Аркадий Ренко - Роза

Шарлотту он заметил, еще только подходя к гостинице. Она вышла из аптеки на другой стороне улицы, невысокая, в простом темном повседневном платье, цвет которого Блэар затруднился бы определить: то ли черный, то ли бордовый. Лицо ее скрывали шляпка и вуаль такого же неопределенно-чернильного оттенка, в тон им были и зонтик, и перчатки; женщина, одетая подобным образом, могла оказаться либо только недавно потерявшей кого-то из близких, либо Шарлоттой Хэнни. Блэар обратил внимание на то, что походку ее на этот раз не отличали обычные резкость и энергичность. Зонтик болтался нераскрытым у нее на руке; она отошла недалеко, до витрины лавки модистки, остановилась там в нерешительности и так и стояла под дождем, словно не зная, куда идти. Скорее всего, просто поджидала свою коляску, решил Блэар.

Он старательно обошел ее стороной — как обогнул бы паука, — поднялся к себе в номер, стряхнул с одежды капли дождя, выпил стаканчик бренди, чтобы разогреть кровь, и развернул схему двора шахты Хэнни. Теперь по крайней мере в одном у него появилась полная ясность: когда после взрыва под землей произошел выброс дыма и пыли, на шахтном дворе царила полная неразбериха, усугублявшаяся непроглядной мглой. Сейчас ему казались еще более героическими те усилия, что приложил Бэтти в подземных штреках; Ведж, однако, явно не годился в надежные свидетели того, что происходило в то же самое время на поверхности. Управляющий шахтой утверждал, что отправил первую группу спасателей в клети вниз через пять минут после взрыва. Но прежде чем это могло произойти, Ведж должен был вначале прийти в себя, затем разыскать фургоны с лошадьми, не разбежавшимися от взрыва, найти и собрать добровольцев, раздать им лампы — все это, по прикидке Блэара, требовало никак не меньше пятнадцати минут.

Блэар схватил дневник Мэйпоула и принялся листать страницы, пока не нашел нужную ему запись, датированную 17 января. Из-за того, что именно в этом месте пересекались строчки, он, читая дневник раньше, неверно понял несколько слов. «Как попасть в этот другой мир? Вот в чем ключ», казалось тогда ему. На самом же деле в дневнике говорилось иное: «Твисс — вот ключ» [44].

Если единственным местом шахтного двора, недоступным взгляду Веджа, было помещение подъемника, значит, существовала возможность того, что, при соучастии Харви Твисса, машиниста подъемника, Мэйпоул мог не только прятаться в этом помещении, но и, прикрываясь дымом пожара, незаметно пересечь короткое расстояние от лебедочной до шахтного ствола и совершить поступок, в равной мере идиотский и крайне несвоевременный — спуститься с клети в тот более реальный мир, который он так жаждал узнать, как раз когда там все взрывалось и горело. В пылу религиозного рвения такому потенциальному «Спасителю», как Мэйпоул, вполне могло не прийти в голову, что при подземном пожаре любой непрофессионал в шахте оказывается в лучшем случае липшей обузой.

Блэар почувствовал легкий озноб, от которого волосы у него стали как будто жестче, и позволил себе еще стаканчик бренди. Бросив взгляд в окно, он удивился, обнаружив, что Шарлотта Хэнни по-прежнему стоит перед витриной модистки. «Если ей так нравится торчать под дождем, стоило по крайней мере надеть шляпу с широкими полями, а заодно и украсить ее вместо лент колючей проволокой», — подумал Блэар. Из лавки вышла хозяйка и с порога раскрыла зонтик, словно подавая тем самым молчаливый пример и приглашая последовать ему. Но Шарлотта казалась не только глуха к приглашению, но и слепа к уличному движению: прямо под носом у лошади, впряженной в телегу, везшую бидоны с молоком, она сошла с тротуара и направилась через Уоллгейт. Даже Блэар у себя в номере инстинктивно протянул руку, как бы пытаясь предостеречь или остановить Шарлотту. Возница резко дернул за вожжи, от рывка одна из фляг вывалилась на мостовую, и от нее по булыжникам потянулся длинный белый ручей. Не обратив на все это никакого внимания, Шарлотта все такой же отвлеченно-рассеянной походкой пересекла мостовую и углубилась в переулок, начинавшийся на той же стороне улицы, на которой стояла гостиница.

Такой видеть Шарлотту Хэнни Блэару еще не доводилось: до сих пор он лицезрел ее лишь в разного рода спорах и стычках, где она неизменно действовала со злостью и целеустремленностью осы. Возможно, ливший дождь способствовал созданию именно такого впечатления, но, глядя на Шарлотту, вымокшую и какую-то пришибленную, из окна своего номера, Блэар почувствовал почти сострадание к ней. Шарлотта удалялась, пока не скрылась из виду, и в том, как она растаяла в пелене дождя, было нечто призрачное — словно все это происходило во сне.

Блэар вернулся к докладу комиссии по расследованию взрыва, на этот раз расстелив перед собой карту подземных выработок. Если Мэйпоул действительно спустился в шахту, то что же произошло там, внизу? Благодаря тому, что Бэтти со своими людьми осторожно продвигались по главной дороге, никто из спасателей не пострадал от газовой смеси, образующейся после взрыва. Все найденные тела погибших были идентифицированы, все рабочие места осмотрены. Возможно, Мэйпоул, покрытый, как и все, с ног до головы сажей и угольной пылью, поднялся наверх неузнанным, помогая вытаскивать носилки с пострадавшими? А потом, находясь в шоке от увиденного, ушел куда глаза глядят? Интересно, какое впечатление произвела на викария, так часто поминавшего ад в своих молитвах, первая встреча с частицей этого самого ада? Но если он ушел, то куда? Блэар вернулся в своих рассуждениях к тому, с чего начинал. Чем больше предположений он допускал, тем более далеко идущими оказывались возможные выводы из этих предположений. Но, с другой стороны, после катастрофы Мэйпоула больше никто не видел. И главное, его не видели именно после катастрофы. То есть что бы ни сделали — или не сделали, — Твисс и Мэйпоул, это не могло иметь никакого отношения к самому факту взрыва.

Блэар снова подошел к окну. Разбавленное дождевой водой, разбрызганное колесами проезжавших экипажей разлившееся молоко все еще образовывало достаточно ясно видимый узор между булыжниками мостовой. Девушка, у которой вместо сердца булыжник, — вот что такое Шарлотта Хэнни, подумал он. Сам не понимая почему, Блэар вдруг схватил шляпу и выскочил из номера, бросившись на поиски Шарлотты.

Переулок был забит тележками, с которых торговали мясными обрезками, устрицами и дешевой рыбой. Они стояли так плотно, что бараньи головы на разных тележках оказывались почти впритык друг к другу; куски рубца напоминали свернутые тряпки. Блэар протолкался через рыбный ряд, где соленую селедку на тележках прикрывала материя, сплошь усеянная — будто вышитая — рыбьей чешуей. Шарлотты нигде не было видно, тем более что ростом и яркостью одежды она не выделялась.

В противоположном конце переулка располагался под открытым небом небольшой базарчик, где царили торговцы дешевой и подержанной одеждой, преимущественно ирландцы, и жестянщики, главным образом цыгане. Новые и перешитые пальто, шинели, плащи висели словно мокрые паруса. В месте, где базарный переулок расходился на два рукава, Блэар выбрал тот, что, по его прикидке, вел в сторону моста Скольз-бридж и улицы, где жил Мэйпоул. На покрывавшей мостовую грязи, среди бесчисленных следов клогов, он обнаружил лишь один-единственный отпечаток женской туфли. Там же валялись куски овечьего помета. Он вспомнил про стада, описанные Мэйпоулом в его дневнике, одно из которых Блэар сам видел в тот день утром.

За отходившим вбок тупиком, где размещалось несколько небольших литейных мастерских, на истоптанной клогами мостовой Блэар снова увидел отпечаток туфельки, такой маленький, что его можно было принять за след ребенка. Улица становилась все уже, кирпичные стены домов словно наклонялись навстречу друг другу, крыши почти соприкасались, пропуская сверху в улицу тонкую, как простыня, завесу дождя, мгновенно таявшую в уличном полумраке. Блэар остановился перед дверью Мэйпоула в полной уверенности, что обнаружит Шарлотту в комнате викария; но комната оказалась такой же пустой, какой Блэар оставил ее несколько дней назад, портрет плотника Христа висел в темноте на прежнем месте, дощатый пол был сух — за исключением лишь порога: по-видимому, совсем недавно кто-то приоткрывал дверь, чтобы заглянуть внутрь.

Блэар двинулся вглубь по переулку, мостовая которого чем дальше, тем обильнее была изгажена овечьим пометом. Он дошел до загона для скота и живодерни, на которые обратил внимание еще во время самого первого своего посещения жилища Мэйпоула. Как и на улице, в загоне изобиловали свидетельства недавнего пребывания тут большого числа овец, однако сам загон был пуст. К настилу, что вел во внутреннюю часть живодерни, прилипли клочья намокшей шерсти. Здание живодерни представляло собой накрытые крышей боковые стены, без дверей или ворот, поэтому Блэар сразу же увидел Шарлотту — и мгновенно подавил в себе возникшее было побуждение окликнуть ее: Шарлотта стояла на самой кромке провала.

Живодерня была устроена очень просто: овец загоняли на обрыв высотой футов тридцать, откуда они падали, ломали себе ноги, и тогда уже зарезать их не представляло труда. Блэар тихонько, стараясь остаться незамеченным, подобрался поближе и понял, что какой-то предприимчивый уиганец удачно приспособил для живодерни ствол старой шахты. Видимо, рабочий день закончился совсем недавно: неяркий фонарь слабо высвечивал оштукатуренные и побеленные стены и пол, деревянные плахи — рабочие места забойщиков скота, ввинченные в стены крюки для туш и желоб для стока крови, что шел под крюками и заканчивался у большой бадьи. И пол, и стены были перемазаны кровью, на полу валялись овечьи кишки и какие-то обрубки. Даже исходивший из провала слабый свет имел розоватый оттенок.

Шарлотта немного заступила за кромку, так что мыски ее туфель висели над провалом, и стояла, немного наклонившись и вся подавшись вперед. Падение с такой высоты шансов не оставит, подумал Блэар. Он видел сейчас не Шарлотту, а скорее ее силуэт, но легко представил себе, как устремится вниз ее белый лоб, как будет развеваться и хлопать в полете позади юбка ее платья.

— А у ашанти овец нет, — негромко, спокойно проговорил он. — Козы есть. И обезьяны, цесарки, ящерицы тоже есть.

Она слегка качнулась, удерживая равновесие и устремив взгляд вперед, словно канатоходец, сосредоточивающийся перед следующим шагом.

— А еще есть травоеды, это такая огромная саранча, которая все грызет, и лесные улитки, тоже очень большие. Так что бойня в Кумаси, если бы она там была, могла бы стать настоящим зверинцем.

Блэар сделал шаг по направлению к Шарлотте, и она еще сильнее наклонилась над провалом. Он отступил на шаг, Шарлотта выпрямилась. «Прямо какое-то взаимное магнитное отталкивание, — подумал он, — ничего подобного видеть не приходилось».

— Чтобы поймать улитку, нужны немалые хитрость и изобретательность. Обычно для нее рассыпают зерно, располагаются в засаде и ждут, пока взойдет луна.

— А на слонов как охотятся? — очень тихо спросила девушка. — Стреляют их или валят на землю?

— Я предпочитал ловить улиток.

— Но не горилл? Вам не понравился трофей Роуленда, или вы просто не любите моего кузена?

Говорила она негромко, однако в голосе ее отчетливо сквозило обычное для нее презрение. Учитывая обстоятельства, в которых происходил их разговор, Блэар счел этот факт хорошим признаком.

— Мне просто любопытно, что Роуленд сделал с остальной частью гориллы.

— Вы его не любите, — констатировала Шарлотта.

— А где Эрншоу, что с ним стряслось? — спросил Блэар. — Или уиганские скотобойни его не интересуют?

— Мистер Эрншоу вернулся в Лондон.

«По графику, как и говорил Хэнни?» — подумал Блэар. Он попытался взглянуть на Шарлотту, но та отвернулась. Платье ее внизу намокло и перепачкалось, туфли промокли настолько, что явно пришли в негодность. Но, по крайней мере, поднимавшиеся из ствола заброшенной шахты «ароматы» заставили ее податься от кромки провала немного назад. Блэара удивило, что разлитое в воздухе зловоние — маслянистый привкус крови и разлагающихся животных отбросов, характерный для всех мест забоя скота, — вообще не вынудило ее отступить. Шарлотта оказалась сильнее, чем он о ней думал.

— Что это за имя такое — Блэар? — спросила она. — Говорят, вы вроде бы родились в Уигане. Я просмотрела все записи в церковной книге. Никакие Блэары там не упоминаются.

— У моей матери была другая фамилия.

— Какая?

— Я не знаю.

— А у отца?

— Никто не знает.

— Вы не пытались выяснить?

— Нет.

— Вы так нелюбопытны? Джон Мэйпоул интересует вас больше, чем собственное происхождение?

— Как только я найду Джона Мэйпоула, я смогу уехать из Уигана. Вот это меня интересует больше всего.

— Вы самый безымянный человек, какого мне довелось видеть.

— Тот факт, что мне не интересен Уиган, еще не делает меня безымянным.

— Делает. Вы не американец, не африканец, не англичанин. Быть может, вы ирландец? Когда-то отшельники-кельты покидали Ирландию и отправлялись в море с молитвой и надеждой, что Провидение укажет им путь и выбросит их на берег какой-нибудь далекой земли, где бы их никто не знал. Вы себя ирландцем не чувствуете?

— Выброшенным на берег иногда чувствую, ирландцем — нет.

— Были еще пилигримы — осужденные, отправлявшиеся в Святую Землю, чтобы искупить вину за самые тяжкие преступления — за убийство или кровосмешение. А вам есть что искупать?

— Нет, ничем столь серьезным похвастать не могу.

— Значит, мало вы прожили в Уигане.

Блэар попытался зайти сбоку и приблизиться к ней, но, похоже, Шарлотта чувствовала каждое его движение — словно птица, постоянно готовая взмыть в воздух. Маленькая черная птичка с болтающимся на одном из крыльев зонтиком.

— Значит, безымянных вы не любите, — проговорил Блэар.

— Я им завидую. — Голос ее дрогнул. — Да, завидую. Насколько вы продвинулись в том, чтобы найти Джона?

— Мэйпоула? Не знаю. Вы могли бы мне помочь, если бы хоть что-то рассказали о нем.

— Я не могу вам помочь. Простите.

— Хоть что-нибудь. Он не намекал на какие-нибудь свои страхи, опасения, далеко идущие планы?

— Джона всегда переполняли далеко идущие планы. У него было доброе сердце.

— Было?

— Вот видите, опять вы передергиваете мои слова!

— Просто пытаюсь понять, ищу ли я живого человека или покойника. Человека, который скрылся по собственному желанию или потому, что его вынудили это сделать. И еще — откуда у меня ощущение, что я единственный, кому нужно его найти?

— Что вы имеете в виду?

— Когда епископ нанимал меня, то поручил мне найти Мэйпоула; сейчас, похоже, его больше всего волнует, чтобы вы просто забыли о Мэйпоуле.

— И вы меня именно об этом и просите?

— Нет. Скажите только: вы хотите, чтобы я продолжал поиски?

— Мне безразлично. Действительно безразлично.

— Но вы были с ним помолвлены. Вы любили его.

— Нет. Джон стремился мне помогать. Я позволяла ему, и с моей стороны это было проявлением слабости. — Она развела руками, как бы выражая сожаление.

— Может быть, я смогу вам помочь, — сказал Блэар.

— Что такое, неужели я слышу в ваших словах жалость? — спросила она с таким отвращением, словно он протянул ей пригоршню червей.

— Чем я могу вам помочь? — Блэар подавил желание броситься и попытаться оттащить ее от края провала.

— Летать умеете? — Шарлотта глубоко вздохнула и повернулась спиной к провалу, так что теперь мыски ее туфель прочно стояли на земле, зато каблуки оказались на самом краю обрыва. Поток поднимавшегося снизу воздуха обжимал сзади платье вокруг ее ног, и потому в слабом освещении казалось, будто она падает. — В молодости мой отец любил прыгать через стволы шахт.

— Да, я слышал. И вы тоже такая же ненормальная.

— Уж кому бы говорить, только не вам. Это правда, что вы деретесь с шахтерами?

— Нет.

— И что встречаетесь с какой-то шахтеркой?

— Нет.

На мгновение она потеряла равновесие и взмахнула руками. Несколько камней и комьев грязи сорвалось со стенки провала, отозвавшись снизу глухим звуком падения.

— Я уеду из Уигана, — проговорил Блэар.

— С чего вы взяли, будто меня интересует, уедете вы из Уигана или нет?

— Мне казалось, вы именно этого хотите.

— Отец найдет кого-нибудь другого, ничем не лучше вас. А если сможет, то и хуже. Но за предложение спасибо. По крайней мере, оно придает цельность и завершенность всей вашей лжи. — Ухватившись обеими руками за зонтик, Шарлотта воспользовалась им как балансиром и сумела сделать шаг от края обрыва. Блэар протянул ей руку. Не обратив на нее никакого внимания, она двинулась через темное, грязное здание живодерни с таким видом, будто пересекала по ковру гостиную.

— А вы уже не раз сюда приходили, — полуспросил, полузаметил Блэар.

— Десятки раз, когда была девчонкой. — У выхода она обернулась. — Неужели знаменитый Блэар перепугался?

— Да.

— Ну что ж, похоже, на сей раз вы говорите правду. Это уже что-то.

Глава восемнадцатая

Когда шахтеры возвращались с работы, стояли уже сумерки, но дождило по-прежнему. Поднимавшийся из печных труб дым сливался во второй, нижний слой облаков, создавая впечатление, будто дымятся руины стертого войной с лица земли города.

Стоя на колокольне городской церкви, Блэар скользил своей подзорной трубой с одной улицы на другую, от фонаря к фонарю. Дождь перешел в морось, от которой блестели булыжники мостовой и лучше разносились звуки. Над развалинами погибшего города поднималось нечто, издали похожее на белый дым; оно взмывало вверх, разлеталось по сторонам, кувыркалось в воздухе, выписывая петли, разделялось на группы, снова соединялось и перемешивалось, ни на секунду не переставая кружиться над крышами домов. Это были голуби.

Разошедшиеся по домам шахтеры распахивали дверцы голубятен, и птиц в небе становилось все больше. Брехали псы. Особенно черное облако дыма висело над железнодорожным вокзалом, с которого уходили поезда на Лондон и на северо-запад страны. По Уоллгейту в сторону вокзала неторопливой рысцой катились коляски извозчиков. Блэар повел трубой немного повыше, ближе к окраинам, и увидел бесчисленные составы с углем, вытянувшиеся по дуге вдоль всей линии горизонта. Наверное, подобное ощущение бесконечности должны оставлять русские степи или Великая китайская стена, подумал он. Блэара всерьез встревожила попытка Шарлотты Хэнни отыскать в церковных книгах запись о его рождении. С чего бы ей это понадобилось? Разве что семейство Хэнни, как истинные феодалы, считают жителей Уигана своей собственностью, а каждого, кто уехал из города, — беглым крепостным?

Блэар отыскал Кендл-корт — цепочку синевато-серых шиферных крыш. Вся улица, все выстроившиеся вдоль нее террасой дома тоже принадлежали семейству Хэнни. Еще по дороге в гостиницу Блэар заглянул в контору и проверил: имя Мулине значилось в списке съемщиков с октября прошлого года. И каждую неделю Роза и Фло аккуратно выплачивали за квартиру сумму, вшестеро превосходившую их общий заработок.

Птицы откружились и теперь разлетались по своим голубятням. Ночь накрывала город серыми и черными клубами дыма и смога. Продавцы хозяйственных магазинов заносили внутрь выставлявшиеся днем на улицу тазы и корыта, лопаты, грабли и мотыги. Сборщики костей с ручными тележками обходили торговые ряды, расположенные позади городской ратуши. Мясники запирали ставни своих лавок.

Мэйпоул имел обыкновение перехватывать шахтерок на мосту Скольз, главном переходе, соединявшем шахтерский район с центром Уигана. Блэар решил воспользоваться той же тактикой, но только при помощи подзорной трубы. Ровно в шесть он выследил цепочку фигур в черных платьях с турнюрами, которая, извиваясь змеей, то пропадала из поля его зрения, то появлялась вновь уже в другом месте, пока не объявилась в конце концов на Уоллгейте и не направилась прямиком к расположенной под комнатой Блэара двери. «Не церковные активистки, а скорее собирающиеся на шабаш ведьмы», — подумал Блэар.

Картина стоящей на самой кромке обрыва Шарлотты продолжала преследовать его, отвлекая от наблюдений. Шарлотта пребывала тогда в таком отчаянии, что у Блэара даже зародилось к ней некоторое сочувствие; впрочем, теплилось оно недолго, Шарлотта почти сразу же растоптала его. Но тем лучше: Блэар предпочитал ничем не портить испытываемую к ней антипатию.

В семь часов под фонарями по мосту прошел Билл Джейксон. Он был один, двигался энергично и, несмотря на свои внушительные размеры, быстро исчез из поля зрения. Блэар поводил трубой в разные стороны и в конце концов обнаружил Джейксона в мясном ряду. Оттуда у Джейксона был прекрасный обзор и центрального, и бокового входов в гостиницу. Блэар оставил в комнате свет, чтобы Биллу было за чем наблюдать. Надежнее всего, конечно, было бы оставаться в номере. Но Блэар решил, что еще безопаснее в его положении как можно быстрее завершить расследование, найти Мэйпоула и уехать из Уигана насовсем.

Он сознавал, что в его рассуждениях есть слабое место. Такое решение означало балансирование на кромке обрыва, совсем как Шарлотта Хэнни.

Смоллбоун жил на узкой улице, наполовину провалившейся в заброшенные подземные выработки, из-за чего уцелевшие дома стояли покосившись, словно замершие в падении. Блэар постучал, изнутри ответили, и он вошел.

Хотя гостиная была не освещена, Блэар ощущал на себе пристальный взгляд миссис Смоллбоун, размноженный в портретах и фотографиях собраний общества трезвости; в маленькие рамки были вставлены круглые увеличительные стекла, усиливавшие впечатление от ее сурового, неумолимого взгляда. Чехлы из темного крепа закрывали кресла и стулья. Стол покрывала черная скатерть, напоминавшая юбку, отчего казалось, будто миссис Смоллбоун незримо присутствует в комнате. Проходя через гостиную, Блэар увидел фисгармонию и коснулся клавиш: слоновая кость. Интересно, где это в Уигане кладбище слонов? В воздухе висел густой, странно знакомый запах; казалось, будто на зубах вот-вот заскрипит песок.

Смоллбоун сидел за столом на кухне, как две капли воды похожей на кухни Мэри Джейксон и Розы Мулине — такое же маленькое помещение, где большую часть занимала массивная кухонная плита и где все тепло исходило только из ее топки, — с той лишь разницей, что кухня Смоллбоунов была превращена в нечто вроде мастерской по изготовлению бомб. Мотки бечевки вымачивались на плите в больших кастрюлях с селитрой. От стены к стене тянулись подвешенные на веревках для просушки связки готовых зарядов. На полу располагался источник запаха, показавшегося Блэару таким знакомым: здесь стояли небольшие открытые бочонки с порохом. Зерна его обильно усеивали стол и доски пола, казалось, пороховая пыль густо висит даже в воздухе кухни. На столе лежали пустые трубочки, свернутые из вощеной бумаги, стояли кофейная мельница и весы с похожими на толстые монетки плоскими гирьками. В сцене было нечто величественное, как будто это не Смоллбоун сидел в жалкой кухоньке шахтерского дома, а деловой магнат восседал среди огнедышащих домен и дымящих фабричных труб.

Если Смоллбоуна и встревожил приход неожиданного гостя, то он быстро справился с собой.

— Какой приятный сюрприз, — проговорил он. — Жаль, что миссис Смоллбоун нет дома. Она сегодня вечером занята. Каким-то очередным богоугодным делом, которые она так любит. То ли перевоспитывает падших женщин, то ли побивает их камнями. Одно могу сказать с полной уверенностью: она чувствует себя не меньше чем королевской наместницей на всем севере Англии.

— Можно? — Блэар стряхнул в таз дождевую воду со шляпы.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Смоллбоун. Похоже, он ожидал, что Блэар будет по меньшей мере искалечен.

— Хорошо.

— Да вы и выглядите хорошо. Такая противная погода, а мне, к сожалению, нечего вам предложить. Миссис Смоллбоун не оставила мне ничего, кроме хлеба и чая, чтобы было куда его макать. У нас ведь в доме придерживаются воздержания.

Блэар, прихвативший с собой из гостиницы бутылку бренди, выставил ее на стол:

— Ну, тогда я совершил ошибку.

Нос у Смоллбоуна задрожал и потянулся в сторону бутылки, словно отыскивающий воду корешок растения. Казалось, он способен учуять запах бренди даже через стекло.

— Вообще-то, наверное, после целого дня работы и длинного пути домой под проливным дождем я заслужил глоточек.

— Насколько я знаю, доктор Ливингстон, тот самый известный миссионер, всегда советовал пить от простуды красное вино.

— Ну, вот видите!

Смоллбоун наконец отыскал две чашки и теперь с интересом коллеги-химика наблюдал, как Блэар разливает по ним содержимое бутылки. Лицо шахтера было отмыто дочиста по самый воротник рубашки, как и выглядывавшие из манжет руки, белки глаз покраснели от профессиональной болезни шахтеров — постоянного раздражения угольной пылью. После первого же глотка глаза Смоллбоуна повлажнели, в их взгляде отразилось облегчение.

— Наверное, миссис Смоллбоун возносит сейчас молитву за какую-нибудь безбожницу. Вместе с преподобным Чаббом. Они сейчас трудятся за нас обоих, да благословит их Господь!

— За миссис Смоллбоун!

Они выпили за ее здоровье.

— Вы не будете возражать, если я продолжу работать? — спросил Смоллбоун. — Я сам готовлю заряды, в том числе и немного лишних, на продажу.

— Конечно, продолжайте, я никак не хочу вам мешать.

— Благодарю вас. — Смоллбоун достал длинную глиняную трубку, примял табак и поднес к нему уголек из печки.

— У вас здесь столько пороха, половину Уигана взорвать можно.

— Весь Уиган, — с гордостью ответил Смоллбоун.

— Весь?

— Здесь под нами старые заброшенные шахты. Рудничный газ из них просачивается даже в чуланы и шкафы. Бывали случаи, когда кое-кто из соседей заходил в чулан с лампой и взлетал на воздух. Но зато тут квартплата низкая.

— Вам самим должны были бы приплачивать за то, что вы здесь живете.

— Обязательно передам ваши слова епископу Хэнни, как только с ним увижусь.

— А шахты, которые под вами, тоже принадлежат Хэнни?

— И шахты, и старые выработки. Этой истории уже сотни лет. Когда Хэнни были еще католиками, они водили священников этими выработками, под землей из имения «Хэнни-холл» прямо до самого Уигана. И все католики знали, что идти на молитву надо в тот дом, в окне которого горела свеча. Показать вам мой секрет?

— Покажите.

Смоллбоун зачерпнул из открытого мешочка порох, высыпал его в раструб кофейной мельницы и принялся молоть.

— Готовый порох каждый дурак купить может. На порох существует монополия правительства, и на заряды тоже. Дураку эта монополия представляется знаком качества, ему не приходит в голову остановиться и подумать, что там, где есть монополия, всякое качество вылетает в трубу. Он готовит из такого пороха заряд, и тот или шипит и не взрывается, или срабатывает с запозданием и отрывает дураку башку. А кто не верит монополии, кто настоящий специалист, тот понимает, что между крупными зернами пороха остается воздух, который и замедляет детонацию. Такой порох горит, а не взрывается. Вот почему я его перемалываю заново: чем мельче порох, тем меньше воздуха, тем надежнее будет заряд. Взгляните.

Смоллбоун вынул ящичек мельницы и пошевелил пальцем смолотый порох.

— Тонкий, как пыль. Конечно, нужна медная мельница, иначе сам взлетишь на воздух. И такой порох надо использовать сразу, пока он свежий, особенно в дождливую погоду, иначе он пропитается влагой. Я вот думаю, не добавить ли немного нитрата аммония, чтобы взрыв был посильнее. Как вам кажется, мистер Блэар?

— Я бы не стал. Вам ведь надо только отбить уголь от пласта, а не превратить его в порошок.

— Это вы точно заметили. — Смоллбоун пересыпал содержимое ящичка себе в ладонь, потом из кулака на чашу весов и прихлебнул из чашки. — Чтобы рука не дрожала.

Он взвесил порох, пересыпал его в трубочку из вощеной бумаги, крепко закрутил концы и положил готовый заряд на бидон.

— А Харви Твисс здесь жил? — спросил Блэар.

— Да. Грустная история: то, что произошло с ним и с Бернардом, его сыном.

— Из-за пожара?

— Харви так и не смог прийти в себя, после того как нашел Бернарда. Мы положили мальчика прямо здесь, в гостиной. В закрытом гробу. Бернард не был членом Похоронного клуба, но миссис Смоллбоун в таких случаях вмешивается и делает так, как считает нужным. Все было убрано черным крепом. И лиловым. Подавали чай с бутербродами. Бедняга Харви ко времени похорон уже наполовину свихнулся. Нельзя было разрешать ему шататься одному.

— Тогда-то он и лег на рельсы?

— Так говорят.

— Миссис Смоллбоун поступила очень по-христиански, позволив здесь жить спортсмену.

— Это верно, — согласился Смоллбоун. — Да и лишнее пенни никогда не помешает. Праведная жизнь — дорогое удовольствие. Мы сдаем комнату, я готовлю заряды на продажу, иногда выигрываю пари на Билла, и всего этого едва хватает, чтобы миссис Смоллбоун могла кататься по всей стране на собрания и слеты общества трезвости. Конечно, без ее присутствия они бы ничего не стоили.

— Не сомневаюсь. А Твисс был хорошим парнем?

— Мы не были с ним особенно близки. Спортсмен, но машинист подъемной машины надежный.

— Вас не удивило, что он бросил машинное отделение и присоединился к спасателям? Машинист лебедки не имеет права покидать свое место: от него зависит работа клети, а значит и жизни всех других. Твиссу наверняка и раньше приходилось быть свидетелем взрывов на шахте.

— Возможно, тогда внизу не было его сына.

— Возможно.

— А потом, общее замешательство.

— Как ваша нога?

— Простите?

— Нога, которую вы повредили во время взрыва?

— Я там ничего не повредил.

— Ну, до пожара.

— Верно, до. Я и забыл. — Смоллбоун принялся снова раскуривать трубку. Маленькие язычки пламени освещали его ладони. — Да, припоминаю, сегодня вечером они обсуждают проблему женщин сомнительного поведения. Миссис Смоллбоун настаивает на том, что для защиты мужчин, в качестве меры санитарной предосторожности, все они должны быть помещены в больницы. Преподобный Чабб и местная полиция уверены, что определить таких женщин очень легко: у них всегда обнажены руки. Но проблема в том, что все шахтерки в Уигане тоже ходят с открытыми руками.