Колибри

Абигейл чувствовала свое необычное положение в обществе весь остаток дня. Это было для нее новое ощущение, не испытанное ею ни разу за всю одинокую жизнь. Неуловимая перемена, начавшаяся еще утром, разрослась с течением дня в нечто осязаемое. Если бы Абигейл попыталась определить это, то не смогла бы, несмотря на свой обширный словарный запас, подобрать верные слова, чтобы описать явление, когда одинокий человек исключается из круга тех, кто живет парами. Только взглянув назад на свою жизнь, она поняла в полной мере– сегодня она обрела то, чего была лишена до сих пор.

Наслаждаясь лучезарным чувством, мисс Абигейл сидела рядом с Дэвидом Мелчером на земле под глубоким ночным небом Хейкс– Мидоу. Вытянув ноги, подняв лица, они наблюдали за порывистыми вспышками фейерверка, которые освещали их и небо.

Уголком глаза Абигейл заметила, что Дэвид смотрит на нее.

– Я не должен был... целовать вас так,—:

пробормотал он, протрезвев во второй раз за лень. Он любовался ее подбородком, носом щеками, выхватываемыми из темноты. Она смотрела вверх и ничего не ответила. – Я... я точно не знал... что я делал.

– Не знали? – спросила она.

Он посмотрел в небо, где разорвалась ракета.

– Я хотел сказать, что выпил слишком много пива.

– Столько же, сколько и все остальные. Он решил позаботиться о ней.

– Вы не... вы не голодны?

– Нет.

Они откинулись на локти и положили ладони на траву. Дэвид пододвинул свою руку, пока не дотронулся пальцами до ее руки. В этот момент вспыхнул следующий залп, и Дэвид увидел, как Абигейл улыбается в небо.

Пальцы Дэвида были теплыми. В его глазах горело восхищение. Мисс Абигейл переполняло чувство удовлетворения днем, который они провели. Она задумалась, поцелует ли он ее на пороге дома?

На обратном пути в город в переполненной повозке Дэвид держал Абигейл за руку. Они сидели рядом на сене, и их руки скрывались в складках ее юбки. Они вспотели, и Дэвид один раз отпустил ее, вытер свою ладонь о штанину и потом снова нашел ее пальцы в сизой юбке. Абигейл вспомнила о Джесси, о его уверенных движениях, так непохожих на робкие действия Дэвида. Когда рука Дэвида возвратилась к ее руке, она виновато сжала ее.

Дэвид провожал Абигейл до дома, но вместе с ними шли и другие, поэтому он сохранял дистанцию. Возле двери он с бьющимся сердцем еще раз взял руку Абигейл в свою влажную ладонь.

– Я... – начал он и, как всегда, остановился.

Абигейл хотела, чтобы он просто сказал что думает, но он не Джесси, напомнила она себе, дай ему время.

– Спасибо, – сказал он наконец и отпустил ее руку, отступая назад, так как к соседнему дому подошли Нельсоны.

– Я не сделала ничего, чтобы заслужить благодарность, – тихо сказала Абигейл, разочарованная.

– Нет, сделали.

– Что?

– Ну... – Казалось он мгновение копается в памяти. – Как насчет пикника?

Дэвид глянул в корзинку на полу веранды. Абигейл промолчала.

– Вы... вы сделали многое, мисс Абигейл, вы знаете, что сделали. Вы с... сделали т... так, что меня сегодня приняли на Разъезде Стюарта.

Ночь была тихой, вокруг Эбби, словно приятный теплый ветерок, парила аура удовлетворения.

– Нет, это вы сделали так, что меня приняли.

– Я... я... что?

Она посмотрела на свои руки и соединила их.

– Я прожила здесь всю мою жизнь и никогда не чувствовала себя настолько частью города, как теперь. Вы сделали это сегодня, мистер Мелчер.

Он внезапно снова взял ее руки в свои.

– . Да нет, это я так себя чувствую. Как будто... как будто наконец нашел свой дом.

– Вы и нашли, – заверила его Абигейл, – дом, в котором вы всем по душе.

1– Да, всем.

Он долго стоял, сжимая ее руки. Абигейл услышала, как он опять сглотнул. Его руки были намного меньше, чем у Джесси. Она пыталась не сравнивать их. Поцелуй меня, подумала Абигейл. Поцелуй меня и прогони Джесси из моих мыслей.

Но он так и не набрался смелости, слишком уж протрезвел. Дэвид знал, что пребывает сейчас не в лучшем своем виде, от него пахло пивом и табаком, одежда испачкалась и намокла.

– Вы завтра покажете мне дорогу на фабрику? – спросил он.

– Конечно. Чем быстрее будет готово здание, тем раньше вы откроете свое дело.

– Да.

Он отпустил ее руки, сильно расстроив этим, по тому, как он это сделал, она поняла, что он вовсе не хотел отпускать их.

Джесси держал бы и держал их.

Черт тебя побери, Джесси, оставь нас одних.

– У меня был восхитительный день, – выдавила Абигейл, ощущая почти непреодолимое желание, чтобы ее поцеловал этот мужчина.

Но Дэвид только сказал:

– У меня тоже, – потом пожелал спокойной ночи и повернулся, чтобы уйти.

Ее сердце упало. Она была обречена еще на одну ночь размышлений о Джесси. Она устало подошла к качелям и села там в темноте, прислушиваясь к удаляющемуся звуку неровных шагов Дэвида. Скоро он отошел далеко, и звук его шагов заменил слабый скрип канатов, которому вторил сверчок. Абигейл завороженно смотрела на темную улицу, и перед глазами ее была не улица, а темные усы.

Дэвид... Джесси... Дэвид... Джесси...

Дэвид, почему ты не поцеловал меня?

Джесси, зачем ты поцеловал?

Дэвид, позволила бы я тебе?

Джесси, зачем я позволила тебе?

Дэвид, что будет, если ты узнаешь о Джесси?

Джесси, если бы не ты, Дэвиду нечего было бы узнавать.

Почему ты не заставил меня в ту ночь уйти, как сделал бы джентльмен? Все, что я получила из-за этого, только боль. Нет, это неправда, еще я получила Дэвида, который сама нежность, утонченность и приятность, которые я хотела всю жизнь. Почему я должна сравнивать его с тобой, Джесси Дюфрейн? Почему он должен во всем подстраиваться под тебя, хотя ты с самого начала до конца все делал неправильно? Дэвид, Дэвид, я так сожалею... поверь мне. Откуда мне было знать, что ты вернешься? Что с тобой будет, с твоей нежной натурой, если ты узнаешь правду обо мне? Почему я считаю ошибкой твою нерешительность, вежливость и джентльменское отношение? Джесси был стремительным, грубым, в нем нет ничего джентльменского, и я ненавижу это...

Но тут вступило ее предательское тело.

Она положила одну руку поперек живота, второй оперлась о локоть и, пытаясь забыться, подперла устало свой лоб.

Канаты качелей ритмично поскрипывали, и на Абигейл обрушились безжалостные воспоминания. Обнаженная грудь, выглядывавшая из выреза расстегнутой рубашки, рука, лежащая на спинке качелей, улыбка, медленно зарождающаяся в уголке усов, прикосновения рук, губ и языка.

На глаза навернулись слезы, Абигейл почувствовала, как набухли, словно бутончики роз, ее груди.

Убирайся из моей жизни, Джесси Дюфрейн! Слышишь меня?! Убирайся с моих качелей и из моей постели, чтобы я опять обрела спокойствие.

ГЛАВА 20

В следующие дни городские жители привыкли видеть мисс Абигейл и Дэвида вместе. Они проводили вдвоем много времени, принимая множество решений, необходимых, чтобы начать с нуля новое дело. На следующий день после пикника они появились на Сильвер– Пайн-Мил, чтобы купить пиломатериалы. Мисс Абигейл была рядом с Дэвидом, и благодаря своей деловой хватке она выторговала пиломатериалы за меньшую цену, настояв на том, что им предлагают наименее пригодную для строительства сучковатую доску. Но доска эта, как мудро заметила мисс Абигейл, была достаточно хороша для полок в задней части здания.

Стекло для окна, которое должно было быть доставлено поездом из Огайо, обошлось бы очень дорого, купи они кусок большого размера. Но мисс Абигейл предложила выписать несколько маленьких кусков, которые доставлялись за меньшую цену. Таким образом планировавшийся незамысловатый, холодный, безликий фронтон был заменен на теплое, призывное арочное окно а-ля Кейп-Код, первое, которым могла похвалиться Мэйн-стрит. Как сказала мисс Абигейл, почему бы не позволить женщинам полюбоваться на туфли с трех сторон вместо одной? Возможно, так они смогли бы продать в три раза больше обуви.

Однажды, когда возводились первые стойки, мисс Абигейл сделала Бонсу Бинли предложение, от которого он не смог отказаться: она каждый день в течение недели будет снабжать его и закадычных друзей корзиной с едой, если они выстрогают набор из двадцати восьми одинаковых круглых ножек, из которых будет сделано ограждение в заднике витрины. Через него можно будет видеть, что делается внутри магазина и это было бы намного приятней, чем глухая стена.

Когда на одной из воскресных служб было объявлено, что для церкви наконец-то заказали новые скамьи, мисс Абигейл предложила Дэвиду договориться о покупке старых деревянных скамей всего за часть цены. Сделав это, она отправилась в Авери– Холмз и нашла в задней комнате пыльный отрез крепкого репса, который лежал там долгие годы, потому что был ярко алым. Абигейл посчитала, что алый как раз тот цвет, который создаст уютный теплый интерьер обувного магазина. Она уговорила Авери продать ей весь отрез за смешную цену и оставила его очень довольным от того, что он наконец отделался от этой материи. Впоследствии она уговорила дам из кружка по вышиванию попробовать обтянуть мебель, чем никто из них до этого не занимался. Они обили и обтянули старые церковные скамьи красным репсом, и благодарили мисс Абигейл за то, что она дала им возможность попробовать себя на этом поприще.

Отрез красного репса, казалось, был бесконечным. Когда со скамьями было покончено, оставались еще ярды и ярды. Эбби выкроила простые, незамысловатые занавески, которыми можно было занавешивать проем окна или раздвигать их, создавая эффект сцены. Однако красная материя еще оставалась, поэтому мисс Абигейл нарезала из нее полоски, чтобы сплести коврики под дверь и возле железной печки в глубине магазина.

С приближением августа, когда здание стало приобретать определенную форму, Эбби и Дэвид работали вместе над большим заказом первой партии товара с фабрики в Филадельфии. Долгое время стояла жара, воздух, казалось, пропитался пылью. В один из таких поздних полдней Эбби и Дэвид сидели в прохладной тени, на траве под липой на заднем дворе Абигейл вместе с гроссбухами, реестрами и каталогами, разложенными вокруг них.

– Но нам надо подумать о зиме! – настаивала Эбби. – Будь практичным, Дэвид. Если ты собираешься покрывать заказ только за счет товаров своей компании и продавать только модные туфли, ты потеряешь значительную долю потенциального рынка.

– Я всегда продавал отличные, современные туфли, – спорил он, – люди могут купить – ботинки и в галантерейном магазине – пусть так и делают.

– Но зачем терять этот рынок?

– Потому что я не думаю, что он мне нужен. Я получу весь рынок, продавая более стильные вещи, чем я всегда занимался.

– Может быть на Востоке это и получилось бы. Или когда ты путешествовал по стране с товаром. То, что ты привозил, казалось всем чем-то новым, и они думали, не купят такие туфли, когда ты уедешь. Но здесь, на одном месте, ты должен удовлетворить все нужды. Рабочие ботинки будут продаваться лучше всего.

– Но как рабочие ботинки будут выглядеть в этом прелестном маленьком окне, которое ты уговорила меня сделать.

– Ужасно!

Он взглянул на нее вопросительно.

– Ну и?

Абигейл немедленно придумала: она всегда была переполнена идеями.

– Ну... мы отведем для них заднюю часть магазина. Разместим их там, где мужчинам будет удобнее на них смотреть. Вот так! – выкрикнула она, но идея внезапно развилась дальше. – Выделим специальное место для мужчин! Мужчины такие забавные в этом смысле. Им всегда хочется иметь собственное местечко. Мы достанем несколько капитанских кресел, как те, что напротив магазина Митча, и поставим их в кружок вокруг печки и... и... давай посмотрим... – Она снова углубилась в размышления, поднеся пальцы к губам. – Мы сделаем по-домашнему и по-мужски одновременно – красный половик между креслами, а на него можно выставить ботинки. Это более привлекательно и не так уныло.

– Не знаю, – с сомнением произнес Дэвид.

Абигейл потеряла терпение и вскочила, раскидывая гроссбухи, пометки и бумаги.

– Ох, Дэвид, подумай!

– Я думаю. В этом городе уже есть продавцы ботинок и обычных туфель. Я специализируюсь на фасонных туфлях, и я знаю, как их продавать. Я стараюсь для леди. Я хочу, чтобы когда они увидят, что лежит за передним окном, они бросились прямо домой и закричали своим мужьям: «Угадай, что я видела сегодня!» Эбби стояла неподвижно, положив руки на бедра, и вызывающе смотрела на Дэвида.

– И о чем они скажут?

– О витрине, конечно, заполненной всякими туфлями, взывающими к их тщеславию или, может быть, даже к тщеславию их мужей. Такие небесные туфли они не видели ни разу в жизни, они прямо с Востока!

Разумно это было или нет, но мисс Абигейл спросила:

– Красные туфли?

– Что? – Дэвид моргнул.

– Красные туфли, я говорю. Женщины будут описывать красные туфли?

– Ну... ну, да, некоторые из них. Красные туфли, такие же как у тебя.

Они оба знали, что Абигейл не носила те красные туфли с того первого и последнего вечера, когда Дэвид пригласил ее на обед.

– Тебе... тебе ведь нравятся красные туфли, р... разве нет, Абигейл?

Она подошла к нему и села на корточки.

– Пожалуйста, пойми меня, Дэвид. Они мне нравятся, потому что они от тебя, но я...

Когда она замешкалась, Дэвид начал настаивать:

– Продолжай.

Она посмотрела ему в лицо, потом отвела взгляд в сторону, нервно встала и повернулась к яему спиной.

– Знаешь, что сказал мистер Дюфрейн, когда увидел их?

При упоминании Дюфрейна Дэвид моментально ощетинился.

– А какое отношение к этому имеет Дюфрейн?

– Как ты знаешь, он был здесь в тот день, когда их доставили.

Потом, прежде чем добавить, Абигейл решительно повернулась к Дэвиду лицом.

– Он назвал их туфлями для проститутки. Дэвид сжал губы, его лицо побагровело.

– Зачем ты его вспомнила? Какая разница, что он думает?

В ее голосе послышалась мольба.

– Затем, что я хочу, чтобы твое дело процветало. Я хочу, чтобы ты осознал, что здесь, на Разъезде Стюарта, люди не станут носить красные туфли, но износят огромное количество ботинок и обычных, практичных туфель. Если ты собираешься преуспеть, тебе необходимо это понять. На Востоке, где яркие цвета в моде, такие туфли прекрасно продаются и носятся. Здесь все по– другому. Ты смотришь на эти туфли с точки зрения продавца. А люди здесь, в основном женщины, более консервативны. Не важно, насколько сильно они восторгаются ими в душе, но большинство женщин не станут мечтать о такой покупке. Только по этой причине я и упомянула мистера Дюфрейна, так как его замечание отражает взгляды этого города.

– Абигейл, – губы Дэвида сжались, желваки напряглись. Он полностью забыл причину, по которой Абигейл начала монолог. Его умом завладала лишь одна мысль. – Ты сказала, он назвал тебя проституткой.

– Абигейл ответила, не подумав:

– Ах, нет, он просто ревновал, вот и все. Дэвид вскочил на ноги и вскрикнул. Абигейл, поняв свою ошибку, попыталась ее сгладить.

– Мы удалились от темы разговора. Мы говорили о ботинках, которые тебе разумнее всего заказать.

– Ты говорила о ботинках, которые мне разумнее всего заказать. Я спрашивал о том, что заставило Дюфрейна ревновать. В конце концов, между вами было что-то?

Дэвид Мелчер становился удивительно самоуверенным и острым на язык, когда упоминалось имя Дюфрейна. У него появлялась властность, которая обычно ему была не свойственна.

– Нет! – выкрикнула она – слишком поспешно, – потом, успокаивая себя, повторила более тихо: – Нет... между нами ничего не было. Он был ужасным, невнимательным и вел себя оскорбительно, как только ему подворачивался удобный случай.

Но она знала, что это была не вся правда, и не смела посмотреть Дэвиду в глаза.

– Тогда почему его заботило, присылаю ли я тебе туфли или нет? После той сцены в постели утром, когда я ушел, я бы скорее подумал, что он из тех, кому нравятся красные туфли, если то, что ты сказала, правда, и они действительно считаются неприличными.

Непреднамеренно Дэвид попал на одно из противоречий в поведении Джесси Дюфрейна, которые терзали мисс Абигейл все недели с момента его отъезда. То, что столь частые тайные мысли Абигейл выразил словами кто-то еще, привело ее в замешательство.

– За него я не в ответе, – сказала она, – и я не думаю, что ты можешь меня упрекать. В конце концов, мы с тобой не более чем...

Но она вдруг остановилась, досадуя на саму себя. Она опустила глаза и принялась теребить пуговицу на манжете. Она по– настоящему не знала, что Дэвид и она значат друг для друга. Он был воплощением вежливости все то время, пока они работали вместе над планами магазина. Единственная перемена – и это было понятно – заключалась в том, что они начали обращаться друг к другу по имени. Дэвид больше не делал попыток поцеловать ее или хотя бы дотронуться до ее руки. Никаким другим способом он не показывал, что ухаживает за ней. Она предполагала, что он думает, будто обидел ее, напившись и поцеловав перед всеми жителями Разъезда Стюарта Четвертого июля и с тех пор, из-за своей чрезмерной вежливости, пытается загладить вину.

Дэвид сказал, снова властно, без обиняков:

– Я не хочу, чтобы имя этого человека упоминалось впредь между нами, Абигейл.

Ее глаза резко взметнулись вверх и встретились с его взглядом. По какому праву он приказывает ей? Они не помолвлены.

Дэвид внезапно смягчился. Ветер поднял коричневые волосы у него на лбу. Выражение глаз стало задумчивым. Он стоял, перенеся вес на здоровую ногу– он часто делал так, возможно, потому что другая нога побаливала – и это придавало ему расслабленный вид, особенно когда он засовывал большой и указательный пальцы в карман жилетки, где он носил часы.

– Абигейл, что ты хотела сказать только что? Что я и ты не более чем что? Ты не закончила.

Как она могла закончить? Она проговорилась. Ему бы самому надо было закончить и понять, что она имела в виду. Абигейл привыкла быть с ним, и большую часть времени наслаждалась его обществом. Время от времени она думала о своей утерянной невинности и о том, что должна прекратить поощрять Дэвида, но с течением времени вспоминала об этом все реже и реже. Дэвид же по-прежнему не делал никаких попыток сблизиться и, казалось, даже не помышлял об этом. У них установились платонические взаимоотношения. Примерно такой ответ Абигейл и выдумала.

– Я хотела сказать деловые партнеры, но мне показалось, что на самом деле это не так. Бизнес полностью твой.

Она не смела взглянуть ему в глаза.

– Я считаю, что он наполовину и твой. Ты сделала так много и даже бо... больше меня.

Как только разговор касался чего-то личного, Дэвид начинал запинаться. Во время разговоров о магазине его энтузиазм поддерживал уверенность в голосе. Но теперь, оказавшись в опасной близости от того, чтобы внести ясность в их отношения с Абигейл, он снова стал чрезвычайно робким.

– Я сделала не больше, чем сделал бы любой друг, – сказала Абигейл смиренно, надеясь, что Дэвид не станет возражать.

– Нет, Абигейл, ты сделала гораздо больше. Я даже не знаю, как бы смог все это сделать без тебя. Ты... и твои суждения н... намного лучше моих.

Сердце Абигейл выскакивало из груди. Она гадала, перейдет ли Дэвид к личным вещам, но в нем ощущалось смущение – для некоторых мужчин совсем не просто быть мужчинами в такой ситуации. Повисла тишина, становившаяся с каждым мгновением все более неловкой. Абигейл видела, что Дэвид потерял всю свою дерзость.

– Мы до сих пор не пришли к согласию по поводу заказа товара, – сказала она, и неловкость пропала.

– Что-то подсказывает мне, что лучше снова положиться на твое суждение.

– В задней части здания есть место и для ботинок. Я также уверена, что мы продадим их больше, если выставим их таким образом, каким я себе представляла. Пойдем в магазин и посмотрим. Я покажу, вде, мы разметим секцию с ботинками и как ее устроим.

– Прямо сейчас?

– А почему бы и нет?

– Но сегодня воскресенье.

– Да воскресенье, значит там не будет стука и грохота. Мы сможем спокойно поговорить и прикинуть.

Дэвид улыбнулся уступчиво.

– Ты права, пошли.

Она больше не носила свою шляпку и перчатки, когда погода была слишком жаркой. Они шли в город в свете клонящегося к закату солнца и кивали соседям, которые теперь дружелюбно их приветствовали.

– Добрый день, Дэвид, мисс Абигейл. Как дела?

Иногда мисс Абигейл казалось, что они уже женаты.

Каркас здания уже стоял. Здесь были стены и часть крыши, но внутри проглядывали стойки. Решетчатая рама для арочного окна лежала в ожидании стекла, и еще не было входной двери. Внутренние стены были из серебристых деревянных брусьев – стопки брусьев лежали посреди козел для распилки и обшивных досок.

Абигейл пробиралась между деревянными бадьями с гвоздями, стеллажами и уже готовыми резными подпорками от Бонса и мальчиков.

– Посмотри сюда.

В глубине помещения она указала на место, где осталась дырка для печной трубы.

– Здесь будет печка. Предположим, мы нарежем несколько огромных круглых чурбанов из дуба и поставим их здесь, вместе с корой и всем прочим, прямо так, как они были в лесу. Мы поставим их рядом с печкой и положим на них грубые рабочие ботинки, это будет по-мужски. Здесь корзинка с орехами, массивные кресла у печки и у стены позади нее, каждое кресло словно приглашает. Им это понравится! Мужчины любят сидеть рядом с печкой. Женщинам печек вполне достаточно, пока они работают на кухне, поэтому мы положим их туфли, напротив, в холодке, в витрине, за оградой. И хотя скорее всего не окажется ни одной женщины, которой самой захочется носить красные туфли, они все будут восторгаться ярким цветом и веселостью, которую такие туфли создадут в качестве заднего плана. Представь себе Рождество, языки пламени, горячий кофейник для мужчин возле печки. Мы можем предложить им оставить их кружки прямо здесь, повесив на крючок в стене. Наши ботинки будут покупать и много. А леди соберутся напротив и будут охать и охать над твоими сказочными туфлями и сплетничать подальше от мужей.

Абигейл и не заметила, как унеслась в мечтах, словно это строился ее магазин. Ее лицо приобрело то же приятное выражение, которое Джесси поймал в день, когда привезли красные туфли. Она не обратила внимания, что сказала: «Наши ботинки будут покупать». Ее лицо дышало вдохновением, яркие глаза сверкали. И точно так же как ее вид подействовал на Джесси Дюфрейна несколько недель назад, он подействовал теперь и на Мелчера. Подол юбки Абигейл всколыхнул пыль с пола, и солнце, просвечивая сквозь отверстие для дымохода и недоделанную крышу, образовывало светящийся ореол вокруг Абигейл, когда она двигалась, жестикулировала, поворачивалась и говорила. Она подняла руку, чтобы показать, где будет кофейник, булькающий на печке, и Джесси забыл о летней жаре и словно увидел Абигейл здесь зимой, полную энтузиазма, помогающую дамам выбрать туфли. Он представил, как он обслуживает мужчин и говорит их женам: «Моя жена поможет вам возле окна».

И внезапно понял, что, возможно, все так и будет.

Абигейл повернулась к нему, и он удивил ее поймав ее руку в воздухе. На какое-то мгновение слова застряли в горле у оробевшего Дэвида. Пылинки кружились вокруг них, словно снег, ложась на плечи. Стояла тишина, пахло деревом, было очень уютно. И он любил ее.

– Абигейл... – сказал он и сглотнул.

– Да, Дэвид?

– Абигейл, можно я... п... поцелую тебя?

Он уже наделал с ней так много ошибок, что решил сперва спросить.

Она бы хотела, чтобы он ничего не спрашивал. Джесси не стал бы спрашивать. Боясь, как бы Дэвид не прочитал ее невольные мысли, она опустила взор. Дэвид же принял это за сдержанный отказ и отпустил ее руку.

– Извини... – начал он. Абигейл вновь подняла глаза.

– За что тебе извиняться? – спросила она быстро. – Ты еще ничего не сделал.

Разум подсказывал ей, что нельзя сердиться на человека, когда он всего лишь хотел проявить вежливость, но всему есть предел!

– Я... сам... нет... – запинался он, но ответ Абигейл так смутил его, что он не знал, что делать.

– Да, Дэвид, ты можешь меня поцеловать. Но к этому моменту ситуация потеряла очарование неожиданного поцелуя. Несмотря на это, Дэвид взял обе руки Абигейл и наклонился к ней. Между ними стояла небольшая доска, но вместо того, чтобы обойти ее или перешагнуть и обнять Абигейл, Дэвид склонился через препятствие, и, закрыв глаза, нежно коснулся ее губ.

У него были мягкие, нежные губы прекрасной формы. И Абигейл подумала: и как не стыдно не уметь пользоваться ими.

Дэвид держал их несколько изнурительных секунд у ее губ, в течение которых Абигейл совершенно ничего не чувствовала. Разговор о том, как они выставят туфли, возбуждал ее больше, чем поцелуй. Дэвид выпрямился и сохранял молчание, такое же, как во время поцелуя. Абигейл посмотрела вниз, на лежавшие под их ногами древесные опилки и разделявшую их доску. Она подумала, что так они могли целоваться, даже если бы между ними была доска, доходящая им до груди. Поцелуй одними губами, решила про себя мисс Абигейл, определенно не приносит никакого удовольствия. Поэтому она вновь подняла губы к Дэвиду и на мгновение посмела положить руку ему на шею. Но поцелуй получился коротким, и сразу же после него Дэвид произнес очень подходящую к моменту фразу:

– Может, мы пойдем?

Абигейл хотела сказать: «Нет, давай попробуем еще раз без доски. Давай попробуем еще раз с языком». Но он наконец обогнул доску и, взяв Абигейл за локоть, проводил ее до несуществующей двери. Все же, как почувствовала мисс Абигейл, поцелуй взволновал Дэвида, так как всю дорогу домой он нервно говорил: о том, как она была права, и что он немедленно включит в заказ ботинки, и они прибудут как раз к открытию в октябре, о том, какой к тому времени может выпасть снег, и что было бы лучше запастись дровами, о том, как они составят специальное объявление для газеты, несмотря на то, что все в городе и без того знали, когда откроется магазин.

Дэвид отказался остаться на ужин, как он последнее время делал довольно часто – и действительно, совместные ужины превратились скорее в правило, чем в исключение, – собрал свои бумаги и ушел, объяснив, что сразу хочет приступить к составлению заказа.

Ночью Абигейл пыталась проанализировать свои чувства к Дэвиду Мелчеру и найти причины, по которым она поощряла его. К этому времени она была уверена, что не беременна, так что самое большое потенциальное препятствие для их взаимоотношений было устранено. Как ни странно, переполнявшее ее когда-то чувство вины больше не беспокоило ее. Она поступила аморально, но не думала, что должна платить за это всю свою жизнь. Она заслужила немножко счастья, и если Дэвид Мелчер предложит ей его, она больше не считала, что обманет его, приняв это предложение.

Теперь причина ее переживаний была не в морали, а в чувствах. Дэвид ее не возбуждал. Она пыталась не думать о Джесси... ох, она по-настоящему, по-настоящему старалась. Но это не помогало. Когда ее поцеловал Дэвид, невозможно было не сравнивать его поцелуй с умелыми, неистовыми, искушающими поцелуями Джесси. Яркие воспоминания нахлынули на Абигейл и вытеснили из мыслей все, кроме интимных подробностей о Джесси. Она знала каждое место на его теле так же хорошо, как на своем, и она больше не стыдилась признавать это. Она вспоминала каждую часть его тела и гадала, уменьшится ли чувственное влечение, если она выйдет за Дэвида. Ах, но Дэвид не спрашивал ее. Ах, но он должен был. Пройдет еще немного времени, и он спросит, она уверена. А когда он это сделает, что она ответит? Нет – я не выйду за тебя, потому что ты не заставляешь мою кровь бежать так, как Джесси? Или да – потому что во всем остальном мы очень подходим друг другу. Лежа без сна ранним утром, она подумала, что, если бы ей удалось соблазнить Дэвида и заставить его выказать больше пыла, она имела бы больше материала для сравнения его с Джесси Дюфрейном.

На следующий вечер Дэвид принял ее приглашение на ужин. Стол был накрыт на кухне, где они часто ужинали вместе. Еда была превосходная, и за кофе Дэвид, как всегда, рассыпался в комплиментах.

– Восхитительно! Все, что ты готовишь, восхитительно! Оно согревает не только желудок мужчины.

Уж если Абигейл сравнивала двух мужчин, делать это следовало честно и правдиво. Она позволила оживить в памяти голос Джесси с его бесчеловечными уколами, так сильно раздражавший ее раньше, но теперь лишь искушающий. «И чем ты собираешься меня отравить на этот раз, Эбби?». Сама того не замечая, Абигейл улыбнулась этим словам.

– Я сказал что-нибудь смешное? – спросил Дэвид, заметив это.

– Что?

Абигейл с сожалением вернулась в настоящее.

– Ты только что смеялась. О чем ты думала?

. Я не смеялась.

. Ну ладно, твои плечи покачнулись, словно ты смеялась про себя.

Абигейл покачала головой:

– Ничего особенного. Я просто рада, что тебе понравился мой ужин.

Ее ответ успокоил Дэвида. Отодвинув свой стул от стола, он предложил:

– Я подумал, может, мы почитаем какие– нибудь из твоих сонетов? Это все, что нужно, чтобы сделать вечер бесподобным.

Почему слово «сонеты» прозвучало внезапно так же сухо, как и его поцелуй?

– Ты всегда говоришь замечательные вещи, – сказала Абигейл, чтобы сгладить неприятное впечатление.

Они читали сонеты. Он сидел на канапе, а она – на табуретке. Лампы были зажжены. Им ничего не нужно было делать– только наслаждаться вместе стихами. Но когда книга, наконец, была отложена, Дэвид ощутил в Абигейл нетерпение, почти облегчение. Такая перемена вызвала в нем замешательство. Он чувствовал в ней какое-то беспокойство, вытеснявшее спокойствие, которое он так любил и искал.

Он поцеловал Абигейл на ночь. Целомудренный поцелуй, подумал Дэвид. Сухой поцелуй, подумала Абигейл.

Через несколько дней они сидели ранним вечером на качелях. Сентябрь в самом разгаре, зима – не за горами.