Гладиатор

Михаил СОКОЛОВ

ГЛАДИАТОР

Часть 1

МЕСТНЫЙ КОЛОРИТ

Глава 1

ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ

В середине огромного полупустого музейного зала были расставлены скамейки, чтобы посетители, обалдевшие от гипнотического однообразия морских волн, могли немного отдохнуть. Николая, вообще-то, всегда тошнило от всяких там музеев, включая и краеведческие, но в этот, Айвазовского, заглянул по причине жары, которая, как и он, почему-то избегает подобных заведений. Да, по причине жары и смутного, все возрастающего раздражения.

Уже несколько часов, с самого приезда в город где-то в закоулках сознания зрела убежденность, что за ним следят.

Интуиции своей он доверял, иначе уже не раз мог оказаться.., да нет, точно стал бы трупом. А так становились трупами другие (надо отметить, очень многие), имевшие несчастье по глупости нападать на него.

Он присел на скамейку, подобно трем другим зомбированным посетителям, уставшим бродить в поисках хоть какого-то разнообразия в этих бесконечных волнах, и уставился на громадное, метра три на шесть, не меньше, полотно с изображением шторма. Интересно, как такие огромные картины протаскивают через столь маленькие двери? Конечно, по частям: отдельно разобранную раму, отдельно скатанный ковром шедевр…

Утром Николай приехал из Москвы, где в пыльном каменном пекле стало ему невмоготу, приехал, но разницы не ощутил; было еще более томно, лишь влажный резкий бриз со стороны моря несколько освежал.

На вокзале, сойдя с подножки вагона, он ловко увернулся от назойливых аборигенов, увешанных написанными от руки объявлениями о сдаче комнат, квартир и домиков, но тут столкнулся нос к носу с двумя ментами. Стоит взглянуть в глаза представителям правоохранительных органов, как тебя незамедлительно привлекают. Неважно, где: в Москве, Вашингтоне (где он не бывал) или здесь, в солнечном раю Феодосии.

Наверное, стражам порядка есть что скрывать за серо-синими мундирами, поэтому они не терпят любопытных взглядов. Впрочем, что может интересовать нормального обывателя в каком-то мусоре? Как бы то ни было, стоило ему задержать взгляд на великолепной паре, как его тут же остановили.

– Ваши документы!

Капитан лет тридцати был крупный, толстый, с вислыми казацкими усами и здоровенной красной физиономией уверенного в завтрашнем борще человека.

Старший лейтенант на несколько лет моложе (может, двадцать пять уже стукнуло) представлял собой нередко встречающийся на южной Руси тип идеального арийца: высокий, ростом почти с Николая, белобрысый красавец. В Москве такому – только показать его в нужном месте – была бы обеспечена головокружительная карьера, ибо даже страной у нас, так или иначе, правит прекрасный пол.

Глядя поверх голов движущегося потока пассажиров, молодой нетерпеливо постукивал дубинкой по бедру, всем своим видом показывая, как ему надоело ждать, пока Николай найдет документы, хотя не прошло и минуты.

Николай протянул паспорт, мент буквально выхватил его и, не раскрывая, отдал капитану. Тот полистал документ:

– Из Москвы, значит. По какому делу?

– В отпуск приехал.

– Отпускник, значит. Надолго?

– Не знаю еще. Может, на неделю, может, на месяц.

– Не определился, значит. А это что? – увидел сложенную бумажку, развернул, стал читать.

– О-о! Да ты из наших. Смотри, Валерка, капитан СОБРа. Ага! Сводный отряд быстрого реагирования.

А почему бумажка, где удостоверение?

– Старое утеряно, новое после отпуска выпишут.

Пока справку взял.

– Ладно, печать есть. Валерка, запомни: Казанцев Николай Иванович, капитан в отпуске.

– Ну что, капитан, отдыхайте, – старлей протянул паспорт со справкой. – Бывай.

Он лихо козырнул, и менты продолжили патрулирование.

Николай отправился бродить по узким улочкам Феодосии, сползающим к морю, устал, разомлел и решил зайти отдохнуть в музей. Созерцание шторма, а также возможность просто посидеть в холодке, расслабила, но тут он вновь напрягся, почувствовав на себе пристальный, прямо-таки экстрасенсорный взгляд откуда-то со стороны прохода. Не поворачивая головы, Николай вытащил предусмотрительно купленную булку и принялся жевать. Устремленный на него взгляд стал острее. Наконец он как бы нехотя оглянулся. Восседая на инвентарном табурете, на Николая подозрительно уставилась антикварного вида старушенция из музейных сторожевых крыс. Видимо, его габариты и явное равнодушие к местному шедевру, а также физиономия бандита с большой дороги показались старушенции подозрительными. Заметив, что на нее обратили внимание, музейная вошь снялась с табурета и байковыми шажками направилась к нему. Остановившись на безопасном расстоянии, строго проблеяла:

– Здесь не столовая, а музей.

– Уплочено, – нагло заявил Николай и стал подниматься, нависая всеми своими ста девяносто четырьмя сантиметрами над пожилой молью. – Где тут у вас выход?

Старушка рассерженно махнула рукой в нужном направлении.

– Я, пожалуй, поплыву отсюда, – доверительно сообщил старушенции Николай и пояснил:

– А то как бы не захлебнуться во всех ваших морях-океанах.

Он ухмыльнулся и пошел к выходу.

Плечом толкнув дверь, Николай вышел на покатую, залитую солнцем улицу. Как жарко! Налетая друг на друга, ворчливо рокочут прожорливые голуби. Дует знойный, но все равно освежающий ветер, пахнущий, как всегда у моря, рыбой, водорослями и романтическим приключением. Пробежала голая такса, вместе со своей тенью деловито таща за собой на поводке мальчика в матросском костюмчике. Солнце, фиолетовые тени домов и прохожих, сами прохожие, прокопченные и бледные, – все течет, скользит вниз, к морю: еще шаг, и за поворотом, в устье улицы, появится его плотный бирюзовый блеск.

Он приехал сюда невзначай, на день, на два, на неделю, воспользовавшись передышкой после удачно проведенной операции, с пачкой премиальных и желанием выгодно обменять купюры на покой, отсутствие стрельбы, угроз, на бездумное тюленье копошение в песке, словом, на все то недоступное обычно, всегда плывущее где-то за горизонтом обыденности, принадлежащее другим, но все же входящее и в личную систему счастья.

Из открытого окна первого этажа, мордой раздвинув кисейные занавески (горшочек с геранью, угол застеленного белой скатертью стола, полумрак чужой жизни – мелькнули и пропали навсегда), вышла и с подоконника на тротуар мягко спрыгнула серая пыльная кошка. Заиграла музыка, потом голос Киркорова запел о чем-то пленительно-бесовском. В летнем кафе за столиком под матерчатыми цветными зонтиками сидели люди и пили пиво.

Спустившись к морю, он вошел в дорической несокрушимости беседку, где в тени над рассыпанной крупой, ни на кого не обращая внимания, суетились вездесущие голуби! Николай вытащил пачку сигарет и, закуривая, со странным чувством смотрел на бескрайнюю густую синеву моря, переходящую вдали в ослепительную серебристость, на солнечные блики, игравшие на бортах прогулочных лодок, и чувствовал, как вновь накатывают тревога и раздражение. В чем дело? Его никто здесь не знает, не может знать. Это просто исключено…

По туфле нагло топтался голубь. Клевал ее, видимо, перепутав табачную пыльцу с крупой. Николай схватил птицу. Повернув крохотной головкой, она разглядывала его блестящим глазом. Странно, ворона по умственному развитию едва ли не превосходит высших приматов, во всяком случае, не глупее шимпанзе, а в голубиной головке – бездна тупости. И обе птицы живут среди людей.

Он разжал ладонь, но голубь не улетал, раздумывал.

Потом снялся, сделал круг и вновь приземлился под ноги.

Николай уже пытался сегодня обнаружить преследователя. Возвращался по собственным следам, сворачивал в переулки, крутился на месте – все тщетно.

Это ватное преследование интриговало и действовало на нервы. Конечно, у него хватает врагов, которые с удовольствием отправили бы его на тот свет, но почему здесь? Почему не в Москве, где все было бы логично и понятно?

Он прошелся по набережной, щурясь от яркого солнца на синее море, на выжженное бледное небо. Коричневые голые тела на подстилках у воды, сумки с обязательной едой, бутылки с водой и спиртным, флирт, карты. Недалеко, забытый, женского пола младенец доковылял до соседней группы из двух пар (мужики явно выраженные кавказцы, девицы русские), нагнулся под прямым углом, старательно насобирал рассыпанную по одеялу черешню, резко поднялся, едва не упав навзничь, выправился, деревянно повернулся и тут же был застигнут шумной мамашей, мгновенно сделавшей сразу три дела: отобрала ягоды, шлепнула заревевшее дитя и извинилась перед соседями. Абреки дружно смеялись и щедро отсыпали черешню. В фартуке вокруг чресел, в брюках и толстой фланелевой рубашке тяжело шел пожилой мужчина с сумкой и бодро орал: "Пирожки с капустой, черешней, картошечкой!

Пирожки!.."

Жарко. Сумка оттягивает плечо, он чувствует легкую усталость, но не знает, что предпочесть: окунуться в море или поискать затененное прохладное место? Как же все-таки восхитительно почти мгновенное (сутки пути уже истончились, прозрачно осели где-то в памяти) это перемещение из столицы в здешний солнечный кипящий рай! Все в нем затрепетало от восторга, ясного, забытого: влажные запахи юга, моря, безделье, ожидание чарующего наслаждения… Он все понимал: резкий крик чаек, на волнах качавшихся белыми поплавками среди фланирующих лодок и заплывших за буйки голов, и благодушную скученность худых и толстых тел, и неизменную обезьяну, поводком прикованную к переносному стенду, с которого смотрели фотографические осколки прошлого: где эти люди? живы ли? все так же молоды и счастливы?..

Глава 2

ПРИНЯЛИ ЗА ДРУГОГО

Он огляделся, вновь ощутив чье-то назойливое внимание. Опять никого. На противоположной стороне улицы, наискосок – небольшой, скромный, трехэтажный особняк, свежеокрашенный в южный розовый цвет. Тонкие красные буквы неоновой вывески не бросаются в глаза. Ресторан-бар "Альбатрос". Оттуда вышел и облокотился о железные перила крыльца негр в темно-синем, расшитом золотом мундире, – лицо, как мокрая галоша. Издали весьма импозантен.

Привратник или вышибала. А может, метрдотель, хотя вряд ли. Достав из кармана пачку сигарет, длинными шоколадными пальцами извлек одну с золотым фильтром. Убрал пачку и закурил от зажигалки. Спрятал зажигалку, сложил на груди руки и застыл, полузакрыв глаза. С кончика сигареты срывалась тонкая струйка дыма – как от тлеющего на рассвете костра.

Николай наискосок перешел улицу и направился к ресторану. Негр кивнул ему, словно доброму знакомому.

Ресторан был, естественно, пуст. Слишком рано, еще нет трех. Лишь за двумя столиками сидели случайные посетители. В баре находилось человек двадцать мужчин и женщин, и все они повернулись, когда Николай стал спускаться по ступенькам, ведущим из вестибюля в бар. Как и негр, некоторые еще ему кивнули. Может, здесь так принято? Как-то непривычно после хмурой московской недоверчивости ощутить легкую южную приязнь. В зале стояли темные пластиковые столы и кресла, а вдоль стен, подсвеченные тусклыми светильниками, блестели зеркала. За стойкой хозяйничал толстомордый щербатый бармен.

Николай прошел к стойке. На одном из табуретов скучала пташка, заметив Николая, сразу оживилась.

– Как обычно? – неожиданно спросил бармен.

Хитрым насмешливым лицом он напоминал телевизионного ведущего из передачи "Диалоги о животных". Так сказать, дитя естественного перестроечного отбора в чистом виде. Отличный костюм (Николай отметил, что у него лично такого никогда не было и, может, и не будет), белая рубашка, широкий яркий галстук и огромный золотой перстень-печатка на левой руке, как ни странно, гармонировали с выбитым верхним резцом.

– Да? А что я обычно пью? – спросил Николай.

– Джин с тоником, – в тон ему ответил бармен, протягивая толстую ладонь с грубо набитыми костяшками пальцев. – Что еще можно пить в такую жару?

– Давай джин с тоником, – согласился Николай, сделав вид, что не замечает протянутой руки. – И смотри, водой не разбавляй.

Парень ухмыльнулся.

– Как прикажете, босс.

Он плеснул в стакан джин, разбавил тоником и протянул Николаю.

– Чего так рано? И с поклажей. И вид какой-то потрепанный.

Его насмешливая фамильярность Николаю не понравилась. Ему вообще не нравились такие вот ловкие бармены. Поиграв желваками, он сказал:

– Не удивлюсь, если узнаю, что тебе затыкают пасть твоей же бутылкой. Зуб таким же образом выбили?

– Понял, – сказал бармен. – Тебе девочка, кстати, не нужна? Новенькая, из Ростова. Сегодня первый день, только приступила, – кивнул он на томно улыбнувшуюся жрицу.

Темные волосы, серые глаза, пухлые губки, лет девятнадцать-двадцать. В Ростове, как и везде, жрать, наверное, нечего, а пожить красиво хочется. Это как из школьных опросов: "Кем ты хочешь стать? Отдыхающим".

– Как тебя зовут, крошка? – спросил Николай.

– Мэри, – так же томно ответила она. – А вас?

– Серж, – сказал он и пояснил, – по нашему Серега.

Бармен хохотнул, а Мэри покраснела.

Зазвонил телефон. Бармен извлек из-под стойки трубку, слушал несколько секунд.

– Хотите с ним поговорить? Он здесь рядом.

На лице Николая отразилось удивление.

– Положил трубку. Ну ладно, еще позвонит. Тебя спрашивал.

Николай удивился. Что-то тут не то. И эта слежка, которую он не замечал, но чувствовал. Теперь вот…

В общем, все ясно. Видимо, его приняли за кого-то другого.

– Кто спрашивал? – спросил Николай.

– Не назвался. Так берешь ее? – бармен кивнул на Мэри.

– Устарел я для таких развлечений, – ответил Николай и повернулся к девушке:

– Извини, детка, сегодня я занят.

– Да хватит и десяти минут, – осклабился бармен.

– Заткнись, не то я тебе еще пару зубов выдавлю.

Николай все-таки достал бармена, тот больше не ухмылялся.

Николай выпил еще стакан коктейля, угостил поскучневшую Мэри и закурил.

– Где тут у вас туалет? – спросил он.

Бармен удивился:

– Будто не знаешь. По лестнице и направо.

Развернувшись на табурете, Николай лениво разглядывал публику. Полумрак, тускло рассеиваемый настенными светильниками, создавал иллюзию уединения. Он затянулся, долго выпускал дым. Какой-то мужик, развлекающий двух телок (или наоборот), заметив его взгляд, поднял рюмку с вином и кивнул, приглашая за свой столик. Николай отрицательно мотнул головой, лишний раз убедившись в правильности своей догадки: его принимают за кого-то другого.

Он пошел по проходу вдоль столиков. На ходу бросил сумку в кресло у свободного столика. Поднялся по ступенькам и, минуя ресторанный зал, повернул направо. Пустующая летом обширная гардеробная с рядами оголенных вешалок, закрытые двери (администрация? номера?). В торце коридора табличка, извещавшая о наличии туалета. Свернул налево к мужскому.

Вошел.

Туалет был большой. Длинная, светлая, облицованная кафелем комната, с одной стороны писсуары и умывальник, с другой – несколько кабинок и пустой промежуток стены. Здесь, закрыв глаза, видимо, в полной отключке почти повис задрипанный мужичонка. Огромной лапой его придерживал за шею здоровенный бугай, ростом почти с Николая, где-то метр девяносто. Мужичонка мерно сотрясался под тяжкими хлюпающими ударами верзилы. Николай мгновенно оценил: здесь не дерутся, просто забивают. За происходящим наблюдал приземистый, широкий, как шкаф, громила, сразу повернувший к Николаю изрытое крупными оспинами лицо. Несколько секунд он с сомнением всматривался в Николая, потом махнул ему рукой: проваливай, мол.

В Николае вспыхнуло чувство гадливости, смешанное с ненавистью. Он шагнул навстречу тоже двинувшемуся вперед квадратному подельнику.

– Ребята! Может, хватит?

– Мужик! Сгинь отсюда!

Николай чувствовал, что заводится. Привычное чувство ярости холодно веселило.

– Ты что, мужик, не понял?

– А ну-ка отпусти его. Я тебе говорю.

Бугай перестал бить свою жертву, оглянулся, всмотрелся в Николая.

– Надо же, как похожи.

И тут же кивнул квадратному:

– Разберись!

Квадратный подельник с презрительной ухмылкой стал медленно вытаскивать кастет и, неторопливо прилаживая к руке его кольца, двинулся на Николая.

Гнев в груди Николая вспыхнул ярким пламенем, красным залило глаза, но жар тут же смешался с ледяным холодом. Николай ждал.

Квадратный приблизился и неожиданно резко выбросил вперед руку с кастетом, которую держал под мышкой. Николай едва успел отклониться от удара.

Один из шипов кастета царапнул щеку. От ответного удара бандит куда-то провалился. На какой-то момент его угреватая морда оказалась почти рядом и тотчас же взлетела вверх.

С наслаждением и дикой силой Николай ударил бандита локтем снизу в подбородок. Точно снизу вверх.

Славно. Скользнув вслед парящему телу, настиг и ногой в пах добавил немного ускорения. Тут же повернулся.

Бугай оставил свою жертву, рухнувшую на плиточный пол, и ринулся к Николаю. Николай лягнул его в колено, но этого было недостаточно, чтобы остановить такую тушу. Отклонившись вправо, Николай нанес ему удар коленом в живот. Потом еще и еще. Ярость требовала выхода.

Тяжело дыша, огляделся. Бугай валялся под ногами, квадратный рябой поднимался с колен. Ему Николай врезал ногой в челюсть. Тот свалился и затих.

Зашевелился и бугай, постанывая, пытался встать на четвереньки. Николай за волосы вздернул ему голову и с хрустом вбил колено в лицо.

Вроде все. Подошел к коротышке. Землистая кожа, уши, которые хлопают на ветру, разбитый рот, синяки.

Хорошо поработали.

Возбуждение от схватки проходило. Как всегда, откуда-то из глубины души, омрачая радость победы, поднималось неприятное чувство. Сволочи! Нигде от мрази не спрячешься. Отдохнуть, называется, приехал!..

Он вышел из туалета, спустился в бар. Бармен, сильно смахивающий на моржа (как он сразу не определил?!), насмешливо спросил:

– С облегчением?

– Чего? – не понял Николай, но тут вспомнил, что уходил в туалет.

– Да, с облегчением. Пошли кого-нибудь в сортир, там три чувака спят. Двоих уложил я, хотя они первые начали.

Хитрая усмешка медленно сползла с толстого лица.

Осознав, что Николай не шутит, бармен, то и дело поглядывая на него, вынул из-под стола телефон и стал набирать номер. Девушка тоже взглянула на Николая встревоженно и в то же время с любопытством.

– Сколько с меня? – спросил Николай. – Я, пожалуй, пойду.

Бармен машинально ответил, Николай бросил на стойку купюру и, кивнув на прощание Мэри, ушел.

Глава 3

ПЛЯЖНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ

Негр в униформе все еще курил. Весь аккуратный, гладкий, ловко собранный, он, вероятно, вслед за дымом своей сигареты мысленно уносился к далеким берегам Занзибара, где в тростниковом дворе жили его предки, конечно, местные короли, а его, наследника обширных стад, забросило в эту Россию, в какой-нибудь лумумбарий имени Патриса Лумумбы, где торговать наркотиками стало стремно, и вот работает теперь в ресторане, откуда лишь мысленно можно вернуться домой.

Николай прошел мимо негра, кивнул на прощание.

Небо раскаленное, выжженное до белизны, и где-то далеко одиноко плывут маленькие облачка. Солнце ли, сразу рухнувшее ему на плечи, или выпитый коктейль был тому виной, но он сразу покрылся потом, а по хребту медленно потекли струйки.

Четвертый час. Пора подумать о ночлеге. Он решил снять комнату и неторопливо направился к вокзалу.

На синеву моря больно было смотреть. Дымились мясным духом жаровни уличных шашлычников.

Он сразу почувствовал голод. Почему бы и не поесть?

Николай свернул к ближайшим столикам, заказал шашлык и бутылку пива. Устроился под зонтиком.

Приятно обдувал ветер с моря. Красота.

Утолив голод, вытащил сигареты, закурил. Возле столиков, как обычно, крутились голуби. Рядом с жаровней, подняв нос, в терпеливом трансе застыла собака. Неподалеку сидели два пацана лет семнадцати, пили пиво, курили. К ним подошла кремовая девчушка в красном платьице (юбка развевалась на ветру), вся лучась радостью, за руку поздоровалась с приятелями, села за столик.

Николай докурил, встал и отправился на вокзал, где сразу же снял недорого "домик в саду рядом с морем" и уже через час был на месте.

Хозяйкой оказалась дородная женщина с коричневым чисто южным лицом и светло-желтыми, крашенными луковичной кожурой, волосами. Она напористо уговаривала его еще на вокзале, оттирая товарок мощным плечом, и добилась-таки своего; Николай поддался на ее уговоры и теперь не жалел.

Домишко был славный. Белый, словно игрушечный, но со всеми атрибутами настоящего дома: окошки, ставенки, дверь, даже печная труба, общей площадью метров десять. Стоял действительно среди яблонь, груш и черешен. Но они не мешали солнцу пробиваться внутрь (его здесь было больше чем достаточно, кстати); осторожно влезая в низкую дверь, он вынужден был наступить на солнечный квадрат на полу. Солнечные лучи заползли и на низенькую кровать у окна.

А еще ему понравился незнакомый, но какой-то домашний жилой запах, какой, разумеется, не учуешь в намертво урбанизированной Москве.

В общем, домик пришелся по душе. Хозяйка, сияя солнечным нимбом желтых волос, выслушала его комплименты жилью, и поскольку финансовые вопросы были решены, не стала задерживаться.

Николай вошел в очаровавший его игрушечный домик и, медленно закинув руки за голову, в блаженном солнечном опьянении свалился на постель. Незаметно уснул. Ему приснилось что-то очень легкое и хорошее, словно он плыл или парил над чем-то, может и враждебным, но совершенно неопасным в тот момент для него, и только рожи, грязные, угрожающие рожи, гримасничали снизу. Он засмеялся во сне и сразу проснулся, а в окне уже синели сумерки.

Решил прогуляться к морю. Как хорошо на юге! Воздух прохладно-душен, сад благоухает целым океаном ароматов. Николай в плавках вышел на улицу, прикрыв за собой калитку, и по дороге, заранее показанной услужливой хозяйкой, направился к морю. Сколько здесь женщин! Глаза разбегаются. Прошел большой драный кот, злобно спугнув шарахнувшуюся прочь черную собачонку. Киоски с пивом (он купил бутылку), легким вином, сигаретами. Девушка в белых обтянутых брючках… Бросила заинтересованный взгляд… С гулом и громовыми взрывами промчалась древняя иномарка. Местные дети двух рас: светло-арийской и черно-смуглой. Пахнет морем и негой. На набережной, под шатрами каштанов, толпы гуляющих, слышен смех, то тихий, то громкий, сливаются с сумерками загорелые женские ноги, а в небе ярко горит серебристый месяц..

Дивная ночь!

И вдруг снова, как утром, волной накатила тревога.

Забытое было ощущение слежки вернулось. Но лишь на мгновение. Шашлычные жаровни со светящимися угольками вокруг, круглые столы на тротуаре, маленькие поленницы дров на растопку, чарующий смех девушек – вся праздничная курортная обстановка рассеяла вспыхнувшие вновь подозрения.

Пиво Николай выпил на ходу, с наслаждением ощутил разлившееся по телу тепло и захотел еще.

Николай купил три бутылки пива, соленых орешков и, глядя на медленно зажигающиеся в вышине звезды, которые то вспыхивали, то бледнели, словно к каждой был подключен реостат, стал спускаться по ступенькам на пляж.

Пляж, сумеречно освещенный фонарями, блестками неоновых вывесок и витрин, был почти пуст. Это если сравнивать с дневным лежбищем. Конечно, толпы отдыхающих рассосались по всяким злачным местам, но и здесь, нет-нет, да и попадались искатели ночной романтики.

В одном месте, совсем недалеко от воды, метрах в пяти-шести, Николай нашел пустующие деревянные лежаки и занял крайний в ряду. Хотелось окунуться в море. Он разделся и пошел к воде. Остановился. Волны с шорохом накатывали на берег, от воды веяло свежестью, пахнувшей необъятными морскими просторами. Николая охватило чувство беспричинного счастья. Он сорвался с места и, пробежав несколько метров, упал, сбитый с ног упругим сопротивлением; погрузился с головой, вынырнул и поплыл, поплыл… к буйкам, дальше, взмахами руки разбивая колющее млечное сиянье лунный лучей. Упоительно, непередаваемо хорошо, до боли!

Он долго плавал, нырял, потом лежал на воде, погружаясь взглядом в лучистое мерцание разгоравшихся звезд.

Вернулся на берег, открыл бутылку пива, с жадностью выпил всю до дна, лег, устремив взгляд вверх.

Какое дивное ощущение! Он наедине с небом. А на набережной, до которой рукой подать, журчание голосов, женские вскрики, смех. Проехала машина. Запахло дымом и жареным мясом. Захотелось перекусить.

А вверху!.. Темно-синее бездонное небо, крупные звезды – такие бывают только на юге – и словно между звездами пролег плотный от светил Млечный Путь, склоняющийся к ночному черному горизонту.

Вдруг послышались приближающиеся голоса и смех.

Пахнуло сигаретным дымом. Звуки становились все явственней. Николай повернул голову и увидел трех парней и двух девиц, которые тоже устраивались на лежаках. Какая жалость! Они нарушили его уединение.

Николай достал сигареты, закурил. Восторженный настрой, так редко посещающий его, медленно исчез.

– Молодой человек! Мы вам не помешаем? – звонко, с рвущимся наружу смехом, крикнула одна из девушек.

– Конечно, нет, – бодро ответил Николай и отхлебнул пива. – Будьте моими гостями.

Его непритязательная шутка вызвала взрыв смеха, и кто-то из мужчин предложил:

– Парень, присоединяйся к нам, чего это ты там один балдеешь.

– Спасибо, ребята. У меня еще есть пиво, – попытался отказаться он.

– Пиво! – презрительно сказал другой. – Разве пиво надо пить в такую ночь? Ленка! А ну-ка, сообрази.

К Николаю подошла и близко наклонилась девчушка… Тонкие черты лица, влажные полные смеющиеся губки, бархатно блестящие глаза.

– У, ты какой! – с восхищением сказала она, откровенно обозревая его с ног до головы. – Настоящий красавчик! Пойдем к нам.

Она схватила Николая за руки (в одной была сигарета, в другой – бутылка пива) и потянула к себе.

– Пошли. Я теперь от тебя не отстану, красавчик.

Да, давно его не называли красавчиком. Конечно, женщины на него западают, но – красавчик! Он ухмыльнулся. Впрочем, глупо было сопротивляться столь прелестной русалке с узенькими ленточками вместо купальника. Он послушно пошел за ней, сел на лежак рядом со всеми. Лена тут же плюхнулась ему на колени, так что пришлось ее обнять. Мужики не выказывали недовольства. Плевать.

– Ну что, за знакомство? – предложил длинный сухо мускулистый парень и протянул Николаю стакан, наполовину заполненный водкой. – Тебя как кличут? Я – Вова, этот толстячок – Игорь, а коротышка, – указал он на плотного, бугристого, схожего с тем квадратным, которого Николай сегодня метелил в сортире, – Вадик. Ленку ты знаешь, а этот цветочек – Марина.

– Николай! – сказал он и поднял стакан.

Наступила пауза, на которую он не обратил внимания, тем более что все вдруг как-то суетливо поднесли к губам стаканы. Выпил и Николай.

– Угощайся, – сказал Вова. – Поклюй колбаски, сыра. Помидоры, огурцы, бери что найдешь.

Николай взял кружок колбасы, ломтик сыра и помидор. С наслаждением проглотил. Оказывается, сильно проголодался. Может, это купание нагнало аппетит? Или водка?

Водка провалилась вниз, и стало еще прекраснее.

Лена ерзала на его коленях, откровенно прижималась.

Повернула к нему смеющееся личико, жадно облизнулась.

– Красавчик! – сказала она и уперла руки ему в плечи, предлагая откинуться на лежак.

Игры, конечно, еще те… Но как приятно!

Вадим поднялся с бутылкой шампанского, потянулся, глядя на море, стал вливать в себя содержимое.

Николай медленно откинулся назад. Не сводя с него глаз, Лена продолжала давить ему на плечи, прижимая к лежаку. А где-то музыка, где-то смех… Другим тоже хорошо.

В этот момент ему показалось, у Вадима подвернулась нога и он, как-то по оси сворачиваясь, стал падать на песок, взмахивая, чтобы удержать равновесие.

И тут сильный удар по голове разом выключил и море, и раскалившиеся уже звезды, и эту кошку Лену, и всех этих новых друзей…

Черт побери!

Глава 4

ЗАХОРОНЕНИЕ В МОРЕ

Сильно болела голова. Он открыл глаза и долго всматривался в снежно-белую дорогу, ровно тянувшуюся далеко-далеко к горизонту. Вдруг понял, что лежит на корме. Большой катер летел куда-то, оставляя за собой кипящий след. Еще он сообразил, что крепко связан по рукам и ногам и лежит в одних плавках, руки заведены за спину, а правое плечо затекло и потеряло чувствительность.

Он вздохнул и вместе с воздухом выдохнул стон. Память медленно возвращалась. Он вспомнил, как глупо попался на удар Вадима, вспомнил и отблеск бутылки, падающей ему на голову, и похотливые глазки Ленки, и собственную глупость… Как глупо попался!

Но за что? Он попытался перекатиться на другой бок.

Это хоть и с трудом, но удалось. Рядом лежал какой-то мужик, раскинув руки в стороны. Не связан. Глаза закрыты: спит либо в отключке. И морда побита. Когда взгляд Николая упал на огромные, казалось, парусящие под ветром уши, узнал: тот самый коротышка, которого избивали в туалете ресторана.

Николай приподнялся, сел. Дверь в рубку была открыта, и в сером предрассветном мареве, сгущенном в глубине помещения, все же увидел и узнал длинную мускулистую фигуру за штурвалом. Это был Вова.

Катер между тем мчался куда-то. Справа за кормой виднелась узкая полоска побережья. Они уплывали в глубь моря. В этот момент Вова оглянулся, осклабился и махнул рукой, что-то крича. Шум мотора заглушил слова.

Дальше все происходило без суеты, но достаточно быстро. Вова, видимо, закрепил штурвал, потому что, когда он двинулся к Николаю, катер продолжал ровно нестись вперед. Он остановился перед коротышкой и Николаем. Улыбка у него на лице сменилась торжествующей гримасой.