл в кресле, пылали как угли, опаляя ее щеки и возбуждая желание закрыть лицо открытой ладонью, которая вместо этого расслабленно лежала на коленях. Даже если бы она захотела вскочить и убежать от него, она не смогла бы. Ей неоткуда было просить помощи, она могла только подчиняться его завораживающим глазам и голосу.

Глядя вниз на нее, Джесси видел, как случайный луч света попал на ложбинку на шее за изящным кружевом. Она трепетала и манила к себе. Джесси медленно отпустил кресло, пока оно не уперлось в клин, и потом так же медленно, не спуская глаз с лица Эбби, отошел в сторону, проведя рукой по флерону совсем рядом от щеки Абигейл.

– Оближи губы, Эбби, – сказал он мягко, – они должны быть влажными, когда я буду снимать.

Однако ни Джесси не сделал движения к камере, ни Абигейл не облизала губы.

– Оближи, – настаивал он, – как будто Дэвид только что поцеловал их и сказал... я люблю тебя, Эбби.

Джесси смотрел вниз, на мягкие, раскрывшиеся губы Абигейл, потом его взгляд перешел вверх, на глаза, потом – обратно на рот в безмолвном ожидании.

Абигейл высунула кончик языка и провела им по губам. Те, по-прежнему, приоткрытые, словно для того, чтобы облегчить затрудненное дыхание, заблестели.

Джесси наклонился, поставил руки на подлокотники и, оказавшись лицом всего в нескольких дюймах от Абигейл, голосом, похожим на теплый мед, произнес:

– Твои глаза открыты слишком широко, Эбби, когда мужчина говорит своей жене, что любит ее, разве не должны ее прикрытые веки трепетать?

Абигейл с трудом находила воздух, уставившись на милое, милое лицо Джесси, бывшее так близко, когда он говорил, что она ощущала потоки воздуха от его слов.

– Давай попробуем еще раз и посмотрим, – прошептал он, пригнувшись к ней. – Я люблю тебя, Эбби, – и ее веки ожили. – Я люблю тебя, Эбби, – услышала она опять... и веки наполовину закрылись. – Я люблю тебя, Эбби.

Они закрылись под щекой Джесси, который опустил к Абигейл свой жадный рот. Она больше не хотела встать с этого кресла, потому что губы Джесси встретились с ее губами, его руки подтянули ее плечи, большие пальцы скользнули к месту на шее, где Джесси видел пульсирующую жилку. Он присел на колени с одной стороны кресла и снова начал целовать. Его язык танцевал и ударял по ее языку, и все внутри ее тела тянулось и просило еще.

Но внезапно Абигейл ощутила приступ паники, сковавший ее грудь, горло, голову.

– Нет, я завтра выхожу замуж, – выдохнула она, отворачивая голову от поцелуя, который заставлял ее забыть обо всем.

– Точно – завтра, – пробормотал Джесси, мягко целуя ее в шею.

Ее глаза закрылись, и Абигейл резко отвернулась в тщетной попытке побороть свои чувства, выплеснувшиеся по вине Джесси.

– Позвольте мне встать с кресла, – начала она умолять чуть не плача.

– Нет, пока я не получу от невесты нормального поцелуя, – сказал он, целуя ее подбородок. – Эб, ты еще не его жена, будь ты ею, я не стал бы тебя целовать. Остался еще целый день...

Абигейл по-прежнему отказывалась повернуться к нему, и Джесси произнес:

– Почему ты упрямишься, Эб? Пусть на фотографии для Дэвида ты будешь выглядеть так, как будто тебя только что поцеловали. Ведь именно так женщина выглядит в ее брачную ночь, правда?

И сильная рука повернула подбородок Абигейл, обращая ее губы к губам Джесси. Но стоило ему броситься навстречу очередному поцелую, как Абигейл начала сопротивляться руками, ногами и локтями. Джесси схватил руки, сделав их бессильными, поднял их к своей шее и задержал их там силой, пока не почувствовал, что сопротивление ослабло.

Этим рукам так давно запрещалось это делать. Теперь, наконец, они оказались возле темных волос на затылке. Абигейл изогнулась вверх и открыла влажные губы.

Рот Джесси с голодной страстью прижался к ее губам, потом внезапно оторвался от нее. Джесси отбросил коленом деревяшку из– под кресла-качалки, кресло качнулось вперед и вытолкнуло Абигейл в объятия Джесси. Их губы встретились почти с отчаянием. Джесси потянул Абигейл с кресла, поставив на колени подле себя. Он обнял ее за талию, прижал к твердым, выступавшим вперед бедрам и начал делать чувственные круговые движения. Он опустил руки, чтобы прижать Абигейл покрепче, языки передавали друг другу изо рта в рог желание, губы передавали его их извивающимся, жаждущим телам.

Оторвав губы от ее рта, Джесси проговорил в висок Абигейл:

– Ты не можешь за него выйти, Эб.

Но до того, как она успела издать звук, нетерпеливый рот Джесси снова нашел ее губы и нырнул языком в их теплые, влажные глубины.

– Скажи, – потребовал он хриплым, страстным голосом, опустив губы к ее подбородку, потом ниже, ниже, к открытой шее. Абигейл, ослепленная чувствами, не могла думать ни о чем, кроме звуков удовольствия, исторгаемых ее горлом от касаний Джесси. Она склонила лицо в его волосы, поцеловала голову, а руки ласкали его лицо Рот Джесси – задвигался под ладонями Абигейл, пробуя на вкус ее кожу. Пуговицы, блестя как капли росы, посыпались вокруг них, попадая на лицо Джесси, платье раздвинулось под его губами, где их дожидались груди Абигейл.

Абигейл, собрав остатки здравого смысла, пробормотала:

– Джесс... мое подвенечное платье... Он ответил, зарывшись в ее груди:

– Я куплю тебе новое.

Он поднял голову, проник ладонью внутрь разорванного одеяния, нащупал розовый сосок, погладил его и сжал, превращая в бутон.

– Но это платье моей матери, – сказала она.

– Хорошо, – прорычал Джесси, поднимая ладони вверх, от груди к плечам и запястьям, скинул платье с Абигейл. Он стянул его вниз, так что длинные, отделанные кружевами рукава держали локти Абигейл, но подставили ее грудь рукам Джесси, его языку, зубам. Абигейл изогнулась, предаваясь чувствам. Джесси нежно покусывал сосок, хрипло стонал, стал водить по нему мягкими волосками усов. – Эбби, я не мог выбросить тебя из головы.

– Пожалуйста, Джесс, мы должны остановиться.

Но вместо этого он ласкал другую грудь.

– Ты тоже думала обо мне? – спросил он. Она попыталась оттолкнуть его голову, но он продолжал целовать их и посасывать, в то время как руки Абигейл были скованы одеждой.

– Я пыталась не думать, Джесси, я пыталась.

– Я тоже...

– Остановись, Джесс...

– Мне нравится, когда ты вот так называешь меня – Джесс. Как ты называешь его, когда он делает это с тобой?

Джесси встал, выпрямившись, на колени и обхватил руками ее затылок, изучая глаза, прежде чем притянуть к себе и поцеловать почти с неистовством. Джесси дотрагивался до самых чувствительных точек на ее теле – груди, животе, вниз по белоснежным юбкам, которые оставались между его рукой и теплой, вспотевшей плотью.

– Заставляет ли Дэвид тебя так трепетать? Становятся ли твои груди твердыми, а тело влажным, как под моими руками?

По испуганному виду Абигейл он понял ответ еще до того, как она коснулась его лица и поцеловала подбородок, придвинувшись поближе.

– Нет... так, как ты, никогда, Джесс, никогда...

И она поняла, что, даже прожив с Дэвидом тысячу лет, она ответила бы так же.

ГЛАВА 24

Зазвенел колокольчик. Дэвид поднял голову и увидел, как Боне Бинли мимо красных скамеек тащится к нему. Теперь, с наступлением холодов, Боне стал часто ошиваться в магазине, который был намного комфортабельнее веранды Митча и где всегда был горячий кофе. Кроме того, это давало ему возможность время от времени поглазеть на мисс Абигейл.

Сегодня ее здесь не было... Но Боне узнал об этом еще до прихода.

– Привет, Боне, – поприветствовал Дэвид подкрадывавшегося по-бандитски Бинли, ощущая очередной прилив самоудовлетворения, которое он начал испытывать, прослышав, что Боне положил глаз на его женщину. Как «выбранный» самой Эбби, Боне чувствовал такое отношение Дэвида и внутренне негодовал. Он никак не мог себе представить, чего особенного нашла мисс Абигейл в Мелчере.

– Что скажешь, Дэвид? – спросил Боне.

– Спасибо, что принес вчера со станции посылку для Абигейл. Она была счастлива. Она ждала фату уже несколько дней и очень беспокоилась.

Боне кивнул, уставившись в пол.

– Ага.

– Она просила поблагодарить, когда я увижу тебя.

– Ага.

– Она в гостинице, снимается на фотографию.

– Ага.

Дэвид засмеялся.

– Не знаю, зачем я рассказываю тебе это все. В этом городе ничего не происходит раньше, чем ты об этом узнаешь.

Боне, глядя в пол, затрясся в беззвучном смехе.

– Ага, это точно. Да вот хоть бы вчера, когда поналетело это скопление туч, и началась метель, я, наверно, был единственным человеком на улице, наблюдавшим прибытие поезда два двадцать, и то, как с него сиганул этот парень Дюфрейн со всем своим оборудованием для запечатления картинок и остановился у Эдвина. – Боне вынул пачку дешевого табака и откусил порядочный кусок.

Дэвид побледнел как снег.

– Д... Д... Дюфрейн?

– Ага.

– Ты... ты... на... наверно ошибся, Боне. Это был не Д... Дюфрейн, это был Д... Дэмон Смит с его фотографическим оборудованием.

– Этот? Такой светловолосый? Коротышка? Примерно вот такого роста? Н-е-е-а, он не появлялся до девяти пятидесяти сегодняшнего утра. Нет, это другой. Он приехал на вчерашнем последнем поезде и зарегистрировался у Эдвина, как я и сказал.

Боне поднял крышку пузатой печки, прицелился хорошенько и выплюнул табачный сок, который зашипел во внезапно повисшей тишине. Потом, следя уголком глаза за Дэвидом, он вытер рот ребром ладони.

– Я... я полагаю, мне пора идти в... встретить Абигейл, Боне. Я ск... сказал ей, что вс... встречу после того, как она сф... сфотографируется. С твоего позволения...

– Конечно, конечно, – ответил обрадованный Боне, а Дэвид поторопился в заднюю комнату за пальто.

Минуты через три он уже входил в вестибюль гостиницы.

– А, Дэвид, мой дорогой, как идут дела?

– Все... готово для начала, как раз п... после свадьбы.

Эдвин, заметив нервозность Дэвида, дружески засмеялся и ухмыльнулся заговорщически.

– Последние двадцать четыре часа перед свадьбой самые трудные, да, Дэвид? Дэвид сглотнул.

– Теперь можешь не беспокоиться, с таким магазином и женой ты будешь себя чувствовать, как свинья в луже помоев.

В обычном состоянии Дэвид искренне рассмеялся бы вместе с Эдвином, но сейчас он только спросил с обеспокоенным выражением:

– Она здесь, Эд?

– Конечно. – Эдвин показал пальцем в потолок. – Остается наверху уже около часа. Должно быть, к этому моменту получилась первоклассная фотография.

– М... мне н... надо поговорить с ней... одну минуту.

– Конечно, поднимайтесь наверх. Смит в номере восемь, по левую сторону коридора.

– Спасибо, Эд. Я найду.

На втором этаже солнечные лучи прорезали прозрачные кружева на высоком, узком окне в конце коридора. Дэвид беззвучно зашагал по длинной дорожке с выцветшими розами. Его палец начинал болеть, сердце разрывалось.

Час? Она провела здесь час? Нужен ли час, чтобы сделать фотографию? Но она была с Дэ– моном Смитом! Да, несомненно, чтобы приготовиться и выбрать правильно позу требуется как минимум час.

Приблизившись к восьмому номеру, Дэвид увидел, что дверь прикрыта, но не на защелку.

Изнутри доносились неразборчивые голоса, один – мужской, хриплый, низкий, и другой – женский, гортанный, напряженный. Дэвид почувствовал внезапную слабость и оперся ладонью о стену. Голоса были приглушенными, и Дэвид с трудом разобрал: «Остановись, Джесс».

О Боже, это голос Абигейл. Глаза Дэвида закрылись. Он хотел сдвинуться с места, убежать, но, казалось, розы внезапно отрастили щупальцы, державшие его за лодыжки. Он прислушался к хриплым словам.

– Мне нравится, когда ты вот так называешь меня – Джесс. Как ты называешь его, когда он делает это с тобой?

В последовавшей за этим долгой, долгой тишине воображение Дэвида заполнялось ужасными картинами, и его лоб покрылся испариной. «Давай! – сказал он сам себе. – Убирайся отсюда!» Но прежде чем он успел сделать одно движение, раздался напряженный, страстный голос Джесси: «Заставляет ли Дэвид тебя так трепетать? Становятся ли твои груди твердыми, а тело влажным, как под моими руками?» И невнятный ответ Абигейл: «Нет... так, как ты, никогда, Джесс, никогда...» Дэвид замешкался на мгновение, ощущая, как тошнота и страх нахлынули на него, в то как из-за двери доносились звуки занимавшихся любовью людей, позабывших самих себя и предавшихся искушению.

Он шагнул к двери, толкнул ее и проглотил комок который грозил разорвать ему грудь.

Абигейл стояла на коленях на полу с закрытыми глазами, откинув голову. Волосы в беспорядке спадали по обнаженной спине. Корсаж ее подвенечного платья был спущен, и грудь прижималась к Джесси Дюфрейну, который стоял на коленях перед ней, касаясь ее ртом. Вуаль невесты смялась, фата бесформенным наростом лежала под креслом-качалкой позади Абигейл. Посреди булавок лежали раскиданные жемчужные пуговицы и там же гребень и атласные туфли, подаренные на свадьбу Дэвидом. Чувствуя отвращение, но не в силах оторвать от этой картины взгляда, Дэвид наблюдал, как женщина, на которой он собирался завтра жениться, обхватив ладонями подбородок мужчины, стала направлять его поцелуи с одной груди на другую, при этом исторгая из своей груди стоны.

Краска стыда залила лицо Дэвида. Он взвыл:

– Абигейл! Она отдернулась.

– Дэвид! О Боже!

– Так ты хочешь выставить меня на посмешище!

Кровь отлила от лица Абигейл, но не успела она отпрянуть, как Джесси привлек ее к себе, закрывая ее обнаженную грудь от назойливых глаз, положил руки ей на затылок, а его колено напряглось у ее бедра.

– Лучше последи за тем, что говоришь, Мелчер, потому что на этот раз отвечать буду я, а не она, – предупредил Джесси мощным голосом, раздававшимся над ухом Абигейл, которая уткнулась ему в грудь.

– Ты... ты мерзавец! – прошипел Дэвид. – Я был прав с самого начала. Вы – два сапога пара!

– Кажется, да. Это заставляет меня удивляться, какого черта она собралась стать твоей женой!

– Она ею никогда не будет! Можешь забирать ее!

– Продано! – рявкнул Джесси, прожигая Мелчера зловещим взглядом и пытаясь на ощупь натянуть на Абигейл платье.

– Подходящее слово, смею сказать, учитывая деньги, которые она уже получила от тебя!

Абигейл почувствовала, как напряглись мускулы Джесси. Он отстранил ее и собрался встать.

– Стойте! Прекратите оба! – закричала она, схватившись за перед платья и вскакивая на ноги вслед за Джесси, который поставил плечо между ней и дверью. Порванное одеяние, их компрометирующие позы и то, что Дэвид слышал, делало отрицание бессмысленным. Абигейл ощущала себя так, словно падала вниз в бездонную яму, в ужасное никуда. Она хотела подойти к Дэвиду, но он попятился с отвращением.

– Дэвид, прости... прости, Дэвид, пожалуйста, прости меня. Я не думала, что такое случится.

Она умоляюще протянула к нему руку, прижимая другой к себе одежду – Но извинения сейчас столь неуместны, что только заставили Абигейл почувствовать еще больший стыд.

– Ты обманщица и проститутка, – ядовито выдавил Дэвид, заикание которого чудесным образом исчезло. – Ты думала, я этого не узнаю? Еще разок перед свадьбой, так? С этим сукиным сыном, которого ты предпочла мне? Так забирай его, отлично!

Сегодня Абигейл впервые услышала, как Дэвид ругается. Она потянулась, чтобы ухватить его рукав, напуганная тем, что он видел, и тем, как низко она пала.

– Дэвид, пожалуйста...

Но он отдернул руку, словно ее касание было ядовитым.

– Не трогай меня. Никогда больше не трогай меня, – сказал он с холодной ненавистью. Он одернул свое пальто, развернулся на здоровой ноге и прихрамывая ушел.

Глядя в пустоту дверного проема, мисс Абигейл ощутила всю безмерность оскорбления, нанесенного ему. На глаза навернулись слезы, она подняла руки к безмолвным губам. Ее тошнило от самой себя, она закрыла глаза, и ее охватила дрожь.