Особый отдел (№1) - Охотник за головами

Рано утром в четверг Селена отправилась в местное отделение "Америкэн экспресс" и позвонила отцу, прося его выслать денег на дорогу. Он обещал прислать их телеграфом, и она решила потратить то, что у нее осталось, на последнее приключение.

Автобус отвез ее в аэропорт имени Маршала Сукре, где ей удалось за полсотни нанять самолет – ветхий "пайпер", который нес службу в Алабаме, на Барбадосе, в Коста-Рике и вот теперь в Эквадоре. Его нос был украшен вмятинами и измазан пятнами бензина и мазута. Пилот, Хуан Гарсиа, был таким же, как его машина – низенький помятый человек в грязном синем комбинезоне. Когда он улыбался – а это происходило всякий раз, когда он бросал взгляд на грудь Селены и шептал "Que bonitos pechos!"^[10] – во рту его сверкало золото.

Полет занял почти час. До Сангая оставалось еще миль сорок, когда Селена заметила конус горы, возвышавшейся над зеленым одеялом джунглей. Когда они подлетели ближе, она смогла разглядеть снежные склоны и черную вершину, покрытую вулканическим пеплом. Никогда раньше она не видела действующего вулкана.

Когда самолет уже удалился от Сангая миль на пятнадцать, из жерла гиганта вырвался столб пара высотой пять-шесть тысяч футов. Он встал над кратером, как исполинский гриб, но тут следующий выброс размел пар и снес его к югу. На этот раз это была лава.

– Быстрее! – завопила Селена.

Словно в ответ на ее команду, мотор "пайпера" чихнул и заглох.

В панике она взглянула на Гарсиа. Зрелище было неутешительным. Пилот отчаянно дергал все ручки, поворачивал тумблеры, нажимал на дроссель. Со лба его ручьем тек пот. Селена поглядела вниз и в ужасе закрыла глаза – ей показалось, что джунгли несутся им навстречу. «Мы разобьемся», – промелькнула у нее мысль, и она очень удивилась, когда этого не произошло.

"Пайпер" продолжал лететь без мотора, как планер. Справа проплыл Сангай, по заснеженным склонам которого тянулись черные пальцы лавы; потом внизу потянулся бесконечный дождевой лес провинции Орьенте. Селена уже приготовилась к падению в джунглях, когда под ними вдруг появилась прямая, как стрела, полоска воды. Колеса самолета, едва не задев кроны деревьев, коснулись поверхности воды, и Гарсиа совершил блистательную посадку, к удивлению Селены. Она и не подозревала, что над колесами "пайпера" есть понтоны.

– Ох, черт, – выдохнула она, – не думала, что у нас это получится.

Довольный Гарсиа сверкнул золотыми зубами.

– Не волноваться, – он хлопнул по панели самолета. – Она хороший машина, леди. Очень хороший.

– Да, "она" хороший, – сказала Селена. – Но где мы, черт побери? И как нам отсюда выбраться?

– Это Рио-Сантьяго, – объяснил Гарсиа, размахивая руками в подкрепление своих слов. – Очень большая река. Вы смотреть, как я посадил самолет.

Он открыл дверь и гордо указал на понтон.

Весь следующий час Хуан Гарсиа трудился над мотором с помощью гаечного ключа и отвертки.

Селена смотрела в окно. Она прикинула, что Сантьяго в этом месте имеет ширину в треть мили. Глубокие, быстрые, слегка волнующиеся воды реки несли самолет на юг. Нигде не было видно ни одного человека. «Здорово», – подумала она.

Наконец Хуан Гарсиа, с головы до ног в масле и бензине, вскарабкался на борт самолета и включил радио.

– Подчинил, – гордо сказал он.

«Надеюсь, что так», – мрачно подумала Селена.

Хотя радио очнулось, из него раздавался только треск. Гарсиа попытался его настроить, потом пожал плечами:

– Этот вулкан испортил радио.

Обернувшись, Селена посмотрела на север, где продолжал извергаться Сангай. Тут-то она и заметила каноэ. В нем сидел только один человек.

– Эй, смотрите! – Селена потянула Гарсиа за руку. – Должно быть, здесь где-то город или деревня.

Пилот кивнул. Он спустился на понтон как раз в тот момент, когда лодка проплывала мимо, и помог сидевшему в ней человеку взобраться на самолет. Вдвоем они привязали каноэ к правому колесу.

– Боже! – сказала Селена, просовывая голову в окошко. – Как я рада вас видеть! Кто вы – небесный ангел?

– Меня зовут Спарки, – сказал незнакомец, улыбаясь.

– Я Селена Бентон, а это вот Хуан Гарсиа. Что вы здесь делаете?

– Сейчас работаю с Корпусом мира.

– А конкретно?

– Беру пробы воды. Тиф, малярия и все такое. А вы откуда?

– Оттуда, – Селена показала на небо. – Этот чертов самолет едва нас не угробил.

– Самолет в порядке, – сказал недовольным тоном Гарсиа, защищая репутацию любимого "пайпера".

– Да, конечно. Я ничего такого и не говорю, – повернувшись к Спарки, она спросила: – Здесь есть дорога?

– Конечно. Я туда и плыву. Вниз по реке до Макаса.

– Отвезете меня туда?

– Если у вас есть время.

– О, времени у меня навалом. В конце концов, я только что чудом выжила, – она повернулась к пилоту: – Спасибо вам большое, но боюсь, что здесь нам придется расстаться. Может, встретимся в Кито, выпьем. Buenos dias, Senor^[11].

Гарсиа не выглядел счастливым. Он некоторое время переводил взгляд с Селены на Спарки. Он никогда не понимал, почему гринго так любят швырять деньги на ветер. Наконец он свыкся с потерей пассажира, в последний раз приласкал взглядом груди Селены и со вздохом полез в самолет. Через пять минут лодка, теперь уже с двумя людьми, отчалила. Гарсиа начал заводить мотор. Искры, дым – и "пайпер", набирая скорость, рванул вверх.

– Что ж, спаситель, – сказала Селена, тряхнув головой. – Вывози меня отсюда.

– Есть, капитан, – откликнулся Спарки, выводя лодку на быстрину.

В двадцати милях от реки мотор Гарсиа снова заглох. Только на этот раз внизу не оказалось реки, и самолет ударился о склон горы.

В Кито так и не узнали, что случилось с Гарсиа – рейс не был зарегистрирован.

Селена и Спарки, плывущие на юг, не услышали взрыва.

Они были слишком далеко.

* * *

В субботу утром Селена проснулась в эквадорских джунглях. Она перевернулась на спину и стала смотреть в небо, зачарованная открывшимся ей зрелищем. Огромный лес вокруг тонул в тишине, глубокой и мрачной, наполненной клубящимся туманом. Исполинские деревья со стволами сорока футов в диаметре вздымались вокруг нее на двести футов. Листва на их нижних ветвях переливалась всеми оттенками зелени; наверху, там, где ее иссушило солнце, она была почти белой. Солнце уже палило во всю мочь, хотя часы показывали только шесть.

Но больше всего Селену поразила буйная поросль паразитических растений, карабкающихся по стволу и ветвям деревьев – яркие пурпурные орхидеи, лианы, свисающие с веток подобно гигантским змеям, ядовитые плоды, разлагающиеся на земле с одуряющим запахом. Этот мир был таким чуждым, таким необычным, что она представляла себя на дне океана, лежа здесь, в пелене тумана.

Селена оглянулась в поисках Спарки, но ее спутник куда-то исчез. Поднявшись и протерев сонные глаза, она пошла к реке, текущей в ста футах от нее.

Весь предыдущий день река лениво несла их к Сантьяго. Солнце пекло сверху и отражалось от поверхности воды, раскаляя весь мир добела. Запахи растительного царства пьянили Селену. Иногда Спарки брал ее за руку и показывал на берег.

Один раз она услышала недовольное фырканье и увидала в воде длинное зеленое тело и злобные глаза, спрятанные в складках морщинистой кожи. Поглядев на низкий берег в двадцати ярдах, она встретилась взглядом еще с одной рептилией. Крокодил медленно сжимал и разжимал челюсти, выражение его глаз было непроницаемым, как у химеры Нотр-Дама.

– Их тут называют "жакаре", – сказал Спарки. – Из них получаются отличные сумочки.

В другой раз им встретилась стая летучих мышей-вампиров, висящих головами вниз в дупле дерева с животами, раздутыми от крови лошадей, а может быть, и людей.

И еще раз Селена услышала треск сучьев и приглушенные гортанные голоса и, вглядевшись в гущу листвы, увидела несколько маленьких темных лиц. С неприятным чувством она смотрела на их острые белые зубы и быстрые, почти человеческие, движения. Через миг они исчезли, оставив за собой только шорох потревоженной листвы.

Внезапно с берега поплыл приторный мускусный запах. Наморщив нос, Селена повернулась и заметила на берегу у самой земли какой-то черный лоскут, бьющийся на ветру. Потом еще один, еще – и целая стая черных и белых грифов урубу, потревоженных их приближением, взмыла в воздух.

– Грифы, – сказал Спарки, направляя лодку к берегу. – Могильщики природы. Вся мертвечина джунглей скрывается в их желудках.

Покружившись, птицы угрюмо расселись по кронам соседних деревьев. Добыча, от которой их отогнали, осталась лежать на берегу. Спина животного представляла собой месиво из крови, лохмотьев кожи и мышц. Голова быка была разбита ударами дубин, такими сильными, что расщепились рога. У живота громоздились скользкие кольца кишок; из боков торчало несколько заостренных кольев. Но самое большое отвращение у Селены вызвали синие, желтые и белые бабочки, тучами роящиеся вокруг трупа, и в экстазе погружающие лапки и крылья в кровавую жижу.

– Я думала, они питаются цветами, – сказала она, расширив глаза.

– Даже самые прекрасные существа в мире способны на дурные поступки, – ответил Спарки с улыбкой.

– Да, но кто так разделал это бедное животное?

– Хиваро^[12], должно быть. В приступе бешенства.

– Это что, местные индейцы?

– Именно, – Спарки опять вывел лодку на середину. – Не так давно они охотились за головами.

– Черт возьми! Надеюсь, сейчас это прошло.

– Вроде бы. Во всяком случае, так считают.

Как только лодка отплыла, грифы вернулись к своему пиршеству.

Но все это было вчера. Сейчас она вышла на берег реки и увидела футах в тридцати Спарки в его лодке.

– Привет, спаситель! Ты что там делаешь?

Спарки закрывал крышкой какую-то банку.

– Погоди минуту. Только возьму последнюю пробу.

Сидя на берегу, молодая женщина медленно оглядывалась вокруг. Вчерашним вечером они свернули в один из притоков Сантьяго и встали лагерем в широкой лагуне. Теперь Селена смотрела вокруг, постепенно расслабляясь и избавляясь от давящей власти леса. Не было здесь и грязной воды Сантьяго, несущей в Амазонку мусор и разлагающиеся тела животных. Вместо этого кругом царили чистота и тишина. Деревья, как стражи-великаны, замерли у края воды. Ни одна рыба не нарушала плеском безмятежного спокойствия воды; ни одна лягушка не подавала голоса.

Солнце и луна еще спорили за место на небе, но день уже вступил в свои права, заливая расплавленным серебром восточный край лагуны. Западный край, освещенный умирающей луной, отливал кованой бронзой.

Пока Селена смотрела на воду и на розовую волну, мягко набегающую на берег, лодка ткнулась носом в песок.

– Господи! – она встала. – Какое классное место!

– Нравится? – улыбнулся Спарки.

– Еще бы! Слушай, тебе нужна помощь?

– Конечно. Вынеси эти банки на берег, пока я привяжу лодку.

– И как давно ты здесь? – спросила Селена, принимая от него банки с пробами воды.

– Месяцев шесть. Я не член Корпуса мира. Просто у них работаю.

– А почему?

– Я не гражданин США, поэтому не могу быть добровольцем.

– Но как ты очутился в этих джунглях?

– Долгая история. Когда несколько лет назад умерла моя мать, меня взяла к себе бабушка. Она любила солнце, поэтому мы жили то на Таити, то на Мартинике, то во Французской Гвиане. Полгода назад бабушка тоже умерла, и я стал шататься по побережью, думая, куда податься. В Венесуэле я встретил двоих парней, которые ехали в Эквадор с Корпусом мира. Они согласились взять меня с собой, но только за мой счет – от бабушки остались кое-какие деньги. В Кито я должен был с ними расстаться, но тут один из них подхватил дизентерию. Другой не хотел идти в джунгли один, а я искал приключений... в общем, они наняли меня на работу. Платят немного, но дело не в этом. Мне здесь нравится. Я часто плаваю по реке в одиночку. Хорошее общество.

– Мне тоже нравится твое общество, – сказала Селена.

– Ладно, – Спарки улыбнулся. – Подержи банки, пока я наклею на них этикетки.

Селена подняла банку, а Спарки достал из-за пояса нож и отрезал кусок клейкой ленты. Вдвоем они быстро закончили работу.

Из ветвей наверху ракетой вырвался большой сине-желтый попугай – и вновь наступила тишина.

Ничто не двигалось, кроме ножа Спарки. Ни одно облако не проплывало в ослепительной синеве. Вместе с тишиной пришла неожиданная мысль. Селена поглядела на Спарки.

– Ты все? – она сунула руку в карман рубашки и достала маленькую пробирку.

– Ага.

– Значит, мы можем расслабиться?

– Конечно. Я никуда не спешу.

– Отлично, – улыбаясь, Селена открыла пробирку.

– Что это?

– Увидишь, – она высыпала содержимое на ладонь.

– Что это?

– Это рай, дорогой, вот и все. Хочешь попробовать?

* * *

– Что-то мне нехорошо.

– Это пройдет.

– Нет, правда. Мне совсем нехорошо.

– Ну, не смотри на меня так сердито. Кислота всегда сначала действует на желудок.

– Я говорю не о желудке, а о голове.

– Тс-с. Помолчи и прислушайся.

Прошло уже сорок минут с того времени, как они приняли ЛСД, и Спарки казалось теперь, что река превратилась в бесконечный коридор, собравший воедино звуки со всего континента и обрушивающий их на его голову. Мир наполнился электричеством, и любое движение добавляло новые гудящие звуки к все нарастающему крещендо, сверлящему его мозг. Джунгли вокруг него, казалось, на глазах превратились в нечто ужасное, сырое, полное невыразимого зла, похожее на разверстую гниющую рану. Спарки стало страшно.

В его голове начали проноситься бессвязные мысли: «...бояться нечего, кроме самого страха... сам страх боится страха... ничего кроме страха... страх... помогите!.. Мне нужно бежать...»

Внезапно он встал, едва держась на ногах.

До того, как наркотик подействовал, они разбили лагерь и вынесли вещи на берег; потом уселись на берегу и стали ждать. Но чего бы ни ожидал Спарки, происходило явно что-то другое.

О Боже, что со мной?

Неожиданные и нежеланные мысли, лишенные всякого порядка, пронизывали вспышками белого света его мозг. Страх поймал его на удочку и тянул все сильнее.

Тошнота. Слабость. Дрожь. Мое тело вышло из-под контроля!

Потом Селена начала исчезать.

Сначала это исчезновение было постепенным, как разложение трупа. Кожа ее сделалась белой и слегка блестящей; зрачки расширились, а глаза выпучились, как у рыбы. Потом ее тело начало ритмично двигаться в такт тому неотвратимому биению, которое сотрясало Спарки. Под ее прозрачной кожей были отчетливо видны все пульсирующие жилки, все сокращающиеся мышцы. Лицо ее превратилось в пугающую карикатуру, в подобие женщины, глаза, губы, ноздри которой источали...

Секс...секс... секс! О Боже, нет! Заберите меня отсюда!

Потом что-то ворвалось в голову Спарки. Что-то невероятно тяжелое навалилось на него, вызвав полное отключение сознания.

Окружающий мир распался на фрагменты, смешиваясь с иллюзиями. Видения накатывались одно за другим, открывая незамеченные прежде детали.

Они оставляли за собой растущий страх. Опасность была повсюду.

Потом Селена встала и сняла с себя рубашку.

Движение ее, хоть и было быстрым, запечатлелось в одурманенном мозгу Спарки тысячей меняющихся образов. Она то появлялась, то исчезала вновь, и зачарованный, напуганный, сбитый с толку Спарки смотрел на этот длящийся столетия стриптиз. Смотрел, как Селена поднимает руки вверх, словно вознося мольбы солнцу, а после медленно, пуговица за пуговицей, расстегивает блузку.

Он мог видеть ложбинку между ее грудей.

К одному из белых полушарий присосался маленький клещ, которого здесь называли "гарапате". Он быстро краснел от ее крови.

Потом ее груди вырвались из ткани, и Спарки начала бить дрожь. Он видел каждую прожилку, каждую складку жира, каждую морщинку на ее коричневых сосках. Одна грудь вдруг стала вдвое больше другой, потом опять уменьшилась до нормального размера.

– Господи! – воскликнула Селена, тряхнув водопадом черных волос. – Как тут здорово! Чертовски первобытное место.

Поводя плечами и бедрами в такт все тому же внутреннему ритму, она направилась к теплой воде лагуны.

"Не надо! – закричал мысленно Спарки. – Тут полно пиявок!" Но эта мысль так и не нашла слов для своего выражения и упала обратно, как сбитая влет птица.

Селена шла по берегу, по щиколотку утопая в жирной красноватой грязи. Она откинула голову и громко рассмеялась.

– Ешь меня, Природа-Мать! – весело крикнула она. – Ешь свою любимую дочь!

Спарки ее голос показался неестественным, жутким, похожим на рычание животного. Только два слова, отдаваясь эхом, впечатались в его мозг.

Ешь меня... Ешь меня... Ешь меня, Спарки! ...Да, мой дорогой, я вернулась!

Спарки замер, как сраженный громом.

Теперь двигалась одна Селена, вертясь, поворачиваясь, вытягивая руки. Лицо ее быстро старело.

Я сказала: ешь меня, Спарки! Неужели ты не рад своей мамочке?

– Но... но ты же мертва! Тебя закопали в землю!

Селена нахмурилась:

– Ты о чем? – потом рассмеялась, расстегнула пуговицу на своих шортах и на миг остановилась перед тем, как их снять.

Жара палила залитый солнцем берег.

Маленькие лужицы на поверхности грязи сверкали теперь, как бриллианты, в окружении ослепительной зелени джунглей.

Казалось, грязь начала карабкаться по ногам Селены и сорвала с нее шорты, сперва одну штанину, потом другую, пока женщина не предстала глазам Спарки обнаженной. Ее кожа блестела на солнце, как поверхность воды.

Незваная мысль снова ворвалась в мозг Спарки.

«Тсантса!» – и снова: «Тсантса!» и еще раз...

Отвлекаясь от невыносимого блеска, глаза Спарки устремились к другим деталям окружающего. К пурпурной осе с оранжевыми крыльями, пролетавшей справа от него. К обезьяньему хвосту, мелькнувшему в листве слева. К черным волосам Селены, слившимся в одну длинную, струящуюся прядь...

Нет! Это не волосы, а что-то другое темной тенью скользило по берегу к Спарки. Уже не Селена с измазанными грязью ногами шла к нему, излучая желание своей улыбкой Медузы, – вокруг ее тела, почти скрыв ее, обвила кольца гигантская анаконда. Ее белые зубы ощерились в угрозе, ее черные глазки, полные ненависти, смотрели прямо на него.

Горячая судорога пронзила внутренности Спарки. Под скользкой кожей змеи играли и перекатывались мускулы, управляемые командами крошечного мозга. Она несла страх.

Страх таился в предмете, который держала в руках Селена, – она вынула его из своей дорожной сумки. Он напоминал двуликого Януса или два дразнящих языка дьявола.

Страх таился и в ее голосе, по-прежнему звучащем в измученном сознании Спарки нечеловеческим рыком:

– Не отворачивайся, милый. Просто иди ко мне, и это исчезнет. Иди ко мне.

...и ешь меня, мой мальчик. Возьми свою мамочку!

Селена с рычанием ухватила Спарки за руку, и другой рукой потянулась к его шортам. В панике он вырвался и упал в грязь. Под звенящий смех Селены его шорты лопнули, обнажая промежность.

Она отбросила куски ткани и выпрямилась, возвышаясь над ним, распростертым у ее ног. Встав на четвереньки, Спарки поднял голову и взглянул на нее глазами, полными слез.

Именно тогда его рука натолкнулась на рукоятку ножа за поясом.

Селена начала медленно наклоняться.

Тсантса? Нет, не тсантса... но... но...

К его глазам придвинулась темная масса волос у нее на лобке. Через мгновение черное пятно обросло восемью мохнатыми лапами разной длины и зашевелилось, глядя на него красными злыми глазами. Паук медленно повернулся и, перебирая лапами, пополз прочь, в дебри живота Селены.

Потом она уселась на него верхом, и ее дьявольская рука заскользила по его телу.

– Почувствуй это, милый, только почувствуй. Это очень приятно, поверь мне.

– Нет!

– Спарки!

– Уходи!

– Ну, давай же, милый. Трахни меня.

Я ненавижу тебя, мама! Отец, ну помоги же мне!

Внезапно Селена вздрогнула, весом своего тела придавливая Спарки к земле. Она начала биться в конвульсиях, когда нож вонзился ей в горло. Раздался звук, как будто кто-то через трубочку высасывал содержимое бокала. Потом Спарки с силой рванул лезвие вправо. Горло Селены с хлюпаньем раскрылось, и поток хлынувшей крови застлал воздух кровавым туманом.

Спарки начал кричать.

* * *

Тишина.

Тишина, которая, на самом деле не была тишиной – только остановленным дыханием джунглей, настороженно ждущих. Так молчат тиго, анаконда, летучая мышь. Когда человек слышит такое молчание, он должен хватать любое оружие, ибо идет что-то страшное, опережающее даже мысли о нем.

Женщина знала джунгли, поэтому она отставила миску с чичей^[13] и наклонила голову, вслушиваясь.

Это была уродливая женщина хиваро, одетая в платье своего племени, оставляющее открытым левое плечо. Ее волосы слиплись от грязи и жира; лицо было покрыто грубым узором. Она сидела на пороге бамбуковой хижины, из двери которой пробивалась струйка дыма. Над входом висела закопченная тсантса.

Перед женщиной на костре бурлил котелок с мутной похлебкой. Рядом ребенок с кривыми ножками и раздутым животом тянул за хвост такую же рахитичную собаку. Та оставила игру и прислушивалась так же тревожно, как женщина.

Первым знаком чего-то необычного были пронзительные крики, донесшиеся со стороны реки. Его подхватила затаившаяся в листве стая обезьян, потом раздались встревоженные голоса и других обитателей джунглей. Наконец тишину окончательно взорвал вопль, полный такого страха и экстаза, что женщина вскочила и в испуге заметалась, прижав ребенка к дряблой груди. Ее охватила надежда, что ушедший на охоту муж успеет вернуться и спасти ее.

Потом она застыла на месте.

Ее пронизал ужасом крик первобытной страсти.

Спарки впервые испытал оргазм.

Часть вторая

Всадник

"Хоть древа жизни сладок плод,

но берегись: оно растет

из сердца матери твоей,

из твоего отца костей,

и закричит, как мандрагор,

когда вонзишь в него топор".

Р.Л. Стивенсон

Охотник за головами

ВАНКУВЕР, БРИТАНСКАЯ КОЛУМБИЯ, 1982

Понедельник, 18 октября, 5.00

В этом городе всегда льет дождь. Так и должно быть: за островами на западе лежит безбрежный океан, а на северо-востоке возвышаются зубчатые горные пики. Осенью небо здесь становится свинцово-серым, и морские бури приносят клубящиеся тучи, которые, распарывая брюхо о вершины гор, изливают на город такие же свинцово-серые струи.

Чтобы жить в этом городе, нужно полюбить дождь.

Женщина брела под утренним дождем, промочившим ее до костей. Она, спотыкаясь, шла по Пендер-стрит, что в китайском квартале, одной рукой держась за стены домов, а другую прижимая к животу. Ноги ее разбрызгивали воду в лужах, отражавших неоновый свет. Она была высокой и худой, эта женщина – длинноногая, черноволосая европейка лет двадцати. Распахивающееся на октябрьском холоде пальто открывало блузку с открытым воротом и синие джинсы в обтяжку. Промокшая ткань блузки плотно облегала соски. Ей было холодно, хотелось есть, и, что хуже всего, ей срочно требовалась доза.

Женщина направлялась к отелю "Лунный свет" и к Стене, где по традиции собирались хукеры^[14]. Впереди уже показалась голубая реклама, еле видная за пеленой тумана.

На углу Пендер и Мейн женщина оступилась и упала на кромку тротуара. Раздался треск кости, и она задохнулась от острой боли, сковавшей судорогой ее тело. Ей показалось, что во все ее мышцы вгрызлись стаей жадные муравьи. Кое-как она села на тротуар, опустив голову, мокрые от дождя черные волосы налипли на ее высокий белый лоб. Она плакала.

«Джонни, вонючая сука! Ну помогите мне кто-нибудь, ну пожалуйста!»

Полиция отпустила ее всего двадцать минут назад. Они остановили ее прямо на улице прошлым вечером, часов в девять.

– Проверка, – сказали они. – Пойдем с нами.

Сперва она решила, что они охотятся на проституток. Но, конечно же, это был отдел по борьбе с наркотиками.

– Отвалите, – ответила она. – Я знаю свои права.

Один из копов заглянул ей в сумочку и криво улыбнулся.

– У тебя нет прав. Здесь тебе не Штаты.

Потом они нашли наркотики у нее в туфле. Обычно она клала их в пластиковую капсулу и носила во рту, чтобы проглотить в случае чего, но с такой работой это было невозможно. Как можно отсасывать у клиента с этой дрянью во рту?

Копы отволокли ее в участок на Мейн, сняли отпечатки, записали фамилию и отвели в камеру на четвертый этаж. За это время она вспотела, а потом началась ломка. В туфле лежала ее доза, и через пять минут она избавилась бы от улики.

Вскоре из носа у нее потекло, а пот полился градом, вымачивая ее и без того мокрую от дождя одежду. Ее бросало то в жар, то в холод, время от времени перед глазами вспыхивал ослепительный свет, будто невидимая дверь, распахиваясь, била ее по голове. Наконец она легла на голые нары – матраса не было – и сжалась в комок.

Ноги у нее дрожали, двигаться она не могла, да и не хотела. По краям комнаты ползали черные пятна.

Ей хотелось умереть.

Казалось, прошли месяцы, прежде чем полицейские отвели ее из камеры в комнату для допроса. По пути она обеими руками держалась за живот – ей казалось, что у нее вот-вот вывалятся внутренности. В квадратной комнате шириной десять футов стояли стол и два стула. Один из копов, молодой и мускулистый, занял позицию у двери; другой сел. Этот был намного старше, с желтой, как у мумии, кожей и черными усищами, похожий на шулера с Миссисипи конца прошлого века. Это он взял ее за руку и подтащил к столу.

– Смотрите, как вы себя истыкали! – он указал на рубец у сгиба локтя, где вена почти исчезла, спрятавшись куда-то в кость от беспрерывных уколов.

После этого черноусый вытряхнул на стол ее сумочку. Оттуда посыпались презервативы, помада, грязные трусы и бумажные салфетки. Он поместил среди всего этого вытащенную из ее туфли капсулу с наркотиками и завел свою песню:

– Закон позволяет, леди, вкатить вам семь лет за хранение наркотиков, а вы в такой форме, что вам и минуты кажутся годами. Решайте.

– Назад в камеру, – пояснил мускулистый, – или на все четыре стороны.

– Да, – подтвердил черноусый. – Вместе со всем, что лежит на столе. Повторяю: со всем. Только назови своего пушера^[15].

– И своего сутенера.

– Тогда мы сможем...

– ...всегда можно договориться...

– ...такая бедная больная девушка...

– ...а если не скажешь, то что нам остается? – черноусый пожал плечами, выставив ладони вперед, как делают французы.

Но она ничего не говорила. Наконец копам надоело с ней возиться, и в 4.30 утра они выписали ей бумагу и выставили на улицу.

"Джонни. Нужно найти Джонни, – думала она, – Джонни, умоляю тебя, дай мне дозу".

Сперва она пошла в комнатку, которую они снимали в дешевом клоповнике. Вывеска снаружи гласила: "Холодная и горячая вода в каждом номере. Приемлемые цены". Но Джонни там не было, и с ним исчез весь запас наркотиков.

У выхода ей преградил дорогу пьяный. У него было бледное вытянутое лицо и длинные желтые зубы, как у грызуна. Улыбаясь ей застывшей улыбкой, он отхлебнул из пузырька лосьон для бритья "Аква Вельва". Под ногами у него пузырилась лужа мочи, смешанной с дождем.

Она с отвращением протиснулась в дверь мимо него.

– П-поцелуй меня, – промямлил он, но она уже спешила вниз по Кэррел-стрит. Прикосновение к кирпичам дверного проема напомнило ей про Стену.

Светофоры на пересечении Пендер и Мейн горели красным, отражаясь в бесчисленных капельках тумана. Казалось, что на город льется кровавый дождь. Женщина оглянулась назад, на Пендер-стрит.

Китайский квартал в пять утра выглядел нереальным. Тайна, которой испокон веков запад окутывал Восток, казалась здесь почти осязаемой. Женщина глядела на фасады домов, разрисованные, как китайские маски. Окна их глядели на улицу мертвыми глазами. В одном из этих домов жил когда-то Сунь Ятсен^[16]; в другом собирались тайные общества, окруженные завесой тайны, плотной, как дым их опиумных фабрик. Под улицей, где она сидела, шли откуда-то куда-то давно забытые потайные ходы.

Женщина, конечно, ничего этого не знала, как не знала ничего об этом городе. Она пробыла здесь всего четыре дня.

Медленно поднявшись на ноги, она побрела к отелю.

Стена стояла прямо возле "Рук лунного света" – паба при отеле. Она была выстроена из старого кирпича, раскрашенного красными и белыми полосами, как старинный шест парикмахера. Белые полосы проститутки и приспособили для обмена посланиями, оповещая друг друга о хороших или, наоборот, опасных клиентах. Например: "Голубой "понтиак". Это жмот", – или "Берегись легавых!" с номером машины. Иногда здесь оставляли сообщения для своих подопечных и сутенеры. Такие, как Джонни.

С нарастающим чувством паники она искала на белых полосках знакомые каракули.

О Боже, нет! Он ничего ей не оставил!

Она не заметила автомобиль, выехавший из-за угла. Он ехал с Мейн-стрит, скрипя шинами по мокрому тротуару. Номерной знак был залеплен грязью. В десяти футах от женщины он вырулил к обочине и остановился. Мотор замолчал, и окошко водителя открылось.

Услышав фырканье мотора, она обернулась.

– Что, хочешь трахнуться? – ее голос сел до еле слышного сипения.

Она попыталась заглянуть водителю в лицо; в ее деле это было не лишним. Только вчера она слышала, как один клиент задушил проститутку нейлоновым чулком.

Но лицо его пряталось в тени, и она смогла разглядеть только блестящие глаза. Это ей не понравилось.

– Ладно, – она повернулась, чтобы уйти.

– Постойте-ка, леди. У вас больной вид.

– Отъебись, – бросила она через плечо.